23

Они шли по краю луга, превращенного в аэродром, и смотрели на горящий «Харрикейн». В конце поля стояли два высоких грузовика и на таком же расстоянии друг от друга еще «Харрикейны». Верно, сейчас снимутся, подумал Квейль. Постараемся устроиться на одном из грузовиков.

Они подошли к людям, занятым погрузкой на грузовик больших ящиков.

— Есть здесь кто-нибудь из офицеров? — спросил Тэп.

— Вон там, — ответил один из солдат. Все с интересом глядели на пятерых пришельцев.

Елена осталась ждать, а Квейль и Тэп поспешно направились к группе, стоявшей у горящего самолета.

— Вы эвакуируетесь? — спросил Квейль у лейтенанта авиаотряда, не отрывавшего глаз от самолета.

— Откуда вы взялись?

— Из Янины. Просим принять нас на грузовик.

— Мы из восьмидесятой эскадрильи, — добавил Тэп. — А ваша семьдесят третья?

— Да, — ответил лейтенант. — Что же вы делали?

— Это Джон Квейль, — объяснил Тэп.

— Вы! Значит, вы живы и здоровы? — воскликнул лейтенант. — А все считают вас погибшим. Вы настоящий герой. Что с вами было?

— Я был сбит. Как насчет грузовика?

— Они сейчас тронутся.

— Вы можете дать знать в штаб, что мы едем? — спросил Тэп.

— Связи больше нет. Но я сообщу. Я лечу туда. Эти негодяи только что разбомбили нас. Вы видели?

— Да.

— Мы потеряли самолет. Пойдемте, я скажу сержанту, чтобы он взял вас с собой.

Они пошли обратно к грузовику. Лейтенант сказал сержанту, что с ним поедут эти двое.

— С нами два грека и девушка-гречанка, моя невеста, — сказал Квейль. Ему было неловко, но он знал, что лучше сказать сразу, чтобы не было необходимости объясняться потом.

— Уж не знаю, как быть с греками. Мы и так перегружены, — ответил лейтенант.

— Нам пора двигаться, — сказал сержант. — Вы сейчас летите?

— Да. Вот что, сержант. Захватите и греков. Они помогли этим офицерам выбраться из Янины. Придется довезти их. Скиньте что-нибудь, если перегрузка слишком большая. Ладно?

— Да, сэр.

— Ну, меня ждут, — сказал лейтенант. — На первом грузовике едет пилот-офицер. Это его «Харрикейн» горит. Он позаботится о вас. Даст вам что-нибудь поесть. И вы позаботьтесь о них, сержант.

— Да, сэр.

— Всего хорошего. Рад, что вы целы, Квейль.

— Всего хорошего, — ответил Квейль и пожал ему руку. — Спасибо за все.

— Я сообщу, когда буду в Афинах, — сказал лейтенант и поспешил к своему самолету.

Они стояли и смотрели, как он садился. Механик был уже на месте и запустил мотор. Когда лейтенант стал рулить к краю площадки, где самолеты должны были построиться клином, механик направился к грузовику. «Харрикейны» уже вырулили и построились, когда до слуха Квейля донесся ровный гул. Он быстро обернулся на звук и увидел, что из-за гор выходит большая группа самолетов. Ему бросились в глаза их обрубленные, угловатые крылья, и он сразу узнал: «Мессершмитты». Он бросился было к «Харрикейнам», чтобы предупредить их, ко они уже рулили на взлет.

— Смотрите! — воскликнул Тэп. И он указал на «Мессершмитты», перешедшие в крутое пике.

— Господи! — вырвалось у механика.

Квейль молчал. Он чувствовал, понимал, знал, что сейчас произойдет.

— Ложись! — крикнул Тэп.

Они растянулись на траве и стали ждать, что будет.

Только Квейль остался на ногах. Он следил за происходящим. «Мессершмитты» обрушились на «Харрикейны» как раз в тот момент, когда те отрывались от земли и шасси их еще касались ее.

— Ублюдки! — завопил во все горло Квейль.

Немцы шли тройками. И тут началось. Квейль слышал рев «Харрикейнов» и знал: они и не подозревают о том, что «Мессершмитты» чуть не сидят на них. Все превратилось в сплошной рев. «Харрикейны» были почти прямо над Квейлем, когда первые три «Мессершмитта» вышли из пике и открыли огонь. Послышалась короткая очередь, потом длинная, потом опять короткая, и снова рев. «Мессершмитты» взмыли вверх. Квейль видел, как пули бороздят землю вокруг него. Он не двигался и смотрел на смерть.

«Харрикейны» уже заметили опасность. Вторая тройка «Мессершмиттов» обрушилась на них, и протрещали новые очереди. «Харрикейны» уходили по горизонтали и пытались набрать высоту, но из каждого немецкого самолета протрещала очередь, из каждого метнулось пламя, и воздух прочертили трассирующие пули, и можно было оглохнуть от шума, и Квейль стоял и кричал, и в одну неуловимую долю секунды ведущий «Харрикейн», охваченный пламенем, рухнул на землю и с глухим шлепающим звуком разорвался на десять тысяч частей, и послышался запах гари, и рев моторов не умолкал, и остальные два «Харрикейна» продолжали свой бреющий полет и пробовали набрать высоту, и третья тройка «Мессершмиттов» налетела на них, и Квейль по-прежнему стоял и кричал и не спускал глаз с «Харрикейнов», потому что они немного набрали высоту и делали то, что надо, — не вступали в бой, а уклонялись и набирали высоту, — и Квейль знал, что они вывернутся, так как, выходя из пике, «Мессершмитты» потеряли слишком много скорости, и вот «Харрикейны» уже уходят за горную цепь. А в воздухе остался запах гари от охваченного пламенем «Харрикейна».

— Это наш лейтенант, — сказал механик сержанту.

— Прикончили… Ублюдки… Сукины дети…

— Пойдем посмотрим.

— Бесполезно, — возразил сержант. — Тут дело копчено.

Он сохранял невозмутимость.

— Суки. Подлые ублюдки. Что делают!

— А чего вы от них ждали? Что они будут нас спрашивать? — вмешался Тэп.

Разозленный, он стоял рядом с Квейлем и смотрел на высокий столб белого дыма, который смешивался с дымом, тянувшимся от Ларисы и от первого «Харрикейна», уничтоженного на земле.

Елена подошла к Квейлю; он ответил медленным взглядом на ее прикосновение и увидел, что она беззвучно плачет.

— Какой ужас! — она произнесла это, обращаясь к земле, а не к окружающим.

— Пойти посмотреть? — спросил Квейля сержант, глядя на дым, поднимающийся от машины лейтенанта.

— Пошлите кого-нибудь. Может быть, что-нибудь можно сделать, — ответил Квейль. Он сам не верил в это.

Сержант сказал механику. Тот не побежал, как казалось бы естественным, так как ясно было, что надежды нет. Квейль пошел с механиком, Тэп за ними. Обломки «Харрикейна» разлетелись во все стороны, а посреди был пылающий костер. Высокий столб дыма стоял над местом смерти «Харрикейна», а на самом месте ничего не было. Только черное пятно, и дым, и ничего больше. Квейль стоял в недоумении: абсолютно ничего.

Он повернулся и пошел обратно, по-прежнему чувствуя запах горящего бензина и различая в нем еще другой запах, — хоть не был уверен, действительно ли это так. Но не осталось ничего. Абсолютно ничего.

— Экая чертовщина, — произнес Тэп, когда пришел в себя.

Квейль ничего не ответил.

— Мне было бы легче участвовать в этом, чем смотреть, — продолжал Тэп, разговаривая больше сам с собой. Квейль кивнул и направился к грузовику.

— Давайте трогаться, сержант, — сказал он. Тут он увидел остальных. Они лежали на земле. Среди них был и молодой пилот-офицер, который побежал к самолету лейтенанта в момент катастрофы. Тогда Квейль не заметил его, но теперь увидел. Он поглядел на его удаляющуюся фигуру, когда тот пошел к своему грузовику. Все молча расселись, взобравшись в кабины и кузовы больших грузовиков, и машины тронулись.

Механик, который ходил к погибшему самолету, сел за руль в той машине, где находились Квейль и Елена. Тэп сел в переднюю, на которой ехал пилот-офицер. Греки тоже поместились в ней.

Подъехав к дороге, они увидели, что к ним мчится в облаке пыли грузовик без верха, с квадратным передком. Он остановился, чтобы дать их грузовику выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял. На нем была широкополая австралийская шляпа.

— Вам надо поторапливаться, — сказал он.

— Это не связисты? — спросил Тэп.

— Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост там, позади. Вам надо поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.

— Черт побери, где же армия? — спросил один из солдат.

— А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли удрать.

— Ну и дела, — заметил англичанин.

— Убирайся ты, знаешь куда… Скажи-ка лучше, где ваша авиация? Да двигайтесь же, — оборвал австралиец.

Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась вперед. Грузовик саперов обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала скорость, но все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался еще медленней.

Квейль заметил, что шофер все время смотрит в зеркало сбоку кабины, словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль и сам ждал этого… Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на такое же ощущение в воздухе. Но движемся мы медленно, и становится уже темно. Пожалуй, мы остались здесь одни во всем районе…

— Куда вы хотите добраться? — спросил он механика, шотландца по национальности.

— В Афины, — ответил шотландец.

— Нет, — сегодня.

— Куда удастся. Все едут в Ферсалу. Там, наверно, штаб. Если фрицы нас не догонят…

— Эти три самолета были последние в эскадрилье?

— Да.

Шотландец лавировал, ведя тяжелый грузовик по крутым извилинам дороги.

— Кто был этот лейтенант?

— Это был Кросби. Тот самый Кросби. Он имел крест за летные боевые заслуги.

Шотландец говорил сдержанно, сжав губы, но рот его помимо его волн расплывался в широкой улыбке. Рыжие волосы торчали щеткой из-под пилотки, сдвинутой почти на самое ухо. Он говорил с Квейлем, как с равным, — ему было не важно, имеет ли он дело с командиром звена или авиаполка. Квейль заметил, и это ему понравилось. Он смотрел, как неясная в сумерках дорога бежит под колеса, и по временам помогал шотландцу поворачивать огромный руль машины.

Один раз Елена засмеялась, когда шотландец переключил скорость и послышался громкий стонущий звук. Шотландец поглядел на Елену и тоже радостно засмеялся, и они почувствовали симпатию друг к Другу.

— Вы гречанка, мисс? — спросил он, улыбаясь и не замечая того, что улыбается.

— Да, — ответила она, невольно улыбаясь сама.

— У меня есть знакомая гречанка в Афинах. Я женюсь на ней, когда вернусь.

Он произносил «р» твердо и раскатисто, и Елена с трудом разобрала, что он сказал.

— Вы женитесь на гречанке? — переспросила она наклонившись вперед.

— Девушка хоть куда, — ответил шотландец, обращаясь к Квейлю, и тот улыбнулся в ответ.

— Капрал, — сказал он, — это моя невеста.

При этих словах на губах его заиграла сдержанная улыбка. Елена быстро взглянула на Квейля и тоже улыбнулась.

— Вот как? Славно, — сказал шотландец.

Он засмеялся и еще больше сдвинул пилотку на ухо, и они все засмеялись.

— Моя фамилия Макферсон.

Он произнес: Макфейрсун.

— Вы из Глазго?

— Нет. Из Эбердина.

— Как это поется? «Эбердин кружится, кружится»…

— Это Глазго, — объяснил шотландец. И запел: — «Еду я в Глазго, а Глазго кружится, кружится». Это о Вилле Файфе. С ним случилось нечистое дело.

— Как дальше? — спросил Квейль.

Шотландец помолчал, следя за дорогой, потом запел на родном диалекте, певучем и улыбчивом, как его лицо, и по временам Квейль подтягивал, когда вспоминал слова. Когда Квейль начинал подтягивать, Макферсон пел громче, и оба совсем увлеклись. Елена довольно засмеялась и протянула руку, чтобы погладить Квейля.

— Спойте греческую, — попросил шотландец.

— Вы не поймете.

— А ты разве поняла, что пел Макферсон?

— Кое-что. А на каком это языке? — серьезно спросила она.

— Это разновидность английского, шотландский диалект, — объяснил Квейль.

— Попросту эбердинский, — вставил Макферсон. — Как эта песня насчет Муссолини?

Елена опять рассмеялась:

— Это неприличная песня. Слова неприличные.

— Ничего. Мы ведь не понимаем, — ответил Макферсон.

Квейль подумал о том, что у Макферсона нет неприятной развязности в разговоре и держится он без фамильярности, и сам удивился своим размышлениям.

— Нет, нет. Я спою вам другую.

— Нет. Мы хотим о Муссолини, — настаивал Макферсон.

— Ну, ладно, — согласилась Елена.

Она помолчала, потом начала напевать песенку о Муссолини; когда она дошла до припева, Макферсон стал подпевать, и Квейль засмеялся над странностью положения, когда позади немцы, а этот шотландец заставляет Елену петь двусмысленную песенку.

Они все смеялись, когда передний автомобиль остановился и заставил остановиться Макферсона.

— Что там такое? — проворчал он и вышел.

— Мак, — послышался голос офицера.

— Да, сэр.

— Как насчет чая? У вас ведь есть? Где сержант?

— Здесь, — ответил сержант.

— Достаньте, пожалуйста, примус. Попьем чаю.

Тэп тоже вышел из машины, а солдаты стали топать в кузовах, чтобы размять ноги. Квейль плохо видел в темноте, но заметил, что офицер направляется к нему.

— Финли сказал мне, что вы здесь. Я не знал, — обратился он к Квейлю. — Сделаем остановку, чтобы подкрепиться. Финли говорит, что вы все проголодались.

— Я не откажусь от чая, — ответил Квейль.

— Мистер Квейль, — обратился к нему сержант, сидевший в кузове первого грузовика. — Что делать с греками? Всю дорогу ругаются, как черти.

— Сейчас узнаю, — сказал Квейль и отправился на поиски большого грека. Его нигде не было. Квейль не стал над этим задумываться; но в темноте он заметил маленького грека, разговаривающего с Еленой у первой машины. Квейль направился к ним.

— Скажи им, чтобы они перестали, Елена.

— Они оба очень нервничают.

— Из-за чего? Скажи им, что это начинает надоедать.

— Это мало поможет.

Квейль направился в темноте к тому месту, где стоял Тэп с пилотом-офицером.

— Познакомьтесь, — сказал Тэп. — Пит Мартин, Джон Квейль.

— Мы уже познакомились, — ответил Квейль.

Он заметил, что большой грек делает ему знаки, и пошел к нему. Грек стал удаляться от машины, и Квейлю пришлось идти за ним в темноте.

— Инглизи, — сказал грек. — Мне очень жаль, но я хочу проститься. Довольно отступать. Я возвращаюсь.

— Зачем?

— Я не могу так. Вы можете, потому что это не ваша родина. А я не могу.

— Не сходите с ума. Что вы будете делать? Драться со всей немецкой армией?

— Нет. Уйду в горы.

— Зачем?

— Тут все скоро будет кончено. Мы будем драться в горах.

Квейль вспомнил Мелласа. Он помолчал, глядя в темноту.

— Куда же вы хотите теперь?

— Мои родные места — к северу от Ларисы, возле Олимпа. Там я уйду в горы.

— Хорошо, — сдержанно произнес Квейль. — Вы, конечно, лучше знаете, что вам делать.

— Благодарю вас. Благодарю за то, что вы доставили меня сюда. Вы хороший инглизи. Сожалею, что вас здесь побьют. Инглизи здесь не смогут воевать.

— Нас еще не разбили, — заметил Квейль.

— Может быть, но скоро разобьют. Теперь пойду. Желаю вам счастья с этой девушкой. Она очень хороший человек, и другой инглизи тоже. Ну, иду.

— Одну минуту. У вас есть провизия?

— Нет, мне не надо.

— Подождите, — возразил Квейль. — Я вам достану. Подождите здесь.

Он подошел к грузовику, отыскал сержанта и попросил у него чего-нибудь съестного. Тот дал ему хлеба и чая. Квейль вернулся на то место, где оставил грека. Он стал смотреть по сторонам, но грека нигде не было видно.

— Вы здесь? — тихо спросил Квейль по-немецки. Ответа не было. Он всмотрелся в темноту. Даже шагов не было слышно.

Был только мрак и шум, доносившийся оттуда, где располагались остальные. Квейль крепче сжал хлеб в руке, повернулся и пошел к грузовикам.

24

Они снова тронулись в путь в длинной веренице грузовиков, тянувшейся так далеко, как только могло протянуть ее во тьме воображение. Их машина находилась отнюдь не в хвосте. Сзади шли другие грузовики, присоединившиеся к ним на перекрестках. Ехали медленно, с частыми остановками, которые сознание Квейля машинально отмечало, как переход от овладевавшего им сна, приятного тепла и чувства сытости к случайным обрывкам разговоров между австралийцами.

В грузовиках были сплошь австралийцы. Раздавались взрывы смеха — смеялся Макферсон, который время от времени заговаривал с Еленой. Раз Елена спросила Квейля о большом греке. Квейль ответил:

— Он ушел в горы.

Она сказала:

— Они все решили уйти в горы.

Так он продолжал смутно витать между полупробуждением и полусном, пока не наступило яркое утро.

— Славно вздремнули, — сказал Квейлю Макферсон, когда тот проснулся.

— Где мы?

— Ночью миновали Ферсалу.

— Скоро Афины? — спросила Елена.

— Нет. Мы еще не доехали до Ламии. А потом надо будет перевалить через те горы.

— Где получился затор?

Они стояли на месте.

— Не знаю, — ответил Макферсон. — Вот уже несколько часов, как тянется эта канитель.

— Пойду посмотрю, — сказал Квейль. — Ты тут поосторожнее, Елена.

Он перебрался через Елену и спрыгнул с высокой кабины грузовика. Утро было тихое и холодное. Вереница машин тянулась до самого поворота и исчезала за ним. Квейль и его спутники были в самой середине остановившегося потока. Среди машин были и греческие, но больше австралийских. Были также два больших размалеванных для маскировки автобуса со знаком греческого Красного Креста, полные раненых.

Шагая по обочине грязной дороги, Квейль прислушивался к разговорам шоферов о причинах задержки.

— Где же дорожная охрана? — спрашивал один из австралийцев.

— Она не поможет. Это все чертовы греки. Забивают дороги машинами с беженцами.

— А что если налетят фрицы? Мы неплохая мишень.

— Вы не из Ларисы?

— Нет, из Элассона. Где свернуть на медицинский пункт?

— Эх, беда. Ну, что тут поделаешь… Ехал за снарядами. Там должен был быть знак над складом. Но будь я проклят, если видел его.

— Настоящая чертовщина. Кое-кто поплатится за это…

— Где теперь фронт?

— Где-то у Ларисы. Не знаю.

— Укрепления возводят к югу от Фермопильской равнины.

— В этом проклятом горном проходе?

— Ну да. Если фрицы упустят такой случай для бомбежки, они будут ослами.

— Прошлый раз упустили. У тебя есть бензин?

— Конечно. Два галлона. Сколько тебе надо?

— Четверть галлона хватит.

— Бери. Да вы кто такие?

— Санитарная машина. Мы из Южной Австралии. А вы не седьмой дивизии?

— Нет, шестой. А из какой части Южной Австралии?

— Из Южной Аделаиды.

— Хотел бы сейчас туда?

— Все бы отдал… Смешно — у нас там пропасть греков.

— В Джилонге их тоже сколько угодно.

— Надо отдать им должное. Я всегда считал их бродягами и шарманщиками. Оно так и есть — там у нас. Но здешним надо отдать должное.

— Они чертовски здорово дрались, бедняги. А мы теперь сматываемся и оставляем их.

— Какого дьявола мы не двигаемся?

— И как это проклятые фрицы не пронюхали.

— Погоди, еще налетят.

Проходя мимо, Квейль слышал, как один из австралийцев сказал:

— Видишь этого? Это летчик.

— Хорошо его обработали. А я не знал, что у нас есть самолеты.

— В том-то все дело: нет самолетов.

— Да. Нет как нет.

Квейль больше ничего не слышал; он осторожно шагал по грязи. Дошел до поворота и пошел дальше. Тут он увидел, что вереница машин тянется еще на четверть мили. Это были большие тяжелые машины с шоферами-австралийцами; они стояли, тесно сбившись, в хвост одна другой. Некоторые шоферы сошли с машин и беседовали, другие хлопотали у себя в кузове около примусов, торопясь вскипятить чай. Попадавшиеся кое-где греческие грузовики были столетней давности, и люди на них сидели, взгромоздившись на горы узлов и всяческого скарба. Они молчали; у женщин лица были закрыты шалями. Дети, подавленные всем происходящим, сидели смирно, завернувшись в одеяла.

Дойдя до головы колонны, Квейль увидел причину затора. Это был тяжелый четырехосный грузовик английских воздушных сил. Задняя половина кузова — на двух осях — оторвалась и опрокинулась на дорогу. Рядом завяз в грязи грузовик меньших размеров. Какой-то чин военной полиции, на мотоцикле, с белой повязкой на рукаве, объяснял группе австралийцев, что надо делать. Квейль остановился и молча стал смотреть, как они подталкивали маленький грузовик, чтобы поставить его впереди большого. Но машина только уходила еще глубже в грязь.

— Что вы хотите сделать? — спросил Квейль полицейского.

— Поставить этот грузовик вперед и оттащить развалившуюся машину в сторону. А он увяз.

Они опять стали толкать грузовик; шофер дал полный газ. Толстые резиновые шины забуксовали; но вдруг они уперлись в грунт и обдали Квейля и остальных грязью; грузовик закачался, задел крылом за сломанную машину и сорвал крыло, но сдвинулся с места и прошел вперед. Солдаты поспешно привязали к нему сломанную машину проволочным тросом. Шофер ее сел в кабину — рулить. Австралийцы стали толкать ее сзади, понемногу сдвинули, и маленький грузовик оттащил сломанную машину с дороги. Квейль пошел обратно, навстречу медленно двигающейся вперед колонне. Начало ее представляло узкую вытянутую линию с большими промежутками между машинами, но дальше машины опять шли, сбившись в группы; после непродолжительной ходьбы он увидел свой грузовик. Квейль взобрался в кабину. Елены там не было.

— Она пересела на греческую санитарную машину, — объяснил Макферсон.

В это время кто-то стал дубасить по задку кабины. Макферсон остановил машину. Послышались крики.

— Бомбардировщики, — сказал Макферсон и выскочил. Из других машин тоже выскакивали люди и бежали в поле. Квейль на бегу поглядел вверх. Он услышал знакомый гул; самолеты выходили из-за тянувшихся впереди невысоких гор, из сияния утреннего солнца.

— Времени не теряют, — крикнул ему один из австралийцев.

Квейль всюду искал глазами Елену. Когда шесть бомбардировщиков пролетели вдоль дороги на высоте около тысячи футов и сбросили первые бомбы, он лег. Он почувствовал судороги земли под собою, услыхал воющий свист и слившийся в одно грохот первой порции стофунтовок, упавших по другую сторону дороги, и затем уходящий вверх рев удаляющихся самолетов. Квейль поднялся и снова стал оглядываться, ища Елену. Он надеялся, что она не побежит на ту сторону дороги.

— Промазали! — заметил австралиец.

Колонна не пострадала. Только у некоторых машин брезентовый верх был прорван осколками. Квейль направился к греческим санитарным автомобилям. Он нашел Елену в первом же из них.

— Где ты была? — спросил Квейль. Он был зол на нее.

— Здесь. Эти ведь не могут бежать. Посмотри на них, Джон.

— Ну их к черту! К чему это геройство? Ты их не спасешь тем, что останешься здесь.

— Но ведь они не могут бежать, как другие.

— Тем хуже.

— Не сердись, — сказала она.

— Я не хочу, чтобы ты торчала здесь и тебя убило бомбой.

— Они такие жалкие. Врача нет. Взгляни на них.

Он увидел шесть носилок и засохшую кровь на полу и услыхал ее запах. Двое раненых глядели на него. Лица у них были черные. У одного гноились глаза. У другого была забинтована голова. На остальных носилках виднелись изможденные тени, а дальше — лицо шофера, который, обернувшись, смотрел на них.

— Все равно, — сказал Квейль. — Ты ничем не можешь помочь.

— Некоторым я могу помочь, перебинтовать их. А вон тот умер.

Она указала на последнего в ряду.

— Ты просто упрямишься. Наш грузовик пойдет за вашим.

— Не сердись, Джон.

— Я не сержусь. Мы поедем за вами.

Квейль чувствовал, что сердится на нее, чуть не ревнует ее, сам не зная почему. Он влез в кабину к Макферсону, который потихоньку что-то насвистывал. Макферсон улыбнулся ему.

— Нашли ее? — спросил он.

— Да, — ответил Квейль.

— Очень красивая девушка.

И он опять улыбнулся.

Квейль посмотрел на него и мысленно рассмеялся.

— Что скажут ваши, когда узнают, что вы женитесь на гречанке? — улыбаясь, спросил Квейль.

— О, наверно пошлют меня ко всем чертям и лишат наследства. Впрочем, у них гроша за душой нет. Так какая разница?

Макферсон засмеялся:

— Эти фрицы — страшное мазло, сэр.

Квейль почувствовал юмор, заключенный в словечке «сэр».

— Верно, — ответил он. И опять начал беспокоиться.

— Будет цела, — сказал Макферсон.

— Но она не выходит из машины во время налетов.

Макферсон ничего не ответил; он глядел на подъем впереди. Они все время поднимались в гору и теперь находились на высоком перевале. Квейль опять услышал стук в кабину.

— Опять! — сказал Макферсон, поспешно затормозил машину и выпрыгнул. Квейль выпрыгнул в другую сторону и на бегу увидел самолеты. Они шли низко. Сделав заход над дорогой, они перешли на бреющий полет и открыли огонь. Квейль видел, как комья грязи, словно тяжелые водяные брызги, шлепаются на поле между ним и дорогой, и услыхал сперва раздельный, отрывистый, а затем слитный треск нескольких пулеметов и, наконец, проносящийся мимо и возвращаемый эхом рев мчащихся прямо над колонной самолетов.

Квейль вскочил и побежал к санитарным машинам. На бегу он смотрел во все стороны, нет ли где Елены. Где-то впереди горела одна из машин, а бок у второй санитарной машины был пробит пулями. Он рванул большую дверь. Елена лежала на полу.

— Елена! — воскликнул он. — Господи боже!

Она подняла голову.

— Улетели? — спросила она.

Он сурово посмотрел на нее. Она не спускала с него глаз.

— Да, — ответил он.

Она медленно поднялась.

— Ты сумасшедшая, — сказал Квейль. — В следующий раз не смей оставаться здесь.

— Здесь так же безопасно, как и снаружи. Погляди на них. А снаружи кто-нибудь пострадал?

— Как будто да. Слушай, — продолжал он, — брось эти глупости…

— Кажется, нам придется убрать того… на последней койке. Можно будет похоронить его здесь?

— У нас нет времени на это, — ответил он.

— Откуда дым?

— Попало в один грузовик.

Дверь открылась. Это пришел Тэп с маленьким греком.

— Оба целы? — спросил Тэп.

— Да.

— Кажется, впереди кого-то хлопнуло.

— Тэп, — обратилась к нему Елена. — Не вынесете ли вы того, в конце ряда? Он умер.

— А что я с ним буду делать?

— Надо его похоронить. На остальных плохо действует, что он здесь.

Тэп поглядел на Квейля. Квейль вышел из машины и пошел вперед посмотреть, что там горит. Колонне преграждал путь полыхающий грузовик. Один из австралийцев, защитив лицо шляпой, старался повернуть колеса грузовика, чтобы можно было оттащить его с дороги. Грузовик был привязан тросом к другой машине, приготовившейся буксировать его. Когда она дернула, горящий грузовик свалился набок в канаву, и от воды поднялись большие клубы белого пара. Два австралийца принесли с поля на край дороги какого-то человека. У него текла кровь из шеи.

— Ранило осколком, — сказал один из них Квейлю, когда тот подошел.

— Вон там санитарная машина, — ответил Квейль.

Они отнесли раненого к греческому санитарному автомобилю и подняли его в машину в тот самый момент, как маленький грек и Макферсон выносили мертвого грека.

— Вот тебе еще один, Елена, — сказал Квейль.

Он пошел с Тэпом посмотреть, куда отнесут мертвого грека. Оба австралийца достали из своих машин лопаты и принялись рыть яму. Когда получилась достаточно глубокая могила, они опустили в нее мертвого грека. Квейль вынул у него из карманов бумаги и хотел отыскать опознавательный жетон, но не нашел.

Австралийцы стали зарывать мертвеца, и Квейль смотрел, как черная земля засыпает желтое лицо с неподвижными открытыми глазами. Потом он вернулся к санитарному автомобилю.

— Вот его бумаги, — сказал он Елене.

Шофер санитарной машины помогал ей прибрать внутри.

— Спасибо, — ответила она и спрятала бумаги в карман. — У меня ничего нет, — продолжала она. — Не можешь ли ты достать чистые бинты или что-нибудь годное для перевязок? Я израсходовала все мои бинты на тебя. И мне нужна еще марля.