- Что ты ему ответила тогда?
      Она вспомнила, как отшатнулась к стене. (Холод. Мокрый камень.)
      "Смерти ты моей хочешь?!"
      - Конечно, он тогда отступил. Не знаю, понял ли, почему ты его отталкиваешь, но отступил. По-другому не мог.
      Как-нибудь потом, я полагаю, ты поведала ему о роке джокеров. О том, как губительна для них любовь. И он совсем уже ничего не мог поделать.
      Наш добрый Кон всегда верил женщинам, иначе ему было неинтересно. А ты создала вокруг себя легенду такой плотности, что для него в ней осталась лишь одна роль - Рыцаря Печального Образа, или, вернее, Барона Тогенбурга.
      - Ты хочешь сказать, что за эти годы у него никого не было?
      - Как ты возмутилась! Приятно послушать. Были женщины, разумеется. Только разве это мешало вам разыгрывать свой спектакль. А потом случилось еще кое-что. Помнишь, как мы гонялись за пиратами? Осаду Хайры помнишь? Что ты ему сказала тогда?
      - Так ты и это знаешь?
      - Мне ли не знать, Рида Светлая? Разве кто-нибудь, кроме меня, смог бы разобраться, что ты с нами со всеми сделала?
      Так вот, в Хайре он наконец понял, что столкнулся с чем-то, что выше его разумения. И снова отступился.
      Только однажды ему показалось, что есть еще шанс. Это когда ты объявила, что бросаешь джокерство к черту. Он тогда целый план твоего обольщения составил. Но ты сразу же сбежала на Землю. А вернулась только теперь.
      - Но я в самом деле не могла по-другому!
      - Вот и я тоже так думал. А потом вдруг спросил себя: хорошо, а если все наоборот? Если не джокерство заставляет тебя бежать от Конрада, а просто страх? Страх девочки перед мужчиной. Страх отдать кому-нибудь свою любовь? Страх и скупость. А все прочее - не более, чем способ этот страх спрятать? Ты всегда была чьей-нибудь дочкой - сначала своего Клода, потом Якоба. И всегда изо всех сил старалась не выглядеть женщиной.
      Казалось бы, что мне за дело? Но одна мысль не дает мне покоя. Не ткала ли ты все семь лет огромную иллюзию для себя и для нас?
      - Что же, Аржент обязан своей независимостью иллюзии?
      - А тебя это удивляет? Тебе ли не знать, что фантомы могущественнее многих реальных сил? Нет, Аржент остается таким же свободным и процветающим. Но, видишь ли, надламывается одна из основ нашей жизни: тезис о том, что джокеры видят истину.
      А вдруг ты так же слепа, как и все мы? Просто маленькая девочка, которая во что-то играет, чтобы избыть свои комплексы.
      Но лучше бы ты тогда продолжала играть в могучую волшебницу по ту сторону добра и зла. А сейчас, прости, ты скатилась в довольно пошлую комедию смирения.
      Твое имя Рида - "та, что смеется", а ты и смеяться-то от души разучилась. А человек, не умеющий смеяться, слеп и опасен.
      - Прости, но мы хотели говорить о Юзефе, а не обо мне.
      - Ну а что Юзеф? Юзеф, как Христос, потащил на себе все наши грехи. Создать легенду, равную по силе твоей, он не мог физически. А оставаться вторым номером, вечным исполняющим обязанности, для нормального молодого человека невыносимо.
      Вот он и пустился на поиски тех, кто будет им восхищаться. И очень наивно решил, что этого можно добиться добротой и щедростью.
      А Конрад? Каково ему было видеть Юзефа на твоем месте? Он, конечно, не упускал случая ввернуть: "Рида бы так не поступила," - своеобразная сладостная пытка.
      Ну и они очень быстро стали врагами. Я уговаривал Конрада уехать. Но его удерживало слово, данное тебе.
      - А где конкретно они расходились во мнениях?
      - Я не вникал. У меня пухла голова от собственных мыслей, да я и не верил тогда, что Юзеф может вляпаться во что-то серьезное. Мне казалось, у него пороху не хватит. Но Конрад так не считал. За день до того, как погиб Юзеф, они встретились в коридоре, и от обоих просто полыхнуло ненавистью.
      - Из-за чего?
      - Если бы я знал! Юзеф спросил: "Ты все-таки поехал? Ты забыл мой приказ?" (Конрад действительно куда-то уезжал в тот день.) Конрад ему сквозь зубы: "Я подчиняюсь только приказам йонгфру Риды." Юзеф: "Тогда почему ты здесь, а не при ней?".
      Я уже думал - пора бросаться между ними, но Конрад каким-то невероятным усилием сдержался и сказал тихо: "Юзек, пойми, я боюсь за тебя. Можешь оскорблять меня и дальше, но выслушай, пожалуйста" Тот поджал губы: "Ну, хорошо, пойдем".
      Больше я ничего не слышал. Конрад вернулся через час, уже не скрывая раздражения. Походил по комнате, выискивая, на каком стуле сорвать злость, а потом вдруг спросил: "Рич, а может нам и в самом деле уехать?". "Ко мне в Гелиад? Или в Нефеллу?". "Что мне там делать? Хотя бы в Хайру. Здесь я уже действительно никому не нужен".
      Потом мы разошлись спать. Ночью, наверно часа в три, я услышал, как хлопнула дверь его комнаты - он куда-то ушел. Ну а утром нашли Юзефа.
      Тут началось такое, что о Конраде уже никто не вспоминал. Отыскал я его почти неделю спустя. Здесь, в монастыре. Таким же, каким ты его видела. Вот и все.
      - Все, что ты мне можешь рассказать?
      - Пожалуй.
      Пикколо щелчком отправил в воду маленький камешек, словно ставя точку в разговоре. Но потом все же добавил:
      - Это твоя игра, Рида. Безразлично, джокер ты или нет, слепая или зрячая, умеешь смеяться или уже разучилась. Это твоя игра. Помоги нам всем. Мы не боялись любить тебя.
      ИНТЕРМЕДИЯ
      Девять лет назад. Аржент.
      У Якоба Баязида в тот вечер ужинали несколько старых друзей. Когда в небе уже загорались звезды, он пошел их провожать.
      Ночь была теплая, но ветреная, глухо шумела трава, по полям ячменя пробегали бледные волны. Кони переступали с ноги на ногу, позвякивала упряжь, гости рассаживались по экипажам.
      Когда Якоб в одиночестве побрел назад по темному парку, с его лица сползла, наконец, деланная улыбка, и он почти с наслаждением негромко выругался.
      Неприятный разговор способен отбить всякий вкус даже у жаркого из куропатки и у золотого вина Нефеллы. А говорили, разумеется о Туле. О войсках Туле в мертвой зоне вокруг космодрома на самой границе Аржента. О том, что это: психологическая атака, или откровенная угроза. И об обращении в Совет Конфедераций.
      И об их ответе: они-де готовы всячески защищать права Аржента, если он впустит войска Совета на свою территорию. В переводе это означало: каждый, кто имеет претензии к Туле сможет воевать с ней на чужой территории и по большей части чужими руками, достаточно лишь надавить соответствующим образом на Совет.
      Да, все это в совокупности может испортить настроение даже скромному санитарному инспектору. Якоб никогда не корчил из себя патриота, но ему было, что терять в Арженте.
      И вот тут-то и случилось нечто.
      Ветер наклонил над дорожкой куст луноцвета и из его белых гроздьев прямо под ноги Баязиду посыпались со звоном золотые и серебряные монеты. В считанные секунды выросла небольшая горка. Бежать было неприлично, но на пару шагов он все же отступил.
      Горка зашевелилась, стала осыпаться, будто внизу работал какой-то сумасшедший крот. Из самого ее центра выбралась на свет детская машинка-грузовик, в кузове которой сидела дюжина обезьянок в военной форме.
      Машинка сделала круг почета вокруг горки, остановилась, обезьянки попрыгали вниз, построились в колонну, вскинули на плечи крошечные ружья и зашагали по залитой звездным светом дорожке в глубь парка. Потом все исчезло.
      Баязид прислонился к ближайшему дереву, перевел дух. Звать кого-нибудь на помощь? Вроде бы глупо. Он жив, в безопасности и, во всяком случае, телесно здоров. Ладно, пойдем потихоньку спать, и если приступ бреда не повторится, забудем о нем.
      Он поднялся на террасу и снова замер.
      На балюстраде сидела какая-то темноволосая девица и с большим интересом смотрела на него. Баязид счел бы ее следующей галлюцинацией, если бы неожиданно ее не опознал.
      Новая пассия шалопая-племянника. Видел вчера мельком в гостинице, когда в очередной раз прочищал мозги голубчику Карелу. Кто он у нас теперь? Конрад? Вот глупость-то не мерянная!
      - Добрый вечер, мейнхеер Якоб, - сказала девица, голос низкий, приятный. - Пожалуйста, не пугайтесь. Я сейчас все объясню.
      - Буду весьма признателен. Приятно было бы также узнать, с кем имею честь беседовать.
      Ничего необъяснимого в ее пребывании на террасе не было. Баязид никогда не нанимал суперменов-телохранителей. Что-то глубоко противное виделось ему в этом. Вот и поплатился. Не дом, а постоялый двор. Баязиду вовсе не улыбалось выслушивать слезные рассказы о бедственном положении племянника, а потому он стал оскорбительно вежлив.
      - Меня зовут Рида Ларсен, господин Баязид. И я пришла к вам, чтобы продать себя подороже, - она выдержала трехсекундную паузу и добавила с улыбкой. - Я - не то, о чем вы сейчас подумали. Я - мастер иллюзий.
      Якоб о мастерах слышал. А потому любезно спросил:
      - Значит тот легкий дурдом в моем парке с золотом и обезьянками ваших рук дело?
      - Да. И это действительно игрушка. Я могу создать практически любую иллюзию с любой степенью достоверности. Кроме того, я могу читать чужие сновидения и манипулировать ими. Говоря громко и красиво, если вы наймете меня, ваши враги или ... - она снова улыбнулась - ...друзья будут думать то, что закажете вы.
      - Хорошо сказано, йонгфру Рида. Но если вы действительно можете все, что обещаете, почему бы вам не использовать эти возможности для себя? Почему вы хотите непременно себя продать?
      - Потому что женщин и эсперов всегда, в конце концов, продают, не спрашивая их согласия. Я обладаю некой силой. Что можно сделать со мной? Купить или убить. Что могу сделать я? Бегать ото всех, кто на меня положит глаз? Но такая жизнь не для меня. Скрывать свои способности? Но это все равно, что прятать лисенка под одеждой. Поэтому я решила сама себя продать тому, кому захочу.
      - И почему же вашим избранником оказался я?
      - Потому что мне это представляется самым разумным. Понимаете, джокер никогда не борется с течениями, формирующими мир. Напротив, он старается следовать внутренней логике событий.
      А сейчас эта логика требует, чтобы в Арженте началось восстание. Причины те же, что заставили всю планету двести лет назад добиваться независимости. Никто и никогда не найдет в шахтах Аржента серебра, пока они принадлежат всем и никому. У этой земли должен быть хозяин.
      А еще логика требует, чтоб поводья в руках держали вы и я. У вас есть соответствующего рода ум, выдержка и чутье. Вам не хватает только волшебного меча. И этим мечом буду я.
      Для Аржента это единственный шанс обрести независимость, для меня свободу, для вас - реализоваться до конца. Думаю, вы и сами знаете, что до сих пор жили вполсилы.
      - Скажите, Рида, прежде чем прийти сюда, вы уже покопались в моих мыслях?
      - Нет. Все, что я сказала, ясно и так, без моего искусства. Но я могу "покопаться в ваших мыслях" в любой момент. Вас это пугает? Возмущает?
      - Не имею таких привычек.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      ПУСТОТА
      32.06. Аржент.
      На солнце быстро наползала туча, синяя и свирепая, как многорукий Шива. Рида глядела на нее с мрачным удовольствием.
      "А ну-ка хлестни дождем, да как следует! Может мне полегчает...
      Пикколо, чертушка, щелкунчик, совесть моя!
      Пустота-то какая, какое бездомье!..
      Еще один давний-давний наш разговор. Лежим на траве, где-то рядом пасутся наши лошадки.
      - А я думала, тебе все равно, как ты выглядишь.
      - Чушь все это, Рида Светлая. Может кому-то и удается забыть, что у него на спине, но не мне.
      - Тогда прими мое восхищение. Ты здорово это скрываешь.
      - Может быть. Только, как ты думаешь, почему я при тебе? Оттого, что если сравнивать с тобой, все будут горбатыми.
      ...Здорово я тебя разочаровала, а?
      Не вздумай жалеть себя, это смерть, говорят джокеры.
      Ну что ж, ты жива и здорова, только кому ты тут нужна такая, преисполненная жалости?
      Кому ты можешь помочь?"
      И когда в дорожную пыль упали первые тяжелые капли, Рида бросилась бежать, сама не зная, от дождя ли? От Пикколо? От себя?
      До дома было далековато, и она спряталась в охотничьем павильоне на самой границе парка. Здесь было пусто, заброшено. Половицы угрожающе похрипывали, прогибались под ногами. В углах валялись какие-то бумажки, осколки, куски извести, остро пахло кошачьей мочой.
      Дождь стучал в треснувшие стекла, заливал узкие подоконники. Со стен сорвали штофные обои, и странно было видеть голую, покрытую желтоватыми разводами штукатурку.
      Стоп. Рида, сидевшая у стены и глядевшая на запустение, поднялась. Элегической грусти как не бывало. Что-то уж больно тщательно здесь убирали. Просто невероятно тщательно. Ни одного разломанного стула, ни одной потерянной ложки, ни куска тряпки. Только пыль и мелкий мусор.
      Ну ладно, может Юзеф у нас был сверхбережливым хозяином, но плитку-то от камина зачем отдирать? Она точно уже больше ни на что не годна.
      Рида обошла и комнату, и кухню, и все кладовки, слазила на чердак, но не нашла ничего подозрительного, кроме все той же, бьющей в глаза, неестественной пустоты.
      Она хотела уже спуститься вниз, но тут ей показалось, что неподалеку в кустах что-то блеснуло.
      Забыв о дожде, Рида бросилась туда. Съехала по мокрой земле в небольшой овражек, приподняла ветки, обдавшие ее брызгами, и узрела.
      Вот они: все пропавшие сокровища - портьеры, разломанная, полусгнившая мебель, покрывала, битая посуда, изразцы камина. Даже шахматная доска здесь. А выдали этот тайник осколки голубого стеклянного светильника, украшавшего некогда вход.
      "Ну, ничего себе! Это уже полное безумие. Так педантично собирать все вещи только для того, чтоб бросить их истлевать под ближайшим кустом? Зачем? Ради чего?".
      Но, пока она выбиралась наверх, ответ пришел сам собой. Эти предметы представляли опасность только в руках джокера. Он мог бы определить всех людей, которые когда-либо дотрагивались до них. И более того, джокер мог соткать живую ниточку, которая привела бы его к любому, кто хоть раз их касался. Теперь же солнце, снег и дождь окончательно обезвредили вещи, сделали их нечитаемыми.
      "Следовательно, кто-то очень не хотел, чтобы я знала о его визитах сюда. Ох, до чего же мне хочется познакомиться с этим кем-то!"
      Дождь скоро кончился, и вечернее солнце снова выпростало красные лучи из-за туч. Рида вернулась домой. И отправилась искать Ламме. Только сейчас ей пришло в голову, что и зверек может кое-что рассказать. Ведь через него текли мысли всех обитателей дома.
      Но большого проку ей все равно добиться не удалось. Во-первых, Ламме упрямо не желал ничего вспоминать, а вместо этого то и дело лез лизаться. Во-вторых, понять его было нелегко.
      Разумеется, настоящим телепатом Ламме не был. Он не мог читать и передавать чужие мысли, особенно человеческие.
      У Дреймура не было лун, и в приполярных областях, где жили родичи Ламме, полгода царила кромешная тьма. Поэтому эволюция вознаградила их эмпатией, взамен утраченного зрения.
      При этом они, конечно, не стали и на палец разумнее.
      Ламме чувствовал и передавал лишь эмоции, а человеческий мозг переводил их в слова. Однако такая расшифровка всегда грешила искажениями и натяжками.
      Ламме помнил твердо лишь то, что Юзеф и Конрад сильно ссорились.
      Раз за разом он обрушивал на Риду потоки чужого гнева и страха, но ничего больше сказать не желал.
      - Кто победил? - спросила она, наконец, переходя на язык песочницы.
      - Тонкий. Он ему что-то сломал.
      "Тонким" звался Конрад.
      - О Господи, что?
      - А Бледный поджал хвост, но прогнал Тонкого.
      "Бледный" - Юзеф.
      - Конрад ночью куда-то уходил?
      - Да. Снова к Бледному.
      - Они опять ссорились?
      - Нет.
      Изумление. Страх. И еще раз - очень-очень большой страх. У Риды кости пронзило холодом. Ошейник.
      - Прекрати! - потребовала она. - Что потом стал делать Тонкий?
      - Ушел прочь.
      - Куда?
      - Не слышал. Бледный его прогнал.
      - В ту ночь в доме был кто-то еще?
      - Много было.
      - Кто-то незнакомый?
      - Нет.
      "Ну, конечно же! Этот пресловутый ученик мог здесь бывать и раньше, и тогда Ламме его знал".
      - Кто-то, кого здесь давно не было?
      - Нет.
      "Тоже ни о чем не говорит".
      - Кто-то, кто пришел тайком?
      - Как?
      "Ведь для Ламме нет ничего тайного в доме".
      - Бледный дружил с кем-нибудь особенно?
      - Он не дружил. Он просто прыгал вокруг.
      Рида вздохнула. Нет, здесь больше ничего не узнаешь. Ламме ткнулся носом ей в живот.
      - Бродяжка, не плачь!
      - Разве я плачу? Что ты придумал?
      Он потерся об ее руки и застучал хвостом по полу.
      - Не плачь, не бойся.
      Позже вернулся из города Майкл и привез с собой кое-что.
      - Я взял на себя смелость заехать к ювелирам, и от вашего имени забрать жезл. Юзеф успел его оплатить. Мне кажется, вы должны на него взглянуть.
      Рида повертела игрушку в руках. "Роскошь какая! Сверкающая позолота, рубины. Юзеф не поскупился, делая подарок".
      - Тяжелый, - сказала она, возвращая жезл Майклу.
      - А больше вам ничто не кажется странным?
      - Нет. А что?
      - Его же нельзя сломать!
      Вечером Рида позвала землянина в Охотничий зал. Она считала, что пора уже подвести первые итоги.
      Майкл пил кофе галлонами. Для дреймурцев тридцативосьмичасовой день был привычен, у него же отчаянно слипались глаза. Однако послушать, что придумала Рида, было весьма интересно.
      Она рассказала о досье, умолчав, впрочем, о том, из чьих рук его получила. Свалила все на местную полицию.
      Вот что удалось совместными усилиями установить.
      Первое. За два дня до смерти Юзефа его и Конрада видели в Аргенти-сити. Оба проехали город насквозь, держа путь к побережью. Вначале Конрад, затем, часа через три, Юзеф. Оба спешили. Вечером они тем же порядком, так и не встретившись, вернулись в Дом Ламме.
      Второе. Столкнувшись дома, они крепко поссорились. Юзеф был недоволен тем, что Конрад уехал без его разрешения.
      Третье. На следующий день Юзеф снова был в городе и заказал в ювелирной мастерской жезл мастера.
      Четвертое. Ночью Конрад выходил из своей комнаты и поднимался наверх, в комнаты Юзефа.
      Пятое. Наутро Юзеф был найден мертвым. Конрад объявился спустя три дня в монастыре с надетым ошейником.
      (В этом месте Рида невольно захихикала, и когда Майкл удивленно воззрился на нее, долго извинялась. Она вдруг представила себе, как Конрад по каким-то таинственным причинам придушил ее ученика, а Юзеф в последние секунды жизни по своим, не менее таинственным, причинам успел надеть на Конрада ошейник. Подобные фантазии доказывали лишь, что у хозяйки Дома Ламме начинают сдавать нервы).
      - Итак, - сказал она, - что же могла здесь произойти на самом деле? Когда Юзеф остался в Доме Ламме один, он решил искать союзников, которые служили бы именно ему, а не моему имени. Из их числа он выбрал одного и сделал его своим учеником. Об этом выборе знал, по-видимому, только Конрад.
      "Интересно, отчего бы? - подумал Майкл. - Рида, кажется, своего ученика ни от кого не прятала. А если Юзеф держал все в тайне, то как узнал об этом господин Конрад? У нового мастера иллюзий не было причин с ним особенно откровенничать. Или были?".
      Словно отвечая на его мысли, Рида сказала:
      - Скорее всего, Конрад узнал об этом случайно и поехал, чтобы взглянуть на ученика своими глазами.
      "Зачем? - подумал Майкл. - И, если это действительно так, о чем они говорили?"
      - Юзеф проследил за Конрадом и понял, что его тайна раскрыта. Конрад, по-видимому, считал, что Юзеф находится в опасности, и первым делом постарался бы вызвать меня.
      "Сомневаюсь, что ему бы удалось. Ты очень тщательно заметала следы на Земле. И тут возникают еще два вопроса: Почему Юзеф боялся, что его тайна раскроется? И почему Конрад боялся за Юзефа?"
      - Юзеф договорился со своим учеником о встрече в Доме Ламме, потом заказал для него в городе жезл. Похоже, он торопился совершить посвящение.
      "Какое еще посвящение? Об этом еще речи не было. Нужно будет расспросить ее потом подробнее".
      - Ночью они вдвоем отправились за Темную Завесу. Что бы Юзеф ни задумывал, но это у него не получилось. Он погиб. Ученик вытащил его тело обратно в наш мир. Видимо, в этот момент в комнате Юзефа и оказался Конрад. Ученик, чтобы заставить его молчать, создал строгий ошейник и скрылся. Вот так я все это вижу. Что скажете?
      Майкл молча кивнул.
      - Значит, - продолжала Рида, - нам нужен человек, бывавший в Доме Ламме, и живущий где-то поблизости от дороги между Аргенти-сити и побережьем. Вернее сказать: живший там полгода назад. Он мог и переселиться. Я уже заказала список своему секретарю. Там не так уж много домов, думаю, мы быстро на него выйдем. Может быть, вы хотите что-то добавить, мейнхеер Граве?
      Майклу было, что добавить. Хотя бы, что они даже не знают, было ли в самом деле совершено убийство. А если да, то - как и почему? Вернее, для чего?
      Если смотреть строго, они могли предполагать лишь, что кто-то находился в комнате Юзефа в ночь его смерти. И что, возможно, повторяю, возможно, этот кто-то надел ошейник на Конрада и дважды пытался убить Риду.
      Все остальное написано на ветре.
      Для того, чтобы узнать имя ночного гостя, им нужно освободить Конрада, но чтобы освободить Конрада нужно прежде найти убийцу. Порочный круг.
      Майкл собирался сказать что-то такое, но, взглянув на Риду, понял, что она сочинила свою версию не от хорошей жизни. Просто не могла уже выносить неопределенность. Она из последних сил делала вид, что держит ситуацию в руках.
      Поэтому он сказал только:
      - Да, похоже, мы уже близки к разгадке. А скажите, Рида, вы знаете, что будете делать, когда найдете наконец злодея?
      - Конечно.
      Она ответила так поспешно и улыбнулась так многообещающе, что Майкл окончательно убедился: не знает.
      А если учесть, какие силы, по ее словам, подвластны джокерам, самое время было испугаться.
      ИНТЕРМЕДИЯ
      Семь лет назад. Аржент.
      До берега около 10 миль. Видно, как по серпантину дороги упрямо ползет маленький, почти игрушечный, паровозик и дым тянется за ним серой фатой.
      Корабли Аржента лежат в дрейфе у безымянного пока острова. Потом на нем выстроят крепость, и Рида назовет ее "Хайре!" - "Радуйся!". Задним числом все происходящее здесь будет названо "осада Хайры".
      А пока остров пуст, не обжит. Есть лишь сотня бухт, тысяча скал. Карликовые деревья с жесткими кронами застыли в бесконечном падении, уцепившись за скалы высохшими корнями. И где-то там, в глубине зеленого укрытия прячутся два пиратских корабля.
      Аржентцы тоже прячутся: кто в каютах, кто под тентами. Проболтаться здесь можно еще очень долго. По доброй воле противник из тайника не вылезет, а уйти отсюда значит покрыть себя позором на вечные времена. Не для того укрепили, наконец, границы на суше, чтобы с опаской ходить в собственных водах.
      Сегодняшняя стычка должна стать уроком либо для гелиадских пиратов, если у аржентцев хватит выдержки, либо для самих аржентцев.
      Только Пикколо и Рида остались стоять у борта, не удостаивая солнце своим вниманием. Рида равнодушно колупает нитки на леере, потом, все также равнодушно, кожу на своих обгоревших плечах. В ней сейчас ничего не осталось от женщины, и почти ничего от человека: одна лишь сгустившаяся мысль.
      Рида лижет палец, ловит слабый ветерок и говорит:
      - Пикколо, поплывем на остров?
      - Зачем, госпожа?
      И она отвечает спокойно, как бы между прочим:
      - Надо же их как-то оттуда выгнать.
      Она беседует с офицерами, о чем-то договаривается, и шлюпка отплывает. Рида на веслах, горбун на руле. Впрочем, руль сегодня не слишком нужен. Рида и сама неплохо управляется. Выбрав узкий язычок пляжа, она аккуратно сажает лодку на песок.
      Спрыгивает, осматривается, запрокидывает голову.
      - Так, вон та площадка, похоже, подойдет. Ну, с Богом.
      Они долго ползут наверх по еле заметной тропинке. Из-под ног текут струйки песка. Рюкзаки давят на плечи, тянут вниз.
      Наконец они выбираются на маленькую полянку ближе к вершине острова. Пикколо ставит палатку. Рида садится, смотрит на море.
      Тот момент, когда она ушла за Темную Завесу, Пикколо, как всегда, проворонил.
      Минут через десять он почувствовал первый толчок. Земля под ногами вдруг провалилась на ступеньку вниз, потом вернулась назад. Несколько секунд и снова толчок, посильнее.
      Потом Пикколо уже лежит на земле, вцепившись пальцами в траву, и уговаривает себя, что все это лишь иллюзия. Остров ходит ходуном.
      Потом слышится страшный треск, будто рвутся жилы земли, и воспаленный язык лавы медленно ползет откуда-то из недр острова в море.
      Пикколо закрывает глаза, ждет, пока земля успокоится. Потом подходит к обрыву. Вода в бухте все еще дымится. А на море во всю кипит драчка. Пираты, разумеется, не вынесли психологической атаки и ударились в бегство. Прямо в объятия аржентских кораблей.
      - Порядок? - спрашивает Рида.
      Она снова сидит на том же месте, будто никуда не исчезала. Только бледная до прозрачности, и губы синие.
      - Порядок, - отвечает Пикколо. - Режут друг друга, как заведенные.
      - Ну и хорошо. Тогда я - спать, - и она заползает в палатку.
      Пикколо, которому подобные приключения не впервой, отправляется на поиски родника. Имеется настоятельная потребность остудить голову. Да и Риде, когда она проснется, холодная вода не помешает.
      И тут на полянке появляется незваный гость: Конрад.
      Как только в победе Аржента не осталось сомнений, он бросился на остров, чтоб первым сообщить эту новость Риде. В драке он заработал очередную царапину, ничего не ел с утра, полдня жарился на солнце. Но что значат все эти мелочи по сравнению с силой любви, которая тащит его к ногам его Дамы?
      И вот он откидывает полотнище, закрывающее вход в палатку, и произносит фразу, которую твердил всю дорогу - и в шлюпке, и пока лез по откосу наверх:
      - Радуйся, госпожа, мы победили!
      И тут же понимает, что фраза невероятно дурацкая, да и сам он выглядит круглым дураком.
      Он всегда знал, что Рида особенная, не такая как все, но всегда считал, что это мило и замечательно. Всегда, но не сейчас.
      После яркого солнца ему кажется, что палатка заполнена густым фиолетовым туманом. И за этим туманом лежит она, самая прекрасная на свете женщина, изжелта-бледная, постаревшая разом на двадцать лет. Лежит неловко, словно брошенная кукла.
      Свет бьет ей в лицо, она открывает глаза и смотрит на Конрада зыбким бессмысленным взглядом (обычный взгляд проснувшегося человека, возведенный в десятую степень), и что-то спрашивает.
      Но что, он уже не слышит. Все вокруг начинает плясать, дробиться и меркнуть. И Конрад мягко сползает на траву.
      Когда он очнулся, она, слава Богу, была уже здешняя, обыкновенная, такая, какой он ее знал и любил. Терла ему виски и улыбалась виновато. Словно девочка, которая бегала куда-то без спросу. Извиняющимся голосом сказала:
      - Это ничего, выброси из головы. Просто там было слишком много моей магии.
      Это "ничего" означало для Конрада "все". Ни до прихода Пикколо, ни после они об этом случае не говорили.
      Конрад чувствовал себя как маленький ребенок, который слишком близко подбежал к морю, и его окатило холодной водой. Он увидел самый краешек, тоненький серпик другого мира и понял где-то в самой глубине души, что с него достаточно.
      Он ни на секунду не переставал любить Риду, но ответь она сейчас на его любовь, он не знал бы, что делать. Взять ее с таким "приданым" он бы не решился.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      ГОРОД КЕНТАВРА
      33.06.- 34.06. Аржент.
      Список, неожиданно для всех, оказался длиной в одну строчку.
      Некто Питер Крашевски, художник, нанятый Юзефом примерно год назад, уехал из Дома Ламме за месяц до смерти мастера иллюзий и проживает с тех пор в Хироне - городе-крепости на берегу моря. Вроде бы все приметы, о которых говорила Рида, сходились.
      - И что особенно подозрительно, никаких картин его кисти в доме так и не появилось, - добавила она, грозя пальцем неведомому художнику. - Пускай объяснит, как так получилось.
      Они с Майклом выехали в тот же день после обеда. Рида кусала губы от нетерпения, как девочка, которую впервые взяли на ярмарку. Землянин видел, как она нервничает, поэтому отвечать не стал, а предпочел молча созерцать пейзажи Аржента.
      Удивительно, но он быстро притерпелся к постоянным толчкам и покачиванию коляски (дорога была далеко не идеальной) и начал получать от путешествия удовольствие.
      "Кто знает, может, Мария вместе со здешним святым Домеником и правы, и без всяких романтических штучек вроде лошадок, руин, замков и вековых деревьев человек никогда не будет чувствовать себя полноценно счастливым? лениво размышлял он. - Впрочем, всему есть предел. Посади меня сейчас в седло, и романтика мгновенно встанет мне поперек горла".
      Долина реки плавно прогибалась, пенилась зелеными рощами, словно вода, переливающаяся за край чаши. Река, оставив позади Аргенти-сити, так же, как и они, катила к морю, не торопясь, но и не медля. И имя у нее было самое подходящее - Рея.
      Кое-где синели в низинах маленькие озера.
      Потом земля стала желтее и суше, зелень темнее, река уже. Все чаще она скрывалась в каньонах, меж глинистых откосов, изрытых норами.
      Иногда из нор вылетали узкокрылые птицы с голубыми брюшками - дальние родственники птеродактилей, атаковавших путешественников на Гелии. С презрительным цыканьем они проносились над коляской, держа строй, словно военные самолеты, делали широкий разворот и возвращались к реке.
      Чем-то они напоминали Майклу дреймурцев. То ли склонностью к эпатажу, то ли каким-то своеобразным достоинством. Словом, он сам не заметил, как промелькнули три часа.
      Только один раз ему пришлось потревожить Риду: когда у самого горизонта что-то вдруг заклубилось, засверкало тысячей искр - живой, дышащий туман.
      Дреймурианка пояснила: