— Все уже кончено, любимая, все кончено, — успокаивал он ее. — Теперь ты в безопасности.

Укачивая Диану, Джерваз возносил небу благодарственные молитвы. Ему все еще не верилось, что она жива, и даже не ранена серьезно, и рада его появлению не меньше, чем он был рад прижимать ее к своему сердцу.

Сент-Обену пришло было в голову, что она в точности так же прижималась бы к любому мужчине, пришедшему ей на помощь, но он отогнал от себя эту недостойную мысль. Он больше не позволит сомнениям и ненависти править своей жизнью. Как-то раз в одной книге на глаза ему попалась фраза о том, что добродетель всегда заслуживает любви и поклонения. Тогда он не понял всей глубины этой фразы, и лишь теперь ее смысл полностью дошел до него.

Перед внутренним взором Джерваза калейдоскопом проходили картины их долгого знакомства: вот он впервые задерживает взгляд на Диане в салоне Гарриет Уилсон, вот они в первый раз занимаются любовью, и она просит его вести себя так, словно он впервые оказывается в постели с девушкой… Ему вспомнилось, как он тосковал по Диане, вспомнились даже их ссоры и последняя размолвка…

Диана застыла от сковавшего ее ужаса, ее лазурные глаза затуманились, она все крепче прижималась к мужу, стараясь изгнать из памяти ужасную сцену.

Через несколько минут на лужайку выбежал запыхавшийся Франсис в сопровождении двух рослых лакеев. Не выпуская из рук Диану, Джерваз поглядел на своего кузена.

— Везель пытался убить ее, — объяснил он. — Пусть кто-нибудь… позаботится о трупе. Ты можешь дать мне фрак?

Ни слова не говоря, Франсис стянул с себя отлично сшитый шерстяной фрак и протянул Джервазу. Тот бережно завернул в него Диану — чтобы согреть ее и прикрыть обнаженную грудь женщины. Она была такой легкой и хрупкой. Закрыв глаза, Диана положила голову виконту на плечо, спутавшиеся волосы закрывали ее лицо.

— Я отнесу ее в дом, — сказал Сент-Обен кузену. — Пожалуйста, иди к гостям, извинись перед ними от моего имени и скажи, что я не могу выйти. Выдумай любую причину, только не говори правду. Пусть веселятся, едят и пьют. Я потом придумаю, как все объяснить.

— Конечно, — поддержал Франсис Джерваза. Виконт понес жену в дом, а молодой Брэнделин стал отдавать короткие приказания лакеям.

Сент-Обен вошел в дом с черного хода — там никто не мог увидеть их. Он уже дошел до лестницы, как навстречу вышла перепуганная Мадлен. Рядом с нею бежал Джеффри с округлившимися от страха глазами. Чтобы как-то успокоить мальчика, Джерваз присел на колени и кивком головы подозвал сына к себе.

— Мама? — вскричал мальчик, протягивая к Диане руки. — Что с мамой?

Голос сына вернул Диану к действительности, и, открыв глаза, она слегка улыбнулась.

— Со мной… все в порядке… — едва слышно прошептала она. — Ты все сделал правильно…

Джеффри погладил лицо Дианы и посмотрел на отца.

— Мама не ранена, она просто в шоке, — успокоил его Джерваз. — С ней все будет хорошо. Это кровь Везеля, а не ее и не моя. — Взяв Диану поудобнее, виконт добавил:

— Если бы не ты, он бы убил маму.

Глаза мальчика наполнились слезами, он качнулся, но был удержан уверенными руками Мадлен.

Взглянув на приятельницу жены, Джерваз сказал ей:

— Не беспокойтесь, Мадлен. Я позабочусь о ней. Женщина внимательно посмотрела на Сент-Обена. Видимо, его выражение удовлетворило ее, потому что, кивнув, она повернулась и повела Джеффри в детскую.

Джерваз отнес Диану не в свою комнату, а в ее покои, где когда-то они часами предавались любви. Положив ее на кровать, он хотел было отойти, но женщина повелительно сказала:

— Нет! — обхватив мужа руками за шею, она притянула его к себе, не желая отпускать ни на мгновение.

Они оба были в крови Везеля, но Диана в первую очередь нуждалась в ласке и утешении, а не в ванне и свежей одежде. К тому же виконт испытывал необходимость прижимать ее к себе — ему казалось, что так она в большей безопасности. Вновь подняв жену на руки, он отнес ее к большому креслу-качалке. Так они сидели вместе, пока Джерваз не почувствовал, что напряжение постепенно уходит и Диана расслабляется.

Джервазу было двадцать пять, когда он впервые убил в бою человека. У нападавшего были безумные глаза, и он явно собирался убить англичанина, но, даже несмотря на это, виконт потом долго переживал. Однако ему все равно было не понять в полной мере страданий Дианы. Любовь и нежность составляли" суть ее натуры. Как-то раз Сент-Обен видел, как его жена поймала бабочку, но, налюбовавшись ею, отпустила: Диана не могла лишить жизни даже насекомое. А в этот вечер ей пришлось убить человека.

Виконт снова заговорил, нежно поглаживая жену. Он шептал ей, что все хорошо, опасность позади, с Джеффри все в порядке, и он очень-очень любит ее… Наконец Диана шевельнулась, ее глаза все еще были испуганными, но она уже не смотрела перед собой невидящим взором.

— Джерваз… — тихо проговорила она. — Я убила его, да?

Отрицать было бесполезно.

— Да. Жаль, что все так получилось. — Виконт поцеловал жену в лоб. — Диана, ты многому научила меня. Благодаря тебе я понял, что такое прощение. Ты учила меня и словами, и собственным примером. Плачь, ругайся, если тебе надо — страдай, но обязательно прости сама себя. Да, лишить кого-то жизни — страшно, но ведь ты спасла себя и меня. Ты поступила правильно.

Зарывшись лицом в его плечо, Диана разрыдалась. Ее пальцы судорожно сжимали залитую кровью рубашку Джерваза. Но ее вспышка горя быстро прошла, женщина затихла, уронив голову вниз, ее каштановые кудри свешивались на грудь Джерваза. Вдруг Диана посмотрела на него и прошептала:

— Я хочу тебя, Джерваз.

Виконт сразу не понял ее слов, решив, что Диана не в себе. Она вся была в синяках, в крови, пережила ночью сцену с ним, а затем стала жертвой Везеля…

— Пожалуйста, любимый, — хрипло проговорила она. — Ты так мне нужен.

Внезапно, взглянув в лазурную бездну ее глаз, Джерваз все понял. Ей надо было все забыть, и они оба так нуждались в любви. Поднявшись, виконт отнес Диану на кровать, откинул покрывало и уложил ее на прохладные простыни, а затем зажег свечу, чтобы они могли видеть друг друга. Не сводя с жены глаз, Джерваз промолвил:

— Ничто не излечивает человека лучше, чем любовь, и никто — ни твои сердечные друзья, ни даже твой сын — не сможет любить тебя так сильно, как я. Ты мое спасение, в тебе я вижу свет Божий, хотя, признаться, никогда не верил в Господа.

Виконт стал раздеваться, но при этом ни на шаг не отошел от Дианы, чтобы она и на миг не почувствовала себя одинокой. Потом он осторожно снял с нее запятнанное кровью платье, не переставая говорить что-то ласковое. Впрочем, слова были не важны — Диану успокаивал его тон. Ее нежная кожа была в синяках, и Джерваз осторожно целовал их.

Сначала Диана лежала не двигаясь, лишь глядя на виконта и слушая его. Они не занимались любовью почти три месяца, за исключением того единственного раза, когда Джерваз вернулся с континента. Но, к величайшему удивлению Сент-Обена, на этот раз страстной одержимости в нем не было. Он очень хотел Диану, но желание обладать ею стало иным, оно словно перешло в другое, более высокое качество.

Вытянувшись рядом с женой, виконт оглядел ее хрупкое тело с изящными, плавными изгибами и манящими выпуклостями. Положив руку ей на сердце, он прошептал:

— Ты прекрасна, Диана, но лишь теперь я понял, до какой степени. У тебя великолепное тело и неземной красоты лицо, но это не самое главное. Прекрасна твоя душа, и ее красота с годами не увянет, а станет еще совершеннее.

Наклонив голову, виконт бережно поцеловал Диану в губы. Она ответила на его поцелуй — сначала робко, а затем все требовательнее приникая к его губам.

Диана лихорадочно ласкала бедра и спину мужа, желая почувствовать его силу, сильнее прильнуть к нему. Джерваз осторожно целовал наиболее чувствительные ее места, но опасался крепко прижиматься к ней, чтобы не напомнить о Везеле. Умело, не спеша он осыпал поцелуями ее лицо, шею, грудь. Диана была наверху блаженства, но не желая плыть по волнам наслаждения в одиночестве, она подалась к Джервазу, требуя, чтобы он вошел в нее. Поняв ее безмолвный приказ, Сент-Обен перевернулся на спину и легко посадил на себя Диану. Она слегка вскрикнула, но, заметив, что Джерваз готов вот-вот взорваться внутри нее, замерла на несколько мгновений, желая продлить блаженную муку. Потом, не в силах терпеть, она стала приподниматься и опускаться — сначала медленно, а потом все быстрее. Соединялись не только их тела. На этот раз души их воспарили над телами вместе, их сердца бились в унисон, их дыхание слилось… Океан божественных ощущений нес их вперед на своих волнах, пока они не пришли к торжественному финалу любви…

Ужасные картины этого дня забылись, страшное напряжение, сковывающее тело Дианы, ослабло. В этот момент лишь близость мужа имела для нее значение, и женщина внезапно поняла, что нет на свете такой силы, которая сможет теперь разлучить ее с Джервазом.

Оба испытывали непередаваемое словами блаженство, лежа в объятиях друг друга. Приподняв голову, Диана оперлась подбородком на руку. Виконт улыбнулся.

У Дианы от удивления перехватило дыхание — еще ни разу ей не доводилось видеть такого выражения лица у Джерваза — спокойного, умиротворенного.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Обнимая жену за талию, Сент-Обен приподнял голову и запечатлел на ее губах нежный поцелуй.

— Я не знаю почему, — хрипло ответил Джерваз, — но не буду больше спрашивать тебя. Ведь не задаюсь же я без конца вопросами о том, почему светит солнце, дует ветер, шумит море. — Поцеловав жену еще раз, Джерваз, уронив голову на подушку, усмехнулся. — Знаешь, несмотря на то что я только что тебе сказал, у меня все-таки есть вопрос. Мне… кое-что до сих пор непонятно.

Засмеявшись, Диана соскользнула с него на кровать и притянула его к себе.

— Вот теперь задавай вопросы, любимый, я постараюсь ответить на них.

Лицо Джерваза стало серьезным.

— Ты говорила, что после бракосочетания возненавидела меня, а потом ненависть твоя прошла. Я понимаю, почему ты меня ненавидела — ты имела на это полное право. Одно недоступно моему пониманию — отчего же ты изменила свое отношение ко мне? Диана закрыла глаза, вспоминая то время. — Не знаю, как и объяснить… — медленно проговорила она. — Ответ очевиден, во всяком случае, меня поняла бы любая женщина. Я ненавидела тебя до тех пор, пока не почувствовала, как ребенок шевелится внутри меня. Это было столь удивительное ощущение, что оно заполнило всю меня, места для ненависти не осталось! — Вздохнув, женщина открыла глаза. — Держать в руках собственного ребенка — это ли не чудо?! И тогда я решила, что отец такого очаровательного малыша просто не может быть плохим. Да что и говорить, ты совершил ужасный поступок, но этот поступок не мог быть мерилом всей твоей сути. Я не осмелилась бы сказать, что ты — ужасный человек. — Диана замолкла, подыскивая подходящие слова. — Я приехала в Лондон, потому что хотела встретить мужчину, которого смогу полюбить. Хоть это и означало, что, по сути, я изменю тебе, меня это не смущало: ты был чем-то нереальным для меня, я и женой себя не чувствовала. А потом я встретила тебя, — продолжала Диана, — и узнала в тебе собственного мужа. Я решила познакомиться с тобой поближе, чтобы убедиться, что наш брак и в самом деле ничего не значит и я могу спокойно пуститься на поиски любви. А когда я узнала тебя получше, — радостно договорила женщина, — то полюбила.

Сент-Обен бережно прикрыл ее плечи одеялом.

— Я по-прежнему не понимаю тебя, — проговорил он.

Возможно, осознав, что в нем больше всего нравится Диане, Джерваз скорее понял бы свою жену. Диана никогда не могла объяснить своих чувств, но на сей раз сделала попытку:

— Знаешь… рядом с тобой я чувствую себя в безопасности. С тобой я обрела уверенность. Я знала, что, полюбив меня, ты уже не разлюбишь. Ты всегда будешь со мной, и я всегда смогу положиться на тебя…

.Взгляд виконта потемнел, и Диана поняла, что он вспоминает происшествие в гостинице на острове Малл и собственный гнев, обуявший его прошлой ночью. Женщина положила руку ему на щеку, ее ладонь щекотали его колючие бакенбарды.

— Каждый человек иногда злится, — сказала она. — И я далеко не святая. Я ненавижу насилие, и я трусиха. Сомневаюсь, что смогла бы убить Везеля ради спасения собственной жизни, но я смогла сделать это, чтобы уберечь от смерти любимого человека. Да, в нашем прошлом были и злость, и насилие, но эти времена прошли. — Женщина судорожно вздохнула, пораженная внезапно пришедшей ей в голову мыслью:

— Мне никогда прежде не приходило в голову, но сейчас вдруг осенило, что, будь я в состоянии начать жизнь сначала и переделать в ней что-то, я бы ни за что не вычеркнула из жизни происшествия на Малле. Если бы не оно, у меня не было бы Джеффри, не было бы тебя… Никто по доброй воле не выберет боль и гнев, но, пережив и то, и другое, я получила любовь и ту жизнь, о которой мечтала с детства. — Она тепло улыбнулась мужу. — Я всегда знала: если ты пустишь меня в этот дом, то не захочешь выпускать.

Сент-Обен потерся щекой о ее руку.

— Надо же, ты читаешь мои мысли и знаешь их лучше, чем я сам.

— Не мысли, Джерваз, не мысли… Я читаю в твоем сердце.

Джерваз задумался.

— Ты опять права, — наконец промолвил он. — Прежде я не понимал, что любовь и страсть — разные вещи. — Виконт задумчиво намотал прядь волос Дианы на палец. — Ты сводила меня с ума. Это пугало меня, потому что я терял над собой власть, я боялся оказаться у тебя под каблуком. И этот страх излился наружу в виде ревности и желания стать твоим… повелителем. — Он откинул волосы жены назад, открывая взору ее гибкую шею. — Твоя красота опасна, Диана. Мужчина в твоем присутствии не в состоянии сохранять рассудок. Несколько месяцев я убеждал себя, что нуждаюсь в тебе лишь потому, что испытываю к тебе физическое влечение. А вместо этого… — Он наклонился, чтобы еще раз поцеловать Диану. — В общем, потом я понял, что меня привлекает в тебе твоя теплота, твоя благословенная теплота, — повторил он, — которая, как огонь жизни, согревает и освещает вечный мрак и холод. Даже сейчас, когда мое желание удовлетворено, я все равно хочу тебя — с каждой минутой все сильнее и сильнее. Я понял наконец, что это не страсть, а любовь.

— Твоя сила и моя теплота, — прошептала Диана, дотрагиваясь до ссадины на ребрах мужа.

Да, Джерваз силен и даже не осознает, что сила — часть его сущности. Но ей-то это было известно, поэтому она и чувствовала себя так уютно в его руках. — Мы спасли друг друга сегодня. Так теперь ты поверишь, что нас соединила сама Судьба? Едва взглянув на тебя в нашу первую встречу, я поняла, что нам суждено быть вместе.

Сент-Обен усмехнулся:

— Может, и впрямь, это все не случайно, так что, пожалуй, я должен поверить тебе. — Помолчав, он добавил серьезным тоном:

— Увидев тебя в Лондоне, я был поражен в самое сердце, но не думал тогда, что это мне дает знак сама Фортуна. Конечно, наша встреча на Малле была случайной, но лишь волей божественного провидения можно объяснить наше знакомство, нашу любовь… Ведь начало было , таким ужасным…

Прижавшись к мужу сильнее, Диана сказала наконец то, что надо было бы сказать в самом начале:

— Ты никогда не должен ревновать меня, Джерваз. Я приехала в Лондон в поисках любимого человека, а познакомившись с тобой, поняла, что этот человек — ты. У меня не было другого мужчины и никогда не будет.

— Знаешь, я поверил в это, — заговорил виконт проникновенным голосом, — и одержимость тобою прошла. Ревность преследовала меня, так как я боялся потерять тебя. Но теперь она ушла, уступив место любви и доверию.

Они еще раз поцеловались, и Диана, устроившись сбоку от Сент-Обена, провела по его груди рукой. Вдруг ей вспомнилась одна вещь:

— Я не поняла, что Везель имел в виду, но он говорил, что собирается уничтожить Уэлсли. — Диана повторила мужу слова французского графа. — По-твоему, это что-нибудь значит? — спросила она.

Виконт молчал, обдумывая ее слова.

— Дело в том, — наконец заговорил он, — что хоть у меня и не было доказательств, я не сомневался, что Везель, известный под кличкой Феникс, был наиболее опасным французским шпионом в Англии. Везель был очень умным, его везде принимали. Вполне возможно, что он плел интриги против Уэлсли — у того сейчас весьма шаткое положение. Впрочем, уверен, что военное дознание оправдает его, и он снова будет командовать войсками, но Везель вполне мог устроить какой-нибудь скандал, который положил бы конец карьере генерала. — И суровым голосом Джерваз добавил:

— Больше он не сможет нам угрожать. — Виконт погладил рукой грудь Дианы. — Похоже, он подслушал наш разговор в Воксхолле тем вечером — вот откуда граф узнал о моей поездке. Но вот кто мог прочитать мои заметки у тебя в доме в тот день, когда я вернулся с континента? У вас нет подозрительных слуг?

Блаженное чувство заполняло Диану. Ей трудно было собраться с мыслями, но она попыталась вспомнить:

— Послушай-ка! У нас есть француженка-кухарка. Вечно она спрашивала о том, что ее не касается, я все никак не могла понять, что ее интересует. Впрочем, с обязанностями кухарки она справлялась отлично.

— Думаю, это и есть ответ на вопрос, — согласился Джерваз, переходя к более смелым ласкам. — Впрочем, это уже не важно: Везель мертв, и ты уедешь из дома на Чарльз-стрит.

Диана слегка передвинулась, чтобы Джервазу было легче ласкать ее.

— Значит ли это, что ты хочешь, чтобы я переселилась к тебе? — спросила она.

— Что за вопрос! — воскликнул виконт. — Вы трое — ты, Джеффри и Эдит — переедете в Сент-Обен-хаус. Пора старому дому привыкать к смеху и жизнерадостным обитателям. — Он улыбнулся. — Полагаю, у лорда Фарнсворта свои планы относительно Мадлен?

Диана рассмеялась:

— Я просто хотела услышать это от тебя. Мне нравилось быть твоей любовницей, но, думаю, еще больше понравится быть женой.

— И мне тоже так кажется, — согласился виконт, голос которого звенел от счастья. — Не хочу больше ни единой ночи проводить без тебя.

Наклонившись к ней, Джерваз припал к ее губам страстным поцелуем, рука его ласкала самое сокровенное ее место. Диана застонала от наслаждения, но отодвинулась от мужа.

— Я хочу кое-что тебе сказать. Рука Джерваза застыла, он вопросительно посмотрел на нее.

— Я… кажется, я опять беременна… Конечно, еще слишком рано говорить об этом с уверенностью… — Она невольно дотронулась до груди, которая стала необычайно чувствительной. — Но такое же ощущение у меня было, когда я ждала Джеффри.

Женщина думала, что муж обрадуется новости, но, к ее удивлению, он нахмурился.

— Прости, пожалуйста, — неуверенно продолжала она. — Думаю, это произошло в ту ночь, когда ты вернулся с континента. Я не ждала тебя и не приготовилась должным образом. Ты огорчен?

— Господи, как я могу быть огорчен?! К тому же мы оба принимали в этом участие. — Он говорил спокойным голосом, но когда дотронулся до щеки Дианы, пальцы его были холодными, и она увидела страх в его глазах. — Ты же говорила, что едва не умерла при родах.

Поняв причину его замешательства, Диана облегченно вздохнула:

— Да, но это оттого, что я была еще слишком юна и неразвита, я все еще росла. Повитуха сказала мне тогда, что уж раз я пережила такие сложные роды, в следующий раз, если, конечно, у меня будет еще ребенок, все пройдет гораздо легче. — Диана взяла мужа за руку. — Обещаю, все будет хорошо.

Сент-Обен глуповато улыбнулся:

— Знаешь, кажется, мне будет труднее переживать твою беременность, чем тебе. Но на этот раз я буду рядом с начала до самого конца.

— Я говорила с врачом Джеффри. Хотела узнать, может ли наш следующий ребенок тоже страдать эпилепсией.

— И что?.. — встревожился виконт.

— Он сказал — возможна, — пожала плечами женщина. — Возможно. Не обязательно, но возможно, — в третий раз повторила она.

Джерваз успокоился:

— Если второй ребенок будет хотя бы наполовину такой же смышленый, как Джеффри, мне все равно — будут у него припадки или нет. Во всяком случае, что бы ни было, мы справимся. — Он говорил все убежденнее:

— Будет хорошо, если на этот раз родится девочка. С лазурно-голубыми глазами. И все мужчины будут очарованы ею.

Диана обвила его шею руками.

— А может, у нее будут серые глаза и, — она усмехнулась, — упрямый нрав. А может, это будут близнецы. Не важно. — Она провела рукой по его восставшей плоти. — Впрочем, сейчас меня больше интересует настоящее, чем будущее. А тебя?

Утром они пришли в детскую — позавтракать вместе с Джеффри. Их сын светился гордостью, словно это он изобрел понятие «семья». Настроение мальчика стало еще лучше, когда он узнал, что скоро станет не самым младшим Брэнделином.

Поскольку в доме Джерваза находилась чуть ли не половина британского правительства, то не составило большого труда объявить всем, что известный французский роялист граф де Везель умер, не перенеся сердечного приступа. Никто не хотел признаваться, что состоял в дружеских отношениях со шпионом.

В секретных коридорах власти все с нескрываемой радостью встретили сообщение о том, что Феникса больше не существует.

Услышав о его кончине, французская кухарка немедленно покинула дом номер 17 по Чарльз-стрит.

Франсис Брэнделин и его друг уехали из Англии, избежав скандала. Его письма о достопримечательностях Греции дышали счастьем.

Поздней осенью Мадлен стала леди Фарнсворт. Церемония бракосочетания была тихой и спокойной. Среди немногочисленных гостей на ней присутствовала виконтесса Сент-Обен. Хоть у леди Фарнсворт и было шумное прошлое, в настоящем она вела себя столь безупречно, что лишь самые отъявленные снобы отказывались принимать ее. Впрочем, Мэдди и Николас не были на них за это в обиде.

Военное дознание оправдало генерала Уэлсли, и он снова был послан на Пиренейский полуостров. После блистательной победы в битве при Талавере в июле 1809 года он получил титул виконта и назвался Веллингтоном.

Джерваз дал Диане полную свободу в переустройстве Сент-Обен-хауса. Первое, что она сделала, — это установила огромную ванну в туалетной комнате при хозяйской спальне.

Спустя несколько месяцев, перебирая книги в библиотеке, Диана случайно наткнулась на стихотворение Джонатана Свифта. Четверостишие было нацарапано на брачном контракте, скрепленном настоятелем собора святого Патрика Свифтом. По иронии судьбы, эти строки так напоминали Диане собственную историю, что она велела выгравировать их на внутренней стороне крышки серебряного ларца, который подарила мужу на их второе совместное Рождество. Четверостишие гласило:

Примечания