Из старых записных книжек (1924-1947)

      - Неужто сам?
      - Сам! Видел своими глазами...
      - А что на столе?
      - Вот этого нам не показали...
      * * *
      На даче дети трех-четырех лет играют в магазин.
      - Дайте мне, пожалуйста, сахарного песка.
      - У нас нет сахарного песка.
      - Тогда дайте - жирного.
      - У нас жирного нет. У нас только один сорт.
      - Дайте тогда один сорт.
      - Дайте килограмм блюдечков.
      * * *
      Добрая гегелевская старуха, которая говорила:
      - Ну, что ж, что плохая погода. Все лучше, чем если бы совсем никакой не было.
      * * *
      Что есть Бог?
      Алкоран{307} отвечает:
      - Бог есть Бог.
      * * *
      Иринке четыре года. Ее спрашивают:
      - Ты откуда?
      - На рынок ходила.
      - Что купила?
      - Капусту.
      - Много?
      - Два кило пять копеек.
      * * *
      Я рассказывал Иринке про какую-то девочку - какая она была добрая, умная, веселая.
      - А какого она была личика?
      * * *
      К А.Н.Толстому пришел переводчик Н. Говорит:
      - Что за страна, что за люди! Ехал сегодня в трамвае - унылые, испуганные физиономии, ни шутки, ни смеха, ни веселого слова!
      - Не знаю, - отвечает Алексей Николаевич. - Не замечал. Наоборот, всегда видел веселые, довольные лица, всюду смех, улыбки, оживление...
      Помолчал и добавил:
      - Так и передайте.
      * * *
      Суворов очень верно заметил:
      - Трусы жестокосерды.
      * * *
      - Война будет?
      - Боюсь, будет. Сену с огнем не улежаться.
      * * *
      Киноартистка Зоя Федорова приехала в Одессу лечиться. Принимала морские ванны. Ее соседкой по ванне оказалась полная молодая дама, потомственная одесситка. Она долго, прищурившись, смотрела на Федорову, наконец говорит:
      - Скажите, я не ошибаюсь, вы, кажется, актриса?
      - Да, актриса.
      - Я долго не могла вспомнить. А когда вы разделись, я мгновенно вас узнала.
      Потом говорит:
      - Можно вам задать вопрос?
      - Прошу вас.
      - Сколько вы имеете со своей профессии?
      - Достаточно.
      - Тысячу имеете?
      - Да.
      - Знаете, простите меня, но все-таки на вашем месте я бы не стала трудиться за такие деньги. Я знаю, что это за профессия. Я на ВУФКУ снималась. Вот еще: глаза портить! Мы с мужем сходим утром на колхозный базар, продадим немного яичек, немного молока и имеем ту же тысячу.
      Помолчала и говорит:
      - Я никому не сказала бы. Но вам, как актрисе, я могу сказать: мы не колхозники.
      Рассказывая о своем красавце муже, разоткровенничалась еще больше:
      - Тело у него гладкое, белое, как плюш. Вы представляете? Я часто лежу около него и говорю: "Беня! Кто из нас девушка - ты или я?"
      * * *
      - День лафовый.
      * * *
      - Автомобильное сопрано.
      * * *
      Одесса. Подрались детдомовцы.
      - Ты что горловишь, паразит советской власти?!
      * * *
      Рассказывают, будто одесский режиссер Билинский, поставив неважную картину "Казнь", признанную, однако, в местных кругах гениальной, послал телеграмму в Москву Эйзенштейну:
      "Поставил казнь иду на вы".
      Эйзенштейн будто бы ответил ему - тоже телеграммой:
      "Идите вы".
      * * *
      - Работаешь много?
      - Сморкнуться некогда.
      * * *
      - Во весь мах.
      * * *
      На Одесской кинофабрике работал легендарный администратор Исай Исаевич. Когда ему сказали, что для фильма "Медвежья свадьба" нужно достать живого медведя, он обиделся и ответил:
      - Я имел свою свадьбу еще в мирное время и, слава богу, никаких медведей не требовалось.
      Он же, составляя расходную смету по литературному сценарию, прочел:
      "Небо покрыто черными плащами туч..."
      - Черт подери, сколько же нужно плащей! - воскликнул он. - А в крайнем случае рогожными мешками обойтись нельзя?
      * * *
      Гнусноватая персидская поговорка:
      "Будь смелым, но не слишком".
      * * *
      На школьном вечере. На сцене маленькие девочки пляшут "русскую". Внезапно одна из балерин останавливается и, показав пальцем в зрительный зал, говорит:
      - Георгий Иванович, Ишимов все время дразнится!
      * * *
      Гостила у нас Иринка (4 г. 10 м.). Я спрашиваю:
      - Ты когда к нам опять приедешь?
      - Не знаю, дядя Ленечка. Может быть, я к вам совсем не приеду.
      - Почему?
      - Меня мама не берет.
      - Ну, хочешь, я приеду и возьму тебя.
      Кокетливо:
      - А я не возьмусь.
      - Ах, так?!
      - Возьмусь, возьмусь!
      * * *
      Ей же кто-то рассказал о двух девочках, сгоревших на школьной елке. Она пересказала мне эту историю и говорит:
      - Как жалко? Правда?
      Потом вздохнула и говорит:
      - Поживешь, поживешь и опять...
      - Что опять?
      - Опять не живешь.
      * * *
      Святой Алексий митрополит Московский, именем которого я окрещен, пришел, по преданию, в Нижний Новгород - больной, плохо одетый. Его нигде не приняли, не дали ночлега. И он будто бы сказал:
      - Город каменный, люди железные!
      * * *
      Купил на барахолке старый холмушинский "Толкователь снов". Слова там по алфавиту. Первое слово - "Авктор" (то есть автор, писатель):
      "Авктора видеть во сне худо".
      * * *
      Мама рассказывает, что у дедушки Василия был приказчик, который писал романы из великосветской жизни. В одном из этих романов давалось описание бала:
      "Комнаты были спрыснуты одеколоном".
      * * *
      Когда мы ругаем радио, звуковое кино (а я - еще и электрический локомотив), в нас говорит, во-первых, консерватизм, а во-вторых, несовершенство технической новинки. Пушкин неодобрительно относился к идее постройки железной дороги в России. А вот что писал в 1843 году Гейне:
      "Небесные силы подарили нам еще более ужасное художественное наслаждение. Я имею в виду фортепиано, от которого сейчас уже некуда скрыться, так как его звуки слышатся во всех домах, в любом обществе, днем и ночью... Распространение игры на фортепиано и триумфальные поездки пианистов-виртуозов весьма показательны для нашего времени и ясно свидетельствуют о победе машины над духом!"
      Как это чудовищно несправедливо, до смешного пристрастно и - как понятно!
      * * *
      В двадцатых годах директором Института сценических искусств, где учился покойный Жора Ионин, была некая Легран. Японец ее ненавидел, как до этого ненавидел нашего шкидского президента Викниксора, а позже своего театрального руководителя, режиссера Вивьена ("Вивьен оказался вторым Викниксором", - писал он мне).
      Язык у Японца был - не приведи бог. Он преследовал эту Легран, устраивал обструкции, издевался над ней как только мог.
      Легран читала у них обществоведение. Однажды во время лекции Ионин перебивает ее, просит разрешения задать вопрос.
      - Да, прошу вас.
      - Скажите, пожалуйста, такая-то и такая-то (скажем, Екатерина Степановна), не можете ли вы напомнить мне, что сказал Владимир Ильич Ленин о Легран?
      - Ионин, будьте любезны дурака не валять. Сядьте.
      - Нет, я вас прошу ответить.
      - А я вас прошу сесть.
      - Интересно! Значит, вы, преподаватель, не знаете Ленина!
      - Ионин... в конце концов... я буду ставить вопрос...
      - А я вам задаю тот же вопрос: что сказал Ленин о Легран? Не знаете?
      - Нет, не знаю.
      - А вы не можете не знать. Стыдно вам не знать.
      Несчастная багровеет, бледнеет, синеет, холодеет.
      - Хорошо. Напомните мне. Скажите, если вы знаете.
      - Ага! Забыли! Значит, вы хотите знать, что сказал Владимир Ильич Ленин о вас, о Легран? Владимир Ильич Ленин сказал: "Каждая кухарка должна научиться управлять государством"!
      * * *
      В царствование Павла I слово "отечество" было запрещено. Его заменило слово "государство". Полковник Тарасов, не зная об этом, в письме к императору написал "отечество наше", за что отсидел в крепости...
      Для меня, когда я сегодня прочел об этом, по-новому прозвучала пушкинская строка:
      Отечество нам Царское Село!..
      Я услышал его как бы ушами мальчика Пушкина - это слово. Тогда оно звучало как совсем недавно вернувшееся в разговорный обиход - свежо и смело.
      * * *
      Латынь - мать языков. Неужели и блатного тоже? Fur - по-латыни вор. На блатном языке старый вор, вор-пенсионер - фурик. Старая хипесница - фуриха. Впрочем, и греческое влияние тоже есть: микренький - маленький.
      - Микренький фурик, микренький шкет, микренький пацаненок.
      * * *
      Разговор за спиной:
      - Я органически не перевариваю галоши.
      * * *
      Партизан времен гражданской войны вместо плаща носит старинный ковер или гобелен (с амурами и пастушками). Посередине прорезана дырка, в дырку просовывается голова. На голове смушковая шапка.
      * * *
      Дождливый осенний вечер в Одессе. Под мостом сидят два гопника, бродяги, нищие. Один из них гол и наг, у другого на плечах рваный мешок из-под картофеля. Кутаясь в эту рванину, наслаждаясь теплом, сибаритствуя, он говорит:
      - Подумать только!.. Ведь было время, когда я тоже не имел что надеть!..
      * * *
      Детский голос в автобусе:
      - Бабушка, а Дед Мороз - он где работает?
      * * *
      Две русские женщины в отпускное время путешествовали по Кавказу. Шли по дороге. В каком-то ущелье их нагоняет всадник. Обогнал, натянул поводья, остановился.
      - Давай мешок подвезу.
      Женщина, к которой он обратился, думает:
      "Если вор - то и так возьмет, силой".
      Отдала.
      Он положил рюкзак на лошадиную холку и говорит:
      - У той не возьму - пускай сама несет. Я у тебя взял, потому что ты старуха, а та - молодая, пускай несет.
      Тридцатилетняя "старуха" от горского комплимента пришла в восторг. Но дальше восторгов было еще больше.
      Женщины разговорились с попутчиком.
      - Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
      - Га! Я в Москве жил.
      - Долго?
      - Четыре года.
      - Учились?
      - Га! Я в тюрьме сидел.
      - За что?
      - Га! Я человека убил.
      * * *
      Вывески:
      "Продажа трикотажа по коммерческой цене".
      "Бытовая часовая мастерская ЖАКТа".
      Такие вывески хочется петь.
      * * *
      - Тебе сколько лет, Леня?
      - Еще пятёх нет.
      * * *
      Иринка:
      - Тетя Шурочка, положи мне, пожалуйста, в чай песочка.
      - Я тебе только что три куска сахара положила.
      - Так они уже растаяли.
      * * *
      Писатель, ездивший в Тбилиси на руставелиевские торжества, отчитывается перед собратьями:
      - Шота пили, шота ели, шота руставели...
      * * *
      - Он как-то говорит - не поймешь что. И присвистывает, и причмокивает, и носом еще в это время гудит.
      * * *
      Иринке пять лет. Учимся с нею читать. Никак не может запомнить букву "я".
      - Какая это буква?
      - Буква "ты".
      - Нарисовал яблоко. И написал: "яблоко".
      Читает:
      - Тыблоко.
      * * *
      Л.Н.Толстой, заканчивая одно из писем нововременцу А.С.Суворину{313}, желает ему "разориться материально и богатеть духовно".
      * * *
      За стеной молится старуха:
      - Батюшка ты наш! Иисус Христос! Долготерпеливый, многомилостивый! Дорогой ты наш! Золотой ты наш! Прости меня, батюшка, Иисус Христос, прости меня грешную, окаянную... Золотой ты наш...
      * * *
      В 1849 году был арестован молодой И.С.Аксаков{313}. На протоколе допроса - обращенная к графу Орлову{313} резолюция Николая I:
      "Призови. Прочти. Вразуми. Отпусти".
      * * *
      С.Я.Маршак рассказывал, что с ним в клинике лежал какой-то человек, выдававший себя за крупного работника, страшный врун и хвастун. Он говорил, что правительство наградило его орденом, но он будто бы, на что-то обидевшись, не захотел его получать. Тогда правительство прибегло к хитрости. Зная, что товарищ - знаток и болельщик автомобильного дела, его пригласили в Кремль - показать какую-то редкостную машину. И - раз! наградили орденом.
      * * *
      Заключительные слова письма князя Андрея Курбского{313} Иоанну:
      "Кладу перст на уста, изумляюсь и плачу".
      * * *
      Полтавский губернатор N жестоко преследовал толстовцев, считая, что "эти евангелики самые зловещие революционеры". Вот его доподлинные слова (обращенные к земскому врачу А.А.Волькенштейну):
      - Говорю вам, что если бы теперь в наши дни сюда, в Полтаву, прибыл Христос и начал бы свою проповедь о перемене жизни, я принужден был бы отдать приказ полицеймейстеру Иванову арестовать Христа. И он был бы арестован.
      * * *
      Эпиграф для "Кати"*:
      ______________
      * Условное название ненаписанной семейной хроники.
      "Домби и сын часто имели дело с кожей, но никогда с сердцем".
      * * *
      Дзе читает сыну нотации, ставит ему в пример Юрочку Лихтенштейна:
      - Вот у моего друга Кости есть сын - Юрочка. Вот это мальчик! Твой ровесник, одиннадцать лет, а играет на виолончели, как артист.
      - Пхе! А что он еще умеет делать?
      - Играть на виолончели - это уже много.
      - Пхе. Пусть он лучше приедет ко мне играть в перышки. Пожалуй и виолончель свою проиграет.
      * * *
      Прошатанное время, прошатанные часы.
      * * *
      Бабушка Александра Ивановна, собираясь на вокзал, всегда выезжала на полчаса раньше. Эти полчаса, как она объясняла, были положены у нее "на войско", то есть на тот случай, если движение задержат проходящие войска.
      * * *
      - Работал я буквально, как трактор, а получил ломаный грош.
      * * *
      Вывеска:
      "Ателье моментальной реставрации обуви".
      Раньше это называлось несколько проще: холодный сапожник.
      * * *
      Сестры X. Деятельницы и поборницы художественного воспитания детей. Обе, как на подбор, не миловидны.
      Выступали на каком-то детском утреннике, устраивали "живые шарады". Выходят на эстраду, закрыв платочками лица, выделывают что-то ногами. Это должно обозначать: па. Потом быстро отбрасывают платки и, улыбаясь, вытягивают голову вперед. Разгадка шарады: па-лица.
      Но дети, на вопрос, что означает эта шарада, будто бы хором, в один голос закричали:
      - Пахари! Пахари!..
      * * *
      В зоопарке.
      Иринка, 5 лет 2 месяца, увидев не в воде, а на суше бегемота, воскликнула:
      - Ой, какой хорошенький!
      Вообще, давно заметил, что бегемот - любимец детей. Чем же он привлекает к себе маленького человека? Несокрушимым добродушием? Комичностью? Беспомощностью? Огромностью своей?
      И огромностью тоже. Колоссальное и мизерное одинаково привлекает ребенка. Слон и медвежонок, бегемот и мартышки, жираф и мышата - вот где чаще всего и больше всего толпится несовершеннолетняя публика.
      * * *
      У вольера, где неподвижно стоит, распластав веером хвост, павлин, этот сказочный красивейшина, как нарек его Велемир Хлебников, накрашенная стерва лет 19-20 вцепилась наманикюренными когтями в проволочную сетку, вытаращила глаза и мечтает вслух:
      - Убить бы его и повесить над кроватью, вместо коврика! А? Вот красота-то!
      * * *
      Откуда в русском языке слово "вокзал"? Заимствование? Да, но ни в одной стране мира здание, куда прибывают и откуда отбывают поезда, так не называется.
      Воксал (Vauxhall) - пригород Лондона. С давних пор там устраивались всякие увеселительные гулянья. В начале XIX века так стали называть и в России подобные увеселительные сады. А нарицательным для станционных зданий на железной дороге слово "вокзал" стало потому, что в "Павловском музыкальном воксале" под Петербургом был устроен по совместительству и первый в России Bahnhof, то есть то, что сейчас называется вокзалом железнодорожным.
      Теперь для меня немного прояснился смысл идиотского романса, записанного мною восемь лет назад в новгородском колхозе от десятилетних девочек:
      Сидел я на балконе,
      Курил сигару
      И видел на вокзале
      Красоток пару...
      * * *
      Рассказывал маляр, бывший матрос ("восемь лет отгрохал на флоте"):
      - После Кронштадтского мятежа, - не помню, в двадцать первом или в двадцать втором году, - гуляли мы с товарищем по Конно-гвардейскому бульвару. Вот видим - идет мимо курсант, Шапочка-лодочка набок, сапоги блестят, масалка внакидку надета, - идет, на нас не глядит, а сам поет:
      Эх, вы, клёшники,
      Да что наделали,
      Были красные,
      Да стали белые...
      Я товарища толкнул, говорю:
      - А ну, давай, принимай его.
      Товарищ сбоку зашел, идет, нажимает. А я рукав засучил, ка-ак развернусь.
      Отволохали, одним словом, курсантика.
      - Вот тебе, говорим, за клешников, вот тебе за белых, вот тебе за красных...
      * * *
      Домработница Аня, финка, показала однажды необыкновенную, прямо-таки шерлок-холмсовскую наблюдательность. Они с мамой работали на кухне, а я был у себя в комнате. Вдруг Аня говорит:
      - Алексей Иванович уходит.
      - Почему вы думаете? - удивилась мама.
      - Он стал пистро-пистро ходить.
      Ведь приметила то, что я и сам не замечал: что перед уходом из дому я начинаю ходить быстрее. Объясняется это просто: засиживаюсь за столом дольше, чем можно, потом спохватываюсь: опаздываю! И, действительно, перехожу на другой темп. Собираюсь даже не на ходу, а на бегу.
      * * *
      Сказал как-то Маршаку, что в прекрасном громокипящем, органном "Обвале" Пушкина слабой кажется мне последняя рифма: купец - жилец, что это рифма для глаза, а не для уха. Самуил Яковлевич огорчился - и за Пушкина и еще больше - за меня:
      - Что ты говоришь?! Прекрасная рифма!
      А мне, грешному человеку, и сейчас она не кажется хорошей. В чем же дело? Ведь знаю, что там, где дело касается стихов, у С.Я. абсолютный слух. Думаю, тут - возраст. Я воспитывался не только на Пушкине, но и на Маяковском с его изощренно точной рифмовкой. На мое ухо "купец - купе" или "жилец - желе" лучше, чем "купец - небес жилец".
      Да простят мне и Маршак и Пушкин!
      * * *
      В коммунальной квартире живет похожая на ведьму бородатая старуха. Скандалит со всеми. Дети, заслышав ее шаги, прячутся по комнатам. Любимая прибаутка ее:
      - Всех убью, одна останусь!
      * * *
      Покойный Японец посоветовал мне как-то прочесть роман Стриндберга "Волосы Авессолома". Я записал название на бумажке, через неделю прихожу в библиотеку, мне говорят, что такого романа нет. И в других библиотеках тоже. Встречаю Жору Ионина, он говорит:
      - Не может быть! Может быть, ты неправильно название записал?
      Я показал ему записку, он взглядывает на нее и начинает дико хохотать. Название романа было записано у меня так:
      "Волосы, овес, солома".
      Подобное название меня не удивило. В те годы - у немецких экспрессионистов, например, - такие названия были в моде. У Эдшмида есть роман "Баски, быки, арабы".
      * * *
      Такой же невольный каламбур, игра созвучий.
      В тридцатом году Ляля спрашивает у меня:
      - Скажи, пожалуйста, я давно хотела тебя спросить. Что такое ит?
      - Какой ит? Что за ит?
      - А вот у Маяковского в предсмертных стихах сказано: любовная лодка разбилась об ит...
      * * *
      Медленно, с бесконечными томительными остановками тащится трамвай.
      Усатый мастеровой:
      - За такую дорогу можно пьяным напиться и выспаться.
      * * *
      Надпись на солнечных часах - где-то, кажется, в окрестностях Венеции:
      "Horas non numero serenas".
      (Считаю только светлые часы.)
      * * *
      "Катя".
      Старообрядческое великопостное угощение гостей: икра, балык, разное соленье, орехи, пряники, пастила, финики и винные ягоды.
      * * *
      До Николая I в России действовал "византийский" закон, записанный в Кормчую, по которому вступать в брак можно было мужчинам четырнадцати, а женщинам двенадцати лет. Старообрядцы и позже держались этого правила и венчали "по-византийски" мальчиков и девочек. Бабушка моя пошла под венец по шестнадцатому году. "Еще в куклы играла".
      * * *
      Петербургские финки (чухонки) любят яркие платья. Но это не цыганская и не испанская яркость. Все цвета у них: и желтый, и синий, и красный, и зеленый - как бы разбавлены молоком.
      * * *
      Часто за одно столетие диаметрально меняется смысл слова. И.Козлов{317}, посвящая стихи графине Потоцкой, писал, что стихи эти "нелестные" (сейчас сказали бы нельстивые).
      * * *
      Старая дама уверяет, что холода нынешнего лета стоят потому, что большевики открыли полюс.
      * * *
      Иринка (5 лет 7 месяцев):
      - У ней папа красноармеец. Он на войне работает.
      * * *
      Льюис Мумфорд в прекрасной книге "От блокгауза до небоскреба" пишет, что американская "вертикальная" (небоскребная) архитектура - это архитектура не для людей, а для ангелов и авиаторов.
      * * *
      Древние читали вслух (даже наедине). Первое упоминание о чтении про себя относится к концу IV века - у Блаженного Августина.
      * * *
      - Шакалы, шакалы вокруг... Давайте сохраним в себе чуточку - если не человеческого, то хоть собачьего, что ли!..
      * * *
      Кладбище в Горской - за Лисьим Носом. Большой деревянный крест. Полустертая надпись:
      Помяни, Господи, в царствии Твоем
      души, убиенных раб Твоих
      Серафиму, Виктора, Германа,
      Михаила, Петра
      и 3-х воинов, погибших
      в Кронштадте
      Имен нет. Где погибли? На чьей стороне?
      * * *
      Там же - на одной могиле два деревянных креста, поставленные вплотную один к другому и вдобавок еще накрепко связанные проволокой. Никакой надписи нет. И не было.
      Муж и жена? Возлюбленные? Некому ответить на этот вопрос. А ведь кто-то связывал, вкапывал кресты, добывал проволоку. Кто-то знает.
      * * *
      - Превосходство арийской расы я могу признать только в отношении лошадей Арийские (или, как их называют, восточные) лошади, действительно, превосходны. Но лучшие из них находятся все же у арабов, у народа семитического племени.
      * * *
      Декарт{318} работал лежа в постели, закрывая окна занавесями и ставнями. Считал, что при свете лампы "ум имеет больше силы". В постели он пролеживал по 16 часов в сутки. А Шекспир говорил, что "светлые мысли рождаются только при солнечном свете".
      Вот и пойми!
      * * *
      Ночью возвращались из Пулкова. Над городом черное небо и только на севере - чуть заметная проседь, серебристая прядь. Не то отраженный на облаке электрический свет, не то северное сияние.
      * * *
      Иринка (5 лет 7 месяцев) до сих пор верит, что маленьких покупают в лавке. На днях спрашиваю у нее:
      - Приедешь к нам гостить?
      - Нет.
      - Почему?
      - У вас скучно.
      Потом обращается к моей маме - тете Шуре:
      - Если дядя Леня купит маленького, тогда приеду.
      И при этом ужасно смутилась, покраснела. Знает ведь, что просить, клянчить нехорошо.
      * * *
      Ночью в конце октября стоял на углу Литейного и Бассейной, ждал трамвая. Накрапывал дождь. Из-за угла, ослепив своими фарами, вынырнул автомобиль. Я отскочил с мостовой на тротуар. Одновременно со мной отшатнулся какой-то человек бездомного вида, в потертой кожаной тужурке, с забинтованными ногами, обутыми поверх бинтов в рваные галоши. Лицо обросло рыжеватой щетиной. Ему лет 35-36, может быть, чуть больше.
      Усмехнулся и говорит:
      - Смерти не боишься, а вот от машины все-таки отскакиваешь.
      Я говорю:
      - Так уж и не боитесь?
      - Чего ж ее бояться. И жизнь не такая уж отличная.
      От него как-то несильно, но очень грустно попахивало водкой.
      - Ночевать, - сказал он, - конечно, будем в каком-нибудь подъезде.
      Потом посмотрел мне в глаза.
      - Ты человек благородный?
      - Не знаю.
      - Гривенник есть?
      - Есть.
      Дал ему рубль. Он не сразу его взял. Как-то еще пристальнее вгляделся в меня.
      - Это зачем?
      Отошел на два шага, слегка приподнял мятую фуражечку.
      - Шапки ни перед кем не снимал, но спасибо!
      Кивнул и пошел. Потом обернулся и крикнул:
      - А ты там не очень гордись. Между прочим, так и надо!..
      * * *
      Приехал известный дирижер, разучивает с оркестром Бетховена. Все ничего, только первая скрипка почему-то все время морщится.
      - Что с вами? - спрашивает у старика дирижер. - Вам не нравится эта вещь?
      - Почему не нравится? - уныло отвечает старик. - Бетховен! Как может не нравиться Бетховен?
      - Может быть, вас не устраивает моя трактовка?
      - Почему не устраивает? Устраивает.
      - Так в чем же дело? Почему вы морщитесь?
      - Ну, что вы, маэстро: почему да почему? Просто я не люблю музыку.
      Рассказывал Шостакович.
      * * *
      Фанерный плакат на строительстве моста:
      ТОВАРИЩ!
      ЗАГНИ ТОРЧАЩИЙ ГВОЗДЬ
      Трогает.
      * * *
      Были с Иринкой в Эрмитаже. Она там впервые. Вернулась, кинулась к тете:
      - Тетя Шура! Тетя Шура! А мы с дядей Леней ходили старые вещи смотреть!
      * * *
      Московский вокзал. Пришел севастопольский поезд. На дворе ноябрь, люди в теплых пальто, кашне, галошах. И вдруг - необыкновенная пара: он в светло-сиреневом летнем костюме, без шляпы, она - в белом платье. В руках у нее детский трехколесный велосипед. Говорит встречающему ее пятилетнему сыну:
      - На. Получи. Мама за своими тряпками не уследила, а уж твой велосипед сберегла.
      Где-то под Лозовой эту милую супружескую пару обокрали.
      * * *
      Судят Машу Шувалову, журналистку из "Смены". Обвиняют ее в клевете. Она напечатала в газете статью "Остерегайтесь проходимцев" - в мою защиту.
      Судья-женщина ведет опрос.
      - Сколько лет?
      - Тысяча девятьсот шестого года рождения.
      - Семейное положение: замужем, одинокая?
      - Сейчас одинокая.
      - Беспартийная?
      - Член группы сочувствующих.
      Судья (секретарю):
      - Беспартийная. (К Шуваловой.) Где работали в момент совершения преступления?
      - В редакции газеты.
      - После совершения преступления?
      - Там же.
      Покорно отвечает бедная Маша. "До совершения... после совершения". Покорно жду своей очереди и я - единственный свидетель защиты.
      Между прочим, суд, разбиравший это дело три дня, оправдал Шувалову. Есть еще судьи в Ленинграде!
      * * *
      Тургенев как-то сказал, что русская народная поэзия не дает фигур трогательных любовников ("только какие-то там Танька с Ванькой"). Это верно. В русском эпосе не было Окассенов и Николлет{321}. Этим наш эпос сближается с античным. Можно этим утешиться.
      * * *
      Показывал Иринке (5 лет 8 месяцев) заводную лягушку. Потом говорю, что у меня есть настоящая, живая лягушка.
      - Верно?!
      - Глупая. Откуда же у меня здесь могут быть лягушки?
      Подумала и говорит рассудительно:
      - Правда, если бы ты в сырости бы жил, тогда были бы у тебя маленькие лягушечки. Правда?
      * * *
      Из какой глубокой, седой старины пришли к нам некоторые литературные штампы. Читаю "Эфиопику" Гелиодора Эмесского. Если не ошибаюсь, это первый европейский прозаический роман. Написан в III веке. И вдруг героиня:
      "...сославшись на головную боль, вышла из покоев".
      * * *
      Но он же, описывая смущение влюбленного эфиопа, говорит:
      "Румянец пробежал по его лицу, как огонь по саже".
      До чего же здорово! Но ведь, возможно, и головная боль героини была находкой Гелиодора.
      * * *
      В поезде. Два мужика. Одному лет под пятьдесят, другой помоложе. Оба навеселе. У старшего - плотного, крепкошеего дяди - на ногах что-то вроде ночных туфель. Он говорит:
      - Вот до чего дожили. В опорках хожу. Голенища были, да продал. Отличные голенища - тринадцать вершков, вот до этих пор. Суворов шил. Это мастер. Семнадцать рублей еще в мирное время платил.
      Голоса:
      - Семнадцать рублей! Это много.
      - Да. А нынче одни голенища за шестьдесят рублей продал. Вот жисть! Лучше не надо.
      Товарищ его - худощавый, беззубый (остались одни клыки), похож на цыгана или еврея. Краснолицый, с вытаращенными глазами.
      Обнявшись, они поют - совсем как у Твардовского в "Муравии" - и про "Трансвааль, Трансвааль, страну мою", и про Ваньку-ключника...
      Вспоминают прошлое. Старший (видно, из зажиточных, может быть раскулаченный) вспоминает, как он в японскую войну, будучи санитаром, спас офицера и получил Георгия. Младшему тоже хочется похвалиться подвигами. Он торопливо засучивает рукав:
      - Видишь?
      - Что видишь?
      - А ну скажи: прямая рука или не прямая?
      - Это ясно. Уклон имеется.
      - Уклон! Во, гляди. Вот тут она, стерва, вошла, а тут вышла.
      Он начинает рассказывать длинную историю о том, как его чуть не зарубили клинком.
      - Это в германскую? - спрашивает старший.
      - Нет. Когда белых били.
      - А!
      Этот-то вряд ли воевал с белыми.
      Обоим не терпится еще выпить, ждут не дождутся своей станции.
      Опять поют. Вдруг, не сговариваясь, запевают:
      - Спаси, го-о-осподи, люди тво-оя и благослови достояния твоя...
      На словах "победы благоверному императору нашему" старший обрывает товарища, толкает его локтем в бок. Тот на ходу импровизирует:
      - Побе-еды нашему прави-иительству...
      Начинается спор, можно ли петь за правительство?
      Старший уверяет, что можно.
      - За временное правительство пели? Пели.
      - Так это при Керенском.
      - При Керенском.
      - Так то были попы особенные.