12

Когда, завалив все снегом, буран наконец стих, Рой взял ружье и на лыжах отправился охотиться на хребтах. Скоро он выследил и застрелил оленя. Хотя Рой освежевал, разделал и повесил тушу на дерево, он знал, что настоящей нужды убивать этого оленя (к тому же самку) не было, потому что у них еще оставался большой запас лосиного мяса. Но если он и осознал на мгновение всю бесцельность этого убийства, мысль эта потонула в радостном чувстве, что он снова охотится, и он не уходил с хребтов, продолжая высматривать дичь, готовый убивать что попадется ему на мушку, убивать, не чувствуя при этом ровно ничего, кроме охотничьего азарта.

Под снежным покровом все вокруг было еще более удивительным. Большая снежная страна, страна длинных округлых линий, которые где-то вдали переходили в снеговой горизонт. Под ногой попеременно то твердый гранит, то мягкие сугробы. А леса и озера словно огромные вместилища тишины. Чаще всего только и слышно было, что поскрипывание его лыж по снегу, и каждый раз, как оно раздавалось, звук этот, вибрируя, проходил сквозь ноги Роя, сквозь все его тело. Это был звук пути, часть того, что и держало его в пути, пока он не заходил так далеко, что приходилось поворачивать, чтобы вернуться до темноты.

Рой забросил свои капканы на озере, и это мучило его. Что за лов, когда капканы целыми сутками оставались с добычей, но еще хуже было забросить их после бурана. Буран замел ловушки, и, кроме сбора добычи, надо было переставить всю цепь капканов, потому что теперь они оказались глубоко в снегу.

И в этот день ему не удалось вернуться вовремя и осмотреть капканы, потому что, заметив дым на востоке, он поднялся на одну из ближних вершин. Но и оттуда он не мог определить, далеко ли дым, потому что снег и серое небо смазывали расстояния. Он заключил, что это не очень далеко, просто потому, что дым был виден в такой сумрачный день. Конечно, это мог быть и Мэррей, и за ужином в хижине он спросил:

— Ты был сегодня на восточных участках?

Мэррей покачал головой:

— Я был севернее, на озерах, искал норочьи следы. Их там много. А что?

Рой рассказал ему про дым.

— Что ж, ты, должно быть, прав, Рой, — промычал Мэррей, набив полный рот сочным мясом. — Кто-нибудь охотится в заповеднике и ведет себя довольно беспечно.

— Как и мы! — вмешался Зел и посмотрел на Роя, на его закапанную оленьей кровью куртку.

Но Рой не ответил на вызов, его перестали интересовать споры с Зелом, с Мэрреем и с самим собой. Он только фыркнул, сплюнул и продолжал есть, спрашивая себя, прицепится к нему Зел за невыбранные капканы или нет, и угрюмо соображая, как он его обрежет. Но Зел не упомянул об этом, он заговорил о нехватке провианта.

— Картошка кончилась, — объявил им Зел, — и масло тоже. Осталось только несколько жестянок консервов на обратную дорогу, и потом банки с ягодами, банка маринада и немного хлеба и сухарей.

Банки с ягодами — подарок миссис Бэртон, а маринад был от Джинни. Рою хотелось попробовать, хорош он или плох, удалось ли Джинни приготовить что-то не похожее на ее обычную пресную стряпню? С бесстрастным снисхождением он мог теперь восторгаться той вынужденной домовитостью, которую она на себя напускала ради него. Не первый раз за эти двенадцать лет он так остро почувствовал, как близка ему Джинни, как тесно связаны были их жизни, как это было правильно и как правильно это было бы и в будущем. Внезапно это завладело всем его существом, и впервые со времени возвращения Энди он представил себе целостный облик Джинни; все их знакомство; и затем прыжок от частного, от их близости, значению этого для него; к нему самому, что неотделим от Джин, как бы ни противилось этому его смятенное сознание; он не может допустить, чтоб над Джин так, походя, издевался какой-то полоумный, чтобы она подчинилась прихоти Энди. Нет, он этого не потерпит!

Но не поздно ли? Дело не в Энди, а в нем самом. Он погиб; и не только потому, что природа одолела его и загнала в лес. Природа выхватила его из той среды, вне которой существование для него было невозможно. Это свело его на положение одиночки — и только. И вот теперь он пожинал плоды своего поражения, разделяя его со своими спутниками: двумя погибшими людьми.

— А ну, попробуем маринад, — сказал Рой Зелу, когда они сели за стол.

— Это что, приготовление Руфи Мак-Нэйр? — спросил Мэррей.

Рой отрицательно мотнул головой и сорвал крышку.

— А как поживает старина Сэм? — продолжал Мэррей.

— Выдохся! — сказал Рой, тыкая вилкой в зеленые помидоры.

— Они там в городе все выдохлись, только этого не знают, — сказал Мэррей.

Рой поднял глаза от банки:

— Только не Джек. Джек Бэртон, тот не сдастся!

— Ну, как маринад? — спросил Зел, глядя на Роя понимающим, внимательным взглядом.

— Хорош, — сказал Рой. В помидорах было переложено сахара, но для первой попытки они были недурны; впрочем, следующие попытки Джин, должно быть, оказались еще менее удачными.

— Два-три плохих года — и Джек сдастся, как и прочие, — заключил Мэррей.

Рой не стал спорить.

Утром он проверил капканы и выбрал из-под снега столько добычи, что ему стало стыдно за пропущенный день. Вытаскивая капканы из-под снега и заряжая их на новом месте, он попутно не мог не отметить особые повадки бобров на новых тропах в глубоком снегу. На время это его заняло, особенно когда он наткнулся на двух старых бобров, валивших небольшую иву. Он наблюдал, как они хлопотали: принялись было скусывать ствол не с той стороны, и все же потом свалили иву на чистый лед, где им удобно было ободрать с нее кору. Рой уже давно пришел к заключению, что дело вовсе не в догадливости бобра, который валит дерево на воду или на лед, то есть именно туда, куда нужно. Объяснялось это просто тем, как росли деревья. Большая часть ветвей в силу тропизма обычно растет на освещенной и открытой стороне и перевешивает дерево в эту сторону, так что оно падает на открытое место, как бы ни подгрызали его бобры. И все же Рой восхищенно улыбался, глядя на этих бобров, и затеял с ними игру в снежки; он потихоньку приближался к ним, чтобы проверить, насколько близко можно подойти, прежде чем они услышат его или почуют его запах. Он подошел шагов на двенадцать и залег в сугроб, лепя снежок. Потом, осторожно высунув голову из-за сугроба, прицелился и снежком сшиб одного бобра с ног. Рой захохотал, но в то же мгновение ива с грохотом рухнула, и он вздрогнул от неожиданности. Вспугнутые бобры исчезли, а Рой, посмеиваясь, пошел дальше, от души у него отлегло. И все же он не снял ненасытные силки, которые и на этот раз удвоили его добычу.

— Дело есть дело, — утешал себя Рой. — Пока можешь, бери что можешь.

Во время обхода он слышал еще два выстрела, на этот раз очень близко.

«Наверняка, этот убийца Сохатый», — подумал Рой.

Выстрелы его не тревожили; но немного погодя он действительно потерял самообладание. На одной из звериных троп он наткнулся на труп серого лесного волка. Это был крупный, плоскоголовый самец с бело-серо-коричневым мехом. Он лежал на тропе мертвый, пасть его была судорожно разинута, толстые окоченевшие ноги вытянуты как палки. На вид казалось, что он уже с неделю как издох, но снегом его не занесло и мех был еще как у живого. Рой перевернул его окоченевшее туловище, думая обнаружить раны или укусы, но ничто не указывало на виновника смерти. Признаки, однако, были очевидны, и Рой вышел из себя.

— Не хватало только, чтобы Зел пустил в ход белый силок! — сказал он вслух.

Белым силком индейцы называли яд, и труп волка указывал либо на прямое отравление, либо на то, что он сожрал другое отравленное животное. Последнее было вероятнее, потому что Зел никогда не упоминал о западнях на волка. Зел, должно быть, клал отравленную приманку в западни на ондатр, норок и прочего пушного зверя. Стыд, который испытывал Рой из-за своих бобриных силков, померк перед этим разрушительным зверством. Отравление не ограничивалось первой жертвой. Отравленное животное, включенное в цепную реакцию уничтожения одних хищников другими, могло отравить еще пять. Этот отравленный волк, который, вероятно, отведал отравленной ондатры, в свою очередь, нес смерть для каждого зверя, который вздумал бы коснуться его мяса, будь то медведь, крыса, лиса, другой волк, куница, рыболов, рысь или даже ушастая сова.

Рой оттащил волка к россыпи валунов и прикрыл ими труп как можно тщательнее. Гнев его не прошел, но он рассудил, что едва ли имеет право негодовать. Чем преступление Зела хуже его собственного преступления? И где те обвинения Зелу, которых он не мог бы предъявить самому себе? Отравлять пушного зверя — это лишь немногим хуже охоты силками на бобра, и как знать, не дошел ли бы сам Рой до отравления бобров? Ему и в голову не приходило оправдывать себя относительно морали, его пугала сила самообвинения, которое вызвал в нем этот случай. Он ощущал не только вину, это было саморазоблачение. Это открывало Рою глаза на собственное поведение больше, чем какие-либо предшествующие слова или поступки. Ему хотелось скорее вырваться отсюда назад, к Скотти и Самсону, назад к людям, где невозможно будет это гибельное одиночество, разложение и распад. Ему хотелось вырваться отсюда, пока его еще не поймали, не подвергли наказанию, не выкинули из среды людей. Ему хотелось вырваться из этого заповедника, назад к своей привычной ловле, к обычной жизни, к чувству безопасности, порожденному общением с людьми, назад в Сент-Эллен.

Наконец-то вот оно. Это не было личное решение Роя, это было освобождение от нелепой воли судьбы. Что бы ни было уже потеряно, Сент-Эллен все же оставался ключом ко всему его существованию, и бежать еще раз он уже не сможет. Рой понял, что в его жизни есть нечто большее, чем одиночество, страх и поражение. Надо было бороться. Он достаточно долго жил твердой самодисциплиной, страх перед грядущими бедами не мог надолго овладеть им. Он знал, что прежде всего ему надо вернуться в Муск-о-ги и в Сент-Эллен, назад к реальности, к неизбежному решению всей дальнейшей жизни, назад к Энди Эндрюсу.

13

Рой выжидал удобного случая, чтобы предложить товарищам отправиться в обратный путь. Наступил февраль, и скоро пора было прекращать всякую охоту. Он разобрал все свои меха и упаковал их, сознавая, что больше ему не поднять ни одной шкурки. С едой было туго, припасы были на исходе, и они питались почти исключительно мясом. К тому же вокруг них в заповеднике стало явственно ощущаться опасное присутствие других людей. Уже несколько раз прямо над головой у них появлялся маленький гидроплан. Все, казалось, было подготовлено для решающего сигнала Роя к выступлению, но удобного случая не представлялось.

Мэррей опять куда-то скрылся, а к Зелу невозможно было подступиться. Этот человечишко узнал, что для Роя не секрет его подвиги отравителя. К тому же Рой подозревал, что Зел предполагает довести свой пушной тайник до таких размеров, чтобы ему можно было частями выдаивать его в течение будущего лета и осени. Зел был так поглощен созданием этого потайного склада, что теперь и не заикался о том, чтобы спешить с уходом из заповедника. Он поборол даже свой страх перед присутствием посторонних в заповеднике и угрюмо пользовался неповторимой возможностью разом отыграться за многие годы неудач. Рой не находил в себе силы ни порицать, ни торопить Зела. Он не мог мешать человеку, который яростно боролся с силой обстоятельств.

И все же тревога Роя все усиливалась.

Он знал, что рано или поздно, как только поблизости окажутся пушные обходчики или лесники, их присутствие будет обнаружено. И Мэррей только способствовал этому. В его отсутствие крупнокалиберная винтовка давала о себе знать громко и часто, и Рой начинал уже думать, что лес навсегда поглотил Сохатого. Рой решил, если Сохатый вскоре не вернется, уходить без него, даже без них обоих, если понадобится.

Но вышло так, что именно Зел и заставил их сняться с места.

В отсутствие Мэррея Рой, вдобавок к облову бобров, обычно обходил теперь и его западни на звериных тропах, и на одной из таких троп настиг его Зел. Стоял сильный, режущий мороз, и продрогший Рой присел, чтобы кое-как закусить куском холодной лосятины, сдобренной остатками маринованных помидоров из банки Джин.

— Рой! — задыхаясь прошептал Зел. — Рой, иди скорей, взгляни сам. Лопни мои глаза, если сейчас двое каких-то чертей не прокладывают тропу по склону. Идем на вершину. Иди скорей!

Дожевывая лосятину, Рой шел за Зелом к ближайшей вершине, обрывистому пику с площадкой наверху. Зел осторожно вполз на площадку и показал Рою на освещенный солнцем пологий склон, на котором, по его словам, он видел не то две, не то три человеческие фигуры.

— Послушай, Зел, — сказал Рой. — Ну как ты мог что-нибудь разглядеть на таком расстоянии? А может быть, это была просто олениха с детенышем?

— Двуногая олениха! — съязвил Зел.

— На таком расстоянии что угодно могло показаться!

— Потерпи, сам увидишь, — сказал Зел. — Если они действительно прокладывают тропу, они появятся на том же склоне, но повыше. Подожди, погляди…

Рой покончил с лосятиной и стал следить за далеким склоном. На нем была сотня открытых полос между купами сосен, и на каждой из них могли появиться люди, пробивавшие тропу. Если они появятся на этом склоне, в пяти милях отсюда, значит, они уходят на юг, но Рой пока еще не очень доверял сообщению Зела.

— Смотри, — прошептал Зел и чуть было не подпрыгнул от возбуждения. — Смотри вон на ту открытую полоску между сухими кленами. Смотри!

— А ведь ты прав, — сказал Рой, потому что он ясно различил две крошечные черные фигурки: определенно это были люди. Они шли гуськом, высоко поднимая ноги, и по этому даже на таком расстоянии можно было безошибочно сказать, что они человечьей породы.

— И ни тот, ни другой не Мэррей, — сказал Зел. — Слишком малы оба.

— Может быть, это как раз те браконьеры, — вслух предположил Рой, но он знал, что это не так.

— Обходчики! — взвизгнул Зел и пригнулся к земле. Одна из фигур подняла руки, словно поднося бинокль к глазам. — Обходчики или лесники! — повторил Зел. — Нам надо сматываться.

— Надо посмотреть, что они будут делать, — быстро возразил Рой и удержал Зела. — Посмотрим, куда они пойдут. Может быть, уйдут на юг.

Пока они говорили, человечки поднялись на вершину и стали осматриваться, потом повернули на сорок пять градусов и пошли назад, на северо-запад. Рой мгновенно обернулся, стал вглядываться в северные хребты и скоро увидел то, что и ожидал увидеть.

— Вон там еще двое, — сказал он Зелу и показал на севере еще две фигурки, которые на мгновение появились на хребте. — Видишь, что они делают? — спросил он Зела. — Четверо их проходят всю местность зигзагами. Они прочесывают участок за участком не хуже лесников. Да, Зел, пора сматывать удочки. Идем в хижину — и ходу.

— Как же Сохатый? — спросил Зел.

— А ты знаешь, где он сейчас?

— Нет, но надо попытаться найти его. И как быть с капканами?

— Бросить. Нам некогда мешкать, если они пойдут в нашу сторону. Идем отсюда, и скорей. — Рой уже притаптывал снег своими короткими резиновыми сапогами, выбрасывая вперед руки, чтобы их вес увлекал его вперед.

— Если мы уйдем без Сохатого, — вприпрыжку поспевая за Роем, говорил Зел, — он того и гляди влопается. Надо поискать его или как-нибудь предупредить.

— Если ты вздумаешь предупреждать его выстрелами, — сказал Рой, — вся эта свора мигом навалится на нас. Сохатый, должно быть, уже сам заметил этих законников. Идем… Скорее!

— А, по-моему, все-таки надо дать несколько выстрелов.

При Рое был его винчестер, но он решительно повторил свое «нет».

— Подожди, вот выберемся из хижины в лес — тогда другое дело, — сказал он. — Будем на тропе, тогда стреляй сколько вздумается.

Рой прибавил шагу, стараясь идти по низинам и не дожидаясь Зела. За собой он оставлял протоптанную тропу, по которой Зелу легко было идти следом.

— И куда девался этот Сохатый? — спрашивал себя Рой, подходя наконец к хижине и зная, что не покинет ее, не сделав какой-нибудь попытки найти Мэррея или предупредить его. — И куда пропал этот бродяга?

А бродяга тем временем был в хижине, смахивал с полок пустые банки, срывал со стен шкуры, одежду и разное снаряжение. Он уже почти закончил этот разгром и занят был дележкой остатков хлеба, чая и сахара.

— Я так и думал, что вы скоро явитесь, — спокойно сказал он Рою. — А где Зел?

— Идет. Ты видел этих молодчиков?

— Само собой. Я их два дня выслеживал. Сегодня утром я проскочил прямо у них под носом. Ну, вы собрались? — Мэррей набивал свой мешок кое-какой одеждой. — Помоги мне спустить весь этот хлам в озерко, — сказал он.

Рой помог ему отнести к проруби замерзшего озерка целый ворох пустых жестянок, ведро, бутылки, котелок, горшки, испорченные капканы, пустые патронные коробки. Они связали веревкой все эти предательские улики их присутствия и, затопив в проруби, вернулись в хижину, где уже собирался в путь подоспевший, наконец Зел.

— Когда же ты соизволил вернуться? — спросил он у Мэррея.

— Не так давно, — сказал Мэррей.

— Почему же ты раньше не пришел за нами? — допытывался Зел.

— О черт! — сказал Мэррей. — Это что, очередная порция уксуса? Придержи ее про себя, не то стукну по голове прикладом. Я очищал хижину. Я знал, вы и сами заметите, что эти следопыты слоняются по лесу.

Мэррей был раздосадован, но он вовсе не так досадовал и спешил, как стремился это показать. Он преспокойно уселся и принялся менять носки, пока его спутники быстро кончали укладку одежды, бритвенных принадлежностей, одеял, провизии и мехов.

— Знаете, что можно было бы сделать? — сказал Мэррей, неторопливо и со знанием дела свертывая папироску. — Можно было бы найти здесь в лесах надежное местечко и залечь там, пока не уберутся отсюда эти законопослушные холуи.

— Залегай на здоровье! — отрезал Рой.

— А какой смысл покидать заповедник, пока мы не исчерпали всех его возможностей, — сказал Мэррей. — В лесу этим молодчикам нас не найти. Они и мимо этой хижины, вероятно, пройдут и не заметят.

— Может быть, — сказал Зел. — Но с меня хватит, Мэррей. С меня хватит!

У Роя все было собрано и готово. Мэррей помог ему взвалить на спину тяжелый груз. Помогая Зелу, он захохотал, когда тот зашатался под непомерной ношей.

— Малость пожадничал, — сказал он Зелу.

— Что ты говоришь? — подозрительно вскинулся Зел, но ответа не последовало.

Потом Рой помог взвалить мешок Мэррею.

— Можешь оставаться, если тебе угодно, — сказал Рой, — но я сейчас чувствую себя, как загнанная лисица. Мне надо оставить между собой и обходчиками как можно больше пространства. Так что в путь. Идем!

Мэррей тщательно притворил за собою дверь, а Рой проверил наружную кладовку, нет ли там провизии. Ее осталось у них очень мало, по расчетам Роя — на три дня, не больше.

— В какую сторону мы пойдем? — в последний момент спросил Зел.

— Можно пройти этот лес, а потом податься на север, — сказал Мэррей.

— На север? — спросил Рой. — С какой стати на север?

— Туда путь свободен, Рой.

— Свободный путь в никуда, — отозвался Рой. — Я иду на юг.

— Нет смысла выходить из лесу на юг, — возражал Мэррей. — Там нас поджидает половина всех обходчиков заповедника, и они сядут нам на шею, как только мы появимся.

— Он прав, Рой, — сказал Зел, — не упрямься. Мы можем оторваться от этих обходчиков, если сразу же пойдем на север. Там найдется сотня пунктов, в которых мы можем выйти из леса и оставить их в дураках.

— Ну, выйдешь ты из леса, — сказал Рой, — а дальше что? Как ты рассчитываешь тогда попасть в Сент-Эллен? Они же загородят все дороги.

— Сент-Эллен? — сказал Мэррей. — А какого черта нам возвращаться в Сент-Эллен?

— Ты с ума сошел, возвращаться туда сейчас! — поддержал его Зел.

— Может быть, — сказал Рой и не стал объяснять им, что север означает для него новую угрозу одиночества. Его спутники были уже отлучены от Муск-о-ги, им терять было нечего. Но Рой знал, что для него единственная надежда — это вернуться на свой участок и затем в Сент-Эллен так, чтобы никто и не заподозрил, что он был в заповеднике. Уйди он на север, и ему понадобятся месяцы отсиживания и всяких уверток, чтобы пробраться обратно в Сент-Эллен, а за это время наверняка обнаружится его преступление. К Мэррею и Зелу это не относится, они и без того уже только тени людей. Но если он, Рой, сейчас же не вернется в Сент-Эллен, инспектор, конечно, догадается, что дело неладно. Значит, это был вопрос безопасности — но не только. Решение его было твердо. Надо идти на юг, опасно это или нет, все равно. Он должен вернуться к своему собственному существованию. Должен. Он должен жить в собственной хижине, с ее привычным укладом, с твердой уверенностью, которую она ему давала, с общественным долгом, который она возлагала на него. За рекой рядом должны быть Скотти и Самсон, а там, за лесом, должен быть Сент-Эллен. Он должен вернуться и встретиться с Энди. Он знал и это, даже когда, стиснув зубы, шел на риск быть пойманным, прорываясь на юг. Но он должен был выбрать этот путь и прорваться мимо подстерегающих его обходчиков.

— Идите на север, если вам угодно, — повторил он. — А я иду домой.

Они снова принялись его убеждать, но становилось слишком опасно застревать в лесу, который уже начали прочесывать два патруля. Мэррей не понимал решения Роя, но это его не касалось. Зел пригляделся к Рою и, казалось, на мгновение что-то понял. Была у него самого даже минута колебания, а потом возникло смутное, но явное сожаление, что он не может идти с Роем.

— Если доберешься, — сказал он Рою, — как-нибудь дай знать моей старухе, что я тоже подамся домой, как только разделаюсь с этим мехом. Скажи ей, что на это понадобится мне несколько месяцев.

— Хорошо, Зел, — сказал Рой.

— А на будущий год вернешься сюда? — спросил Мэррей.

— Трудно сказать, Сохатый, — неуверенно ответил Рой, — но с тобой-то я, безусловно, повидаюсь.

— Может быть, — засмеялся Мэррей. — Может быть.

Рой махнул им рукой, и его ружье при этом звякнуло затвором. Потом он пустился вниз по склону пробивать свою последнюю тропу по белой каемке озера Фей. Он предполагал, что пока еще никого из них не заметили. Это означало преимущество во времени перед возможными преследователями. Он глянул в ясное небо в тщетной надежде на снежок, который припорошил бы его следы, но при такой погоде, — а она могла простоять еще много дней, — он знал, что оставит за собой отчетливый след, след двух человеческих ног, который трудно скрыть в этой свежезанесенной снегом стране. Он уже принял решение идти на запад, к Серебряной реке, вместо того, чтобы взять сразу прямо на юг, к угодьям Скотти. Он рассчитывал, что если до Серебряной реки его не настигнут, он может спокойно идти вдоль ее русла до самого Муск-о-ги. Поэтому он повернул на запад.

— Хотят поймать, так половить придется, — проворчал он, прилаживая на лбу головной ремень, и с этими словами начал поход, который должен был стать последним испытанием для его крепких ног, последним вызовом запутанным обстоятельствам и человеческому закону, словом, — его итоговым вызовом судьбе.

Он чувствовал себя в относительной безопасности, пока держался лесистых долин, но скоро ему пришлось выйти на открытое место, чтобы пересечь один хребет, а потом и следующий. Он все время старался идти, заслоняясь от преследователей очередным гребнем, и был уверен в том, что не упустит ни одной возможности, которую давали ему его сметка и сноровка, как вдруг его потрясло появление еще двух людей. Они появились с совершенно неожиданного направления и шли по противоположному склону долины. Он припал к снегу в тени скалы, но мешок его высоко выдавался над снегом, и Рой, наблюдая за ними, чувствовал себя словно парализованный страхом тетерев. Они были так близко, что он различал их лица, и, без всякого сомнения, это были пушные обходчики. У них были форменные брюки, кожаные куртки и все снаряжение обходчиков. Они его еще не заметили, но ему нельзя было двинуться с места раньше, чем они отойдут хотя бы на полмили. Осторожно поворачивая голову, он осматривался по сторонам, пока не увидел другую пару того же патруля. Идя зигзагами, они вместе с товарищами густо прочесывали всю местность, как это делал и первый патруль.