Лицо Никласа напряглось и застыло; он отвернулся.
      Отныне малыш Хью будет жить в доброй, порядочной семье - это единственное, что действительно имело сейчас значение...
      На протяжении всей этой сцены Клер молча наблюдала за Никласом, и её проницательные голубые глаза подмечали все. Когда он взглянул на нее, девушка сказала:
      - Теперь я вижу, что вы, милорд, небезнадежны.
      - Если вы воображаете, будто я сделал это из человеколюбия, то глубоко заблуждаетесь, - резко возразил он. - Всему виной мое своенравие и упрямство.
      Она улыбнулась.
      - Упаси Бог упомянуть ваше имя в связи с каким-нибудь добрым делом! Ведь тогда вас, чего доброго, с позором исключат из Общества Развратников и Плутов.
      - Меня не могут исключить, так как я - один из его членов-учредителей, отпарировал Никлас. - Между прочим, вам давно пора переодеться в сухое, иначе вы замерзнете до смерти. И необходимо принять ванну - на вас столько угольной пыли, что вы выглядите как трубочист.
      - Вы тоже, милорд. - Продолжая улыбаться, она вошла в сарай, где перед спуском в шахту оставила свою одежду. Никлас, Оуэн и Хью воспользовались другим сараем. Обычно Оуэн трудился до более позднего часа, но так как наводнение нарушило весь распорядок работы шахты, он решил вместе с Хью отправиться домой пораньше.
      Переодеваясь, Никлас тихо спросил Морриса:
      - Ты уверен, что Маргед не станет возражать, если ты приведешь в дом чужого ребенка?
      - Не станет, - убежденно ответил Оуэн. - Хью - умный, славный малыш, и Маргед часто говорила мне, что хотела бы, чтобы он был нашим сыном. Поскольку Уилкинс не пускал его в воскресную школу, она сама при случае учила его и буквам, и счету. Да и кормила тоже. Бедняга все время ходил голодный.
      Пока они разговаривали, Хью стащил с себя свою мокрую рваную рубашку, обнажив костлявую спину, исполосованную вздувшимися рубцами от ремня. Никлас нахмурился.
      - Меня так и подмывает выйти и оторвать Уилкинсу голову. Или ты предпочитаешь проделать это собственноручно?
      - Не искушай меня, - с сожалением вздохнул Оуэн. - Теперь, когда Уилкинс согласился отдать мальчика, лучше оставить все как есть. Он несколько лет прослужил в армии и теперь рад любому предлогу, чтобы подраться. Ради чего делать из него ещё большего врага, чем сейчас? А кроме того, - заключил он, вспомнив о благочестии, - наш Господь Иисус Христос был против насилия. Никлас усмехнулся, надевая сюртук.
      - Что я слышу? Разве не ты только что уложил Уилкинса не хуже, чем любой профессиональный боксер?
      - Иногда приходится быть твердым с коснеющими в грехе нечестивцами, - с лукавым огоньком в глазах ответствовал Оуэн. - Даже Иисус как-то вышел из себя и бичом изгнал менял из храма.
      Хью подошел к Оуэну и доверчиво взял его за руку. Никласу тут же снова вспомнился преподобный Морган. Хорошо, что он поддался доброму порыву и выкупил мальчика у этого зверя, его отца.
      Когда они закончили переодеваться и вышли из сарая, Никлас увидел, что тело Бодвилла уже подняли из шахты и теперь укладывают на землю возле будки рукоятчика. За этой процедурой наблюдал массивный человек, по-шахтерски мускулистый, однако одетый в дорогой костюм и явно привыкший командовать.
      - Это Мэйдок, - пробормотал Оуэн.
      Никлас так и подумал. Хотя ему и хотелось встретиться с управляющим пенритской шахтой, он предпочел бы, чтобы это произошло при других обстоятельствах. Оглянувшись в поисках Клер, он увидел, что она выходит из другого сарая, одетая в мужской верховой костюм. Слава Богу, что вокруг толпится много народа - будет нетрудно забрать её и лошадей и незаметно скрыться. Однако на сей раз удача им изменила. Мэйдок отвернулся от утопленника, поднял голову, и его взгляд упал на Клер.
      - Что ты здесь делаешь?! - рявкнул он. - Опять явилась мутить воду? Я же тебе ясно сказал, чтобы ты со всей своей благочестивой чушью не смела и носа сюда казать!
      Этот тип не меньше Уилкинса заслуживал того, чтобы оторвать ему голову, однако Никлас приехал на шахту изучить положение дел и не собирался начинать никому не нужную войну. Прежде чем Клер успела раскрыть рот для ответа, он выступил вперед и примирительно сказал:
      - Если вы рассержены, вините во всем меня. Это я попросил мисс Морган привести меня сюда. Мэйдок повернулся к нему.
      - А ты ещё кто такой?
      - Я граф Эбердэр.
      Управляющий на мгновение смутился, однако тут же вновь преисполнился апломба.
      - Вы нарушили границы чужих владений, лорд Эбердэр, - грозно прорычал он. - Убирайтесь с территории шахты и впредь держитесь от неё подальше!
      - Угольная компания арендует эту землю у семьи Дэйвисов, - с обманчивым спокойствием ответил Никлас. - Не забывайте, что хотя земля арендована, она по-прежнему принадлежит мне. Возможно, вам следовало бы беседовать со мною в несколько ином тоне.
      Мэйдок с видимым усилием обуздал свой гнев.
      - Извините за то, что говорил с вами резко, но у нас только что произошел несчастный случай со смертельным исходом, так что сейчас не самое лучшее время для посещений. - Внезапно его осенила догадка; глаза его злобно сузились. - Вы что, уже спускались в шахту?
      - Да. Это было незабываемо. Мэйдок развернулся и с яростью уставился на толпящихся возле тела Бодвилла рабочих.
      - Кто из вас помог Эбердэру спуститься? Догадываясь, что любой, кто сознается в этом непростительном деянии, будет немедленно уволен, Никлас бросил Оуэну предостерегающий взгляд и сказал:
      - Это опять целиком моя вина. Насколько мне помнится, я дал вашим подчиненным понять, что действую с полного вашего одобрения. И они очень мне помогли.
      Мэйдок побагровел так густо, чти казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар.
      - Плевать мне на то, что вы граф и собственник этой земли! - прогремел он. - У вас нет никакого права шнырять тут за моей спиной и кормить баснями моих рабочих! Вот возьму да и пожалуюсь на вас мировому судье.
      - Прошу вас, не стесняйтесь, - радостно произнес Никлас. - В последнее время мне не доводилось видеть тюрьму изнутри, так давайте же это исправим! Вот только одно меня смущает. Ведь владельцем этой шахты все ещё является мой старый друг, лорд Майкл Кеньон, не так ли? Теперь, вернувшись в родные пенаты, я как раз собирался нанести ему визит. И сдастся мне, он не одобрит, что на территории принадлежащей ему шахты с его другом обошлись так неучтиво.
      Эти слова явно обеспокоили управляющего, и, чтобы скрыть тревогу, он ответил нарочито грубо:
      - Жалуйтесь сколько хотите. Его милость полностью передал мне управление шахтой, и ещё не было случая, чтобы он не одобрил моих действий.
      - Я уверен, что для него очень отрадно иметь столь добросовестного управляющего. - с иронией ответил Никлас и обратил взгляд на Клер, которая тем временем без помех вывела из сарая обеих лошадей. - Не пора ли нам в путь, мисс Морган? Я увидел все, что хотел.
      Клер кивнула, и они вскочили в седла. Отъезжая, Никлас явственно ощущал взгляд Мэйдока, сверлящий его спину. Если бы взгляды могли убивать, он наверняка был бы уже покойником.
      Когда они отъехали от шахты достаточно далеко, Никлас заговорил:
      - Я уже нажил сегодня двух врагов, а ведь ещё не настало даже время вечернего чая. Не правда ли, неплохая работенка для одного дня?
      - Это не шутки, - резко ответила Клер. - Най Уилкинс вполне способен как-нибудь вечером накачаться виски и решить поджечь ваши конюшни, чтобы расквитаться за свое сегодняшнее унижение.
      - А Мэйдок и того хуже. Теперь я понимаю, почему просить его улучшить условия труда шахтеров было пустой тратой времени. Он очень опасный субъект. Она посмотрела на него с удивлением.
      - Мне всегда тоже так казалось, но я считала свое мнение предвзятым, продиктованным ненавистью, которую я испытываю к шахте вообще.
      - Мэйдок по натуре задира и самодур, который не остановится ни перед чем, лишь бы удержать в руках власть. Если он почувствует, что его нынешнее положение под угрозой, от него можно ждать любых пакостей, - задумчиво проговорил Никлас. - Я уже знавал подобных людей. По правде сказать, меня немало удивляет то, что Майкл нанял подобного типа в управляющие и к тому же удовлетворен его работой. Меня начинает тревожить вопрос: а чем, собственно, был занят мой друг все эти последние годы? Умереть он не мог - я бы наверняка об этом услышал, - но он сделался поразительно невнимателен к тем вещам, которые прежде всегда почитал очень важными.
      - Возможно, теперь он больше не считает их важными, - предположила Клер. За четыре года человек может сильно измениться.
      - Верно. Но не настолько. Майкл никогда не был равнодушным человеком. Наоборот, очень часто он все принимал слишком близко к сердцу. - Никлас рассеянно потрепал копя по шее, целиком поглощенный мыслями о прошлом. - Когда буду в Лондоне, то спрошу нашего общего друга Люсьена, где сейчас Майкл и что он делает. Люсьен знает все обо всех.
      Вспомнив, что Никлас как-то уже упоминал это имя. Клер спросила:
      - Люсьен, кажется, ещё один из тех ваших друзей, которые именуют себя "Падшими ангелами"?
      Никлас бросил на неё ошеломленный взгляд.
      - Боже правый, неужто это наше старое прозвище добралось даже до Уэльса?
      - Боюсь, что да. А как, собственно говоря, оно возникло?
      - Мы четверо: Люсьен, Рэйфиел, Майкл и я подружились ещё в Итоне, объяснил он. - В Лондоне нас часто видели вместе. В высшем свете любят давать прозвища, и какая-то хозяйка модного салона окрестила нас "Падшими ангелами", потому что мы были молоды, немного необузданны, что в Молодых людях не редкость, и в довершение всего двое из нас носили имена архангелов<Майкл по-английски Михаил, а Рэйфиел - Рафаил.>. Вот, собственно, и все.
      - В истории, которую поведали мне, говорилось, что вы были красивы, как ангелы, и порочны, как демоны, - с наигранной скромностью заметила Клер.
      Он усмехнулся.
      - Сплетни - отличная вещь, ведь они куда интереснее, чем правда. Мы, разумеется, не были святыми, однако не нарушали никаких важных законов, не доводили до разорения свои семьи и не губили жизней юных барышень. - Он на мгновение задумался. - По крайней мере до тех пор, пока не получили это прозвище. Однако за то, что мои друзья делали в последние четыре года, я поручиться не могу. Услышав в его голосе сожаление, она сказала:
      - Наверное, вам не терпится вновь увидеться с ними.
      - Еще бы! Правда, Майкл как в воду канул, зато Люсьен служит в Уайтхолле<Уайтхолл - улица в Лондоне, на которой расположены правительственные учреждения; как следствие - название английского правительства вообще>, а Рэйф активно выступает в палате лордов, так что оба они почти наверняка находятся сейчас в Лондоне. - Тут он искоса посмотрел на нес. - Мы отправимся туда послезавтра.
      Клер застыла, пораженная.
      - Вы в самом деле собираетесь ваять меня с собою в Лондон?!
      - Разумеется! Я же вам прямо об этом сказал в тот самый день, когда вы явились ко мне в Эбердэр с целью шантажа.
      - Но... но вы же тогда были пьяны! Я думала, что вы забудете или передумаете.
      - Где, как не в Лондоне, можно приобрести для вас подходящий гардероб? Хотя должен признаться, эта старая рубашка облегает вас самым соблазнительным образом. Интересно, под нею что-нибудь надето?
      Клер невольно натянула поводья, и пони замедлил шаг. Поскольку Никлас и впредь будет постоянно вгонять её в смущение, надо научиться держать свои эмоции в узде и не позволять им влиять на то, как она правит лошадью, с досадой подумала девушка.
      - Я не могла заставить себя надеть сухую одежду на мокрое белье, - сухо ответила она.
      - Недурное решение, достойное одобрения по причинам как практическим, так и эстетическим, однако у него есть один изъян - вы промерзнете до костей. - Он снял с себя сюртук и набросил ей на плечи. - Хотя убеждать женщину облачиться вместо того, чтобы разоблачиться, и идет вразрез с моими принципами, все же лучше наденьте вот это.
      Она попыталась отдать ему сюртук обратно.
      - Без него вас продует.
      - Я в своей жизни провел столько ночей под открытым небом, что холод нисколько меня не беспокоит.
      Клер, примирившись с неизбежным, запахнула на себе сюртук. Его ткань хранила тепло тела Никласа и слабый, едва уловимый мужской запах, который она смогла бы узнать повсюду. Надеть его сюртук - это было почти то же самое, что оказаться в его объятиях, только куда безопаснее...
      Клер очень хотелось своими глазами увидеть Лондон, но этот визит наверняка оборвет ту странную близость, которая возникла между ними. В Лондоне у него друзья и, возможно, давние любовницы, которые заполнят его досуг. Там он едва ли будет помнить о существовании Клер. И её жизнь станет намного легче.
      Так что она должна быть благодарной ему за эту поездку.
      * * *
      Остаток дня прошел как обычно - в точном соответствии с тем порядком, к которому Клер уже начала привыкать. Сначала она приняла ванну и смыла с тела и волос грязь и вонь шахты. Затем - хотя ей все ещё было изрядно не по себе после того, как она едва не утонула, - поговорила с Уильямсом о дальнейшем обновлении внутреннего убранства дома. Сегодня слуги сосредоточили внимание на уборке столовой и замене там мебели, и результат получился великолепный. Клер и Уильямс вместе решили, какими комнатами нужно будет заняться в её отсутствие, составили список обоев и тканей, которые она купит в Лондоне.
      После ещё одного из превосходных обедов миссис Хауэлл Клер и Никлас поднялись в библиотеку. Там он сразу же занялся изучением корреспонденции и хозяйственными расчетами, работая с усердием, которое явно не вязалось с его репутацией беспутного мота.
      Клер обрадовалась возможности просмотреть книги в библиотеке, качество и разнообразие которых превзошли самые смелые её ожидания. Если они с Никласом станут друзьями, то когда три месяца истекут, он, возможно, позволит ей иногда одалживать у него книги.
      Она принялась тайком рассматривать его профиль; он не замечал её взгляда, поглощенный изучением какого-то документа. Как и всегда, его вид поразил ее: он был невероятно, потрясающе красив, аристократ и цыган одновременно, совершенно непредсказуемый и дьявольски умный. Они так же несхожи меж собой, как небо и земля, и было просто невозможно представить себе такое будущее, в котором они могли бы стать друзьями. Скорее всего этот их нелепый трехмесячный поединок закончится полной катастрофой, и пострадает в ней отнюдь не граф.
      Сурово напомнив себе, что никто не принуждал её являться в Эбердэр, Клер вновь сосредоточила внимание на книжных полках. Тома были расставлены не как Бог на душу положит, а в строгом порядке; здесь имелась литература на шести языках, причем все книги, написанные на каком-то одном языке, стояли вместе. На одной из полок Клер нашла несколько книг даже на валлийском.
      Другие разделы библиотечного собрания были посвящены таким предметам, как история, география и даже естественная философия. Отец Клер иногда брал у старого графа книги по теологии; хотя тот почитал своим долгом оставаться в лоне англиканской церкви, он имел явную склонность к взглядам диссинтеров<Диссинтеры - протестантские секты, отделившиеся от англиканской церкви в ХVI-ХIХ вв. (в том числе методисты).>. Возможно, именно поэтому он и выбрал методистского проповедника в наставники своему внуку.
      Клер бросилась в глаза большая Библия в кожаном переплете, богато украшенном тиснением и позолотой. Догадавшись, что это и есть семейная Библия Дэйвисов, девушка достала тяжелый том с полки и положила его на стол. Потом открыла и начала рассеянно листать, время от времени перечитывая свои самые любимые стихи.
      На первой странице было изображено генеалогическое древо, и Клер невольно умилилась, увидев записи рождений, браков и смертей, тщательно сделанные разными чернилами и различными почерками. Одна дата смерти была слегка размыта - быть может, на неё капали чьи-то слезы? Выцветшая, столетней давности запись сообщала о рождении некоего Гуайлима Ллюэллина Дэйвиса; рядом была радостная приписка: "Наконец-то сын!" Младенец, чье рождение вызвало такой восторг, вырос и стал прадедом Никласа. Изучив схему до конца, Клер поняла, почему старый граф так беспокоился, о наследнике. Род Дэйвисов был немногочислен, и Никлас совсем не имел близких родственников, во всяком случае, по мужской линии. Если он исполнит свое намерение никогда больше не жениться, графский титул Эбердэр, судя по всему, умрет вместе с ним.
      Клер перевернула страницу, чтобы взглянуть на самые последние записи. Сообщения о двух браках старого графа и рождении его трех сыновей были сделаны его собственной твердой рукой. Хотя все сыновья были женаты, упоминаний о рождении детей у двух старших Клер не нашла.
      Губы девушки непроизвольно сжались, когда се взгляд упал на запись рядом с именем младшего сына, Кенрика. В отличие от всех остальных, сделанных чернилами, сообщение о женитьбе Кенрика на "Марте, фамилия неизвестна" и о рождении "Никласа Кснрика Дэйвиса" было нацарапано карандашом - ещё одно доказательство того, насколько неохотно старый граф принимал существование своего наследника. Если бы он дал Никласу хотя бы десятую долю того тепла, с которым Оуэн принял Хью, ребенка, чужого ему по крови!
      С этой печальной мыслью о бессмысленной враждебности старика к собственному внуку Клер перевернула ещё одну страницу, и из книги выпало несколько сложенных листков бумаги. Она бросила на них беглый взгляд, потом, всмотревшись внимательнее, пробормотала:
      - Как странно...
      Ей вовсе не хотелось отрывать Никласа от работы, однако он услышал её слова и, откинувшись на спинку стула, лениво потянулся.
      - Что вы находите странным, Клариссима?
      - Ничего особенного. И все же... - Она подошла к его письменному столу и положила документы в круг света под горящей масляной лампой. - Эти две бумаги - нотариально заверенные копии записей в церковных книгах о браке ваших родителей и вашем рождении. Обе они истрепаны и испачканы, как будто их слишком долго носили в кармане.
      Она показала на остальные два документа.
      - Эти документы - тоже копии, однако очень плохие. Странно то, что они не заверены нотариусом, и потому не имеют юридической силы, однако при этом оба они сложены, истрепаны и испачканы совсем так же, как и нотариально заверенные. Наверное, эти копии сделал ваш дедушка, но я совершенно не понимаю, зачем они ему понадобились и отчего бумага так истрепалась.
      Никлас поднял к свету одну из незаверенных копий, и тотчас же все жилы па его руке вздулись.
      Клер взглянула на его лицо: Никлас смотрел на бумагу с той же испепеляющей яростью, которая исказила его черты, когда он хлестал бичом портрет своей жены. Клер затаила дыхание. В чем же тут дело? Что вызвало этот внезапный приступ бешенства?
      Он схватил вторую копию и остервенело смял оба листка в кулаке. Потом вскочил со стула, прошел через всю комнату и швырнул бумаги в горящий камин. Пламя вспыхнуло и медленно опало.
      - Никлас, - спросила она, - в чем дело? Что произошло?
      Он неотрывно смотрел на огонь, превращающий бумаги в серый пепел.
      - Ничего такого, что имело бы отношение к вам.
      - Возможно, причина, заставившая вас так разъяриться, меня и не касается, но сам ваш гнев касается наверняка, - спокойно ответила она, - Разве хорошей любовнице не полагается делать все, чтобы вы облегчили душу, сказав, что именно вас тревожит?
      - Вероятно, любовница и должна задать такой вопрос, но это вовсе не означает, что я обязан дать на него ответ, - огрызнулся он. Потом, по-видимому, пожалев о своей резкости, более мягко добавил: - Я ценю ваши добрые намерения.
      Клер решила, что уж лучше его капризы, чем такая вот глухая стена. Подавив вздох, она положила две оставшиеся бумаги обратно в Библию и поставила её на полку. Никлас продолжал игнорировать девушку, с каменным лицом помешивая угли в камине.
      - Завтра воскресенье, и я с утра пойду в молельню, так что мне уже пора спать. Спокойной ночи. - Клер произнесла эти слова только из вежливости, вовсе не рассчитывая на ответ, однако Никлас поднял голову и посмотрел на нее.
      - Жаль, что на сегодня я уже выбрал свою квоту поцелуев, - сказал он с невеселой усмешкой. - С моей стороны было весьма недальновидно исчерпать её, когда мы были в шахте.
      Его ярость прошла, оставив после себя что-то опасно близкое к полному отчаянию. Одному Богу было известно, отчего вид тех бумаг так на него подействовал, но сейчас Клер не могла вынести этого выражения безысходного горя на его лице. С дерзостью, о которой всего четыре дня назад она не смогла бы и помыслить, она прошла через всю библиотеку, положила руки ему на плечи и робко сказала:
      - Свой поцелуй вы уже использовали, но ведь я могу поцеловать вас сама, не так ли?
      Никлас заглянул ей в глаза; взгляд у него был затравленный.
      - Вы можете поцеловать меня, когда пожелаете, Клариссима, - хрипло вымолвил он.
      Она почувствовала, как напряглись его мышцы, однако он не двигался, ожидая, чтобы она взяла на себя инициативу. Клер встала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.
      Его руки тут же жадно сомкнулись вокруг нее.
      - О Господи, как же хорошо вас обнимать!
      Их уста слились в глубоком пылком лобзании. Тот спокойный, невинный поцелуй, которого желала Клер, перешел в нечто гораздо большее.
      Когда они целовались в шахте, ей не надо было смотреть ему в глаза - по крайней мере от этого потрясения она была избавлена. Смущенная его пристальным взглядом, девушка опустила веки - и тотчас же обнаружила, что все остальные чувства необычайно усилились. Стук дождя по оконному стеклу, бархат-нос прикосновение его языка к её языку. Острый аромат, в котором слились дым, хвойное мыло и запах кожи Никласа; его тяжелое жаркое дыхание - или это её дыхание стало таким же?.. Треск угольков, выпадающих из камина на плиты пола; легкое трение ладоней о ткань, когда он гладит её по спине. Звук открывающейся двери!..
      Мигом вернувшись к реальности, она оборвала поцелуй и посмотрела поверх плеча Никласа. На пороге стояла одна из новых служанок, Тегвен Илайес. Эта девушка принадлежала к пенритской методистской общине, придерживалась самых строгих правил, и что было у неё на уме, то неизменно оказывалось и на языке.
      Две женщины онемело уставились друг на друга; лицо Тегвен выражало потрясение и ужас.
      Это зрелище заставило Клер опомниться и осознать всю греховность своего поведения. То, что она делала, было неправильно, порочно, и её ничто не могло оправдать.
      Служанка между тем вышла из остолбенения, торопливо повернулась и закрыла за собою дверь.
      Поскольку все внимание Никласа было сосредоточено на Клер, эта немая сцена прошла для него незамеченной.
      - Если вы уже перевели дух, - промурлыкал он, нежно проводя рукой по се бедру, - то не согласитесь ли начать все сызнова?
      Клер подняла па него взгляд, разрываемая жестоким контрастом между тем. что она чувствовала в его объятиях, и тем, что увидела в глазах Тегвен.
      - Нет, - сказала она срывающимся голосом. - Нет. Мне надо идти.
      Он поднял руку, словно для того, чтобы удержать её, но она поспешно проскользнула мимо и вышла из комнаты, едва видя то, что её окружает.
      Ах, если бы она ушла на десять минут раньше!
      Без Клер комната сразу стала пустой. Никлас смотрел на огонь и думал о том, что же нужно сделать, чтобы её разум наконец прекратил бороться с телом. Это случалось каждый раз, когда они оказывались вместе. Поначалу она робела и сомневалась. Потом начинала мало-помалу отвечать на его ласку, раскрываясь, как раскрывается цветок на рассвете. И наконец с сокрушительной внезапностью вспоминала, что ей не позволено наслаждаться тем, что так нормально и естественно.
      Он с досадой ударил кулаком по каминной полке. Когда она наконец преодолеет свое глупое религиозное педантство, из неё получится великолепная любовница: пылкая, умная, чуткая. Конечно, её страсть к благотворительности временами бывает утомительной, но это ничто по сравнению с блаженством иметь её в своей постели.
      Он не сомневался, что, став его любовницей, Клер согласится остаться с ним и после того, как истекут три месяца. Во-первых, она сама этого захочет, а во-вторых., для неё станет совершенно невозможно возвратиться к своей прежней жизни в Пенрите. Главное - это все-таки заманить её в кровать.
      Он уже чертовски устал от того, что всякий раз, когда Клер начинает испытывать угрызения совести, она скрывается от него, как кролик в норе.
      Глава 12
      Этой ночью Клер спала плохо. Когда она подпадала под чары Никласа, ей было легко оправдать свое поведение. Ведь поцелуй - это всего-навсего поцелуй, штука щекотливая, но не греховная. Однако увидев себя глазами Тегвен, девушка была вынуждена взглянуть на свое поведение в ином, правдивом свете. Она не могла больше отрицать свою слабость и свое похотливое плотское желание.
      Лежа без сна, она услыхала манящие, зовущие звуки арфы Никласа. Больше всего на свете ей хотелось броситься туда, откуда доносилась эта песня сирены, и забыть свою боль в тепле его объятий. Но тогда она уподобилась бы мотыльку, который, чтобы излечиться от тяги к свету, бросается прямо в пламя свечи...
      Надевая свое строгое серое воскресное платье. Клер начала было гадать, будет ли на богослужении Тегвен и расскажет ли она другим о том, что видела. Однако гадать не имело смысла - вопрос состоял только в том, когда Тегвен раззвонит скандальную новость всем и вся. Она обожала быть центром внимания, а история о том, как школьная учительница целовала графа-демона, не имела себе равных. Если все ещё не узнали об этом, то очень скоро узнают. По пути в Пенрит Клер догнала миссис Хауэлл, которая тоже направлялась в молельню. Когда Клер предложила подвезти её, она с радостью согласилась и всю дорогу только и делала, что благодарила девушку за то, что та нашла ей работу в Эбердэрс. По всей видимости, до неё ещё не дошла весть, ставящая под сомнение нравственность её благодетельницы.
      Они вошли в молельню, когда прихожане только что начали рассаживаться. Будь все как прежде. Клер обрела бы успокоение, увидев знакомые скамьи, выбеленные известью стены и любовно натертые воском деревянные полы. Но сегодня её занимало другое: она пыталась определить, не бросает ли на неё кто-нибудь из прихожан странные взгляды.
      Тегвен нигде не было видно. Когда Клер села на свое место рядом с Маргед, её подруга тепло улыбнулась и кивнула в сторону Хью, который сидел между Оуэном и Тревором, старшим из сыновей Моррисов. Узкое личико Хью излучало счастье, а его маленькое тело согревала теплая, на совесть сшитая одежда, из которой вырос один из его приемных братьев. Когда Клер подумала о том, что этот мальчик, у которого впервые за его короткую жизнь появился настоящий дом, пережил в шахте и что вытерпел от своего жестокого отца, се собственные проблемы показались ей менее важными. Дьякон на амвоне объявил название сегодняшнего религиозного гимна, и все запели. Музыка была неотъемлемой частью методистского богослужения, и Клер всегда чувствовала, что пение приближает её к Богу больше, чем молитва. Когда она запела, напряжение в её душе начало понемногу спадать.
      Но её спокойствие продлилось лишь до того момента, когда в молельню вошел кто-то из припозднившихся прихожан. Среди последовавшего затем шушуканья Клер уловила свое имя. Охваченная мучительной тревогой, она закрыла глаза и приготовилась к тому, что должно было произойти.
      В Сионской молельне не было постоянного проповедника, поэтому богослужения проводились либо разъездными священниками, либо самими прихожанами. Сегодня проповедь читал священник по имени Маркросс, приехавший из соседней долины. Когда шушуканье достигло его ушей, он оборвал проповедь и громовым голосом спросил:
      - И что же, позвольте узнать, может быть более важным, чем слово Божие?
      Снова последовало перешептывание, затем скрипнуло дерево - кто-то поднялся со скамьи. И наконец на всю молельню прозвучал пронзительный женский голос:
      - Сегодня среди нас присутствует порок. Женщина, которой мы доверили наших детей, - грешница и лицемерка. И она ещё имеет наглость сидеть вместе с нами здесь, в доме Господа!
      Клер непроизвольно стиснула губы - она узнала этот голос, он принадлежал матери Тегвен. Гвенда Илайес всегда считала, что место женщины - дома, и никогда не одобряла ни того, что Клер работает учительницей, ни её поведения вообще. И теперь у миссис Илайес было оружие, чтобы наконец наказать Клер за все их многочисленные споры.
      Маркросс нахмурился.
      - Это тяжкие обвинения, сестра. У вас есть доказательства их истинности? Если нет, то сядьте и замолчите. Дом Господа - не место для досужих сплетен.
      Головы всех прихожан повернулись к миссис Илайес. Это была высокая, грузная женщина с лицом, каждая складка которого выражала праведность и добродетель. Воздев руку, она трубно возгласила:
      - Клер Морган, дочь нашего любимого проповедника и учителя наших детей, упокой Господи его душу, предалась порочному сладострастию. Три дня назад она переехала в дом лорда Эбердэра, того самого, которого называют графом-демоном. Она заявила, что будет у него экономкой. Однако вчера вечером моя дочь Тегвен, которая работает в Эбердэре, застала эту бесстыжую потаскуху в объятиях графа. Она была полуголой и вела себя с величайшей непристойностью. Слава Богу, что мое невинное дитя не застало её в момент прелюбодеяния!
      Взгляды всей паствы обратились к Клер. Друзья, соседи, бывшие ученики смотрели на неё с изумлением и ужасом.
      Хотя некоторые явно не поверили обвинениям миссис Илайес, на других лицах - слишком многих - было написано, что Клер уже осуждена.
      - Что вы можете сказать в свое оправдание, мисс Морган? - испытывая очевидную неловкость от того, что его втянули в местную распрю, спросил Маркросс. - Прелюбодеяние - это всегда грех, но он особенно отвратителен, если его совершает человек вроде вас, облеченный доверием общины.