Наблюдение за цыганами помогло ей лучше понять Никласа. Их способность жить настоящим моментом, как будто впереди нет будущего, а позади - прошлого. Их веселый фатализм, грациозная свобода их движений - все эти черты были свойственны также и её мужу, он унаследовал их от матери-цыганки. И все же, хотя Никлас легко вписался в табор и был там весьма популярен, постепенно Клер поняла, что он не может по-настоящему слиться с цыганами: в его душе и разуме было нечто такое, что далеко переросло их ограниченный мирок. Интересно, был бы он счастлив, если бы в детстве его не вырвали из этого круга? Возможно, когда-нибудь она задаст ему этот вопрос, но не теперь. Когда они возвратятся в Эбердэр, надо будет что-то делать с Майклом, и мысль об этом больно терзала Клер уже сейчас.
      В их последнюю ночь в таборе устроили обещанный брачный пир с обилием еды, хмельного питья и громкого смеха. Главным блюдом был молочный поросенок, начиненный яблоками и поджаренный на вертеле на открытом огне. Закапчивая свою порцию и аккуратно обкусывая мясо с косточки, которую она держала в руках, Клер заметила:
      - Надеюсь, что этот поросенок был приобретен честным путем, по прямо спросить боюсь.
      Никлас ухмыльнулся. Сегодня вечером он глубоки похоронил все свои заботы и наслаждался жизнью как истый цыган.
      - Поросенок имеет вполне законное происхождение. По счастью, оказалось, что в кармане моих бриджей завалялась гинея. Я дал её Кору в качестве нашего взноса в общие расходы и видел сам, как он честно заплатил за этот кусок поросятины.
      К бревну, на котором они сидели, подошла Ани.
      - Поскольку пир дается в честь вашей свадьбы, мы устроим вам маленький обряд, ладно? Нет, не будет никакого похищения и никакого плача невесты, а просто кое-какая малость, чтобы скрепить ваш союз.
      - Но ведь я не знаю ваших обычаев, - неуверенно сказала Клер.
      - О, это будет очень просто, - деловито ответила Ани. - Тебе не придется и пальцем пошевелить. Я попрошу Милоша сыграть нам па скрипке, а потом Ники поиграет нам па арфе.
      Когда Ани заспешила прочь. Клер удивленно переспросила:
      - Плач невесты?
      - Обычно невеста поет песню, обращенную к своей матери, в которой горько сетует на то, что се продали мужу, и призывает к себе смерть, - объяснил Никлас.
      У Клер округлились глаза.
      - Не очень-то веселая песенка.
      - Она считается очень трогательной. Плач невесты и ритуальное похищение составляют одну из самых интересных картинок цыганской истории.
      Клер слизнула с пальцев остатки жира.
      - А откуда произошли цыгане?
      Прежде чем ответить, Никлас глотнул вина из кувшина, причем сделал это в чисто цыганской манере - поставив кувшин на плечо и придерживая его пальцем за ручку, присоединенную к горлышку. Произведенный эффект был великолепен.
      - Поскольку цыгане не имеют письменности, никто точно не знает, где их родина. Один оксфордский лингвист, который изучал их язык, сказал мне, что имеется предположение, будто цыгане начали свои скитания где-то в Азии. Возможно, в Северной Индии.
      Вспомнив то, что она читала об Индии, Клер оглядела окружающих её темнолицых людей и решила, что теория оксфордского лингвиста похожа на правду.
      - А есть устные предания по истории цыган?
      - Да, и довольно много, но все они противоречат друг другу. - Он усмехнулся. - Существует старая поговорка: задай двадцати цыганам один и тот же вопрос, и ты получишь двадцать разных ответов. С другой стороны, если одному цыгану двадцать раз задать один и тот же вопрос, то получишь двадцать разных ответов.
      Клер рассмеялась.
      - Стало быть, цыгане не считают последовательность добродетелью.
      - И все они от мала до велика умеют очень ловко и красиво врать. В случае нужды. - Никлас сделал ещё один глоток из кувшина и передал его дальше по кругу. - Но они врут также и от избытка фантазии и сочинительского дара или просто для того, чтобы позабавиться. Валлийцы восхищаются честным человеком, а цыгане - хитрым.
      На противоположной стороне становища Милош заиграл на скрипке, а ещё один цыган - на тамбурине. Разговоры стихли, и все начали ритмично хлопать в ладоши в такт старинной мелодии. Ани подошла к Клер и протянула ей малиновый шарф.
      - Ты и Ники станцуете вместе, держась за его концы, - объяснила она. Чтобы показать всем, что ваши тела и души соединены.
      Хотя Клер почти не умела танцевать, она была готова попробовать. Когда она встала, Никлас посоветовал:
      - Распусти волосы.
      Клер послушно сняла с головы косынку и расчесала пальцами густые темные локоны, так что они упали на се плечи и спину блестящей волной. Затем она и Никлас взялись за противоположные концы шарфа и вошли в центр круга.
      - Держись как кокетливая девица, - сказал Никлас с коварной улыбкой, достойной графа-демона. - Как та дразнящая до безумия, но не дающаяся в руки девчонка, которую я знаю.
      Клер думала о его словах, когда они начали медленно ходить по кругу, натягивая шарф. Итак, что же она чувствовала, когда подпадала под чары Никласа? Она боялась его сексуальной притягательности и в то же время совершенно не могла ей противостоять. Глядя глубоко в его глаза. Клер позволила этим незабываемым воспоминаниям влиться в её душу и тело.
      Она начала с того, что опустила глаза, изображая смущение, затем, обернувшись, вызывающе спустила свою глубоко декольтированную блузку с левого плеча. Никлас, сильный и гибкий, ответил на это как самец, преследующий самку, и дернул за свой конец шарфа, чтобы она подошла поближе.
      Клер приблизилась, но едва он протянул к ней руку, отстранилась. Когда Никлас последовал за ней, она нырнула ему под руку и хлестнула его волосами по лицу, обороняясь и обольщая одновременно.. Он позволил ей отступить, затем опять притянул ближе. Она скромно прикрыла лицо свободной рукой а затем отпрыгнула, крутнувшись так, что её юбки соблазнительно взметнулись вверх. Он последовал за нею, как гордый жеребец, молча обещая скорое завоевание и удовлетворение. Музыка играла все быстрее и быстрее, и они, как одержимые, все быстрее мчались по кругу; их движения были огненной прелюдией к тому неизбежному концу, которым должен был завершиться танец.
      На последнем бешеном аккорде скрипка оборвала свой зажигательный напев, наступило напряженное молчание. Никлас заключил Клер в объятия и перегнул её назад через руку.
      Откинувшись, Клер вдруг ощутила легкую панику, которая мгновенно прошла, потому что каждой частичкой своего тела Клер чувствовала, что Никлас ни за что не даст ей упасть. Когда её волосы смешались с травой, он поцеловал её в губы поцелуем, который показывал всем, что эта женщина принадлежит ему. Цыгане одобрительно заревели и затопали ногами.
      Тогда он бережно поднял её, лаская взглядом.
      - Теперь последний обряд, Клариссима. Мы должны перескочить через ветвь цветущего ракитника, которую Ани только что положила на землю.
      Держась за руки, они пробежали по лужайке и перепрыгнули через ветку ракиты. Под шум аплодисментов Клер прошептала на ухо Никласу:
      - Прыжок через ракитовую ветку - это старая валлийская деревенская традиция, которая соблюдается, наверное, со времен друидов.
      Он рассмеялся.
      - Вкусы цыган очень эклектичны. Они готовы усвоить любой обычай, который им понравится.
      Скрипка снова начала наяривать, и на сей раз в пляске приняли участие все, включая старую Кеджу и детей, которые уже могли ходить. Танцоры сходились в круги, потом разбивались на более мелкие группы. Музыканты играли по очереди, чтобы никто не пропустил случая потанцевать. Для Клер все происходящее стало истинным откровением - этот танец не был ни простой забавой, ни греховным искушением; он был дыханием самой жизни.
      И Никлас - самый неистовый, самый горячий танцор из всех. Когда он схватил Клер за руки и завертел в бешеной пляске, она почувствовала, как его энергия перетекает в пес, словно огненная река. И ответила ему со всей страстью, которая так недавно расцвела в ней. Прежде она танцевала как дева, ждущая своего жениха, теперь же плясала как искусительница, как женщина, гордящаяся своей женственностью и до конца уверенная в способности ублажить своего мужчину.
      Позже, когда усталые дети были уложены спать и даже взрослые слишком утомилась, чтобы продолжить танцы, Кор принес маленькую валлийскую арфу и вручил её Никласу.
      Тот осторожно провел по струнам, настраивая инструмент и решая, что играть. В конце концов он запел старинную цыганскую балладу, казалось, сотканную из радостей и печалей древнего кочевого народа. Клер сидела рядом с ним, закрыв глаза, завороженная красотой его глубокого звучного голоса. Под конец он спел один куплет по-английски, должно быть, переведя его специально для нес.
      Земные богатства захватывают и разрушают тебя,
      Любовь должна быть свободной, как веющий ветер,
      Если ты запрешь ветер в четырех стенах, он умрет,
      Открытые шатры, открытые сердца,
      Пусть вест ветер.
      Эти слона тронули её сердце. Хотя Клер сомневалась, что они были обращены к ней, она ясно почувствовала: единственный способ удержать Никласа рядом никогда не пытаться это сделать. "Любовь должна быть свободной, как веющий ветер..."
      Потом они улеглись на постель, которую устроили поодаль от остальных. Лежа на одном толстом пуховом одеяле и укрывшись другим, под крышей из ночного неба, усыпанного звездами, он занимался с нею любовью с неистовством мужчины, желающего показать женщине, что она принадлежит ему и только ему. Желание, разожженное их дразнящей пляской, достигло сейчас лихорадочной остроты из-за того, что их неистовое соитие происходило в полном молчании.
      Всем сердцем сожалея, что слова любви ей заказаны, Клер говорила их только языком своего тела. Позже, когда Никлас заснул, положив голову ей на грудь, она гладила его густые черные волосы и чувствовала удивление и восхищение, думая о человеке, за которого вышла замуж. Цыган и валлиец, аристократ и бард - он был и тем, и другим, и третьим, и четвертым, и ещё многими-многими другими. И она знала, что будет любить его до конца своих дней.
      * * *
      Наутро Клер чувствовала себя не самым лучшим образом. Накануне она позволила себе некоторые излишества: слишком много съела, выпила чересчур много вина, очень долго танцевала и завершила все это неумеренно страстными любовными ласками. И притом не один раз. По правде говоря, Джон Уэсли вряд ли одобрил бы подобную неумеренность. Однако теперь, когда Клер могла руководствоваться своим внутренним чувством, она напрямую задала вопрос Богу и поняла, что он вовсе не возражает, поскольку источником, питающим её плотскую страсть, является любовь. Тем не менее легкая головная боль была полезным напоминанием о том, что умеренность все же лучше невоздержанности.
      Когда табор собрался тронуться в путь, старая Кеджа подошла к Клер.
      - Мне надо с тобой поговорить, - непререкаемым тоном заявила она. - Нынче утром ты поедешь в моей кибитке.
      Клер с удовольствием приняла приглашение. Она редко разговаривала с Кеджой, но часто чувствовала, что старуха пристально глядит на нее. Войдя в кибитку Кеджи, Клер обнаружила, что, кроме них двоих, здесь никого нет: видимо, Кеджа использовала все свое влияние, чтобы избавиться от лишних ушей.
      Долгое время она просто смотрела на Клер, попыхивая своей трубкой. Потом вдруг сказала:
      - Я прихожусь двоюродной сестрой отцу Марты, матери Ники.
      Клер стало ещё интереснее. Выходит, Кеджа - самая близкая родня Никласа. Не желая упускать случая узнать правду, она сразу взяла быка за рога:
      - Почему Марта продала своего сына? Воспоминание об этом всегда было незаживающей раной в его сердце.
      - В то время Марта уже умирала от чахотки, - с той же прямотой ответила Кеджа. - Ей следовало бы оставить сына среди нас, но она поклялась своему мужу, что сделает все, лишь бы Ники узнал жизнь англов. - Лицо старухи сморщилось. - Чтобы исполнить волю Кенрика и потому, что она знала, что скоро уже не сможет заботиться о Ники, Марта отвезла мальчика к деду и бабке, которые были самыми близкими его кровными родственниками.
      - Но она продала сына старому графу за сто гиней! Зная это, я как-то не могу поверить, что Марта и впрямь действовала бескорыстно, - жестко возразила Клер. - Да и как вообще женщина может продать свое дитя?
      - Старый англ предложил ей деньги по доброй воле, никто его за язык не тянул, - с презрением сказала Кеджа. - Когда Марта услышала его слова, она чуть не плюнула ему в лицо, но она была цыганкой и решила - если англ хочет выставить себя дураком, то не стоит ему мешать.
      Вспомнив все то, что успела узнать о цыганах, Клер неуверенно сказала:
      - Иными словами, эти две сделки не имели между собой ничего общего - Марта отвела Никласа к деду, потому что так хотел Кенрик, а деньги, как она это понимала, были чем-то отдельным, не имеющим к её Ники никакого отношения.
      Кеджа улыбнулась щербатым ртом и закивала.
      - Для дочери англов у тебя достаточно острый ум. Сейчас я докажу тебе, что Марта не продала своего сына за золотые гинеи.
      Кеджа открыла сундучок и, порывшись в нем, вытащила оттуда тяжелый кожаный кошель. Передавая его Клер, она сказала:
      - Марта оставила это мне на хранение, чтобы я отдала золото Ники, когда приспеет время.
      Клер открыла кошель и ахнула при виде наполняющих его до краев золотых монет.
      - Оно все здесь, - прошамкала Кеджа, - кроме разве что одной или двух гиней, которые Марта потратила, чтобы купить еду, когда возвращалась обратно к своему народу. Мой табор первым встретился на её пути, и она осталась с нами.
      - А что с ней случилось потом? Кеджа глубоко затянулась своей трубкой, и голову её, точно пышный венок, окутал густой ореол дыма.
      - Марта умерла на исходе зимы, у меня на руках. И все эти годы я хранила её золото для Ники. Клер была ошеломлена.
      - Почему же никто так никогда и не рассказал ему, что мать отдала его лишь потому, что умирала? Это изменило бы для него очень многое. И почему ты не отдала ему это золото раньше? Ведь за прошедшие с тех пор годы ты виделась с ним не раз.
      - Марта заставила меня дать клятву, что я расскажу обо всем только жене, которую Ники приведет на свое ложе, потому что только женщина поймет, что мать всегда сделает так, как лучше для ребенка, - тихо ответила Ксджа.
      - Но до меня у Никласа уже была жена. На лице Кеджи появилось такое выражение, что казалось, будь они на улице - она бы плюнула на землю.
      - Ха! С той, что была до тебя, он спал, но она не была его истинной женой. Та жена, которую предсказала для него Марта, - это ты. У Марты был дар видеть будущее, и она говорила мне, что когда-нибудь придет женщина, которая исцелит сердце её Ники.
      Клер смотрела па блестящие золотые монеты, и в глазах её стояли жгучие слезы. Неужели Марта действительно все предвидела? Она была так молода, когда умерла, пожалуй, даже моложе, чем сейчас Клер.
      Оставила бы Марта Никласа с его дедом, если бы знала, каким холодным и жестокосердным был старый граф? Возможно, она предполагала, что о Никласе позаботится бабушка, мать Кенрика. Но жена старика к тому времени уже впала в сумеречное состояние, в котором пробыла много лет, и была неспособна полюбить своего внука.
      - Бедная Марта! - с глубоким сочувствием воскликнула Клер. - Наверное, ей было очень трудно выбирать между своим пародом, и обещанием, данным покойному мужу. И ещё труднее - отдать своего родного сына чужаку. Надеюсь, что душа её обрела покой.
      - Да, - буднично сказала Кеджа. - Она воссоединилась с Кенриком. Теперь, когда ты будешь заботиться о Ники, она больше не будет изнывать от тревоги за своего сына.
      Клер почувствовала, что волосы у нес па затылке зашевелились. Как добрая христианка, она верила, что человеческая душа бессмертна. Знала она также и о том, что изредка встречаются люди, обладающие даром знать сокрытое для других. Говорили даже, что мать и сестры самого Джорджа Уэсли были наделены этим даром. И все же было немного жутко слышать, как кто-то говорит о сверхъестественном так просто и спокойно. Да, пожалуй, она узнала от цыган куда больше, чем ожидала.
      - Я люблю Никласа и всегда буду всеми силами стараться, чтобы он был счастлив, - тихо сказала Клер. Вспомнив старую цыганскую клятву, она добавила: - Да зажгут свечи за упокой моей души, если я этого не сделаю.
      - "Баюр", - важно ответила Кеджа. - Да будет так. Кибитка с грохотом остановилась, и Никлас крикнул:
      - Клер, мы вернулись домой!
      Клер затянула шнурком кожаный кошель и положила его во внутренний карман. Поскольку у Никласа сейчас хватает более срочных дел, она не станет сразу рассказывать ему историю Марты. Но и слишком долго тоже тянуть не стоит: хотя Никласу наверняка будет больно бередить старые раны, Клер надеялась, что в конечном счете её рассказ избавит его от губительной уверенности в предательстве матери.
      Она поцеловала свою старую спутницу в морщнистую щеку.
      - Спасибо, Кеджа, что доверилась мне. С этими словами Клер вылезла из кибитки. Табор остановился напротив парадного крыльца Эбердэра. На ступеньках стоял Уильямс. По-видимому, он вышел для того, чтобы прогнать цыган, но застыл в изумлении, увидев, что из пестрой кибитки появился его хозяин.
      Затем последовало долгое прощание. Особенно крепко Клер обняла Ани.
      - Ты ещё приедешь? Ани коротко рассмеялась.
      - О да. Мы как ветер: приходим, уходим и возвращаемся обратно.
      Помахав цыганам, Клер и Никлас, обнявшись, поднялись по ступенькам крыльца в дом. Уильямс, как всегда, безупречно учтивый, открыл перед ними дверь. Клер вдруг почувствовала, что вырез её блузы чересчур низок, а юбки непозволительно коротки. Но голову она держала высоко и прошествовала мимо дворецкого так невозмутимо, словно на ней был самый строгий её туалет.
      Не сговариваясь, они отправились в свою общую спальню. Клер сбросила сапоги и с наслаждением пошевелила пальцами.
      - Сейчас позвоню, чтобы принесли ванну. Хотя мне очень поправились твои родственники, в их жизни есть один прискорбный изъян - в таборе совершенно невозможно достать горячей воды.
      Никлас улыбнулся, но взгляд у него был отсутствующий. Оставив свой беспечный тон. Клер спросила:
      - Что ты намерен предпринять относительно лорда Майкла?
      Он вздохнул.
      - Вероятно, представлю доказательства мировому судье. И если Кеньон не сможет чертовски убедительно объяснить, каким образом у сожженной хижины оказалась коробочка с его визитными карточками, его ждут большие неприятности.
      - Он человек богатый и влиятельный. Это сможет защитить его от закона?
      Глаза Никласа сузились.
      - Я - граф Эбердэр, и богатства и влияния у меня побольше, чем у него. Если за покушением на нашу жизнь стоит Майкл, ему не уйти от справедливого возмездия.
      Сейчас Клер впервые увидела в Никласе сходство с его грозным дедом. Почувствовав облегчение при мысли о том, что её муж готов использовать свое влияние, чтобы защитить себя, она сказала:
      - Я рада, что ты хочешь обратиться к представителям закона, вместо того чтобы вершить правосудие самому.
      - Я считаю дуэли совершенно глупой и бесполезной вещью. По-моему, они просто варварский пережиток средних веков. - Он снял свой цыганский жилет и шейный платок. - Сегодня собрание твоего кружка. Ты пойдешь?
      Надо же, а она об этом забыла!
      - Да, пойду, если, конечно, ты не предпочтешь, чтобы этот вечер я провела с тобой.
      - Нет, иди на свое собрание. А я хочу начать работать над балладой о взрыве на шахте. За последние дни у меня появилось несколько идей. Но раз уж вечер нам суждено провести врозь, я монополизирую твое время на остаток дня. Он обвел её откровенно чувственным взглядом. - Позвони, чтобы принесли ванну. В ванне с горячей водой можно найти весьма интересное занятие.
      Клер, покраснев, позвонила в колокольчик, а Никлас вышел в гардеробную. Но вместо того чтобы раздеться, он тихо выскользнул из второй двери, прошел к своему письменному столу в библиотеке и торопливо нацарапал короткую записку, которую отдал явившемуся на зов звонка Уильямсу.
      - Вели отнести это лорду Майклу Кеньону. Скорее всего он сейчас на шахте, а если его там не окажется, то пусть посыльный разыщет его и непременно дождется ответа. И никому ничего не говори - особенно леди Эбердэр.
      Покончив с этим делом, Никлас возвратился в гардеробную. Он не сможет действовать ещё несколько часов, и надо использовать это время наилучшим образом.
      Глава 31
      Узнав печать на сургуче, которым была запечатана записка, Майкл Кеньон сжал зубы и, взяв нож для разрезания бумаги, вскрыл её.
      Послание было кратким и ясным: "Майкл, я должен поговорить с тобой наедине. Предлагаю встретиться сегодня в семь часов вечера. Развалины возле Кэрбаха подойдут как нельзя лучше, но я готов встретиться с тобой в любом месте и в любое время, лишь бы поскорее. Эбердэр".
      - Черт побери! - взревел Майкл, пробежав глазами строчки, написанные знакомым почерком. Смяв записку в кулаке, он в ярости швырнул её через весь кабинет.
      - Проклятый Эбердэр! Посыльный вежливо осведомился:
      - Это ваш ответ, милорд? Гнев Майкла мгновенно угас.
      Окунув перо в чернильницу, он написал: "Сегодня в семь вечера, возле Кэрбаха. Встречаемся один на один. Кеньон".
      Посыпав послание песком и запечатав его, он передал бумагу посыльному. Тот поклонился и вышел.
      Майкл неподвижно смотрел в противоположную стену конторы, чувствуя внутреннее напряжение, которое всегда охватывало его перед битвой. День расплаты наконец-то настал. В глубине души Майкл всегда знал, что не сможет избежать этого поединка, хотя, видит Бог, пытался.
      Он посмотрел на стопку нерассмотренных бумаг на письменном столе и отодвинул се прочь. Сейчас невозможно было думать о сроках, датах поставки нового оборудования, которое он заказал для шахты. Остановившись возле стола Майдока, стоящего в соседнем кабинете, он сказал:
      - Я ухожу и сегодня уже не вернусь. У вас нет ничего такого, что нам надо обсудить?
      Мэйдок откинулся на спинку своего массивного стула и сцепил пальцы на животе.
      - Нет, все в порядке.
      С легким кивком, выражающим облегчение, Кеньон удалился.
      Мэйдок сделал вид, что продолжает работать, однако на самом деле из головы его не выходил визит посыльного от Эбердэра. Весьма любопытный эпизод! Он проследил за тем, как Кеньон сел на своего коня и уехал, выждал для верности ещё десять минут, после чего проник в кабинет хозяина - кабинет, который был его собственным на протяжении четырех лет. Поскольку других конторских служащих поблизости не было, Мэйдок не трудился придавать лицу невозмутимое выражение и не скрывал бушующей в нем злобы.
      Многие нужные для работы документы хранились в кабинете Кеньона, поэтому никто бы не обратил особого внимания на то, что там находится Мэйдок. Этот факт уже сослужил свою службу - и не раз.
      Вспомнив, что, после того как лорд Майкл громко рявкнул "Черт побери!", из его кабинета послышался шелест сминаемой бумаги, а потом бумажный шарик был с силой брошен в стену, Мэйдок обшарил пол и нашел в углу смятую записку. Разгладив листок, он прочитал написанное, потом перечитал, не в силах поверить, что ему привалила такая удача. Это было идеально, просто идеально! Бог явно был на его стороне.
      * * *
      Никлас, как обычно, оказался прав: купание в ванне можно было совместить с весьма интересным занятием. По окончании процесса Клер была чиста, как только что вымытый младенец, и мурлыкала от удовольствия. Потом они с Никласом немного подремали, а затем, проснувшись, съели легкий полдник. Доев свою порцию, она чмокнула мужа в щеку.
      - Увидимся после собрания кружка. Кстати, ты случайно не из тех художников, которые отказываются продемонстрировать свои творения, пока они ещё не окончены? Или же сегодня вечером я все-таки смогу услышать первые результаты твоих композиторских трудов?
      - Я бы предпочел подождать, пока не закончу хотя бы вчерне. - Он посмотрел ей прямо в глаза, потом легонько шлепнул по заду. - Поспеши, а то опоздаешь.
      Надев шляпу, Клер вышла из боковой двери и направилась к конюшням, где её ждал запряженный в коляску пони. Но, объехав дом спереди, она внезапно вспомнила, что собиралась отвезти Оуэну какие-то книги: пройдет ещё несколько недель, прежде чем он сможет вернуться на работу, и ему хотелось провести это время с пользой. Хотя они и послали ему домой книги в день своей свадьбы, не исключено, что Оуэн уже прочитал их и ему нужны новые.
      Она остановила коляску перед парадным крыльцом и обмотала вожжи вокруг одной из гранитных ваз. Потом, вприпрыжку взбежав по ступенькам, заспешила в библиотеку. Никласа там не было, должно быть, он удалился в свою комнату для музицирования.
      Выбрав книги. Клер двинулась к выходу, но тут её внимание привлек яркий отблеск света на письменном столе мужа.
      Побуждаемая любопытством, она подошла ближе и увидела, что лучи солнца отражаются от куска кварца, перевитого серебряными прожилками. Она подняла обломок породы и повертела его в руках. Так вот он, пресловутый образец проволочного серебра, добытый ценой такого смертельного риска и в конце концов так и не понадобившийся! За последние две недели столько всего случилось, что она до сих пор ни разу его не видела. Ну что ж, по крайней мере из него выйдет очень неплохое пресс-папье.
      Клер уже собиралась положить обломок руды па место, когда вдруг заметила лежавшую под ним записку. Освободившись от давления, сложенная бумага развернулась, и Клер увидела сделанную черными чернилами размашистую надпись: "Сегодня в семь вечера, возле Кэрбаха. Встречаемся один на один. Кеньон".
      Ее парализовал ужас. Нет... Господи, только не это...
      Бросив книги на стол. Клер схватила записку. Когда она прочла текст ещё раз, её охватило бешеное негодование. Черт бы побрал Никласа! Едва уверив её, что не сделает никакой глупости, отправляется прямо в львиное логово! Дуэль, проведенная по всем правилам, займет всего лишь несколько секунд, так что Никлас, возможно, хочет только поговорить с Кеньоном, но как он может доверять лорду Майклу после всего, что случилось? И как она сама могла быть настолько наивной, чтобы так глупо попасться на удочку?
      Еще вчера вечером Никлас говорил ей, что при необходимости цыгане умеют ловко врать, - как видно, он отнюдь не утратил этот навык. Должно быть, он послал лорду Майклу записку перед тем, как заняться с ней любовью, а ответ получил перед тем, как пообедать. Чертов осел, упрямый, коварный...
      Мысленно осыпая Никласа самыми яростными ругательствами, Клер вихрем пронеслась через весь дом и опять вернулась на конюшни. Увидев главного конюха, она, задыхаясь, спросила:
      - Лорд Эбердэр уже выехал?
      - Примерно пять минут назад, миледи.
      - Оседлай мне лошадь, - приказала она, и, вспомнив, что Ронды у неё больше нет, добавила: - Смирную и послушную. И надень на неё не дамское седло, а мужское.
      Главный конюх с сомнением посмотрел на её скромное опрятное дневное платье, но ничего не сказал и покорно пошел исполнять приказание. Внутренне кипя. Клер мерила шагами площадку перед конюшней; ещё никогда в жизни она не испытывала подобного бешенства. Страсть, которую разбудил в ней Никлас, оказывается, могла принимать самые неожиданные обличья. И, конечно, никогда прежде она не испытывала подобного страха. Ей вспомнились все детали их сегодняшних любовных утех, и она вдруг осознала, что в этот раз Никлас был особенно неистов; может быть, таким образом он прощался с ней - на тот случай, если будет убит? При мысли об этом у Клер похолодели руки.
      Может взять с собой грума? Но, немного поразмыслив, она решила: нет, не стоит. Это противостояние было не из тех, которые могут разрешить вооруженные вассалы вроде отрядов средневековых рыцарей. В этом случае вмешательство одной-единственной женщины может оказаться куда более действенным и предотвратить насилие. Оба участника дуэли были воспитаны как истые английские джентльмены, и уж она-то не постесняется использовать это обстоятельство в полной мере.
      Конюх подвел гнедую кобылу, и Клер вскочила в седло. Ее юбка задралась до колен, обнажив икры, но сейчас приличия заботили се меньше всего. Однако она не забыла о своем впряженном в коляску пони и, взяв в руки поводья, сказала:
      - Пожалуйста, уберите мою коляску от парадного входа.
      Она мне не понадобится.
      Затем Клер галопом выехала с конного двора. Слава Богу, что последние несколько недель она так много ездила верхом, и спасибо Никласу за то, что у него такие хорошо выезженные лошади!
      ...Кэрбах был маленькой полуразрушенной крепостью, которая стояла на общинном пастбище на полпути между Эбердэром и Брин-Мэнор. Когда-то она была форпостом главного замка Эбердэр, так что путь до неё займет немного времени.
      Сколько минут пройдет, прежде чем Клер подъедет достаточно близко, чтобы услышать пистолетный выстрел?
      Она скакала по дороге и молилась так горячо, как никогда в жизни.
      * * *
      Кэрбах стоял на вершине холма, и когда-то отсюда открывался вид на всю долину. Но за века, прошедшие с тех пор, как он был форпостом Эбердэра, на Кэрбах надвинулись леса, из его стен то и дело брали тесаный камень для других построек, так что в конце концов от крепости остались только россыпи камней и небольшие участки стены, возвышающиеся в середине солнечной лужайки. Для детей это место было прекрасной площадкой для игр в прятки, а для влюбленных уединенным уголком, где их свиданиям ничто не помешает.
      Проезжая по лесу, Никлас все время настороженно смотрел на деревья, однако нисколько не удивился, увидев, что Майкл уже ждет его на лужайке, прислонившись к низкому обломку стены и спокойно сложив руки па груди. Однако его непринужденная поза совсем не вязалась с его напряженным лицом.
      Когда Никлас спешился, Майкл проворчал:
      - Ты опоздал.
      - Я вижу, часы у тебя так же спешат, как и прежде, - Никлас стреножил своего коня, чтобы тот пасся неподалеку от развалин крепости. - Тебе всегда претила мысль, что ты можешь опоздать куда-нибудь хоть па минуту.