Палач (№28) - Возвращение к истокам

Такой поворот в рассуждениях несколько обескуражил Таррина.

— Ну, не знаю, — забормотал Лео. — Конечно, Флавия кормит меня уже третий год... И я не спорю, успех в моих отношениях с Оджи во многом зависел от этой подпитки.

— А теперь Эритрея приехал сюда потребовать долг, — заключил Болан. — Он пытается выступить твоим посредником, Лео. Ну так дай ему то, что должен! Черт с ним! Зато укрепишь свое положение. Вырой себе колодец и безбоязненно пей из него.

— Да ведь я всегда был там — рядом с Оджи. — Таррин озадаченно посмотрел на друга. — О каком долге может идти речь? Это он в долгу передо мной и душой, и телом!

— Ты имеешь в виду Оджи?

— Конечно.

Болан пустил вверх тоненькую струйку дыма.

— А я говорю о Дэвиде Эритрея.

Таррин неожиданно успокоился и даже как будто повеселел.

— Что ж, — сказал он, — может, ты и прав.

— Ты еще хорошенько подумай над этим и все тщательно взвесь. В такие игры надо играть очень осторожно.

— Уж как-нибудь догадаюсь. Не первый день живу на свете. Ладно, не волнуйся. Я еще заставлю этого сукина сына сплясать мне на прощание.

— В таком случае будем считать эту тему исчерпанной. Теперь о другом. Что ты можешь сказать о штабе мафиози на Пике Хэнкока? Они называют его Клуб Таконик. Знаешь это место?

— Разумеется! — Глаза Лео недобро блеснули. — Когда-то, еще при Серджио, Манни Манилла содержал там публичный дом. И уже давным-давно я самолично прикрыл этот гадючник, возглавив отдел по «девичьим» делам.

— Как этот дом выглядит внутри?

— Сейчас так сразу и не вспомню... Здание фундаментальное, большое. На верхнем этаже — масса комнат, обычные бордельные номера, довольно тесные, но есть и несколько просторных, вроде как гостиные. На первом этаже, если память не изменяет, расположены залы для вечеринок. Здесь же — бар и танцплощадка. Всюду — шикарная мебель, лепнина. Да, еще специальный холл, где девушки могли показать себя клиенту. Все очень продуманно.

— А никаких построек рядом нет? — допытывался Болан.

— Действительно, есть несколько небольших домиков с верандами. Для особых вечеринок, так сказать.

— Кто теперешний владелец усадьбы?

Таррин развел руками:

— Манни продал ее, как только заболел туберкулезом, и сразу умотал в Аризону. Там подхватил сифилис и умер пару лет назад. Честно говоря, еще до того, как он отправился на Запад, в его поведении стали замечаться некоторые странности. Мне кажется, компания попросту отобрала у него дом, и это Манни очень огорчило. А кто конкретно сейчас владеет усадьбой, я не знаю. Ведь заведение находится довольно далеко. С тех пор, как я прикрыл его, мне туда ездить уже было не с руки.

— Хорошо, Лео, на том мы, пожалуй, и закончим. У нас с тобой еще куча забот. И начни с того, что сразу свяжись с Эритрея и поговори с ним о сделке. Пора этот вопрос окончательно решить. Постарайся, чтобы сделка удалась.

— Присматривай за мной, — усмехнулся Таррин, собираясь встать. Но тут быстро подошел Джоко Фреско и что-то зашептал ему на ухо. — Мне и вправду пора. Лео многозначительно посмотрел на Болана. — Чей-то срочный звонок. Интересно, кому это я понадобился? Ладно, скоро узнаем. А ты свяжись со мной по телефону из машины. Думаю, будет что обсудить.

Болан кивнул ему на прощание и принялся следить за игроками. Лео между тем торопливо направился к телефонной будке возле закусочной.

Однако, закончив переговоры, Таррин так никуда и не уехал, Наоборот, бросив трубку на рычаг, он выскочил из будки и стремглав вернулся назад. Лицо его сделалось совершенно белым, а глаза смотрели отрешенно и тоскливо. Он плюхнулся в свободное кресло рядом с Боланом и прерывисто вздохнул.

— Все кончено, — тихо объявил Лео.

— Что кончено?

— Звонил Гарольд. Они взяли мою Энджи!

На скулах Болана заиграли желваки.

— Кто взял ее?

— Ее выкрали. Гарольд сам только что узнал об этом. По его словам, за ней пришли ночью. Когда пропажу обнаружили, во всем доме горел свет, а разбитые настенные часы валялись на полу и показывали четыре двадцать две. Вот и все, приятель. Это — конец.

— Не сходи с ума раньше времени. Откуда ее похитили?

— Из секретного дома на Кейп Код.

— Им распоряжалось правительство?

— Да, но он был очень хорошо прикрыт. И мне казалось, что надежней места не придумать. К тому же ее постоянно стерегли два человека Броньолы. А третий повез детей в летний лагерь, организованный Католической молодежной организацией на одном из островов. У самого же Гарольда дел в Вашингтоне было невпроворот, и потому он... О, Господи, конечно, он не виноват! Он дважды пытался туда дозвониться, но никак не получалось — не срабатывала линия. Ну, а потом...

Болан упрямо выпятил свой лепной подбородок.

— Как он узнал об этом? С ним кто-то связался?

Лео покачал головой:

— Нет, они так не поступают. Им важно, чтобы я натерпелся страха и при этом не смел двинуться с места. Они уверены: довольно быстро мне все станет известно, и тогда следующий шаг будет за мной. Выбора нет. Мне придется самому направиться в их логово, а уж меня там встретят... Ты это понимаешь?

— Не суетись, — жестко произнес Болан. — Твоя жизнь не прибавит Оджи ровным счетом ничего. И Энджи подобный шаг не спасет.

— Нет, это немыслимо, это ужасно!

Болан попытался направить разговор в новое русло:

— С детьми все в порядке?

— Да, дети в безопасности. Гарольд отгородил их от мира целой ротой своих подчиненных — до тех пор, пока не рассеется дым, как он говорит. Дети только-только вернулись из лагеря, и тут обнаружилась пропажа. Я повязан по рукам и ногам, сержант! Сижу в этой дыре, а они там вытворяют, что хотят. Как мне вести себя теперь. Только подстраиваться под них, и больше ничего.

— Прежде всего свяжись с Эритрея, — заявил Болан. — Это даст шанс выровнять положение и укрепить твою позицию. Заодно посмотришь, что можно добыть через новые каналы, если такие появятся. Попытка — не пытка, Лео. И это, пожалуй, единственный вариант, который способен спасти Оджи. Ты ведь прекрасно знаешь, как работают эти ребята.

— Да, но...

— Ты обязан позвонить Эритрея, — жестко повторил Болан. — Но сначала успокойся. Ты ничего не добьешься, если очертя голову кинешься в драку. А когда мысли прояснятся, договорись с Эритрея о встрече. Можешь даже немного подыграть ему на первых порах, однако, пока не оценишь результаты своей игры, не принимай никаких решений. Все должно делаться в нужное время. Тут главное — не переборщить!

Таррин с благодарностью взглянул на Болана. Конечно, жизнь тайного агента всегда была очень трудна, но сейчас она стала почти невыносимой. И если бы не верный друг, сидевший в эти минуты рядом...

— Спасибо, — выговорил Лео с натянутой улыбкой и, быстро поднявшись с кресла, пошел было прочь, однако на полпути вдруг остановился. Глаза его блеснули лихорадочным огнем. — Имей в виду, сержант. Хотя у меня в зубе дырка, но у меня есть и таблетка, которая как раз в эту дырку точнехонько входит. Вот так-то! И помни об этом. Я никогда не превращусь в легкую добычу.

В ответ Болан только изумленно развел руками.

Не оборачиваясь, Таррин стремительно взлетел по ступенькам и исчез из виду.

Давно уже Болан не пребывал в столь подавленном состоянии духа.

Он прекрасно понимал, что испытывает сейчас его лучший друг. И без того несладкая жизнь этого человека грозила теперь обернуться полным крахом, превратиться в сущую бессмыслицу, ибо то, ради чего он трудился многие годы, казалось, начинало ускользать от него, уходить навсегда, и не оставалось даже шанса все вернуть на круги своя.

И самое худшее заключалось в том, что за все случившееся Болан чувствовал виноватым прежде всего себя. Ведь это он уговорил Лео всеми силами воспротивиться чистке среди мафиозных рядов. Да, он хотел помочь Таррину. Более того, ради друга, ради спокойствия в городе он нашел способ, как нанести по врагу повторный сокрушительный удар. И чего он в итоге добился? Прямо противоположного результата. Лео деморализован и готов полностью капитулировать, а в обозримом будущем — никаких надежд на лучшее.

Конечно же, досадно было, что жену «мафиози» похитили из секретного правительственного учреждения. Впрочем, досадно — не то слово! В глазах мафии ее присутствие в подобном месте могло означать только одно. Вернее, одно из двух: либо Лео Таррин заключил сделку с Федеральным Бюро Расследований, либо сам работал в Бюро. И эта нехитрая логика не предвещала ничего хорошего ни для Таррина, ни для его жены.

Уже в который раз Болан ощутил себя бесконечно одиноким человеком.

В свое время он отрекся от единственного, уцелевшего из всей родни младшего брата, порвал с единственной женщиной, которую по-настоящему любил, — и все ради того, чтобы не подвергать дорогих ему людей каждодневному смертельному риску. Случай с Лео говорил сам за себя. И потому Мак решил раз и навсегда: пусть для окружающих — для друзей и для врагов — он останется последним «легальным» отпрыском семейства Боланов, пускай, уж если суждено, все шишки валятся лишь на него. Зато это давало верный шанс уцелеть юному Джонни, который под вымышленным именем жил тайной жизнью в одном из западных штатов страны.

Что и говорить, порой чувство одиночества делалось почти невыносимым. Но теперь, глядя на удаляющегося Лео Таррина, Болан вдруг подумал, что и у проклятия есть свои плюсы. Беспокоиться за судьбу близких в сто раз тяжелее, чем ощущать себя ненужным никому.

Единственная мысль могла служить утешением Палачу: умирать в одиночку ему не придется. Прежде чем навсегда распроститься с этим светом, он отправит в ад впереди себя множество людей. Веселенькая будет компания! Грех жаловаться...

Минуты расслабления прошли. Он вновь был прежним Палачом, расчетливым, холодным и безжалостным к врагу.

Уже покидая зрительский сектор, он бросил последний — печально задумчивый — взгляд на резвящихся неподалеку женщин.

И только сейчас с неожиданной ясностью понял, что вся разница между мужчинами и женщинами — в их жизненной ориентации.

Казалось, все мужчины, желая того или нет, упрямо шли навстречу смерти. Или тащились следом за ней. Что, по большому счету, разницы особой не имело.

Поскольку в этом представлении, которое помпезно называлось «жизнь», извечно главным персонажем оставалась Смерть.

Глава 15

— Говорит Страйкер. Лео в шоке и ничего толком не может объяснить. Что произошло?

Главный федеральный чиновник пребывал в том же состоянии духа, что и Болан. По защищенной от прослушивания линии он ответил нервно и на повышенных тонах:

— Случилась утечка информации. И я готов распять этого чертова помощника из Сената, который виноват в случившемся. По крайней мере, безнаказанным я это дело не оставлю.

— Я понимаю твое рвение, Гарольд, но боюсь, что уже поздно, — отозвался Болан. — Ты проявил чрезмерный оптимизм и теперь расплачиваешься за это. Но что конкретно ты теперь собираешься предпринять?

— Полицейские пятидесяти участков теперь прочесывают все — от паутины на чердаке до песка на пляже. Готовится очень серьезный налет ФБР на штаб мафии в Нью-Йорке. Через несколько минут начнется чистка всего восточного побережья. Я посажу этих ублюдков на раскаленную сковородку, если с головы захваченной женщины упадет хотя бы волос! Я...

— Ты же знаешь, что тебе никто не позволит провести подобную операцию. Вместо этого ты будешь в очередной раз плясать вальс в бальном зале Белого Дома, и этим все кончится.

— К черту! Они могут потребовать моей отставки, если...

— Гарольд! Перестань трепаться и подумай хорошенько. Кому мы нужны, черт побери? Что вообще произошло? Похитили жену Президента, да? Любовницу госсекретаря? Ты здраво рассуди. Исчезла никому не известная домохозяйка, которая была женой какого-то итальяшки, тайного агента твоей службы, мешавшего при этом очень многим. На что ты рассчитываешь, я не понимаю!

Секунд десять в трубке висело напряженное молчание. Вряд ли высшему чиновнику ФБР могла понравиться столь резкая отповедь, но ведь он понимал, что все сказанное — сущая правда. И если эту правду к тому же изрекал преданный ему человек...

— Жаль, Страйкер, что ты не сидишь в моем кресле двадцать четыре часа в сутки, — глухо произнес Броньола. — Хочешь, махнемся? Прямо сейчас. Хочешь?

— Не получится, — ответил Болан. — Неси свой крест, а мне надобно тащить свой. Давай лучше сцепим их друг с другом — может, сообща нам станет нести их легче...

— Все может быть, — со вздохом согласился Броньола. — Ладно, ты абсолютно прав насчет домохозяйки и маленького итальянца. У тебя есть что переложить с твоего креста на мой?

— У Лео забот полон рот, и давай пока просто не будем мешать ему. А тебе придется поломать голову над проблемами несколько иного рода.

— Какими именно?

— Да хотя бы над проблемой прикрытия! Они ведь ухитрились похитить женщину из дома, охраняемого правительством! Это что, нормально?

— Нет, конечно, — мрачно подтвердил Броньола. — Полагаю, в Сенате произошла очередная утечка информации. Они могли даже не знать, кого обнаружили, пока не схватили ее. В этом вся штука. Поначалу они знали только, что мы пеклись о безопасности какого-то очень важного правительственного оперативника, который собирался обратиться в суд. Но теперь, Страйкер, я думаю, они в курсе всех событий.

— Что сталось с человеком, который ее охранял?

Броньола тяжело вздохнул:

— Его похороны состоятся послезавтра.

— Кто, по-твоему, это сделал?

— Видишь ли, я почти не сомневаюсь, но доказательств нет.

— И тем не менее — схвати этого подонка. Плюнь на законность. Сунь его в камеру и вытряси из него душу. Напугай, посули что угодно, но только узнай, на кого он работает. И не говори мне, что есть какие-то этические нормы...

— После разговора в подобном тоне, — хмыкнул Броньола, — ни о чем таком даже думать невозможно.

— Ты имеешь дело с дикарями, Гарольд, и за одну ночь они не превратятся в цивилизованных людей. У нас в запасе всего несколько часов, и мы должны дорожить каждой минутой. Действуй, Гарольд. И если сомнения все-таки начнут терзать тебя, свяжись со мной через мой любимый телефон, и я твой грех возьму на свою, давно уже не праведную душу.

— Ты ведь знаешь: твои методы пригодны только для тебя, — тоскливо возразил Броньола. — Ладно. Если что прояснится, я немедленно свистну тебе.

— Думаю, это случится скоро, — подвел итог Болан и повесил трубку.

* * *

Для Болана полицейский участок всегда представлял зону повышенного риска. А в родном городе такая опасность даже удваивалась, поскольку человек, которого он разыскивал, хорошо знал сержанта Болана не только по его делам, но и в лицо. Мало кто мог похвастаться эдаким знакомством.

Оставив машину возле тротуара, где стоянка разрешена не более десяти минут, он нацепил на нос дымчатые очки и вошел в помещение. Здесь он предъявил красивой женщине свое удостоверение личности, выданное в ФБР, и коротко объявил:

— Я должен переговорить с капитаном Уотерби.

Вежливо улыбнувшись, она жестом пригласила его подождать немного в мягком кресле, после чего связалась по селектору с шефом. Через минуту вопрос был улажен, и дежурная указала Болану на вторую дверь направо.

С тех пор как они виделись в последний раз, Уотерби набрал несколько лишних фунтов веса, но это, пожалуй, было все, что отличало нынешнего капитана от тогдашнего щеголеватого лейтенанта. На лице — все то же знакомое выражение тихого торжества, готовое, впрочем, в любой момент смениться кислой гримасой; и прежние зоркие глаза, которые все подмечали, но ничего не выдавали. То был прирожденный полицейский, не представлявший для себя в этой жизни никакого другого дела.

Болан пожал ему руку и тотчас предъявил вашингтонское удостоверение. Уотерби мельком глянул на него, однако на лице капитана не отразилось ни малейших эмоций. Да, этот профи умел владеть собой. Болан не спеша шагнул к окну и замер на несколько секунд, глядя на улицу.

— Красивый город, — произнес он, словно разговаривая сам с собой.

— Вы впервые у нас, э-э... господин Пуласки?

— Не совсем, — отозвался Болан, поворачиваясь к полицейскому, но не отходя от окна, чтобы яркий солнечный свет контрастно обрисовывал его фигуру, а лицо тем самым оставалось как бы в глубокой тени. — Вы превосходно уладили этот инцидент в аэропорту, за что мы вам очень благодарны.

В глазах капитана вспыхнули настороженные огоньки.

— Мы с вами не встречались раньше?

— Вполне возможно. Однако за последнее время я впервые в вашем городе. Люди со временем меняются, как вы понимаете.

— Да, вы правы, — казалось, капитан начал терять интерес к столь банальному разговору. Он закурил сигарету и, не вынимая ее изо рта, с легким раздражением спросил:

— Чем могу быть полезен федеральным властям?

— В город спустился сам дьявол, а многие уже отправились в ад. — Им не нужно было далеко ходить, потому что ад и Питтсфилд — теперь одно и то же, — буркнул Уотерби и резким движением перемешал глянцевые фотографии, разбросанные по столу. — Мы до сих пор пытаемся разобраться в происшедшем.

— Думаю, к ночи вы напрочь забудете о какой-то там потасовке в аэропорту, — холодно процедил Болан. — Группа преступников из Нью-Йорка вызвала сюда целый батальон боевиков. Через несколько часов они уже заявятся в город.

Капитан и глазом не моргнул:

— Так что же вы не вышвырнете их куда подальше?

— К сожалению, я не та фигура, и к тому же слишком поздно. Я счел своим долгом предупредить вас...

— Это вы сделали великолепно. От всех жителей города Питтсфилда благодарю вас. Ну, а теперь — почему бы вам не убраться к черту, прихватив с собой весь причиненный вами беспорядок?

Болан снял очки, плюхнулся в кресло и непринужденно улыбнулся.

— Ты вычислил меня, когда я только вошел, да? — тихо спросил он.

Капитан никак не ответил на улыбку. Напротив, взгляд его стал жестким и напряженным.

— Считай, что так. У тебя железные нервы, парень. Но почему ты решил, что сможешь беспрепятственно выйти отсюда?

— Разве вход в участок запрещен?

— Вход — нет. А вот все остальное... Откуда у тебя такая уверенность?

— Пришлось рискнуть, Ал. Слишком большие дела затеваются, ты должен знать.

Уотерби презрительно хмыкнул:

— А кто к этому приложил руку, скажи на милость? Я и раньше тебя предупреждал, и теперь предупреждаю. Ты ввязался в грязную игру, победить в которой тебе просто не по зубам. И конец всей этой истории мне совершенно ясен. Запомни, мистер: уже сейчас ты — обычный кусок мяса, ожидающий похорон. И не рассчитывай на чудо. — Неожиданно взгляд капитана потеплел. — А вообще-то, старина, ты — самый лучший человек, какого я видел за свою жизнь. Даю тебе пять минут — это более чем достаточно. Ну, а потом пеняй на себя: так легко, как ты сюда вошел, ты отсюда уже не выйдешь.

— В таком случае четыре из них я проведу здесь, — невозмутимо отозвался Болан.

Наконец-то полицейский позволил себе улыбнуться:

— Вечная твоя манера давить!.. А что, удостоверение, которое ты мне предъявил, и впрямь настоящее?

Болан покачал головой и одними губами ответил «нет».

— Но время от времени оно помогает, — добавил он уже громче.

— Только не здесь, дружок. И запомни это на будущее. Итак, они направили против тебя целый батальон... А что это вообще такое — батальон?

— Несколько сотен человек. Вертолеты. Вездеходы. Возможно, какое-то экзотическое вооружение. Даже могут быть обученные собаки.

Уотерби задумчиво поковырял в носу:

— Короче, похоже на военизированное подразделение.

— Не похоже, а именно так и есть.

— Тогда тебе лучше сматываться.

— Я надеялся, что ты свяжешься с властями штата и графства и уговоришь их установить дорожные заслоны. Хорошо бы закрыть несколько аэродромов. Словом, нужны конкретные меры.

— Почему я должен этим заниматься? Я даже не знаю, что к нам скоро пожалуют гости.

— Теперь ты знаешь все, Ал, а мне и вправду пора уходить.

Капитан пристально взглянул на Палача.

— Значит, ты не передумал? — спросил он после тяжелой паузы.

Болан пожал плечами:

— У меня всякий раз возникает одна и та же проблема, капитан. Сейчас она выступает в образе вражеского батальона. Сомневаюсь, что кто-нибудь их остановит. Так что мне понадобится все то время, которое ты сможешь мне подарить.

Уотерби медленно покачал головой:

— Я понимаю: тебе неймется их достать. Вероятно, с этим ты управишься быстро. Но сколько же потребуется времени для твоего спасения, дружок? Ты об этом подумал? Неужели ты еще не выпил достаточно крови, чтобы омыть грехи всего мира?

— Ты говоришь так, будто я затеваю какой-то званый пир.

— Месть — всегда пир, разве нет?

Болан в свою очередь пристально поглядел на полицейского.

— Думай, как считаешь нужным. — Он поднялся. — Мои четыре минуты истекли.

— Поверь, это не праздный вопрос, — доверительно начал Уотерби. — Слышал бы ты, какие споры возникали у меня с моей женой, Алисой! В ее представлении ты чем-то похож на Джека Армстронга[1] этого стопроцентного янки на все времена Я ей постоянно возражал, что в реальной жизни все получается по-другому. И если это не месть, то что же тогда? И почему даже такой крутой гусь, как Гарольд Броньола, каждый раз преисполняется отеческой любовью, когда ты спотыкаешься на своем пути? Что заставляет хороших, порядочных полицейских забывать о долге и чести мундира и с восторгом смотреть тебе вслед?

На секунду Болан задержался у двери и угрюмо пробормотал:

— Ладно, Ал, пустое. Что же касается заслонов на дорогах...

— Я попробую.

— Вот это да! — тихонько присвистнул Болан. — Ты только что задал мне кучу вопросов, капитан. Позволь, со своей стороны я добавлю еще один. Как могло получиться, что такой опытный и закаленный полицейский, всегда ненавидевший перекладывать никчемные бумажки, вдруг вошел в сговор с преступником, которого разыскивают по всей стране? Подумай об этом на досуге.

Он вышел в коридор и возле двери столкнулся с другим полицейским — молодым здоровяком с наивным, почти детским лицом.

— Привет, Паппас, — отсалютовал ему Болан и направился прочь.

— Кто это был? — спросил сержант Паппас, появляясь в кабинете.

Уотерби вздохнул и, заложив руки за спину, медленно прошелся вдоль окна.

— К нам, — торжественно провозгласил он, — заглянул на огонек сам Джек Армстронг.

— А мне показалось, что он похож... Кто такой Джек Армстронг?

— Ты еще слишком юн, мой мальчик, чтобы лично знать его. Он — трепетный анахронизм, исчезающий символ американского образа жизни.

— Я и вправду не знаю, о чем ты говоришь, капитан. Но он назвал меня по имени. Откуда оно может быть ему известно?

— Этот парень, — произнес Уотерби, подмигивая сержанту, — все видит, все знает и, думаю, способен сделать абсолютно все. И кое-что, быть может, сверх того.

— Не понимаю...

— Только что, Джонни, ты напоролся на Мака Болана — собственной персоной. Мне кажется, в ближайшие минуты тебе стоило бы поднять тревогу. Полагаю, он уже успел скрыться.

Еще задолго до того, как взволнованный сержант Паппас поднял тревогу, трепетный анахронизм и в самом деле словно растворился в воздухе.

Он спешил покинуть город. Он хотел во что бы то ни стало убедиться, что Лео Таррин все-таки сумел удержать на плаву свою лодку, грозившую вот-вот пойти ко дну. И, кроме того, Болану очень хотелось тайком от всех переговорить с Дэвидом Эритрея...

Глава 16

Между Дэвидом и Лео состоялся секретный разговор, и потому в комнату к ним никого не пускали. Флавия сидел у окна, держа в руках газету, Тамиано и еще один охранник смотрели по телевизору какой-то старый фильм, почти полностью убрав звук. Коренастый маленький телохранитель Фресни напряженно сверлил взглядом Билли Джино.

Билли тоскливо прислушался. Нет, за дверью — полная тишина. Черт бы побрал этого Фресни! И пялится, и пялится... О чем он сейчас может думать, этот болван? О результатах переговоров? О том, что, случись хоть малейшая заминка, Джино немедленно откроет огонь, целясь прежде всего в его босса?

Он испытал огромное облегчение, когда радиопередатчик неожиданно тихонько пискнул. Рывком вытянув антенну, он ворчливо спросил:

— Ну, в чем дело?

— У нас посетитель, Билли, — отрапортовал дежурный по первому этажу. — Вам лучше бы спуститься.

Билли знаком велел Тамиано сменить его у двери и, послав Фресни лучезарную улыбку, вышел, чтобы встретить гостя.

Высокий человек в темных зеркальных очках и костюме, ценой не меньше чем в пятьсот долларов, стоял в лифте, окруженный тремя охранниками, и о чем-то непринужденно болтал с ними. При виде столь идиллической картины Билли Джино мигом разозлился, поскольку такое отношение охранников к своим обязанностям никуда не годилось. Но тут к нему подбежал дежурный и, понизив голос почти до шепота, сообщил:

— Это — Черный Туз, Билли. Он ищет Лео Таррина.

Этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы у Билли мигом полегчало на душе.

Наисердечнейшая улыбка помимо воли заиграла у него на губах, и он легкой походкой приблизился к дверям лифта.

Пиковые Тузы, которых называли также еще и Черными Тузами, стояли в организации совершенно особняком. И если к любому простому Тузу Джино относился почти как к ровне, то перед Черными Тузами он благоговел. Да и как иначе?! Это была высшая элита, самые сливки ее! Мало кто мог похвастаться, что за всю свою жизнь видел хотя бы одного Черного Туза, а уж о том, чтобы вот так, запросто, общаться с ними, — и говорить не приходилось. Люди-призраки, люди-легенда... Все боевики, вместе взятые, были ничто по сравнению с этими таинственными и всевластными людьми. Конечно, к ним питали огромное уважение, к которому примешивалась и изрядная толика страха.

Теперь понятно, почему с таким почтением глядели в рот непрошеному гостю ребята из охраны. Прикажи он им сейчас — и они немедленно выстлали бы перед ним ковер из розовых лепестков. И ничего нет странного, что он легко и весело беседует с парнями. На то ведь он и Черный Туз, чтобы естественно и без натуги находить общий язык с любым, с кем посчитает нужным. Этому их учат. Обаяние и способность контактировать с аудиторией — своего рода визитная карточка Черных Тузов.

Когда Билли Джино приблизился к ним, нежданный гость как раз заканчивал какую-то смешную историю:

— ... выпрыгивает из окошка третьего этажа, а брюки завязаны вокруг шеи. Так я в последний раз видел Томми Доменчио, и дама тоже никогда больше не встретилась с ним...

Охранники загоготали, даже не обратив внимания на своего босса. Но Черный Туз сразу же заметил его и, как старому знакомому, протянул руку:

— Привет, Билли! Чем занимаешься так далеко от дома?

Билли Джино пожал руку Туза.

— Мы... Нам когда-нибудь уже доводилось встречаться? — осторожно поинтересовался он.

— Да, Билли, в самых разных местах, — небрежно отозвался гость. — Тебя вряд ли информировали об этом, но я хорошо помню все наши встречи.

У Билли Джино не было оснований не верить ему. Подобные ребята всегда напоминали сказочных невидимок, которые, находясь поблизости, оставались незаметными для окружающих. И потому сам факт встречи с Черным Тузом, а тем более беседы с ним, считался редкостным везением. Поговаривали, будто эти люди знали всю подноготную о каждом члене организации, вплоть до того, каких женщин тот любил и какие позы предпочитал в постели. Конечно, тут не обходилось без преувеличения, однако такие слухи лишь подчеркивали то благоговение, с которым смотрели на Черных Тузов обыкновенные уличные боевики.

Шутка ли, ведь человек, случайно встреченный тобой, — на первый взгляд, один из многих, — мог оказаться избранным, могущественным и неуязвимым! Своего рода воплощенная мечта любого мафиози. Было от чего испытывать невольный трепет!

Вот и Билли Джино — хоть и относился с неким скепсисом к подобным сказкам, все же признавал неоспоримое, значительное превосходство этих удивительных людей над остальными. В том числе и над собой. И гость, конечно, не был исключением. За дымчатыми стеклами едва можно было разглядеть глаза, но Билли Джино всем своим существом ощущал, как они пронзают его, ощупывают и оценивают — раз и навсегда.

Обменявшись с охранником рукопожатиями, Черный Туз неторопливо вытащил бумажник с удостоверением личности.

— Зовите меня Омега, — отрекомендовал он. — Мне нужен Лео Таррин. Дело очень срочное. Передайте Дэвиду мое почтение и немедленно пришлите Лео.

Джино лишь скользнул взглядом по глянцевой отделанной особым образом пластиковой карточке в бумажнике. С нее смотрел Пиковый Туз, а карточка была единственным документом, который мог предъявить этот человек. Но иного от него никто бы и не посмел потребовать.

— Проходите, сэр, — любезно пригласил Билли. — Без сомнения, господин Эритрея был бы очень рад поприветствовать вас лично. Однако сейчас он как раз проводит конфиденциальную встречу с Лео Таррином. Впрочем, я уверен...

Черный Туз дружески положил руку ему на плечо, давая тем самым понять, что дальнейшие объяснения излишни. Выйдя из лифта, они направились к комнате переговоров, и Билли все никак не мог понять, кто же из них первым начал движение в нужную сторону. Между тем Пиковый Туз проникновенным тоном сообщил:

— Увы, Билли, настали плохие времена, и я не позволил бы себе без нужды отрываться от дел. У меня очень печальные новости для Лео, и сообщить их надо немедленно.

— О, разумеется, никто не будет возражать, — заверил Джино.

Он ничего не мог противопоставить напору нежданного визитера и где-то в глубине души даже презирал себя за это. Но, черт подери, как он должен был вести себя в подобной ситуации? К тому же по дому уже разнеслась весть о высоком госте. Доходило до того, что некоторые, приоткрыв двери, полуодетые, неприбранные, выглядывали наружу, лишь бы хоть мельком увидеть пришедшего. Такая бесцеремонность еще более раздосадовала Билли Джино. Он чувствовал, что следовало бы извиниться за всех этих людей, словно явившихся поглазеть в зоопарк, но не знал, в какие слова облечь свое возмущение, не рискуя выставить себя перед гостем круглым дураком.