26

Австралийцы остановили машину у школы, над которой развевался большой синий флаг с кругом посредине. У входа стояли два часовых в синей форме, с автоматами. Квейль поблагодарил австралийцев. Те не стали терять времени на разговоры, а только крикнули: «Всего», — и покатили дальше. Часовые отнеслись к Квейлю не без подозрения, вызванного его черным, израненным лицом, разорванной одеждой и Еленой. Они не позволили Елене подняться на крыльцо и войти в здание.

— Пропустите ее со мной, — попросил Квейль, показывая свои истрепанные документы.

— Не можем, сэр. У нас строгий приказ.

— Подожди здесь, — обратился он к Елене. — Я пришлю кого-нибудь за тобой.

— Пожалуйста, поскорее, — сдержанно попросила она.

Она понимала, что вид у нее далеко не блестящий: платье порвано и покрыто грязью, волосы в беспорядке, лицо обветрено, ботинки стоптаны, чулок нет, шляпы тоже, руки в грязи.

Квейль прошел мимо часовых и поднялся по лестнице. Все здесь переменилось. Он спросил, как пройти в кабинет командира авиаполка, и отыскал нужную дверь в узком коридоре. Вошел в маленькую приемную: секретарь поднялся с места.

— Мне надо видеть командира авиаполка, — сказал Квейль.

— Он занят, — ответил секретарь.

Вокруг сновали люди, а в соседней комнате, дверь в которую была открыта, шла деятельная упаковка.

— Я войду, — сказал Квейль.

Через фанерную дверь он вошел в увешанный картами кабинет командира. Командир громко разговаривал по телефону. В кресле у письменного стола сидел какой-то незнакомый Квейлю командир эскадрильи. Квейль невольно взглянул, есть ли у него на груди крылышки — оказалось, что нет.

— Простите, что я так врываюсь, — обратился Квейль к командиру полка. Тот уставился на него широко раскрытыми глазами.

— Квейль! — воскликнул он. — Господи боже!

— Я только что вернулся, — продолжал Квейль.

— Боже мой! Мы решили, что вы погибли. Черт возьми, счастлив видеть вас живым и здоровым.

Командир встал и похлопал Квейля по плечу.

— Пожалуйста, скажите секретарю, чтобы он велел пропустить мою спутницу, которая ждет у входа.

— Сейчас.

Командир вызвал секретаря.

— Скажите ему сами, — предложил он Квейлю.

— Моя невеста ждет у входа. Будьте добры распорядиться, чтобы ее пропустили.

— Нужно письменное распоряжение.

— Напишите сами и подпишитесь за меня, — приказал командир. — Ну, рассказывайте, как вы выскочили из этой истории. Что у вас с лицом? Вид у вас неважный.

— Только вид. А так все в порядке, — ответил Квейль. — Где эскадрилья?

— Все, что от нее осталось, находится в Глифаде. Вот Хикки обрадуется! Простите, Джон.

И он познакомил Квейля с командиром эскадрильи, который оказался офицером разведки.

— Хикки напился до бесчувствия, когда вы сковырнулись, — продолжал командир полка.

Он коротко ответил на чей-то телефонный звонок и продолжал:

— Греки рассказывали мне, что он хотел лететь разыскивать вас тут же, ночью: они нашли его на аэродроме, он там чуть не замерз. Но что у вас с лицом? Все в порядке?

— В порядке.

— Ну, так как же вы добрались сюда?

Квейль рассказал.

— Тэп тоже едет, — прибавил он. — Мы захватили его в Янине.

— Мы хотели послать за ним, но мы потеряли все «Бленхеймы».

— Ну, как дела? Эскадрилья цела?

— Остались Хикки, молодой Финн и сержант Кроутер. Он находился здесь, когда вы были там. Тут черт знает что творилось. Пришлось отказаться от полетов. Они ничего не могли поделать с «Мессершмиттами». Народ неопытный…

— А что теперь происходит?

— Скоро все кончится, — совершенно спокойно заявил командир. — Нас так мало, что получается просто бойня.

— Сколько самолетов осталось в эскадрилье?

— Четыре. Три из них в полной исправности. Не Финн слишком неопытен. А для остальных у нас есть только ребята, летавшие на «Харрикейнах». Но какой смысл пересаживать людей с «Харрикейнов» на «Гладиаторы»?

— А чем плох Кроутер?

— Он годится. Но нельзя же посылать только две машины, Квейль.

— Ну вот теперь буду еще я.

— Вы не можете летать с таким лицом.

В это время вошел секретарь. Он сообщил, что леди в приемной.

— Елена Стангу, — представил Квейль Елену, когда она тихо вошла в кабинет. Она уже привела в порядок прическу, и теперь ее волосы блестели, смуглое, загорелое лицо посвежело, глаза снова стали ясными, и у нее был здоровый вид; но Квейль подумал, что ее разорванная одежда должна сразу броситься в глаза. Командир спросил, как она себя чувствует, и она ответила, что хорошо.

— Можно получить машину, чтобы отвезти Елену домой? — спросил Квейль.

— Машина Хикки где-то в городе. У него штабной автобус. У нас не хватает машин.

— Может быть, можно послать за ним?

— Да. Но с такой головой вам нужно в госпиталь.

— Послушайте, — сказал Квейль. — Если отойдет какой-нибудь пароход с английскими женщинами, вы не устроите на него Елену?

— Попробую, — ответил командир. — Если вы подождете внизу, я разыщу Хикки, и он отвезет вас. Но вы отправляйтесь в госпиталь. Уговорите его, мисс Стангу.

— Он меня не послушается, — с легкой улыбкой ответила Елена.

— Но ему надо прямо отсюда в госпиталь.

— Во всяком случае спасибо. Мы будем ждать Хикки внизу. Простите, что помешал.

— Очень рад, что вы вернулись, — ответил командир. — Всего наилучшего вам обоим, и везите его в госпиталь, мисс Стангу.

Они молча ждали в маленькой канцелярии возле лестницы, и Елена чувствовала себя немного неловко. Наконец Квейль увидел штабной автобус, сильно потрепанный, который остановился у подъезда. Хикки с усталым лицом, без усов, медленно взошел по ступенькам. С ним был врач эскадрильи Андерсон. Вид у него был тоже усталый и ко всему безразличный. Оба были в синих шинелях и высоких сапогах. Квейль пошел им навстречу. Елена последовала за ним. Войдя в прихожую, Хикки поднял глаза и увидел перед собой Квейля.

— Здравствуй, Хикки, — сказал Квейль.

Хикки молчал. Он глядел на Квейля, не узнавая. Андерсон схватил Квейля за руку.

— Джон Квейль! — воскликнул он. — Ах ты, чертов сын!

— Как? — тихо произнес Хикки. — Это ты?

— Ну да. Разве командир ничего тебе не сказал?

— Нет.

И Хикки пожал Квейлю руку. Больше он не произнес ни слова. Он только изо всех сил тряс руку Квейля.

— Как поживаете? — спросила вошедших Елена.

Она увидела радость и изумление Хикки и почувствовала к нему еще большую симпатию, чем прежде. Она видела, что он весь сияет, несмотря на усталость, но сдерживает себя, как всегда делает и Квейль. Ей нравилась эта полная радости, но молчаливая встреча.

— Болит еще? — спросил Хикки Квейля.

— Нет. Я чувствую себя хорошо.

— Я просто не могу опомниться…

— Ну да.

— Идемте. Куда вас отвезти? Мне говорили что-то о госпитале.

— Сперва я хочу отвезти Елену домой, — ответил Квейль.

Они спустились по лестнице, прошли мимо часовых и сели в машину.

— Где вы живете, Елена? — спросил Хикки.

Теперь он говорил непринужденно, и она обратила внимание, что он называет ее просто по имени.

— В Глифаде. Прямо по этой дороге, у подножия того холма.

— Как тебе удалось выкрутиться?

Квейлю уже надоел этот вопрос.

— Деревья ослабили падение. Я пошел обратно с Нитралексисом.

— А где он?

— Его подстрелили, когда мы пробирались через итальянские линии.

Дальше Квейль рассказал, как он забрал в Янине Тэпа и Елену и как они спешили в Афины, насколько это допускала обстановка отступления.

— Тут нас маленько потрепали, — сказал Андерсон.

— Я слышал, — ответил Квейль. — Завтра я уже появлюсь у вас. Мне надо только снять несколько швов.

— Не валяй дурака, — сказал врач.

Пока они ехали, он успел разбинтовать Квейлю голову. Он ничего у него не спрашивал. Приподняв бинт над раной, он внимательно рассматривал ее.

— Тебе дьявольски повезло, — сказал он.

— Я могу летать, — твердил Квейль.

— Разумеется, можешь, — ответил Андерсон. — И лицо твое производит очень приятное впечатление.

— Через сколько времени это пройдет? — спросил Квейль.

Он заметил, что Хикки смотрит на большие сгустки запекшейся крови на правой щеке и широкую вспухшую рану на лбу.

— Не раньше как через месяц. Хорошенький у тебя будет вид, когда все это зарубцуется.

Елена принялась снова забинтовывать голову Квейля.

— Можно будет снять швы? — спросил Квейль.

— Конечно. В госпитале снимем, — ответил Андерсон. — Но не будь ослом. Ведь тебе, наверное, хочется отдохнуть и подкрепиться.

— Он уж раз упал в обморок, — тихо сказала Елена.

— Этого не могло быть! — воскликнул Андерсон, потешаясь над упорством Квейля.

— Нет, было. Я думаю, это от недоедания или переутомления. Вел машину и чуть не опрокинул нас в пропасть. Он несколько часов был без сознания.

— Я выслушаю тебя. Как желудок?

— Хорошо. У меня все в порядке, — ответил Квейль.

Он указал Хикки длинный переулок, который вел к дому Елены.

— Вы зайдете? — спросила их Елена, когда машина остановилась. При этом она поглядела на Квейля.

— Нет, — ответил он. — Вот что. Я поеду, сниму эти швы и к вечеру буду у тебя.

Андерсон засмеялся.

— Не обращай на него внимания, — продолжал Квейль. — Я буду вечером. Ты как? Ничего?

— Хорошо, — ответила она улыбаясь.

— Ну так до вечера.

— Всех благ, — сказала Елена.

Она улыбнулась. Квейль быстро взглянул на нее и сел обратно в машину.

— Приеду вечером. Скажи своим, — крикнул он, когда машина тронулась.

27

Они отвезли его в Глифадский госпиталь, находившийся недалеко от Дома Елены. Это было большое пятиэтажное здание: прежде там был летний пансион. Квейля тотчас же отвели в зал, оборудованный под операционную. При ярком свете висячих ламп пять или шесть врачей оперировали раненых. Среди оперируемых Квейль заметил немца. Сестра-англичанка стала снимать с Квейля повязку.

— Когда вы сюда прибыли? — спросил ее Квейль.

— Я?

— Вообще английские сестры.

— Да уже с месяц. Нагнитесь. Снять повязку, доктор?

— Пока не надо, — ответил Андерсон.

Он снял куртку и вымыл руки. Хикки уселся на длинном столе рядом.

— Ножницы, — сказал Андерсон сестре.

Он взял у нее из рук ножницы и удалил клеенку и марлю. Обнаженной, выбритой частью черепа Квейль почувствовал холодный воздух комнаты.

— Посмотрим, Квейль, есть ли у тебя выдержка. Будет немножко больно.

— Так всегда говорят, — ответил Квейль.

Он почувствовал, как Андерсон разрезает швы. Врач протянул руку, и сестра вложила в нее щипцы. Квейль почувствовал их осторожное прикосновение, потом подергивание при удалении первого шва. Он подскочил.

— Потерпи же, черт возьми!

— Нельзя ли переменить район действия? — спросил Квейль после того, как были быстро удалены еще четыре шва.

— О'кэй, — сказал Андерсон сестре.

Она была полная и толстощекая, и Квейль почувствовал округлость ее руки, когда она охватила его голову, накладывая на нее повязку и помогая снять рубашку. Андерсон выстукал ему грудную клетку и прощупал живот, спрашивая, не болит ли где. Квейль ответил, что нигде не болит, но чувствуется онемение возле колена. Андерсон согнул ему ногу и ощупал коленную чашку. Закончил он осмотром его руки.

— Отведите его в ванную, — сказал он сестре.

— Ну как? — спросил Квейль.

— Все в порядке, — ответил Андерсон. — Необходимо хорошее питание и несколько дней отдыха.

— Когда мне можно будет побриться?

— Примерно через месяц, когда сойдут струпья. Только не сдирай их.

— Я могу принять ванну на аэродроме. Вы ведь теперь там живете?

— Примешь здесь, — ответил Андерсон.

— Идемте, — позвала Квейля сестра.

— Я сбегаю и принесу тебе обмундирование, — сказал Хикки. — Возьму из своего. Твои вещи отосланы в Египет.

Когда сестра отвела его в просторную ванную и принялась раздевать, он заявил, что разденется и будет мыться сам.

— Глупости, — возразила она. — Вы не вымоетесь, как надо. Посмотрите, в каком виде ваша одежда. И сорочка.

Она растянула перед ним грязную сорочку.

— Я знаю, — ответил он.

— Садитесь в ванну.

Ему было неловко, но он сел в теплую воду, от которой пахло каким-то антисептическим средством. Сестра нагнула ему голову вперед и обвязала ее полотенцем, чтобы вода не попала в рану. Она принялась медленно мыть ему шею и спину, потом подняла одну за другой его ноги и выскребла их. Квейль чувствовал расслабленность и физическое наслаждение от этой расслабленности и от ощущения чистоты.

Он вытерся и сидел в белом халате, который дал ему Андерсон, пока Хикки не вернулся с одеждой. Он надел чистую сорочку, брюки и куртку, поблагодарил сестру и пошел по шумным, полным суеты коридорам и комнатам, которых прежде не заметил. У нижней ступени лестницы толпились легко раненные и выздоравливающие.

— Уезжают, — объяснил Андерсон. — На Крит.

— Много народа эвакуируется?

— Да. Женщины и некоторые раненые.

Квейль решил, что надо эвакуировать Елену, и попросил Хикки отвезти его к ней. Было уже темно, когда он, спотыкаясь, шел по ведущей к дому Стангу мощеной дорожке. Хикки и Андерсон ждали его в автомобиле. Он постучал. Кругом царил мрак. Ответа не было. Он постучал еще раз и убедился, что в доме никого нет. Он обошел его кругом и увидел, что черный ход закрыт и дверь задвинута деревянным засовом. Он понял, что Стангу уехали, и стал соображать, где может быть Елена, где вся семья. Он очень встревожился, так как Елена теперь не будет знать, как связаться с ним. Может быть, она у родственников? Но нельзя рисковать, расспрашивая соседей. И куда могли они запропаститься? Вся семья… Она, наверно, знала, куда должна уехать семья. Она толковая. Найдет меня. Может быть, Лоусон-в Афинах? Может быть, он знает, где они? Понять не могу, куда она девалась.

Он пошел обратно к машине, охваченный тревогой. Хикки повез его на аэродром.

На аэродроме они вошли в просторную столовую, где сидели летчики бомбардировочной эскадрильи. При появлении Квейля Финн вскочил и поспешил ему навстречу.

— Возвращение блудного сына, — сказал Андерсон.

— Джон! — воскликнул Финн, пожимая Квейлю руку.

— Дайте место чуду, — продолжал Андерсон.

Квейлю очистили место. Андерсон и Хикки сели рядом с ним, и все трое принялись за еду. Со всех концов столовой посыпались вопросы. Некоторых из присутствующих Квейль видел впервые, но он узнал и ребят, летавших вместе с ним на «Бленхеймах» в пустыне, и других, с которыми раньше встречался в Афинах. Впрочем, он был слишком занят едой, чтобы обращать особенное внимание на окружающих.

— Среди молодых есть, наверно, способные ребята, — сказал он Хикки.

— Только на это и приходится рассчитывать. Ведь на всю компанию есть каких-нибудь два самолета. — Среди присутствующих было по крайней мере человек тридцать с крылышками. — Большинство завтра уезжает, — продолжал Хикки. — Самолетов нет. Вчера вылетели шесть «Бленхеймов», и ни один не вернулся. А дня два тому назад мы потеряли два последних «Харрикейна». Есть еще один, но он так изрешечен, что не скоро полетит. Дело дрянь, Джон…

— Да. На моих глазах было сбито несколько «Харрикейнов». Ты знал Кросби?

Квейль думал о том, как разыскать Елену.

— Знал, — ответил Хикки.

— Несколько дней тому назад его сбили.

— Этот «Харрикейн» единственный, оставшийся из тех трех. Ты, наверно, видел, как их сбили при взлете.

— Да, — ответил Квейль.

Он все думал, как ему найти Елену, и не переставал тревожиться.

— Тебе следовало бы написать рапорт.

— Командир говорил мне, что вы совсем не поднимаетесь в воздух.

Он подумал, что надо еще раз съездить посмотреть, не вернулась ли Елена домой.

— Ну да. Не могу же я брать Финна и Кроутера на такие дела.

— Послушай, — сказал Квейль. — Я здоров. Могу летать. Андерсон сказал, что могу.

Квейль теперь глубоко чувствовал, как был прав Тэп, когда сказал, что лучше самому участвовать в деле, чем смотреть со стороны. И чувство неудовлетворенности, вызванное бездействием, было в нем сильней, чем нежелание «угробиться под занавес».

— Что ж, — ответил Хикки, — я поговорю с командиром. Только мы мало что можем сделать.

— Если начнется эвакуация, будет жарко.

Квейль снова отдался мыслям о Елене. Он ломал себе голову, не зная, что делать, где ее искать. Обратиться в управление Красного Креста он не решался из боязни подвести ее. Он опять вспомнил о Лоусоне. Может быть, он знает, где она. Но здесь ли Лоусон? Или, может быть, Елена обратится в штаб и сообщит там кому-нибудь о себе?

Летчики стали подниматься из-за стола.

— Мы все собираемся на прощанье к «Максиму», — сказал Финн. — Ты поедешь, Джон?

— Да, мне нужно в город.

— А ты, Хикки?.

— Поеду. Я довезу тебя, Джон. А где Елена?

— Из-за этого я и хочу ехать. Ты не знаешь, американец Лоусон здесь?

— Несколько дней тому назад был здесь.

— Я еду с вами, — заявил Квейль.

28

Афины были наводнены австралийскими грузовиками, направлявшимися на юг. Квейль понял, что эвакуация началась. Он только не мог понять, началась ли эвакуация из Афин. В пути их застала воздушная тревога; они видели, как над Пиреем заработали прожекторы и зенитки; до их слуха донеслись взрывы бомб. У гостиницы «Король Георг» Квейль вышел, а остальные поехали в ночной ресторан к «Максиму». В тускло освещенном вестибюле гостиницы Квейль справился у швейцара относительно Лоусона. Швейцар был новый и смотрел на Квейля с любопытством.

— Мистер Лоусон поехал обедать к «Максиму», — объяснил он.

Квейль поблагодарил и стал пробираться между большими дорогими чемоданами и портпледами. Это особы из генерального штаба спешили выехать, пока не поздно. Он кое-как добрался по темным улицам до ночного ресторана. Если Лоусон не знает, где Елена, надо будет опять поехать к Стангу. Слишком опасно потерять ее из вида. Слишком опасно. Спускаясь по ступенькам в ресторан, он услыхал шум за дверью и, открыв ее, увидел множество синих и защитного цвета мундиров и охваченную чувством безнадежности толпу возле стойки. Он стал всматриваться в посетителей, отыскивая Лоусона.

— Хэлло, Квейль! Ах ты, чертов сын! — крикнул ему кто-то.

Все были в восторге. Он помахал рукой. Лоусона нигде не было видно. Квейль увидел Финна и направился к нему. Финн стоял у стойки и пил с Хикки виски.

— Ты не видел Лоусона? — спросил Квейль.

— Выпьем, Джон.

Он покачал головой. Тогда Хикки указал на один из столиков у эстрады. В то же мгновенье заиграл оркестр: выскочила отчаянная девушка, та самая, которую они видели в «Аргентине», и начала свой неистовый танец. Квейль направился к Лоусону, который был в штатском.

— Хэлло! — сказал он.

Лоусон пристально поглядел на него, не узнавая, потом вскочил:

— Квейль? Я думал, вы погибли. Господи боже! Садитесь.

— Спасибо, — ответил Квейль, и Лоусон назвал обеих сидевших за столиком женщин и армейского офицера.

— Вы не знаете, куда уехали родные Елены Стангу? — тихо спросил Квейль.

— Стангу?

— Да.

— Ах, да. Я знаю, где работает отец… Вы, я вижу, не теряете времени даром.

— Там теперь можно кого-нибудь найти?

— Не знаю.

— Дело в том, что я хочу увезти ее отсюда. Вы эвакуируетесь?

— Завтра, — понизив голос, ответил Лоусон.

— Послушайте, — сказал Квейль. — Может быть, вы возьмете ее с собой?

— Мы, наверно, не поедем дальше Крита.

— Я хочу только отослать ее отсюда. Она очень скромная и не причинит вам беспокойства.

— Дело не в этом.

— Вы можете мне объяснить, как пройти к нему на службу? Я не хотел бы отрывать вас от компании.

— Нет, я с удовольствием, — ответил Лоусон, вставая. — Я скоро вернусь, — обратился он к остальным.

Они вместе вышли на улицу.

— Они выехали из дома, — объяснил Квейль.

— Да, — подтвердил Лоусон. — Отец боится пятой колонны. Вы знаете, что сегодня греки подписали перемирие?

— Нет, не знаю.

— Да, да. Пятая колонна с минуты на минуту захватит город.

— Всюду мертвая тишина.

— Да. Все ждут этого момента. Эти ублюдки из ЭОН весь день рыскали по городу и срывали плакаты с призывом к защите родины. И расклеивали ангелов, порхающих над головами греческих солдат.

— Разве все они из пятой колонны?

— Очень многие. События назревают. Это чувствуется.

Они шли по темной, безлюдной улице. Было такое ощущение, как в пустыне перед дождем. В тишине и безлюдности улиц таилась угроза. Полиции нигде не было. Лоусон вошел в один подъезд и нажал кнопку лифта, но оказалось, что лифт не действует, так что им пришлось подыматься по темной деревянной лестнице. На верхнем этаже они прошли две маленькие комнаты и вошли в большую. Там за одним из столов сидел Стангу. Он взглянул на вошедших.

— Я привел к вам знакомого, — сказал Лоусон.

— Мистер Квейль! — воскликнул Стангу. Он вскочил и протянул Квейлю руку.

Квейль поймал себя на том, что пристально смотрит на этого человека, как на отца Елены, и думает о его судьбе.

— Елена здорова? — спросил он.

— Да. Она не застала нас и догадалась, что мы переехали к моему брату.

— Я пойду, — сказал Лоусон.

— Благодарю вас, — ответил Квейль. — А как насчет парохода?

— Скажите ей, чтобы она зашла ко мне в гостиницу завтра часам к двенадцати.

— Спасибо, Лоусон. До свидания.

Лоусон вышел.

— Я к вам по поводу Елены. Можно мне видеть ее? — спросил Квейль.

Стангу пригласил его сесть, и Квейль сел по другую сторону стола.

— Елена сказала нам, что вы хотите обвенчаться.

— Мне очень неприятно, но я хочу, чтобы она завтра уехала отсюда с Лоусоном.

— Это ее дело.

— Да. Но что намерены делать вы? Вам здесь придется не сладко.

— Хотите, пойдем к нам. Мы теперь у брата.

— Пойдемте, — ответил Квейль.

Он понимал, что еще не убедил Стангу. Понимал также, что все будет так, как захочет Елена. Но теперь он не был уверен в самой Елене. Стангу взял шляпу, и они вышли.

После долгого ожидания они сели в автобус. Стангу спросил Квейля, как ему удалось вернуться, и Квейль рассказал. Они нарочно старались не говорить о Елене. На одной из остановок на набережной они вышли и направились к небольшому каменному дому. Г-жа Стангу была дома; у нее сидели какие-то двое — женщина и мужчина. Она поднялась навстречу Квейлю.

— Как я рада, что вы вернулись, — сказала она. Вид у нее был подавленный.

— Благодарю вас, — ответил Квейль. — Я тоже очень рад вас видеть.

Вошла Елена. Она вымылась, надела блузку, синюю юбку и туфли на низких каблуках, причесалась, слегка подкрасила губы, — это он сразу заметил, — и лицо ее светилось радостью и свежестью.

— Хэлло, — сказала она Квейлю и пожала его протянутую руку.

— Вы обедали? — спросила г-жа Стангу.

Она познакомила его с гостями.

— Спасибо, обедал, — ответил Квейль.

Все уселись вокруг железной печки, и к Елене на руки прыгнула большая кошка. Все засмеялись, когда Елена сказала ей что-то по-гречески. Квейль осмотрелся: здесь, в тепле, он чувствовал себя менее твердым; ему казалось странным, что вот он сидит в этом доме, а весь мир за стеной содрогается от громовых ударов. Но так как рано или поздно надо было заговорить об истинной цели его посещения, он сказал:

— Елена, я хотел спросить…

— Да?

— Лоусон завтра уезжает. Идет эвакуация. Я хотел спросить, не поедете ли и вы. Он сказал, что если вы завтра придете к нему в двенадцать в гостиницу, он возьмет вас с собой. Я понимаю, что вам важно знать мнение родителей. Может быть, у них будут какие-нибудь возражения…

Для него это была длинная речь, но ему хотелось сказать сразу все.

Наступило молчание.

— Пойдем пройдемся, — сказала Елена и встала.

Они вышли вдвоем на темную улицу. Он чувствовал, что совершил неловкость.

— Вышло неудачно, — сказал он, когда дверь за ними закрылась.

— Нисколько, — ответила она.

— Ты поедешь? По-моему, это единственная возможность.

— Ты думаешь?

— Да. Думаю, что так.

— Я не думаю, что смогу уехать, — начала она нерешительно, но сейчас же овладела собой.

— О господи!

— Не сердись.

— Я не сержусь. Я только думаю, что же это за чертовщина. Я хочу сказать — все, что тут творится…

— Мне очень трудно уехать. Ты сам понимаешь.

— Понимаю. Так и так радости мало.

— Ничего не поделаешь.

Елена опять заговорила на том чуждо звучащем, педантичном английском языке, на котором говорила во время их первой встречи.

— Я понимаю, ты не хочешь расставаться с матерью. Думаю, что и отцу будет нелегко. Но ведь твое будущее не в родительской семье.

— Астариса убили на фронте, — неожиданно сказала она.

— Какое несчастье! — ответил Квейль. — Но, боже мой, что же тут поделаешь?

— Да, ты понимаешь, сейчас мой отъезд будет бегством.

— Война не кончится в Греции, если ты это имеешь в виду, — возразил он.

— Может быть, и так. Но я живу здесь. И никогда нигде не бывала.

— Это дело привычки.

— И не могу оставить мать, — закончила она. — Что, если что-нибудь случится с отцом?

Они вышли к морю. Квейль взял ее за руку. Он повернул ее к себе, как делал прежде, и крепко поцеловал в губы, и прижал к себе, и почувствовал ее груди, твердые и упругие под блузкой.

— Я ничего не знаю, — сказал он. — Только не могу расстаться с тобой. Вот все, что я знаю.

— Мне самой не хочется оставаться. И я хотела бы ехать с тобой.

— Как ни печально, но это единственная возможность. По-моему, ты должна ехать.

— Не могу.

Он замолчал, понимая, что спорить бесполезно. Надо положиться на силу обстоятельств.

— Пора домой, — сказала она.

Они молча вернулись.

Войдя, они сразу поняли, что среди присутствующих шел спор об отъезде Елены. Квейль сел, и водворилось молчание.

— Мы не хотим тебя стеснять, — наконец произнес отец.

— Не будем об этом говорить, — сказала Елена по-английски.

— Мы понимаем, что ты остаешься из-за нас. Это глупо.

— Я уеду, и придут немцы. Я окажусь по ту сторону, а война будет продолжаться. Она не скоро кончится.

— Мы в лучшем положении, чем многие.

Квейль понял, что им нужно потолковать об этом по-гречески, не затрудняясь в выборе слов. Он встал.

— Я пойду, — сказал он.

Он поглядел на г-жу Стангу и увидел большие глаза, и притаившуюся в них улыбку, слишком слабую для того, чтобы выступить наружу, и седые волосы, и гладкую кожу, и морщины на лбу.