- Потому что Анжела уже замужем. За одним негодяем. После нескольких месяцев супружества он уехал в Голландию или Бельгию, захватив с собой все ее деньги. Жулик.
      - Она его искала, подавала в суд?
      - Не думаю, уж очень все это противно. Она осталась одна, замкнулась в себе, пока не встретила Этторе. Этторе был святой человек. Добрый, внимательный, ласковый... Вот почему Анжела так привязалась к нему. А эти проклятые...
      - Синьор Прандини, - впервые подала голос Надя, - Анжела, возможно, видела одного из убийц. Ключи, которыми он пытался открыть дверь квартиры, доказывают...
      - Что доказывают? Квартирные кражи сегодня в порядке вещей. Нет семьи, которая не пострадала бы от этих бандитов, ублюдков, наркоманов...
      - Вы не думаете, что ключи, которые у него были, принадлежали Этторе Ринальди?
      - Думать можно о чем угодно, комиссар. Беда в том, что Анжела даже не смогла увидеть этого негодяя в лицо.
      - Я знаю, он убежал. Может, на улице был соучастник, который его ждал?
      Прандини снова сложил руки на груди, замком сцепив пальцы, и ядовито усмехнулся.
      - Я понял. Вы думаете, что Анжела могла увидеть машину или мотоцикл, на котором они задали деру, но не сказала вам об этом? Но тогда зачем ей вообще было говорить о парне с ключами? Я понимаю, вам хочется соединить два убийства чем-то, кроме пуль девятого калибра, но боюсь, что вы на ложном пути.
      Он встал. Амброзио и Надя тоже поставили свои бокалы, ожидая дальнейшего шага. Прандини вел себя как-то особенно, с намеками, то казался искренним - и опасным, то - ироничным, открытым, гостеприимным.
      - Хочу вам кое-что показать. Оденьтесь, выйдем.
      В сопровождении собаки они направились к небольшому строению из красного кирпича, с высокой крышей и белой трубой, из которой в холодное утреннее небо вился тонкий дымок. Внутри было что-то вроде выставочного зала. Просторную комнату украшали флаги, в центре висело трехцветное знамя с орлом, распростершим крылья.
      - Это знамя моего полка.
      - А остальные?
      - Видите вымпел? Это восьмой королевский танковый. А это - шестого африканского эскадрона, дивизиона броневиков. Боже, какие шли бои! Если кто-то выживал, тот уже ничего в жизни не боялся.
      - Вы создали частный музей.
      - Только знамен, касок и шлемов.
      Действительно, на длинном столе вдоль одной из стен были разложены шлемы и каски разных родов войск, колониальные шлемы с очками против песка, береты. На стенах висели военные топографические карты.
      - Не так-то просто было собрать это все. Когда я начал, прошел слух, что один сумасшедший богач скупает военные сувениры. И тогда... В общем, я должен был спасаться, особенно от ветеранов и их реликвий. Я покупал только то, что меня близко касалось. Например, меня не интересовали действия военного флота.
      - Как и оружие, - подсказал Амброзио, с любопытством разглядывая черный шлем.
      - Я бы с удовольствием собрал коллекцию оружия, но как это сделать? Все не так просто, как кажется, комиссар. Может, когда-нибудь... Кстати, а вы каким пистолетом пользуетесь?
      - "Беретта". Как и вы.
      - Отличное оружие. Правда, когда-то я предпочитал "люгер". А вообще-то "люгер", или парабеллум, или Р-38 - не имеет значения. Красивое оружие. Капризное? Кое-кто и впрямь так говорит. А что до меня, я никогда не пожалел, что верил в него. - Он посмотрел на Амброзио, потом на Надю Широ. - Это как сказать, что "ролле ройс" не нравится механикам. Кто так говорит? Те, у кого руки, извините, в заднице.
      - Вы знаете некоего Клема Аббатанджело, синьор Прандини?
      - Аббатанджело? Никогда не слышал. Кто это?
      - Деловой человек, - ответила Надя. - Хозяин одного гаража.
      - Гаража? - Прандини покачал головой и взял Амброзио под руку.
      - Я покажу вам речку, пойдемте.
      Они пошли по дорожке, посыпанной белой галькой, которая едва заметно поднималась на возвышение. Наверху ряд тополей замыкал пейзаж, видный из окна виллы. За деревьями, внизу, метрах в двухстах текла река, намывшая кое-где по берегам полоски светлого песка. На другом берегу тоже виднелись тополя вскоре под апрельским солнцем они заиграют блестящей зеленью.
      - Я просыпаюсь рано, почти с рассветом, и прихожу сюда наблюдать По. Разве это не чудо? Я купил этот дом, потому что По - моя река. Она мне спасла жизнь.
      - Вы были в этих местах в конце войны?
      - Примерно в этих. Я прятался в одном шалаше, потом в другом. Все-таки, что ни говори, я не был невезучим. Знаете, сколько мне было? Двадцать два. Вот смотрю я на нее и вижу, как над водой поднимается туман. Летом краски яркие, пронзительные, осенью - пастельные, мягкие. Как я хочу, чтобы какой-нибудь хороший художник нарисовал все это.
      Ветер от реки растрепал ему волосы, белый чуб мягко шевелился, отчего Прандини казался старым мальчиком.
      - А где теперь ваш "люгер"? - одна и та же мысль, казалось, точила Амброзио, как жук-древоточец дерево.
      Прандини обернулся, его лицо исказила болезненная гримаса, годы страстей и разочарований, как в зеркале, отразились в ней.
      - Я же говорил вам: я вернулся домой ночью. Отец спрятал меня на чердаке. Пистолет лежал в ранце вместе с гранатами. Отец все уничтожил.
      - Ваш брат... Вы жалеете, что он уехал в Южную Америку?
      - Мы виделись редко. Жена его педантка, вечно всех поучала. Предубежденность и невежество. Моя жена с ней были подругами, они и сейчас дружат.
      - Вы женаты?
      - Она не живет со мной. Мы разошлись. Без судов, печатей, адвокатов. Частный развод, - он улыбнулся. - Я купил ей квартиру, нанял одного педераста-архитектора, чтобы обставил ее, как она хотела, нашел даже девушку-филиппинку, которая умеет готовить итальянские блюда. Вдали от меня она считает, что выиграла в лотерею. Хотите знать, как она проводит время? Парикмахеры, выставки, массажи и концерты. Королева! Королева в ссылке, комиссар. - Прандини оживился, у него прошла меланхолия.
      - Надо полагать, она была не такой уж плохой женщиной, синьор Прандини? с нарочитой наивностью спросила Надя.
      - Вы правы, когда-то была. Хоть она уверена, что осталась такой же. Она моложе меня, и намного. Но шея, девочка моя, шея и щеки у женщин - больное место. Настоящие предатели, наглые и бесстыдные.
      - Она живет в Милане?
      - А где же еще? Тильда захотела поближе к Сан Бабила. Ей никогда не нравился этот дом, эти поля, даже река. Что она понимает в реке? Я влюбился в нее, когда она была совсем юная. Непохожая на меня. Ей нравились кремовые пирожные, а меня от сладостей тошнит. Я всегда пил кофе без сахара.
      - Вы часто видитесь?
      - Когда бываю в Милане по делам, случается, останавливаюсь у нее. Специально для меня одну комнату оклеили зелеными обоями. Под цвет леса. - Он с шумом втянул в себя воздух. - Посмотрите в небо. Видите, это стаи мартовок. Непонятно? Утки. Чувствуете запах воды и горелой травы? Замечательно, правда? И я должен был бросить все это, чтобы жить в бензиновой вони?
      Он повернулся к Наде, которая, сунув руки в карманы пальто, глядела вниз, на реку.
      - Вам холодно?
      - Наверно, мне было бы одиноко в деревне. Как вашей жене...
      - А я уже привык. С тех пор как... - оборвав фразу, он подобрал камень, бросил с ловкостью, необычной для его лет, и овчарка рванулась за ним. - Но мы люди сумасбродные. В Африке я носил с собой книжечку стихов. Одно из них я иногда читал товарищам. "Река, протекая, меня шлифовала, словно собственный камень..."
      Они переглянулись удивленно.
      Полчаса спустя в столовой с накрытым овальным столом и запахами специй, под веселый треск горящего камина они продолжили разговор.
      - Синьор Прандини, человек, которого я ищу, полагаю, не понимает, что он обыкновенный убийца. Он считает себя судьей, который действует от имени попранного в нашей стране закона. Он сам выносит и вершит свои приговоры, потому что не верит в правосудие.
      - Разве можно называть страной эту мусорную свалку?
      - Об этом же говорил ваш приятель Де Пальма. И все-таки мы живем в демократической стране, где порядок должны наводить не отдельные мстители, взявшие на себя функции господа Бога, присвоившие себе право карать и миловать, а правосудие, и только оно.
      - Правосудие?! - гневно повторил Прандини. - Как же оно допустило, что целые области оказались в руках организованной преступности? Что героин стал чуть ли не базой нашей экономики? Что похищение детей превратилось в процветающий бизнес, к которому в нашей стране бездельников уже привыкли, и плюют на все, лишь бы не грозила беда их собственным чадам. Нет, комиссар, мы сделаны из другого теста. Ищите, если хотите, тот "люгер". Но знайте, что это не мой, у меня его нет. Ни разу с тех пор не видел.
      - Это могло быть оружие капитана Де Пальма.
      - Не представляю, чтобы Джорджио с пистолетом в руках охотился за какими-то негодяями. Он мрачно настроен, презирает философию "возлюбим друг друга" и "проживем кое-как", которая господствует сегодня в республике, но из-за этого превратиться в самозваного шерифа он не способен.
      Прандини обнажил зубы в насмешливой улыбке. Или горькой?
      - Синьор Прандини, простите, вы любите поэта, который написал стихи о реке? - вмешалась в разговор Надя.
      - Унгаретти? Это самый великий поэт Италии, моя милая.
      - Оказывается, у вас есть идеалы. Он вздохнул.
      - Вы слышите, комиссар? Идеалы... Кажется, я вернулся назад на целый век. Идеалы... Я растерял их все по пути. Между одним выстрелом и другим. В тех шалашах, где скрывался от людей. Не стоит их хранить, идеалы. Весь мир заботится о том, чтобы тебя от них вылечить. Не так ли? Без них я почувствовал себя ненужным, но зато легким, как водяная курочка, и стал пристальнее смотреть вокруг и замечать вещи, которые раньше не видел. Например, лавочников. Они становились зажиточными. Были невеждами, дураками, обманщиками, но, богатея, покупали себе дома, драгоценные украшения для своих дам и автомобильчики для сыновей. Хо, сказал я себе, каким дураком я был, и тоже начал стараться побыстрее стать на ноги. Это и погнало меня на Ближний Восток, где я сделал состояние. Мои любимые клиенты - эмиры. Знаете, что значит эмир, синьорина? Принц.
      - Очень интересно, - заметил Амброзио, - однако вернемся к нашим баранам. Все преступления, которыми, я занимаюсь, начались после насильственной смерти Этторе Ринальди, друга Капитана и вашего друга. После того, как Анжела Бьянкарди встретила возле его квартиры молодого парня с ключами. Поэтому я должен проверить алиби всех. Включая вас, синьор Прандини. Не припомните ли, где вы находились ночью, когда был убит Гаспаре Аддамьяно?
      - Не помню.
      - Тогда вам придется приехать в квестуру. Там мы все проверим.
      - Но это невозможно. Я не веду дневник. Это Ринальди всегда отмечал, был ли дождь, или туман, или снег, и сколько выпало сантиметров. Он - да, а я нет. Это смешно. Как я могу вспомнить, где я был, где болтался в такой-то и такой-то день...
      - Ночью, между часом и двумя, когда на улице Мессина...
      - Я даже не знаю, где эта Мессина. Где это?
      - В конце улицы Луиджи Девятого, рядом с Мемориальным кладбищем.
      - Полная чепуха. Я не смогу вспомнить, что я делал день за днем, где был, с кем встречался.
      - Синьор Прандини, я уверен, что это будет не так уж трудно сделать. Вы деловой человек, у вас, наверное, есть записная книжка, где вы отмечаете время встреч. Немного терпения, и вы вспомните, в какие дни были здесь, а когда в Милане, у своей жены.
      - Я не всегда живу у жены, - казалось, он успокоился. - Будете проверять также алиби Джорджио?
      - Вас это забавляет?
      - Еще бы! Мне смешно от мысли, что такой рассеянный человек, как он, с вечно затуманенной головой, должен будет доказывать вам с документами в руках, где он был в тот или иной день. Это будет та еще потеха.
      Пообедав, они на несколько минут присели у горящего камина, потом пожилая домработница принесла Прандини букет оранжерейных розочек, и он с легким поклоном вручил цветы Наде.
      В прихожей пахло мандаринами.
      - Когда я привожу розы из нашей оранжереи, Анжела сразу бежит ставить их в железную вазочку на вокзале.
      - На месте гибели Этторе?
      - Да. Она привязала проволокой к фонарному столбу вазочку и ставит в нее цветы.
      - Этот человек - загадка, - прокомментировала Надя уже за рулем "дельты".
      - Почему?
      - Убивал людей направо и налево - и читает наизусть стихи Унгаретти. Большой оригинал!
      - Завтра он придет в квестуру, сядем с календарем и сделаем кое-какие подсчеты. То же самое с Капитаном. Хочу проверить каждую деталь.
      - Пойдем еще раз к Анжеле Бьянкарди?
      - Сначала на Центральный вокзал, вернее, на бульвар Дория.
      - Комиссар, у меня возникла странная мысль. Ринальди обнаружен между двух автомобилей на стоянке. Анжела ставит цветы в вазу под фонарем. Почему? Фонарь должен быть в нескольких десятках метров от места преступления. К тому же почти никогда не убивают при ярком свете.
      - Ну, а куда, по-твоему, ей девать свою вазочку? Поставить на асфальт, под колеса машин? Нужно поскорее побывать на месте, может, это нам что-нибудь даст? Хоть какую-то зацепку. Знаешь такую пословицу: волка ноги кормят?
      - Это мы-то волки? - улыбнулась Надя. - Ох и выдумщик вы, комиссар...
      Глава 9
      Намаявшись у светофоров, Надя наконец пробилась к вокзалу. Они нашли фонарный столб, окрашенный, как и все остальные, в зеленое. Плотно, один к одному, стояли автомобили. Но все выглядело мирно, спокойно. За стоянкой виднелся сад, расположенный ниже уровня улицы, как бы в котловине. Его украшали свежевыкрашенные скамейки, мраморный фонтан, среди голых яблонь темнели стройные кедры. Несколько арабов разговаривали между собой. Среди этих парней с темной кожей была девушка. Ярко освещенный вокзал - огромный цементный мавзолей, вывеска отеля, зеленые и красные огни баров и магазинов, переполненные людьми улицы - вся атмосфера раннего вечера дышала покоем и размеренностью. Трудно было вообразить, что именно здесь, в этой точке города, чуть ли ни ежедневно происходят многочисленные страшные преступления.
      Проехал фургон с карабинерами.
      - Вазочки уже нет, - заметила Надя.
      - Какой вазочки? А-а...
      Полицейский, который в конце декабря обнаружил труп Этторе Ринальди, показал на асфальте место, где тот упал.
      - Кажется, тут никогда ничего не может случиться, не правда ли, комиссар? - сказал полицейский. - И что газеты все выдумывают. Но это только кажется. Вдруг ты видишь японца, у которого увели весь багаж, девушку, отчаянно призывающую на помощь, старушку, ограбленную негодяями. Ужасное место, комиссар, поверьте. Газеты пишут лишь о самых крупных фактах, как с этим человеком после Рождества. Мы были на патрульной машине. Кто-то с чемоданом сделал нам знак, и мы кинулись на стоянку. Но уже было поздно.
      - Кто был этот человек?
      - Он исчез, мы его больше не видели. Никто не хочет хлопот. Если бы мы не подъехали, он спокойно ушел бы, никому ничего не сказав. Каждый теперь думает только о себе.
      - Как вы думаете, почему Этторе Ринальди убили? Ведь в таких случаях обычно не убивают. Отнимают бумажник или чемодан и скрываются.
      - Наверно, он сопротивлялся. Грабители этого не любят.
      - Крадут автомобили в этих местах? - спросила Надя.
      - Часто, даже когда есть сторож.
      Осмотр места происшествия больше ничего не дал. У Амброзио появилось тягостное предчувствие, что вся эта его скрупулезная работа базируется на ложном убеждении. Решил сам и убедил своих подчиненных, что во всех случаях действовал один и тот же убийца, мститель, что он отличный стрелок, скорее всего, ветеран войны, как Капитан, как Прандини или кто-то из их компании. Не рановато ли он отказался от других версий?
      - Представь себе, что наш друг или Де Пальма докажут свое алиби, что мы тогда будем делать?
      Надя достала из сумочки зеркальце, провела по лицу пуховкой.
      - Эти алиби нужно будет еще внимательно проверить.
      - Жена Прандини живет здесь, неподалеку, - сказал Амброзио, - я поверну налево и припаркуюсь.
      На секунду ему показалось, что он вернулся на годы назад, в далекое лето, с редкими грозами, которым не удавалось смягчить августовскую жару.
      Улица Капуччини и окрестности всегда производили на него странное впечатление: дома в стиле либерти с декоративными подъездами, тусклый свет над входом, фигуры женщин на рельефах с венками на голове и развевающимися волосами, черные кованые калитки - все это навевало какую-то болезненную тоску. Когда-то давно, на улице Моцарта, в одном из таких же домов он проводил свое первое расследование, самое сложное, запечатлевшееся в памяти на всю жизнь.
      Их встретила молодая служанка, проводила в комнату, покрашенную в нежный розовый цвет, с небольшим диваном, секретером из светлого дерева, креслом, напольными часами и лакированным столом, на котором стояли разнокалиберные рюмки и фужеры. Единственная картина - портрет маслом в серебристой раме изображала сидящую женщину: одна рука подпирает щеку, другая мягко лежит на коленях. Немного меланхоличный взгляд, широкая накидка с воротником из белого меха...
      - Это, должно быть, Элеонора Дузе, - сказала Тильда Прандини, с улыбкой входя в комнату. Она была в зеленом платье, подчеркивающем высокую грудь. На шее три нитки жемчуга.
      Тильде на вид не было еще пятидесяти. Выдавали темно-голубые прожилки под глазами и над губами, но она была еще привлекательной, несмотря на развивающуюся полноту, пока не излишнюю, но уже заметную.
      Амброзио с любопытством посмотрел на портрет.
      - Это приобретение моего мужа. Он больше разбирается в дичи, чем в картинах. Вы здесь по поводу Марко, думаю?
      - Он вам звонил?
      - Он мне часто звонит.
      Она села в кресло, показав Амброзио на диванчик.
      - Можете курить, если хотите. Что-нибудь выпьете?
      - Вам не нравится в деревне?
      - Имеете в виду, хочется ли мне жить в этом доме около По? Вы знаете, когда вечерами я слышала звон колоколов, это "дин-дон" в тумане, который поднимался от реки, или бой часов, мне хотелось раствориться, исчезнуть, убежать на край света.
      - А муж ваш, наоборот...
      - Марко - человек своеобразный. Боже мой, когда мы познакомились, он был совсем не такой, по крайней мере мне так казалось. Потом, когда жили вместе, стали возникать трения, пока я ему не сказала прямо: переедем в город. Тебе кажется, я ему сказала, что лучше работать в этой дыре, среди уток и куриц? А он... Ничего не хочет слушать. Просыпается на заре, читает стихи, покупает флаги и гуляет вдоль реки, вечно в грязных сапогах и в бархатных пиджаках. Знаете, кто у него друзья?
      - Старые сослуживцы.
      - Где там! Священник, аптекарь, сержант карабинеров. Вы представляете?
      - С каких пор вы, синьора, живете здесь?
      - Уже несколько лет.
      - Ваш муж много ездит, особенно по Ближнему Востоку.
      - Теперь меньше. А когда-то все время торчал между Эль-Риадом, Амманом и Багдадом. А я на реке По, среди свиней и кроликов.
      - Дом очень красивый, - заметила Надя.
      - Вам кажется? Ему уже сто лет, может, когда-то он и был красивым, но его нельзя согреть, ночами собачий холод, а потом служанки, которых он подобрал... Если бы вы попробовали то, что они готовили, - полента, дичь, бифштексы с кровью, соусы, от которых можно помереть... Ему все это нравится, а мне.., мне-то каково!
      - Синьора, вы разговаривали с мужем и, конечно, знаете, что мы ведем расследование некоторых событий, происшедших, скажем, с Рождества и немного позже.
      - Вы подозреваете Марко? Она потрогала жемчуг.
      - Я никого не подозреваю, никого в частности. Просто пытаюсь понять, сопоставляя различные факты, как произошли некоторые убийства, связанные со смертью Этторе Ринальди, друга вашего мужа.
      - Бедная Анжела. Несчастное существо. При ее меланхолии.., думаю, мужчина с ней должен чувствовать себя тоже несчастным.
      - Этторе, наоборот, несчастным себя не считал.
      - Он уже был в годах.
      - Ровесник вашего мужа.
      - Именно. И вы думаете, что Марко, когда был моложе, вел себя, как сейчас? В молодости он был.., как молния, его никто не мог удержать. Отец даже советовал мне не выходить за него. Да, да... Говорили, что он мошенник, убийца. Да, убийца. Он вам рассказывал о войне? Никогда не поднимать вверх руки, если ты не.., говнюк, извините. Он всегда так говорил. Мне он жутко нравился, когда был молодой. Как герой модных боевиков. Другие мужчины рядом с ним казались начиненными теплым тестом. Отец правильно говорил: "Тильда, будь осторожна, этот человек слишком стар для тебя и прожил бурную молодость". Бурную, понимаете? Бедный папа... Конечно, я сделала по-своему, и судьба наказала меня за это.
      - Вы говорили про Анжелу.
      - Анжела - женщина, которая знает свое дело. Но слишком она чувствительная, слишком хрупкая. Не понимаю, как она очаровала такого зануду, как Этторе, педанта, который жил только привычками, без никакой фантазии. Единственное приключение, которое он пережил, - это война в пустыне. Он только и говорил, что о Роммеле.
      Тильда встала. Редко приходилось Амброзио видеть, чтобы женщина в ее положении была такой самодовольной. Обычно разведенные женщины, живущие одиноко, проявляют особое отношение к незнакомым, особенно к полиции в своем доме.
      - Попробуйте, очень вкусные, - она показала на коробку вишен в шоколаде. Анжела.., я никогда не могла ее понять. Ее муж, как говорил Марко, сбежал из дома, обворовав ее. Марко все рубит сплеча. Раз: там рай, а тут ад. А я всегда говорила, у него могли быть причины, ведь правда? Короче, мне кажется невероятным, чтобы человек, ежедневно, не таясь, выходивший через парадный подъезд купить сигарет, в один прекрасный день вдруг - бац! - и исчез из ее жизни навсегда, не сказав ни слова. И она пальцем о палец не ударила, чтобы его найти.
      - Интересно, - согласился Амброзио, переглянувшись с Надей.
      - Я сказала что-нибудь не то?
      - Нет, почему?
      - Я никогда не говорю ничего интересного, как считает мой муж. С ним мы всегда спорили по этому поводу.
      - Не могло ли быть между Анжелой и ее мужем какого-то препятствия для нормальной жизни?
      Амброзио специально выбрал довольно туманные слова, чтобы прозондировать, как говорится, почву, и Тильда посмотрела на него с восхищением, блеснув веселыми глазами.
      - Видите, вы сразу поняли.
      - У них не было согласия в плане чувственном, да?
      - Чувственном? Лучше сказать, эротическом. Она взяла вишенку в шоколаде и засмеялась живым, заливистым смешком. Съела ягоду и посмотрела на них: в ясных глазах искрились разбуженные воспоминания.
      - Джин, виски, коньяк?
      Комиссар и Надя отрицательно покачали головами. Тогда синьора налила себе хорошую дозу виски, без льда, без содовой, и выпила. Абажур из цветных стекол на секретере рассеивал по комнате опаловый свет, каждое стекло представляло собой лепесток цветка.
      - Она всегда преподавала в женских школах, а также давала уроки на дому. Хотела, чтобы я поехала с ней в Тревиль на лето. Я только что разошлась с Марко.
      - Вы не поехали?
      - Мне было неловко. Она напомнила мне одну подругу юности, которую я бросила. У всех женщин, наверное, случается... - Тильда посмотрела на Надю. Она.., она вызывала у меня какое-то отвращение.
      - Лесбийская любовь?
      - Нет, я ничего такого не хочу сказать. Но уверена, что у Анжелы были проблемы. - Она налила себе еще немного виски. - Вы действительно не хотите попробовать?
      - У вас в доме есть какое-нибудь оружие? Вопрос удивил Тильду, застал врасплох. Глаза у нее сузились, взгляд стал отстраненным.
      - Никакого.
      Громко зазвонил телефон. Тильда встала и пошла к столику, на котором он стоял, слегка покачиваясь, как в танце, или стремясь попасть в ритм трезвону.
      - О, дорогой, это ты? - заговорила она изменившимся голосом. - Будь спокоен, я чувствую себя отлично. Только один глоток, клянусь. Не веришь, спроси комиссара.
      Она отняла трубку от уха, протянула Амброзио.
      - Возьмите же, ну!
      В трубке послышались длинные гудки.
      - Какой нахал, - с обидой сказала Тильда. - Ну как могла я жить в согласии с этим грубияном?
      - Значит, никакого оружия, синьора?
      - Только кухонные ножи, хотите посмотреть? С удовольствием покажу. Прежде чем они ушли, она налила себе еще виски.
      - Это как игра, в которую я играла в детстве. Берешь отдельные части и составляешь нужную фигуру, - сказала Надя, когда они поднимались на машине по сверкающему огнями проспекту Буэнос Айрес.
      - Это наша ежедневная игра. Знакомишься с одним человеком, он говорит одно, говоришь с другим - что-то подтверждается, а что-то прибавляет сомнений. Настоящая головоломка.
      - Она спивается, а он живет своей жизнью. Наверное, это несчастье.
      - Для него?
      - Для нее, комиссар, для одинокой стареющей женщины, брошенной жены.
      - Тебе не кажется, что теперь мы знаем еще меньше, чем раньше?
      - В каком смысле?
      - Мне было приятно представлять Прандини, готового на все, которого можно допрашивать бесконечно. Вместо этого - ты заметила? - фигура, которую мы создали в своем воображении, как в твоей игре, почти растаяла.
      - На берегу реки, - добавила Надя.
      Темнота опустилась на город незаметно. Бульвар Гран Сассо, залитый холодным светом фонарей, озябшие, голые еще деревья и тучка, надвигавшаяся с запада как мучительное дыхание, вызывали ощущение тревоги; такое же, вероятно, как было у Тильды, когда она слышала колокольный звон из деревень, разбросанных по берегам По.
      - Я все думаю о вазе, которую Анжела Бьянкарди привязывает к фонарному столбу. - Надя помигала фарами какому-то прохожему, перебегавшему улицу: мол, пошевеливайся.
      - Мы приедем к ней домой неожиданно. Вряд ли она нам обрадуется, вздохнул Амброзио.
      У подъезда стоял белый "фиат-500". Надя припарковалась за ним. Было освещено лишь одно окно на втором этаже.
      - Добрый вечер, - сказала Анжела, открывая им дверь. Лицо у нее было бледное, со следами усталости. Она держала в руках сумку из черной ткани, из которой высовывались две вязальные спицы. Анжела поставила ее на стул в прихожей. - Проходите, раздевайтесь.
      - Мы возвращаемся из дома Тильды Прандини. - Амброзио снял пальто, шляпу, пригладил перед зеркалом волосы. - А еще побывали на вокзале, на месте, где погиб Этторио Ринальди.
      Губы Пруста на портрете, несмотря на редкие усики, казались пухлыми, как у девчонки.
      Кот, мурлыча, подошел к хозяйке. Присев на диван, Анжела взяла его на колени.
      - Я вот уже неделю туда не ходила.
      - Вазочки с цветами уже нет.
      - Как всегда, сняли. Кто вам сказал?.. Марко?
      - Случайно, когда говорил о ваших отношениях с Этторе.
      - Он все удивлялся, что мы так легко сошлись. Как будто человек, которого он знал целую жизнь, изменился и оказался совсем не похожим на существовавшего в его воображении. Марко - тот еще тип, вобьет себе в голову что-нибудь попробуй переубеди. Должна пройти вечность, прежде чем он поймет, что не прав. А потом ему просто мучительно менять отношение.
      - Что вы скажете о его жене? - Она еще вполне привлекательная женщина, правда? - заметила Надя.
      - Немного глупа. Как только Марко купил ей квартиру на улице Капуччини, она закрыла глаза на все остальное и продолжает бессмысленную жизнь.
      - У меня такое впечатление... - Амброзио щелкнул пальцами, подыскивая слово поделикатнее, - что она...
      - Да, пьет. Даже слишком много. Гораздо больше, чем следует.
      - Эти цветы, синьора, которые вы ставите на вокзале в вазу, привязанную проволокой, меня поразили.
      - Вы пришли по поводу цветов? Мне кажется, это долг - ставить их там, где пролилась его кровь.
      - Нет, не из-за этого. Хочу еще раз спросить, уверены ли вы, что не разглядели парня, пытавшегося открыть дверь квартиры на улице Баццини?
      - Вы думаете, что я немного.., немного не того? Закрыв глаза, она механически поглаживала кошку. Амброзио смутился.
      - Ну что вы... Просто я все думаю... Вам не показалось случайно что он сел в машину, в фургончик или, быть может, на мотоцикл?
      Анжела отрицательно покачала головой.
      - Я ведь уже говорила, сколько можно?
      - Вы часто ходите на кладбище?
      - Каждое воскресенье, по утрам.
      - Вам никогда не приходилось бывать с вашей "пятисоткой" в гараже Лорентеджо?
      - Это на другом конце города. Зачем мне туда ехать?
      - Я проверяю одно показание, ничего определенного, но иногда даже пустяк оказывается полезным. Лыжная шапочка, например, вы уверены, была именно с голубым помпоном?
      - Кажется, да. Но не могу поклясться.
      Она пустила на пол кота, с трудом поднялась.
      - Вы вяжете?
      - Иногда, между уроками. Послушайте, кстати, от того парня в лыжной шапочке, - она пригладила рукой волосы, - шел какой-то особенный запах, я хорошо помню, запах, который я уже встречала в автобусе. Воняло чем-то... Да, да, воняло тиром. Я имею в виду тиры в луна-парках, где стреляют из пневматических винтовок. В общем, от него воняло луна-парком. Запах немного кислый.
      - Смесь пота и адреналина... Ваше внезапное появление напугало его. Я ищу одного автомобильного вора, вот почему я спросил о гараже.
      - Этторе их ненавидел, он всех автомобильных воров сгноил бы на каторге. Несколько лет назад у него угнали машину, а затем вскоре и вторую. Они искалечили ее. Он так переживал, бедняга.
      - Вы подтверждаете, что у вас прекрасная память. При желании вы можете вспомнить мелочи, которые окажутся нам полезными. А на улице вы не заметили кого-нибудь? Думаю, что этот вор работал не один, у него мог быть соучастник.
      - О Господи, комиссар, я ведь уже сказала, что больше никого и ничего не видела.
      - Мне нужно алиби всех, кто хоть как-то причастен к этой истории, понимаете, синьора Бьянкарди? Хочу знать, например, где были Капитан и Прандини в определенные ночи прошлого и этого месяца. Кроме того, есть факты, которые мне кажутся интересными. Они касаются оружия, которым пользовался преступник. Как говорят эксперты, это мог быть немецкий пистолет, особенно ценимый теми, кто знает в таких вещах толк. Пули оригинальные, полувековой давности. Прандини сказал, что у него был такой пистолет, но отец куда-то его выбросил. Попробуйте вспомнить: у Этторе было что-нибудь, кроме "беретты"?