— Но это на самом деле часы? — спросил Павел.
      — Конечно. Время показывают точное. Тем не менее это маскировка. На самом деле это рация. Узкий луч, направленный от вас, где бы вы ни находились, к шефу.
      Павел поджал губы.
      — Ребята действительно отлично делают свое дело. — Он вернул часы Дереку Стивенсу. — Покажите мне, Дерек, как работает радио.
      Они потратили пятнадцать минут на изучение устройства, потом Дерек Стивенс произнес:
      — Здесь есть еще одно устройство, на которое, как считает шеф, вы можете захотеть взглянуть.
      Это был небольшой короткоствольный пистолет. Павел управлялся с ним с легкостью от долгой практики.
      — Грубая рукоять. А каковы преимущества? Я не особенно люблю автоматическое оружие.
      Дерек Стивенс покачал головой.
      — Пойдемте на огневой рубеж, Козлов, и мы вам все покажем.
      Павел косо взглянул на него и кивнул.
      — Идемте.
      На огневом рубеже Стивенс установил силуэт человека. Он отступил в сторону и произнес:
      — О’кей, начинайте.
      Павел непринужденно встал, левая рука в кармане брюк, поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Он нахмурился и нажал вновь.
      — Он не заряжен, — сердито сказал он Дереку Стивенсу.
      Стивенс весело хмыкнул:
      — Взгляните на мишень. В первый раз вы попали прямо в сердце.
      — Я… — начал было Павел. Он с удивлением посмотрел на оружие. — Бесшумное и без отдачи. Какой калибр, Дерек, и какой угол разброса?
      — Мы называем этот пистолет «бесшумный» 38 калибра, — сообщил Стивенс. — Пробивная сила такая же, как у «магнума» 44 калибра, который вы обычно носите.
      Плавным движением Павел Козлов вытащил из кобуры под левым плечом свой «магнум» 44 калибра и отбросил его в сторону.
      — Больше этот пистолет мне не нужен, — заявил он. С восхищением взвесил в руке новое оружие. — Внешне выглядит довольно убого, и передняя часть спускового крючка защищена. Мне нужен скорострельный пистолет. — Потом он добавил с отсутствующим видом: — Откуда вы знаете, что я ношу «магнум»?
      — Вы достаточно известны, Козлов, — ответил Стивенс. — Полковник Лоуренс Холодной войны. Журналистам не дают много узнать о вас, но то, что они узнают, они сообщают всем.
      — Почему вы не любите меня, Стивенс? — ровно спросил Павел Козлов. — В такой игре я не ценю в вашей команде людей, которые меня не любят. Это опасно.
      Дерек Стивенс покраснел.
      — Я не говорил, что не люблю вас.
      — Вам и не надо было говорить.
      — В этом нет ничего личного, — произнес Стивенс.
      Павел Козлов смотрел на него.
      — Я не одобряю совершение американцами политических убийств.
      Павел Козлов жестко усмехнулся без всякого веселья.
      — Вам будет трудно доказать, что эти убийства возможно было совершить без ваших часов и прочих игрушек, Стивенс. Между прочим, я не американец.
      Челюсть, правда, у Дерека Стивенса не отвисла, однако он заморгал.
      — Так кто же вы?
      — Русский, — резко ответил Павел. — И учтите, Стивенс, вы сейчас заняты, но, когда вы получите время для раздумий, изучите науку о ведении войны.
      Стивенс вновь покраснел.
      — Науку о ведении войны?
      — Ничего особенного тут нет, — грубо сказал Павел Козлов. — В войне давно нет рыцарства, и, видимо, его никогда не будет вновь. Ни одна сторона не может себе этого позволить. Я говорю о холодной войне так же, как и о горячей.
      Он сердито смотрел на Дерека:
      — Или вы все еще предаетесь иллюзии, что только коммунисты имеют на своей стороне сильных людей?
 
      Павел Козлов пересек Атлантику на сверхзвуковом ТУ-180, принадлежащем компании «Европа Айавейз». Это само по себе раздражало его. Плохо, что коммунисты обогнали развитие Запада с помощью первого реактивного лайнера ТУ-104, вошедшего в массовое производство в 1957 году. К тому времени, когда Соединенные Штаты в 1959 году создали свой первый по-настоящему практичный трансатлантический реактивный самолет, русские дошли до ТУ-114, как его создатель, старый Андрей Туполев, назвал самый большой, самый эффективный и экономичный самолет.
      Гражданская авиация, которую они имели, ушла вперед, да так и осталась впереди. Субсидируемые, насколько Запад мог или, по меньшей мере, насколько это ему удавалось, авиалинии не могли себе позволить использование более медленных, меньших по размеру и гораздо более дорогих западных моделей. Мало-помалу, сначала нейтральные страны, вроде Индии, а потом даже члены Западного блока, стали приобретать для авиалиний русские самолеты.
      Павел с отвращением вспоминал, какие меры пришлось принимать правительству, чтобы предотвратить в самой Америке приобретение советских самолетов, предлагаемых за фантастически низкую цену.
 
      В Лондоне он вручил карточку, на которой добавил карандашом цифровой код, и передал ее британскому майору разведки.
      — Полагаю, меня ждут, — заявил Павел.
      Майор посмотрел на него, потом на карточку.
      — Одну минуту, мистер Смит. Я посмотрю, здесь ли его светлость. Присядьте, пожалуйста.
      И он вышел из комнаты.
      Павел Козлов подошел к окну и взглянул на движущихся внизу пешеходов. Впервые он был в Лондоне тридцать лет назад. Насколько он мог вспомнить, тут не было видимых изменений за исключением внешнего вида машин. Он рассеянно размышлял, сколько ему потребуется времени, чтобы заметить изменения на лондонских улицах.
      Майор вернулся в комнату с новым выражением уважения на лице.
      — Его светлость примет вас немедленно, мистер Смит.
      — Спасибо, — произнес Павел. И вошел во внутренний кабинет.
      Лорд Кэррол был в гражданской одежде, которой, тем не менее, не удалось скрыть его военную выправку. Он указал на стул рядом со столом.
      — Нас проинструктировали оказывать вам всяческое содействие, мистер… Смит. Откровенно говоря, я просто не могу представить, в чем это может заключаться.
      Павел заговорил, устраиваясь на стуле.
      — Я отправляюсь в Советский Союз в важную командировку. Мне нужна в мое распоряжение такая большая команда, какая возможна. У вас, конечно, есть агенты в России?
      Он поднял глаза.
      Его светлость прочистил горло, и его голос стал еще жестче.
      — Каждая крупная военная держава имеет определенное число шпионов в каждой стране. Не важно, мирный это период или нет, это обычное дело.
      — Сейчас вряд ли мирное время, — сухо произнес Павел. — Я хочу получить полный список ваших советских агентов и необходимую информацию, как вступить с ними в контакт.
      Лорд Кэррол уставился на него. Наконец выпалил:
      — Да, почему! Вы даже не британец. Это же…
      Павел поднял руку.
      — Мы будем сотрудничать с русским подпольем. Сотрудничество — недостаточно точное слово. Мы намерены подтолкнутьих к действию, если сможем.
      Глава британской разведки посмотрел на карточку перед собой — «Мистер Смит», — прочитал он. Потом поднял глаза:
      — Джон Смит, я полагаю.
      — А есть кто-то другой? — спросил Павел, по-прежнему сухо.
      — Послушайте, вы и вправду Пол Козлов, так? — спросил лорд Кэррол.
      Павел посмотрел на него, ничего не отвечая.
      Лорд Кэррол нетерпеливо заговорил:
      — То, что вы просите, невозможно. У всех наших людей свои собственные предписания, собственная работа. Зачем они вам?
      — Самая серьезная работа — это свергнуть советское правительство. Нам надо столько людей, сколько можно заполучить в нашу команду. Возможно, мне не придется их использовать, но я хочу, чтобы они были.
      — Вы все время говорите «наша команда», — резко произнес британец, — но, согласно нашему досье на вас, мистер Козлов, вы не британец и даже не янки. И вы хотите, чтобы я перевернул всю советскую машину?
      Павел встал и наклонился к столу, от его ушей к подбородку разлилась бледность.
      — Вот что, — жестко произнес он. — Если я не член команды, то команд вообще не существует. Одно притворство. Если есть хорошая команда, должен быть соответствующий дух. Командный дух. И мне плевать, играете ли вы в крикет, футбол или в холодную войну. Если есть что-либо важное для меня, на чем я основываю всю жизнь, так только это, понятно? У меня есть командный дух. Возможно, никто на Западе не обладает им, но у меня он есть.
      Лорд Кэррод внутренне кипел. Он выпалил:
      — Вы не британец, не американец. Другими словами, вы наемник. Откуда нам знать, что русские не предложили вам в два или три раза больше, чем вам платят за службу янки?
      Павел вновь сел и посмотрел на часы.
      — Мое время ограничено, — произнес он. — Я должен вылететь в Париж сегодня днем, а завтра буду в Бонне. И меня не волнует ваше мнение относительно моих мотивов наемника, лорд Кэррол. Я только что был на Даунинг-стрит. Я предлагаю вам позвонить туда. По просьбе Вашингтона ваше правительство предоставило мне полную свободу действий.
 
      Пол прилетел в Москву рейсом Аэрофлота и приземлился а аэропорту Внуково на окраине города. Он представился американским бизнесменом, импортером фотокамер, который также интересовался туристскими достопримечательностями. Он путешествовал по категории «люкс», что давало ему право на «зил» с шофером и на гида-переводчика, когда он нуждался в нем. Он поселился в гостинице «Украина» на Дрогомиловской в двадцативосьмиэтажном небоскребе с тысячью номеров.
      Это было его первое посещение Москвы, но он не был особенно выбит из строя. Он продолжал рассматривать город и осознал тот факт, что с конца 1950-х годов русские начали получать обильную пищу, одежду и, наконец, жилье. Даже эти продукты, когда-то рассматривавшиеся как настоящая роскошь, были теперь в изобилии. Если учитывать материальные факты, советский человек с улицы жил неплохо.
      Несколько первых дней Козлов провел, проникаясь чувством города, а также делая предварительные деловые звонки. Его интересовали новые автоматические фотокамеры, постоянно рекламируемые русскими как лучшие в мире. Самый быстрый объектив, надежное функционирование, гарантированное на всю жизнь владельца, и все это продавалось ровно за двадцать пять долларов.
      Как и ожидалось, ему сказали, что фабрика и пункт распределения находятся в Ленинграде, и он получил советы, а также рекомендательные письма.
      На пятый день он сел на экспресс «Красная Стрела» до Ленинграда и остановился в отеле «Астория» на улице Герцена, 39. Это был самый старый из многих отелей «Интуриста», выстроенный еще до Революции.
      Он провел следующий день, дав возможность гиду показать стандартный набор туристических достопримечательностей. Зимний Дворец, где победила большевистская революция, когда мятежный крейсер «Аврора» прошел в Неву и обстрелял его. Эрмитаж, с которым могли соперничать только Ватикан и Лувр. Александровская Колонна, самый высокий в мире монолитный каменный памятник. Скромный личный дворец Петра Великого. Кафедральный собор Петра и Павла, Ленинградское метро, в той же степени музей, как и система транспорта.
      Он рассматривал все это на манер туриста, гадая про себя, что мог бы подумать интуристовский гид, если бы знал, что это был родной город мистера Джона Смита.
      На следующий день он развернул перед гидом проблемы своего бизнеса. Он хочет встретиться, дайте посмотреть, ага, вот здесь, с Леонидом Шверником с завода по производству фотоаппаратуры имени Микояна. Можно ли это устроить?
      Конечно, это можно устроить. Гид минут пять вещал о желании Советского Союза торговать с Западом и распространять мир во всем мире.
      Беседа Джона Смита с господином Шверником была назначена на послеполуденное время.
      Господин Смит и Шверник встретились в два в кабинете последнего и принялись за обычные любезности. Мистер Шверник прекрасно говорил по-английски, так что мистер Смит смог отпустить на этот раз своего гида-переводчика. Когда тот ушел и они остались одни, Шверник стал обсуждать вопрос продажи.
      — Я могу уверить вас, сэр, что не далее того времени, как японцы стали удивлять мир после Второй мировой войны своими новыми фотокамерами, произошла революция в дизайне и качестве. Камеры завода имени Микояна не только лучше где-либо производящихся фотокамер, но с того времени, как наш завод полностью автоматизирован, мы продаем их за ничтожную часть стоимости камер из Германии, Японии или Америки…
      Павел Козлов встал, спокойно подошел к одной из картин, висящих на стене, поднял ее, указал на обратную сторону и поднял глаза к собеседнику.
      Леонид Шверник с ошарашенным видом откинулся на спинку стула.
      Павел оставался у картины, пока собеседник не покачал головой.
      — Вы абсолютно уверены? — по-английски спросил Павел.
      — Да, — ответил Шверник. — Здесь нет микрофонов. Я точно знаю. Кто вы?
      — В движении вас называют Георгий, — говорил Павел, — и вы главный человек в Ленинградской области.
      Рука Шверника поднялась из-под стола, и он направил тяжелый армейский револьвер на своего посетителя.
      — Кто вы? — повторил он.
      Павел проигнорировал оружие.
      — Некто, кто знает, что вы Георгий, — сказал он. — Я из Америки. Может кто-нибудь войти?
      — Да, кто-нибудь из моих коллег. Или, может быть, секретарь.
      — Тогда я предложу вам сходить в бар или какое-нибудь другое место, чтобы выпить что-нибудь, может, чашечку кофе или что там в России его заменяет.
      Шверник изучающе посмотрел на него.
      — Хорошо, — твердо произнес он. — На улице есть одно место.
      Он начал было засовывать оружие за пояс, но передумал и положил его обратно в выдвижной ящик.
      Как только они оказались на улице вне предела слышимости пешеходов, Павел произнес.
      — Может, вы предпочитаете, чтобы я говорил по-русски? Мне кажется, мы тогда будем меньше привлекать внимания, чем если говорить по-английски.
      — В «Интуристе» знают, что вы говорите по-русски? — напряженно спросил Шверник. — Если нет, то говорите по-английски. Так вот, откуда вы узнали мое имя? У меня нет контактов с американцами.
      — Я узнал о вас от западных немцев.
      На лице Шверника отразился необузданный гнев.
      — Да они игнорируют элементарные меры предосторожности! Они что, готовы открыть меня каждому, кто об этом попросит?
      Павел мягко ответил:
      — Герр Людвиг постоянно под моим руководством. Ваш секрет в настоящий момент в той же безопасности, что и раньше. Лидер подполья некоторое время оставался в молчании.
      — Вы американец, так, и Людвиг вам обо мне рассказал? И чего же вы хотите?
      — Хочу помочь, — сказал Павел Козлов.
      — Что вы хотите этим сказать? «Помочь»? Как вы можете помочь? Я не пойму, о чем вы говорите.
      — Помочь вам любыми средствами. Деньгами, типографиями, миографами, радиостанциями, оружием, ограниченной военной силой, обучением, всем, что вам потребуется, чтобы свергнуть Советское правительство.
      Они дошли до ресторана. Леонид Шверник превратился в специалиста по экспорту. Он повел клиента к отдельному столику. Дал ему возможность удобно усесться.
      — Вы действительно все знаете о камерах? — спросил он.
      — Да, — ответил Павел, — мы основательно подготовились. Могу купить у вас фотоаппараты, и они будут проданы в Штатах.
      — Хорошо.
      Подошел официант.
      — Вы когда-нибудь ели икру по-русски? — поинтересовался Шверник.
      — Не думаю, — ответил Павел. — Я не голоден.
      — Голод тут не при чем, — произнес Шверник. Он велел официанту принести хлеб, несоленое масло, икру и графин водки.
      Официант ушел, и Шверник произнес:
      — В какой степени вы намерены нам помочь? Деньги, например. Какие деньги: рубли, доллары? И сколько? Революционное движение всегда использует деньги.
      — Деньги всех видов, — ровно сказал Павел, — и в любых количествах.
      На Шверника это произвело впечатление.
      — В любых количествах в разумных пределах, да? — напряженно спросил он.
      Павел посмотрел ему прямо в лицо и ровно ответил:
      — В любых количествах на определенное время. Это могло бы и не быть особенно разумным. Единственным условием должна быть гарантия, что они пойдут на свержение Советов, а не на личные цели.
      Опять подошел официант. Шверник вытащил из кармана несколько брошюр, разложил их перед Павлом Козловым и начал указывать авторучкой на особенности фотокамер завода им. Микояна.
      Официант поставил заказ на стол и остановился на время, чтобы получить дальнейший заказ.
      Шверник объяснил.
      — Прежде всего возьмите приличные порции водки. — Официант налил им. — Теперь выпейте, вверх дном, как говорите вы, американцы. Теперь намажьте масло на маленький кусочек хлеба и положите сверху любую порцию икры. Ну как? Теперь ешьте ваш сэндвич и выпейте еще водки. И начинайте все сначала.
      — Я вижу, можно довольно легко напиться, если есть икру по-русски, — засмеялся Павел.
      Они вновь прошли через эту процедуру, и официант удалился.
      — Я могу несколько дней провести с вами, договариваясь о сделке с фотоаппаратами. Потом я смогу отправиться в турне по стране, предположительно для осмотра туристских достопримечательностей, но фактически для того, чтобы вступить в контакт с вашими организациями. Потом я вернусь, предположим, для того, чтобы заключить еще контракт. Могу вас заверить, эти камеры будут хорошо продаваться в Штатах. Я буду возвращаться время от времени, ради бизнеса. Между прочим, у вас есть свои люди среди гидов-переводчиков в местных отделениях «Интуриста»?
      Шверник кивнул.
      — Да. Да. Это может быть хорошей идеей. Мы назначим вам Анну Фурцеву, если сможете договориться. И, возможно, она даже сможет подобрать вам шофера, который тоже будет одним из наших.
      Так в первый раз Павел Козлов услышал имя Анны Фурцевой.
 
      Утром Леонид Шверник приехал в отель на машине завода им. Микояна, загруженной фотоаппаратами и различными принадлежностями, пригодными для основной модели. Он начал бурно излагать преимущества аппаратов завода, пока они не вышли из отеля.
      В заключение того, что он сказал, когда они выходили из-под порталов отеля, было:
      — Мы поездим по городу, чтобы у вас была возможность сделать какое-то количество моментальных снимков, а потом, может быть, съездим на мою дачу, где сможем пообедать…
      В машине он произнес:
      — Позвольте представить вам Анну Фурцеву, которая прикомандирована к вам «Интуристом» в качестве вашего гида-переводчика на тот случай, если вы останетесь. Анна, мистер Джон Смит.
      Павел пожал руку.
      Она была блондинкой, как почти все русские девушки, с удивительно синими глазами. Пухленькая по западным стандартам, но в меньшей степени, чем обычно бывают в России. У нее были чувственные губы, не соответствующие облику пламенной революционерки.
      Машина поехала. Шверник сидел за рулем.
      — Вы действительно должны сделать снимки, пока мы едем. Позднее мы проявим их на фабрике. Я сказал там, что потенциально вы крупный заказчик. Возможно, через день—два они назначат одного из моих начальников работать с вами. Если так, я полагаю, вам надо просто настоять, что вы считаете меня достаточно компетентным и хотели бы продолжить работу со мной.
      — Конечно, — сказал Павел. — Как быстро наша помощь позволит вам начать дело?
      — Вопрос в том, — произнес Шверник, — как много вы сможете сделать, помогая нашему движению. Например, можете ли вы снабдить нас оружием?
      Бесшумный пистолет 38 калибра легко скользнул в руку Павла.
      — Конечно, ясно, что мы не сможем провезти крупную партию оружия через границу. Но здесь, например, есть бесшумный не дающий отдачи пистолет. Мы могли бы передать вам необходимое количество таких пистолетов в течение месяца.
      — Пять тысяч? — поинтересовался Шверник.
      — Пожалуй. Конечно, вам надо будет спрятать их, когда они пересекут границу. Насколько хорошо вы организованы? Если не очень, возможно мы бы смогли помочь вам, но тогда не успели бы передать вам пять тысяч пистолетов в месяц.
      Анна была озадачена.
      — Как вам удастся переправить такое количество оружия через границу? — в ее голосе слышалась волнующая славянская певучесть. Павлу Козлову пришло в голову, что это самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал. Это позабавило его. Женщины никогда не играли большой роли в его жизни. Не было никого, кто бы ему по-настоящему, основательно нравился. Но, видимо, кровь сказывалась. Ему надо было вернуться в Россию, чтобы встретиться с подобной притягательностью.
      — Югославия сравнительно открыта, и контрабанда через Адриатику из Италии является обычным делом. То, что вам нужно, мы отправим этим путем. Югославия и Польша в хороших отношениях, между ними существует широкая торговля. Мы отправим оружие по железной дороге из Югославии в Варшаву. Торговля между Польшей и СССР на высоком уровне. Наши агенты в Варшаве смогут отправить оружие в хорошо замаскированном грузе. На польско-русской границе не просматривают товарные вагоны. Тем не менее, вашим людям нужно будет забрать все в Бресте или Кобрине до того, как груз дойдет до Пинска.
      Очень тихим голосом Анна произнесла:
      — В Швейцарии в советском посольстве в Стокгольме есть полковник, глава ленинградского отделения КГБ по борьбе с контрреволюцией, как они это называют. Можете вы устранить его?
      — Это необходимо? Вы уверены, что после не поднимется такой шум, что это привлечет к вам внимание?
      Павел не любил такие дела. Они редко приносят пользу.
      — Он знает, что Георгий и я — члены движения, — сказала Анна. Козлов в изумлении открыл рот.
      — Вы хотите сказать, что ваше положение известно полиции?
      — Пока что он держит эту информацию при себе, — сообщил Шверник. — Он обнаружил все, когда Аня старалась заручиться поддержкой их службы.
      Не веря себе, Павел переводил взгляд с одного на другого.
      — Заручиться поддержкой? Откуда вы знаете, что он не сообщил о вас? И вообще, что вы хотите сказать, говоря, что он держит информацию при себе?
      Анна заговорила, и ее голос был таким тихим, что он с трудом улавливал звук:
      — Он мой старший брат. Я — его любимая сестра. Насколько долго он будет держать все в секрете, я не знаю. При таких условиях, считаю, что нет другого решения вопроса, кроме его устранения.
      Эти слова продемонстрировали Павлу Козлову, что на его стороне команда столь же преданная делу, как и он сам.
      — Полковник Фурцев в советском посольстве в Стокгольме, произнес он. — Очень хорошо. Пожалуй, лучше всего были бы венгерские беженцы. Если их поймают, причина убийства не поведет в вашем направлении.
      — Да, — подтвердила Анна, ее чувственный рот скривился. В общем-то, Анастас был в Будапеште во время подавления восстания в 1956 году. Он участвовал в этом.
      Дача Леонида Шверника находилась недалеко от Петродворца у Финского залива, примерно в восемнадцати милях от Ленинграда. В Штатах дачу назвали бы летним бунгало в сельской местности. Три спальни, довольно большая гостиная, кухня, ванна, даже площадка для парковки машин. Павел Козлов почувствовал слабое удовлетворение, решив, что американец на работе, соответствующей работе Шверника, смог бы позволить себе нечто большее.
      — Надеюсь, вам не придется оказаться в ситуации, когда необходимо бегство, — заговорил Шверник. — Если это случится, тот дом — центр нашей организации. В любое время вы сможете найти здесь одежду, оружие, деньги и еду. Даже маленький катер у берега. Несмотря на трудности, можно будет достичь Финляндии.
      — Чудесно, — сказал Павел. — Будем надеяться, этого не придется делать.
      Внутри дома они сели вокруг маленького столика с неизбежной бутылкой водки, сигаретами, а потом кофе.
      — Пока что, — говорил Шверник, — мы бегло упомянули полдюжины проблем, но сейчас мы должны стать точными.
      Павел кивнул.
      — Вы пришли к нам и сказали, что представляете Запад и что вы намереваетесь помочь нам свергнуть Советское правительство. Чудесно! Но как нам убедиться, что вы не представляете КГБ или, может, МВД?
      — Я докажу это своими действиями, — ответил Павел. Он поднялся на ноги и, не обращая внимания на Анну, вытащил подол рубашки, расстегнул две пуговицы на брюках и вытащил денежный пояс.
      Он пояснил:
      — Мы не знаем, чего именно, в смысле экипировки, вы от нас хотите, но, как вы уже говорили, всем революциям нужны деньги. Здесь сумма, равная ста тысячам американских долларов — в рублях, конечно. — Он добавил, извиняясь: — Это самая маленькая сумма. Ваши советские деньги не так уж много стоят, чтобы один человек мог провезти действительно большую сумму.
      Он бросил денежный пояс на стол, привел в порядок свою одежду и сел на стул.
      — Это начало, — произнес Шверник, — но я по-прежнему считаю, что мы не должны представлять вам других членов организации, пока у нас не будет точных доказательств относительно вас.
      — Разумно, — согласился Павел. — Что еще?
      Шверник хмуро посмотрел на него.
      — Вы называете себя американцем, но по-русски говорите не хуже меня.
      — Я воспитывался в Америке, — сказал Павел, — но, когда я был мальчиком, я не стал ее гражданином из-за некоторых формальностей. Когда я стал взрослым и стал работать на правительство, было решено, что лучше, учитывая мою специальность, чтобы я по-прежнему не становился гражданином Америки.
      — Но по происхождению вы русский?
      — Я родился в Ленинграде, — ровно произнес Павел. Анна наклонилась вперед.
      — А, так, значит, вы предали Россию.
      Павел засмеялся.
      — Посмотрите только, кто говорит. Лидер подполья.
      Анну это не задело.
      — Но это — совсем другие причины. Я сражаюсь, чтобы спасти свою страну. Вы боретесь для Соединенных Штатов и Запада.
      — Не вижу особой разницы. Мы оба стараемся свергнуть порочную бюрократию.
      Он опять засмеялся.
      — Вы ненавидите их так же, как и я.
      — Не знаю. — Она нахмурилась, пытаясь подобрать слова, отбросила английский и заговорила по-русски. — Коммунисты совершили ошибки, ужасные ошибки, особенно при Сталине, они внушали себе, что достигнут того, чего хотели. Но все же они достигли этого. Они создали одну из сильнейших держав мира.
      — Ну, если вы так счастливы с ними, чего же вы стараетесь устранить коммуняг? В ваших словах нет никакого смысла.
      Она покачала головой, как если бы считала, что это в его рассуждениях нет смысла.
      — Они уже исчерпали свои возможности и больше не нужны. Теперь они помеха на пути прогресса. — Она поколебалась, потом продолжала: — Когда я была студенткой, на меня произвели впечатление слова Неру, которые я запомнила. Он написал их, находясь в британской тюрьме в 1935 году. Слушайте.
      Она закрыла глаза и процитировала.
       — Экономические интересы формируют политические взгляды групп и классов. Ни разум, ни соображения морали не могут попрать эти интересы. Личности могут обратиться в веру, они могут отказаться от своих особых привилегий, хотя и достаточно редко, но классы и группы не могут сделать этого. Попытки убедить управляющий и привилегированный класс отказаться от власти и отдать несправедливые привилегии всегда терпели поражение, и нет никаких оснований считать, что они удадутся в будущем.
      Павел хмуро посмотрел на нее.
      — И что вы думаете об этом?
      — Я считаю, что коммунисты занимают как раз ту позицию, о которой говорил Неру. Они у власти и не хотят отдать ее. Чем дольше они будут оставаться у власти, с того момента как стали ненужными, тем более жестокими они должны стать, чтобы удержаться. С тех пор, как существует полицейское государство, есть единственный путь свергнуть его — через насилие. Поэтому я и оказалась в подполье. Но я патриотка России!
      Она повернулась к нему.
      — А вы почему ненавидите Советы, мистер Смит?
      Американский агент пожал плечами:
      — Мой дед был из мелкого дворянства. Потом, когда к власти пришли большевики, он отправился в Белую армию Врангеля. Когда Крым пал, он защищал тылы. Его расстреляли.
      — Кем был ваш дед? — спросил Шверник.
      — Правым. Тем не менее мой отец в это время был студентом в Петроградском университете. Фактически, он тяготел к левым. Думаю, он принадлежал к социал-демократам типа Керенского. В любом случае, несмотря на происхождение из привилегированного класса, он тогда жил хорошо. Он стал преподавателем, и вначале наша жизнь была неплохой.
      Павел прочистил горло:
      — Пока не начались Великие чистки тридцатых годов. Решили, что мой отец правый уклонист, бухаринец, кем бы он ни был. Как-то ночью 1938 года за ним пришли и забрали, и наша семья больше его не видела.
      Павел не любил говорить на эту тему.
      — Короче говоря, когда началась война, моя мать погибла в Ленинграде при немецкой бомбежке. Мой брат пошел в армию и стал лейтенантом. Он попал в плен к немцам, когда те захватили Харьков, вместе с сотней тысяч или около того солдат Красной Армии. Потом, через пару лет, Советы продвинулись в Польшу, и его опять схватили.
      — Вы хотите сказать, он был освобожден из немецкого плена? — спросила Анна.
      — Опять попал в плен, так точнее. Его расстреляли. Похоже, офицерам Красной Армии не разрешалось сдаваться.
      Анна с болью спросила:
      — А как вам удалось избежать всего этого?
      — Должно быть, у моего отца был дар предвидения. Мне было всего пять лет, когда он отправил меня в Лондон к двоюродному брату. Через год мы перебрались в Штаты. Фактически, я почти не помню Ленинград, очень плохо помню семью. Тем не менее, я не особенно люблю Советы.
      — Да, — мягко сказала Анна.
      — Как звали вашего отца? — спросил Шверник.
      — Федор Козлов.
      — Я изучал у него французскую литературу, — произнес Шверник.
      Анна выпрямилась на стуле, и ее глаза расширились.
      — Козлов, — повторила она. — Вы, должно быть, Пол Козлов.
      Павел налил себе еще водки.
      — В моей деятельности слава — это помеха. Я не знал, что она дошла до людей с улицы по другую сторону железного занавеса.
 
      Это была не последняя поездка Павла Козлова для установления контактов с подпольем, и не последний визит на дачу в Петрограде.
      В общем-то, дача стала центром встреч русского подполья со связным с Запада. В нее, как в воронку, проходили проблемы военного обеспечения. В каждом регионе страны Павел имел своих местных агентов: американских, британских, французских, западногерманских. Но центр был здесь.