– Чего ты все причитаешь, брюзга? – послышался угрожающий, перекрывающий шум шторма голос Коссы.
Гигант мгновенно вскочил.
– Что угодно, капитан? Что я должен делать? Что бы ты ни приказал – все правильно.
– Помогай убирать паруса.
Гуиндаччо, ринувшись исполнять приказание, чуть не свалился в море.
– Выбрать швартовы и шкентеля! – гремел в полумраке голос Коссы.
Как разбушевалось море! Какими бешеными стали волны! Как дико ревел ветер! Корабль трещал; казалось, что он стонет от штормовых ударов.
– Убрать норд-весты, – командовал Косса, хватаясь за мачту, чтобы удержаться на ногах при качке.
В тусклом свете зажженных факелов заметались фигуры людей, бросившихся выполнять приказание. Цепляясь за борта, люди ползком пробирались к мачтам. Дикий вой несся с корабля. Это вопили прикованные в трюме рабы, женщины и мужчины. Страх охватил всех. Никто не помнил подобного шторма.
Яндра, вцепившись в какой-то столб, словно прикованная к нему, лежала на полу большой каюты в носовой части корабля.
Даже мужчины, старые морские волки, которые отдали морю столько лет жизни, растерялись. Каждый стремился ухватиться за что-нибудь: за канат, за борт, за мачту. Многие лежали на палубе, держась за край открытого трюма, из которого неслись страшные, дикие вопли сбившихся в
Раскаты грома раздавались один за другим в темноте ночи, сливаясь с воем гибнущих в трюме рабов и страшным треском, который издавал корабль при каждом ударе огромных волн о борта.
Косса смотрел на волны, окатывающие корабль. «Наверно, все трюмы полны, – думал он. – Сколько людей утонет! И не только груз из ценных, отборных товаров будет смыт, сам корабль может пойти ко дну».
Надо было предпринять что-то для спасения корабля. Но кто сможет сейчас сдвинуться с места? Люди смотрели на небо, с которого продолжал с ужасающей силой низвергаться водопад. Каждый подумал о рабах в трюме – они все захлебнутся.
Откуда-то послышался нежный голос:
– Балтазар!
Это была Яндра.
– Развяжи людей внизу, – умоляла она любовника. – Они утонут.
Косса угрюмо молчал, по сделал попытку подойти к ней поближе.
«Все кончено! – думал он. – Я потеряю все корабли. Ни одного не видно… Надо попытаться спасти хоть этот».
С большой осторожностью он двинулся по палубе, держась за канат. Громовые раскаты не утихали, ветер бушевал с еще большей силой. Беспрерывные вспышки молний превратили ночь в день. Крики и вопли в трюме затихали, это были уже глухие стоны и слабый плач. Те из рабов, что еще были живы, оплакивали умерших и свою судьбу.
– Ради бога, Балтазар! – Снова послышался умоляющий голос Яндры.
Вдруг опять дикие вопли вплелись в страшный громовой раскат. Огромная, как гора, волна налетела на корабль с одного борта и перекатилась через другой, унося с собой около тридцати человек. Корабль трещал. Он то взмывал вверх на пенистом гребне волны, то падал в пропасть и, казалось, разламывался пополам.
Буря бушевала с еще большей силой, ветер порывами налетал на корабль, швырял из стороны в сторону переполненное водой судно.
Коссе удалось наконец добраться до Яндры.
– Балтазар! – взволнованно произнесла девушка. – Все рабы погибли, наверно!
– О чем ты говоришь, Яндра! – закричал Косса. – Корабль тонет! Не знаю, сумеем ли мы сами спастись!
Зловещий сухой треск, донесшийся из глубины корабля, заставил людей замереть.
– О! – испуганно воскликнул Косса. – Пробоина!
Бешено клокоча, с грохотом и свистом вода устремилась в брешь.
– Ах, горе нам! Мы погибли! – послышался жалобный возглас неподалеку от Коссы и Яндры.
Косса нахмурил брови.
– Опять ноешь, Гуиндаччо! Замолчи! Иди за мной!
Косса осторожно подобрался к борту, схватился за железные стойки, к которым была привязана лодка, вскарабкался выше, распутал веревки и спустил лодку на воду. При свете молнии он увидел, что помогает ему Ринери, а Гуиндаччо стоит в стороне на палубе.
– Вас и так двое, – оправдывался он перед Коссой. – Я вам не нужен. Что мне еще сделать?
– Помоги Яндре подойти сюда! – приказал Косса.
Вскоре девушка с помощью трех мужчин спустилась в лодку. Пираты спрыгнули за ней.
– Держитесь крепче! – обратился к спутникам Косса. Потом обернулся к кораблю и закричал: – Эй вы, бродяги, негодяи! Скорее в лодку!
Никто не отвечал.
– Неужели всех смыло?… Эй, босяки! Есть кто-нибудь живой?
Молчание. Только грохот волн. Четыре человека почувствовали, как дрожь пробежала у них по телу.
Пенистые волны с силой прибивали лодку к кораблю.
– Ринери и ты, Гуиндаччо, возьмите каждый по веслу, – приказал Косса.
Он пересадил Яндру на корму, сам сел у руля. Втроем они старались оттолкнуть лодку от корабля. Лодку то возносило на вершину волны, то кидало вниз, и эти взлеты и падения ощущались гораздо сильнее, чем на корабле.
Гигант греб одной рукой, а другой не переставая крестился при каждой вспышке молнии, со страхом поглядывая на тонущий корабль.
Вдруг послышался страшный гул, перекрывший все остальные звуки. Шум воды, с воем ворвавшейся в разбитый корабль, достиг их ушей.
– Боже мой! – запричитал одноглазый гигант, дрожа всем телом и не переставая креститься. – Настал конец света! Спаси пас, господи, и я навсегда брошу это проклятое ремесло!
Волна подняла лодку на огромную высоту, а затем кинула ее в бездну, людей сбросило с мест, лодка чуть не перевернулась.
– Матерь божья, – взывал Гуиндаччо. – Спаси нас! И я стану священником!
Он повернулся к Коссе.
– Дорогой капитан, хороший мой капитан! Дай ты тоже обещание! И мы спасемся! И ты, Ринери, обещай стать священником. Только тогда бог поможет нам.
Косса вспомнил мать, ее беспокойство перед его уходом в это последнее плавание, ее постоянное желание сделать его священнослужителем… Ее мечтой было увидеть сына в сутане.
– Лишь бы мы не утонули, как щенки, а там я готов хоть диаконом стать, – ответил Косса.
* * *
Через сутки после страшной ночи, о которой мы рассказали, в тихое утро, когда солнце озаряло пышную природу, вдали от песчаного берега моря, высоко в горах, четыре человека спали в тени кустарника у какой-то пещеры в скале. Четыре человека: женщина и трое мужчин с измученными лицами, в разорванной, измятой и еще влажной одежде.
Читатель, верно, догадался уже, что это были наш герой, его любовница и двое его сподвижников – те, кому удалось уцелеть при гибели пиратского флота, когда затонули корабли, их экипажи и «пассажиры» – скованные цепями рабы. А вместе с ними и все награбленное добро.
Лодка с потерпевшими кораблекрушение целые сутки носилась по морю. Они были похожи на трупы, когда на утро второго дня сильный толчок вывел их из глубокого оцепенения – лодка села на мель у берега.
– Мы должны спрятаться где-нибудь, – сказал Косса. – Боюсь, что в этих местах нас знают по нашим старым делам. Вспомните, что мы сделали в Равелло и в Позитано. Надо дождаться рассвета, узнать, где вы находимся, и соблюдать осторожность.
Как хотелось его спутникам остаться на песчаном берегу, лечь и выспаться! Но Косса был неумолим. И, несмотря на страшную усталость, они двинулись в горы, и только там, среди дубов и кустарника, заснули мертвым сном.
Вдруг Косса проснулся и вскочил на ноги. Рядом крепко спали его спутники. Нет, ему не показалось. Неподалеку слышалось позвякивание колокольчиков козьего стада, а рядом со спящими стоял какой-то человек и смотрел на них.
Наш герой не выдал своего волнения. Хитрец, он незаметно посмотрел направо, налево, чтобы определить местность, кинул взгляд на берег, на позолоченные солнцем крыши деревенских домиков, на городишки, тонувшие в зелени, на небо, на море. Затем с безразличным видом, хотя по телу у него пробежала дрожь, перевел взгляд на стадо и с деланным спокойствием обратился к пастуху:
– Хороший человек, продай мне ослика. Нам надо как можно скорее быть в Меркато, а жена не может идти.
Он вынул из-за пояса кошелек, достал из него цехин и протянул пастуху. Тот не выразил готовности взять его, и Косса достал еще цехин.
– Вот, даю за твоего дохлого осла два золотых цехина…
Косса тут же разбудил своих спутников, помог Яндре сесть на осла, и все двинулись козьей тропой по направлению к Меркато.
– Знаете, куда мы попали? – заговорил Косса, когда они остались одни. – Куда выкинуло лодку? Рядом с Равелло и Амальфи. Туда, где полгода назад мы ограбили все деревни.
– О-ох! – простонал гигант. – Все пропало! Несдобровать нам! – И начал причитать и ругать себя.
– И чего ты вечно хнычешь, несчастный? – прикрикнул на него Косса. – Мы пойдем не туда, куда я сказал пастуху. Я нарочно сказал, что мы пойдем в Меркато. Мы пойдем в обратную сторону, в Ночеру. Слышишь ты, плачущая богоматерь?
– Дорогой мой капитан, не сердись на меня понапрасну, – сказал Гуиндаччо. – Я только добра хочу, хочу, чтобы ты был осторожнее.
Три дня пришлось потратить путникам, чтобы добраться до Ночеры. Они выбились из сил, так как на пути к Ночере встретили множество препятствии. Им приходилось лавировать между отрядами неаполитанских королевских войск, которые тоже двигались к Ночере или расположились на привал у дороги. В последний день пути Косса и его спутники нагнали группу крестьян, человек пятнадцать, которые следовали за войсками в Ночеру.
Видимо, нашему герою и его спутникам не суждено было войти в город свободными. До Ночеры оставалось не более получаса пути, когда вооруженные дубинками крестьяне неожиданно напали па Балтазара и Гуиндаччо. Напрасно Косса угрожающе размахивал стилетом. Их было слишком много. И все же трое крестьян получили удары стилетом, двое из них упали бездыханными. Но их оставалось еще достаточно! Один крестьянин дубинкой вышиб из рук Коссы стилет. Крестьяне схватили путников, связали и повели в Ночеру. Их доставили к крепостной башне и втолкнули всех четверых в камеру, где и одному-то человеку было тесновато.
– Мы прекрасно устроились! – иронически произнес вечный нытик Гуиндаччо. – И надо же было высадиться именно здесь! Другого места не нашлось, что ли?
– Замолчи ты плакса, мерзкий слизняк, архитрус! – Злобно закричал на него Косса, взбешенный постигшей их неудачей. – Тебя хлебом не корми, дай только поныть. Замолчи наконец, не раздражай меня, а то я тебя пристукну! Глупая ты цикада, безмозглый идиот, разве ночью мы видели, куда выбрасывает лодку? А се выбросило как нарочно туда, где всего лишь несколько месяцев назад мы грабили и убивали! Глупец, слюнтяй, замолчи лучше! Я так зол, что могу ненароком задушить тебя…
И вдруг его слова утонули в страшном грохоте. Стелы крепости содрогнулись.
– Боже мой, – произнес Гуиндаччо, молитвенно вздымая руки. – Ах! Не успел я выполнить своего обета!
Тяжелая рука Коссы опустилась на спину гиганта. Тот упал, треснувшись головой о мраморные плиты. Но тут за стенами крепости раздался новый удар, за ним второй, потом третий…
«Что происходит? – задумался Косса, забыв о повергнутом „драконе“. – Неужели стреляют по крепости? Но ведь город находится в глубине королевства, и, насколько мне известно, войны сейчас нет. Что же это может быть?»
Он вспомнил о королевских войсках, направлявшихся к Ночере, которые они видели по пути, и снова спросил себя: «Что все это значит?»
Воин крепостной стражи, вооруженный копьем, появился в дверях вместе с надзирателем, который запер их в камеру. Надзиратель сделал знак Коссе следовать за ним.
Поднимаясь по лестнице, Косса с удивлением рассматривал богатое убранство крепостных помещений. Ему не приходилось до сих пор видеть такой роскоши. Но вот что-то заставило его вздрогнуть. Проходя мимо какой-то открытой двери, он увидел большую полупустую комнату и страшные предметы в ней: плети с узлами и без узлов, бурдюки с водой, веревки, ложи, острые колья, щипцы, клинья, разные пилы, столы, на которые клали истязуемых, и другие предметы пыток.
Коссу привели в огромный зал, занимавший весь верхний этаж крепости. Оттуда открывался вид на Ночеру.
Грохот не умолкал, удары по крепости не прекращались.
Косса старался разглядеть через окно, что происходит. Он увидел, что город окружен какими-то войсками. Люди стреляли из катапульт – орудий, которые обрушивали на здания огромные камни.
На какой-то миг Косса забыл о положении, в котором он находится, его занимала только одна мысль: что тут происходит? Это не королевские войска! Войско, окружившее город, было местным! Что нее творится? Кого обстреливают?
В глубине зала, в кресле, которое стояло на деревянном помосте высотой около полуметра и напоминало трон, сидел человек лет шестидесяти, с серьезным и строгим лицом. Человек этот устремил на Коссу пронизывающий взгляд, словно изучал его.
– Ты Косса? – коротко спросил он.
Балтазар обратил внимание па то, что все присутствующие опустились на колени. Лишь он один остался стоять, гордый и непреклонный.
– Грабитель Косса? – снова спросил человек.
– Пират, – поправил его Балтазар.
Новый удар по крепости сотряс ее стены. Два огромных камня, разбив окно, влетели в зал. Присутствующие испуганно вздрогнули, и только два человека – Косса и старик – не шелохнулись.
Наш герой сразу оценил обстановку и быстро обдумал план защиты.
– Я причинял зло неверным мусульманам и не раскаиваюсь в этом, – спокойно сказал он.
Один из стоящих па коленях людей тут же опроверг слова Коссы.
– Святейший, – почтительно склонив голову, произнес он, – этот грабитель перерезал множество людей в прибрежных городах и деревнях, в Позитано и Амальфи, в Равелло, а также на Менорке и Мальорке.
«Вот оно что! – подумал Косса. – Все ясно. Это папа! Что-то надо придумать!»
Он лицемерно склонился перед великим понтификом, преемником апостола Петра, наместником бога на земле.
– Святой отец! – с наигранным страданием в голосе произнес он. – Я по неведению совершил зло и готов вернуть людям все, что взял у них, все награбленное добро, заплатить им за каждого погибшего родственника. Если правда, что я, христианин, нанес вред другим христианам, смиренно прошу простить меня. И большей радости, большего счастья не желаю в этом суетном мире. Я хотел бы удалиться от всех дьявольских соблазнов. Я хотел бы стать монахом в монастыре… или священником в городе.
Гул пошел от перешептывания присутствующих. Всем было ясно, что раскаяние грабителя – одно лицемерие. Кто-то даже прервал Коссу и осмелился обратиться к папе:
– Святой отец…
Но он не успел договорить, так как новый залп до самого основания потряс крепость. Камни величиной с апельсин влетели в окна, перебив почти все стекла, и покатились к ногам святейшего, который надеялся, что толстые крепостные стены защитят его. Он сделал знак всем покинуть зал. Остались лишь два вооруженных до зубов стражника и Косса.
Странная, загадочная улыбка сверкнула в глазах святейшего, когда он перевел взгляд на Коссу.
– Все, что ты сказал, – правда? – спросил он.
– Да, святой отец. Я дал богу этот обет несколько дней назад, когда во время шторма мои грешные корабли раскалывались, как ореховые скорлупки. Я поклялся тогда пойти в монахи или стать диаконом, если спасусь. Бог и богоматерь смилостивились надо мной и спасли меня. Я ничего не хочу больше, как только выполнить свою клятву. Предоставьте нам эту возможность, святой отец. Не только мне, но и моим спутникам. Моя сестра и двое друзей вместе со мной каялись и давали такое же обещание. Дайте нам возможность спасти наши души, святой отец, помогите стать монахами или священниками, чтобы в чистой, достойной умиления жизни, которую мы будет вести, осознать всю глубину нашего морального падения, всю греховность нашей прежней жизни.
Святейший с трудом удерживал на губах загадочную улыбку.
– Твое желание будет исполнено. И желание твоих спутников – тоже. Но…
Косса насторожился. «Проклятье… Что готовит этот хитрец? Что он задумал?»
– Я хочу попросить тебя кое о чем до того, как надену на тебя сутану. Помоги мне. Все должны поддерживать главу христианства в борьбе с врагами. Христиане обязаны помогать мне в борьбе с изменниками, которые осмеливаются не только предъявлять разные обвинения мне, но и подло выступают против церкви вообще.
На душе у Коссы стало спокойнее.
– Я готов, святой отец, – произнес он.
Спустившись через некоторое время в камеру, он в первую очередь дал пощечину гиганту, которого увидел плачущим.
– Получай в последний раз! А то через несколько дней я буду ниже тебя. Ты будешь священником, а я диаконом… А теперь все выходите из камеры, вы свободны… – И показал друзьям кошелек, полный золотых неаполитанских реалов.
Что же произошло? О чем просил его папа и на что Косса дал согласие? Кто был этот папа и какие он испытывал затруднения? С чем он вел борьбу?
Чтобы читателям стала ясна обстановка, в которую попал Косса, нам нужно коротко рассказать о тогдашнем главе христианства, великом понтифике, и о том, почему ему понадобилась помощь Коссы.
Речь идет о папе Урбане VI, то есть о первом папе, обосновавшемся в Италии после пресловутого «вавилонского пленения пан», почти столетнего периода, когда папы покинули Рим и обосновались в Авиньоне – провинциальном французском городе, откуда и управляли церковью. [7]
* * *
Седьмого апреля 1378 года, впервые после семидесятишестилетнего перерыва, конклав собрался в Ватикане, чтобы избрать нового папу.
Кардиналов-итальянцев было только четверо. Все остальные были французы, жаждавшие возвратиться в Авиньон и опять жить там в свое удовольствие. Но перед дворцом, где заседал конклав, собрался почти весь Рим. Предполагается, что там было около 20 000 человек – количество по тем временам огромное. Люди шумели, кричали, стучали в двери и стены (врожденная экспансивность итальянцев), взывая к укрывшимся г.о дворце кардиналам.
– Римлянина, римлянина, хотим римлянина… или хотя бы просто итальянца, если уж вы не можете избрать римлянина [52]!
Хотя в большинстве своем кардиналы были французами, единства между ними не существовало. Кардиналы из Южной Франции хотели избрать своего представителя. Северяне им противодействовали. И чтобы победить южан, они вступили в сговор с четырьмя кардиналами-итальянцами и решили избрать временно на папский престол итальянца, архиепископа Бари, Бартоломея Приньяно.
Это и был папа, с которым встретился наш герой в Ночере.
Однако обнародовать результаты выборов кардиналы не осмелились, потому что в день 8 апреля требования римлян стали еще более конкретными.
С улицы неслись возгласы:
– Папа должен быть римлянином! Если этого не будет, мы перебьем всех вас [52, 72, 89]!
Как поступить, чтобы успокоить толпу и не пострадать самим?
Папское облачение силой надели на одного из кардиналов, римлянина (он противился этому, так как боялся, что обман раскроется и толпа расправится с ним), и отворили дворцовые двери перед народом Рима, чтобы люди могли увидеть «избранного папу-римлянина».
– Папа не я! Выбрали не меня! – кричал бледный от страха кардинал Теомбалдески.
Но (к счастью его и Других кардиналов) никто в этой суматохе и шуме не слышал его протеста, так как кардиналы приветственными выкриками и рукоплесканиями заглушали голос кардинала Теомбалдески. И два часа, пока толпа находилась во дворце, страдал ни в чем не повинный человек [80].
Летопись одной из церквей в Меце (Лотарингия) рассказывает, что кардиналы, до того как выбрать Бартоломея Приньяно, договорились с ним, что через несколько дней вновь избранный папа отречется от престола. В награду ему обещали кардинальский сан (он был архиепископом). Папой же они намеревались сделать француза, кардинала из Женевы [22]. Но чтобы спастись от гнева римлян в случае, если обман обнаружатся, кардиналы попрятались в крепостях и замках Рима и показались только тогда, когда страсти улеглись.
Убедившись, что в городе воцарилось спокойствие, кардиналы произвели церемонию возведения на престол архиепископа Бартоломея, который принял имя Урбана VI.
Очень скоро кардиналы увидели, что ошиблись, избрав его папой, хотя бы и на время.
Урбан VI был человеком властным, строгим церковником, твердым в выполнении своих решений.
Так, он решил остаться в Италии, тогда как кардиналы горели желанием вернуться во Францию. Кроме того, они узнали, что папа намеревается запретить симонию (а она приносила кардиналам огромные богатства).
Урбан VI видел, что вся святая коллегия настроена против него, и, чтобы обеспечить себе безопасность, удостоил кардинальского звания многих преданных архиепископов.
Урбан VI был очень невоздержан на язык и однажды публично назвал кардинала Орсини, знатного римлянина, дураком.
Через некоторое время кардиналы собрались в местечке Анани. Избрание папы было там провозглашено незаконным, как совершенное под давлением римлян. К Урбану направили посланцев, которые должны были передать ему следующее: «Мы согласны, чтобы ты продолжал управлять церковью. Но мы решили дать тебе опекуна, он поможет тебе держаться па посту, занимать который твоя грубость и сама твоя природа тебе не позволяют».
Архиепископ Фома Ачеррский говорит об этом в своем произведении «Об избрании папой Урбана VI» [75].
Кардиналы наняли гасконские, английские и иаваррские войска и послали их против сторонников папы. Началась страшная резня по всей Италии. Восставшие жители Рима убивали всех иностранцев, считая их ставленниками кардиналов.
Папа Урбан VI осуществил свой план: он назначил двадцать девять новых кардиналов. Мятежные кардиналы – испанец, несколько итальянцев и французы – собрали конклав, объявили Урбана самозванцем, предали его анафеме и избрали папой Роберта Женевского, пресловутого бандита и убийцу, который, будучи еще папским легатом, вырезал все население Чезены [76].
Так в Европе стало два папы. Урбана признавали большинство государств Италии и Германии, Англия, Венгрия и Польша. Другой папа признавался Францией, Шотландией, Неаполитанским королевством, Савойей и Испанией.
В последующий год оба папы поочередно проклинали друг друга. Каждый старался рассказать во всеуслышание о грязных и скандальных делах другого. Повсеместно происходили странные вещи: в каждом епископате было два епископа – один назначенный одним папой, другой – другим; в каждом монастыре – два настоятеля; на каждом доходном церковном посту – два высокопоставленных лица. Особенно удивительным было то, что ни один из них не был порядочным человеком. Низкими и распущенными были люди, назначенные напой Климентом VII (бывшим кардиналом Робертом Женевским, который имел резиденцию в Авиньоне), и трижды ничтожнейшими и мерзкими были ставленники Урбана VI, прибывавшие на места из Рима [66].
«Оба папских двора достигли последней степени разложения, – пишет один церковный историк. – Разложение было настолько очевидным, что даже оба папы это поняли. И решили, что единственным средством для них избежать позора – это не сдаваться. Все самые гнусные и страшные формы тирании, все самые отвратительные и недостойные способы ее проявления использовались обоими папами – ложь, коварство, вероломство. Народ потерял уважение к духовенству, оно перестало оказывать на него влияние» [87].
«В этой страшной борьбе, – пишет биограф Климента VII, – людям угрожала потеря не только тела, по и души». Каждая из сторон, добившись временного превосходства, жестоко расправлялась с противником – людей сжигали, отрубали им головы, уничтожали любыми средствами. Вся Папская область – окрестности Рима я графство Анкона – стала огромным полем сражения и взаимного истребления. Войска враждующих пап грабили церкви и монастыри противной стороны, а затем разрушали или сжигали их. Только я разговору было, что о грабежах, насилии, убийствах, чинимых сторонниками каждого из пап. Повсюду царили страх и смута.
Вызывает удивление то, что многие достойные уважения лица, люди честные и добропорядочные, поддерживали того или другого папу и фанатично служили ему. Так же поступали и люди, признанные тогда «святыми».
Сторонниками Климента VII, противника Урбана VI, были блаженный Петр Люксембургский и святой Викентий (Ферье). Клименту и его наследнику так же преданно служила и «святая» Кодетта, которую за это после ее смерти почти сто лет не признавали «святой» и канонизировали лишь при папе Пии VI.
Имел сторонником среди «снятых» и Урбан VI. Это были Петр Арагонский и Екатерина Сиенская. Эта «святая», о которой мы уже упоминали (она организовала возвращение папы Григория из Франции в Италию), горячо поддерживала Урбана VI, папу, с которым наш герой встретился в Ночере. Она во всеуслышание заявляла, что кардиналы, которые выбрали Роберта, не люди, а дьяволы во плоти. И будоражила этими словами народ [16].
Екатерина Сиенская встретилась с Урбаном VI и посоветовала ему объявить крестовый поход против «псевдопапы», «папы-антихриста».
Урбан VI внял совету «святой» и объявил крестовый поход против Климента VII и его сторонников, против всех тех, кто помогал Клименту спасаться от гнева и мести «действительного папы» и верил в законность его избрания. Каждый восторженный и верный сторонник «действительного папы» мог получить в награду индульгенцию – торжественное отпущение грехов церковью от имени папы, любых грехов или даже преступлений, совершенных человеком в прошлом.
В одной из булл от 1378 года Урбана VI говорится: «Жестокий и губительный недуг переживает церковь, потому что еесобственные сыны разрывают ей грудь змеиными зубами».
Война разгоралась. Так как неаполитанская королева Иоанна присоединилась к антипапе, Урбан VI провозгласил ей анафему и низложение. В 1380 году папа усилил проклятия и угрозы. В булле от 21 апреля Урбан назвал королеву «дочерью несправедливости и греха» (а прежде он был ее верным подданным и даже восхвалял ее). Он объявил ее также раскольницей, еретичкой, ответственной за заговор против пего, соучастницей преступного оскорбления его почтенной персоны. Он забрал у нее королевство, все ее состояние и имущество, «так как она, – объявил папский указ, – покрыла себя позором, пошла на страшные преступления и подлость». Отобрав у Иоанны королевство, он объявил ее подданных свободными от присяги подчиняться ей. «Запрещаю каждому, – говорилось в булле, – подчиняться правительнице, так непристойно себя ведущей. Тот, кто будет платить ей налог, будет проклят, и его постигнет та же участь, что и эту недостойную женщину» [74].
Низвергнуть какого-либо правителя – дело не легкое, для Этого нужно войско. Урбану необходим был правитель, который пошел бы войной на Иоанну. Найти такого папе Урбану помогла «святая» Екатерина Сиенская. Она поехала в Венгрию и убедила венгерского короля оставить на время турков (которые угрожали безопасности его страны) и двинуться с войсками в Италию, чтобы нанести удар по христианской королеве, объявленной папой вне закона. Король Венгрии был стар. Но он отправил во главе войска своего племянника Карла Дураццо. Деньги на этот «крестовый поход» дал папа. Он получил их от распродажи имущества, принадлежавшего церкви, и больших налогов на духовенство.
Он продавал самые пенные вещи: чаши для причастия, подносы, кресты и изображения святых. Все золото, которое было в церквах, он перелил в монеты. Деньги эти были разделены им на две части. Одну часть он взял себе на «жизнь», другую преподнес Карлу Дураццо, выступившему против Иоанны.
Им посчастливилось. Победили папа Урбан и Карл Дураццо. Сначала был захвачен в плен муж королевы, а потом и она сама попала в руки противника.
Урбан VI бросил ее в тюрьму и приказал задушить. Так и сделали. А неаполитанским королем был провозглашен Карл Дураццо.
Взаимопонимание и хорошие отношения между королем и папой продолжались очень недолго. Папа Урбан VI после достигнутого успеха решил, что он как соучастник, который так помог Карлу, имеет право на свою долю трофеев. Он задумал выдвинуть своего племянника Франческо Приньяно. Это выдвижение предполагалось осуществить за счет Карла. Приньяно должен был стать герцогом Капуи и Амальфи, маркизом Ночеры и так далее. Урбан заставил всех своих кардиналов отправиться вместе с ним в Неаполь. Новоиспеченный король, переодетый в платье диакона, пешим встретил его, взял за повод лошадь папы и повел по городу.
– Я сделал тебя королем, – начал Урбан, когда они прибыли во дворец и остались одни. – А теперь ты сделай моего племянника вельможей в твоем королевстве. Уступи ему Капую, Амальфи, Ночеру и еще два-три города.
Карл побледнел.
– Если я отдам все это, что же мне останется? – спросил он.
– Отдашь или нет?
– Я не могу разобщать королевство.
– В таком случае я совсем отстраню тебя [74]!
Племянник папы Урбана VI, пресловутый Приньяно, по свидетельству летописца-современника, был человеком пустым и ленивым, занятым только развлечениями, кутежами и распутством.
Удобно устроившись во дворце Карла, он выкрал монахиню из монастыря святой Клары и привел ее к себе.
– Святой отец! – запротестовал Карл. – Что же это вытворяет ваш племянник?
– А-а! – понимающе произнес папа. – Ну, он еще молод, ему трудно сдержать свои страсти! – оправдывал он племянника [78].
Итак, смягчающим обстоятельством для человека, который не может сдержать своих порывов и крадет женщин, служит молодость! Но, как сообщает современник Приньяно Дитрих фон Ним, племяннику папы в то время было сорок лет!
Итак, Урбан VI прочно обосновался в Неаполитанском королевстве, и до Карла дошли возмутившие его слухи, что папа, живя в Ночере, оговаривается не только с его противниками, но совращает и его друзей.