Боб проиграл, но умирающие его глаза и мертвенно бледные губы ровно ничего не выразили.
Три остальных надписанных жребия были уже скорее трагедией, чем даром судьбы, и последний достался пьянице шотландцу, которого лес постепенно губил и теперь мог погубить окончательно.
— Ну вот, с этим решено, — сказал инспектор, и у него был вид человека, тоже что-то потерявшего. — Остается добавить немногое. Новые угодья на севере по-прежнему открыты и будут открыты до мая. Если кто-нибудь из вас хочет охотиться там, я приму заявление и, ручаюсь, вы участки получите. Я знаю, что это далеко и что почти немыслимо жить тут в Сент-Эллене, а охотиться там. Это, конечно, уже не мой район. Но, во всяком случае, я попытаюсь добиться, чтобы был намечен удобный путь по реке Уип-о-Уилл, чтобы за счет правительства были прочищены волоки и какое-то подобие тропы, так чтобы каждый хоть раз в сезон мог добраться сюда пешком и лодкой. Я не уверен, что мне это удастся, но вот мистер Бэрк согласен похлопотать об этом в департаменте. Так что, если кто хочет получить участок на севере, запишитесь у меня. Вот, кажется, все.
Они расходились медленно, потому что такое собрание едва ли повторится и у каждого было что сказать другому. Исключением был Рой, и Рой ушел первым из всех. Проходя мимо инспектора и Бэрка, он остановился взять свою кепку.
Бэрк протянул ее Рою.
— За охотничье счастье! — с улыбкой сказал он, видимо, ожидая, что Рой на это отзовется.
Рой взял кепку и в ободряющем взгляде Бэрка увидел возможность собственного возрождения. Он мог вернуться к своим озерам, и лесам, и звериным тропам. Мог вернуться к смене охотничьих сезонов и возобновить свой поединок со стихиями и с пушным инспектором. В ответ на подстрекающую улыбку Бэрка подымалась в нем тяга ко всему этому, и все же он знал, что не вернется. Раз нет для него Сент-Эллена, нет и Муск-о-ги, и образ Муск-о-ги потускнел. Рой надвинул на голову кепку.
— Ну, как охотились, Рой? — спросил его инспектор.
— Хорошо.
— Меха, конечно, первоклассные?
— Всякие есть.
— А кому продали? — спросил инспектор.
— Пока еще никому, — сказал Рой и внезапно принял решение. — Знаете что, инспектор, — медленно сказал он. — Если не будет возражений, отдайте мой участок Индейцу Бобу. Вы ничего не имеете против?
Инспектор не сразу понял Роя.
— Зачем? — сказал он. — Вы вытянули свой жребий, а Боб возьмет себе участок на севере.
Рой потерял терпение:
— Я отказываюсь от своего участка. Передайте его Бобу, если, конечно, он захочет.
Рой знал теперь, что желание отказаться возникло у него еще в тот момент, когда он увидел в руках индейца чистый белый листок. В этот момент собственная победа Роя обернулась для него крахом, и теперь он без сожаления отдавал участок Бобу. Его не мучило, что он нарушил закон или охотился в заповеднике. Он отдавал участок Бобу потому, что не мог вернуться в Муск-о-ги, отдавал как осознанный им долг перед индейцем и перед всяким человеком, перед всеми людьми, которые, в свою очередь, были в долгу перед ним и выручили бы его в случае нужды.
— Пусть его берет, — сказал Рой, — только бы другие не подняли шума.
Инспектор пожал плечами:
— Как хотите, Рой. — Он ничего не понимал.
— Тогда до свиданья, — сказал Рой.
— А почему вы не хотите, чтобы я записал на вас один из северных участков? — спросил инспектор, которого начинали выводить из себя причуды Роя.
— Не стоит об этом, инспектор, — сказал Рой.
— Так вы не хотите нового участка?
— Нет, — сказал Рой. — Не хочу!
— Но почему? — вмешался Бэрк.
Рой посмотрел на этого ученого лесовика и усомнился: да знает ли он на самом деле, что такое лес? Как ему объяснить, этому Бэрку, что он потерял Сент-Эллен, а следовательно, потерял и Муск-о-ги, потерял и север. Как ему объяснить, что куда бы он ни подался, всюду его ждет доля лесного сыча, как рассказать обо всем этом Бэрку?
— Почему бы не отправиться на север? — не унимался Бэрк.
— Слишком далеко.
— Вы не в своем уме, — проворчал инспектор.
— Может быть, — сказал Рой и ушел.
Рой не ел уже целые сутки и знал, что, выпей он еще хоть каплю, и ему будет плохо. Надвинув кепку, чтобы защитить глаза от солнца, он лежал на скамье возле бара Клема, не желая больше ничего решать, ни о чем думать. Ему нравилось здесь, на солнце, и хотелось тут заснуть, но заснуть он не успел. Какой-то бродячий пес обнюхал его и лизнул в лицо, когда он опустил руку, чтобы почесать его за ухом. Потом пришел Самсон.
Самсон сдвинул ноги Роя со скамьи.
— Куда это ты заторопился? — спросил он, усаживаясь. — Мы хватились, а тебя нет.
— Мне спать захотелось, — сказал Рой.
— Инспектор говорит, что ты отказался от своего участка и не захотел брать на севере. Правда это, Рой? Ты действительно это сделал?
Рой посмотрел через блестящие поля на бледную пелену озера Гурон.
— Правда, Самсон, — сказал он безучастно.
— Я еще понимаю, почему ты отдал свой участок, — сказал Самсон. — Но почему не идти на север? Эти места ждут таких, как ты. Ты годами говорил о том, чтобы уйти на север. Так в чем же дело, когда есть эта возможность?
Рою помимо воли пришлось разыграть Самсона.
— Старею я, Самсон, для таких приключений, — сказал он. — Это хорошо для таких крепких парней, как ты, — Рою пришло на ум, сколько раз он пытался разлучить Скотти с Самсоном и терпел неудачу. А как легко их разлучили обстоятельства!
— Что ты будешь делать без Скотти? — спросил он насмешливо.
Большие ладони Самсона были так тяжелы, что пес глухо заворчал.
— Скотти отказался от своего участка и решил идти на север вместе со мной. Что бы и тебе с нами? А? Ну почему ты не хочешь? Что с тобой?
Рой не ответил, но засмеялся над Скотти, как смеялся над Самсоном. Смеялся он и над собой, над своими попытками разлучить их.
— Ну так как же, Рой? — спросил Самсон.
— Я решил отдохнуть, — сказал Рой.
Самсон не отставал от него, не переставала его рука докучать и собаке. Но от обоих он ничего толком не добился, а тут подоспел Скотти с Джеком Бэртоном.
— Так! — сказал Рой. — Значит, прибыли его преподобие отец Малькольм и дорожный уполномоченный.
— Я сходил и привел Джека, — дерзко заговорил Скотти, — чтобы хоть он вразумил тебя. Послушай, Рой. Ты отдал свой участок Индейцу Бобу, это твое дело, меня это не касается, — и восхищение этого идеалиста было слишком восторженно и слишком явно. — Но что за блажь отказываться от новых угодий на севере? И что ты думаешь делать дальше? Сидеть здесь и тухнуть в этой дыре?
— А поди ты, Скотти, — уныло сказал Рой.
Скотти отказался от притворно гневного тона.
— Ну, почему тебе не пойти на север со мной и с Самсоном? — спрашивал он. — Почему ты не попросишь инспектора записать тебя на одно из тех угодий?
Рой посмотрел на свеженачищенные сапоги Скотти.
— А тебе-то зачем уходить на север? — спросил он Скотти. — Ты вытянул свой старый участок, зачем тебе тащиться на север?
— Не упрямься, Рой, — взмолился Самсон. — Ну что тебе стоит пойти с нами?
— Ну что вам стоит пойти вот сейчас в бар и напиться? — сказал им Рой и тут же закричал на них, чтобы не думать, какое это было бы счастье — уйти на север с Самсоном и Скотти, счастье, которое он отвергал ради неизбежного одиночества, ожидавшего его повсюду в лесу. Раз уж ничего не было для него в Сент-Эллене, ничего не было для него и в лесу. Как они не могут этого понять? — Подите, — кричал он им, — подите и хорошенько напейтесь, пока не сожрала вас ледяная пустыня!
— Может быть, ты его уговоришь, — сказал Скотти Джеку. — Ты неправ. Рой, и ты сам это прекрасно знаешь, — и он увел Самсона в бар.
Рой сейчас же накинулся на Джека.
— Ну, — сказал он. — Спаситель дорог! Спаситель города! Что еще спасать думаешь? — Но атака была слабая.
— Мне передали, что вчера вечером ты меня не застал, — сказал ему Джек, не обращая внимания на его колкости и горечь.
— Я никого не застал вчера вечером, — отвечал Рой.
Джек сел:
— Ты, конечно, заходил домой?
Рой медленно кивнул.
— Пришел к себе в комнату, а там полно чужих ребятишек. — Он прикрыл кепкой глаза и говорил очень спокойно. — Кто купил ферму, Джек? Кто-нибудь из Расселей?
— Нет. Ее купили земельные агенты, а заплатил, должно быть, банк.
— Банк? А на что ему дом фермера?
— Ну, это еще довольно приличная ферма…
— Но зачем было банку покупать ее? Банк — ведь это просто здание. Зачем они скупают фермы? Какая банку надобность в фермах? — Рой наконец нашел, чем возмущаться, но и это не приносило облегчения. — Что же сделал Сэм? — спрашивал он Джека. — Вот так, пошел и продал им ферму?
— Нет, был аукцион, и банк дал больше всех.
— А кого они поселили на ферме?
— Билли Эдвардса, — сказал Джек.
— Сначала он получает мою упряжку, а теперь и ферму в придачу!
— Он хороший фермер, Рой. Он будет на ней как следует работать.
— Ну, конечно! Поэтому-то, наверно, банк и посадил его туда.
— Да, должно быть.
— А как же Сэм?
— Ты ничего не слышал о Сэме?
— Нет, — сказал Рой.
— Ну, Сэм просто ушел. — Джек пожал плечами. — Сбежал.
— Вместе с Руфью?
— Нет. Бросил и Руфь. Бросил все. Забрал половину денег и в одно прекрасное утро пошел на станцию, да и был таков. Исчез!
— Совсем как Энди, — печально, но без горечи заметил Рой.
— Да, похоже, — сказал Джек и замолк в ожидании.
Рой должен был задать этот вопрос. Теперь он не мог не задать его.
— А что Энди? Где он?
— Здесь где-то, — сказал Джек.
— А Джинни?
— По-прежнему в старом доме Мак-Нэйров.
Рой поднял кепку, и солнце ослепило его.
— Ты с ней еще не виделся? — спросил Джек.
Рой покачал головой.
— Нет еще, — сказал он. — А Энди с ней?
Джек пожал плечами.
— Может быть, — сказал он.
На мгновение Рою показалось, что Джек мог бы сказать больше, но тот замолчал и как-то неохотно улыбнулся. Пес опять стал ластиться к Рою. Тот машинально трепал его по голове, по морде, по загривку. Пес был привязчивый и заскулил, когда рука Роя перестала гладить его.
— Джек, — виноватым тоном сказал Рой, вспомнив наконец что-то важное. — Я спрятал в твоем сарае меха.
Джек кивнул:
— Я видел.
— Я их оттуда возьму. Может быть, сегодня же вечером.
— В любое время, — сказал Джек.
— Нет, сегодня вечером, — сказал Рой.
— Ладно, — сказал Джек. — Может, переночуешь у нас?
Рой кивнул.
— А как твоя ферма? — спросил он из вежливости.
— Да становится похожей на ферму, — сказал Джек.
— А семья?
— Все в порядке, Рой. На будущий год открываем среднюю школу в Марлоу. Вчера говорил с администрацией.
— Марлоу? Да это в десяти милях, — сказал Рой. — Для нас-то какой в ней толк?
— Десять миль? — Джек пожал плечами. — Наладим автобусное сообщение.
— Фермер Джек! — сказал Рой, и слова эти пробились в его отяжелевшую голову. Ему захотелось поддеть Джека, пошутить с ним насчет спрятанных мехов, насчет города, насчет дороги, насчет школы. Джек был тут и ждал этого, почти молил Роя не замыкаться. Странное это было молчание, но скоро оно превратилось в победоносную передышку, потому что именно это молчание вернуло Рою ясность, от которой ему некуда было укрыться. Это была ясность Джека, который никогда не сдается, Джека и его фермы, Джека и его школы — средней школы! Именно то, как Джек утверждал свои права, спасло Роя в этот решающий, последний момент. Теперь он не мог убежать от самого себя.
— Ладно, — поднимаясь, медленно произнес Рой. — Пожалуй, мне надо идти, Джек.
Джек знал, куда идет Рой, и знал, что ему предстоит, но он мог только сказать:
— Пожалуй, надо, Рой.
— Ну, пока до свидания, — сказал Рой и двинулся прочь не своей обычной катящейся походкой, а слегка пошатываясь, словно Блэк-энд-Блю еще затуманивало ему голову. Джек наблюдал, как он пересек дорогу и пошел напрямик к старому дому Мак-Нэйров.
18
Подмытые снеговые заборы обвалились, воробьи яростно копошились в грязи и среди скал и в раскисшем торфянике. В лесу было полно синих соек, а в кустарнике прыгали синицы. На поля вышли люди с канавокопателями и плугами, и уже в виду старого дома Мак-Нэйров Рой остановился, чтобы понаблюдать за одним из работников. Это был Билли Эдварде, он правил своей упряжкой. По направлению Рой догадался, что он держит путь на дальнее поле, то ли очищать, то ли пройти корчевателем, то ли вывезти пни. У него не было недоброго чувства к Билли Эдвардсу, он не мог плохо относиться ни к кому, кто взялся бы возродить эту ферму, но в нем росло слепое раздражение против единственного кирпичного здания в Сент-Эллене, которое теперь владело ею. Что нужно банку от фермы? Что вообще нужно банку от человека?
Все более распаляясь, он шел по пашне, чтобы видно было, что плевать ему на банк; вызов был и в том, как он шумно почистил ноги о железный скребок и резко пихнул ногой кухонную дверь. Потом это с него соскочило, и он вошел в дом очень осторожно.
Он ожидал увидеть Джинни на кухне. Но ее там не было.
— Миссис Эндрюс! — сказал Рой, чтобы дать о себе знать.
Ответа не было. Рой осмотрелся. В кухне был беспорядок, который так обычен для женщин, не привыкших убирать за собой. На столе стояло ведерко с золой, очевидно — посыпать топкую дорожку. Рой снял его и аккуратно сложил небрежно накиданные у плиты дрова. Потом сел на ларь у окна и стал ждать. Сначала он было подумал, не уйти ли, но слишком большое напряжение воли потребовалось от него, чтобы прийти сюда, и он замер в усталом ожидании. Он поудобнее, с ногами расположился на ларе. Всем существом Рой чувствовал, что действительно охотник вернулся домой, и это навеяло на него столь необходимый ему сон. Уже смеркалось, а он все спал. Его разбудил громкий крик.
— Рой! — услышал он. — Рой! — это было похоже на рев.
В первый раз за всю жизнь у Роя засосало под ложечкой от непобедимого страха; Рой ощутил его железное пожатье: во рту появился противный вкус, губы пересохли, и голову сдавило словно тисками. На мгновение он весь закоченел, но тут же вскочил и выпрямился, готовый стряхнуть сонный кошмар.
— Рой!
У двери Эндрюс — не человек, а гора.
— Рой!
Разглядеть друг друга в полутьме они не могли.
Рой все еще не пришел в себя, но это была просто тошнота.
— Да! — холодно ответил он. — Это я.
— Ну, конечно, ты! — проревел Энди и ринулся к столу, но тут же замер, словно по сигналу. Даже слабый, потухающий свет из окна мешал ему, и он выжидательно вглядывался из темноты.
Довольно долго они молчали и не двигались. Рой пробовал сообразить, как ему быстрее обезоружить Эндрюса, но невольно оказался в защите, решив не лезть первому, говорить поменьше и просто ждать.
Потом комнату снова наполнил зычный голос Эндрюса:
— Мне сказали в баре, что ты вернулся. Я давно хотел повидать тебя…
— Я знаю, — сказал Рой и почувствовал на своих ляжках судорожную хватку собственных пальцев. Теперь он был готов ко всему, да, он виноват, да, ему страшно, но прежде всего он настороже. Предоставив инициативу Эндрюсу, он ждал, как определится степень их вражды, но любопытство взяло верх, и он поглядел на Энди. Он не мог разглядеть его ясно, но то, что он видел, вызывало в нем странное и неуместное чувство симпатии к этому мощному телу, его величине и объему, его шумному дыханию. Рой снова почувствовал всю необузданность Эндрюса. Тот сейчас был способен на все.
— Я ходил в лес… — начал Энди.
— И это знаю, — отрезал Рой.
Скрытая враждебность в голосе Роя, казалось, сбила Эндрюса с тона и несколько насторожила его доверчивую беспечность. Он весь сжался от негодования и обиды.
— Черт побери! — сказал он, тяжело переводя дыхание. — Надо зажечь свет. — Он чиркнул спичкой и пошел прямо к масляной коптилке, которую Джинни держала на каминной доске на случай, если испортится керосиновая лампа. Он принес коптилку на стол, зажег ее, сел напротив Роя и холодно спросил:
— Как поживаешь, Рой?
Рой только теперь по-настоящему разглядел Эндрюса и понял, что образ, который он хранил в памяти, был Энди дней их юности: бесшабашный молодой верзила, бешеный силач, восторженный горлан, неуемный анархист. К тому времени, когда Энди покинул Сент-Эллен, он обрюзг и загрубел, но Рой как-то забыл об этом, и теперь вид этого мясника с оплывшим лицом и холодными глазами ошеломил его. Он, несмотря ни на что, надеялся увидеть прежний образ друга.
— Ты, наверно, не ждал меня назад, — небрежно заявил Энди. Это звучало угрожающе.
— Может быть, — сказал Рой, весь подбираясь, потому что он чувствовал на себе оценивающий взгляд Энди.
— Похоже, что ты вовсе не рад видеть меня, — заорал Энди.
— Нет. — Рой все еще выжидал, отчужденно и безлично, ему не хотелось добираться до главного. — Когда-нибудь ты же должен был вернуться.
— Правильно, Рой.
Эндрюс собирался еще что-то добавить, но тут они оба услышали, как Джинни Эндрюс за дверью говорит что-то собаке, и оба сидели молча, пока она не поднялась на крылечко и не вошла в комнату. Она поглядела сначала на Энди, потом на Роя. Потом прикрыла за собой дверь, словно принимая вызов.
— Это что, с вами пришла эта лайка? — спросила она Роя.
— Со мной, — виновато отозвался он.
— Она уже давно бродит здесь, в городе, — сказала миссис Эндрюс. — Должно быть, отбилась от кого-нибудь из индейцев.
Она ни слова не сказала Эндрюсу: она словно не замечала его, но и не замечая, принимала его присутствие как неизбежность, и беглый взгляд Энди подтвердил это. Тем самым Рой был как бы отстранен, и он в отчаянии поглядел на Джинни, чтобы в этом удостовериться! Он не решался взглянуть ей в лицо, но наблюдал за каждым движением миссис Эндрюс, за тем, как она сбрасывала ботики и снимала короткую серую армейскую куртку. Скинув эту неуклюжую оболочку, она стала той стройной и милой женщиной, какой он привык ее себе представлять, и тогда он смущенно посмотрел ей в лицо. Короткие вьющиеся волосы были подстрижены слишком коротко, и лицо у нее сильно осунулось, только это он и заметил в ее тонком лице, которое и всегда-то было угловатым и острым, но ничего другого он на ее лице не прочел.
— Так ты все торгуешь незаконным мехом? — услышал он голос Энди.
— Да, — твердо сказал Рой. — А Джинни сбывает то, что я наловлю. — Ему необходимо было как-то вовлечь в разговор Джинни.
— Она мне рассказывала. — Эндрюс смотрел на него с недоуменной досадой жирного медведя.
— Зачем ты вернулся, Энди? — раздраженно спросил Рой.
— Да не знаю, Рой. Надо же было когда-нибудь вернуться, вот и вернулся.
— Тебе не надо было возвращаться.
Эндрюс пожал плечами.
— Может быть. — Он начинал сердиться.
Рою хотелось, чтобы Джинни поддержала его, но она уже занялась приготовлением ужина. Она намеренно выключила себя из их разговора. Рой остался один.
— И что же, ты думаешь остаться в Сент-Эллене? — спросил он Энди, стремясь теперь как можно скорее все выяснить и покончить, сердясь на Джинни, идя напролом.
Это было уже слишком для Энди.
— Черт побери. Рой, — закричал он. — Что это с тобой сегодня? Что с тобой? — бушевал он. — Нет, вы подумайте! Я невесть сколько лет как ушел из города, сто раз мог умереть. Да, да! Джинни говорит, что ты и считал меня мертвым. И вот я возвращаюсь. Вот я тут. Прихожу повидать тебя. А ты сидишь, словно сыч над ежом. Что с тобою случилось, Рой? На что ты злишься? Ты что, не хотел меня видеть?
Рой едва перевел дыхание.
— Что со мной? — невпопад повторил он.
— Да! Что с тобой!
В этом негодующем вопле перед Роем воскрес его друг прежних дней. Груз лет был скинут, возраст забыт, оплывшая рожа была приукрашена воспоминанием; и Рой увидел, что это ведь все-таки Энди, Энди с холодным, безжизненным взглядом, но где-то в глубине — все тот же неугомонный озорник Энди.
— Ты просто застал меня врасплох, — сказал Рой, и губы его растянулись в улыбку.
— Ну да, врасплох, но я-то думал, что ты кинешься мне на шею. Старина Рой! Единственный человек, который должен был обрадоваться мне. Ты хуже, чем Джинни.
— А Джинни тебе обрадовалась? — забыв о всякой сдержанности, выпалил Рой.
Круглые глаза Эндрюса оглядели Роя с ног до головы.
— Так вот что тебя заботит? — Потом Энди откинул голову и захохотал так, что затрясся весь стол, звякнула кастрюля на полке и лампа мигнула. — Ах я дурак! И как это я не подумал! Джинни? — Эндрюс слегка повернулся, чтоб видеть жену, как будто он только что вспомнил о ней, и покачал головой. — Ах, Джинни! — сказал он. — Так в чем же дело? Разве Рой о тебе не заботится? Разве оба вы не совладельцы знаменитой меховой фирмы «Рой и компания»? — Он в полном восторге шлепнул по столу тяжелой ладонью.
Рой ушам не верил. Так вот она минута, которой он страшился целые десять лет! Так вот она обида, укор, обвинение: несколько язвительных слов, снисходительная усмешка.
— Околпачили Роя, — сказал Энди, и по его хохоту дальше можно было ожидать большего.
— Брось смеяться, — только и сказала ему Джин Эндрюс.
— Знаешь, Рой, — сказал Энди, снова обращаясь к другу. — Если бы у нее хватило силенок, она бы сгребла меня за шиворот и вытолкнула бы за дверь в первый же раз, как я сюда пожаловал месяц назад. Она тогда совсем взбесилась.
— Не тебе осуждать ее, — сказал Рой, все еще не веря себе и ничему не веря.
— Да я ее не осуждаю, — сказал Энди и потянулся, расправляя свои ручищи и растягивая грудь, как мехи. — Но чего ей беситься? Радоваться должна, что я от нее ушел вовремя. Верно, Джинни?
— Перестань махать руками, — сказала ему Джинни, — а то опрокинешь на себя муку, и прекрати эти разговоры.
— А ты все сердишься на меня, Рой? — спросил Энди, беспокойно топчась у плиты.
Рой больше не сердился, он наконец понял и принял как должное, что Энди ни капельки не волнует создавшееся положение. Ну ни капельки! Энди, несомненно, все знал, но его это словно и не касалось. Его беглая шутка была вызвана тем, что их отношения его позабавили, но за этим не было ни одобрения, ни осуждения, а тем более приговора. Энди рассматривал это точно так же, как Рой рассматривал естественный процесс лесной жизни. Это поразило Роя, — сначала появилось чувство облегчения, а потом и тревога. Ему понятна была аморальность в природе, но в применении к самому себе она была ему неприятна. В этом было что-то равнодушное, и, глядя на выцветшие глаза друга, он видел в них нечто холодное и бесчеловечное. И верно: этот парень — прирожденный бродяга! Немудрено, что в нем нет ни гнева, ни осуждения: Энди Эндрюсу решительно на все наплевать.
— Нет, я на тебя не сержусь, — сказал Рой, смущенный, но несколько успокоенный. — А что ты поделывал все эти годы?
— Из одной заварухи в другую, — сказал Энди, — все больше в армии.
— Не пойму, чего тебе далась армия, — сказал Рой.
— Да, сначала трудно было, но потом началась война. Вот это была война, Рой! — Видимо, даже мысль об этом была ему приятна, даже глаза на минуту загорелись, и он предался воспоминаниям.
— Ты все еще в армии?
— Нет. Вот уже несколько месяцев, как ушел.
— Совсем? — Рою не терпелось кончить.
— Да, как будто, если только опять не проголодаюсь, — Энди намекал на свою тучность, он похлопал себя по животу и захохотал. — Слышал я, ты был в заповеднике с Сохатым, — сказал он.
Джинни взглянула на него.
— Осторожней, — сказала она, — могут услышать.
— А как поживают эти бродяги. Сохатый с Зелом? — спросил Энди, пропустив мимо ушей предостережение Джинни, но приглядываясь к ней, когда она, подойдя к плите, поставила на огонь кофейник.
Рой тоже следил за Джинни. Ему хотелось встать и самому заварить кофе, но он принудил себя сидеть на месте.
— Ничего, живут. Они ушли на север, спасаясь от патрулей.
— А ты почему вернулся? — спросил Энди.
Рой пожал плечами.
— Да вот рискнул, — неопределенно сказал он.
— Тебя здесь ничего не привязывает, Рой? — снова заревел Энди.
Рой не ответил.
— Ты уверен, что тебя здесь ничего не привязывает?
— Да что меня может привязывать? — нетерпеливо огрызнулся Рой.
Энди был в восторге.
— Не знаю, Рой. Только ты выглядишь семьянином; знаешь, озабоченный такой, весь сгорбленный, совсем как этот кроха Зел. Так не годится…
Рою это не нравилось, и он все меньше был расположен отвечать на это грубое подшучивание. Энди был все тот же, но Рой знал, что сам он уже больше не прежний Рой; и это его еще сильнее приводило в смятение. Он уже утерял первоначальный план и цель этой встречи — стихийный напор гиганта Энди смел все в одну невообразимую кучу. Может, поэтому-то Джинни и решила не вмешиваться. А в Энди не за что было зацепиться. Рой просто не знал, как к нему подойти.
— Рой, — разглагольствовал между тем Энди, — тебе бы надо встряхнуться, смотать удочки и податься в Штаты. Ты тут совсем мохом оброс. Сидишь так, словно и подниматься с места не собираешься. Полно, Рой, пойдем и отряхнем с наших ног прах места сего. А ну, Рой!
Услышав этот горячий призыв, Джинни перестала собирать на стол и взглянула на обоих мужчин; но они в эту минуту не помнили о Джинни. Сохранилось еще былое очарование в этих дружеских словах, и все же Рой не вполне понимал намерение Энди.
— Не садись у домашнего очага, Рой, обожжешься, — настойчиво твердил Энди.
Только теперь Рой понял: ведь Энди пытается спасти его, спасти его от Джинни. Семейная жизнь, дом, заботы, словом, все то, что воплощено было в Джинни, от всего этого Энди указывал Рою путь спасения. Это было проявлением такого дружелюбия Энди по отношению к Рою и такого равнодушия по отношению к Джинни, что Рой расхохотался, глядя на Энди, как он хохотал бы, слушая бред полоумного Джекки Пратта.
— Ты и на самом деле бродяга! — не выдержал Рой. — Тебе только бы слоняться по свету, только бы лезть на рожон.
— Ну и что ж? Так и есть, Рой! Значит, пойдем?
Рой покачал головой и снова захохотал:
— Нет, спасибо!
— А ну тебя, Рой. Присохнут у тебя штаны к этому креслу. Пойдем отсюда. Пойдем в бар и выпьем. — Энди был уже в дверях. Рой встал. Джинни поставила коптилку на камин и, не опуская руки, смотрела вполоборота: не на Энди, на Роя. — Идем, Рой! — звал Энди.
Рой колебался.
— Нет, я уж останусь, — сказал он.
— Полно. Идем! Я здесь недолго пробуду. Идем, Рой. Хоть разок как следует напьемся!
— У меня и так голова трещит, — сказал Рой, — может быть, завтра.
— Завтра меня уже тут, может, не будет.
— Так ты действительно в Штаты?
— Ну да, и теперь уж совсем. Чего мне возвращаться в эти дохлые городишки, здесь для меня не место, Рой!
Он явно предвкушал наслаждение бегства и не оставлял за собой ровно ничего. Энди ничего не давал, ничего и не требовал. Он просто уходил — и уходил так, словно и не возвращался, словно и раньше никогда не уходил и никогда здесь не жил. Он еще раз спросил Роя:
— Так как, идем?
— Сейчас нет, — сказал Рой.
Все было понятно, и Эндрюс сказал:
— Дело твое, Рой. Ты человек конченый! — Он помялся, потом захохотал своим безучастным смехом. И вот он уже пошел прочь, бросив напоследок: — Ну что ж! Значит, я опоздал. Пока, друг. Пока, Рой! — и, не оглянувшись, не подумав и минуты о жизнях, которые оставлял у себя за плечами, как буйвол ринулся прямо через грязь и в ту же минуту пропал в сгустившемся мраке. Рой прислушался к его тяжелым шагам, но и звук их растворился так же, как растворилась во мраке тучная фигура Энди. Он ушел — и все было кончено.
А Рой, все еще в недоумении, долго стоял, прислонившись к косяку.
— Идите, Рой, — позвала его Джинни. — Ужин на столе.
Когда Рой вошел в кухню, вся неловкость его прихода снова охватила его. Он было сел за обеденный стол, но вспомнил, какой он грязный и растрепанный. Он пошел умылся под раковиной, вытер лицо кухонным полотенцем и поскорее опять сел за стол, где ждала его Джинни. Тут только Рой заметил отсутствие ее сына.
— А где Джок? — спросил он.
— Я отослала его в Торонто, к своему отцу, — сказала Джинни. — Я не хотела держать его здесь при Энди.
— А он виделся с Энди?
Она отрицательно мотнула головой. Ей, казалось, было неприятно даже говорить об Энди, но она уселась в кресло, положила локти на стол и стала пристально глядеть на Роя, заставляя его понять, что теперь они одни.
Ужин был забыт.
— Энди ровно ничего не интересует, Рой, — сказала она. — Я ему сначала пыталась объяснить, но он не слушает. Я и перестала.
Рой кивнул. Он в конце концов понял Джинни, еще когда Энди был тут. Ее заставляло молчать не то, что она принимала Энди, а то, что для нее он был пустым местом.
— Энди все время приходил сюда? — спросил он, чтобы навсегда покончить с этим.
— Я видела его всего два-три раза, и он приходил сюда только спрашивать о тебе. В первый раз я пыталась ему объяснить, но он не слушал, тогда я сказала ему, что не хочу его больше видеть. Я его прогнала. Я знала, что он еще в городе, но не видела его до прошлой недели. — Он слышал гнев в ее бесстрастном голосе, и это придавало ему силы.
— О чем же он говорил? — спросил Рой.
— Ни о чем. Ровно ни о чем, — сказала она. Теперь она была спокойна, заботлива, мягко оберегая Роя от угрызений совести, потому что теперь начиналась у них борьба с собой. — Я сказала ему, что не хочу его видеть. Вот и все. Вот и все, что было, Рой, но ему хоть бы что. Его ничего не интересовало, он даже меня не слушал.
Рой все еще не был уверен. Он не решался радоваться тому, что Джин Эндрюс объявила ему свой выбор. Она достаточно ясно сказала ему, что защищала интересы обоих и утверждала их право жить так, как они жили, но было во всем этом и другое.
— Не думаю, чтобы он еще раз вернулся, — сказала она.
Тут Рой понял, что положение их хуже, чем было раньше.