В Беловежской пуще

      - Помнишь наш первый танец? Ты был тогда такой угрюмый, недоступный... - радостно прошептала Хелен, - Помнишь ту песенку?
      - Нет, все забыл. И песенку тоже забыл...
      - Помнишь, помнишь... Разговор понял?
      - Нет.
      - Перестань, не дурачься.
      - Конечно, понял.
      - Ну и что решил?
      - Главным церемонийместером будет наш дорогой Никор, или твой Ник. Он приготовит и развлечения, и сюрпризы.
      - Чудесно! А теперь до конца бала - ни слова об этом...
      Штангер опытный глазом разведчика осматривал зал. Завелли, хотя и получил приглашение, не поехал на бал в Белосток.
      Атмосфера в ресторане с каждым часом становилась все более непринужденной.
      Штангер и Хелен нетерпеливо поглядывали на часы - ждали момента, когда в дверях появится вестник с "сюрпризом" для гитлеровцев. Ведь если Никор ударит, так ударит...
      С наступлением сумерек отряд капитана Никора подошел к железнодорожному полотну вблизи станции Черемха. Белые маскировочные халаты сливались со снегом и делали партизан почти невидимыми. Партизаны залегли на лесной вырубке, в молодняке, на склоне возвышенности, откуда хорошо просматривались черные ленты рельсов. Никор шепотом отдавал приказания: куда поставить ручные пулеметы и миномет, кто отправится снимать часовых, патрулировавших вдоль железнодорожного полотна, и где заложить мины. Дозор отправился в направлении, откуда должен был прийти специальный поезд, чтобы ракетой предупредить о его приближении.
      Никор наблюдал за железнодорожным полотном, ожидая появления немецкого патруля. Наконец показались двое патрульных. Партизаны в маскхалатах поползли к полотну. Захваченные врасплох, немцы не успели оказать сопротивления. Их место на железнодорожных путях заняли двое партизан, надевшие шинели и каски немецких солдат. Таким же образом устранили второй и третий патрули. Теперь участок железнодорожного полотна длиной в несколько километров "охранялся" партизанами.
      Приближалось время подхода ожидаемого поезда. Вот издалека донесся приглушенный, характерный шум, и паровоз с несколькими товарными вагонами промчался мимо партизанской засады. Это предусмотрительные немцы, не доверяя патрулям, курсировавшим вдоль полотна, пустили этот состав впереди специального поезда, чтобы проверить, не заминирован ли путь. Следовательно, ожидаемый "объект" должен был вот-вот показаться. Никор пристально вглядывался в восточную сторону неба, где должна была взвиться сигнальная ракета партизанского дозора. Он еще раз обошел огневые позиции, осмотрел подготовленные мины и стал напряженно ждать...
      Впереди паровоза были прицеплены две платформы с песком, а за ним шесть классных вагонов, внутреннее оснащение которых отвечало требованиям самых взыскательных пассажиров. В вагонах все сверкало от никеля, люстр и бронзы. В каждом купе сидело по нескольку военных, преимущественно офицеров, в которых с первого же взгляда угадывались бывалые фронтовики.
      31 декабря после полудня, когда поезд отошел от станций Высоко-Литовске, в вагонах началась суета. Пассажиры брились, приводили себя в порядок, надевали парадные мундиры, прицепляли на них награды. В вагонах запахло одеколоном, кремами. То здесь, то там доставали бутылочки со спиртными напитками, чтобы еще больше подогреть праздничное настроение.
      Атмосфера царила приподнятая, даже торжественная. Пассажиры этого необычного поезда все чаще нетерпеливо поглядывали на часы. Самый опасный участок пути остался позади. Через партизанские районы Полесья проехали днем. Теперь находились на территории Белостокщнны. А здесь, согласно заверениям офицеров СС, с ними ничего не могло случиться.
      Наступали ранние зимние сумерки. В вагонах зажгли свет. Послышались звуки песен. Поезд помчался по Беловежской пуще.
      По железнодорожному пути проехала моторная дрезина. Это была очередная проверка бдительности патрулей. Никор напряг слух. Ему показалось, что он слышит характерный шум приближающегося поезда. Действительно, гул нарастал. И в эту секунду в той стороне, откуда мчался поезд, мрак ночи прорезала сигнальная зеленая ракета.
      Три группы минеров во главе с Никором бросились к полотну, поднялись на насыпь и начали торопливо вставлятъ в вырытые ямки заряды взрывчатых веществ. Заложив мины, быстро отошли назад, протягивая за собой шнуры от взрывателей. Партизанские патрули, выдававшие себя за железнодорожную охрану, исчезли с путей.
      Никор залег за густым ельником рядом с начальником разведки отряда. Накрутив шнуры к взрывателям мин на вспотевшую ладонь и до боли в глазах напрягая зрение, Никор смотрел в ту сторону, откуда должен был показаться состав.
      - Не прозевай! Рви, как только поезд минует вон тот столб, - сказал начальник разведки, хотя об этом уже не раз говорили в этот вечер.
      - Вовсю несется, черт его возьми! Видно, спешит на бал! - прошептал Никор. - Прижмись плотнее к земле, чтобы не задело осколками...
      Паровоз дал пронзительный гудок. Замерзшая земля многократно усиливала эхо. Вот уже показался желтый сноп прожектора и стали заметны искры, летевшие из трубы паровоза.
      "Раз, два, три, четыре, пять..." - считал про себя Никор, провожая взглядом паровоз, и в следующее мгновение рванул шнур.
      Взрыв потряс воздух. Оглушительный грохот смешался со скрежетом сошедшего с рельсов паровоза и падающих с насыпи вагонов. Свист пара, треск взорванных вагонов нарушили царившую еще несколько мгновений назад ночную тишину.
      Заработали ручные пулеметы. Раздались выстрелы из миномета.
      - За Максима и погибших товарищей! - крикнул кто-то из партизан.
      Пулеметные очереди захлестали по вагонам. Выстрелы и разрывы мин заглушали крики и стоны раненых. То здесь, то там вспыхивали языки пламени.
      После нескольких минут убийственного огня Никор дал приказ отходить. Разгоряченные боем, партизаны исчезли в пуще. Потерь не было.
      В свой лагерь вернулись к полуночи. Их ждал праздничный партизанский ужин. Кружки со спиртом переходили из рук в руки. Говорили о только что пережитом. Отряд капитана Никора встречал новый, 1944-й год.
      До полуночи оставалось минут тридцать - сорок. Бал в казино центра разведки "Хорн" был в самом разгаре. Внезапно в зал вошел возбужденный, очень бледный дежурный офицер. Остановившись в дверях, он отыскивал кого-то взглядом. Наконец заметив за столиком майора Завелли, он протиснулся между танцующими парами и, не отвечая на веселые шутки и вопросы товарищей, вытянулся перед шефом.
      - Что у тебя? - рявкнул на него Завелли, так как не яюбжл, когда ему мешали веселиться. Офицер протянул майору маленький листок. Лицо Завелли мгновенно побледнело. Не сказав ни слова сидевшим с ним за одним столом, он быстро вышел из казино...
      Генерал СС Отто Хельвиг и доктор Брикс сидели вместе со своей свитой в маленьком зале отеля "Ритца". С минуты на минуту они должны были выехать на вокзал встречать дорогих гостей и никак не могли понять, почему задерживается поезд.
      Внезапно двери зала открылись и все увидели оберштурмфюрера Кёнига, дежурного офицера гестапо. Он отдал честь, молча подошел к генералу Хельвигу и протянул ему листок. Генерал, прочитав первые строки, окинул присутствующих ошеломленным взглядом и, не отвечая на посыпавшиеся вопросы, швырнул на стол телеграмму. Первые же ее слова объясняли все: "Спецпоезд уничтожен. Обстоятельства диверсии..."
      НА ПОРОГЕ СМЕРТИ
      Налет отряда Никора на спецпоезд, в котором ехали "герои" Восточного фронта, вызвал бурную реакцию в разведке и гестапо. Несколько недель следственная комиссия изучала и анализировала каждую, даже самую мелкую деталь. Генерал СС Отто Хельвиг, начальник СС и полиции в Белостокском округе, лично следил за ходом следствия. Вызывало удивленно, почему партизаны напали именно на этот поезд. Откуда они узнали, кто едет этим поездом? Все эти вопросы старались выяснить любой ценой. Однако следствие не сдвинулось с мертвой точки. Никор на какое-то время будто сквозь землю провалился и нигде не давал о себе знать.
      Несмотря на суровую зиму, бои на Восточном фронте не прекращались. Советские войска освобождали все новые и новые районы, завоевывая удобные позиции для весенне-летнего наступления. Штангер ничего не оставляя без внимания. Он старался узнавать все более или менее существенное, что имело значение с военной точки зрения, и страстно мечтал о весне, которая всегда благоприятствовала проведению различных операций. Однако одно событие почти на два месяца приостановило его работу...
      x x x
      Штангер проснулся в сильном волнении. Ночью его преследовал кошмарный соп, а теперь не покидали мрачные мысли. Обычно он объяснял это нервным напряжением, постоянным возбужденным состоянием, в котором жил, но на этот раз его одолевали дурные предчувствия...
      Ранним утром разведцентр "Хорн" был взбудоражен сообщением о том, что в районе Пружан русские выбросили десант, что жандармерия проводит облавы и требует подкрепления. Майор Завелли после короткого совещания с офицерами направил туда помощь. Поехал почти целый батальон карателей, усиленный ротой жандармов и отрядом полицаев. Общее командование взял на себя капитан Ланг. Сопровождали его Швинд и Штангер, так как в районе выброса десапта было уже много задержанных, которых следовало допросить.
      Выехали в полном снаряжении, Штангер занял место на заднем сиденье в "опеле". Сзади и впереди ехала автомашины с солдатами. Штангер скользил взглядом по мрачной лесной чаще, тянувшейся но обеим сторонам шоссе. В эти минуты он боялся пущи. Вернее, не пущи, а тех, кого она скрывала. Штангер слишком хорошо пояпмал свое положение, особенно в данный момент. На нем был мундир немецкого офицера, Он был вооружен и ехал на облаву. Следовательно, он был одним из "них". А еслп нападут партизаны? Не хотелось погибать такой смертью - после стольких лет работы в разведке быть застреленным своими!
      Штангер с облегчением вздохнул, когда автомашины достигли какой-то деревни под Пружанами, которая была назначена пунктом дальнейшего развития операции. Когда вышли из автомашины, Штангер заметил несколько десятков мужчин и женщин, стоявших у стены амбара. Он подошел к арестованным ближе. Окровавленные лица, разбитые головы, разорванная одежда.
      - Что за люди? - спросил он жандарма.
      - Бандиты! - прозвучал короткий ответ.
      - Их схватили с оружием? - продолжал Штангер.
      - С оружием? - удивился жандарм. - Нет! Здесь все бандиты. Шеф жандармов в Пружапах приказал пх арестовать, поскольку недалеко отсюда русские сбросили парашютистов. Наверняка они что-нибудь знают об этом...
      - А если не знают? - спросил Штангер.
      - Все равно будут расстреляны, - ответил жандарм и пожал плечами.
      Штангер подошел к группе офицеров, которые о чем-то разговаривали.
      - Вы слышали? - спросил его Ланг.
      - О чем, герр капитан?
      - Найдены парашюты и один контейнер с оружием, медикаментами и коммунистической пропагандистской литературой.
      - Где?
      - Где-то здесь, на поляпе. Собаки вытащили из мха. А парашюты висели на деревьях. Сейчас привезут.
      Через несколько минут жандармы принесли семь парашютов и грузовой мешок - контейнер. Ланг все внимательно осмотрел и, переписав обозначения и содержимое контейнера, приказал доставить найденное в Беловеж.
      Тем временем автомашины развозили карателей по участкам облавы. Фашисты окружали стрелковой цепью отдельные участки пущи и прочесывали их. Собаки пытались взять след, который мог бы привести карателей к убежищу партизан или парашютистов.
      Штангер по поручению капитана Ланга занялся допросом подозреваемых лиц.
      Под временное помещение для ведения следствия заняли одну из изб. Жандармы по очереди вводили подозреваемых, а Штангер допрашивал их. Задержанные в душе удивлялись, что этот немец предлагал им садиться, угощал сигаретами, не бил и даже пе кричал. Разговаривал он е ними по-польски, по-белорусски и по-русски. Однако арестованные этим не обольщались и отвечали на вопросы сдержанно. Из допроса Штангер установил, что самолет прилетел между двенадцатью и часом ночи, что на фоне ночного неба появились "зонтики" и что сразу же началась стрельба. Очевидно, кто-то предупредил немцев о высадке воздушного десанта, так как стрельба не могла возникнуть случайно.
      Вошедший жандарм вдруг доложил, что один из задержанных настойчиво просит привести его на допрос вне очереди. Штангер приказал ввести его. Через минуту жандарм впихнул в хату обросшего мужика. Штангер смерил его взглядом и спросил, что он хочет сказать. Мужик придвинулся ближе и заговорил:
      - Я, господин офицер, скажу, кто из задержанных коммунист и кто с партизанами...
      - Говори, - разрешил Штангер, не отводя от него взгляда.
      Мужик шепотом назвал ему фамилии коммунистов и тех, кто сотрудничал с партизанами. Штангер записал их.
      - Почему ты только сейчас решил сообщить об этом?
      - Я давно хотел служить вам, но здесь трудно встретить кого-нибудь от вас. За каждым отъезжающим из наших мест следят партизаны. Они действуют даже в Пружанах и Беловеже. Лишь только сегодня представился случай.
      - Так, значит, только сегодня представился случай? - пробормотал себе под нос Штангер. - Какие у тебя доказательства, что ты говоришь правду?
      - Я покажу, у кого спрятано оружие, кто разносил листовки и кто должен был сегодня ночью на своих подводах отвезти парашютистов в пущу.
      - Хорошо! - оборвал его Штангер. - Часовой! - крикнул он жандарму, стоявшему за дверью. Когда тот вошел в избу, Штангер приказал: Заковать его - и пусть стерегут отдельно. Если он обменнется с кем-нибудь хоть словом - пулю в лоб! Это особо опасный тип. Понял?
      - Так точно, герр лейтенант! - ответил жандарм и вытолкал совершенно обалдевшего мужика из избы.
      Облава продолжалась целый день, но не дала существенных результатов. Правда, гитлеровцы наткнулись в пуще на партизанские шалаши, но ничего достойного внимания в них не нашли.
      Вскоре собрался штаб по руководству облавой. Штангер сообщил Лангу о результатах допроса и предложил освободить задержанных, и прежде всего тех, кого назвал провокатор. Одного из задержанных, как наиболее подозрительного, Штангер рекомендовал забрать в распоряжение штаба. Капитан Ланг согласился с этим и приказал нескольким отрядам возвращаться в Беловеж.
      Деревня Глубокий Угол опустела. Команды уезжали к месту своего расположения. Последними покинули деревню две автомашины из батальона карателей и легковая автомашина, в которой ехали Штангер, Швинд и мужик-предатель.
      Автомашины ехали медленно, так как дорога была размокшая и вся в выбоинах. Оружие держали наготове и не отрывали взгляда от дороги и ее обочин. Штангер сидел с правой стороны машины. В случае стрельбы это давало больше шансов скрыться в пуще.
      Дорога пошла под гору. С левой стороны тянулся некрутой склон, густо заросший кустами. Грузовик, ехавший впереди, резко затормозил, так как водитель заметил лежавшую на дороге колоду. И в тот же миг с этого склона начался огонь.
      Штангер моментально, не дожидаясь, пока остановится автомашина, открыл дверцу и выскочил в придорожный ров. Вслед за ним выскочили провокатор, водитель и Швинд. Стреляли только с левой стороны. Из-за машин начали отвечать немцы, которые успели залечь там.
      - Уходим! - скомандовал Штангер.
      Прячась за деревьями, ответили огнем и вновь пробежали несколько шагов.
      - Иоган! - крикнул Штангер шоферу. - Пристрели его! Это опасный бандит, он может убежать от нас! - И показал на провокатора.
      Иоган дал очередь из автомата в предателя и догнал Штангера. Следом за ними, пригибаясь к земле, прыжками передвигался Швинд.
      Одна из автомашин, охваченная пламенем, взорвалась. Отчетливо слышались команды партизан. Каратели не раз бывали в подобных переделках. Они залегли цепью за деревьями и били длинными очередями по склону, где находились партизаны.
      Отходя, Штангер, Швинд и водитель оказались в редкой полосе леса. Продвигались вперед перебежками, от дерева к дереву.
      - Доннерветтер, опять влип! - скулил Швинд. - Как когда-то с покойником Фанерой.
      - Молчи, стреляй и отходи! - прикрикнул на него Штангер.
      Слышно было, как цепь немцев под огнем партизан начала панически отступать в пущу.
      Осталось позади еще несколько десятков метров. В пень, за которым залег Штангер, врезалось несколько пуль. Штангер пополз к видневшимся вдали кустам. Партизаны напирали. Штангер и его спутники бросились бежать. Гром выстрелов, свист нуль - и Штангер опять залег. В нескольких шагах находились спасительные заросли. Иоган и Швинд были уже там.
      Штангер вскочил, чтобы сделать последний бросок, и в гот же миг почувствовал, будто раскаленное железо пронзило ему бок. Острая боль охватила все тело и парализовала ноги. Штангер рухнул на землю. Швинд и Иоган подползли к нему.
      - Герр лейтенант, скорее отсюда! Здесь нас схватят, - торопил водитель, таща Штангера в заросли.
      Штангер чувствовал, что тернет сознание. Кровь хлюпала в сапогах, мертвела правая сторона тела. Стиснув от боли зубы, он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не потерять сознания. Беглецы поползли дальше, в спасительную чащу.
      Стрельба возле дороги не утихала. Штангер потерял сознание и упал на мох. С него сняли шинель и мундир, разорвали рубашку. Рана была на уровне четвертого ребра с правой стороны. Пули вышли спереди. На месте их вылета виднелись мелкие осколки кости. Штангеру сделали временную перевязку, чтобы остановить кровотечение. Из веток соорудили примитивные носилки и понесли его дальше в пущу. Отзвуки боя сюда уже не доходили.
      Ночь провели в густом молодняке. По очереди дежурили возле находившегося без сознания Штангера. Мороз щипал их вовсю, но они боялись разжигать огонь. Утром Иоган пошел на разведку и встретил отряд карателей, прибывших забрать убитых и остовы сгоревших автомашин. Штангера в бессознательном состоянии тотчас же отвезли в Беловеж, а оттуда в военный госпиталь в Белосток. У него было раздроблено ребро и прострелено правое легкое.
      Он медленно поднял тяжелые, будто налитые свинцом веки и отсутствующим взглядом обвел белые стены палаты и кровать, на которой лежал. Потом долго смотрел в окно, за которым был виден краешек голубого неба. Малейшее движение вызывало острую боль, пронизывавшую все тело, каждый вдох и выдох усиливал ее. Он был ослаблен высокой температурой и потерей крови. Губы у него спеклись. В горле пересохло.
      Вот открылись двери палаты, и вошла медсестра.
      - Сестра... - Штангер с трудом выдавил из себя первое слово. - Где я... и что со мной? - произнес он, стараясь приподняться на кровати.
      - Герр лейтенант, пожалуйста, не разговаривайте. Лежите спокойно. Врач, запретил вам говорить. Вы в, военном госпитале в Белостоке. Вам сделали очень сложную операцию. Слава богу, все окончилось благополучно. Много дней вы были без сознания, в горячке, бредили...
      Штангер смотрел на немку широко раскрытыми глазами и, как сквозь туман, восстанавливал в памяти картину всего, что с ним случилось по возвращении из Пружан.
      - Меня навещал кто-нибудь? - вновь с-трудом спросил он.
      - Да, конечно. Были какие-то офицеры из Беловежа и два раза какая-то дама...
      - А я... что-нибудь говорил в бреду? - спросил он и пристально взглянул на немку. Его охватил озноб при одной мысли, что кто-нибудь из гитлеровцев мог слышать его бред и донести в гестапо.
      - Да, но это были отдельные слова. Я сидела все время возле вас. Вы называли имя Хелен. Это я запомнила точно. Вы постоянно ее звали...
      - А что я еще говорил? - Штейгер с мольбой взглянул на сестру.
      - Тихо! Вам нельзя волноваться, Что еще? - задумалась немка. - Вы проклинали кого-то. Говорили также на каком-то языке, которого я не понимаю...
      Штангер закрыл глаза и вновь впал в забытье. Сестра тихо вышла из палаты.
      Шли дни. Постепенно кризис миновал, но температура все не спадала. Как же он ждал прихода Хелен, как мечтал о том, чтобы она побыла с ним хотя бы минутку! Его интересовало, сообщила ли она в Центр о его ранении. Знают ли там, почему от него нет донесений?..
      Иногда он брал в руки зеркало, стоявшее на столике у кровати, и не узнавал себя. Густая темная щетина покрыла его щеки. Глаза окаймляла сеть морщин. На висках он впервые заметил седые волосы.
      Штангер подолгу находился в полубессознательном состоянии. Он смотрен на облака, проплывавшие по небу, и ему казалось, будто рядом с ним сидит Хелен, держит его за руку и внимательно смотрит на него своими прекрасными добрыми глазами, а он начинает рассказывать ей о своей бурной жизни. Сколько раз он заново переживал отдельные драматические эпизоды своей жизни!..
      Память уносила его в далекое прошлое, в годы детства. Вот родители. Они давно ушли из жизни, но он хорошо помнил нх. Отец его отличался атлетическим телосложением, был смуглый, с черными пышными, усами и седой головой. Мать, щуплая женщина с вечно озабоченным лицом, была наделена мягким романтическим характером. Штангер вспоминал их квартиру, находившуюся недалеко от площади Костюшко в Белостоке. Когда он был маленьким, отец любил вечерами сажать его к себе на колени и рассказывать о восстании 1863 года, о сражениях, о легендарном командире повстанцев Вавре. Как реликвии, отец показывал ему пули от ружей повстанцев, рассказывал о своих скитаниях по свету, когда он был вынужден покинуть родину и скрываться от преследований. Штангеру запомнились красочные описания Ближнего Востока, Африки, Америки. Отец искал там работу.
      Другой период в их жизни Штангер помнил лучше. В начале первой мировой войны он с родителями эвакуировался, в глубь России. Школа, новый мир детских впечатлений, первые дни революции в далеком Саратове, городе на Волге. Вместе с отцом он ходил на солдатские митинги, с восторгом смотрел на маршировавших красногвардейцев. Он еще не понимал тогда революции, был слишком мал, однако жил тем же, чем и его отец, радовался вместе с отцом свержению царизма и наступлению новой эпохи.
      Он гордился, когда отец, несмотря на преклонный возраст, с винтовкой в руках и с красной повязкой на рукаве ходил патрулировать но улицам Саратова.
      Потом было возвращение на родину. Белосток, разрушенный войной, безработица, болезни, голод. Неожиданная смерть отца от тифа. Мать скончалась вскоре после него.
      Анджей остался один. Дальние родственники, взявшие над ним опеку, хотели, чтобы он выучился на ксендза. Ему удалось избежать этого. Его влекла жизнь, полная приключений. Окончив среднюю школу в Белостоке, он был уже зрелым юношей, хорошо сложенным и закаленным.
      Его влекла авиация. Друг отца, в то время офицер Войска Польского, помог ему попасть в авиационную школу подхорунжих в Демблине. Экзамены Анджей сдал отлично.
      Наступили годы напряженной учебы. Штангер со страстью овладевал трудным искусством пилотажа на "летающих гробах", как называли тогда "фарманы" и другие примитивные самолеты, нередко рассыпавшиеся в воздухе. Сколько его товарищей разбилось на них! Помнил он и свои аварии...
      Авиашколу он окончил с отличием. Его направили в авиаполк в Лиду, Начались скучные годы военной службы. Учения, патрульные вылеты, отработка техники полета, наряды, иногда развлечения...
      Однако случай круто повернул его судьбу. Штангер никогда не жалел о тем своем поступке. В их полку служил чванливый, наглый майор, "серый кардинал" легионерской клики, тупой, подозрительный, угодливый по отношению к начальству и жестокий с подчиненными. Его ненавидели вес молодые офицеры. Оя постоянно задевал Анджея, напоминая ему об отце, о котором знал, что тот был в России и служил в Красной гвардии.
      Это случилось в офицерском казино во время какой-то пирушки. Анджей помнил, как пьяный майор без всякого довода прицепился к нему и на глазах приглашенных дам и офицеров оскорбил его. Уязвленный до глубины души и ослепленный ненавистью, Анджей ударил майора в лицо и вызвал на поединок.
      Разразился большой скандал, и до поединка дело не дошло. Майор пустил в ход все пружины, чтобы убрать Анджея из авиации. Штангер оказался на мостовой без денег, жилья и работы...
      Несколько месяцев скитался он по разным учреждениям, но работу получить не мог, как не могли ее получить и многие другие. Наконец судьба улыбнулась ему. Его приняли на авиационный завод в Варшаве в качестве летчика-испытателя. Он испытывал там каждый серийный самолет, покидавший завод. Платили хорошо. Он выходил живым из самых опасных переделок в воздухе и чувствовал себя в своей стихии. Жизнь обрела смысл.
      Но безумная бравада, необузданный темперамент вновь испортили ему жизнь. Однажды он пролетел под мостом Понятовского, считая это вполне нормальным поступком. Им восхищались, ему сочувствовали, но на следующий день он оказался без работы...
      Потом? Потом он перепробовал многие профессии. Объезжал лошадей в цирке, демонстрировал на арене необыкновенную меткость в стрельбе. Потом увлекся спортом: боксировал, поднимал тяжести, овладевал приемами дзюдо. Однако цирк быстро надоел ему.
      Политика в ту пору не интересовала его, однако он видел зло, господствовавшее в Польше, безработицу и нищету трудящихся. Он не связывал себя ни с одной политической группировкой, но признавал правоту за тем, кто требовал хлеба, работы, гражданских прав, и критиковал буржуазное правительство. Не раз он бродил по районам Варшавы, где влачили жалкое существование безработные, где скалила зубы нищета, где пожирали людей болезни. Знал он такие районы и в других городах.
      Он мечтал о путешествиях, но без денег эти мечты оставались только мечтами. В это время на его жизненном пути встал капитан Стефан Соха. Долгие беседы с ним определили дальнейшую судьбу Анджея. Соха предложил ему работать в разведке. Это было нечто новое, неизвестное. Разведка влекла его своей таинственностью, романтикой. Стефан Соха был опытным разведчиком, специализировавшимся по Германии. Он знал отца Штангера. Однажды Соха сказал ему: "Я хорошо знал твоего отца. Он верил, что Польша будет страной социальной справедливости, что в ней осуществятся мечты всех поколений, боровшихся за свободу. Помни, Анджей, в Польше сейчас хозяйничают канальи и правит диктатура, чуждая народу. Здесь царят произвол и зло. Но есть такое понятие, которое выше всего этого. Это - родина. И я работаю с мыслью о будущем. Я верю, что время многое изменит. Ослепленные классовой ненавистью, наши правители не хотят видеть реальной угрозы нашей стране со стороны третьей империи и Гитлера... Все, что ты сделаешь против третьей империи, будет хорошо для Польши. А я верю, ты многое можешь сделать..."
      Так начался новый этап в его жизни. Шел 1934 год. Штангср старательно готовился к своей секретной миссии. Отдавал ли он тогда себе отчет в том, что эта работа поглотит его всего без остатка на долгие годы?..
      Он получил документы, из которых следовало, что в его роду дед был немцем, что он исповедует протестантскую религию. Соха обсудил с ним детали разведывательной работы, контакты. Связь они договорились поддерживать только между собой.
      II вот в одну из октябрьских ночей 1934 года Штангер нелегально перешел границу третьей империи и обратился к гитлеровским властям с просьбой дать ему убежище и работу. Его возили с места на место. Ему устраивали десятки допросов. Он предъявлял документы, рассказывал о своей жизни, просил дать ему работу и немецкое гражданство.
      Наконец его оставили в покое и направили на работу на вагоностроительный завод в Берлине. Он везде чувствовал за собою слежку, но своим поведением не вызывал подозрений у шпиков. Фашизм в это время упивался своей властью. Штангер видел гитлеровские смотры, марши СА, СС, "гитлерюгенд", военные парады, слушал выступления Гитлера и все больше понимал смысл слов капитана Сохи, который объяснял ему, чем явлнется фашизм и какую опасность несет он народам.
      Неожиданно Штангер обнаружил, что абвер заинтересовался его персоной. Наверняка это был результат длительного наблюдения за ним гитлеровской разведки. Штангер получил приглашение в бюро регистрации якобы с целью уточнения "учетных данных". Какой-то тин в гражданской одежде забрал его оттуда в машину и повез длинным лабиринтом берлинских улиц. В разведотделе Штангера долго расспрашивали о летной школе, о военной службе, о причинах увольнения из авиации, о семье и "дедушке-немце". То, что он рассказывал офицерам абвера уже не составляло военной тайны, так как летную школу и авиацию он оставил давно и там уже многое изменилось.
      Судя по всему, оя внушил им доверие. Ему помогли получить немецкое гражданство. Анджей взял фамилию своего "деда" - немца Штангера. Так он стал сотрудником абвера. С отличием окончив разведшколу в Гаттове под Берлином, работал в разных отделах абвера на так называемом "польском направлении". Штангер переводил сообщения, поступавшие от гитлеровских агентов из Польши, переписывал показания и отчеты перебежчиков или диверсантов из Польши, проходивших в третьем рейхе переподготовку.
      Штангер припомнил диверсионные акты, которые в то время и планировал и осуществлял в Германии сам с риском для жизни. Взрыв на авиационном заводе в Гамбурге, где в то время находился по заданию разведки... Пожар на военных складах в Бранденбурге... Катастрофа самолета, на борту которого находились высшие офицеры авиации... Взрыв бомбы во время гитлеровского митинга в большом зале в Бремене... Он верил, что делает все это во имя Польши. С капитаном Сохой по разным каналам поддерживал контакты редко. Штангер сообщал: Гитлер нападет на Польшу, все говорит о ближайшем начале войны, открыты новые концентрационные лагеря, в Германии прививается ненависть к славянам... Если б он тогда знал, что его сообщения идут прямо в архив и что никто в польском штабе, кроме капитана Сохи, не принимал его информацию всерьез!..
      Если б он тогда знал... Когда Штангер мысленно возвращался к тому периоду, горечь наполняла его сердце.
      Наступил сентябрь 1939 года. Рухнул миф "о сильной Польше", в который он тогда еще верил. Теперь Анджей боялся, как бы гестапо или абвер не нашли где-то в архивах польской разведки материалов, которые могли его деконспирировать.