– Теперь мы начнем дружить, – ухмыльнулся Кейн. Ты научишься быть со мной любезной.

– Зачем? – спросила она; ее уже мутило от страха. – Ты можешь иметь любую женщину, какую захочешь.

Ухмылка исчезла, лицо злобно перекосилось.

– Да, только у меня не было женщин, которые обращались бы со мной как с грязью. И твой проклятый муж выбил мне зуб. – Тон вдруг изменился, и снова появилась коварная ухмылка. – Скажешь ему, что этого зуба я не простил. И еще передай, что ты сполна за него расплатилась.

Каролина заметила в глазах Кейна самодовольную радость. И еще похоть.

– Испугалась? – заржал он.

Девушка не ответила, и тогда он ударил ее по лицу. Она задохнулась от боли, но закусила губу, чтобы не разрыдаться. Кейн засмеялся, и этот звук она запомнила навсегда – не смех, а злобный лай.

– Времени у нас полно. До того как я скажу тебе прощай, мы станем лучшими друзьями. И в городе ты уже не будешь воротить от меня нос, всегда будешь улыбаться и приходить ко мне, когда я тебя захочу. Не веришь? А зря.

Кейн провел ладонью по ее груди. Каролину передернуло, она откатилась в сторону, но мерзавец со смехом притянул ее за веревку обратно.

– Ничего, тебе понравится. Много воды утекло с тех пор, как ты последний раз лежала со своим мужем. Сейчас его место занял мекс?

Каролина в упор посмотрела на него и вдруг успокоилась.

– Не хочешь со мной разговаривать? Да плевать я хотел! Даже лучше, когда женщина молчит.

Он вытащил нож, в его глазах мелькнул опасный огонек. Кейн принялся кромсать ее рубашку, потом содрал клочья, обнажив ее до пояса. Каролина закрыла глаза. Ей хотелось потерять сознание, умереть – что угодно, лишь бы ничего больше не видеть и не чувствовать.

Кейн принялся грубо се тискать. В конце концов она не выдержала и закричала.

– Ага, не нравится, – со злобным удовольствием сказал он. – Может, и хорошо, что я подождал. Сейчас ты больше похожа на женщину, чем тогда.

Он расстегнул на ней кожаные штаны, спустил их вместе с исподним до самых щиколоток, начал мять ее, щипать, целовать. От его хохота кровь стыла в жилах.

– Знаешь, я поставлю на тебе свое клеймо. В городе ты будешь проходить мимо меня, а все будут ржать, потому что у тебя шрам на заднице. Тогда посмотрим, как ты задерешь свой сопливый нос, мисс Каролина! – Имя он выговорил с презрительным фырканьем.

– Не надо, Кейн!

– Давай, умоляй.

Он рывком перевернул ее на живот, грубо прижал к земле и полоснул ножом по ягодице. Порез был не глубже царапины от колючек шипа мексиканского дерева, но мерзость содеянного заставила Каролину потерять самообладание. Она закричала, начала брыкаться, пытаясь вырваться.

Кейн злобно ударил ее, перевернул на спину, раздвинул ей ноги и грубо сунул пальцы внутрь. Девушка слышала свой крик, однако ей казалось, что это кричит не она.

– Ори, пока не охрипнешь. Все равно никто не придет, а мне это нравится. Я тебя научу быть ласковой.

Он приподнялся, чтобы расстегнуть штаны.

– Нет! Пожалуйста! Нет!

– Умоляй, сука! Я сейчас…

И вдруг его не стало. Ошеломленная Каролина не сразу решилась открыть глаза. Кейн валялся на земле, но едва он попытался встать, Рамой снова ударом кулака сбил его с ног.

– Поднимайся, грязный ублюдок! – Пока тот ворочался в пыли, Рамон повернулся к Каролине: – Он надругался над тобой?

– Нет, не успел.

Не выпуская Кейна из виду и держа его на прицеле, Рамон быстро перерезал веревки у нее на руках. Нож он бросил около Каролины.

– Оденься. На ранчо индейцы! Кейн сейчас мне некогда выпустить из тебя дух! Но чтобы ноги твоей не было на этих землях. И не смей даже пальцем ее тронуть!

Таким взбешенным она видела Торреса лишь однажды, когда он прочел записку Фабианы. Он размахнулся и снова ударил Кейна прямо в лицо.

Каролина тем временем в отчаянии глядела на лохмотья, оставшиеся от рубашки.

– Моя рубашка вся изрезана…

Рамон еще раз ударил Кейна и, пока тот стоял на четвереньках, мотая головой, стянул с себя рубашку и бросил ее Каролине.

Хатфилд воспользовался моментом, обхватил его за колени, и оба упали в пыль. Но Торрес нанес противнику два яростных удара по голове, заставив негодяя распластаться на земле.

Надев рубашку, Каролина подняла глаза и увидела, что Кейн сунул руку за пазуху.

– Рамон, у него оружие! – При звуке первого выстрела девушка замерла от ужаса, снова закричала, начала искать свой револьвер, машинально считая выстрелы.

– Рамон! – вскрикнула она при виде неподвижно лежащего Торреса, над которым стоял Кейн и целился в нее.

– Тебе нечем стрелять. У тебя кончились патроны, – безжизненным голосом произнесла она.

– Он говорил про команчей, а они наверняка слышали выстрелы. Если хочешь жить, уходи со мной.

– С каким наслаждением я бы тебя убила! – Глаза ей застилали слезы. – Убирайся, пока цел, дай мне помочь раненому.

– Он мертв.

– Негодяй!

– Команчи. Ты знаешь, что они делают с женщинами. Внезапно он швырнул в нее свой бесполезный револьвер и шагнул вперед. Каролина выстрелила. Кейн упал и начал кататься по земле, держась за раненое колено.

– Гадина! Ты подстрелила меня!

– Надо было всадить пулю в твое поганое сердце. Если не хочешь встретиться с команчами, полезай на лошадь и скачи отсюда.

– Чтоб ты горела в аду! – Он сорвал с шеи платок, чтобы перевязать рану.

– Не уедешь сейчас – истечешь кровью. А если не поторопишься, индейцы тебя быстро отыщут.

С глазами, горящими ненавистью, он сумел подняться на ноги. Голос его был хриплым и исполненным ярости.

– Клянусь, я буду мстить, пока я жив. Каролина Дэй! – Он погрозил ей кулаком. – Тебе придется всю жизнь оглядываться.

Он доковылял до лошади, с трудом взобрался в седло и ускакал.

Каролина глядела ему вслед, сознавая, что теряет драгоценное время. Когда стук копыт затих вдали, она наконец очнулась и бросилась к Рамону. Содрогаясь от рыданий, она перевернула его на спину и поняла, что Рамон Торрес навсегда покинул этот мир.

– Прощай, амиго, – прошептала она, целуя его в щеку. – Прости, я тебя люблю. – Каролина сорвала несколько диких цветов, положила ему на грудь, произнесла короткую молитву, потом встала и пронзительно свистнула, подзывая свою лошадь.

Только выехав из-под деревьев на холм, она увидела, почему задержались команчи: они жгли усадьбу и конюшню. В небо поднимался густой черный дым, который расплывался над прерией. В нос ударил запах гари. Сквозь застилавшие глаза слезы Каролина смотрела, как с полудюжины индейцев носятся вокруг полыхающих строений, а трое скачут в ее сторону.

Будто в столбняке, девушка глядела на приближающихся всадников. Рамон умер, Сойер уехал, дом, конюшня, лошади пропали в дыму. Кейн наверняка не оставит ее в покое. Она вспомнила о золоте, которое в свое время закопал Сойер. До одного мешочка на восточной стороне она еще могла добраться. Второй придется оставить.

Каролина развернула лошадь, хлестнула ее по крупу, посылая в галоп, и дала волю слезам. Она прощалась с Техасом.

Теплым вечером 12 сентября 1869 года Каролина сошла с парохода в Натчезе, который лежал в самом конце Тракта – длинного бизоньего пути между Натчезом и Нешвиллом, излюбленной дороги поселенцев и коммивояжеров. Девушка медленно шла от пристани к Силвер-стрит, держа в руках небольшой узел, куда поместилось то немногое, что она купила перед отъездом из Техаса. У входа в салун “Красный тигр” толпился народ, из окон второго этажа высовывались полуголые девицы и без стеснения зазывали посетителей. Какой-то мужчина заговорил с Каролиной, но она даже не посмотрела в его сторону.

Вскоре она вышла к обрывистому берегу, где уже не было слышно звуков пианино и банджо вперемешку с женским смехом, но тишина не принесла облегчения. Дэниел и Матильда вполне могут отказать. И куда ей тогда идти, что делать?

В мрачном настроении Каролина прошла по Джефферсон-стрнт, повернула направо. Постепенно она начала замечать красивые дома, разные лавки, цветущие кусты мирта с такими знакомыми темными цветками, персидскую сирень, розы… Как давно она этого не видела! Ее поразил элегантный особняк с кружевными решетками на балконах и мансардным окном, из которого, должно быть, открывался чудесный вид на реку. Все это, казалось, принадлежало другому миру, другому времени и так разительно отличалось от того, что она видела в Техасе.

Слуга-негр, стоявший возле кареты, с любопытством поглядел на Каролину и объяснил, как пройти к дому Брендонов. Она задержалась у замшелых дубов неимоверной толщины, которые буквально подавили ее своим величием, полюбовалась высокими магнолиями около внушительного георгианского особняка из красного кирпича. Наконец она дошла до знакомого дома и с замиранием сердца открыла железную калитку. Вдоль песчаной дорожки росли кусты мирта, усыпанные розовыми, пурпурными и темно-вишневыми цветами. От этого буйства красок и ароматов у нее закружилась голова, а при виде дома, напомнившего ей об Атланте, Каролина проглотила застрявший в горле комок. Она смотрела на шесть белых дорических колонн, и слезы текли у нее по щекам. Старый дуб протянул узловатые ветви над дорожкой. Она вдохнула запах цветов, травы и влажной земли. Да, место красивое, но часть ее сердца навсегда осталась в необъятных прериях Техаса, где она впервые обрела свободу.

– Добрый вечер, мэм.

– Меня зовут Каролина Брендон. Мои дядя и тетя дома?

– Мисус Брендон, – обернулся слуга к кому-то, стоявшему за ним, – юная леди говорит, что она Каролина Брендон.

Девушка заглянула в просторным холл с натертыми до блеска полами, с величественной лестницей, ведущей на второй этаж. В неярком сеете хрустальной люстры она увидела женщину с каштановыми волосами, и элегантный дом сразу был забыт.

Матильда Уимберли Брендон оказалась не такой высокой, какой ее запомнила Каролина. Рядом с ней стояла девушка, светловолосая, со вздернутым носиком, обсыпанным веснушками.

Пока они разглядывали друг друга, появился мужчина. Был он пониже дяди Джона, зато шире в плечах и плотнее.

– Силы небесные! – воскликнула хозяйка. – Каролина, что с тобой? У тебя вид нищенки! Почему ты в мужской одежде?!

– Хватит держать человека на пороге, – вмешался Дэниел, ошеломленно глядя на племянницу.

– Входи, Каролина, – наконец пригласила девушку тетя. – Джим, позвони Эллу. Пусть она приготовит ванну да принесет пахты. – Нахмурившись, она оглядела Каролину. – Ты загорела дочерна, может, пахтой мы сумеем тебя немного отбелить. Джим, пусть еще захватит серу и черную патоку. Для тела это очень хорошо, а, клянусь небом, ей это необходимо. Лори, принеси что-нибудь из своей одежды, чтобы Каролина могла переодеться. Ты сегодня ужинала?

– Нет, – ответила девушка, разглядывая портьеры из золотой парчи, кружевные занавески и золоченые французские зеркала.

Матильда еще больше нахмурилась, даже прикрыла глаза, словно не могла смотреть на этого мальчишку.

– “Нет, мэм”, Каролина. Старшим всегда говорят “мэм”.

– Да, мэм, – вежливо повторила та. Матильда повернулась к мужу:

– Что нам с ней делать? Нужно подумать, как все это объяснить, Дэниел.

– По-моему, для начала следует пригласить ее в дом, – сухо ответил муж, ласково взяв Каролину за подбородок. – Не хочешь рассказать нам, где ты была и что с тобой случилось?

– Она может это сделать, когда приведет себя в порядок, Дэниел. Пусть хорошенько вымоется. Я не могу позволить ей в таком виде сесть в кресло. Лори, проводи ее наверх, в комнату рядом с твоей спальней.

– Хорошо, мама.

Поднимаясь по лестнице, Каролина слышала продолжение разговора.

– У нее вид как у нищенки с пристани.

– Через час она будет выглядеть по-другому. Накорми и переодень ее.

– Если она здесь останется, мы должны сделать из нее леди. Сомневаюсь, что ей известны хотя бы элементарные правила светского поведения.

Когда девушки вошли в комнату с белой резной мебелью и большим розовым ковром на полу, Лори смущенно повернулась к гостье.

– Ты ехала одна?

– Да.

– Из Джорджии?

– Нет, из Техаса.

– Из Техаса… – повторила Лори, будто услышала новое слово. – Расскажи мне про Техас.

Каролина долго лежала в ванне, разговаривая с пятнадцатилетней кузиной, оказавшейся, не в пример надменной Матильде, очень дружелюбной и обаятельной.

Рано утром Каролину позвали в гостиную, обставленную роскошной мебелью палисандрового дерева, где на кресле восседала Матильда в бледно-лиловом платье с высоким корсажем.

– Каролина, я знаю, тебе не хватает изысканности и утонченности. К сожалению, Летти мало занималась твоим воспитанием, и одному Богу известно, что тебе довелось пережить в Техасе.

– Тетя Летти была очень добра ко мне, – возразила девушка.

– Разумеется, ты думаешь именно так, – заявила Матильда. – Тебе уже семнадцать, но я подозреваю, что воспитания ты не получила никакого. Мы с Дэниелом решили нанять тебе домашних учителей. Признаюсь, это вводит нас в большие расходы. Мы остановили выбор на Эмме Лэтем и Мэри Ли Уилсон. Полагаю, через два года тебя можно будет вывести в свет. Конечно, это позднее, чем положено, а посему нам придется убавить тебе год. Лори к тому времени подрастет, н мы одновременно представим вас обществу.

– Хорошо, мэм.

– Твое путешествие из Техаса в одиночку просто скандально. Ни одна порядочная женщина никогда себе такого не позволит. Это может затруднить поиски жениха. Как только Летти могла тебя отпустить? Ну ладно, мы не станем больше упоминать Техас, договорились?

– Да, мэм.

Каролина почувствовала легкое сожаление. Она посмотрела в окно и увидела бабочку, порхающую над миртом, которая могла беспрепятственно полететь в Техас.

Увы, Техас и все, кого она там узнала, навсегда ушли из ее жизни. Но память, словно в насмешку, тут же подкинула ей воспоминание о Сойере и дне их свадьбы.

– Людям мы скажем, что ты приехала из Атланты, и ни слова больше о границе. Ты стала весьма привлекательной, хотя немного высоковата, да и глаза слишком большие. В середине дня придет модистка, которая займется твоим гардеробом. Я не хочу, чтобы ты выходила в платье Лори и все узнали, что Летти бедна как церковная мышь. Надеюсь, с помощью надлежащего воспитания, обучения и прилежания с твоей стороны мы сделаем тебя достойной невестой, а дальше пусть о тебе заботится твой муж. У тебя прекрасная родословная.

– Да, мэм, – ответила Каролина, стараясь не думать о замужестве. Во всяком случае, у нее впереди еще два года, а за это время многое в ее судьбе может перемениться.

– Когда придет мисс Эмма, я тебя позову. – Да, мэм.

Следующие несколько дней казались девушке идиллией, особенно после тягот на границе. Для нее готовили ванну, стелили постель, шили новые туалеты. Служанки помогали ей одеваться, платья у нее были теперь не из тика или крашеной бумазеи, а из дорогих тканей. Она сменила мир взрослого человека с его ответственностью и свободой на мир ребенка. Иногда Каролине требовалось все ее самообладание, чтобы исполнять такие глупости, как идти спать в определенное время. Несколько месяцев назад она нанимала рабочих, клеймила скот, выплачивала зарплату, сама решала, где рыть колодец или как обороняться от команчей. Теперь се самым ответственным решением был выбор наряда на завтрашний день.

Но две вещи доставляли Каролине радость – это дружба с Лори и занятия с домашними учителями. Она любила книги, с жадностью их читала и делала успехи, на которые мисс Эмма даже не рассчитывала. Мисс Мэри Ли обучала ее изящным манерам, умению вести себя в обществе, давала уроки танцев и игры на пианино.

Лори стала ей как младшая сестра. Хотя разница в возрасте составляла у них всего два года, кузина была еще ребенком, на удивление жизнерадостным и неимоверно любезным. Сидя за обеденным столом, Каролина, наблюдая за родственниками, порой думала о том, что никогда не видела столь малоподходящих друг другу людей, Матильду заботили только деньги и положение в обществе; Дэниела интересовали лишь хлопок, лошади и скачки на местном ипподроме.

Домашние уроки и новые приятные обязанности изменили Каролину. Ее возили к лучшей модистке в городе и в лучшие магазины, покупали кринолины, нижние юбки, турнюры, корсеты, сделавшие ее талию совсем уж осиной. Вместо капоров она теперь носила шляпы, отделанные лентами и перьями, стала прилежной читательницей журнала мод, не выходила на улицу без элегантного шелкового зонтика, чтобы защитить от солнца побледневшую кожу. Но иногда, стоя перед зеркалом, она думала о Сойере и ей хотелось, чтобы он увидел ее в этих красивых нарядах.

Каролина любила одиночество. По утрам она часто гуляла по участку, доходила до речного обрыва, долго смотрела на воды Миссисипи, слушала птичье пение и смотрела на уходящие из Натчеза пароходы.