Охота на джокера

      Была ли это настоящая легенда, или Пикколо сам ее придумал, Рида не знала. В Туле черных красавиц не было. Была только песенка, которую сочинил когда-то для Риды Клод.
      Прилетала в гости к нам стрекоза,
      У нее, у стрекозы, странные глаза.
      Прилетал в гости к нам старый шмель,
      Он был царь всем шмелям, ты уж мне поверь!
      Она верила.
      Геро все еще недоуменно ползала по стеклу. Она прилетела домой, туда, где родилась год назад, и вместо гнезда нашла голую стену.
      Ассоциации напрашивались самые жалостливые. Поэтому Рида осторожно открыла окно и подтолкнула Геро пальцем. Та еще несколько мгновений кружила легким комочком пепла, потом исчезла.
      Рида отошла к столу. После возвращения из Аргенти-сити она два часа беседовала с юристами и теперь имела некоторое представление о своем финансовом положении.
      Все было не так уж плохо. Долгов Юзеф не наделал, больших денег никому не ссужал. После его смерти дом и капитал автоматически вернулись в ее владение.
      Да, деньги в качестве мотива отпадают. Что остается? Власть и женщины?
      Рида снова взяла в руки мятый, истончившийся на сгибах листок. Чтобы хоть как-то продвинуть расследование, она взялась разбирать бумаги в столах Конрада и Юзефа и мгновенно оказалась во власти ушедшего времени.
      Вот еще один кусочек прошлого, из самых хрупких, живых глубин, нелепый, неуклюжий, который могли видеть только родные глаза.
      Короткие строчки. Узкие с сильным наклоном буквы - почерк Конрада.
      Иногда, когда ей нужно было привести свои мысли в порядок, она звала Конрада, они вдвоем забирались поглубже в лес и разжигали огромный костер. Рида глядела в огонь, слушала ночь и набиралась сил.
      Похоже, вдохновение настигло Конрада после одного из подобных походов.
      Мои руки в смоле,
      Твои руки в золе,
      Мы вдвоем,
      Мы во мгле,
      Мы одни на земле...
      И ниже - детским корявым почерком Пикколо:
      Был костер разведен не напрасно,
      Не напрасно пылал тот огонь,
      Мой любовник и нежно и страстно
      Протянул смоляную ладонь.
      Ах, противиться я не умела
      Этих рук роковому теплу,
      И к нему потянулась несмело,
      Угодивши коленом в золу!
      Мальчишки!
      Дреймур - планета детей?
      Она вернулась в свою детскую и нашла все игрушки разбросанными и разломанными?
      И теперь, чтобы поправить дело, нужно просто удачно сыграть в детектив?
      Каждый человек живет внутри своих иллюзий, и лишь мастера, создавая иллюзии для других, сами на обман не поддаются.
      Так учил ее Клод.
      Но теперь она больше не мастер и должна на ощупь пробираться среди своих и чужих обманов.
      Это и значит "научиться быть человеком"?
      В дверь постучали.
      - Йонгфру Рида, здесь пришел меестер16 доктор из монастыря. Вы будете с ним говорить?
      - Конечно. Я сейчас же спускаюсь. И, пожалуйста, пригласите мейнхеера Граве.
      Как следовало из досье, слуга, обнаруживший тело, поспешил уволиться из Дома Ламме. Остальные поторопились как можно больше забыть. Так что этот доктор мог оказаться единственным серьезным свидетелем.
      Следователи с ним не разговаривали. Они ограничились лишь составленным его рукой "Свидетельством о смерти". Рида узнала всегдашнюю осторожность Баязида. Он ничего не понимал в делах джокеров и не хотел подставляться.
      Беседа долго не клеилась. Отец Андрей успел провести просветительную работу и врач поджимал губы, боясь выронить лишнее слово. Майкл тоже почему-то молчал и вопросы задавала Рида.
      - Вы осматривали тело мейнхеера Бринкера?
      - Совершено верно.
      - Кто вас пригласил?
      - Мейнхеер ван Хольп, управляющий.
      - Расскажите, пожалуйста, подробно: где лежал труп, в какой позе?
      - Видите ли, на кровать тело поместили уже слуги. Они же придали ему э... соответствующую позу.
      Рида увидела, как дернулся подбородок Майкла. Похоже, он мысленно чертыхнулся.
      - И в комнате тоже навели порядок?
      - Не знаю, но особого беспорядка я не заметил.
      - Вы определили время смерти?
      - Очень приблизительно, разумеется. Час я уже не помню, прошло более шести месяцев, но, кажется, смерть наступила незадолго до рассвета.
      - Вам удалось установить причину смерти?
      - Нет.
      - Были какие-нибудь признаки насильственной смерти?
      - Что вы имеете в виду?
      - Ссадины, царапины, ушибы?
      - Нет. Но это не позволяет ни о чем судить. Он мог умереть от отравления алкоголем, и я также не нашел бы никаких следов.
      - Почему вы решили не проводить вскрытие?
      - Мне запретил это господин управляющий.
      - От чьего имени?
      - От вашего, йонгфру Ларсен.
      - Простите, но вам не кажется, что в такой ситуации вы должны были настоять на своем, даже если бы вскрытие запретила я лично?
      После затянувшейся паузы доктор сказал:
      - Дело в том что... Учитывая обстоятельства, при которых погиб мейнхеер Юзеф, я не счел себя достаточно компетентным.
      - О каких обстоятельствах вы говорите?
      - О вмешательстве э... иных сил.
      - Кто вам рассказал об этих обстоятельствах?
      - Право, не помню. Кто-то из слуг.
      "Отец Андрей", - подумала Рида, но Майкл бросил в ее сторону быстрый взгляд и она смолчала.
      - Может быть, вы помните, как был одет мейнхеер Юзеф?
      - Я могу ошибиться. Не забывайте, это было довольно давно. Коричневая куртка, голубая рубашка, брюки, кроссовки. Ничего необычного.
      - А в карманах не было ничего примечательного? Или, может быть, что-то упало за подкладку?
      - Нет, ничего. Разве что... И куртка и брюки со спины были испачканы.
      - Чем?
      - Просто пылью. Не кровью, не землей. Да, вот еще, куртка была чуть-чуть порвана. По шву у ворота и там, где вшиты рукава.
      - Словно тело тащили по полу?
      - Да. Пожалуй, да.
      Рида вздохнула с облегчением.
      - Ну, это уже кое-что. Большое вам спасибо. А что касается самого трупа, ничего не показалось вам странным?
      Врач мужественно попытался припомнить еще что-нибудь.
      - Показалось. Это мелочь, но... Зрачки. Они были разного диаметра. Правый на два-три миллиметра больше.
      "Свихнулся от усердия", - подумала Рида.
      - И о чем это может говорить?
      - О внутричерепной гематоме. Но, повторяю, никаких следов травмы, даже малейших ссадин на голове не было. Я смотрел очень тщательно. Да и смерть в таком случае наступает обычно через несколько часов.
      - Я читала, что такое случается, скажем, при инсульте.
      Доктор снисходительно улыбнулся:
      - О, конечно, да. Но инсульт в таком возрасте? Это невозможно.
      - Отравление?
      - Да, многие яды действуют на мышцу, сужающую зрачок. Но на оба глаза одинаково. Или это какой-то неизвестный мне яд. Но даже в этом случае - не могу себе представить.
      - Аневризма? - впервые подал голос Майкл.
      Врач взглянул на него с благодарностью.
      - Вы считаете? Да, конечно. Врожденная аневризма сосудов головного мозга. Это действительно может многое объяснить. В момент напряжения, физического или нервного, она разрывается и - картина кровоизлияния в мозг. Конечно. Скажите пожалуйста, - он повернулся к Риде, - мейнхеер Юзеф не страдал головными болями?
      Когда они остались вдвоем, Майкл спросил:
      - Рида, а от чего, собственно говоря, умирают за темной завесой?
      Рида покусала палец, собираясь с мыслями.
      - Хороший вопрос. Видите ли, Майкл, в том мире обычная материя как бы не существует. То есть, разумеется, никуда она не девается, просто становится неощутимой для наших глаз, ушей, пальцев.
      ("Институт благородных девиц", - подумал Майкл.)
      - Чтобы увидеть что-нибудь за Темной Завесой, - продолжала Рида, игнорируя его скептическую ухмылку, - надо захотеть это увидеть. И не просто захотеть, а думать об этом непрерывно, отбросив прочие мысли. А чтобы двигаться там, нужно постоянно держать в уме свою цель. Понимаете?
      - Понимаю. Продолжайте.
      - А все, что вы чувствуете, напротив, обладает там весьма ощутимой реальностью, независимой от вашей воли и желаний. И если джокер не умеет контролировать свои эмоции, они каскадно усиливаются и убивают его. Чаще всего умирают от страха, но убить может и гнев, и отвращение, и даже радость. Это первое, чему учится джокер: помнить свою цель и правильно использовать страх. Он должен быть лишь сигналом опасности, не больше.
      - Но каждому когда-то не хватает выучки? Он сталкивается с чем-то таким, от чего его подкорка выходит из под контроля?
      - Совершенно верно. Это, видимо, случилось и с Юзефом.
      - Значит, вы были правы, когда говорили о естественной смерти?
      - Да. Но тело тащили по полу.
      ИНТЕРМЕДИЯ
      Девять лет назад. Нефелла.
      Маленький город, белый собор, ползущие с гор облака. Гесперида, начало лета.
      Двое студентов в гостинице. Они уже два месяца путешествуют по Нефелле, раздумывая, не сменить ли университет.
      Деньги кончаются.
      Студенты едят раз в день в самом дешевом кафе некий суп, называемый "Зольянка."
      Острый густой навар, кружки сосиски и грибы. Горячо, сытно, но через неделю уже поступает к горлу.
      Еще есть белый, горьковатый пахнущий травами хлеб и чай в пакетиках. Иногда молоко.
      Можно было бы написать родне, попросить денег и двинуться дальше, но жара незаметно ввергает студентов в полную апатию. Внутренний голос подсказывает, что "Зольянка" в других городах ничем не отличается от здешней.
      Один из двоих, Карел ван Глек, строен, хорош собой и родовит. Он единственный и, можно сказать наследный племянник Якоба Лодовейка Баязида.
      Видимо от избытка сил и здоровья его частенько мучают мрачные мысли.
      А может быть, он просто чувствует (и чувствует верно), что легкая меланхолия способствует успеху у женщин.
      С дядей он в ссоре, потому что жаждет самостоятельности.
      Или потому, что нужно же на ком-то срывать раздражение, а родители Карела уже умерли.
      Или потому, что некрасиво дружить с богатым стариком.
      В Туле он сменил аржентское имя Карел на более гордое и звучное Конрад, других следов пребывание в университете на нем не оставило.
      Второй - Ричард Теодоракис, по прозвищу Пикколо, уроженец Гелиада. В детстве он, как многие на побережье, переболел костным туберкулезом, а оттого мал ростом и горбат.
      Однако он, в отличие от Конрада, чуждается любой тривиальности, а оттого изо всех сил пытается не выглядеть злым горбуном и старательно излучает оптимизм. Более того, из слабых зачатков здравого смысла, имеющихся у его товарища, Ричард за два месяца знакомства сумел вырастить какое - никакое чувство юмора.
      Правда, на то, чтобы помириться с дядей и попросить у него денег вышеупомянутых юмора и здравого смысла пока что не хватает.
      Но вот однажды Конрад является к приятелю полным сил и энергии.
      - Рич, мы пируем! Сегодня вечером в городе свадьба. Некий нобель из Аржента и некая богачка из Туле. Представляешь, какой размах?!
      - Нобель-кобель, - бормочет Пикколо. - Свадьба века на нейтральной территории.
      - Вот именно. Аржентец приходится мне дальним родственником. Я, улучив момент, напомнил ему об этом и получил приглашения для нас обоих. Так что, выделяй желудочный сок что есть мочи!
      Они отправляются на торжество. Толпа людей, всюду цветы, роскошный стол в соседнем зале: матово поблескивает фарфор, призрачно белеют льняные салфетки, так и слышишь хруст, с которым они развернутся. Но вот что странно: ни жениха, ни невесты, ни священника не видно.
      Опаздывают.
      Гости ждут десять минут, двадцать, полчаса. Желудки студентов начинают как-то нехорошо ныть, заподозрив, что их подло обманули.
      Пикколо отлучился, чтобы разведать обстановку. Конрад остался стоять у стены. За его спиной тяжелая темно-красная портьера, на фоне которой, кстати сказать, он смотрится великолепно.
      И тут вдруг он слышит некий голос - юный, тихий приятный. И звучит этот голос почему-то за его спиной. И голос произносит:
      - Ну что, сборище племенных жеребцов всем не терпится оценить стати новой кобылки?
      Конрад заглядывает потихоньку за портьеру и видит юную девицу в белом платье, с жемчугами в волосах. Через руку ее перекинута фата. Он, естественно, тут же теряет дар речи.
      А дева улыбается так, что сердце Конрада начинают покалывать тысячи иголочек и говорит:
      - Советую вам не тратить время зря. Свадьбы не будет.
      "Я так сочувствую вам, мадемуазель!" - хочет сказать Конрад. Но вместо этого вдруг довольно глупо спрашивает:
      - Почему же?
      - Потому что я уговорила своего жениха, и он покинул сегодня город. Простите, что не дала вам полюбоваться спектаклем.
      Конрад задумывается, что, если бы, скажем, он был в этой истории на месте жениха, то какими, интересно, аргументами можно было бы убедить его отказаться от обещанного. А незнакомка продолжает:
      - Впрочем, могу предложить другое развлечение, не хуже. Понимаете, господин ван Глек... Понимаете, Конрад, мне действительно нужно попасть в Аржент, но не чьей-нибудь женой, а свободной женщиной. Но одна я боюсь. Помогите мне. Украдите меня, пожалуйста.
      - Мадемуазель, я был бы счастлив, - говорит Конрад, - но дело в том, что билет...
      - Не беспокойтесь, - перебивает его невеста, - деньги я захвачу с собой. Иначе - что за побег? В Арженте сочтемся. Минут через пятнадцать осторожно уходите из зала, обойдите дом и ждите. Я спущусь. По рукам?
      - Я вас жду, - шепчет Конрад и быстро пожимает маленькую узкую ладонь.
      За портьерой скрыта потайная дверь, в ней и исчезает незнакомка.
      Через минуту появляется Пикколо с ворохом сплетен.
      Жених, оказывается, по неизвестной причине разорвал помолвку. Страшный скандал. Никаких перспектив в смысле обеда.
      - Понятно, - говорит Конрад. - Рич, у тебя в Геспериде не осталось никаких дел?
      - Да нет, вроде. А что?
      - Очень хорошо. Значит, сегодня мы уезжаем.
      - Куда это? - спрашивает Пикколо.
      - Как это куда? - удивляется Конрад. - В Аржент, разумеется.
      И они ужинали в тот день в каюте маленького парусника жареной рыбой и сладкими пирожками, которые прихватила с собой запасливая невеста.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      ПРОШЛОЕ НАСТУПАЕТ, ПЯТЯСЬ
      32.06. Аржент.
      Рида забралась на чердак и устроилась на полу у окна, в узком проеме, упираясь спиной в старый сундук, а ногами - в груду битой черепицы.
      (Черепицу бросили здесь "ненадолго", когда чинили крышу, и уже лет семь не могли убрать.)
      Это был очень старый тайник. Рида и прежде не раз сиживала здесь, когда ей нужно было побыть одной и "собрать себя заново".
      Майкл с утра уехал в город. Его Бургмейстерство все же не хотел отпускать такого гостя, не получив с него никакой прибыли. Сегодня он продемонстрирует мейнхеера Гравейна нескольким десяткам почитателей его таланта, прогуляется с ним по картинной галерее, отобедает и изопьет.
      А вечером Майкла ждет концерт в соборе. И витражи будут переливаться и менять рисунок, следуя за звуками органа. Может быть хоть это вознаградит великого писателя за его беспорочную службу на благо граждан Дреймура.
      "А потом появится "Любовь в старинном соборе", - подумала Рида. - Хотя тут скорее пахнет "Любовью под кровавой луной".
      Сама Рида за сегодняшнее утро уже отправила с собственным гонцом письмо Клоду, а также избавилась от двух камней, тяжко лежавших на ее совести. Написала отцу и матери Юзефа и своим родителям.
      Первое письмо было по-настоящему тяжелым - ритуальные фразы повторять не хотелось, а искренне писать полузнакомым людям она была не в состоянии.
      Зато второе - легким до предела. Рида не сомневалась, что Ларсены и без того прекрасно осведомлены о ее делах. И не сомневалась, что ответа на свое письмо она не дождется никогда.
      "Слишком сильно я их напугала десять лет назад. Полной нереальностью, необъяснимостью своих поступков.
      Действительно, наверно, не очень приятно узнать, что родная дочь больше не играет в твои игры. Более того, непонятно, в какие игры она играет, и какие силы при этом использует.
      В конце концов, мне просто бросили Аржент, как выкуп за всеобщее спокойствие. Никто тогда представить себе не мог, что я найду серебро.
      А между тем не было ничего проще. Клод мне когда-то внушал: "Любой человек знает ответы на все вопросы. Просто надо забыть свое "не знаю" и ответ всплывет. Потому что там, у тебя внутри хранится весь мир, и все связи и законы, которые его скрепляют.
      На самом деле, конечно, никто не знает так ли это. Но если ты сможешь поверить, это тебе сильно поможет в жизни".
      Я поверила.
      Кстати, если кто-то думает, что серебро я нашла сама, он полный дурак. Так еще можно вообразить, что и войны выигрывала я сама. Я только джокер. Я не полководец, не строитель, даже не политик. Я - чужой сон.
      Я долго и придирчиво выбирала горного инженера - молодого, не упертого, с некоторым опытом. Выбрала, пригласила в Аржент, и Якоб, как всегда, заплатил, не скупясь.
      И когда инженер начал работать, я стала играть с его снами. По ночам он превращался в гнома и путешествовал сквозь горные породы, как пловец в реке. Он действительно знал все, что было нужно, просто не мог это увидеть. Я ему помогла.
      А через три месяца он нашел жилу. Не во сне - наяву".
      Рида встряхнулась и состроила своему отражению в мутном стекле недовольную гримасу.
      "Не самолюбованием надо заниматься, а подумать, кем мог быть этот таинственный ученик Юзефа. Если ты вправду знаешь ответ на все вопросы".
      Но думать не хотелось. Беспокойство, которое загнало ее сюда, не отпускало.
      Оставалось одно-единственное средство - пойти побродить. На десятом-пятнадцатом километре ясность мыслей должна вернуться. Заодно поглядеть на окрестности, раньше на это не было времени.
      "А если кто-то следит сейчас за мной так, как следят джокеры, он не упустит этого случая"
      День сегодня совсем не похож на вчерашний.
      Если запрокинуть голову, то увидишь, как где-то на страшной высоте гуляет ветер, тащит серые в комьях облака. В просветы между ними порой высовываются бледно желтые пальцы солнца.
      Лес и река на горизонте то озаряются нестерпимо ярким светом, так что видна каждая веточка, каждый отблеск на спине волны, то снова уходят в тень.
      Здесь внизу тишина, стоячий воздух, лишь изредка сухой ветерок затарахтит листьями, швырнет к ногам горсть пыли.
      Рида вздохнула с облегчением: отыскалась причина для беспокойства. Будет дождь. Впрочем, пара часов у нее еще есть.
      Она спустилась к реке, пошла вдоль берега, потом свернула по тропинке в молодой лесок.
      Теперь, когда под ногами снова была родная, неровная, оплетенная скользкими корнями, украшенная кочками пожухшей от солнца травы, земля Аржента, Рида мгновенно стала другой. Ей казалось, что знакомые деревья, холмы, плоские камни на склонах дружески похлопывают ее по плечу.
      Там, где над тропинкой нависало поваленное дерево, она пригибалась ровно настолько, чтобы пройти под ним, сама не замечая этого.
      Когда нужно было пересечь небольшой ручеек, вытекающий из болота, она перешла по набросанным сучьям ни разу не споткнувшись, и не взглянув под ноги.
      Когда тропинка взбиралась вверх по склону оврага Рида, не задумывалась ни на секунду: на каждой ступеньке ее нога сама находила корень или выбоину, на которую можно было опереться.
      Вскоре она вышла в поля и тут же поймала нужный темп: вверх по склону холма быстрее, вниз - чуть медленнее, а потом уже вовсе перестала ощущать время и расстояние.
      Сейчас она могла бы легко, без малейшего усилия уйти за Темную Завесу, могла бы при желании увидеть себя, Юзефа, Конрада скачущими по этим холмам много лет назад. Могла вспомнить любой прожитый день до мельчайшего мгновения, любое слово, движение, форму облака над головой, стебель травы, примятый конским копытом.
      Рида остановилась.
      И, как это ни странно, остановила ее не собственная мысль, а реальное препятствие. Перед ней вдруг оказалась высокая, сложенная из серых камней, стена.
      Ей понадобилось некоторое время, чтобы узнать в этой неожиданной преграде стену обители Святого Сердца. Так, значит, вот куда она забрела, сама того не желая.
      Рида нахмурилась. Похоже, ее подсознание решило выкидывать фортели.
      Она решительно повернулась и уже сделала несколько шагов, когда вдруг услышала за своей спиной тихий шорох, словно сыпались маленькие камушки. За стеной кто-то был.
      И тут же негромкий, но ясный звук - металл ударился о камень.
      Оружие!
      Благородная аристократка среагировала мгновенно, не посрамив своих предков.
      Прыгнула в сторону, перекатилась и нырнула под ближайший куст.
      Еще секунду спустя ее собственный пистолет уже рыскал, выцеливая (выискивая?) противника.
      Из-за стены донесся высокий, чуть надтреснутый голос:
      - Совсем свихнулась, Рида Светлая?
      Рида вылезла из своего укрытия, отряхнула колени.
      - С тобой свихнешься! - крикнула она. - Пикколо, чертушка, где ж ты пропадал?!
      Маленький горбун легко спрыгнул на траву, и хозяйка Дома Ламме обняла его.
      "Господи! - подумала она. - Наконец-то не одна! Наконец-то мне все расскажут толком!"
      - Так ты все время был здесь?
      - Конечно, - он глянул на нее искоса, наклонив голову, словно птица. Рядом с Коном. Где ж мне быть еще?
      Это было прозвище, которое он придумал для Конрада давным-давно, еще до Аржента - Кон Юный17. Когда же он хотел хорошенько разозлить приятеля, то величал его не иначе, как Конналом Ста Битв. Кстати, и Риду Светлую пустил в обиход тоже он.
      - И ты все время молчал? Я же была здесь позавчера.
      - Я тебя видел.
      - И не показался?
      "И отец Андрей промолчал" - добавила она мысленно.
      - А зачем? Я знал, что ты придешь еще раз и уже не с парадного хода. Как видишь, не ошибся. Кроме того, я хотел, чтобы ты сама немного здесь осмотрелась.
      - Осмотрелась! Да меня уже дважды чуть не убили.
      - Ну, это не фокус. Тем более, ты, как я вижу, вполне жива. Ладно, пошли поговорим. Есть здесь одно укромное местечко.
      "Укромным местечком" оказался родник в глубине рощи, ясный, сверкающий, словно глаз лесного божка. Видно было, что воду отсюда берут нечасто: трава не затоптана, грязи вокруг нет.
      Вода маленьким фонтанчиком плясала в темной чаше, переливалась через край, и тонкий ручей убегал по склону вниз, к реке, то и дело подпрыгивая крошечными водопадами.
      Вне всяких сомнений, отец Андрей о роднике знал, но почему-то трогать не стал. Не построил ни часовни, ни купальни для омовения больных как это полагалось бы в приличном монастыре. Только плетеная изгородь на склоне, чтобы в чашу не сыпалась земля, да узкая деревянная скамья. На нее и уселись Рида и Пикколо. Уселись и замолчали.
      Рида вдруг почувствовала себя неловко. В прежние времена Пикколо был на особом счету в ее свите.
      Все остальные в ее глазах были просто мальчишками - храбрыми, верными, неглупыми, но до взрослых людей им было еще расти и расти.
      И она изображала для них то Жанну Д`Арк, то Прекрасную Даму Былых Времен.
      И они, ни во что такое не веря, предпочитая девушек совсем иного пошиба, все же впечатлялись и шли за ней.
      И на войну, и на край света.
      Продолжая при этом считать себя людьми трезвыми и здравомыслящими.
      Не то - Пикколо.
      (Кстати, свое прозвище он тоже придумал сам, что уже говорило о чем-то.)
      Он был достаточно беспощаден к себе для того, чтоб неплохо понимать других, и для того, чтоб Рида была с ним откровенна. Он, как и джокеры, мог видеть правду.
      И вот теперь ей вдруг стало не по себе.
      И не зря. Пикколо прервал молчание.
      - А ты стала женщиной, - сказал он задумчиво.
      И, немного погодя, как это было у него в обычае, пояснил:
      - Я имею в виду не женственность, а то, что ты уже не девушка.
      Рида почувствовала, что краснеет.
      - Это так важно для тебя? - спросила она, как можно язвительнее.
      - Я мог бы спросить: "Кто он был?", но это действительно неважно. Я хотел бы спросить: "Почему не Конрад?", но ты все равно не сможешь ответить. Поэтому скажи хотя бы вот что: это как то связано с иллюзиями?
      - Я не понимаю, о чем ты.
      - На Земле в старые времена от колдунов иногда требовали, чтобы они соблюдали девственность. Иногда - наоборот. Как с джокерами?
      И добавил:
      - Я думаю о Юзефе.
      - А, вот что! Ты хочешь сказать, что если у него была женщина... Была?
      Пикколо кивнул.
      - И не одна.
      - Нет. Если не одна, тогда тем более нет. Понимаешь, здесь нет никакой мистики. Чистота - нечистота, жрец - жертва, это все глупости. Опасна не связь, опасно влюбляться.
      - В смертного?
      Рида топнула ногой.
      - Да нет же! Все просто. Когда человек влюбляется, он заодно начинает сильнее любить самого себя. Иногда, кстати, любовью себе и ограничивается. А джокеру нельзя жалеть себя, дорожить собой. За Темной Завесой это смерть.
      - Так вот почему ты была всегда столь строгих нравов. Бедняжка Конрад...
      - Какое это имеет значение?
      - Для меня имеет. Ты мучила его долго, но я не вмешивался - это была ваша игра. Но то, что с ним сделали теперь, уже переходит границы. Это уже не игра. Ты сможешь его освободить?
      - Нет, - глухо сказала Рида.
      Ей очень хотелось отвернуться, спрятать лицо, но она не посмела.
      Конрад живет внутри своего кошмара и не может проснуться.
      Пикколо молчал.
      - Если... Если я найду убийцу Юзефа, я заставлю его снять ошейник. Помоги мне, - сказала она вдруг, неожиданно для себя самой. - Я уже ничего не понимаю. Я теперь чужая в Арженте. Расскажи мне, как вы жили здесь без меня.
      - Ладно, - он улыбнулся, будто такие просьбы были ему не в новинку. Только сначала, если не возражаешь, я расскажу, как мы жили здесь с тобой.
      - Зачем?
      - Послушай - сама поймешь. Я же не видел тебя почти три года, за это время накопилось, что тебе сказать. Я попробую тебе помочь, но так, как мне это представляется правильным. Не возражаешь?
      - Хорошо, - Рида постаралась улыбнуться.
      Вот и она стала ребенком.
      - Ты, конечно, помнишь нашу встречу в Геспериде. И наше путешествие в Аржент. Я тогда все гадал в какую же ночь Конрад останется в твоей каюте. Когда вы беседовали, стоя у борта, я видел пред собой Адама и Еву. Почему-то, правда, одетых, но эта досадная мелочь так легко устранима...
      - Ну ты хватил, - возмутилась Рида. - положим, Конрад действительно красив, как юный бог, но я-то всю жизнь была замухрышкой...
      - Во-первых, девице семнадцати лет обычно нужно приложить очень много сил, чтобы выглядеть некрасиво, а, во-вторых, что до твоей конкретной внешности, если уж тебя именно это интересует...
      Я не знаю, была ли красива Ева. Просто ее имя означало "жизнь", а твое имя значит "смех", а для меня это почти одно и то же. А смеялась ты тогда так, что все тени расползались по углам и исчезали.
      Но, повторяю, Конрад еженощно спал рядом со мной. Ладно, подумал я, она еще почти девочка, в Арженте они разберутся.
      Но в Арженте ты вдруг стала проявлять интерес к Утюгу-Баязиду и уговорила его поиграть в мятеж. Я тогда несказанно удивился. И тому, что Баязида можно за что-то зацепить, и тому, что тебя это увлекает. Как сказал кто-то из древних: "Эмансипация привела к тому, что женщинам приходится трудиться наравне с мужчинами вместо того, чтобы, как прежде, управлять миром одним взмахом ресниц".
      - Наверно нелепо будет убеждать тебя, что я никогда не стремилась к власти над миром, - перебила его Рида, - ни с помощью ресниц, ни любым другим способом. Наверно, ты, как и все прочие, не поверишь. Поэтому я даже не буду пытаться. Продолжай.
      - Тогда я подумал "Неужели девчонка положила глаз на Утюга и метит в царицы амазонок? Тогда, как ни очаровательна она, а суждено ей исчезнуть с нашего горизонта. Кон не любит властных и холодных девиц".
      И вот с такими-то мыслями я отправился к тебе на новоселье. В дом, подаренный тебе Утюгом. На правах старых знакомых мы явились, не предупредив. И увидели тебя.
      На заднем дворе. Никогда не забуду.
      Шум, крики, отчаянный лай. Огромная серая псина пытается залезть под телегу, рычит, роет когтями землю. Верхом на псине сидит наша принцесса Греза и за ошейник тянет ее назад.
      Конрад, конечно, тут же кинулся на помощь, оттащил собачину, предал кому-то из здешних. Только принцесса на него внимания не обратила. Нырнула под телегу и появилась оттуда с маленьким лохматым зверенышем на руках.
      Звереныш царапается, дерет твою рубашку, а ты его гладишь и успокаиваешь. Как потом оказалось это был Ламме, хорек-телепат, твоя новая игрушка.
      Так вот, когда я тебя увидел: растрепанную, перемазанную грязью и кровью, я понял, что мой друг пропал окончательно.
      Он, конечно, уже всласть к тому времени поволочился за девицами. Но те были простые, нетребовательные. Семестр вместе скоротать, пару безделушек выпросить на память, самое большое - замуж выскочить, вот чего они хотели. А такой - душу подавай, меньшим не отделаешься.
      Так что, когда мы потом узнали, что любовницей Баязида ты так и не стала, меня это уже сильно не взволновало. Увязнуть сильнее, чем увяз уже Конрад, было невозможно.
      Ну а потом нам сразу стало не до того: началась война.
      Гелиад с моря, Туле на суше. И мы с восторгом кинулись в этот водоворот. Ты помнишь, Рида Светлая, когда он тебе впервые в любви признался?
      - Конечно, помню.
      Это было в лесу на границе с Нефеллой. Пост Песье Ухо. Они ждали тогда гонца, письмо из Геспериды. Присоединится ли Нефелла к Туле, или предпочтет не вмешиваться? Есть ли у Аржента хотя бы один шанс?
      Холодная дождливая ночь, узкая лестница, шершавый мокрый камень под ладонями.