Нежно влюбленные

Ни минуты не раздумывая, Диана ринулась в бой:

— А-а-а… — протянула она, — теперь я, кажется, поняла. Какой-то…озорник рассказал вам что-то обо мне, и этого оказалось достаточно, чтобы вы пришли к столь нелепым выводам.

Диана обмахнулась шелковым веером и с серьезным видом промолвила:

— Признаюсь, есть за мной кое-какой грех. Я виновата в том, что ходила в такие места. Видите ли, я выросла в провинции и слышала, что в Лондоне женщины ведут куда более вольный образ жизни. Вот я и решила воспользоваться свободой здешних нравов, чтобы удовлетворить свое любопытство. — Диана глубоко вздохнула и на мгновение опустила длинные ресницы. — Лишь придя на бал, который дают куртизанки, я поняла, что перешагнула черту дозволенного. — Подняв глаза, леди Сент-Обен оглядела присутствующих дам. — Должна признаться еще в одном грехе. Как и всякая порядочная женщина, я очень хотела посмотреть на тех, других женщин — наших соперниц. Уверена, что многие из вас делали то же самое…

Леди Кастельрей — почтенная матрона, у которой был на редкость преданный ей муж, лишь слегка усмехнулась:

— Чего только не делают порядочные женщины! Все эти истории… — Не договорив, леди Кастельрей строго добавила:

— Но все равно, милочка, вы не должны появляться в таких местах.

Диана благодарно взглянула на пожилую даму:

— Вы совершенно правы. Я никогда больше не сделаю этого.

Но тут другая женщина, имени которой Диана не запомнила, громко спросила:

— А вы узнали там кого-нибудь из знатных господ?

Настало время смущаться мужчинам: некоторые из них и правда были на балу. Не отводя глаз от своей инквизиторши, Диана промолвила:

— Боюсь, что я почти не знаю светских господ. Впрочем, мне показалось, что многие мужчины на балу были молодыми холостяками.

По комнате пронесся вздох облегчения.

— Но как вас пустили туда? Вы были там в одиночестве?

— Нет, я ходила туда с кузеном моего мужа. — Диана умоляюще посмотрела на Франсиса, который с удивлением наблюдал за происходящим. — Франсис был против этого похода, но согласился все же пойти со мной, узнав, что я не отступлюсь от своего решения. — Девушка бросила осторожный взгляд на виконта. — Я быстро поняла, что совершила большую глупость, и мы рано ушли. Сент-Обена не было в Лондоне, и, разумеется, он ничего не знал о моей затее. Боюсь, леди Хейкрофт, из-за вас я заслужу неодобрение мужа.

Джерваз с холодной яростью огляделся вокруг, но вдова решила не сдаваться:

— А как насчет фамилии Линдсей? Что это за миссис Линдсей? Думаю, если бы вы были тогда леди Сент-Обен, то, не задумываясь, воспользовались бы , вашим титулом.

Диана рассмеялась, хотя всем видом показала, что немного смущена вопросом:

— Боюсь, вы обо всем догадались. Нам с мужем нравилось… играть в некую игру. Наверняка вам известно, леди Хейкрофт, что любовники нередко… притворяются другими людьми — чтобы получить более острые ощущения.

Большинство слушателей сразу же поняли, о чем говорит леди Сент-Обен, и их лица просветлели, когда они вспомнили прекрасную пору любви.

Тут Диана решила, что настало время использовать самое сильное свое оружие в этой словесной битве:

— Я назвалась фамилий Линдсей, потому что это фамилия моей матери, и она не такая известная, как, например, Брэнделин. Дело в том, что моя мать была единственной дочерью лорда Линдсея, генерала.

Упоминание этого имени произвело эффект разорвавшейся бомбы. Элисдер Линдсей был одним из самых известных воинов своего поколения, он имел королевские награды и погиб, выиграв крупную битву против французов в Семилетней войне. Младший сын древнего рода, он стал живой легендой. Диана бросила быстрый взгляд на своего мужа, но лицо Сент-Обена ничем не выражало удивления. Никому из присутствующих и в голову бы не пришло, что сведения о ее происхождении для него такое же открытие, как и для остальных.

Тут одна из пожилых дам — леди Олифант — заявила:

— А мы, должно быть, с вами родственники, моя милая. Мой кузен женат на женщине из этой ветви Линдсеев. Кем был ваш отец?

— Мой отец — Джеймс Гамильтон, священник из Ланаркшира, — отвечала виконтесса.

Это сообщение вызвало еще больший интерес. Кто-то из мужчин спросил:

— А он не в родстве с герцогом Арранским? Диана робко потупила глаза:

— Вы совершенно правы. Мой отец из младшей ветви Гамильтонов, тех, что жили в Стратхейвене. Миссис Олифант довольно улыбнулась:

— Надо же, Стратхейвен! Думаю, я в молодости встречала вашего отца. Он — такой высокий, темноволосый человек с неистовым взглядом?

Диана кивнула:

— Это похоже на него. К сожалению, я плохо помню Стратхейвен — мы бывали там, когда я была совсем маленькой. А потом у моего отца испортились отношения с семьей. К моему великому сожалению, я не знаю своих двоюродных братьев и сестер.

Кризис миновал. Диана успешно прошла испытание и была принята в круг этих людей. Если бы незамужняя девушка побывала на балу у куртизанок, ее репутация была бы навсегда испорчена. Замужние же дамы обладали большей свободой, поэтому Диане и были прощены ее выходки. Кроме того, многие женщины не любили леди Хейкрофт, и ее откровенные нападки на леди Сент-Обен лишь сыграли последней на руку.

Пока леди Хейкрофт переживала свое поражение, гости разбились на небольшие группки. Женщины собрались вокруг Дианы и принялись задавать ей вопросы о том, что она видела на балу. Их интересовало, правда ли Гарриет Уилсон такая вульгарная, как о ней говорят, что на самом деле происходило на балу и многое-многое другое. Все пришли к выводу, что виконтесса — женщина весьма смелая и решительная, раз не побоялась пойти в такое место.

Диана была рада, когда все напились чаю и она смогла наконец удалиться. Многие из гостей останутся допоздна играть в карты и рассуждать о политике, но она получила возможность собраться с силами у себя в комнате и передохнуть.

Оказавшись в своих покоях, Диана не забыла запереть дверь, опасаясь Везеля, да и любого другого мужчины, который мог бы вообразить, что столь рисковая дама с легкостью согласится на близость. Сняв с себя платье и распустив волосы, Диана легла на кровать, глядя на потолок невидящим взором и размышляя о том, придет ли к ней Джерваз или ей надо самой отправиться к нему.

Было уже за полночь, когда она поняла, что Джерваза ей не дождаться. Он стоял крепко, как древний бастион, а она была нападающей и должна пробить брешь в его укреплениях. Она должна пойти к нему. Надев простой голубой халат, с распущенными волосами, Диана взяла свечу и направилась к потайной двери, ведущей в покои виконта.

Конечно, Джерваз мог запереть дверь, мог уйти из своей комнаты, но почему-то Диана была уверена, что он там и ждет ее. Так оно и было. Джерваз раскинулся в кресле-качалке, положив ноги на невысокую табуретку. Он скинул фрак и в полумраке комнаты четко вырисовывались его широкие плечи в белой рубашке. Но даже мягкий свет свечи не мог скрыть сурового выражения его лица.

Сент-Обен ничуть не удивился, увидев ее.

— Добрый вечер, Диана. Я ждал тебя, — заявил он. — Позволь мне поздравить тебя: ты устроила вечером отличное представление. Уверен, что все рассказы о твоем происхождении не придуманы: ты слишком умна, чтобы плести откровенную ложь. — Его рубашка была расстегнута на груди, и в вороте виднелась густая поросль курчавых волос. — Ну вот еще одна часть мозаики встала на место. Теперь мне понятно, откуда твоя правильная речь и знания. Светские дамы приняли тебя в свой круг, хотя ты вовсе не такая, как они.

Возле кресла на столике стоял наполовину опустошенный графин с бренди, и, плеснув себе в бокал, Джерваз залпом осушил его.

— Знаешь, я не напивался с тех пор, как впервые встретился с тобой.

Только сейчас Диана заметила нехороший блеск в его глазах. Женщина испугалась. За время их знакомства они не раз ссорились, но лишь однажды она видела у него такое выражение — в ту ужасную ночь на острове Малл. Пьяный, он был тогда неуправляем. Теперь он был в таком же состоянии. Могло случиться нечто страшное. Однако Диана знала, что должна говорить: она не могла больше терпеть этой пытки.

Выбрав кресло, стоявшее подальше от виконта, Диана села в него, поставив свечу на небольшой столик. Халат красивыми складками спадал с ее плеч.

— Добрый вечер, Джерваз. Спасибо тебе за то, что ты не выставил меня на посмешище перед своими гостями.

Виконт иронично приподнял темные брови:

— Как я мог это сделать, не выставив дураком себя? Я в жизни такой хитроумной шлюхи не встречал, Диана. Ты так изощренно мне мстишь.

Диана все время повторяла про себя, что должна оставаться такой же спокойной, как и он.

— Я уже говорила тебе, что не собираюсь мстить.

— А я уже говорил, что тебе не верю. — Он посмотрел на свечу сквозь бокал, а потом промолвил, не поднимая глаз:

— Чего ты хочешь, Диана? Почему бы не сказать мне, чтобы покончить с этим нелепым фарсом?

— Чего хочу? — переспросила женщина. — Одного — быть твоей женой.

— А ты и так моя жена, разве не помнишь? В этом-то и заключается проблема.

По голосу Джерваза было слышно, что он едва сдерживает рвущуюся из него ярость, но ему все же удалось взять себя в руки.

— Я хочу, чтобы мы законно разошлись. Не могу сказать, что у меня бездна денег, но ты сможешь вести весьма вольный образ жизни, ни в чем себе не отказывая. Я тебя ограничу лишь в одном: ты не сможешь играть. Надеюсь, ты не опозоришь моего имени, ведь единственный способ приструнить тебя — это убийство. Но, думаю, до этого не дойдет, поэтому я полагаюсь на твое несуществующее чувство долга.

Стараясь не обращать внимания на оскорбления, Диана глубоко вздохнула, прежде чем говорить:

— Мне не нужны твои деньги, и я не хочу жить отдельно от тебя. — Пытаясь вложить в слова всю свою душу, Диана договорила, глядя прямо виконту в глаза:

— Я бы предпочла быть твоей любовницей и чувствовать твою любовь, чем оставаться законной женой, которая навсегда разлучена с тобой.

Сент-Обен вздрогнул.

— Да уж, признаться, дела обстояли куда лучше, пока мы были любовниками. Все было прекрасно — до тех пор, пока ты не объявила, что мы женаты. К сожалению, мы не можем вернуться в то безмятежное состояние, — продолжал виконт. — Если у тебя достаточно ума, то ты примешь мое предложение о раздельном жилье — это самое лучшее, что ты сможешь сделать. Но если ты будешь противиться, я буду настаивать уже не на раздельном жилье, а на разводе. Не сомневаюсь, что смогу без труда доказать твою супружескую неверность, но, думаю, до этого дела лучше не доводить: от этого ни тебе, ни мне, ни Джеффри лучше не будет. Особенно Джеффри.

— Ты не сможешь найти никаких свидетельств, Джерваз. У меня не было другого мужчины — один ты. — Руки Дианы, лежавшие у нее на коленях, были крепко сжаты, ногти от напряжения побелели.

— Что ты говоришь! Да я сегодня утром видел, как ты обнималась с Франсисом у озера. С моим собственным кузеном, в моем доме! И ты хочешь, чтобы я поверил в твою ложь? — Сент-Обен устало откинул назад голову, словно не мог больше удерживать ее.

— Это было дружеское объятие. Почему же ты не поговорил с Франсисом, дорогой муженек? — Ее решимость быть спокойной и сдержанной постепенно улетучивалась.

— Не хочу слышать его признания в том, что вы — любовники. Как бы я ни любил Франсиса, сомневаюсь, что смогу простить его, а я не могу больше терять друзей — у меня их и так немного.

Диана возмущенно всплеснула руками.

— Но почему ты так уверен, что он подтвердит твои подозрения?

Он взглянул прямо ей в глаза:

— Если он не сделает этого, я сочту, что ты сумела уговорить его солгать мне, а это еще хуже.

— Итак, ты уже осудил меня, — устало промолвила Диана. — В твоих глазах я уже проклята.

— Несомненно, — согласился виконт, подливая себе еще бренди. — Увидев тебя впервые, я подумал, что ты похожа на невинного ангела, но теперь-то я понимаю, что ты — настоящее исчадие ада. — Залпом выпив огненной жидкости, Джерваз закашлялся. — Уже в возрасте тринадцати лет я знал, что несу на себе проклятие, но с годами мне стало казаться, что жизнь моя может наладиться. Я начал надеяться, что даже худшие из грешников могут спастись. Но ты была послана из преисподней, чтобы вновь ввергнуть меня в пучину ада. И я… — Его рот скривился. — Как это ни глупо, я… я так хочу тебя, как не хотел ни одной женщины. Несмотря ни на что!

Диана оторопела.

— Спаси тебя Бог, — прошептала женщина, чувствуя, что по ее спине ползет холодок, — ты говоришь в точности как мой отец.

— Это неудивительно. Твой отец был уважаемым человеком и понимал, что женщина — источник зла и страданий. Теперь я склонен думать, что он был прав.

— Прекрати! — вскричала Диана. — Я не могу этого слышать! Что я такого сделала? За что ты презираешь меня? Я сразу не сказала тебе, кто я такая, потому что боялась и хотела получше узнать тебя! Что в этом такого ужасного? У меня и в мыслях не было обидеть тебя, — горячо продолжала женщина. — И почему я прошу у тебя прощения, когда это ты оскорбил меня и наговорил про меня кучу нелепостей?

— Похоже, ни один из нас не в состоянии простить другого, — сухо промолвил виконт. — Ты не можешь простить, что я совершил над тобой насилие, а мне не понять твоей двойственности. И чем больше я смотрю на тебя, тем лучше понимаю, что ты даже с собой не можешь быть честна.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — закричала Диана.

Джерваз с грохотом поставил бокал на стол. Лицо виконта исказилось от боли и, наклонившись вперед, он прошептал:

— Ты… ты повстречала человека, у которого были все основания считать, что женщинам вообще нельзя доверять. И ты соблазнила этого человека, опутала его такой плотной сетью лжи, что он вообразил, будто доверие между мужчинами и женщинами все-таки возможно. А потом, когда этот человек стал абсолютно безоружен перед тобой, ты предала его! — Тяжело дыша, он продолжил, горечь сквозила в каждом его слове:

— Только женщина может так предать. Ни одному мужчине не придет в голову, что можно быть таким изощренным и жестоким предателем, как ты.

— Я не хотела делать тебе больно, — проговорила Диана в ответ. — Я молчала лишь потому, что чем больше проходило времени, тем страшнее мне становилось. Я уже не знала, как открыть правду. Мне было проще предоставить вещам развиваться своим ходом. — Диана задумалась на мгновение, пытаясь передать словами то, что подсказывала ей интуиция. — Мне казалось, что если мы полюбим друг друга, то сможем забыть прошлое, и для нас станут важны лишь наши настоящие чувства. — Женщина всплеснула руками. — Мне и в голову не приходило, что ты подумаешь, будто я хотела отомстить тебе. Да, наверное, я была не права, потому что молчала так долго, но неужели этого нельзя простить?! Я же не совершенство!

Джерваз откинулся на спинку кресла.

— Видишь ли, мне казалось, что ты именно совершенство и есть.

На мгновение Диана замерла, она подумала, что ослышалась.

— Но в этом нет моей вины! — взорвалась она наконец. — Я не виновата в том, что ты там придумал обо мне! Любить — это значит принимать человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками! Почему ты не можешь понять, что я люблю тебя, несмотря ни на что?! Я-то знаю, что ты далек от совершенства, ты можешь быть холодным, подозрительным, злым, но все же я люблю тебя!

— Тем хуже для тебя, Диана, — отвечал Джерваз, подливая себе бренди. — Я никак не мог понять, за что ты полюбила меня. Видит Бог, я не заслуживаю этого, но мне так хотелось верить тебе, а ты… ты была так убедительна. — Отчаянно глядя на нее, виконт продолжил:

— Мне было легче поверить в то, что ты меня обманываешь, чем в твою любовь.

Диана опустила голову. Если он и вправду полагает, что недостоин любви, как она сможет убедить его в своей искренности? Одних слов здесь не хватит.

Сент-Обен устало пожал плечами.

— Ты — существо эмоциональное, — заявил он. — Поэтому неудивительно, что ты веришь в свою собственную ложь. Может, мне следует воспользоваться этим и оставить тебя своей любовницей…

Диана видела, что все его существо дышит страстью, но говорил Джерваз отрешенным голосом.

— Ты — самая прекрасная из женщин, необычно умелая в постели. Ты можешь заставить мужчину забыть о собственной душе. Жаль растрачивать такой талант, тем более что я во много раз переплатил за него… — Он помолчал, дерзко оглядывая ее тело. — Ты была прекрасной любовницей, но, надо признаться, главным в наших отношениях была… постель. Ну, Диана, что скажешь, стоит ли нам продолжать, чтобы еще несколько недель, а то и месяцев я мог наслаждаться твоим дивным телом?

— И ты еще смел говорить, что я могу быть жестокой? Я никогда, ни разу не чувствовала себя шлюхой — до этого момента, когда ты, по сути, предложил мне стать ею! — Диана возмущенно выпрямилась. — Если я и знаю что о жестокости, то этому меня научил ты.

— Ну вот, уже лучше, — одобрительно заметил Сент-Обен. — Теперь у нас не осталось иллюзий. Разве ты только что не говорила мне, что у всех бывают недостатки? Я — подонок, ты — шлюха, хороша парочка, а?

Диана почувствовала, что уже не в состоянии управлять клокотавшим в ней гневом.

— Черт бы тебя побрал! — вскричала она. — Унижай себя, сколько хочешь, но не смей унижать меня! Я не такая, какой ты меня рисуешь! Я старалась простить, хотела дать тебе любовь, но ты… ты этого не стоишь. — Слезы отчаяния потекли по ее лицу. — Вначале я ненавидела тебя. Единственным, кого я ненавидела больше тебя, был сам Бог — за то, что он допускает такие вещи. Но, встретив тебя в Лондоне, я пришла в ужас. Если бы мне не внушили с детства, что жена должна быть покорной своему мужу, если бы я не чувствовала необходимости познакомиться с тобой поближе, то ни за что не позволила бы тебе даже дотронуться до меня! А потом… — продолжала она, — потом я полюбила тебя, несмотря на твое недоверие, несмотря на то что ты пытался сделать меня своей собственностью! — Ее голос сорвался. — А теперь, решив, что недостоин любви, ты разрушил все, что было между нами. Осталась лишь ненависть и винить в этом надо одного тебя, — горько договорила она.

Диана говорила это, понимая, что любовь не угасла в ее сердце, но к любви теперь примешивалась и ненависть.

— Наутро после нашей проклятой свадьбы отец оставил меня, довольный тем, что так выгодно избавился, от обузы. Мне было всего пятнадцать, Джерваз, я была напугана, ты изнасиловал меня! Он бросил меня, не оставив мне ни пенни! Из вещей у меня была лишь та одежда, что была на мне — отец сказал, что теперь муж должен заботиться обо мне. И не окажись жена хозяина гостиницы доброй женщиной, которая приютила меня, дала мне работу на кухне и написала твоему адвокату, одному Господу известно, что произошло бы со мной! — Воспоминания волной накатили на женщину. — Я была еще сущим ребенком, когда настала пора рожать. Я едва не умерла во время родов. Два дня и две ночи я непрерывно кричала — до тех пор, пока у меня были силы кричать.

Начав говорить, Диана уже не могла остановиться, хотя понимала, что словами не передать охватившего ее тогда ужаса:

— Мне не нужно было богатство, меня не волновало положение в обществе, мне не нужна была слава. Больше всего на свете мне хотелось выйти замуж за человека, который любил бы меня, я хотела иметь детей от этого человека, хотела вместе с ним воспитывать их и о них заботиться! — Диана помолчала и горько продолжила:

— И лишь из-за того, что ты напился, ты лишил меня надежды на исполнение моей мечты, лишил меня невинности… И ты бросил меня — ни жену, ни любовницу, запретив даже видеться с тобой. Мне оставалось вести существование старой девы или изменять тебе. И я выбрала второе. Я поехала в Лондон в надежде найти мужчину, который полюбил бы меня, не обращая внимания на мое прошлое. Но сам дьявол подослал меня к тебе, моему мужу, и по иронии судьбы я полюбила тебя.

Диана испытала определенное удовлетворение, заметив, что ее слова, как удары хлыста, ранят виконта; видно было, что он страдает.

— Как будто судьба послала тебе шанс исправить ошибки, — продолжала Диана. — Но никакими деньгами тебе не искупить того, что ты наделал!

— Знаю. Если бы было хоть что-то на свете, что помогло бы мне исправить мои ошибки, я бы непременно постарался сделать это. Ты сердита и имеешь полное право злиться на меня. — Лицо Джерваза скривилось, под светлыми глазами залегли тени. Судорожно вздохнув, он продолжил:

— Но неужели после всего сказанного тобою ты станешь отрицать, что не хочешь отомстить мне?

Его слова охладили ее пыл. Диана обескураженно опустила голову, пытаясь разобраться в охвативших ее чувствах. Может, он был прав, и она, сама того не сознавая, пыталась мстить ему? В жизни ей не приходилось решать столь сложной задачи. Но, покопавшись в своей душе, девушка обнаружила там лишь гнев. Да, она сердилась на Джерваза и на свою мать, а еще больше — на отца. Было там и чувство вины — Диана все время раздумывала, стоило ли везти Джеффри в Лондон, если она намеревалась стать куртизанкой. Но вот чего не было в ее душе — так это желания отомстить своему мужу.

Обретя полную уверенность в этом, Диана подняла голову и спокойно промолвила:

— Все годы до нашей встречи в Лондоне я презирала тебя и не имела ни малейшего желания вновь видеться с тобой. Но… месть я оставила Господу.

Сент-Обен недоверчиво покачал головой: он был в состоянии понять ее гнев, но не верил в то, что Диана только что сказала.

— Знаешь, Диана, правда-то лежит на поверхности, только ты этого никак не поймешь. Ты должна быть мне благодарна за то, что я помогу тебе. Ты ненавидела меня и хотела отомстить. И тебе удалось это.

— Ты не прав, Джерваз. — Диана устало отбросила назад волосы. — Да, я была зла, и лишь теперь я понимаю, насколько зла. Но это лишь часть правды. Хоть я и ненавидела тебя поначалу, потом моя ненависть прошла. Перед Богом клянусь, что никогда не хотела причинить тебе зла. Я хотела, чтобы ты пожалел о содеянном, чтобы тебе стало стыдно, но у меня и в мыслях не было хоть чем-то навредить тебе.

— Ты сама себе противоречишь, Диана. Как же я могу, по-твоему, осознавать, что причинил тебе зло, и не страдать от этого? Ты посеяла семена ненависти, и я всю жизнь буду собирать урожай. — Джерваз на секунду закрыл глаза, а потом посмотрел на жену долгим взглядом. В темной бездне его глаз отражался огонек свечи. — Ты хотела урвать кусок моей плоти, и тебе это удалось. Просто из раны кровь хлещет сильнее, чем ты ожидала.

Диана хотела было возразить, но внезапно осеклась, пораженная его словами. Джерваз был прав: такой человек, как он, не стал бы прятаться от последствий своих поступков. Сильный и честный, он стал бы еще больше страдать, предав собственные идеалы. И несмотря на то что мысль об этом была ненавистна Диане, она призналась себе, что и в самом деле хотела бы, чтобы ее муж ответил за содеянное. Но не слишком сильно страдал бы при этом. А увидев, что он раскаивается, она простила бы его, и они зажили бы счастливо. И Диана втайне испытывала бы удовлетворение от собственного великодушия.

Вместо этого своим поведением она нанесла душе виконта глубокие раны, которые причиняли ему страдания и от которых мучилась сама Диана. Молодая женщина подумала о том, что ей, пожалуй, не стоило покидать Хай-Гор и открывать ящик Пандоры, полный темных тайн и низменных страстей. Однако сейчас поделать с этим ничего нельзя, и ей остается лишь идти вперед. Прошлое и настоящее были невыносимыми, надежда была лишь на будущее.

И вдруг Диану осенило: она поняла, что надо сделать.

— А в чем же твоя правда, Джерваз? — спокойным голосом спросила она. — Кто сумел убедить тебя, что ты недостоин любви? С чего ты решил, что я лгу, а не люблю тебя?

Встав с кресла, Диана шагнула к виконту, внезапно вспомнив, что говорил ей Франсис у озера.

— Может, все дело в твоем отце, который не обращал на тебя внимания и не считал достойным наследником? Или в твоей матери? Ты никогда не говорил о ней. — Голос женщины дрогнул, но она продолжала:

— Моя мать покончила с собой, и я чувствовала себя преданной. Так что же сделала твоя мать? Что ранило тебя так глубоко, что ты решил никогда не доверять женщинам?

Диана протянула было руку к Джервазу, но уронила ее, опасаясь дотрагиваться до виконта.

— Что ужаснуло тебя до такой степени, что ты предпочитаешь выгнать меня, чем любить?

— О Господи, да ты — колдунья! — Сент-Обен отпрянул от женщины, пораженный точностью ее догадок. — До встречи с тобой я любил лишь одну женщину — мою мать, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Меньше, чем ничего. — Закрыв лицо руками, он надрывно продолжал:

— Ах, как бы я хотел, чтобы она покончила с собой. Тогда бы я решил, что справедливость существует.

— Но что же она сделала тебе? — Диана так близко подошла к Джервазу, что подол ее халата касался его ног. — Расскажи мне. Ведь ты только что сам доказал мне, что раны, которые прячут от дневного света, начинают источать яд.

Сент-Обен задыхался, как от быстрого бега.

— Тебе не нужно знать этого, — прошептал он сквозь пальцы. Внезапно тело его сотрясли рыдания. — Господи, Диана… Тебе… не нужно… знать… этого…

Положив ладони на его руки, Диана осторожно развела их в стороны. Джерваз вздрогнул от ее прикосновений, а женщина была поражена, увидев, что щеки его залиты слезами. Он был взрослым человеком, но сейчас выражение его лица было как у обиженного ребенка.

— Господи, Джерваз, скажи, что она сделала тебе? — тихо повторила женщина. — Что могло произойти? Что довело тебя до такого состояния, что ты готов разрушить собственную жизнь?

— Так ты и правда хочешь узнать? — Он резко стряхнул ее руки, стараясь утопить свое отчаяние в гневе. — Что ж, любовница моя, я предупреждал, но ты настаиваешь на том, чтобы заглянуть в самые темные уголки моей души, так что пеняй на себя. — Сент-Обен отвернулся в сторону, а затем, помолчав, хрипло проговорил:

— Первой женщиной, с которой я спал, была моя мать.

Диана в ужасе уставилась на него. Она даже не догадывалась, какая страшная тайна мучила ее мужа, и была потрясена до глубины души.

Начав говорить, виконт уже не мог остановиться, слова так и рвались из него:

— Ты, наверное, считаешь, что изнасиловать можно только женщину? Нет, это не так. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не применяла против меня физической силы. Она сделала все чрезвычайно осторожно, это, видишь ли, развлекло ее на некоторое время. Она была в плохом расположении духа, когда рассталась с очередным любовником. Потому что выпила слишком много вина. Потому что ей и в голову не приходило противиться своим желаниям. — Джерваз яростно замотал головой, словно хотел избавиться от терзающих его воспоминаний. — Мне было всего тринадцать лет. Сначала я даже не понял, в чем дело. Поняв, не мог поверить, что это происходит между мной и моей матерью, а потом тело уже не повиновалось голосу разума, и я не смог остановиться, хотя и осознавал, что происходит нечто чудовищное.

Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.

— Ну, Диана, что скажешь?! — вскричал виконт. — Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!

Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.

— Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест — самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. — Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:

— Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!

Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:

— Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты — почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! — И она умоляюще добавила:

— Не наказывай меня за грех твоей матери.

Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.

— Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. — Его рот скривился. — Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, — повторил Джерваз. — Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. — Плечи Сент-Обена горестно опустились. — Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я — окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.

— Это не правда! — горячо возразила Диана. — Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. — Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.

Она тут же поняла, что совершила непростительную ошибку. От ее прикосновения Сент-Обен немедленно потерял над собой контроль, мышцы его напряглись. Схватив Диану в свои объятия, он больно сжал ее, впился губами в ее губы В его прикосновениях не было ни любви, ни нежности — лишь дикое желание удовлетворить бушующую в нем страсть и на время забыть свои мрачные мысли.

С Дианой на руках он бросился к кровати и рухнул на нее, жадно целуя губы жены. Затем Джерваз рванул полы халата Дианы в стороны, обнажая ее грудь.