Одна тайна неизбежно влечет за собой другую. После того, как мое имя стало широко известно и я прославился как виртуоз своего дела, мастер невероятных трюков, я столкнулся с такими необычными изложениями фактов и событий, которые заставили людей заинтересоваться моей деятельностью и персоной. Некоторые из этих историй были банальными и неуместными, некоторые — глубоко драматичными и захватывающими, одни изобиловали рискованными поступками и таинственными приключениями, другие приписывали мне обширные научные и исторические познания. Обо многих из них я рассказывал и буду рассказывать откровенно. Но об одной я всегда вспоминаю с большой неохотой, и если сейчас о ней и расскажу, то только после настойчивых расспросов и долгих уговоров со стороны издателей этого журнала, до которых дошли кое-какие слухи от моих родных.
      До настоящего времени все это имеет прямое отношение к моей туристической поездке в Египет четырнадцать лет назад. Я избегал говорить о ней по нескольким причинам. С одной стороны, я не склонен использовать в личных интересах безошибочно подлинные факты и обстоятельства, явно неизвестные гостям страны фараонов, толпящимся возле сфинксов и пирамид, и, вероятно, с большим усердием утаиваемые в целях предосторожности властями в Каире, которые не могут совсем уж ничего о них не знать. С другой стороны, я не горю желанием подробно описывать тот случай, в котором мое распаленное воображение, должно быть, сыграло такую большую роль. То, что я видел — или представлял себе, что видел, — конечно, не имело места в действительности; но оно скорее должно рассматриваться как результат того, тогда недавнего, увлечения египтологией и раздумий на эту тему, естественно, возбуждаемых окружающей обстановкой. Эти побудительные причины, усиленные волнением в результате впечатления от подлинного события, невероятного само по себе, без сомнения, дали толчок нараставшему и достигнувшему кульминационной точки потрясению, пережитому мной в той, давно ушедшей кошмарной ночи.
      В январе 1910 года подошел срок окончания моего договора в Англии, и я подписал контракт на турне с австралийскими театрами. Так как поездка эта предполагала наличие свободного времени, я решил использовать его главным образом для путешествий, которые меня, в основном, интересовали. Итак, в сопровождении жены я, полагаясь на благосклонность фортуны, поплыл вдоль континента и в Марселе сел на пароход «Мальва», приписанный к Порт-Саиду. После этого я предполагал посетить главные исторические достопримечательности восточного Египта прежде, чем окончательно отправиться в Австралию.
      Наше плавание было приятным и оживлялось множеством забавных случаев, которые выпадают на долю мага-волшебника на отдыхе. Ради спокойного путешествия я намеревался держать свое имя в секрете, но был вынужден выдать себя своему же собрату по профессии, чье желание удивить пассажиров дешевыми трюками заставило меня вдвое усилить свои старания и тем самым разоблачить собственное инкогнито. Я упоминаю об этом в связи с конечным эффектом — эффектом, который мне следовало бы предвидеть, прежде чем раскрывать себя перед туристами на пароходе, которые потом разбрелись по всей долине Нила. Теперь, где бы я впоследствии ни появлялся, меня всюду узнавали. Я лишил себя и свою жену спокойной, безмятежной жизни и неприметности, о которой столько мечтал. Путешествуя ради того, чтобы побольше узнать о неизвестном, я сам в силу обстоятельств стал предметом пристального внимания и изучения, словно интригующий антикварный раритет.
      Мы прибыли в Египет в поисках живописных мест, удивительных красот и волнующих тайн, но не все наши надежды оправдались, когда судно медленно приблизилось к Порт-Саиду и всех нас пересадили в небольшие лодки. Низкие песчаные дюны, раскачивающиеся на поверхности мелких вод буйки и отчаянно жалкий маленький город на европейский лад, где и увидеть-то нечего, кроме статуи великого Лессепса, возбудили в нас желание продолжить путь, чтобы повидать что-то более интересное и достойное нашего внимания. Немного поразмыслив, мы надумали сразу же отправиться в Каир и к пирамидам, потом — в Александрию на австралийский пароход, осмотрев греко-романские достопримечательности, которые нам могла предложить древняя столица.
      Поездка по железной дороге была вполне сносной и отняла у нас всего четыре с половиной часа. Мы увидели большую часть Суэцкого канала, вдоль которого следовали, и получили беглое представление о старом Египте в быстро промелькнувшей перед глазами картине восстановленного и наполненного водой канала времен Римской империи. Потом, наконец, показался Каир, мерцающий огнями в сгущающихся сумерках. Яркие созвездия в ясном небе предстали перед нами во всем своем великолепии, когда мы остановились у знаменитого «Гаре Централь».
      Но нас вновь ожидало разочарование, ибо все вокруг было европейским, кроме, пожалуй, одеяний прохожих. Обычный подземный переход вывел нас на площадь, кишащую экипажами, такси, трамваями и ярко освещенную электрическими огнями, сверкающими на высоких зданиях. Мы были рядом с тем самым театром, где меня тщетно просили выступить и который я позже посещал как зритель. Он был недавно переименован в «Американ Космограф». Мы обосновались в отеле «Шепад», до которого добрались на такси, быстро мчавшемся вдоль широких, застроенных комфортабельными зданиями улиц. Среди всей этой главным образом англо-американской роскоши, лифтов, эскалаторов, великолепного сервиса в ресторане таинственный Восток с его древним прошлым казался весьма далеким.
      Следующий день, однако, вверг нас в восхитительную атмосферу «Арабских ночей» — извивающиеся улочки и экзотические силуэты Каира на фоне неба, казалось, вновь оживили Багдад Харун аль-Рашида. Мы отправились в восточную часть мимо садов Избеких вдоль Муски в поисках местного квартала и вскоре оказались в руках шумливого чичероне, который — вопреки последнему обстоятельству — был мастером своего дела.
      Только позже я понял, что в отеле мне следовало обратиться к дипломированному гиду. Этот человек, бритый, с каким-то особенно глухим голосом и относительно чистоплотный, выглядел как фараон и называл себя Абдул Райе эль Дрогман. Как оказалось, он имел большую власть над себе подобными, хотя впоследствии полицейские сделали вид, что они его не знают, и предположили, что райе — это просто слово, относящееся к человеку с какими-либо полномочиями, в то время как «Дрогман», очевидно, не более, чем искаженная модификация «драгоман» — термин, означающий руководителя туристической группы.
      Абдул показал нам такие чудеса, о которых мы только читали или знали понаслышке. Древний Каир сам по себе словно удивительная книга и мечта — лабиринты узких улочек, полных необыкновенной таинственности, балконы в арабском стиле и эркеры, почти соединяющиеся друг с другом над мощеными булыжниками улицами; водоворот восточного транспорта с его необычными звуками и выкриками, щелканье кнутов, грохотанье тележек, звон монет, пронзительный крик ослов; мозаика многокрасочных одежд, паранджи, тюрбаны, фески; носильщики воды и дервиши, собаки и кошки, предсказатели и парикмахеры; и надо всем этим — заискивающее нытье слепых нищих, низко кланяющихся из своих углублений в стене, и громкое пение муэдзина в украшенном изящной росписью минарете, вырисовывающегося на фоне бескрайнего голубого неба.
      Крытые и более спокойные базары вряд ли были менее притягательны. Пряности, духи, четки, бусы, коврики, шелка и изделия из меди — старый Махмуд Сулейман сидит, скрестив ноги, среди своих сосудов и бутылок, в то время как молодые люди, ведущие пустой разговор, растирают в порошок горчицу в выдолбленном углублении в капители древней античной колоны память о римском владычестве, возможно, из соседнего Гелиополиса, где Август размещал один из своих трех египетских легионов. Древность начинает смешиваться с экзотикой. Кроме того, мечети и музеи — мы все их посмотрели и всячески старались, чтобы живой и радостный арабский дух не был заслонен мрачным очарованием Египта великих фараонов, которые нам предлагали бесценные музейные сокровища. Это должно было быть нашей кульминационной точкой, а в настоящий момент мы сосредоточили свое внимание на средневековых памятниках сарацинов-халифов, чьи впечатляющие мавзолеи-мечети образовали блистательный фантастический некрополь на границе с Аравийской пустыней.
      Наконец Абдул провел нас вдоль Шариа Мохамед Али к древней мечети султана Хассана и к Бебель-Азабу с расположенной сбоку башней, за которой по крутой стене взбирался проход к могущественной цитадели, возведенной самим Саладином из камней заброшенных пирамид. Солнце садилось, когда мы взбирались на отвесную скалу, обошли вокруг современной мечети Мохамеда Али и посмотрели вниз с головокружительной высоты на таинственный Каир — таинственный Каир, весь сверкающий золотом резных куполов, воздушных минаретов и пламенеющих яркими багровыми красками садов.
      Высоко над городом возвышался огромный римский купол нового музея; а за ним — по ту сторону загадочного желтого Нила — праматери человечества и великих династий — притаились грозные пески Ливийской пустыни с ее переливающимися барханами и древними зловещими тайнами.
      Низко опустилось утомленное солнце, принеся прохладу египетским сумеркам; и пока оно парило так в воздухе на краю земли, как древний бог Гелиополис — Ре-Горахт — мы увидели вырисовывающиеся на фоне его багряных лучей темные контуры пирамид Гизы — убеленные сединами веков усыпальницы, сохранившиеся с того времени, когда Тутанхамон воздвиг золотой трон в далеких Фивах. Мы знали, что на этом наша прогулка по сарацинскому Каиру завершилась, и теперь мы должны были погрузиться в более древние и глубокие тайны Египта — мрачные и зловещие свидетельства Ре и Амона, Изиды и Озириса.
      На следующее утро мы побывали возле пирамид, проехав в легком двухместном экипаже «виктория» по острову Чизерех с его массивными деревьями и по небольшому английскому мосту на западное побережье. Мы ехали по дороге, окруженной рядами огромных деревьев, порой смыкающих над нами свои кроны, мимо обширного зоологического сада на окраину Гизы к тому месту, где был построен новый мост в собственно Каир. Затем, повернув вглубь вдоль Шариаэль-Харам, мы пересекли район каналов с гладкой и чистой поверхностью воды и местных деревушек с ветхими домишками, пока впереди не замаячили цели нашего путешествия, чьи вершины взмывали вверх над предрассветной дымкой, образуя опрокинутые точные копии в придорожных водоемах. Сорок веков, как сказал Наполеон участникам своего африканского похода, в самом деле смотрели на нас сверху вниз.
      Внезапно дорога круто взмывала вверх, пока мы не добрались до места своей пересадки между трамвайной станцией и отелем «Мена Хаус». Абдул Райс, который умело приобрел билеты, казалось, прекрасно ладил с толпящимися здесь вопящими отвратительными бедуинами, жившими в убогих грязных деревеньках неподалеку и докучавших каждому путешественнику. Он старался не подпускать их к нам и достал отличную пару верблюдов для нас, сам взобрался на осла и поручил вести наших животных группе мужчин и подростков, которые скорее обернулись для нас лишними тратами, чем были полезны. Местность, которую нам предстояло пересечь, была настолько мала, что вряд ли была необходимость в верблюдах, но мы не жалели о том, что обогатили свои познания и совершили путешествие на «кораблях пустыни».
      Эти пирамиды стоят на высоком каменном плато рядом с самой северной группой пирамид с царскими и аристократическими захоронениями, построенных неподалеку от Мемфиса, прекратившей ныне свое существование столицы, расположенной на том же берегу Нила, несколько южнее Гизы и процветавшей между 3400 и 2000 годами до нашей эры. Самая большая пирамида, расположенная ближе всех к современной дороге, была возведена фараоном Хеопсом или Хуфу около 2800 лет до нашей эры. Она достигает высоты более 450 футов. Юго-восточнее нее стоит Вторая пирамида, выстроенная фараоном Хефреном лет на тридцать позже. Хотя она чуть меньших размеров, выглядит она даже внушительней Первой, так как основание у нее более высокое. Значительно меньшая Третья пирамида фараона Мусеринуса относится приблизительно к 2700 году до нашей эры. На краю плато, прямо на восток от Второй пирамиды, с лицом, возможно, изображающим огромный портрет Хефрена, стоит исполинский Сфинкс — безмолвный, сардонический и мудрый, возвышаясь над всем человечеством и памятью.
      Малые, не представляющие большого интереса пирамиды и остатки разрушенных малых пирамид можно обнаружить в нескольких местах. По всему плоскогорью можно найти следы гробниц и захоронений, принадлежащих жрецам и священнослужителям меньшего ранга. Эти гробницы первоначально обозначались с помощью mastabas, каменных сооружений вокруг находящихся на большой глубине надгробий, как это было обнаружено на других Мемфисских кладбищах. Примером тому служит гробница Пернеба в Метрополитен-Музее в Нью-Йорке. В Гизе, однако, такие зримые приметы были разрушены временем или попросту разграблены; остались только высеченные из камня надгробия, занесенные песком либо расчищенные археологами, чтобы служить доказательством своего былого существования. С каждой гробницей была соединена часовня, в которой жрецы и родственники умершего преподносили им пищу и читали молитвы витающей здесь ка или поминали умершего. В небольших гробницах были свои часовни, расположенные в каменных mastabas или надстройках, но погребенные часовни пирамид, в которых покоились фараоны, были обособленными храмами. Они располагались в восточной части каждой такой пирамиды и были соединены мощеной дорожкой с массивной главной часовней или монументальной аркой, находящейся на краю каменистого плато.
      Главная часовня, ведущая ко Второй пирамиде, почти засыпанная движущимися песками, открывается взору под землей юго-восточнее Сфинкса. По традиции ее называют «Храмом Сфинкса»; возможно, она так называется по праву, если Сфинкс действительно олицетворяет собой создателя Второй пирамиды Хефрена. Существует множество жутких историй о Сфинксе до того, как его переделали в Хефрена, но какими бы ни были его прежние черты, древний царь заменил их своими, чтобы люди могли смотреть на этого колосса без страха.
      Именно у входа в главный храм была обнаружена диоритовая статуя Хефрена в натуральную величину. Ныне она хранится в одном из музеев Каира, — статуя, перед которой я стоял и перед которой испытывал благоговейный трепет. Произведены ли сейчас раскопки этого величественного сооружения, я не могу сказать с уверенностью, но в 1910 году основная его часть находилась еще под землей, и по ночам вход в него был прегражден вооруженной охраной. Всеми работами тогда руководили немцы. Война или какие-нибудь другие обстоятельства могли изменить этот порядок. Я многое бы отдал, принимая во внимание свой опыт, а также распространяемые некоторыми бедуинами слухи, чтобы узнать, что же произошло в поперечной галерее, где статуи фараона были обнаружены в непосредственном соседстве со статуями бабуинов и других животных.
      Дорога, по которой мы в то утро ехали верхом на верблюдах, резко сворачивала влево мимо деревянного здания полиции, почты, аптеки и магазинов, круто спускаясь на юг и восток, чтобы окончательно повернуть и взобраться на каменное плато, столкнуть нас лицом к лицу с великой пустыней, защищенной Великой Пирамидой. Мы проехали мимо гигантской каменистой клади, завернули с восточной стороны и посмотрели вниз, на долину малых пирамид, за которыми вечный Нил, блестя на солнце, нес свои воды на восток и вечная пустыня мерцала с запада. Очень близко вырисовывались три главные пирамиды. Самая большая из них была лишена внешнего покрова и стояла, обнаружив большую часть серых камней. Но другие сохранили здесь и там аккуратно нанесенную облицовку, которая делала их в свое время такими гладкими и законченными.
      Вскоре мы спустились к Сфинксу и молча сидели, зачарованные его необыкновенными, невидящими глазами. На его широкой каменной груди мы с трудом рассмотрели символ Ре-Горахта, за копию которого принимали Сфинкса в более поздних династиях. И хотя надпись между огромными лапами была занесена песком, мы вспомнили, что там высек на камне Тутмос IV, и о чем он мечтал, будучи принцем. Именно тогда улыбка Сфинкса как-то смутно вызвала в нас неприязнь и заставила заинтересоваться легендами о подземных лабиринтах, расположенных под чудовищным созданием, лабиринтах, ведущих вниз на такие глубины, на которые не каждый осмелится посягнуть — глубины, связанные с тайнами более древними, чем открывшийся нам династический Египет, имевший зловещую связь с божествами с головами животных в древнем нильском пантеоне. И тут я задал себе вопрос, скрытый смысл коего стал понятен лишь позднее.
      Теперь понаехавшие отовсюду туристы начали догонять нас, и мы направились к занесенному песком «Храму Сфинкса», о котором я уже упоминал, как о главной часовне, ведущей во Вторую пирамиду. Большая его часть все еще находилась под землей, и хотя мы спешились и спустились по современного вида проходу в гипсовый коридор и далее, в поддерживаемое колоннами просторное помещение, я чувствовал, что Абдул и местный немецкий гид показали нам не все, что здесь можно было увидеть.
      Потом мы объехали вокруг плато, рассматривая Вторую пирамиду и развалины ее погребальной часовни с восточной стороны, Третью пирамиду и ее миниатюрных южных спутниц и разрушенную восточную часовню; каменные гробницы и изрытые ходами и галереями гробницы Четвертой и Пятой династий, известную усыпальницу Кэмпбелла, чей темный надгробный камень уходит вглубь на пятьдесят три фута к мрачному саркофагу, который один из сопровождавших нас расчистил от песка, спустившись туда на толстой веревке.
      Тут от великой пирамиды до нас донесся крик. Это бедуины осаждали группу туристов, наперебой предлагали свои услуги, обещая как можно быстрее провести каждого туриста по тропам вверх и вниз. Говорят, рекордное время для такого подъема и спуска — семьдесят минут, но многие опытные проводники и их сыновья заверили нас, что могут сократить эту цифру в пять раз, был бы только необходимый стимул в виде щедрых baksheesh.
      Но стимула этого у нас не было, хотя мы все-таки попросили Абдула поднять нас наверх и таким образом получили возможность полюбоваться не только небывалой красоты видом далекого, мерцающего огнями Каира, увенчанного золотисто-лиловыми вершинами гор, но и всеми пирамидами Мемфисского округа, от Абу Рош на севере до Дашура на юге. Пирамидообразное сооружение Саккара, являющее собой пример эволюции невысокой mastaba в собственно пирамиду, ясно и заманчиво проступило в песчаной дали. Как раз недалеко от этого места была обнаружена знаменитая гробница Пернеба — более, чем в четырехстах милях севернее фивейской долины царей, где покоится Тутанхамон. И вновь я вынужден замолчать, испытывая истинный благоговейный восторг. Вид этой классической древности и тайны, которые каждый древний монумент, казалось, хранил и вынашивал в себе, наполнили меня глубоким почтением и ощущением необъятности, какое я более уже ни перед чем не испытывал.
      Устав от крутого подъема и чувствуя отвращение к назойливым бедуинам, которые дошли до того, что уже пренебрегали всеми правилами приличия, мы упустили всякую возможность пройти по теснмм внутренним ходам всех пирамид, хотя мы видели, как некоторые особенно упорные готовились к тому, чтобы с трудом пробраться по душным лабиринтам величайшего памятника фараону Хеопсу.
      Когда мы, снова заплатив, отпустили наших местных проводников и поехали обратно в Каир с Абдулом Райсом под слепящим полуденным солнцем, мы очень сожалели об упущенной нами возможности. Столько интересного рассказывали об этих подземных ходах! Конечно, не в справочниках для туристов. Такие слухи ходили! Входы в эти подземные коридоры были блокированы и скрыты некоторыми необщительными археологами, которые их раскопали и начали исследовать.
      Конечно, на поверку часто оказывалось, что слухи эти были безосновательными: но любопытно было призадуматься над тем, с какой категоричностью запрещалось посетителям входить в пирамиды по ночам или забираться в самые нижние ярусы и подземную часть Великой Пирамиды.