Глава 19

Я позвонил Сьюзен по телефону-автомату из вестибюля торгового центра. Голос ее прозвучал как-то сонно.

— Я в торговом центре «Нортшор», — сообщил я ей. — Мне просто необходимо, чтобы ты приехала и забрала меня.

— Где моя машина?

— На Мэн-пайк. Цела и невредима. На стоянке возле «Бургер Кинг».

— На Мэн-пайк?

— Мы заберем ее позже. С ней ничего не случится.

— А ты сейчас в торговом центре «Нортшор»?

— Да. Рядом с кинотеатром. В большом тягаче с рефрижератором.

— В тягаче?

— Да.

— Боже мой!

— Я знал, что тебе это понравится.

— Через час подъеду.

Она немного ошиблась в расчетах и появилась через час тридцать пять. Но время никогда не стояло выше Сьюзен, а она сама стоила того, чтобы ее ждать. Напрокат она взяла самую спортивную машину, какую только можно было отыскать. Но красный «мустанг» с белым откидным верхом выглядел откровенно несчастным в эту холодную зимнюю ночь. Сьюзен вышла из машины и направилась ко мне, как по импровизированному подиуму, в свете фар. Серые сапожки и джинсы, шубка из меха серебристой лисицы. Волосы в полном порядке, к макияжу, как обычно, не придраться. Я всегда подозревал: подними ее часа в три ночи секретная полиция, она найдет возможность и накраситься, и причесаться, прежде чем ее поволокут в застенок. Я выкарабкался из тягача и вытянул руки, принимая ее в объятия. Она прильнула ко мне и поцеловала. Мне показалось, что дыхание мое стало глубоким и ровным, а заиндевелые мышцы спины и плеч разогрелись и перестали болеть. Так происходило всякий раз, когда я видел ее.

— В один прекрасный день я грохнусь от блаженства в обморок, — сказал я, зарывшись лицом в ее волосы.

— Угу.

— Ты сделаешь мне искусственное дыхание рот в рот?

— А я чем занимаюсь? — И она еще раз поцеловала меня. — Профилактическое средство. — Ее губы еще касались моих губ. — Ну, что случилось?

И пока мы так и стояли обнявшись, я рассказывал ей.

— Триста килограммов кокаина? — переспросила она, когда я закончил. — Да мы богачи!

— Даже если припрячем немного, чтобы ты могла его нюхать. Грамм кокаина на улицах Бостона стоит сто, сто двадцать долларов, если в него не намешано слишко много какого-нибудь дерьма.

— Хватит на новую машину.

— Угу.

— И что мы будем с этим делать?

— Пока толком не знаю.

— Сдадим в полицию?

— Не сейчас.

— Почему?

— Оставим в качестве заложника.

— Это законно?

— Нет.

Сьюзен потерлась лбом о мой подбородок.

— Я так и подумала.

Мы переложили кокаин из трейлера в багажник «мустанга».

— Неплохой получился заголовок в газете, — мечтательно произнесла Сьюзен. — «Врач-психотерапевт, выпускница Кембриджа, задержана с тремястами килограммами кокаина».

— Скажешь, что была моей рабыней. Любой суд присяжных тебе поверит.

Сьюзен захлопнула багажник.

— А что с тягачом? — спросила она.

— Оставим здесь. Кто-нибудь в конце концов заинтересуется им. Особенно если потеплеет.

Мы сели в «мустанг», Сьюзен — за руль.

— Владельца разыщут? — спросила она.

— Не сомневаюсь, что он зарегистрирован на какое-нибудь подставное лицо.

Сьюзен плавно тронула «мустанг», и мы быстро выехали со стоянки на 128-ю автостраду.

— Хочешь, чтобы машину, багажник которой забит кокаином, остановили за превышение скорости?

— Я иду всего лишь на шестидесяти восьми, — невинно проговорила Сьюзен.

— Знаю. Но меня беспокоит, что произойдет, когда ты включишь вторую передачу.

Сьюзен улыбалась, сбрасывая газ. Я откинул голову на подушечку подголовника.

— К тебе или ко мне? — спросила она.

— Ко мне.

— Устал?

— Жрать хочу зверски. И ломает всего от недостатка кофеина. И шесть дней без сексуального удовлетворения.

— Это все излечимо. Уж поверь мне — доктору медицины.

— К тому же из Гарварда.

— Veritas, — ответила Сьюзен.

Я закрыл глаза — и не то чтобы спал, когда мы неслись по 1-й автостраде, и не то чтобы не спал, когда мы подкатили и остановились в переулке за моим домом, на Мальборо-стрит, где я обычно оставляю машину.

— Мы приехали, — на всякий случай сообщила Сьюзен.

Я достал ключи. Мы поднялись на второй этаж и, открыв двери моей квартиры, вошли внутрь. Я остановился в гостиной и снял куртку. Сьюзен направилась прямиком в спальню. Бросив куртку на диван, я последовал за ней. Она уже разобрала постель. Отстегнув кобуру и положив пистолет в бюро, я разделся и рухнул в кровать.

— Не хочешь рассказать мне перед сном сказку? — спросил я Сьюзен.

— Не сегодня, — ответила она. — Тебе надо выспаться. Но кто знает, что произойдет утром.

Глава 20

Проспал я до половины одиннадцатого утра и тяже учуял запах кофе. Я повернулся в постели и ощутил аромат духов Сьюзен, который источала подушка. Но припомнить, чтобы Сьюзен ложилась в постель, я не мог. Я сел на кровати. Одежда, которую я бросил вчера на пол, исчезла. Встав и потянувшись, выглянул в окно: тонкое покрывало снега на Мальборо-стрит сверкало и переливалось под лучами яркого солнца. Я вошел в гостиную.

Сьюзен бросила на меня взгляд из-за стойки, отгораживавшей комнату от кухни.

— Бог мой, какое бесстыдство! Ты голый!

— Я собрался в душ, а ты просто оказалась в нужное время в нужном месте.

— Бели ты не очень устал, то, может, и побреешься? — Сьюзен что-то взбивала в миске, что — я не видел.

— Постараюсь, — пообещал я и отправился в ванную.

Десять минут спустя я уже сиял чистотой, гладко выбритым подбородком и благоухал одеколоном «Клабмен». Обернув вокруг пояса полотенце, я снова предстал перед Сьюзен.

— Стерильно чист?

— Да.

— И гладко выбрит?

— Да.

— И зубы вычищены?

— Угу.

— Отлично. Тогда, я думаю, сначала займемся любовью, а потом позавтракаем.

— Превосходный план. Но как на него посмотрят твои пациенты?

— Сегодня воскресенье. И никаких пациентов!

— Воскресенье?

Сьюзен кивнула. Она была в джинсах и в толстом просторном белом свитере. На шее поблескивали две золотые цепочки, в мочках ушей — золотые треугольнички сережек, на левом запястье — золотой браслет, маленькая золотая цепочка и золотые часы, на правом — один браслет, белый и массивный.

— Блаженство пеньюара, и поздний кофе, и апельсины, и освещенный солнцем стул... — продекламировал я.

— Элиот? — спросила Сьюзен.

— Стивенс, — ответил я и обнял ее. — И зеленая свобода какаду на коврике.

— Никогда не слышала, чтобы это так называли, — пробормотала Сьюзен, поцеловала меня и, выскользнув из объятий, кивнула головой в сторону спальни с улыбкой, в погоню за которой снялись бы с якорей сотни кораблей.

Завтракать мы сели в полдень, я — в своем бордовом банном халате, Сьюзен — в умопомрачительном желтом шелковом пеньюаре с бордовой оторочкой, который она держала у меня дома. Она испекла маисовый хлеб, мы ели его с медом и запивали черным кофе. Хлеб был еще теплым.

Я поднял чашку кофе, как бокал вина, и снова продекламировал:

— Пришли нарушить святое таинство обряда жертвоприношенья...

— Ты собираешься цитировать это творение целиком?

— Целиком я не знаю.

— Приятная новость! — улыбнулась Сьюзен. — И все же — что ты собираешься делать с кокаином, который лежит в багажнике машины? Если ты помнишь, я взяла ее напрокат.

— Думаю, оставим его там, где лежит. Съездим в Мэн, заберем твою машину, а я поеду на «мустанге» обратно в Уитон.

— Зачем?

— Толком еще не знаю. Но теперь у меня в руках и товар, и парнишка.

— Сын шефа полиции?

— Угу. В худшем случае — припугну его. Он у меня в руках.

— Уверен? Он может все отрицать. Тягач с трейлером в Пибоди, кокаин — у тебя.

— Но мне известно, что взял он товар в «Пенобскот Сифуд Инк.». Я видел того типа, с которым он имел там дело. Если понадобится, начну трясти именно его.

— Почему бы не начать сразу?

— Потому что меня наняли не для того, чтобы я положил конец контрабанде кокаином, а для того, чтобы найти убийцу Вальдеса. Может, мне удастся сделать и то и другое. Может, для того чтобы сделать одно, мне нужно будет сделать и другое. Но убийство произошло в Уитоне, там мне и следует работать.

Сьюзен придвинулась ко мне и нежно поцеловала в губы.

— Что мне в тебе больше всего нравится, так это твое отношение к работе. Ты можешь прикидываться умником, которому наплевать на все правила и законы, но ты очень дорожишь своим словом.

— На свете не так много того, чем стоит дорожить, но этим как раз стоит.

— Постхристианская мораль, — сказала Сьюзен.

— Еще я дорожу тобой, — сказал я.

Она отрезала кусочек маисового хлеба и осторожно переложила его к себе на тарелку. От него поднялось маленькое облачко пара.

— Мной и нами, — проговорила она. — Мы научились дорожить друг другом.

Мы пристально смотрели друг на друга. Нить, соединявшую нас, казалось, можно было потрогать.

— И так будет всю жизнь, — добавил я.

Сьюзен кивнула. Я глотнул кофе, продолжая смотреть на Сьюзен поверх кромки чашки, потом поставил чашку на стол и отрезал еще кусочек хлеба.

Тишина натянулась в пространстве, как натягивается поверхность жидкости в чашке, до краев наполненной кофе: капни одну лишнюю каплю — и потечет ручейком.

Я вздохнул — и расплескал.

Сьюзен улыбнулась.

— Ты собираешься предъявить обвинение главному наркобарону?

— Эстэве? Возможно. И парнишке, вероятно, тоже. И посмотрю, что из этого выйдет.

— А что из этого может выйти?

— Не знаю. Это все равно, что промывать тонны породы в поисках крупинки золота.

— Думаешь, Эстэве это не понравится?

— Как пить дать.

— Тебе помощь понадобится?

— Против банды вооруженных убийц? Шутишь?

— Ты можешь сделать кое-что ради меня? Попроси Хоука поехать вместе с тобой.

— Может быть, чуть попозже. Уж очень мило ты просишь.

Сьюзен улыбнулась.

— Спасибо. Но что-то уж слишком легко ты уступил. Может быть, все будет выглядеть иначе, чем кажется.

— Может быть.

— Но ты его все же попросишь. В любом случае.

— Но не ради себя. Обществу заживется спокойнее, если Хоук будет при деле.

Глава 21

В понедельник утром, еще до ланча, я остановил машину на подъездной дорожке дома Кэролайн Роджерс. Дорожка была расчищена от снега, и от нее к входной двери вела узенькая тропинка, прорезанная в снежных сугробах. Первый этаж двухэтажного особняка был облицован натуральным камнем, второй — обшит красным кедром. Входная дверь выкрашена в зеленый цвет.

Я позвонил. Дверь открыла Кэролайн, одетая и причесанная, с помадой на губах. Никакого заметного следа горечи от недавней утраты. Горе оставляет на лицах людей гораздо меньше меток, чем думается. Те, кого терзает печаль, часто выглядят точно так же, как те, кому переживать не о чем.

— Здравствуйте, миссис Роджерс. — Я слегка склонил голову в поклоне. — Можно войти?

Она улыбнулась и кивнула, отступая в сторону. Я прошел в гостиную, уставленную кленовой мебелью с обивкой из ситца. Где-то в глубине дома работал телевизор.

— Давайте мне вашу куртку, — сказала она.

Я снял куртку и отдал ей. На пистолет в наплечной кобуре она не обратила никакого внимания. При муже-полицейском оружие было для нее не в диковинку.

— Кофе, — сказала она, — как раз готов.

— Спасибо.

Она вышла из гостиной и вернулась через минуту, неся на маленьком подносе сливки, сахар и кофе в белой кружке с большим красным яблоком на боку. Опустив поднос на кофейный столик, Кэролайн жестом пригласила меня занять место на диване. Я сел. Она расправила сзади юбку и села в кресло с подлокотниками напротив меня, сдвинув ноги в кремовых, связанных в резинку гольфах и мягких домашних тапочках. Положила руки на колени. Я отметил, что на пальцах не было никаких колец.

— Как вы?

— Справляюсь, — ответила она.

Я налил в кофе немного сливок, добавил две ложки сахара и размешал. Если сначала положить сахар, вкус будет совсем не тот.

— Как сын?

— С Бретом все в порядке. Они с отцом не были особенно близки.

Я глотнул кофе.

— Без колец, — заметил я.

— Да. Пытаюсь начать новую жизнь. Бейли мне не хватает, но впереди долгая жизнь без него.

— Ваш сын дома?

— Да, в своей комнате.

Я сжал губы, набираясь решимости.

— Он мне нужен, — после некоторой паузы сказал я. — Нужно поговорить с вами обоими.

— О чем?

— Давайте поговорим втроем.

Кэролайн не возражала. Она поднялась, вышла из гостиной и тут же вернулась с Бретом. Сначала он не узнал меня. Он шел за ней с видом ребенка, которому мать сказала, что с ним хочет поговорить какой-то дядя. Но потом он вдруг резко остановился, выпучив на меня глаза, и отшатнулся к матери.

— Да-да, это я. Тот самый тип с Мэн-пайка.

Он начал качать головой, открыл было рот, но тут же закрыл.

— При чем здесь Мэн-пайк? — спросила Кэролайн.

Я смотрел на Брета. Он молчал.

— Брет? — Кэролайн повернулась к нему, ожидая объяснений.

Брет густо покраснел и только глубже засунул руки в карманы бежевого с голубым спортивного костюма, не смея поднять глаз ни на мать, ни на меня.

Кэролайн обратилась ко мне:

— Мистер Спенсер?

Я глубоко вздохнул:

— Несколько дней назад, от нечего делать, я наблюдал за складом Эстэвы. И когда Брет выехал оттуда на большом тягаче без прицепа, я решил проехаться с ним.

Ни Брет, ни его мать не шевельнулись. Круглое, упитанное тело Брета будто пыталось съежиться до невидимых размеров.

— Он доехал до Белфаста, подцепил на рыбном складе рефрижератор и повернул обратно домой. Я отобрал у него его машину, перегнал домой, разгрузил и наткнулся на триста килограммов кокаина.

Кэролайн придвинулась к сыну.

— Брет не знал, — выдохнула она.

Я молчал.

— Он просто выполнял то, что ему велели. Он не знал о том, что в рефрижераторе, — убеждала она то ли меня, то ли сама себя.

Я смотрел на Брета. Кэролайн заговорила на тон выше.

— Он не знал. Он — ребенок. Мальчик на побегушках.

— Я знал, — произнес Брет.

Голова Кэролайн неестественно дернулась в его сторону.

— Мистер Эстэва доверял мне. Он одному мне доверял.

— Брет... — охнула Кэролайн.

— Да. Доверял. А вы украли кокаин, и теперь мистер Эстэва злится на меня.

— Как часто ты возил Эстэве такой груз?

— Это из-за вас он злится. — Брет покраснел еще сильней, говорил он, хрипя и задыхаясь, как астматик. — У меня была хорошая работа, и он доверял мне. Он одному мне доверял ездить за кокаином.

Кэролайн прижала руки ко рту. Она встала перед ним, но заслонить собой всю его раскормленную фигуру не могла.

— Мне не нужен ты, Брет, — сказал я. — Мне нужен Эстэва.

— Нет, — сдавленно выдавил он.

— Да, — сказал я. — И ты можешь мне помочь.

— Нет.

Все шло совсем не по плану. Если у меня когда-нибудь будет время, возможно, мне удастся вспомнить, что именно случалось по плану в моей жизни.

— Он просто выполнял то, что сказал ему босс, — говорила Кэролайн. — Он не знал. Он не несет никакой ответственности. Ему только семнадцать.

— Я знал, — стиснув зубы, прошипел Брет. — Знал. Знал.

— Черт побери, Брет, — Кэролайн тоже зашипела на него. — Помолчи, ради Бога!

— А вы все испортили. Из-за вас мистер Эстэва злится на меня. Теперь он выкинет меня, и это все из-за вас. — Брет не обращал внимания на мать.

— Брет! — крикнула Кэролайн.

Брет развернулся и выскочил из комнаты. Кэролайн застыла на месте, глядя ему вслед.

— Брет, — сипло позвала она, но ответа не последовало. Она посмотрела на меня. — Ему только семнадцать. Вы не можете...

— Я и не собираюсь, — успокоил ее я. — Мне нужен Эстэва.

— Это его первая работа за все время... Школы он не закончил. Он...

Брет ворвался в комнату с пистолетом в руке. Воцарилась тишина.

Это был крупный револьвер с длинным дулом и потускневшим никелевым покрытием. Брет держал его в правой руке перед собой на уровне груди. Было видно, что обращаться с оружием он не привык. Большинство семнадцатилетних пацанов не привыкли обращаться с оружием — и слава Богу. Руку в локте он согнул и прижал к боку, поэтому ему приходилось напрягать запястье чтобы держать пистолет на прицеле. Подавшись в наклоне корпусом вперед и вытянув жирную шею, он навис над ним вопросительным знаком. С дивана я смог разглядеть, что калибр у пистолета больше, чем 38-й, может 44-й.

— Ты, ублюдок, убирайся отсюда. Оставь меня и мою мать в покое, — прохрипел Брет.

— Брет, если тебе раньше стрелять не приходилось, вряд ли ты сможешь попасть в меня.

— Ублюдок, — раздалось в ответ.

— Брет, где ты его взял? — пришла в себя Кэролайн.

Мне этот вопрос не показался таким уж важным.

— Взял, — отрезал Брет. Он продолжал таращить на меня глаза, все больше нависая над пистолетом. Дышал он с присвистом, жирное лицо пламенело от прилива крови.

— Опусти его, сейчас же! — потребовала Кэролайн.

Я незаметно сдвинул ноги под кофейным столиком.

— Ну же, Брет! — Кэролайн строго смотрела на него.

— Это мой пистолет. Что хочу, то и делаю, — сказал он, но уверенности в голосе поубавилось.

— Опусти, — повторила Кэролайн.

Брет отвел от меня взгляд.

— Я жду, — настаивала Кэролайн.

Он опустил пистолет. Она подскочила к сыну и схватилась за ствол. Какое-то мгновение они застыли каждый в своей позе: он — держа пистолет за рукоятку, она — за металл ствола. Потом Брет сдался, и пистолет перешел в руки Кэролайн. Поднявшись, я подошел к ним и забрал пистолет. Брет стоял, потупив глаза и опустив руки.

— Теперь всему конец, — сказал он.

Я посмотрел на оружие. Это был морской кольт с потертой рукояткой из орехового дерева. И не 44-го, а 41-го калибра. Теперь вопрос Кэролайн показался важным и мне.

— Брет, где ты взял пистолет?

Брет еще ниже опустил голову.

— Это пистолет вашего мужа? — спросил я Кэролайн.

— Я его никогда не видела. Все оружие Бейли я сдала сразу после похорон Генри Макинтайру. Я не хотела, чтобы Брет прикасался к нему.

— Он сорок первого калибра. Из сорок первого был убит ваш муж. Это очень редкий калибр.

Я открыл барабан. В нем было четыре патрона.

— Где ты его взял, Брет?

— Нашел, — ответил он, уставившись в пол.

— Что вы сказали? — глаза Кэролайн округлились.

— Я говорю, что, возможно, это тот самый пистолет, из которого убили вашего мужа.

— Это просто смехотворно. Таких в округе найдется тысячи.

— В нашем штате ни одного пистолета сорок первого калибра не зарегистрировано.

— Да, Господи Боже мой, что это доказывает? Брет не мог убить собственного отца.

— Конечно нет. А то, что этот пистолет у него, не служит доказательством того, что это сделал Брет. Но я очень хотел бы знать, где он его взял.

— Нашел, — повторил Брет.

— Где?

— На земле.

— Где на земле? — наступал я на него.

— Возле библиотеки.

— В снегу?

— Угу.

— Тогда почему там, где никель стерся, нет никакой ржавчины?

— Не знаю.

С каждым ответом голос Брета звучал все тише и неувереннее, глаза неотрывно изучали красно-синий плетеный коврик на полу.

— Думаю, ты лжешь, Брет, — сказал я.

— Нет.

— Да. Ты лжешь.

Брет засопел.

— Нет, — прогундосил он, всхлипывая.

— Хватит, — вмешалась Кэролайн. — Это семнадцатилетний ребенок, и я не дам вам мучить его. Он ничего плохого не сделал, а вы обращаетесь с ним, как с преступником.

— Кэролайн, он перевозит кокаин. Он угрожал мне заряженным оружием. И у него пистолет, из которого, возможно, было совершено убийство.

В глазах Кэролайн стали собираться слезы.

— Брет... — простонала она.

— Прости... Прости, мама. Прости меня.

И они оба заплакали, что-то бессвязно бормоча сквозь рыдания.

Я вынул из кольта четыре патрона и опустил их в карман брюк. Сунув пистолет за ремень, подошел к окну и невидящим взглядом уставился на покрытый снегом газон.

Чем дальше, тем интереснее! У меня за плечами истерично рыдает недавно овдовевшая мать и осиротевший сын. Может, на бис мне пристрелить собаку?!

За спиной послышалось:

— Ничего, мой родной. Ничего. Мы все уладим. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Я повернулся. Кэролайн смотрела на меня, неловко обнимая свое невероятно раскормленное чадо.

— Нам нужно это уладить, — сказала она.

— Я знаю. Уладим. Но мы должны знать, что нам нужно улаживать. Брет должен сказать, где он взял ствол.

— Брет, скажи мне, — попросила мать. — Можешь говорить громко. Можешь сказать шепотом. Просто прошепчи мне и все.

Брет покорно кивнул. Она подставила ухо, и он шепнул ей что-то. Она кивнула.

— Хорошо. Теперь я скажу это мистеру Спенсеру. Тоже шепотом.

Она подошла ко мне и прошептала:

— Эстэва.

— Боже мой, — прошептал я в ответ.

Глава 22

Я сидел в машине Лундквиста, стоявшей на площадке за библиотекой. «Кольт» лежал в бумажном пакете на полу «мустанга», припаркованного рядом.

— Нужно провернуть один трюк, — сказал я. — Возможно, что в моих руках пистолет, из которого убили Роджерса. Надо проверить, действительно ли пули, всаженные в Роджерса, выпущены из него.

— Нет проблем.

Стоял великолепный день. Яркое солнце играло лучами на снегу, подтапливая его. С карапузов капало.

— Может быть. Но дело в том, что я не хочу говорить, откуда он у меня.

— Теперь я понял, какого рода проблемы могут возникнуть, — сказал Лундквист.

— Предположим, окажется, что это именно тот пистолет — а я буду очень удивлен, если будет иначе, — и вам захочется узнать, чей он. И если я скажу это, вам захочется узнать, откуда я знаю, что это именно так. А для того, чтобы сказать и это, мне придется рассказывать о вещах, о которых я рассказывать не хочу.

— Но раз мы знаем, что он у вас, то мы можем вроде как и настоять на этом.

— Верно.

— И вы знаете, как мы умеем настаивать, если нам захочется.

— Тоже верно. Но, с другой стороны, о том, что он у меня, вы знаете пока только с моих слов. И если я заберу свои слова обратно, что тогда?

— Тогда, пожалуй, мы могли бы прижать вас немножко.

— Угу.

— Но я так понимаю, вас уже прижимали.

— Угу.

— У вас есть какой-нибудь план?

— Я отдаю вам пушку, вы выясняете, действительно ли Роджерс был убит из нее, и говорите мне. От этого и будем плясать дальше.

— Направление известно?

— Нужно выяснить еще кое-что.

— Что?

Я покачал головой. Лундквист скосил глаза на небольшой скверик перед библиотекой и мягко забарабанил толстыми бледными пальцами по баранке руля.

— Хуже, чем сейчас, уже не будет, — сказал он.

Я вылез из патрульной машины, открыл дверцу своей и, взяв бумажный пакет с пистолетом, вернулся и отдал его Лундквисту. Тот открыл пакет и заглянул внутрь.

— Отпечатки пальцев? — спросил он.

— Нет. Я протер его. Тщательно.

— Отлично!

— Я говорил, что дело не совсем чистое.

— Кажется, мне многое придется придержать при себе.

— Мне тоже, — сказал я и захлопнул дверцу, оставшись снаружи.

Лундквист положил пистолет в бумажном пакете рядом с собой на сиденье, завел машину и тронулся. Проследив взглядом, как он проехал по Норт-стрит до подножия холма и свернул на Мэн, я забрался в «мустанг» обдумать сложившуюся ситуацию.

В том, что баллистическая экспертиза покажет, что Бейли Роджерса убили из этой пушки, я не сомневался. Еще один 41-й калибр в том маленьком мирке, где я кручусь, — это чересчур. А значит, Роджерса убил Эстэва или же заставил сделать это кого-то другого, что доказать будет не так-то просто даже теперь — тут и дураку ясно. Оружие не зарегистрировано, и другого способа повесить его на Эстэву, кроме как с помощью показаний Брета, нет. Рассчитывать на показания Брета нельзя — так вскроется его причастность к грязным делам Эстэвы, — а с этим парень не справится. Я не знаю, с чем он вообще в состоянии справиться. Не выдержит и его мать. Итак, что я имею, покрывая Брета? Обоснованную, но недоказанную уверенность в том, что Роджерса убил Эстэва. Если бы не Брет, у меня было бы обоснованное, но недоказанное подозрение, что Роджерса убил Эстэва. Наверное, я мог бы подловить Эстэву на кокаине, но и тут требуется помощь Брета. А его трогать я не мог. Без показаний Брета Эстэве ничто не грозило.

— Черт возьми! — Я выскочил из машины и бросился в библиотеку.

За конторкой сидела бледная девушка в очках.

— Могу я видеть миссис Роджерс?

— Она в кабинете, — ответила девушка. — За картотекой, слева.

Я прошел в кабинет. Кэролайн Роджерс просматривала за библиотечным столом каталожные карточки. При виде меня у нее округлились глаза.

— Где Брет? — спросил я.

— На работе. Мы подумали, что так будет лучше, — не сидеть, не мучиться мрачными раздумьями.

— Позвонить ему можете?

— Конечно могу. Но зачем?

— Если Эстэве станет известно, что мы знаем про него и про пистолет...

— О Боже, — побледнела она. — Брет ни за что ему не расскажет.

— Давайте позвоним.

Она крутанулась на стуле, взяла телефон на столе позади себя и набрала номер.

— Брета Роджерса, пожалуйста, — попросила она, дождавшись, когда кто-то ответил.

На подставке за столом стояла кофеварка, в одном из кофейников почти вся вода уже выкипела, в кабинете стоял сильный запах жженого кофе.

— Его нет? — спросила Кэролайн. — Вы уверены? Спасибо... — Повесив трубку, она развернулась ко мне. — Сказали, что его нет, что он не приходил на работу.

Она снова подняла трубку и набрала другой номер. Я прошел к кофеварке и снял кофейник с плитки.

— Не отвечает, — сказала Кэролайн. — Я еду домой.

— Я отвезу вас.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Ее пальто висело на вешалке в кабинете. Я подал его ей, и мы вышли из библиотеки.

С визгом колес по мерзлому грунту, я вывел «мустанг» на Норт-стрит. Все десять минут до дома Кэролайн молчала. Мне тоже не о чем было говорить.

Когда она вставляла ключи в замок и открывала дверь, я стоял рядом и проник в дом первым, как только дверь открылась и из нее пахнуло запахом пороха.

В гостиной был все тот же порядок и сплошной ситец, как и вчера, если не считать, что в центре на домотканном коврике лежал вниз лицом Брет Роджерс. На его хлопчатобумажной фланелевой рубашке чернела загустевшая кровь. Я опустился перед ним на колено и потрогал пульс. Пульса не было. Тело уже начало остывать. Я обернулся к Кэролайн. Она стояла в дверном проеме с опущенными руками и безо всякого выражения на мертвенно-бледном лице. Я чуть сдвинулся, пытаясь прикрыть от нее тело мальчика. Колени ее начали подгибаться, она медленно осела на пол и уже сидя закричала. Я подполз к ней на четвереньках и обнял ее. Тело Кэролайн, твердое и жесткое, напоминало плетеный соломенный стул. Гортанный монотонный звук вылетал как бы из самого нутра. Я бессмысленно водил рукой по ее спине. И молчал.

Глава 23

Я проехал восемьдесят миль, разделявшие Уитон и Кембридж, и, когда Сьюзен выходила из кабинета вместе со своим последним пациентом, уже сидел на зеленом кожаном стуле в холле, читал номер «Нью-Йоркера». Увидев меня, она просияла.

Ее последним пациентом оказалась крепко сбитая женщина в хлопчатобумажных штанах и с синим рюкзачком за плечами.

— До свидания, мисс Льюис, — попрощалась с ней Сьюзен. — Увидимся в четверг.

Мисс Льюис кивнула и вышла, не удостоив меня своим вниманием. Закрыв за ней дверь на задвижку, Сьюзен подошла ко мне и уселась на колени.

— Вы обратились по верному адресу, мистер Я постараюсь вам помочь.

Я улыбнулся. Мы поцеловались.

— Диагноз уже поставлен? — спросил я.

— Безумие траханья.

— Отбросим научные термины. Надежда есть?

— Постараемся поддерживать ваше состояние на нынешнем уровне — это лучшее из того, что возможно. Надежд на излечение — никаких.

Я прижался щекой к ее груди — от нее пахло дорогими духами — и ощутил биение ее сердца.

— У тебя все в порядке? — обеспокоенно спросила Сьюзен.

— Не знаю. Надо поесть и поговорить.

— Я обещала поужинать с Пэтти Грейф. Встречаемся в «Харвесте». Может, присоединишься к нам? А потом поговорим.

— Хорошо.

Братл-стрит уже погрузилась в ночную тьму: празднично сияли огромные окна театра «Амери-кен Рэп», матово светили запотевшие глазницы пекаренки, где всегда продавали только что испеченные круассаны. В витринах салона «Крейт энд Баррел» в здании Центра Дизайна мирно уживались разноцветные безделушки и элегантные складные стульчики. Мы свернули во внутренний дворик Центра, где дальний левый угол занимал ресторан.

Мы шли молча, держась за руки. Было холодно, Сьюзен подняла рыжий воротник своей серебристой лисьей шубки. Совершенно невероятным образом смесь аромата духов, вид меха и морозный воздух делал Сьюзен еще более очаровательной.

В «Харвесте» было шумно и тепло. Бар слева заполнили жаждущие новых встреч и знакомств. Из кабинетика у стены нам замахала рукой сногсшибательная блондинка в широкополой серой фетровой шляпе и пальто в черно-белую клетку, наброшенном на плечи.

— Это Пэтти, — сказала Сьюзен.

— Вижу.

Мы пробрались к ней, и Сьюзен представила нас.

— Милый друг? — спросила Пэтти.