В Москву А. Д. Коваленко возвратился в первых числах апреля 1945 года. За героизм, проявленный при выполнении задания, был награжден чехословацким правительством двумя орденами и двумя медалями, а также польским орденом. Жители поселка Лендак Попрадского района в Чехословакии избрали его почетным гражданином. В книге "Советские люди в европейском Сопротивлении" есть строки и об Анатолии Дмитриевиче Коваленко: "1 августа передовые группы отряда под командованием Анатолия Коваленко и Андрея Залка вышли на территорию Словакии и установили связь с командиром словацкого полка полковником Гусаром и секретарем местной организации КПЧ Иваном Гакушей. В первой половине августа 1944 г. партизаны и местные антифашисты совершили несколько диверсий на железных дорогах".
      Много боевых подвигов совершил начальник особого отдела 94-го пограничного отряда в тылу врага во время Словацкого национального восстания. Так что помощь этому восстанию со стороны пограничников нашего отряда была и непосредственной. Только об этом в то время никто из нас ничего не знал.
      А шли мы почти теми же дорогами, что и наш боевой товарищ майор А. Д. Коваленко. Мы почти повторяли его маршрут. И это не было случайностью. Мы шли там же, где отходили летом 1941 года, потому что таков был приказ.
      Начальники пограничных застав западной границы, те из них, кто не погиб в боях, должны были пройти по пути отхода снова, чтобы встретиться с людьми, которых оставили для борьбы в тылу врага. Эти люди помогали и майору А. Д. Коваленко успешно выполнить задание. Они же помогали и нам бороться с осевшей в освобождаемых Красной Армией районах вражеской агентурой.
      В один из дней батальон горными лесными тропами вышел на рокадную дорогу неподалеку от села Высоцко-Нижнего, находившегося на участке нашей довоенной третьей комендатуры. Еще раньше мне удалось связаться с Михаилом Осовским, о котором рассказано в начале книги. Так вот, получив известие, он разыскал меня, и мы теперь вместе шли через перевалы, которые Осовский знал как свои пять пальцев. Батальон двигался с тыловыми частями 24-й дивизии 18-й армии, которая наступала на этом направлении.
      Любопытное это было зрелище. В условиях Карпатских гор тылы наших армий использовали для транспортировки продовольствия и боеприпасов не только лошадей, но и верблюдов и ишаков. Ишаки обычно несли на себе термосы с пищей и водой, а верблюды - стволы и опорные плиты тяжелых минометов, ящики с минами, патронами и гранатами. Многие гуцулы впервые видели представителей южной фауны и с любопытством рассматривали диковинных животных. А те, выгнув дугой длинные шеи, легко неся огромные вьюки, спокойно взирали на окружающее.
      Вначале и Осовский с нескрываемым любопытством разглядывал это словно со сказочной картины сошедшее войско. А потом сказал в шутку:
      - Видно, гитлеровцы потому тикают так швидко, что боятся этих длинноногих горбатых великанов!
      Мы посмеялись. Конечно, верблюды были тут ни при чем. Животные всего-навсего облегчали солдатский труд. Гитлеровцы улепетывали по другим причинам. Мы были не те, что в июне 1941 года. И они были не те. Сила теперь была на нашей стороне. И эта сила несла справедливое возмездие фашистскому чудовищу. Казалось, не будет конца колоннам наших танков, самоходных орудий, тягачей, тянувших пушки, расчетам "катюш", тысячам автоматчиков, стрелков, бронебойщиков, заполнявших окрестные лощины, рощи, ближайшие села.
      С волнением подходил я со своим батальоном к местечку Сможе, где раньше находился штаб нашей третьей комендатуры. Вот и сосновая роща. Но здания комендатуры нет. Сожжено. А домики резервной заставы, которой командовал лейтенант Титков, остались. Я приглядывался к знакомым домам, улицам. Изменилось село Сможе за эти три года. Печать запустения лежала на всем. Дворы заросли бурьяном. Булыжная мостовая выщерблена, разбита. Многочисленные мостки через речку Сможанку раздавлены, смяты. Прежде это было очень веселое село. А теперь оно встречало нас настороженно. Во взглядах людей затаился страх. Не прошло бесследно время фашистской оккупации. Да и террор бандитов останавливал кое-кого от естественного желания улыбнуться, порадоваться приходу частей Красной Армии.
      И все же нашим врагам не удалось сломить, уничтожить все те добрые ростки, что появились в жизни гуцульского крестьянина с приходом в Прикарпатье Советской власти. Не успели мы расположиться в Сможе на привал, как весть о том, что в село вернулись советские пограничники, разнеслась по окрестным селам. В Сможе потянулись люди. Многие узнавали меня. Ведь в штаб комендатуры по разным делам приходилось приезжать нередко. Разговорам, расспросам не было конца: а где нынче комендант Щербаков? Что стало с капитаном Гладких? Где такой-то? А сами как воевали, насовсем ли пришли?
      Потом рассказывали, как жили в оккупации, кто как вел себя, что мешает сейчас наладить нормальную жизнь.
      Помогли сможане установить и месторасположение одной банды. О ней мы сообщили в штаб полка. Банда была ликвидирована.
      Противник изо всех сил пытался сдержать натиск советских частей. Приходилось выбивать его из последних приграничных сел. Ареной боя стал и участок бывшей десятой заставы. Здесь действовал 168-й стрелковый полк 24-й стрелковой дивизии. Пригодился наш оборонительный район, который был создан на участке заставы перед самой войной. 30 сентября один из батальонов 168-го полка, занимавший его, отбил шесть контратак врага из района села Латорки.
      Дни пребывания гитлеровцев на нашей земле в Прикарпатье были сочтены. Как сейчас помню утро перехода нашими войсками линии бывшей государственной границы. "Катюши" развернули свои направляющие на запад. Туда же смотрели стволы сотен орудий и минометов, стоявших вдоль рокадной дороги. Заалел небосвод. Розовые блики легли на вершину горы Пикуй. Вышли из домов гуцулы. Они с интересом наблюдали за сноровистыми и слаженными действиями наших артиллерийских и минометных расчетов. Потом полезли на крыши домов, чтобы получше увидеть артиллерийскую подготовку.
      И вот рявкнули пушки. Рванулись в языках пламени реактивные снаряды.
      После мощной артиллерийской подготовки советские войска перешли границу. Наш батальон вступил на участок десятой заставы. Сколько мы ждали этой минуты! Через сколько испытаний прошел каждый из нас, пограничников, чтобы снова увидеть государственный рубеж, оставленный летом 1941 года! Чувство, с каким я вступил на участок своей заставы, ни с чем не сравнимо. Я, бывший начальник десятой заставы, был единственным, кто вернулся сюда в сентябре 1944 года. Война разбросала, раскидала бойцов заставы. А многих уж не было в живых. Шестьдесят три человека отходили со мной с границы. Вернулся я один. Конечно, многие сражались на других участках огромного советско-германского фронта и вступали на государственную границу в других местах. Но на свою заставу из бывших ее бойцов и командиров попал только я.
      Когда батальон оказался в Кривке, бойцов тотчас окружили жители. Несмотря на ранний час, на улицу высыпало все село. Завидев пограничные фуражки, сельчане спрашивали, нет ли кого из их старых друзей, что до войны служили на десятой заставе. И вдруг увидели меня.
      - Живой, товарищ начальник!
      Сам собой получился митинг. Парторг батальона лейтенант Николай Ивлев, поднявшись на крыльцо бывшего сельского Совета, рассказал, как сражались пограничники десятой заставы и батальона с немецко-фашистскими захватчиками, попросил собравшихся помочь быстрее восстановить разрушенные врагом мосты и дороги, чтобы успешнее громила врага Красная Армия.
      Выступил и житель села Иван Мельничий, с которым мы хорошо работали до войны, кто оставался патриотом в тяжелые для Родины дни.
      - Дорогие граждане села, - сказал он. - Помните, все эти черные годы гитлеровской оккупации я постоянно твердил вам: "Не верьте немцам, не слушайте оуновцев, все равно победят товарищи, они разобьют фашистов и вернутся в наше село. Придут сюда и товарищи с заставы". Видите, так оно и вышло.
      Пришлось и мне сказать несколько слов.
      После митинга никто не хотел расходиться. Жители обступили бойцов, расспрашивали, интересовались, пойдем ли дальше или останемся на границе.
      - Нам надо добить фашистов, - говорили бойцы, - дойти до Берлина. А сюда, на границу, придут другие.
      Незаметно подступили сумерки. Покрылись черной мглой горы и леса. Привыкшие за многие годы жизни у границы к соблюдению пограничного режима, кривчане расходились по домам. Мы узнали, что здание десятой заставы разбито во время боев артиллерийским и минометным огнем. Бойцы расположились в пустующей школе, а штаб батальона - в доме по соседству.
      Трое жителей Кривки, три Ивана - Иван Мельничий, Иван Хлипнич и Иван Полупан, мои довоенные знакомые, пришли, чтобы поговорить со мной, вспомнить о предвоенных годах, обо всем, что нас крепко связывало.
      - А помните, - говорили они, - как мы рубили просеку в лесу, как устанавливали проволочные заграждения, как боронили контрольно-следовую полосу, подвозили телефонные столбы?
      Потом стали расспрашивать о бойцах заставы, о тех, кого особенно хорошо знали, об их судьбе.
      Я рассказал, как погибли политрук Скляр, старшина Вершинин, сержант Беляев и многие другие.
      - Да, добрые были хлопцы, - вздохнул Иван Хлипнич, - когда мы ходили в школу смотреть кино, сержант Беляев всегда играл на гармошке. Помню, в марте 1941 года ночью меня подняли Вершинин и Беляев. "Быстрей, - говорят, запрягайте коней, поедем к границе". Потом с политруком Скляром везли на санях раненого нарушителя. Дюже он, ваш политрук, пришелся по сердцу людям нашего села. Как хорошо он тогда нам рассказывал о жизни в Советском Союзе, о том, что делалось в других странах!
      Хлипнич вспомнил и двух братьев, служивших на заставе и часто выступавших перед селянами.
      - Братья Хретинины, - подсказал я.
      - Да, Хретинины, - подтвердил Хлипнич.
      Постепенно наш разговор перешел к тому, как жилось кривчанам при немцах, кто боролся с ними, а кто прислуживал им. Оказалось - все жители Кривки стойко перенесли гитлеровскую оккупацию. Никто из них не поддался на враждебную агитацию, не пополнил ряды фашистских прихлебателей или бандитов. А двое Змиевский и Бурмило даже поплатились жизнью за то, что отказались сотрудничать с бандеровцами, не пошли в банду. Многие кривчане помогали партизанам, особенно тогда, когда совершал рейд по Карпатам Ковпак, оказывали содействие советским парашютистам, разведчикам.
      - Как-то в нашем районе объявились парашютисты, - сказал Иван Полупан, так мы их снабдили продуктами и дали им проводника. Одного я узнал. На вашей заставе служил.
      - Когда это было?
      - Да году в сорок третьем.
      - А кто, фамилию не помните?
      - Не, фамилии я его не знал.
      Как я ни напрягал память, но вспомнить бойца по приметам, о которых говорил Иван Полупан, не мог.
      Еще не раз выбрасывались в этот район наши парашютисты. И каждый раз находили приют у жителей села.
      - А вот в Битле, - заметил Иван Мельничий, - немцы построили одному дом.
      - Кому?
      - Вы знали Резака?
      - Что ты, Иван, виткиля товарищу начальнику знать о Резаке? - вмешался Хлипнич. - Резак ушел за кордон еще в 1939 году, как прибыли на границу пограничники с лейтенантом Пожарских.
      Я только улыбнулся. Об этом матером шпионе, не раз пытавшемся прорваться через границу, хорошо было мне известно. Это он проводил оуновцев за границу в апреле 1941 года на формирование первого батальона дивизии СС - "Галиция", приходил на связь к бандитским главарям. Но я не стал разубеждать моих собеседников, а спросил:
      - И как же Резаку живется в доме, который ему построили немцы?
      - Дом ему, товарищ начальник, немцы построили еще в 1942 году. Да редко он бывал в кем. Постоянно куда-то пропадал. А когда объявлялся, то ненадолго.
      - А где он сейчас?
      - Когда Красная Армия заняла Бориню, - отозвался Мельничий, - Резак снова исчез.
      - Может, он подался в банды? - уточнил я.
      - Нет, с бандитами он вроде бы не якшался. Бандитские главари его почему-то боялись.
      Далеко за полночь я простился со своими довоенными товарищами. Только они ушли, как часовой у штаба задержал человека, который настоятельно просил встречи с командиром. Его пропустили ко мне. В комнату вошел парень лет двадцати четырех, одетый, как и все гуцулы, в самотканые штаны, шляпу, деревянные колодки-башмаки. Вошедший робко сел на предложенный стул и, сняв шляпу, сказал:
      - Я узнал, что в селе Кривке появились пограничники, и пришел пожаловаться вам.
      - На кого и по какому поводу вы хотите пожаловаться?
      Парень покрутил свой широкополый головной убор, посмотрел на потертые башмаки, на меня и не очень решительно заговорил:
      - Дело вот в чем. Я знаком с одной девушкой, которую очень люблю. Но в 1942 году вернулся из-за кордона человек по фамилии Резак и просто-напросто отбил у меня девушку, пригрозив ей. Он сказал, что если она не будет с ним встречаться, то он убьет ее родителей и меня. В своем доме Резак почти не живет. Однако как только появляется, сразу присылает дружков за ней. Вот и сегодня они увели ее.
      - Так, - сказал я, - это интересно. А не знаете, куда ушла ваша девушка?
      - Точно не знаю. Но направились они к хутору, что находится между селами Хусней и Высоцким. Есть там несколько домов в лощине, а рядом небольшой лесок.
      - Так в хуторе или в лесу искать вашу девушку?
      - Этого не знаю, - пожал плечами парень, с надеждой глядя на меня.
      Я вызвал дежурного и попросил показать нежданному гостю, где можно ему обождать, а к себе пригласил заместителя капитана Васильченко и обо всем рассказал ему.
      - Надо проверить сведения парня. С лейтенантами Застрожиным и Чайкой и пятью автоматчиками пройдите вместе с ним к матери девушки и выясните, дома дочь или нет. Может, мать знает и о Резаке. Потом попросите парня провести вас к хутору. Тем временем мы прочешем лес и блокируем хутор.
      Со своей группой капитан Васильченко направился в дом девушки, а я незаметно вывел две заставы в намеченный район. Ночь была холодной, туманной, как обычно бывает в Карпатах в октябре. В низинах в трех шагах ничего не видно. Но по знакомым тропинкам мы вышли к хутору точно. Начальник одной из застав старший лейтенант Охремчук выставил заслоны на опушке рощи. Хутор оцепила застава лейтенанта Ларченко. Стали ожидать, когда забрезжит рассвет.
      Как только на востоке зарозовело небо и стала видна в низинах белая пелена тумана, мы прочесали рощу. Никого и ничего не нашли в ней. Потом туман рассеялся, и в глубокой горной лощине проглянули несколько хат. Это и был хутор, о котором говорил ночной гость. Оставив на месте заслоны, я приказал осмотреть первые два дома. Неожиданно на улице появилась девушка, но никто не заметил, откуда она вышла. Она походила на ту, что описал нам молодой человек. Незнакомку задержали. Я спросил ее:
      - Куда вы так рано спешите?
      - Была у подруги, - ответила девушка, - долго задержалась и заночевала у нее. Дома одна мама, беспокоится за меня, вот я и бегу пораньше.
      - А в каком доме вы ночевали?
      Она показала.
      Хозяин дома и его дочь подтвердили, что девушка действительно ночевала у них. В это время появился со своей группой капитан Васильченко, и молодой человек, сообщивший нам о Резаке, подтвердил, что это она, его коханая.
      Дом за домом обходили пограничники хутор, но ничего не находили. Уже проверили шестой дом. Последний осматривали сержант Кузнецов и рядовой Мурашкин. Хозяин уверял, что у него в доме никого нет и в хуторе он тоже посторонних не видел. Закралось сомнение в правдивости сведений, полученных от неудачливого влюбленного, и мы уже намеревались снять засады вокруг хутора, как с чердака последнего дома донесся голос одного из пограничников:
      - А ну выходи, а то стрелять будем!
      Через специально сделанные бойницы в крыше дома бандиты открыли сильный огонь. Забухали винтовочные выстрелы. Мурашкина ранило. Кузнецов осторожно спустил его с чердака, и пограничники прижались к стене. Появился сержант-санинструктор Стаценко. Бандиты ранили и его. Шальная пуля ударила в грудь моего коня. Пришлось залечь. Перестрелка продолжалась. На предложение сдаться бандиты отвечали огнем. Стало ясно: живыми их не взять.
      Тут загорелась соломенная крыша дома. Бандиты спустились в комнаты. Потом они бросили за дверь дымовую шашку и несколько гранат. Под прикрытием дымовой завесы трое из них выскочили на улицу, остальные продолжали отстреливаться. Эти трое бежали прямо на нас с сержантом Александровым.
      Стрелять нам по бандитам мешал выступ обрыва берега. Все же Александров дал автоматную очередь. Бандиты бросили в ответ гранату. Мелкими осколками сержанту рассекло в нескольких местах кожу на лбу, а землей запорошило глаза. Я выхватил у него автомат. В это время послышалась команда лейтенанта Губаря:
      - По бандитам огонь!
      Двоих скосили сразу, а третий перепрыгнул через нас с Александровым на противоположный берег ручья и упал. Оборачиваюсь. Бандит лежа стреляет в меня. Чувствую, как пуля проходит между шинелью и кителем. Нажимаю на спусковой крючок. Стучит очередь. Стрелявший в меня лежит неподвижно. Поднимаюсь. Иду к нему. Рослый детина в полувоенной форме зажал в руке винтовку немецкого образца. Подошел капитан Васильченко, посмотрел на убитого.
      - Это Резак.
      Я ответил:
      - Да, судя по описанию, это действительно Резак, но для уверенности пусть его опознают и другие.
      Резака узнали молодой человек и девушка. Подтвердили и хуторяне, знавшие бандита.
      Мы составили акт. Потом я распорядился вырыть могилу. Кривчане зарывали этих и тех бандитов, которых мы уничтожили в доме, приговаривая: "Собаке собачья смерть".
      Рассказ о бесславном конце того, кто еще до войны орудовал на советской границе, выполняя задание гитлеровской разведки, и теперь продолжал служить ей, можно закончить выдержкой из архивного дела: "15.10. 1944 года 6 и 7 заставы 2 батальона в районе хутора у села Высоцкое ликвидировали разведывательно-диверсионную группу в количестве 12 человек, руководимую довоенным немецким агентом Резаком".
      В эти же дни в наши руки попал еще один довоенный шпион - Бугайчик. С приходом пограничников в Кривку Бугайчик пытался скрыться в селе Битля, где размещался 293-й запасной полк. В этот полк приписывали местных гуцулов. Вот шпион и изъявил желание "добровольно" пойти служить в Красную Армию. Любопытно было взглянуть на Бугайчика, когда лейтенант Палагин с двумя автоматчиками доставил его ко мне.
      - Все расскажу вам, гражданин начальник, - сразу начал он.
      История Бугайчика, как он ее рассказал, была такова. Осенью 1939 года во время поездки в село Высоцко-Верхнее Бугайчик зашел к своему знакомому Михаилу Ляху. Они разговорились. Бугайчик спросил:
      - Как-то оно теперь будет при Советской власти? Лях ответил, что Советы здесь долго не продержатся.
      - А я собирался уйти в Польшу, к немцам, - признался в своих намерениях Бугайчик.
      Лях стал более откррвенен.
      - А зачем идти тебе из дома на чужбину, немцам и здесь помогать можно. Твое село у самой границы. Немцы придут - они тебя не забудут.
      Бугайчик согласился. Лях дал ему кличку Голубчик и задание оставаться по-прежнему в селе Битле. К Бугайчику от Ляха будет приходить связной по кличке Калиныч с пакетами, за которыми потом явится человек и назовет условный пароль: "У вас нет продажного клевера?", на что Бугайчик ответит: "Уже продал". Пакеты он должен отдавать пришедшему, а те, что принесет тот, передавать Калинычу. Во время войны Бугайчик выполнял задания фашистов. Но справедливо говорят: сколько веревочка ни вьется, а конец найдется. Пришел конец и деятельности Бугайчика в пользу гитлеровской разведки.
      Однажды капитан Васильченко привез в Кривку еврейскую семью - мужа с женой и двоих детей.
      - Вот, - сказал он, - какой произошел случай.
      Оказалось, что глава семьи до войны учительствовал в селе Битле. Там была и пограничная застава нашей комендатуры. На этой заставе некоторое время служил Илья Васильченко политруком. Со школьным учителем они были хорошо знакомы. Когда началась война, семья учителя не смогла эвакуироваться. И вот почти три года пряталась в лесах. Ей помогали две гуцульские семьи из Битле и Хусни. Поддерживали, снабжали одеждой, продуктами, а на зиму укрывали у себя дома. Так и перенесла еврейская семья время фашистской оккупации.
      Мне не удалось увидеться с семьями патриотов, кто, рискуя своей жизнью и жизнью своих детей, спас жизнь еврейским детям, их отцу и матери. А так хотелось отблагодарить их за патриотизм и мужество!
      Семью учителя мы отправили в тыл. А сами, попрощавшись с жителями Кривки, пошли дальше.
      Войска нашего фронта успешно продвигались на запад, освобождая города и села Закарпатья. Батальон перешел речку Кривчанку и оказался перед вершиной горы Пикуй.
      - Видно, здорово придется попотеть, чтобы перевалить через эту горку, заметил старший лейтенант Ханин.
      - Что, пугает высота? - спросил я и улыбнулся, вспомнив, как в 1940-1941 годах мы днем и ночью бегали по тревоге по этим скатам. И успокоил Канина: Преодолевать вершину не будем. Чуть поднимемся и по плато дойдем до самой границы.
      Все было тут почти таким, как прежде. Горы. Ельник. Каменные столбцы, что обозначали линию государственной границы. Остановив батальон, я сказал:
      - Товарищи, вот здесь кончается наша советская земля. Это бывшая граница. На высоте с просекой, которую вы видите отсюда, стояла застава, на которой я был начальником. Теперь заставы нет. Она разрушена. Но я и мои товарищи по заставе всегда помнили и будем помнить о ней. Здесь мы встретили первое военное утро. Отсюда уходили в глубь страны. Сюда вернулись вновь.
      - А как называется высота, на которой стояла ваша застава? - спросил кто-то из бойцов.
      - Названия эта высота не имеет, но отметка ее - 902 метра над уровнем моря.
      Внизу лежала земля сопредельного государства. Виднелось село Латорка. Перейдя линию границы, батальон спустился в лощину. Здание бывшей вражеской стражницы пустовало. Окна и двери раскрыты. Вокруг битое стекло, обрывки бумаги, воронки от разрывов снарядов. Как все знакомо здесь! Все выглядело именно так, как описывали наши наблюдатели.
      Перейдя речку Латорицу, мы пошли дальше на запад.
      Партия и правительство высоко оценили героизм советских воинов, действовавших в Закарпатье. 18 октября столица нашей Родины Москва салютовала войскам 4-го Украинского фронта, преодолевшим Карпатский хребет на протяжении 275 километров. Приказом Верховного Главнокомандующего сорок соединений и частей 4-го Украинского фронта получили почетное наименование Карпатских. В конце октября 1944 года мы узнали, что и наш 92-й пограничный Краснознаменный полк получил почетное наименование Карпатского.
      18-я армия продвигалась вперед и к исходу 25 октября овладела городами Перечином и Мукачевом. Перечин запомнился особенно хорошо, потому что у меня тут произошла неожиданная встреча с бывшим пограничником десятой заставы Макаровым. На подходе к Перечину батальон выставил контрольно-пропускной пункт. Сюда и подъехал с каким-то грузом Макаров, служивший в 24-й дивизии. Увидев пограничников, он спросил на всякий случай у старшего наряда:
      - А у вас кто командир батальона?
      - Капитан Паджев, - ответил старший.
      - Какой Паджев? Не тот, что был начальником заставы в Кривке?
      - Тот самый.
      Макаров помчался разыскивать меня. Мы встретились. Хотелось оставить боевого солдата в батальоне, да дело у Макарова было срочное. А потом наши дороги разошлись и больше не сходились. Где сейчас Макаров, как сложилась его жизнь, не знаю. От Макарова я узнал о судьбе еще одного пограничника десятой заставы - Борисова, с которым довелось увидеться после войны. Макаров подтвердил, что видел, как убило в бою под Обоянью старшину Вершинина.
      Несколько дней мы пробыли в Перечине и Мукачеве. В Мукачеве побывали в зданиях гестапо и одной из разведшкол.
      Больше нет тени гестапо над Мукачевом, над другими городами и селами Закарпатья. Темная ночь фашистской неволи позади. Стали явью слова национального героя Закарпатья, Героя Советского Союза Олексы Борканюка, чья жизнь оборвалась в венгерской тюрьме Маргит Керут. "Я иду на смерть смело, мужественно, так, как положено людям нашего склада. Прожил я 41 год, из которых 20 посвятил делу бедного народа. Всю жизнь был честным, преданным, неутомимым борцом без личной корысти. И таким умираю, ибо знаю, что наше дело справедливое и победа будет наша".
      Совсем другая жизнь пришла в Закарпатье с Советской властью. Много лет спустя я вновь побывал в этих местах. Как же тут изменилось все! Снова заехал в свою Кривку. Была уже ночь. Но село встретило морем электрического огня. Светом был озарен каждый дом. А утром я не поверил своим глазам: ни одноглазых, убогих, покосившихся хат, ни лоскутных наделов земли. Опять встретился со своим старым знакомым Иваном Полупаном. Он рассказал, что в Кривке теперь богатый скотоводческий колхоз. Счастливо и зажиточно живут люди.
      Мы поднялись с Иваном на высоту с отметкой 902 метра. Время сделало свое дело. Заросло травой и ельником место, где когда-то была наша застава и шли жестокие бои. Изменилось и село Латорка. Новенькие дома, яркие крыши. Только вот вершины гор Великий Верх, Пикуй, Яборник, Ближней, Магура не тронуло время. Они были такими же, как и в 1941 году, как и в ноябре 1944 года, когда мы вышли к ним, чтобы обеспечить перевалы нашим наступавшим войскам.
      В Чехословакии
      Перед советскими войсками лежала Европа, которая ждала своего освобождения. После войны писатели и поэты всех народов освобожденных Красной Армией европейских стран написали о советском воине много волнующих, благодарных слов, выразили великую признательность советскому воину за его бескорыстный интернациональный подвиг. И для них не было важным, танкистом был советский солдат или пехотинцем, артиллеристом или сапером, связистом или летчиком. Советские воины разных видов и родов войск были для освобожденных народов все едины.
      Но для нас это все же имеет некоторое значение. "Никто не забыт и ничто не забыто" - это не общие, а очень конкретные слова. Значит, не забыт ни один подвиг, ни одно событие минувшей войны. Но я еще не встречал книги, в которой бы рассказывалось об участии пограничников в освободительной миссии в странах Европы. Вот только сборник документов "Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны 1941 -1945", выпущенный в 1968 году, несколько восполняет этот пробел. Там есть документы, рассказывающие об участии воинов пограничных войск в освобождении Польши, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии. Правда, в книге нет сведений об участии пограничников в освобождении Чехословакии. Не все документы, видно, еще найдены. Но сказано первое слово.
      Сказано о том, что пограничники брали город Аккерман, участвовали в штурме Берлина, в ликвидации окруженной фашистской группировки в Будапеште и даже пленили командующего будапештской группировкой генерал-полковника П. Вильденбруха. Рассказывается о пограничниках, которые сражались в рядах европейского движения Сопротивления. Ну и, конечно, говорится о том, как боролись бойцы в зеленых фуражках с различными антинародными фашистскими организациями и вооруженными формированиями, вражеской агентурой, различными бандами.
      С чем же столкнулись в освобождаемых странах пограничники, шедшие с наступающими частями Красной Армии? "В результате длительного нахождения под оккупацией на этой территории, - говорится в документе о боевых действиях пограничных частей при освобождении Польши, - осталась широко развитая сеть агентуры разведорганов противника, ставленников, пособников врага и прочего враждебного элемента. Кроме того, с выходом на территорию Польши в тылу фронта проявляли свою нелегальную деятельность польские националисты - сторонники эмигрантского польского "правительства". Помимо этого, разведорганами противника забрасывалась своя агентура в тыл нашего фронта путем выброски их с самолетов на парашютах... Характерным явлением на участке 2-го Белорусского фронта было и то, что в тылу передовых частей Красной Армии находилось значительное количество окруженных солдат и офицеров противника. Нашим войскам приходилось вести борьбу с разрозненными мелкими группами..."
      Вот выдержка из документа о боевой деятельности пограничных частей в Венгрии: "С момента перенесения военных действий на территорию Венгрии в тылу фронта начала проводить активную деятельность венгерская фашистская партия "Нилош-Керестеш", которая приступила к сколачиванию диверсионно-террористических групп из числа бывших солдат и офицеров венгерской армии и других фашистских элементов. Оставляемые в тылу фронта диверсионно-террористические группы снабжались немецким командованием оружием, боеприпасами, взрыввеществами и скрывались в глубоких лесных массивах. После непродолжительной учебной подготовки эти диверсионные группы должны были развернуть свою деятельность на коммуникациях частей Красной Армии..."
      Нечто подобное было и на территории Чехословакии, куда в ноябре 1944 года вступили войска 18-й армии 4-го Украинского фронта. В связи с быстрым продвижением частей армии в горах и лесах оставались многочисленные мелкие группы солдат и офицеров противника, которые приходилось вылавливать, нередко вступая с ними в бой. Выявляли мы и диверсионные группы врага, обезвреживали гитлеровских агентов, власовцев и бандитов Каминского.
      Фашистская разведка бросала в дело свои последние кадры. Она распускала разведывательные школы, создавая из слушателей диверсионные группы, оседавшие на территории Чехословакии и в других странах, освобождаемых Красной Армией от фашистского ига.
      В начале ноября 1944 года наряд в составе старшины Каплина, рядовых Пенчука, Шилова и Гафарова в селе Малая Березна задержал человека, одетого в форму младшего лейтенанта Красной Армии, у которого в оформлении одного из документов были неточности. На предварительном расследовании задержанный показал, что в чехословацком городе Кошице он был завербован гитлеровской разведкой и теперь пробирается через линию фронта. Шпиону была поставлена задача выйти на фронтовые коммуникации в районе села Малая Березна, обосноваться там, установить наблюдение за передвижением штабов наших частей и после выполнения задания вернуться.