11

Предоставив Мэррею свободу передвижения и удовлетворив нетерпение Зела, Рой начал действовать на озере Фей так, словно он собирался раскинуть здесь постоянную цепь капканов. По натуре он был охранитель, и никогда не брал из бобриного сообщества больше того, что могли восстановить уцелевшие семьи. Он всегда применял эту форму сохранения дичи на своих собственных угодьях, что обеспечивало ему твердый, хотя и все убывавший улов бобра еще долго после того, как другие звероловы подчистую выбирали свои бобровые хатки. Теперь это уже был инстинкт, и так же инстинктивно он применял свой метод расстановки капканов в кольце болот, окружавших озеро Фей. Он не ставил капканов там, где заведомо были детеныши или тяжелые самки. Зато он усиленно ловил там, где вероятнее было поймать наибольшее количество самых старых и крупных самцов.

После первой же разведки вокруг озера Фей он понял, что в замерзших болотах больше взрослых бобров, чем у него капканов. По травянистым кочкам, вокруг тощих порослей ели и на тысяче натащенных бобрами островков было так много бобровых хаток, что Рой сразу же ощутил себя победителем над тем постоянным чувством поражения, которое выработали в нем последние десять лет охоты в истощенном Муск-о-ги. Годами природа обкрадывала его, сокращая количество дичи, так что он постоянно чувствовал себя побежденным и обманутым. А тут он наконец бросил перчатку в лицо природе, нанес ей звонкую пощечину, от которой вся кровь в нем заиграла, ударила в ноги, защекотала приплюснутые кончики пальцев. На этих пяти квадратных милях болотистых берегов было больше бобра, чем ему когда-нибудь доводилось видеть в одном месте; больше, чем он мог выловить своими двадцатью капканами за шесть часов короткого зимнего дня. А там, где есть бобер, должно быть много другого зверя, охотящегося на бобра: лисица, рысь, норка. И скоро Рой стал расставлять западни на хищников вокруг всего болота, стараясь создать единую систему ловушек на участке длиной около семи миль и шириной в полмили, что ему сначала удалось сделать, а потом не удалось использовать, так как у него не хватало времени на то, чтобы обирать и вновь заряжать свой ограниченный запас капканов.

Каждый вечер все трое возвращались в хижину на обрыве, и по мере того, как накапливалась пушнина, удача становилась все более очевидной. Чтобы справиться со своим уловом, им приходилось допоздна свежевать и выскребывать шкурки. Как и Рой, Зел объявил, что на болотах за озером Фей ондатры больше, чем он может выловить с наличным числом капканов. Зел, случалось, ловил в свои капканы и бобров и ласок. Каждый вечер смешанный улов Зела и Роя был настолько же пестрым, как и добыча Мэррея с его охотничьих троп. Мэррей приносил меньше пушнины, что было естественно, так как западни на охотничьих тропах не могли, конечно, дать столько же, сколько сосредоточенный облов богатого бобриного болота.

— Это не дело, — вздыхал Зел после двух недель охоты. — Я мог бы взять вдвое больше ондатры, если бы хватало капканов. Кабы взяться как следует, мы бы уже через две недели могли выбраться отсюда с такой добычей, что больше и не унести. Эх, мало у нас капканов!

— Всегда-то ты торопишься, — сказал Мэррей. — Твоя пушнина от тебя никуда не убежит.

— Оно так, — возражал Зел, — но скоро кончится масло и сало. — Зел был главным поваром — он стряпал лучше всех. — Да и мука и мясо на исходе.

В первые же дни Мэррею посчастливилось поймать в западню молодую лань; он пытался поймать и вторую, но пока без успеха. Появление людей, видимо, спугнуло большую часть оленей, которые чуяли каждый их след на своих тропах и становились все более сторожкими. Почти каждый день Рою встречалась лань, а то и две, а Мэррей утверждал, что на дню ему обычно попадается и пять и шесть, но всегда они показывались только на мгновение, держались вдалеке и тотчас же исчезали.

— Не хнычь, — сказал Мэррей Зелу таким тоном, что Рой по-новому пригляделся к своим товарищам. — Не хнычь, будет тебе лань, если это все, что твоему брюху надобно.

— Это твоему брюху всего надобно! — взвизгнул Зел. — Это ты располагаешься на единственной койке, а нам с Роем приходится спать на полу. Ты пожираешь вдвое больше, чем оба мы с ним вместе. И как это могло случиться, что ты совсем собрался в дорогу от Скотти, если ты думал раньше зайти за мной? Ведь у тебя даже капканы были уже все упакованы!

Мэррей не возразил ни слова, он молча распахнул дверь и высморкался прямо на чистый белый снег за порогом. Зел не унимался, пока Рою не надоело и он не прекратил эту воркотню. Жизнь в тесной хижине была достаточно тягостна и без этих докучливых свар.

В хижине было тепло, но отсутствие самых примитивных удобств начинало утомлять Роя. Печь дымила, а при сильном ветре большая сосна начинала раскачиваться и вся хижина, поскрипывая, качалась на ее корнях. Мэррей заготовил слишком мало дров, и пополнение запаса легло на Роя, а зимой это было трудное и тяжелое дело. У них было только одно ведро и для умыванья и для питьевой воды, а глубокое озерко, на которое рассчитывал Мэррей, выбирая это место, оказалось гниловатым, чай и кофе отдавали землей и грибами, а Рой этого не любил. Им приходилось экономить керосин, и поэтому в хижине всегда был полумрак: днем от лесной тени, ночью от прикрученного фитиля. На долю Роя выпало и поддержание чистоты: приходилось убирать остатки после свежевания, втоптанные в грязный снег пола, выветривать удушливую вонь от пушнины и готовки. Чтобы переносить такую жизнь, Рою требовалась удобная хижина, а Мэррею только и надо было от хижины, чтобы она защищала его от ветра. Зела она тоже интересовала только как место для еды и спанья. Мэррей был небрежен и безразличен, а Зел был неряха, и в их обществе Рой ловил себя на том, что он попеременно то груб, то язвителен. В хижине он держался угрюмо и молча и каждый день с облегчением уходил вниз по снежному склону в морозную свежесть озера Фей.

Страна эта не теряла для Роя своего очарования и — Рой это знал — никогда не потеряет. На снежных плато, вглядываясь в далекие леса и озера, он забывал о нудной жизни в хижине. Все чаще и чаще Рой выбирался из озерной котловины, прочь от бобриного лова на хребты и через них на озера от одного к другому, планируя целую сеть облова для всего этого угодья, мысленно прокладывая тропы вокруг отдельных пиков, срезая углы по хребтам, выбирая места одно лучше другого для хижины, для волока и для ближайшего маршрута обратно в Сент-Эллен.

В эти мгновения Сент-Эллен представлялся ему только в образе Джека Бэртона: Джек, его ферма, его многочисленная детвора. В картине; которую рисовало ему воображение, не было ни Сэма, ни Энди, ни даже, может быть, Джин. Она, видимо, была потеряна для него даже в мыслях, как все изглаживалось из его сознания, если он лишался чего-нибудь по справедливости и навсегда. Но чем дальше уходил ее образ, тем больше хотелось Рою представить себе Джинни Эндрюс и тем большее смятение это в нем вызывало.

Вот о чем он думал, когда холодным сумрачным днем сидел на вершине небольшой горы, глядя на юг через хребет Белых Гор. Он забрался так высоко, что мог заглянуть поверх хребта. И, насколько хватал глаз, он мысленно прокладывал по лесам и плато кратчайшую дорогу в Сент-Эллен. Он был всецело поглощен этим, когда рядом с ним появился Мэррей, и, застигнутый врасплох. Рой вскочил, готовый, подобно оленю, метнуться в лес.

— Я заметил тебя еще с той стороны долины, — спокойно сказал Мэррей и сел рядом с Роем на сук пихты. — Что это ты тут делаешь? Высматриваешь дичь?

Рой покачал головой и при этом почувствовал, как напряжены мускулы его шеи и как сжалось все его тело.

— Нет, — сказал он, — просто я прикидывал, как проложить путь отсюда прямо в Сент-Эллен.

— Вообще говоря, лучше идти кружным путем, через угодья Скотти и Индейца Боба, — сказал Мэррей. — Прямиком тут слишком много идти по открытой местности. А что? Ты собираешься туда раз в неделю наведываться?

— Да нет, просто так. Развлекался, — сказал Рой, зная, что Мэррей не оценит его планов превратить страну Серебряных Долларов в организованную систему угодий для узаконенной охоты. Наоборот, Мэррей мог даже быть против таких планов, потому что сейчас весь этот край в некотором роде принадлежал ему, и не только по его собственному представлению, но и в глазах Роя и даже Зела Сен-Клэра Мэррей находился в этой стране как неотъемлемая ее часть, и для Мэррея не существовало ни Сент-Эллена, ни инспекторов, ни вообще человечьих законов.

— При случае, Рой, — сказал Мэррей, — надо бы нам податься западнее, на тот берег реки, посмотреть, что там за места. Я на днях был в той стороне, и мне показалось, что там еще выше. А заметил ты, что чем выше, тем становится теплее?

Рой кивнул головой:

— Внизу возле озера сейчас, должно быть, градусов на пять холоднее, чем здесь. И суше. Руки там так и дымятся, как только снимешь рукавицы. — Рой посмотрел на свою руку и тут только заметил в руке у Мэррея ружье. — Ты что, охотишься? — спросил он.

— Просто высматривал оленя, — и большая рука Мэррея нетерпеливо перехватила ложе армейской винтовки. — В западне их не дождешься. Вот пригляжу крупного самца, его нам хватит на несколько недель.

— Ох, и попадет тебе от Зела, если ты вздумаешь стрелять! — предупредил Рой.

— Да ну его! Слеза уксусная! — досадливо сказал Мэррей. — Зайди-ка ты с той стороны рощи, наперерез, а я попробую выгнать? — попросил он Роя.

Всякое представление о пути в Сент-Эллен уже рассеялось. Рой сказал: «Ну что ж», — и пошел за Мэрреем по снегу и по скалам на самую оленью крутизну.

По пути им встречалось много следов, отпечатки копыт, помет, скусанные верхушки молодых кленов, но, хотя они, разделившись, прочесали большую полосу леса, им ничего не попалось. Даже и эта охота без ружья доставляла Рою наслаждение, и он впервые осознал, как скучно заниматься одним только обловом бобров. Он видел это и по Мэррею. Мэррей был прирожденный охотник, в нем было очень мало от зверолова, и когда он шел по этой стране с ружьем в руках, это оправдано было всем: и его неугомонной головой, и его твердым шагом, и его крепким решением убить все, что бы ему ни попалось на мушку.

— Смотри, — вдруг громко прошептал Мэррей. Оба припали к земле за снежным сугробом, как зайцы, укрывшиеся в канаве. Впереди них и ниже, на краю замерзшего болота, показались два больших темных зверя. Они были полускрыты порослью, но их выдавала большая рогатая голова.

— Ах, черт! — возбужденно прошептал Рой. — Да это лось со своей коровой.

Мэррей уже пополз в сторону, чтобы выбраться из валунов и кустарника, которые мешали ему прицелиться. Рой остался на месте, предоставляя действовать Мэррею.

Но не успел еще Мэррей выстрелить, как лось, учуявший человека, рванулся галопом через кромку льда и в болото, лосиха за ним. По тому, как высоко вздымались огромные рога, видно было, как прыжки становились все шире и быстрее. Но лоси были слишком тяжелы, и лед под ними трещал и ломался, почти заглушив первый безрезультатный выстрел Мэррея. Они уже проскочили замерзшее болото, и, откалывая большие куски льда, лось уже выбирался из воды, когда хлестнул второй выстрел. Но Мэррей целился не в лося, ближе к нему была лосиха, еще барахтавшаяся в воде. Она запрокинула свою уродливую голову и тяжело завалилась на раскрошенные ледяные лепешки, наполовину погрузившись в воду. В то же мгновение лось круто повернул, увидел, что случилось с самкой, и ринулся по направлению к Мэррею и Рою. Он врезался всем своим грузным телом в замерзшее болото, словно и не заметив его, массивные копыта взметали фонтаны белого раскрошенного льда. Он крушил все на своем пути. Выбравшись на землю, он, не задумываясь, бросился на охотников, валя деревца, отшвыривая большие комья снега, с быстротой и яростью взбесившегося слона. Рой укрылся за огромный валун, припав плашмя к земле, и, когда лось пронесся мимо него, он сквозь тяжелый топот ужасных копыт опять услышал звук выстрела. Мэррей промахнулся, топот замер вдали, и тогда они поднялись, опасливо озираясь.

— Я бы его сразу снял, — говорил Мэррей, — но я не был уверен, куда ты отскочишь, и придержал выстрел, но, думаю, я его все-таки задел. Ну и махина! — Мэррей ревел от восторга и, опережая Роя, кинулся в холодную воду к большой туше, истекавшей густой темной кровью на искрошенный лед.

— Ну вот вам и мясо! — не помня себя, кричал Мэррей.

Конечно, не мясо нарушило его обычное бесстрастие, и Рой знал это. Но как бы то ни было, Мэррей стрелял в лосиху потому, что мясо у нее было нежнее, чем у самца. На своем участке каждый охотник бил бы, конечно, по самцу, потому что лосих обычно бывало меньше, но Мэррей, даже когда у него было свое угодье, не придерживался этого правила. Для него одно животное другого стоило, доказательство этого было налицо.

— «Запрещается законом, — протяжно заговорил Рой, убедившись, что лосиха мертва, — охотиться, ловить или иным способом уничтожать самок оленя любого возраста».

Но Мэррей его не слушал. Он все еще наслаждался убийством и готовился освежевать и разделать тушу. Для этого надо было ее сначала вытащить на твердую землю. Равняясь силой с животным, которое он убил, Мэррей ухватился за массивную голову, примерился и с помощью Роя сдвинул ее с места, кое-как выволок эти триста мертвых килограммов на берег и удовлетворенно обтер потное лицо мокрым рукавом.

— «Также запрещается законом, — нараспев и полным голосом продолжал Рой, — стрелять или иным способом уничтожать любого лося, плывущего в водах любого озера или реки».

— Плывущего! — повторил за ним Мэррей. — Этот безмозглый лось сам завязил тут свою корову. Иначе я бы наверняка промахнулся.

Рой захохотал.

— А ведь ты убийца, Сохатый! — сказал он.

Мэррей осклабился:

— А ты иногда бываешь похож на инспектора в охотничьих штанах.

Этот обмен любезностями привел их в хорошее настроение, и они принялись свежевать лосиху, пока она еще не остыла, не заботясь о том, чтобы разделать ее по всем правилам, а только подняв тушу на дерево от волков и отрубив от задней части большой кусок на первое время. Покончив с этим, вымыли окровавленные руки в полынье и пустились в обратный путь. Они победоносно протаптывали себе тропу по снегу: ляжка лосихи торчала из заплечного мешка ее убийцы.

Их возбуждение все еще не улеглось, и всю дорогу они шутливо переговаривались, как вдруг их беззаботную болтовню прервал выстрел.

Они замерли.

— Это не Зел, — сказал Рой. — Слишком далеко!

— И много севернее, — задумчиво добавил Мэррей.

Севернее — это значило, что стреляли в глубине заповедника, гораздо глубже, чем они сами зашли.

— Ну вот, — сказал Рой, все еще не в силах подавить свою радостную беззаботность. — Это, наверно, какой-нибудь обходчик отзывается на наши выстрелы, думая, что стреляли свои. И нам теперь остается спокойно сидеть и ждать, пока нас накроют.

После этого философского вывода они продолжали болтать, и их счастливое возбуждение не могла нарушить даже мысль о непонятном выстреле. Они шумно ввалились в хижину, но здесь их встретил пляшущий от ярости Зел Сен-Клэр.

Он сыпал на их головы поток французских и английских ругательств, обвинял обоих в идиотизме и злом умысле, говорил, что оба они сговорились против него, что они втянули его в это грязное дело и нагрузили всей тяжелой работой, что они обманывают его, лгут ему и невесть что еще. Это смутило Роя: он видел, что Зел всерьез это думает, а таких серьезных и горьких обвинений Рою еще не приходилось ни от кого слышать. Мэррей тот просто положил свой лосиный окорок на стол и стал свежевать его ножом и разрубать кости топориком, на упреки Зела он отвечал только особо яростными ударами этого маленького, но смертоносного орудия. Когда Мэррей отрезал наконец кусок, достаточный на ужин, он протянул его Зелу, тем самым молча приглашая его заняться своим делом. И тут тщедушный Зел весь сник и заплакал от унижения. Он схватил мясо, швырнул его об стену и опрометью выбежал в морозную тьму. Мэррей подобрал мясо, очень медленно и старательно обтер его и положил на сковородку. Рой взял ведро и пошел за водой и посмотреть, что с Зелом. Зел сидел около озерка и плакал, как малое дитя. Рой спокойно посидел возле него и потом сказал:

— Будет, Зел. Здесь становится холодно.

Зел пошел за ним и принялся стряпать и собирать на стол старательно и молча. Уже когда все насытились сочным, нежным мясом, Зел наконец прервал молчание.

— А вы слышали тот выстрел? — спросил он жалобно.

— Должно быть, еще один голодный браконьер подстрелил себе оленя на ужин, — успокаивающе сказал Рой.

— А мне показалось, что это дробовик, — заметил Мэррей.

— Может быть, это самсонова пушка? — предположил Рой.

— Нет, — серьезно возразил Зел. — Никогда он не бросит Скотти.

Рой улыбнулся собственной шутке, но почувствовал, что ему не хватает Скотти и Самсона. Ему не хватало возможности раз или два в сезон пойти к ним за реку, продолжить спор со Скотти или в который раз испытать прочность их товарищества, науськивая одного на другого.

— Люблю старину Скотти, — сказал он вслух. — Туго бы пришлось без него Самсону.

Никто не поддержал этого излияния чувств, и Рой выкинул это из головы. Ему не хватало и Джека: Джека в лесу, Джека в Сент-Эллене или просто Джека где бы то ни было. Об этом тоже следовало сейчас забыть, и Рой с изумлением убедился, что ему это легко удается. Здесь все на свете отступало куда-то. Рой словно переступил наконец границу, и в великом одиночестве этой жизни прошлое в нем начинало отслаиваться от настоящего. О прошлом можно было вспоминать и даже тосковать, но настоящее было вокруг него. Даже примитивная хижина казалась не так уж плоха, когда в ней не ссорились. Когда Зел вел себя поспокойнее, а Мэррей почеловечнее, и в таком небольшом убежище было достаточно просторно и уютно. Все это было частью настоящего, и Рой чувствовал, что нужно достойно прожить и эту жизнь. Каждое утро, и с каждым днем все сильнее, он предвкушал, как будет шагать вокруг озера, вверх по хребтам и куда-нибудь вбок наудачу. Пока двигались его ноги, он был счастлив, и Джек, и Скотти, и Самсон, и Энди были с ним как воспоминания детства; он помнил их ясно, но из его жизни они ушли.

— Как дела с бобрами? — спросил его однажды утром Мэррей, собираясь в обычный обход. — Все еще хватает?

— Едва справляюсь с ними, — ответил Рой.

Мэррей улыбнулся:

— Ну что ж, значит, скоро набьем мешки и в путь?

Рой знал, что Мэррей хитрит, но не поддался на его уловку. Рой не торопился в обратный путь. В его отчаянии было и свое усталое удовлетворение; приятие несчастья, даже некоторое облегчение оттого, что всевластная судьба разом решила все сомнения. Раньше Рой никогда не мирился с вторжением судьбы в его жизнь, но сейчас неизбежность позволяла ему смотреть на себя со стороны, снимала труд что-либо решать и делать. Он даже мог представить себе Энди и Джинни и рисовать картину своего возвращения в Сент-Эллен.

Эндрюс, конечно, разъярится. Временами ему не было удержу, и сколько раз мальчишкой Рой испытывал на себе тяжесть его кулака и удары головой, которыми Энди угощал его в приступе бешенства. Да! Энди разъярится. Ну, а дальше что? Что он скажет? Рой готов был засмеяться. Энди не привык сдерживать свой язык, вот он и обрушит все на Роя: ругань, проклятия, упреки, оскорбления, насмешки. Он мог сделать Рою больно, больней чем кто-либо. Основной упрек его Рою будет в вероломстве, скрытом обмане, холодном, расчетливом пороке. Рою, который сам никогда не искал выгоды в чужой беде, трудно будет все это выслушать. Но Энди насладится своей местью до конца, и Джинни тоже получит при этом свою долю. Тут картина затемнялась. Что предпримет Энди по отношению к Джин? Бросит ли он ей в лицо те же оскорбления, выставит ли ее распутницей, а самого себя безгрешным? Рой негодовал, его так и подмывало вскочить и предъявить Энди контробвинения. Какое право имеет Энди возвращаться и требовать восстановления того, от чего он сам бежал? Виноват во всем сам Эндрюс. Это он вторгся в их жизнь, он предал их. Но так ли рассудит Джинни? Она должна ощущать то же, что и Рой! Она знает, что между ними существует то, до чего нет дела Эндрюсу, что бы ни говорили на этот счет законы страны.

Если бы Роем руководили возмущение и сознание собственной правоты, он сейчас же покинул бы хижину и направился бы прямо в Сент-Эллен. Но как только спадало облегчение, приносимое фатализмом. Рой опять становился грешником. Он знал, что с возвращением Энди Эндрюса виноватым оказался он сам, и Джинни, и весь мир. Джинни была для него потеряна, как потеряна была дичь в Муск-о-ги, и Сэм, и потерян Сент-Эллен. Ничего на свете, к чему Рой мог бы вернуться.

— Что-то ты стал задумываться, дружище, — спросил его как-то Мэррей, выходя из дому. — Тебя что-нибудь заботит?

Рой ничего не ответил, пожал плечами и пошел на свое озеро Фей.

Ловля бобров теперь его раздражала; добывание шкурок стало для него тягостной повинностью, поэтому он стал ускорять ловлю такими способами, которых никогда себе не позволял раньше, как слишком пагубных и опустошительных для бобра. С собой у него было с десяток силков, и он стал ставить их проволочные петли вплотную к выходу из хаток и на шлюзах каналов, что означало поголовное уничтожение. Подобные методы охоты в Муск-о-ги всегда вызывали у Роя отвращение, но теперь он с удивлением ловил себя на том, что здесь у него такого чувства не возникает. Он вспомнил параграф, гласящий, что запрещается законом любому лицу применять силки для ловли бобра в любое время года. Но не было обычного терпкого юмора в том, что он возглашал, был один только откровенный цинизм, под стать быстроте и сноровке, с которой он управлялся с силками, чтобы поскорее покинуть болото ради новых блужданий по хребтам, ради новых разведок и планов, которые теперь отнимали у него большую часть дня. Когда его обуревала эта жажда новых открытий, ловля бобров казалась ему пустой тратой времени, и чем ближе он знакомился с этой страной, тем больше ему не терпелось быстрее закончить облов, провести его интенсивно, даже беспощадно, только бы освободиться поскорее и всецело отдаться освоению чудесных просторов страны Серебряных Долларов.

— Где это ты пропадаешь? — спросил его как-то Зел тихим, ясным вечером, когда они оказались вдвоем в хижине. — Раза два-три я искал тебя на озере Фей, но тебя там словно и не бывало!

Рою не хотелось вступать в разговор с Зелом.

— Наверное, бродил где-нибудь поблизости, — с досадой отозвался он и сейчас же пожалел об этом. — Я часто поднимаюсь на хребет, Зел, поглядеть, нет ли кого вокруг. Да и холодно на этом болоте, сил нет.

— Вы с Сохатым только и делаете, что шляетесь невесть где, — заворчал Зел. — Где Сохатый? Ему уже давно пора было вернуться.

Но в эту ночь Мэррей так и не вернулся. Зел встревожился, а Роя это хотя и заботило, но больше забавляло, когда он представлял себе, как Мэррей забрел наконец так далеко, что и не оборотиться в один день. Он не думал, что с Мэрреем что-нибудь случилось, для этого тот был слишком опытный лесовик. В иные, более героические времена из Мэррея мог выйти исследователь новых земель, человек, который мог бы проложить путь, найти несметные сокровища, открыть континент и не придать особого значения своему открытию. Для Мэррея это значило бы всего-навсего следующий холм или следующую долину, он и сейчас, вероятно, застрял на каком-нибудь из этих холмов или в какой-нибудь долине, замерзая на тридцатипятиградусном морозе, вместо того чтобы полеживать на теплой койке, которую Зел не преминул тотчас же занять. И все же Рой завидовал Сохатому.

— Ты сходишь поискать его? — спросил Зел, проснувшись на морозной заре.

— Нет, — ответил Рой. С каждым днем он, сам не зная почему, отвечал Зелу все лаконичнее.