Секретный узник

      - Очень многих.
      - Фамилии?
      - Все?
      - Не валяй дурака. Все! - перебил его инспектор. - Кто может подтвердить, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь?
      - Мосье Виктор Леблен, нотариус. Его адрес: Париж, улица Клиши, 29.
      Герберт был готов к подобному вопросу. Мосье Леблен и существовал именно на такой крайний случай. Однако теперь, когда вопрос был задан и оба полицейских буквально впились в Герберта глазами, он помедлил и сделал вид, что раздумывает. - Я бы мог назвать вам и других столь же уважаемых лиц, но боюсь, что это может повредить моей репутации. Все-таки я солидный коммерсант. - Он улыбнулся и довольно нахально подмигнул инспектору.
      - А вы, часом, не контрабандист? - спросил тот, схватывая все на лету.
      - Эх, мосье. Все это, как сказал бессмертный Шекспир, слова, слова, слова... С чем вы меня взяли? С жалкой пачкой франков в портфеле? И уже фальшивомонетчик, контрабандист! Нет, я слишком люблю прекрасную Францию, чтобы поверить в вашу искренность. Ведь вы шутите надо мной, мосье? Не так ли?
      - Птицу видно по полету! - вновь восхитился инспектор. - Стреляный!
      - Доллары. Рейхсмарки, - уточнил штатский.
      - Подлинные доллары и подлинные марки, - возразил Герберт.
      - Предположим, - уступил штатский и вдруг зевнул.
      - Это свободно конвертируемая валюта, - как бы вскользь заметил Герберт.
      - Для чего вам столько наличных денег?
      - Мелкие дорожные расходы, - пренебрежительно махнул рукой Герберт. Терпеть не могу аккредитивов.
      - На вашем пиджаке ярлыки брюссельского портного. Вы уже бывали в Бельгии? - штатский совсем раззевался. Он даже рот рукой прикрыл.
      На этом-то я и погорю, похолодел Герберт, лихорадочно придумывая подходящий ответ. Старая система дала течь.
      Старая система действительно дала течь. Готовясь к переходу границы, Герберт, как правило, надевал одежду, изготовленную в той стране, куда стремился попасть. Если, конечно, у него были там сменные комплекты. Вот и теперь он собирался по приезде в Брюссель забрать в камере хранения портфель с потрепанным барахлом голландского моряка, чтобы переодеться уже в порту. Но сейчас у системы вскрылись ускользнувшие от него, но тем не менее смертельные слабости. Сейчас опережение событий, весьма уместное при успешном переходе границы, грозило ему провалом.
      - Что же вы не отвечаете? - штатский, наконец, перестал зевать.
      - Стараюсь не мешать вам скучать, - учтиво и чуть-чуть нагло улыбнулся Герберт. - Если Французской Республике будет угодно послать запрос по поводу Эриха Шенауэра в Брюссель, то, возможно, в ответе на него будет сказано, что оный Шенауэр больше бельгиец, чем швейцарец. Что вам от меня нужно, наконец? - он проявил явное раздражение. - Я дал вам адрес для справок в Париже, могу дать аналогичные адреса в Лионе, Марселе, Бордо или Перпиньяне. - Он остановился, потому что явно хватил через край. - Если же вас больше интересуют ярлыки на моем пиджаке или метки на кальсонах, то к вашим услугам самые именитые граждане Брюсселя и Льежа. Можете справиться обо мне в Швейцарии. Чего вы хотите, наконец?
      - Швейцарское посольство о вас знает?
      - Не думаю. Я не обращался в посольство. Не ожидал, простите, что мне это может понадобиться. Но как швейцарский гражданин я даже настаиваю теперь на встрече с консулом. Могу ли я сказать ему, в чем меня обвиняют?
      - Благородное негодование разыгрывает, - инспектор сморщил нос и, хитро поблескивая черными маслянистыми глазками, спросил: - Немцы тоже могут дать вам блестящие аттестации?
      - Не ручаюсь, - покачал головой Герберт. - Там, знаете ли, все с ума посходили. Нормальному человеку, вольнолюбивому европейцу стало трудненько... Но, я вижу, у вас начинается та же болезнь.
      - Вы про что это? - брезгливо осведомился штатский.
      - Про наше с вами приятное времяпрепровождение. Никогда, знаете ли, не встречал затруднений со стороны полиции.
      - Глядя на вас, я бы этого не сказал, - усмехнулся инспектор. - У вас все задатки международного афериста.
      - В самом деле? - Герберт выказал преувеличенное удивление. - Вот уж не думал. Ну и глаз у вас, инспектор: что ни выстрел, то наповал! Сначала шпион, теперь - аферист. - Он уже успокоился по поводу этих проклятых брюссельских меток. Допрос шел теперь по нужной колее. На их запрос из Парижа ответят, что мосье Шенауэр, хотя и замешан в биржевых спекуляциях и хорошо известен в игорных домах, является личностью вполне благонадежной. И этим он будет обязан королю рулетки!
      Какой неожиданный поворот, подумал Герберт. Как нельзя зарекаться и с тупым видом твердить избитые истины, годные только для благонравных буржуйских сынков.
      - Ладно, Шенауэр! - комиссар раскурил остывший с краю пепельницы огрызок сигары. - Будь спокоен, мы все проверим. И плохо тебе будет, если ты соврал. Ой, плохо...
      Тип в штатском только шмыгнул носом и молча вышел из комнаты.
      - Скажите, комиссар, - осведомился Герберт. - У вас обычно кормят арестованных?
      - Вам принесут обед, я распоряжусь. Если хотите, можете заказать что-нибудь в ресторане, разумеется за свой счет.
      - Могу я рассчитывать на мои деньги?
      - Разумеется. Мы оплатим ваши расходы из конфискованной суммы.
      - Конфискованной?
      - Подпавшей под арест, - поправился комиссар. - Играете на нашем демократизме? В Германии, небось, с вами так бы не церемонились.
      - Конечно. Именно по этой причине я и порвал всякие связи с Германией. Этот их фюрер мне не очень-то симпатичен, комиссар... А что за кухня в вашем ресторане?
      - Вполне приличная. Сегодня у них заяц с краснокочанной капустой и матлот из угрей.
      - А вина?
      - Рекомендую взять божоле.
      - Обязательно спрошу полбутылки. Не согласитесь ли отобедать вместе?
      - Нет. Благодарю вас.
      - А после окончательного выяснения моей личности и полного восстановления невиновности?
      - Там видно будет, - и он вызвал двух жандармов - отвести Герберта обратно в караулку.
      - Закуривайте, мосье Шенауэр, - предложил на прощание комиссар и протянул Герберту золотистую полированную сигаретницу.
      - А, отпечатки пальцев! - лениво потянулся Герберт. - Это можно. - И добросовестно прижал пятерню к металлическому зеркалу.
      "Вот я и засветился!" - подумал он.
      Глава 35
      СОВЕЩАНИЕ В МИНИСТЕРСТВЕ ЮСТИЦИИ
      Секретное совещание о подготовке показательного процесса над транспортным рабочим и бывшим депутатом рейхстага от запрещенной ныне Коммунистической партии Эрнстом Тельманом близилось к концу. На заключительном заседании, состоявшемся в конференц-зале министерства юстиции, председательствовал министериаль-директор Кроне.
      К р о н е: А сейчас, господа, я считаю целесообразным выслушать компетентное мнение представителя прокуратуры. Мы должны отдавать себе полный отчет в реальных возможностях того или иного государственного института. Отбросив в сторону эмоции, которые могут лишь повредить делу, нам надлежит установить истинную картину того, что происходит и, главное, может произойти. Как показал обмен мнениями, нам вряд ли удастся прийти к единогласию. Но это, полагаю, отнюдь не обязательно. Конечные выводы будут делать лица, наделенные большей властью и, следовательно, обладающие большим кругозором. Нашу же задачу я вижу в том, чтобы дать всестороннее освещение проблемы и, быть может, выработать некоторые рекомендации. Все это, надеюсь, облегчит принятие ответственного решения. Прошу вас, господин доктор Бриннер, ознакомить участников совещания с юридическим аспектом вопроса.
      Б р и н н е р: Господин министериаль-директор, господа! Я уже имел честь сообщить вам, что следствие по делу Тельмана было закончено еще 28 декабря 1934 года. С обвинительным актом вы знакомы, поэтому я ограничусь комментариями о возможном исходе процесса. Как вам известно, господа, Тельману инкриминируются преступления, предусмотренные параграфами 83, 85, 73 имперского свода законов. Максимальное наказание по этим статьям не превышает пятнадцати лет тюремного заключения. И это наилучший исход. Мы не можем не учитывать, что защита противопоставит требованию прокурора свои контрдоводы. Таким образом, вполне вероятно, что Тельман отделается лишь несколькими годами лишения свободы. Если учесть еще и зачет предварительного заключения, то воспитательная и пропагандистская сила такого приговора будет равна нулю. Я представляю себе момент, когда судья объявляет приговор, из которого явствует, что государственному преступнику Тельману остается провести в тюрьме еще каких-нибудь пять-семь лет, после чего он выйдет на свободу... Я разделяю ваше возмущение, господа, такой приговор был бы равнозначен победе Тельмана. Но я вынужден заявить с этой высокой трибуны, что применить смертную казнь или же пожизненное заключение в данном случае юридически невозможно. Улики, которыми располагает обвинение, заключаются преимущественно в печатных статьях и стенографических дубликатах выступлений обвиняемого. Таковы факты, мы обязаны смотреть им в глаза. Какие будут вопросы, господа?
      З и б е р т (от государственной тайной полиции): В какие сроки может быть проведен процесс?
      Б р и н н е р: Процесс можно начать через восемь недель после передачи обвинительного заключения в народный суд. Слушание дела вряд ли займет более двух недель.
      З и б е р т: Итого, будем считать, три месяца... Как это отразится на международной обстановке, которая к тому времени сложится?
      К р о н е: Как вы полагаете, доктор Гизевиус?
      Г и з е в и у с (от министерства внутренних дел): Я внимательно выслушал все мнения, господа, и постепенно пришел к заключению, что от процесса следует отказаться. Особенно убедило меня в этом лаконичное и четкое выступление коллеги Бриннера. Прокуратура проделала титаническую работу и ждет естественного ее завершения. Но что это нам обещает? Вы сами слышали, господа: несколько лет заключения. Озабоченность штурмбанфюрера Зиберта совершенно оправданна. Пять лет тюрьмы для Тельмана не окупят весьма реальных осложнений внешнеполитического и внутреннего характера. На суде вряд ли удастся вскрыть во всей их отвратительной полноте факты подрывной деятельности коммунистов. Более того, может поколебаться мнение о коммунистической опасности, если даже коммунистический лидер отделается пятнадцатью годами. С действительной опасностью разве борются столь либеральными методами? Левые зарубежные круги, безусловно, используют суд для антигерманской пропаганды. Процесс вызовет недовольство не только за рубежом, но и внутри страны, где Тельман еще достаточно популярен среди части рабочих.
      З и б е р т: Среди ничтожной части!
      Г и з е в и у с: Согласен: среди незначительной части. Но мягкий приговор, я уверен, эту незначительную часть увеличит. Люди будут недоумевать: "Неужели это все, что инкриминируется председателю КПГ?"
      З и б е р т: Это говорит не о том, что не нужен процесс, а лишь о том, что непедагогичен мягкий приговор.
      Г и з е в и у с: Позволю себе не согласиться с господином Зибертом. Смертный приговор был бы здесь совершенно неуместен. Коммунисты только и ждут, чтобы зачислить своего лидера в разряд мучеников. Мученики опасны, господа. Избавьте нас от страстей по Тельману! С точки зрения министерства внутренних дел, существуют иные, более приемлемые возможности обезвредить Тельмана. Если называть вещи своими именами, то я могу сказать, что нам не следует подыгрывать противнику. Даже наши враги за границей понимают, что Новая Германия не может позволить себе освободить лидера коммунистов. Смею уверить вас, господа, от нас этого и не ждут. Не будем же дарить им этот процесс в качестве пасхального гостинца.
      К р о н е: Что думает по этому поводу министерство пропаганды?
      Б а й д е (от министерства пропаганды): Вопрос о Тельмане - сложный вопрос. Это дело первостатейной государственной важности. Министериаль-директор Кроне прав, говоря, что мы должны лишь облегчить принятие решения на более высоком уровне. Для вас, господа, не секрет, что окончательное решение примет сам фюрер. Что касается меня, то я целиком согласен с господином Бриннером.
      Х е л л е р (от государственной тайной полиции): Я разделяю мнение господина Гизевиуса. За границей проявляют слишком большой интерес ко всему, что касается лидера КПГ. Процесс над ним только даст лишний повод еврейско-марксистской пропаганде развернуть очередную ожесточенную кампанию против нас. Если юристы не могут обещать нам благоприятное для дела национал-срциализма решение, то мы просто обязаны изыскать другие методы обезвредить Тельмана.
      З и б е р т: Было бы целесообразно передать Тельмана в одно из воспитательных учреждений СС.
      Б а й д е: Мнение это ваше личное, штурмбанфюрер, или же всей тайной полиции? Что думает штандартенфюрер Хеллер?
      Х е л л е р: Это можно было бы рассмотреть, как один из методов, о которых я говорил.
      К р о н е: Какие будут предложения, господа?
      Т а у б е р (от министерства пропаганды): Я стою за немедленное проведение процесса.
      Д и в е р г е (от министерства иностранных дел): Я тоже. Затягивание только сыграло бы на руку врагам рейха.
      К р о н е: Если я вас правильно понял, господин Диверге, то министерство иностранных дел считает, что отсрочка процесса больше вредит внешнеполитическим интересам страны, чем его проведение?
      Д и в е р г е: Да, я так считаю.
      Ф о н Б ю л о в-Ш в а н т е (министерство иностранных дел): Поймите, господа, бесконечное откладывание процесса дает возможность крупным иностранным юристам и авторитетным органам печати, с которыми мы не можем не считаться, лишний раз выступить против нас. Но надо подумать и о том, что этот процесс нам даст. Дело Тельмана, мне кажется, следует разобрать без особого шума. Доктор Бриннер говорил здесь о возможных демаршах защиты. Это обязательно?
      Г р у б е р (от прокуратуры): С защитой нами была проведена определенная работа. Строго конфиденциально могу сообщить, что официальному защитнику Рёттеру было даже дано поручение выяснить, как будет реагировать Тельман, если в ходе процесса представители защиты, так сказать, отойдут от привычных функций.
      З и б е р т: Вот это мы должны приветствовать.
      Г р у б е р: К сожалению, в условиях открытой судебной процедуры подобные мероприятия весьма затруднены, но мы делаем все возможное, чтобы направить процесс в единственно необходимое русло.
      З и б е р т: Стоит ли игра свеч, если прокурор не может потребовать свыше пятнадцати лет.
      Ф о н Б ю л о в-Ш в а н т е: Картина ясна, господа. Процесс обещает нам массу неприятных осложнений. Нужно учесть еще, что, если из-за границы будут приглашены свидетели обвинения, придется дать слово и свидетелям защиты. В итоге нам придется столкнуться с чудовищным разбуханием горы судебных материалов, как это случилось на процессе о поджоге рейхстага. Беглое знакомство с обвинительным актом убеждает меня в том, что вновь повторяется старая ошибка. Свидетели - самое слабое место в следственных материалах. Все эти соображения, господа, вынуждают меня присоединиться к тем из вас, кто стоит за разработку иных, внепроцессуальных мер пресечения. Но они должны последовать немедленно, эти меры, если мы не хотим умножить тот ущерб, который ежедневно наносит нам враждебная пропаганда.
      К р о н е: По этому вопросу я попрошу выступить личного представителя группенфюрера Гейдриха господина Эрхардта.
      Э р х а р д т (от секретной службы): Я с интересом выслушал здесь мнение представителя министерства пропаганды. Не скрою, оно несказанно удивило меня. Не далее как вчера я имел честь присутствовать на одном специальном мероприятии, где, в числе других вождей нации, выступал и министр пропаганды рейхслейтер Геббельс. Он сказал, в частности, что считает процесс против Тельмана в данный момент неуместным. Относительно же обвинительного акта рейхслейтер заявил, что документ не обладает пропагандистской ценностью. И это в то время, господа, когда враги обрушивают на нас потоки враждебной пропаганды. Разрешите кратко охарактеризовать положение. Только за последние шесть недель в Берлин прибыли из-за границы одиннадцать делегаций. Они требуют немедленного освобождения Тельмана. Протесты против затягивания процесса поступают ежедневно. В развязанную коммунистами кампанию втянуты сотни тысяч рабочих, ученые, юристы, пацифистские круги. Наши дипломатические представительства завалены петициями. В адрес заключенного Тельмана прибывают и прибывают пачки писем, телеграмм, продуктовых посылок. Эта пропагандистская волна достигла особой силы, когда в иностранной печати появились ложные измышления о том, что Тельмана якобы подвергали пыткам.
      Б а й д е: Нужно привлечь к суду газету, которая первой напечатала эту наглую ложь.
      Э р х а р д т: Это едва ли возможно. Слух о "страшных гестаповских пытках" пустил сам Тельман. К нему допустили рабочую делегацию из Саарской области. На вопрос о том, как он себя чувствует, Тельман выкрикнул: "Меня избивали!" Когда же охрана, надо прямо сказать, не совсем ловко попыталась замять инцидент, Тельман стал кричать еще громче и застучал кулаками по решетке: "Да, да, они меня избивали и будут избивать!" Можно лишь сожалеть, что даже солидные агентства прессы подхватили эту заведомую ложь. Как видите, господа, наши враги не брезгают ничем. Мне думается, вам будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми высказываниями враждебной печати. Они помогут вам представить себе, как будет встречен за границей и сам процесс. Вот хотя бы выдержка из английской "Ньюс кроникл": "Неслыханным фактом в деле Тельмана является не только длительное тюремное заключение без судебного приговора, но и низкопробная, наглая ложь, с помощью которой пытаются оправдать эту несправедливость..." Я пропускаю отвратительный выпад в адрес нашего фюрера и читаю дальше: "...знают наперед: за судебным разбирательством дела Тельмана на всех его стадиях весь мир будет следить с величайшим интересом и огромным вниманием. Ибо перед глазами всего человечества не только Тельман будет находиться перед судом".
      И это, господа, "Ньюс кроникл", газета, далекая от коммунизма! Но в своей злобной ненависти к национал-социалистской революции плутократы смыкаются с красными. К сожалению, эта статья довольно точно выражает общественное мнение за рубежом, дезориентированное мнение слепых или же оглупленных людей. Так дальше продолжаться не может. Пора положить конец всему этому шуму. Довольно гнусных инсинуаций, хватит драматизировать положение и раздувать непомерно жалкую фигурку того, кто ныне является всего лишь политическим трупом. Я согласен, господа, с прозвучавшими сегодня требованиями положить всему этому конец. И если процесс над Тельманом не принесет нам ничего, кроме вреда, остается только одно: испробовать другие меры. Наиболее конкретно их сформулировал штурмбанфюрер Зиберт. Почему бы нашим доблестным СС и не прийти в трудную минуту на помощь правосудию?.. У меня все.
      К р о н е: Благодарю вас, господин Эрхардт. Мы, безусловно, учтем ваше пожелание при разработке итогового документа. В заключение хочу поблагодарить вас всех, господа, за творческий и конструктивный подход. Напоминаю, что все здесь сказанное не подлежит разглашению. Особо обращаю ваше внимание на обвинительный акт. Здесь следует соблюдать строжайшую секретность. Появление во враждебной печати каких-либо сведений о нем могло бы серьезно повредить проведению процесса, а в случае отмены последнего, и престижу Новой Германии. Еще раз благодарю вас, господа. Завтра, когда будут готовы стенограммы, нам надлежит встретиться снова.
      Глава 36
      ПОДГОТОВКА ПОБЕГА
      Когда Макс вышел из подземки, повалил снег. Небо сразу потемнело. Бело-сизый налет тронул голые ветки деревьев, тротуары и провода. Черные, запорошенные снегом фигуры брели мимо освещенных витрин, печатая оттиски рифленых подошв. Но липучий снег неутомимо замазывал их. Вскоре все оттенки исчезли, очертания расплылись, и пешеходы убеленного города под слепым небом растворились в косо летящем снеге, подобно тому как исчезла в нем неподвижная торговка горячими сосисками и булочками. Но тут зажглись мутные фонари, и Курфюрстендамм совершенно переменилась. Снежинки неистово обрушились на огонь, словно стаи ночных бабочек, а фигуры людей обозначились, как на негативе.
      И первый, кого Макс увидел в этой проявленной толпе, был Шу-Бой.
      - Привет, старый бродяга! - Макс протянул ему обе руки.
      Шу-Бой остановился, прищурился, но тут же радостно заулыбался и стащил с руки перчатку.
      - Как хорошо, что ты жив! - тихо сказал он, и они зашагали рядом.
      - Я слышал, что тебя освободили, - сказал Макс. - Но никак не ожидал увидеть тебя здесь. Ты же вроде уехал куда-то?
      - Уехал! - усмехнулся Шу-Бой.
      Выйдя из лагеря, он действительно уехал в Варнемюнде. Так уходит от облавы подраненный волк, чтобы в дальнем лесу зализать свои раны и собраться с силами. И в глазах его окровавленный снег, на котором корчатся и судорожно вытягивают лапы его собратья... Вместе с ним эсэсовцы схватили в редакции на Шнеллингщтрассе Андриена Туреля и Генри Эрлангера. Но Турель был швейцарский гражданин, и его выпустили, а он с Генри так и остался в подвале "дикого" концлагеря на окраине Берлина. Очнувшись, он увидел, что лежит на черно-красно-золотых знаменах республики. Символика! Кладбищенский юмор СС... Потом их вывели во двор и прогнали сквозь строй. Били плетьми, в которые был вделан свинец. Его трижды провели этим живым коридором. И когда, ослепленного и окровавленного, его бросили на асфальт, он встал на четвереньки, выпрямился и, шатаясь, побрел назад, чтобы самому еще раз пройти через это. Что он хотел доказать этим? И кому?.. А хрупкий Генри не выдержал. Он умер, не приходя в сознание...
      - Ты чего? - осторожно спросил Макс.
      - Так... Кое-что вспомнилось. Как тебе удалось уцелеть?
      - Ушел, - усмехнулся Макс.
      - И как?
      - Как видишь. Хожу по городу. Расскажи мне про себя. Я же совсем потерял тебя из виду. Чем ты жил эти годы?
      - Я все тот же.
      - В этом я и не сомневался... А внешне ты здорово изменился.
      - Вся морда в рубцах, ухо оторвано... Красота! - усмехнулся Шу-Бой.
      - Не беда. Зато тебя труднее будет узнать.
      - Ты же узнал.
      - Я узнал.
      - Мне трудно жить. - Шу-Бой сунул руки в карманы пальто и чуть сгорбился. - Тошно. Но я жду. Свою ненависть я положил на лед... Хорошо, что встретил тебя. Я и стремился в Берлин только затем, чтобы найти своих. Но это оказалось не так просто.
      - Понимаю. Где ты теперь обитаешь?
      - В одной конторе на Николазее... Мне нужно было немножко отлежаться, прийти в себя. И знаешь, что я надумал? Где решил найти спокойный угол? В военном ведомстве! Лучшего места в сегодняшней Германии не сыскать! По крайней мере там меньше соглядатаев, чем где бы то ни было.
      - Боюсь, что ты заблуждаешься.
      - Во всяком случае, они не так наглы.
      - Это может быть. Послушай, ты сознательно не называешь меня по имени?
      - Сознательно. - Шу-Бой придержал Макса за локоть. - Я готовлюсь с того самого дня, как на моих руках умер Генри.
      - Можешь звать меня Максом.
      - Хорошо. Я пока не делаю ничего такого, что требовало бы конспирации. И вообще, не с моими особыми приметами жить под чужим именем. У меня другой план... Мне кажется, нужно забраться в недра системы и скрытно действовать изнутри.
      - Куда же тебе удалось пробраться?
      - Я подался в авиацию, под крыло к Герингу.
      - Ого!
      - Но не думай, что все шло гладко.
      - Гладко ничего не бывает.
      - Примерно год я учился на морского разведчика в летной школе в Варнемюнде. Там было очень трудно и одиноко. Камрады частенько устраивали мне веселую жизнь. Начальство тоже не больно-то жаловало. Я не удивился, когда меня провалили на выпускных экзаменах по высшему пилотажу. Но после "дикого" концлагеря все это солома. Я решил подобраться с другой стороны, благо в моей почтенной семье позаботились обучить меня пяти иностранным языкам. Русский я выучил сам. Меня взяли переводчиком в люфтваффе, но лишь в заштатное подразделение в Шлезвиге. Что и говорить, анкета у меня не из лучших...
      - Там ты и торчишь до сих пор?
      - Нет. В последнее время бурно пошел на повышение.
      - Оценили в тебе полиглота?
      - Держи карман шире. В нашем милом отечестве все строится только на личных связях. Помогли высокопоставленные родственники, - криво улыбнулся Шу-Бой.
      - И это неплохо. - Макс хлопнул его по плечу. - Дай бог им здоровья, все-таки они тебя однажды вырвали из лап СС.
      - Дважды.
      - Что?! Тебя разве еще раз сцапали? Этого я не знал.
      - Да. Не успели освободить, как тут же взяли опять. Но ничего, как-то уладилось...
      - Досталось тебе... Ну, рассказывай же! Прости, что перебил.
      - На этот раз мне помогли связи жены.
      - Ты женат?!
      - Да. И моим брачным свидетелем был Герман Геринг.
      Макс присвистнул и покачал головой.
      - Как тебе удалось?
      - Совершенно случайно, - смущенно вздохнул Шу-Бой. - Мы с тобой дружим с юности, и, поверь мне, все сложилось, как говорят, по воле судьбы... Прошлым летом я познакомился с Либс...
      - Либс? Кто это?
      - Либертас Хаас-Хейе. Ныне Либертас Шульце-Бойзен. Она журналистка и пишет отличные стихи. Кроме того, она внучка князя Филиппа цу Ойленбург унд Хертефельд...
      - Я всегда восхищался тобой. Ты удивительный человек!
      - Ничего ты не понимаешь, - отмахнулся Шу-Бой. - Я узнал, что Либс княжеская внучка, когда мы уже твердо решили пожениться. Вот так! Она смертной ненавистью ненавидит нацизм и... Одним словом, можешь мне поверить, это настоящий товарищ. Между прочим, ее отец заведовал раньше той самой школой прикладного искусства на Принц-Альбрехтштрассе, где Геринг оборудовал теперь камеру пыток. Можешь представить себе, как это способствовало симпатиям профессора Хаас-Хейе к режиму.
      - Знакомство с Герингом на этой почве? - улыбнулся Макс.
      - Нет, - Шу-Бой рассмеялся. - Профессор никакого отношения к Герингу не имеет. Зато его хорошо знает мать Либс, графиня Тора. Она давно в разводе и живет в княжеском имении в Либенберге, что по соседству с геринговским Каринхалль. Поэтому Геринг частенько наезжает в Либенберг послушать ее пение.
      - Сложная цепь.
      - Конечно. Но это не помешало ей сработать. По протекции Геринга меня зачислили в группу заграничной прессы рейхсминистерства гражданской авиации. Пост хотя и невысокий, но перспективный. Мы занимаемся вражескими ВВС.
      - Любопытно. И кто же потенциальный противник?
      - Польша, Англия, Россия, Франция... Весь мир. Война неминуема, и, знаешь, чем скорее, тем лучше. Это будет крах режима, не сомневаюсь. Мы идем к катастрофе.
      - Слушай, Шу-Бой, я спрошу тебя прямо: что ты уже сделал? Ведь я тебя знаю, не такой ты парень, чтобы сидеть сложа руки!
      - Что я сделал? Проявил невиданное рвение по службе. Записался на курсы офицеров запаса. По вечерам зубрю военную и политическую литературу.
      - Один?
      - Нет, со мной Либс. Зайди к нам как-нибудь.
      - Охотно. Куда и когда?
      - Вайцштрассе, 2. В следующую среду вечерком... Возможно, будет еще кое-кто.
      - Так я и подумал. До встречи.
      Они расстались на перекрестке. Макс прибавил шагу, чтобы не опоздать на встречу с Гербертом. Связной наконец-то прибыл в Берлин, ровно на одиннадцать суток позже контрольного срока. Его уже перестали ждать и три дня назад уведомили парижский центр.
      Встреча с Шу-Боем его очень обрадовала. Макс понял, что старый друг затевает большое дело. Надо обязательно доложить руководству о разговоре с Шу-Боем...
      Сильный снегопад мешал вовремя заметить слежку, но шпикам он тоже работу не облегчал. Поэтому Макс, вскочив в первый попавшийся автобус, проехал только две остановки и, не оглядываясь, поспешил затеряться в подворотнях. Теперь, если и была слежка, он наверняка оторвался.
      У зеленной лавки на Гогенцоллерндамм он огляделся. Улица казалась пустынной. Снег залеплял покачивающиеся на ветру фонари. Макс подумал, что в Берлине давно не было такого снегопада. Перейдя на другую сторону улицы, он остановился у мрачного пятиэтажного дома и посмотрел вверх. Глаза слепило, и он никак не мог разглядеть, открыта ли форточка в крайнем верхнем окне. Он приставил к глазам руки на манер бинокля, но мокрые холодные хлопья по-прежнему часто и косо летели вниз, мешая видеть.
      "Вот на таких-то мелочах и заваливаются, - подумал Макс. - Как все надо тысячу раз продумывать".
      Он вошел в подъезд, отряхнул снег и начал медленно подниматься, задерживаясь почти на каждой ступеньке. Все было-тихо. Из какой-то квартиры аппетитно пахло ванилью: видимо, пекли праздничный пирог.
      Герберт уже ожидал его. Они бросились друг к другу, молча обнялись и постояли так с минуту.
      - Смотри, как с меня натекло, - покачал головой Макс, разглядывая мокрые следы на полу.
      - Ерунда, чего там... - махнул рукой Герберт. - Проходи в комнату. Хочешь кофе?
      - А чего-нибудь выпить найдется?
      - Ром.
      - Вот и отлично, гони ром... Ну, что там у тебя приключилось?
      - Засветился я, Макс, вот в чем дело.
      - Где?
      - На бельгийской границе... Пойдем со мной на кухню. Пока сварится кофе, я тебе все расскажу.
      Герберт зажег газ, поставил кофейник и, пока он закипал, коротко поведал, что случилось с ним на границе.
      - Конечно, вся эта липовая проверка их ни в коей мере не удовлетворила, - сказал он, наполняя чашки. - Но они, видимо, поняли, что я не тот, за кем стоит охотиться. Кто их знает, может, они и в самом деле ловили гестаповского агента? Одним словом, не знаю... Ну, отвели меня на границу и передали бельгийцам, а те, видимо, почуяли, что тут не совсем чисто, и уперлись. Не хотят пропустить, и все. Хоть плачь! Требуют визу. Это у швейцарского-то гражданина, путешествующего по Франции. Я, конечно, мог бы заупрямиться, потребовать консула и все такое... - он грустно улыбнулся. - Но, сам понимаешь, не в моих это было интересах. Махнул я на все рукой и решил: пусть делают со мной что хотят. Ночью они отвели меня подальше от контрольно-пропускного пункта и велели идти назад во Францию. Ну, я и перебежал назад. Дело нехитрое.