Он поднял руку, и Клер обвила вокруг его запястья вторую подвязку.
      Их взгляды встретились. Вид у неё был восхитительно томный и доступный, и Никлас подумал: может, сейчас самое время потребовать свой сегодняшний поцелуй?
      Она избавила его от необходимости решать, когда сама наклонилась, припала к его рту своими раскрытыми горячими губами. Ее уста были сладостны, как дикий мед.
      Он сидел, опустившись на пятки, по когда она поцеловала его, выпрямился и вдруг оказался между её ногами. Ее юбки, шурша, смялись, когда он обнял её за талию. Клер начала гладить его волосы, все больше и больше склоняясь вперед, пока внезапно не соскочила с края стула и не соскользнула на пол. Так они оказались на ковре, в объятиях друг друга, и оба засмеялись над своим более чем щекотливым положением.
      Когда смех стих, Никлас почувствовал жар её тела, прижатого к его чреслам. Он уже собрался поцеловать се опять, по Клер вдруг подняла взор и сказала:
      - Вы готовы к следующей партии? Его руки стиснули её плечи.
      - Я готов к совсем другой игре.
      - Как, неужели вы не хотите узнать, чем закончится эта? - лукаво проговорила Клер, сопровождая свой вопрос обольстительной улыбкой, подобной той, которой Ева, должно быть, совращала Адама.
      Он натянуто засмеялся и с трудом оторвался от нее. Мало того, что Клер наконец-то дала волю своей природной чувственности, оказалось, она ещё и инстинктивно понимает, что, если оттянуть утоление страсти, это придаст конечному наслаждению ещё большую остроту! Никлас восхищался тем, что она явила в этом деле столько ума, - однако он был бы совсем не против, если бы в определенные моменты этого самого ума у неё было поменьше. Поднявшись на ноги, он помог встать и ей.
      - Я готов, если вы ещё помните, чья сейчас очередь. Она залилась смехом.
      - По-моему, моя.
      Игрок, начинающий партию, чаще всего и выигрывает её, что подтвердилось и в этот раз. Клер выиграла, и Никласу пришлось лишиться, исподней сорочки.
      Когда он стащил се с себя через голову, пальцы Клер судорожно стиснули кий. Не отрывая глаз от его обнаженной груди, она сказала:
      - Мы не сможем долго продолжать эту игру - на нас обоих осталось слишком мало одежды.
      - Скоро и вовсе ничего не останется, - весело согласился он.
      Теперь была его очередь начинать партию. Неудачный отскок шара от борта и инициатива перешла к Клер, однако ей тоже не сопутствовала удача.
      Она искоса бросила на Никласа дразнящий взгляд.
      - Мне снова понадобится ваше содействие. Как вы говорили, такие платья, как мое, невозможно снять без посторонней помощи.
      - Я окажу её вам с величайшим удовольствием, - сказал он, ничуть не покривив душой.
      На спине её платье застегивалось при помощи хитроумного приспособления, состоящего из крючков и завязок. Хорошо, что у него имелся опыт в раздевании светских дам, иначе остаток ночи ему, пожалуй, пришлось бы потратить, ломая голову над тем, как же все это расстегивается.
      Когда Никлас осторожно стянул платье с её плеч вниз, розовая материя мягкими складками опустилась до локтей Клер, открыв молочно-белые плечи. Не в силах противиться искушению, Никлас наклонился и поцеловал Клер в шею, чувствуя на губах шелковистые пряди её темных волос.
      Она вздрогнула, дыхание её стало неровным; тогда он оторвался от её шеи и припал губами сначала к чувствительному краю её уха, потом к шее, потом к гладкому, круглому плечу. Одновременно он продолжал стягивать её платье все ниже - ниже талии, затем ниже бедер, пока оно не упало па пол, расстелившись вокруг её босых ступней.
      Клер повернулась к нему лицом, одетая только в нижнюю юбку, корсет и сорочку. Зрачки её были так расширены, что глаза казались почти черными. Никлас подумал, что сейчас Клер упадет в его объятия, но она лишь провела кончиком языка по нижней губе и сказала:
      - Теперь моя очередь бить первой.
      Поскольку её волосы уже частично распустились, он, не спросив разрешения, вынул из прически оставшиеся шпильки. Блестящие локоны упали ей на плечи, потом заструились по спине и заколыхались вокруг бедер. Взяв кий. Клер ловко загнала в лузы пять шаров подряд, но при последнем - весьма простом - ударе промахнулась из-за того, что рассыпавшиеся волосы упали ей на глаза.
      Никлас сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и принялся за свои шесть шаров. Скорее благодаря везению, чем искусству, он благополучно закончил партию.
      - Вам нужна моя помощь, чтобы снять нижнюю юбку? - с надеждой в голосе спросил он.
      Она рассмеялась и покачала головой.
      - Нет, но если вы выиграете ещё одну партию, мне придется попросить вас помочь расшнуровать корсет.
      Она развязала ленту, удерживавшую нижнюю юбку на талии, затем стянула её через голову, слегка качнув при этом бедрами. Отделанная кружевами юбка красиво легла к её ногам.
      Под нижней юбкой на ней были надеты только короткая, до колен, слегка просвечивающая нижняя сорочка и короткий корсет. Никлас с усилием перевел взгляд с неё на бильярдный стол. У него вдруг мелькнула мысль, что в прошлом, когда он оставался наедине с женщиной в столь скудном наряде, дело всегда кончалось тем, что они занимались любовью. Он горячо надеялся, что и на сей раз результат будет тем же.
      Первый шар он загнал в лузу, хотя и не без труда. А когда собрался ударить по второму, Клер сложила руки на противоположном борту бильярда и, наклонившись вперед, оперлась на них. Ее груди были так же круглы и белы, как костяные бильярдные шары, и, казалось, ещё немного - и он выскочат из корсета прямо на стол. Не в силах оторвать взгляд от столь прельстительного зрелища, Никлас неловко ткнул кием в зеленое сукно и вообще не попал по шару.
      - Ах вы, маленькая ведьма, - со смехом проговорил он. - Право же, это был ловкий трюк.
      Не выказав ни малейшего раскаяния, она ответила:
      - Я бы не промахнулась по своему последнему шару, если бы вы не распустили мои волосы.
      Улыбаясь, как кошка, перед которой поставили миску с сливками, Клер загнала в лузы все свои шары, после чего выпрямилась и, уставившись на него, стала ждать, когда он снимет бриджи.
      Глядя ей прямо в глаза, Никлас расстегнул ряд пуговиц снял последнюю существенную часть своего наряда, оставшись в одних только полотняных подштанниках, доходящих до колен. Игра была почти окончена. Но будь он проклят если позволит себе проиграть, прежде чем Клер разденется до нижней сорочки!
      Следующую партию начала она и загнала в лузы три синих шара-мишени, однако на четвертом ударе рабочий белый шар наткнулся на потертый участок сукна и ушел сторону.
      Теперь право играть опять перешло к Никласу, и он твердо решил не упустить свой шанс. Сосредоточившись так, как сосредоточивался до того всего несколько раз в жизни, он загнал в лузу первый шар, потом второй. В третий раз его удар бы не совсем точен, однако рабочий белый шар все же толкнул красный шар-мишень достаточно сильно, чтобы тот скатился лузу.
      Оставалось ещё три шара. Он вытер вспотевшие ладони своей снятой рубашкой и послал в лузу четвертый шар. А затем, уже бравируя своей ловкостью, загнал последние два шара одним ударом.
      Едва сдерживая нетерпение, он торопливо закатил в лузы её синие шары.
      - Пришло время расстаться с корсетом, Клариссима.
      Плавно поводя бедрами, она подошла к Никласу, потом повернулась спиной, чтобы он мог распустить шнуровку се корсета. Поскольку для её стройной фигуры не требовался длинный корсет, охватывающий и талию, и бедра. Клер носила более удобный короткий, доходящий только до талии. Сделанный из белого стеганого канифаса<Плотная хлопчатобумажная ткань>, он плотно облегал её торс, обеспечивая ровную твердую поверхность, на которой так хорошо сидели платья, и соблазнительно приподнимал и без того высокие груди.
      Хотя Никлас за свою жизнь расшнуровал уже немало корсетов, сейчас его пальцы вытягивали шнурки из петель неуклюже, будто в первый раз. Больше всего ему мешало то, что сорочка была очень тонкой и он мог явственно видеть контуры её ног и бедер.
      Когда шнуровка корсета была наконец распущена, он стянул с её плеч узкие бретельки, потом просунул руки у неё под мышками и обхватил ладонями её груди. Ее соски под тончайшей тканью сорочки тут же напряглись. Когда он погладил их подушечками больших пальцев, Клер втянула ртом воздух и затаила дыхание. А потом, ни мгновения не колеблясь, слегка подвинулась назад, так что все изгибы её тела оказались прижатыми к его телу.
      B тут все его самообладание рассыпалось в прах. Схватив Клер за талию, Никлас повернул се, поднял и посадил на край бильярда так, что их лица оказались па одном уровне. Он поцеловал её с пожирающей страстью, и она ответила ему с не меньшим пылом. Опьяненный желанием, он втиснулся между её ног и начал ласкать её бедра, задирая подол её нижней сорочки все выше.
      Вдруг, к его несказанному изумлению, рука Клер скользнула вниз по его груди и животу. Когда её пальцы неуверенно сомкнулись вокруг его разгоряченной плоти, он едва не взорвался. Уже совершенно не владея собой, он опрокинул её на спину, так что она оказалась лежащей навзничь па бильярдном столе. Ложась на нее, он не думал ни о чем, кроме того, что надо поскорее снять все ещё разделяющую их одежду.
      - Хватит, Никлас! - внезапно сказала она. И, повысив голос, добавила: Сейчас же перестань.
      Он замер и попытался сосредоточить свой затуманенный вожделением взгляд на её лице.
      - Господи, Клариссима, только не сейчас, - хрипло проговорил он - Дай мне показать тебе...
      На лице её отразилось смятение чувств, однако в голосе не было сомнения:
      - Хватит! Сегодняшний поцелуй окончен. Его точно парализовало: он не мог ни завершить начатое, ни отодвинуться от нее. В напряженной тишине с особой ясностью послышался бой часов, стоящих в гостиной. Один, два, три...
      Двенадцать. Ликуя, он сказал:
      - Полночь. Начался новый день, Клариссима. Время для следующего поцелуя.
      И, наклонившись, жадными губами прильнул к её груди.
      Глава 21
      Клер пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы приказать Никласу остановиться, но на большее её уже не хватило. Остатки её сопротивления окончательно рухнули, когда его горячие губы припали к её груди, перенеся се в иной, волшебный мир. Она молча выгнула спину, прижимаясь к нему ещё теснее и уже не помня, отчего она хотела положить этому конец, потому что теперь у неё не было иной воли, кроме желания.
      Никлас стянул бретельку сорочки с се плеча и начал целовать вторую грудь; теперь его губы касались уже её обнаженной плоти, а не тонкой материи сорочки. Клер лихорадочно гладила его обнаженную спину, сжимая и разжимая перекатывающиеся под кожей мышцы. Его руки проложили огненную дорожку вниз, к потаенному месту между её бедрами. Когда он коснулся его. Клер застонала и замотала головой, потому что у неё не было слов, чтобы выразить все неистовство сжигающей её страсти.
      Его искусные пальцы начали ласкать влажные складки её сокровенной плоти, раздвигая их и проникая все дальше. Затем она ощутила, как в неё входит что-то твердое и тупое, входит медленно, по настойчиво. Инстинктивно она поняла, что Никлас предлагает ей то утоление, которого жаждало её тело, и подалась вперед, с нетерпением ожидая его.
      И тут её пронзила такая острая боль, что от желания не осталось и следа. Чувствуя себя так. словно её раздирают надвое, она с силой уперлась руками в его плечи.
      - Перестань!
      Он оцепенел, нависнув над ней, и глядя на нес с перекошенным лицом. Проникшее в её плоть твердое орудие угрожающе подрагивало, словно готовое само собой ринуться вперед. Охваченная болью и паникой, не помышляющая больше ни о морали, ни о мести. Клер взмолилась:
      - Пожалуйста, перестань.
      Мгновение все висело на волоске. Затем он рывком поднялся, шепча ругательства; жилы на его руках напряглись и вздулись.
      Облегчение, которое почувствовала Клер, когда он отделился от её тела, тут же сменилось полным смятением. Боже милостивый, как же она могла допустить такое? Ее охватил жгучий, мучительный стыд. Поистине: посей ветер и пожнешь бурю...
      Едва удерживаясь от истерики, она с трудом села и потянула вниз подол своей сорочки, пытаясь прикрыть как можно больше обнаженного тела. Никлас сидел на полу, низко опустив голову, так что не было видно лица, обхватив пальцами запястья и дрожа так же сильно, как дрожала она.
      Она отвела от него взгляд: чувство вины, такое же острое, как недавняя боль, обожгло её. Даже в самом неистовом гневе она никогда не замышляла ничего подобного. Она хотела преподать ему урок, но у неё и в мыслях не было так жестоко наказать их обоих.
      Сделав глубокий вдох, Никлас сказал с горькой насмешкой:
      - Набожную школьную учительницу вы тоже сыграли неплохо, но роль суки, любящей подразнить и помучить, вышла у вас намного убедительнее.
      Слезы, которые Клер пыталась сдержать, прорвались наружу, и она заплакала навзрыд. В эту минуту она ненавидела себя всей душой.
      - Можете не останавливаться на этом, - проговорила она, всхлипывая. - Я не только сука, но ещё и обманщица, лицемерка. Несколько мгновений мне хотелось стать падшей женщиной, но даже это получилось у меня плохо. - Она закрыла лицо руками. - О Господи, лучше б мне никогда не рождаться.
      После долгого молчания он сухо сказал:
      - Ну, это, пожалуй, слишком крайнее суждение. Что делал бы без вас ваш отец?
      - Мой отец едва замечал, что я существую. - У неё перехватило горло, словно в отместку за то, что она высказала вслух то, в чем никогда не сознавалась себе самой.
      Никлас, черт бы его побрал, тут же ухватил смысл её мучительного признания. Уже более ровным голосом он спросил:
      - Так вы никогда не чувствовали, что он вас любит?
      - О, он любил меня, - печально сказала она. - Он был святой - он любил всех. У него хватало внимания, сочувствия и мудрости на всех, кто у него этого просил. Но я не могла его попросить, поэтому мне никогда ничего не доставалось. - Она говорила, не поднимая головы, не в силах взглянуть в лицо Никласа. - Вы - единственный, кто спросил меня, каково это - жить со святым, и я отвечу вам правду - это был сущий ад. Первое, что внушила мне моя мать, это то, что служение Господу для проповедника важнее, чем его семья, и потому мы должны всегда сначала думать об этом служении и только потом о себе. Я изо вех сил старалась быть такой, какой меня хотел видеть отец: благочестивой, безмятежной и великодушной, такой же хорошей христианкой, как он и моя мать. Наверное, в глубине души я надеялась, что если я сделаю все, чтобы облегчить отцу жизнь, в конце концов он станет уделять мне больше времени. Но я этого так и не дождалась.
      Ее губы горько скривились.
      - Когда вы рассказали мне, как он помог вам в начале вашей жизни в Эбердэре, я почувствовала ревность из-за того, что на вашу долю досталось куда больше его времени и внимания, чем на мою. Не очень-то великодушно с моей стороны, не так ли?
      - Для человека вполне естественно желать родительской любви. Возможно, её отсутствие ранит нас на всю жизнь.
      - Не знаю, зачем я вам все это говорю, - сказала она, так сильно сжав руки в кулаки, что ногти впились в ладони. - Ваша семья была намного хуже моей. Мой отец, по крайней мере не продавал меня и не говорил, что хочет, чтобы его дочерью была другая девочка. И иногда - когда ему случалось вспомнить о моих трудах, он очень вежливо благодарил меня за то, что я так хорошо о нем забочусь.
      - Очень просто ненавидеть того, кто предал тебя открыто, - заметил Никлас. - Наверное, гораздо тяжелее и мучительнее таить обиду на самоотверженного святого, который предавал тебя менее очевидным образом, - и особенно в том случае, когда все вокруг считают, что ты тоже должна быть самоотверженной и чуть ли не святой.
      Он понял её слишком хорошо. Она сердито вытерла льющиеся из глаз слезы.
      - Но я не святая. Хотя мне нетрудно отдавать, мне хотелось получить от отца что-то взамен, и мне всегда было горько от того, что я этого не получала. Я себялюбивая и корыстная, и меня заслуженно изгнали из нашей молельни.
      - А почему вы считаете себя обманщицей и лицемеркой?
      Она посмотрела на свои сплетенные руки.
      - Суть моей религии состоит в непосредственном познании Бога. Когда методизм только зарождался, Джон Уэсли лично беседовал с теми, кто хотел вступить в общину, чтобы убедиться, что их вера искренна и что они в самом деле ощущали духовную связь с Господом. Если бы он поговорил со мной, то я бы не прошла проверку, потому что я никогда - ни единого раза - не испытала чувства божественного присутствия. Я видела, как его испытывают другие, иногда, когда я разговаривала с отцом, он вдруг переставал слушать и устремлял взгляд в пространство, и лицо его сияло, ибо в эти мгновения с ним пребывал Святой Дух. Ее голос прервался.
      - Я этому завидовала. Когда я была моложе, я каждый день часами молилась, прося Бога, чтобы он дал мне почувствовать, хотя бы на мгновение, духовную связь с собою. Но все было напрасно: разум мой верил, а сердце по-прежнему оставалось пустым.
      Ужасная ирония состояла в том, что окружающие, узнав о том, сколько я молюсь, сочли это свидетельством моей глубокой набожности. А когда мне предложили руководить молельней, а я отказалась, все решили, что я очень скромна. Наверное, следовало сказать правду, но мне было легче продолжать притворяться такой, какой меня считали другие. Я поступала самоотверженно и праведно, и это помогало мне казаться себе самой и остальным цельной и настоящей. Но после того, как я встретила вас, все мои фальшивые претензии на праведность развеялись одна за другой, и теперь от них ничего не осталось. Я больше не знаю, кто я. Я уже не чувствую себя настоящей - я чувствую себя обманщицей, подделкой.
      Она и не подозревала, что он встал и подошел к ней, пока его рука не погладила се спутанные волосы.
      - Для меня вы очень даже настоящая, Клер, хотя вы и не такая, какой себя считали. - Его пальцы начали массировать её судорожно напряженную шею. - Вам понадобится время, чтобы узнать, какая вы на самом деле. Старое должно умереть, чтобы дать место новому, а это болезненный процесс. Хотя в конце концов вы будете счастливы, я сожалею о своей роли в том, что с вами произошло. Я знаю, это звучит противоречиво, но поверьте: желая погубить вашу репутацию, я тем не менее никогда не хотел причинить вам боли.
      Она прижалась щекой к его руке, думая о том, как странен этот разговор. Оказывается, оба они перестали чувствовать гнев и пришли к одному и тому же печальному смирению.
      - Вы ни в чем не виноваты, Никлас. То, что сделали мне вы, бледнеет перед тем, что сделала с собою я сама. И мне ужасно стыдно за то, что я пыталась сделать с вами. - Она сделала попытку улыбнуться. - теперь я понимаю, почему Господь сказал: "Мне отмщение, и аз воздам". Когда мщение берет на себя простой смертный, все очень легко может пойти не так.
      - Между мужчинами и женщинами часто все идет не так, - сказал он с легкой иронией в голосе. - Удивительно, как это род человеческий до сих пор не вымер. У животных спаривание не встречается с такими трудностями - ведь в отличие от людей животные не думают.
      Быть может, в этом и состоит её проблема - она чересчур много думает. Она вздохнула.
      - Не знаю, с какой стати я взяла и выболтала вам о себе все самое плохое. Должно быть, для того, чтобы хоть как-то искупить свое непростительное поведение.
      Он сжал её руку.
      - Я весьма польщен, что вы выбрали меня в наперсники. Перестаньте казнить себя, Клер - ваши прегрешения незначительны. Они порождены растерянностью, а не злым умыслом.
      - В моем возрасте женщина не должна настолько терять здравый смысл.
      Он на мгновение отошел от нее, затем вернулся и набросил ей на плечи свой фрак.
      - Идите спать. Я здесь все приберу. Никто не узнает о том, что... почти случилось.
      Даже теперь это было для неё важно - что никто не узнает. Она по-прежнему не могла заставить себя поднять голову и посмотреть ему в лицо, однако почувствовала облегчение, увидев, что он опять надел свои бриджи. Чем больше барьеров будет между ними, тем лучше.
      Она выскользнула за дверь и босиком побрела по коридорам спящего дома. Свеча ей была не нужна - почти полная луна достаточно ясно освещала путь.
      Только добравшись до своей комнаты, Клер вдруг обнаружила на внутренней стороне бедер кровь. Из её горла вырвался истерический смешок. Значит ли это, что она уже не девственница? Можно ли быть девственницей частично? Никлас наверняка знает ответ на этот вопрос, но она и представить себе не могла, как заговорит с ним на столь интимную тему, хотя именно из-за него она была теперь девственницей только наполовину.
      Клер сделала полотняную прокладку, чтобы та впитала в себя кровь. Надо же, какая ирония судьбы - возможно, теперь её уже на законных основаниях можно считать падшей женщиной, а между тем она даже не получила от своего падения того наслаждения, о котором толкуют. Она завернулась в одеяло и свернулась калачиком на сиденье, устроенном под окном. Ложиться в постель ей не хотелось, она чувствовала себя слишком взвинченной.
      Нехотя, как бывает, когда пробуешь языком больной зуб, она мысленно вернулась к тем безумным мгновениям, когда для нес перестало существовать все, кроме страсти. И задрожала, когда её снова захлестнула волна желания.
      Впервые в жизни она поняла, как страсть может заставить человека забыть о чести, приличиях и здравом смысле. Ведь когда это случилось с ней, ей даже не пришло в голову, как это нелепо и как вульгарно - лишиться девственности па бильярдном столе. Если бы не внезапная, неожиданная боль, она и Никлас были бы сейчас любовниками.
      Хотя замужние женщины иногда туманно намекали при ней, что потеря невинности сопровождается болью, Клер всегда предполагала, что эта боль незначительна и быстро проходит. По-видимому, в этом отношении женщины отличаются друг от друга: одним бывает больнее, чем другим. Должна ли она радоваться тому, что ей было очень больно, так как это спасло её от последней, непоправимой глупости? А может, надо не радоваться, а сожалеть? Возможно, она была бы сейчас куда счастливее, если бы окончательно свернула со стези добродетели; во всяком случае, она наверняка не чувствовала бы себя такой потерянной.
      Теперь, когда страсть в ней остыла, а боль уменьшилась, Клер подумала: а не планировала ли она свою месть в тайной надежде на то, что опьяняющая мужская привлекательность Никласа заставит-таки её потерять голову и сдаться? Если бы он добился своего, то сейчас она спала бы в его постели, в его объятиях, чувствуя себя согретой и защищенной. Она была бы грешницей, но грешницей счастливой.
      Она посмотрела на ясный лик лупы, бесстрастно плывущей над огромным, вечно неспокойным людским муравейником - Лондоном. И в греческой, и в римской мифологии луна всегда представлялась женщиной; и Диана, богиня луны, ревностно защищала свою девственность. Интересно, как бы поступила богиня, встреть она Никласа? Клер печально улыбнулась. Вполне возможно, что Диана забросила бы подальше свой лук и колчан со стрелами и увлекла бы его за собою, на мягкий лесной мох.
      Клер плотнее завернулась в одеяло и с тоской подумала о том, как не хватает ей той уверенности в себе, которая была у неё раньше. Хотя и тогда её иногда посещали тайные сомнения, ей по большей части удавалось не обращать на них внимания. Потом она связалась с Никласом, и вся её твердость развеялась, как дым, сменившись непрестанными мучительными раздумьями.
      Но, хотя Клер наконец и призналась самой себе в том, что она плохая, фальшивая христианка, она не могла окончательно отречься от внушенных ей с детства норм морали. В глубине души девушка по-прежнему была убеждена, что стать любовницей Никласа было бы безнравственно и дурно. Если она отдастся ему просто ради утоления своей похоти, то начнет презирать себя сразу же после того, как её желание будет удовлетворено. Да и с чисто житейской точки зрения с её стороны было бы глупо доверить свою судьбу человеку, который никогда её не полюбит и никогда на ней не женится.
      Быть может, теперь вопрос о том, станет ли она любовницей Никласа, отпадет сам собой. После сегодняшнего фиаско он был к ней на удивление добр, но едва ли ему захочется, чтобы она и дальше жила под его крышей. Так что, возможно, она добилась одной из своих прежних целей: вынудить его отослать её прочь.
      Однако это не сделало её счастливее. Клер со вздохом встала со своего устроенного под окном сиденья и легла в кровать. Она не могла изменить того, что случилось, и прошло ещё слишком мало времени, чтобы понять, какой она будет теперь, когда личины, за которой она скрывалась прежде, больше не существовало. Вместо того чтобы попусту думать обо всем этом, она должна напрячь свои усталый ум и решить, как она завтра утром будет разговаривать с Никласом.
      * * *
      Никласу потребовалось рано уехать по делам; чему он был весьма рад. Трудно поверить, что миновало так мало времени с тех пор, как в его жизнь ворвалась Клер; за прошедшие с того дня недели между ними возникло столько осложнений, словно они пробыли вместе годы. Вчера ночью их отношения изменились, и он понятия не имел, что же произойдет дальше. Никлас желал её ещё сильнее, чем раньше, хотя едва не состоявшаяся капитуляция Клер была для него так же мучительна, как и для нее.
      Покончив с делами, он подумал было заехать в одно очень дорогое место, где хороню умели держать язык за зубами и где девушки были красивы, пылки и податливы. Но Никлас тут же отбросил эту мысль - совокупление с незнакомой девицей не избавит его от желания, которое он испытывает к Клер; он не получит удовлетворения и лишь почувствует себя ещё более одиноким.
      Эбердэр-Хаус находился рядом с Гайд-парком, а Клер часто гуляла там в этот час, поэтому Никлас решил проехать к дому через парк. Вокруг было довольно безлюдно, поскольку день выдался сырой, и вскоре он заметил Клер и сопровождающую её служанку.
      Никлас передал вожжи груму и приказал ему ехать домой, после чего сделал служанке знак удалиться. Клер не удивилась, когда он неожиданно появился рядом. Сегодня она была одета и самый скромный из своих нарядов, под глазами легли тени, однако ей, похоже, удалось обрести свое обычное спокойствие.
      - У вас необыкновенный талант неслышно появляться и так же неслышно исчезать, - заметила она. - Прямо как у кота.
      Он положил её ладонь на свою согнутую в локте руку, и они зашагали по дорожке в сторону небольшого озера, которое называлось Серпентин.
      - Я рад, что вы снизошли до разговора со мной, - сказал Никлас.
      Клер вздохнула и отвела взгляд.
      - У меня нет причин сердиться на вас. Во всем, что произошло, виновато мое собственное упрямство и легкомыслие.
      - Хоть вы и считаете себя не очень-то хорошей христианкой, каяться вы, безусловно, умеете.
      Клер тут же повернулась и устремила на него возмущенный взгляд.
      - По-моему, умение покаяться - это намного лучше, чем полное отсутствие совести, свойственное иным людям, которых я могла бы назвать.
      Он одобрительно похлопал её по руке.
      - Превосходно. Мне гораздо больше нравится, когда вы огрызаетесь, а не каетесь. Это выглядит более нормально. Клер неохотно улыбнулась.
      - Если уж говорить о нормальном поведении, то мне до того хочется надавать вам пощечин, что просто руки чешутся.
      - Вот вам первое правило из тех, которыми руководствуются в драке цыгане: никогда не давай пощечин тому, кто выше тебя на восемь дюймов.
      - Я буду иметь это в виду.
      Они дошли до берега озера, где громко крякали утки и два маленьких мальчика пускали кораблики под бдительным присмотром няньки. Когда Никлас и Клер ступили на огибающую озеро дорожку, он кивнул в сторону игрушечных корабликов и заметил:
      - Люсьен сказал мне, что в июне планируется устроить здесь торжества по случаю победы. Возможно, принц-регент захочет разыграть тут, на Серпентине, имитацию Трафальгарской битвы<Трафальгарская битва (21 октября 1805 г.) произошла у мыса Трафальгар около г. Кадис (Испания) во время наполеоновских войн. Английский флот под командованием адмирала Нельсона, который был убит в этом бою, разгромил франко-испанский флот, что обеспечило господство английского флота на море и устранило угрозу вторжения в Англию. >.
      - Вы, наверное, шутите?
      - Нет, говорю чистую правду, - заверил, он её. - Еще будет фейерверк, парады, а для простонародья - веселая вульгарная ярмарка. Если желаете взглянуть на это зрелище, я привезу вас в Лондон в июне.
      - Разве я могу загадывать на два месяца вперед? Ведь я не представляю себе даже то, как проживу следующий день. - Клер посмотрела на него своими глубокими синими глазами; взгляд у неё был затравленный. - мы не можем продолжать вести себя как раньше. Уверена, что вы меня понимаете.
      Никлас сжал губы.
      - Почему не можем?
      - Мы играли в опасную игру: вы пытались меня обольстить, а я вас нарочно дразнила, и каждый из нас все ближе и ближе подходил к краю пропасти, - без обиняков ответила Клер. - Если мы не остановимся, нам будет очень плохо.
      - Возможно, вы правы, - с неохотой признался он. - Но что вы предлагаете взамен?
      - По-моему, самый простой выход для нас обоих - это мое возвращение домой, в Пенрит.
      Сердце Никласа тревожно сжалось.
      - То, что я говорил вам прежде, остается в силе, - резко сказал он. - Если вы уедете до того, как истекут три месяца, я не стану ничего делать для жителей долины.
      Она удивленно воззрилась на него.
      - Мне совершенно непонятно, почему вы придаете такое значение моему присутствию или отсутствию в вашем доме. Я думала, что теперь вы просто захотите продолжить начатое в Пенрите уже хотя бы для того, чтобы досадить лорду Майклу.
      Никлас и сам не понимал себя, но одно он знал абсолютно точно: ему не хочется, чтобы она уезжала. Он поднял было руку, инстинктивно желая убедить Клер с помощью дружеского прикосновения. Она вся сжалась и только что не отпрянула в сторону.
      Никлас почувствовал, как у него засосало под ложечкой, и тут же опустил руку. Если Клер начнет бояться его, он этого не вынесет. Что же делать? Он смог найти только одно приемлемое решение, хотя сама мысль о нем была ему ненавистна.