Он остановился, боль стала острой, почти непереносимой. Присел возле Воропаева, но почувствовав тошнотворный запах прокисающей крови, поднялся и отошел к кусту жимолости. И оттуда он начал другой счет: тех, кто лежал в разных позах и в разных одеждах. Это были рабы, кто как вооруженный, головами лежащими навстречу отряду боевиков. Вологодский омоновец Кострома, с оторванной правой ногой, лежал на боку, уткнувшись лицом в окровавленный камень. Никто не ушел, не сложил оружие и каждый плотью принял то количества металла, которое выписала ему эта бойня.
      Он видел оранжевый крохотный бульдозер, у которого не было ветрового стекла, иссеченный пулями и осколками скребок, часть тела человека, укрывшегося за скребком...Когда президент подошел и пригляделся, узнал гиганта Бардина -- пуля или осколок раздробили ему висок и потому часть головы находилась на тыльной стороне скребка.
      Второй морпех Калинка лежал в пяти-шести метрах от бульдозера, за небольшим валуном, находящимся как раз напротив овального входа в подземелье. В руке зажат ствол автомата, рожок от него лежал в полутора-двух метрах от него.
      Внимание привлек белый клочок бумаги -- нагнулся, поднял. Чем-то нацарапано: "Он ушел вместе с полковником Ш. и своим телохранителем...Меня не жалейте, ведь и я никого не жалел..." "Как стихи, -- пронеслось в голове, -- неужели он в этот момент считал мой уход главным событием своей жизни? Как это понять?" -- Путин поднял валявшийся магазин морпеха -- ни одного патрона. Положение автомата и три лежащих рядом трупа боевиков говорили о том, что смертный бой закончился свирепой рукопашной схваткой. Которая, между прочим, ни для кого не стала победной.
      Он вернулся к Бардину и из его автомата извлек рожок -- то же самое, ни одного выстрела...
      Он снова огляделся: всюду мертвая пустота и полосы света, проникающие через выгоревшую сетку. В нескольких местах она обвисла до земли, в проемах блеклая рыхлость неба. В перспективе ущелья чернел остов вертолета.
      Он нигде не мог найти Виктора Шторма. Под ногами были лишь фрагменты человеческих тел: отдельно нога в десантном сапоге, часть лица с бородой, еще полголовы, пряжки от амуниции, и среди мяса и слизи -- крошечный наушник с фабрики глухонемых..."Возможно, он взорвал себя вместе с боевиками...Скорее всего так это и было,"-- подумал президент и опять почувствовал головокружение.
      Взгляд прошелся по зияющим отверстиям, ведущим под скалы и он, минуту помедлив, направился под их своды. И опять перешагивая через трупы, позванивая пустыми гильзами, прошел к лифту, где его встретили приторные запахи. Однако Гараева на месте не оказалось. Бечевка, которой тот был связан и из которой он каким-то чудом освободился, белесой змеей извивалась на ступенях. Путин спустился вниз и остановился перед дверью, в которую ночью входили Гулбе с Виктором Штормом. Этот же путь прошел и Воропаев.
      Свет от единственной лампочки был настолько слаб, что ему пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть ближайшую перспективу. Осторожно ступая, он направился вглубь подземелья. Когда он подошел к яме и увидел там бездыханное человекоподобное существо, его охватила нервная дрожь. Он неотрывно смотрел на сложенные крест-накрест ручки, откинутый к стене огромный желтый череп Цвигуна, на совершенно чуждые для такого места яблоко и грушу, которые здесь оставил Воропаев, на черепок, в котором уже не было воды.
      Какой-то едва уловимый звук привлек его внимание... Застыв на полушаге, он повернул голову и разглядел человеческий силуэт, который скользнул в проеме одной из боковых дверей...
      Путин снял с плеча автомат и передернул затвор. "Не валяй дурака, Гараев, -- голос его неожиданно громко разнесся под сводами пещеры. -- Мы здесь с тобой одни и можем поговорить по душам..." Однако ему никто не ответил.
      Приблизившись к дверному проему, он дернул за ручку и отступил в сторону.
      -- Послушай, Мегаладон, ты случайно не в курсе, кто расколошматил нашу тульскую роту? Молчишь, кролик... А кто убивал русских женщин и кто уморил нашего генерала? И тех, кто киснет в яме недалеко отсюда?
      Через пару секунд в ответ раздался смятый, словно человек, произносивший эти слова, что-то жевал, голос:
      -- И тебя убью. Американцев убил и тебя убью...Тебе один раз повезло...когда ты сюда пришел, но отсюда тебе не выбраться...
      Путин слушал, прижавшись к стене.
      -- Ну, кто выйдет, а кто здесь останется, решат наши боги...Меня интересует другое -- к чему тебе война, ты же милиционер? Звал бы свой народ жить в мире, растить хлеб, уважать законы России...Не желаешь уважать, не уважай, это твое личное дело, но не будь душегубом, не убивай...Дай отдышаться народу. Тем более, твои вожди тебя бросили, ты теперь для них утиль...
      -- Я вспомнил твой голос...я знаю, кто ты, -- возможно, у Гараева возникли серьезные проблемы с голосовыми связками, ибо слова его, прорываясь через хрип и горловой клекот, затухали на полуслове. -- Мой народ будет меня помнить хотя бы потому, что я убил его главного врага -- президента Путина. Ибо история свободы -- это история сопротивления...
      --Ты маньяк...убийца и народ тебя проклянет...Ты оставил о себе слишком зловещую память.
      В проеме появилась статная, тонкокостная фигура боевика номер три. Путин успел разглядеть в его опущенной руке автомат, в другой -- рубчатый окорочок ручной гранаты, которую он подносил ко рту, видимо, намереваясь зубами выдернуть предохранительное кольцо. И хотя в запасе у президента была еще целая вечность -- пять-шесть секунд, он, тем не менее, не стал особенно медлить. Быстро отступая по коридору, он подправил ствол автомата и вписал большую часть магазина в живот Гараева. И тот не успел зацепить колечко резцами зубов, сил на извлечение чеки у него уже не осталось. Он сделал несколько шагов, помутившееся сознание повело его в бок, в проем открытой двери, где он упал на колени, но не устояв, рухнул лицом вниз, вытянулся, выдохнул воздух вместе с кровавой сукровицей и навечно застыл.
      Когда президент переступил порог помещения, понял, что попал в туалет. Он подошел и наклонился над Гараевым -- хотел убедиться, что уходя из подземелья, в спину ему не прозвучит автоматная очередь. Гараев, он же Невидимка, он же эмир Тарзан и он же Мегаладон, был мертвее мертвого, но это обстоятельство не обрадовало живого человека, который был измотан и находился на последней стадии духовной опустошенности. "Ты, Гараев, спутал историю свободы с пошлой историей вседозволенности и потому проиграл, -президент огляделся. -- Несчастна та страна, которая нуждается в героях..."
      Однако он не сразу вышел из пещеры, его взгляд зацепился за просвечивающиеся через стеклянную стенку обводы грациозных ваз, стоящих на сервированном столе. Он вошел внутрь и увидел то, что накануне видел Воропаев...Но его заинтересовало другое: наполовину прикрытая ширмой дверь, которую, вероятно, Воропаев не заметил. Но открыв ее, он понял, что перед ним черный затхлый провал. Он вознамерился в него ступить, но так и не ступил: где-то в недрах вспыхнуло сине-желтое ослепительное пламя, сопровождаемое взрывом. Его подхватили огненные качели и унесли в светлую даль.
      Он летел над озолоченной солнцем нивой и на душе было спокойно и отрадно. Впереди, за желтыми песками, он видел серебристую излучину реки, отвесный берег и над ним целый каскад радуг. И он, как бы управляя своим телом, полетел под эти разноцветные арки и душа его еще больше возликовала...
      ...Потом свет погас, началось серо-черное мелькание, мешанина образов и лавина голосов. И крупным планом всплыло спокойное лицо Касьянова, который глядя на него с некоторой усмешкой и вместе с тем укоризненно, наставительно ему выговаривал: "Ну что, Владимир Владимирович, скажете в свое оправдание? Как мне теперь выкручиваться, а? Журналисты обнаглели, требуют встречи с президентом, а президент на водных лыжах катается на Мальдивских островах. Все, это надо прекращать, теперь моя очередь кататься..."
      Потом он Волошину объяснял причину задержки и тот недоверчиво, посмеиваясь в ладонь, кивал головой и кому-то с улыбкой говорил: "Вот так всегда, а я отдувайся..." И увидел оранжевый бульдозер, который на глазах вырастал в неправдоподобно огромный танк, гусеницы которого как раз крутятся в сторону его больной ноги...Он кого-то хочет предупредить, но не может крикнуть, потому что во рту вязкая кислая чертовщина и он не может пошевелить языком. И снова -- сине-желтое пламя и он снова летит над ярко освещенными просторами и душа упивается несказанной волей и красотой земли...
      38. Москва, Белый дом, 13 августа.
      Когда помощник Касьянова сказал, что с ним хочет говорить жена президента, первой мыслью было увильнуть от разговора или перенести его на другое время. Он и в самом деле ничего не знал, что там в горах происходит, и жив ли вообще президент и живы ли те, с кем он отправился туда... Но ей-то он вообще о горах и заикаться не может -- президент отдыхает в Бочаров ручье и точка...Нет, пожалуй, точка с запятой: Людмила о чем-то догадывается, иначе как понимать ее слова, сказанные ею в последнем телефонном разговоре: "Я чувствую, что вы от меня что-то скрываете...Боюсь, с ним что-то случилось, он должен был мне позвонить..."
      Действительно, чего уж там морочить человеку голову, не на Марс же он улетел, находится в пределах России...Да, в пределах европейской части Федерации, не далее как за тысячу верст от столицы, в теплых краях, где зеленое море, высокие пальмы и умиротворяющий стрекот цикад. Но не может же он ей сказать всю правду: что в назначенное время группу Шторма не дождались в условленном месте. Туда добрался только один человек, назвавшийся Мирченко, агент Сайгак, который и попросил командира встречающей разведгруппы соединить его с ним, главой правительства Касьяновым. И ничего удивительного в этом не было: у них с президентом такая договоренность -- в крайнем случае сам Путин или кто-то из его людей по паролю выходят на прямую связь с главой правительства. И, видимо, такой крайний случай наступил.
      Касьянов позвонил и, когда вошел помощник, велел ему соединить с Путиной.
      Голос у женщины был спокойный, даже очень спокойный, что иногда происходит при крайней взвинченности. Он дал ей высказаться, речь шла о том же: связи нет, третий день не может до Володи дозвониться и теперь не знает, что и думать. Пока она говорила, Касьянов собирался с духом, ибо такой разговор требовал определенного мужества. И врать нехорошо и правду сказать нельзя.
      -- Людмила Александровна, он в горах, вы же сами знаете его страсть -лыжи...Мы туда тоже звонили, но, видимо, испортилась погода, сильный снегопад, связь нарушена...
      -- Но он мог бы позвонить по сотовому телефону...
      -- В том-то и дело, что там нет ретрансляторов сотовой связи...Если бы была такая возможность, не было бы и речи...Ради Бога, успокойтесь и ничего плохого не думайте. Он не один, в обиду его никто не даст, поэтому...-- но Касьянов не договорил, потому что услышал всхлипы, за которыми прозвучало размытое "извините, пожалуйста" и гудки...
      Через сорок минут у него в кабинете собрались силовики, но перед тем как встретиться с ними, Касьянов провел встречу с Патрушевым. С этим человеком у Путина особо дружеские отношения да и по принадлежности его ведомство должно первым повлиять на ситуацию.
      -- Я был против такой авантюры, -- без увертюр сказал Патрушев. -Конечно, это смелый ход, но очень опасный...
      -- Надеюсь, вы его подстраховали? Какие-то меры приняли, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля.
      -- Разумеется, подстраховали...У нас со Штормом была договоренность -если они 13 августа не дадут о себе знать, то есть не выйдут в пункт сбора, то на помощь им высылается разведывательно-поисковая группа... Более того, в боевой готовности находятся несколько вертолетов, которые оперативно могут доставить в квадрат Е-9 до двух рот десанта...
      -- А этот агент...Сайгак?
      -- Его послал Шторм и в этом я вижу опасность, ибо Андрей Алексеевич не из тех людей, которые паникуют. Тем более в такой момент, когда цель была так близка...Я имею в виду уничтожение главарей...Значит, у него была более чем увесистая причина для того, чтобы просить поддержки. Возможно, он знал такое, чего ни президент, ни наш агент не знали...Беда группы Шторма в том, что она пошла туда вглухую, без рации...Хотя в общем я их понимаю, они боялись, что их боевики засекут...У них современные сканеры...
      -- Что намерены предпринять? -- раздавшийся телефонный звонок не отвлек Касьянова от разговора. Он протянул руку к одному из двенадцати аппаратов и переключил связь на секретаря. -- Я бы хотел, чтобы вы лично, Николай Антонович, возглавили группу поддержки...и сделали это как можно быстрее...
      Патрушев взглянул на напольные часы, стоящие в углу. Его поразил маятник: казалось, еще немного и он навсегда зависнет, замрет в какой-нибудь точке -- так ленив и медлителен был его ход.
      -- Сейчас почти двенадцать, через час я вылетаю в Ханкалу...Вместе с Рушайло. В Ханкале возьмем с собой командующего группировкой или его зама ну и, конечно, врачей и пару рот спецназа...
      -- Прошу вас, как только что-то прояснится, сообщите мне лично... А главное, чтобы я мог связаться с президентом. И еще, позвоните Людмиле Путиной, возможно, она захочет с вами полететь в Сочи.
      На лице Патрушева появилось недоумение, но Касьянов не дал ему задаться вопросом:
      -- Так надо, Людмила сейчас для него лучше любого реабилитационного центра.
      "Если только он жив и не попал в плен," -- пронеслась шальная мысль в голове Патрушева и он устыдился ее.
      39. Гнилая яма. 13 августа, вторая половина дня.
      -- Да вы осторожнее, у него, кажется, серьезная контузия.
      Он силился вспомнить, кому принадлежит этот голос, но не смог. Начал перебирать имена: Гулбе, Изербеков, Воропаев, Виктор Шторм, Андрей Алексеевич..."А где Сайгак, где остальные? Наверное, пошли обедать. А мне бы попить минералки или пива...Пустой желудок, но тошнит..."
      -- Кладите на носилки и ставьте капельницу. Сейчас прилетит санитарный вертолет. Волошин уже связался с госпиталем Бурденко, в Бочаров Ручей вылетела бригада хирургов и анестезиологов.
      Он открыл глаза и первое, что увидел -- болтающейся кусок сожженной сетки. И сквозь дыру -- небо, не менее прекрасное, чем ему привиделось в бредовых видениях. Он повернул голову: помощник Тишков, стоя рядом с группой военных и людей в гражданке, что-то им говорил. Кто-то, заметил ожившего Путина, сказал: "Президент, кажется, пришел в себя...Где этот чертов вертолет, уже давно должен быть здесь..."
      Рука у врача Козиорова теплая, он положил ее ему на плечо и она греет через камуфляж.
      -- Владимир Владимирович, как вы себя чувствуете? -- спросил он. -Впрочем, ничего не говорите, набирайтесь сил, скоро мы вас отсюда эвакуируем.
      Подошел Рушайло. Он встал рядом со штативом, на котором держится капельница -- пятисотграммовая колба с физраствором. Шеф МВД тоже в камуфляже, в пятнистой шапочке с длинным козырьком. Улыбается. Но улыбается как-то натянуто -- его беспокоит ситуация: ведь по логике все должно быть наоборот. Не президент здесь должен лежать на носилках, а кто-нибудь из силовиков...Однако об этом никто не говорит. Подошедшие Патрушев с Волошиным тоже улыбаются. Искренне улыбаются, и ничего другого им не остается, как улыбаться. Однако Патрушев, как профессионал, восхищен поступком президента, который сделал то, чего не могли сделать несколько диверсионных групп. Но глава ФСБ не очень понимает, что же двигало этим человеком и потому в его взгляде много невысказанного недоумения...
      Президент, глядя на Патрушева, силится что-то тому сказать, но язык по-прежнему связан липкой слюной. И он поднятой рукой указывает вверх, на гребень ущелья, дает знать, что там лежит Шторм. И не только Шторм, там еще главный трофей, обожженный инвалид войны Шамиль... Затем на глаза ему попадается Сайгак, который вместе с работниками ставропольской прокуратуры выступает в роли экскурсовода по подземелью.
      Путин еще не знает, что Щербаков, полковник Шторм и все, кто с ним пришел, собраны и положены у восточной стены ущелья в ряд...Среди них не было только Виктора Шторма...
      Доктор со шприцом в руках наклонился и взял его руку. Однако укола президент не ощутил -- болело все и нигде в отдельности. Врач задрал ему штанину и стал разматывать бинт. Попросил у кого-то полить на бинт раствором, чтобы мягче тот отслаивался. Но все равно было больно и Путин, отвернувшись, заскрипел зубами, сильно ухватившись пальцами за край носилок. "Все хорошо, дорогой мой, все хорошо, -- сказал врач и действительно боль немного ослабла. -- Сейчас начнет действовать укольчик и станет совсем хорошо".
      Козиоров в резиденции Бочаров ручей работает давно, но еще ни разу второй президент России не попадал в его руки. И оттого, наверное, столь повышенное чувство ответственности.
      Подошедший ближе Волошин, наклонился и что-то спросил, но президент его не понял -- в голове еще все гудело и слова до него долетали в несобранном виде. Он мотнул головой, давая знать, что не понял слов главы своей администрации.
      -- У него сильная контузия, -- сказал врач, -- и сегодня его, пожалуй, не стоит тревожить. Сейчас начнет действовать релаксатор и он немного успокоится и, возможно, поспит.
      -- А как рана? Насколько она серьезна?
      -- Задета двуглавая мышца... Нагноение довольное серьезное, но кость, слава Богу, цела.
      Путин хотел сказать, чтобы позвали Сайгака. Ему надо было спросить у него о Шторме...может, он все-таки жив? И надо срочно переговорить с Касьяновым. И он опять раскрыл рот и не очень внятно сложил фразу: "Какое сегодня число?"
      -- Тринадцатое августа, -- голос Волошина слышался как бы из глубокого колодца.
      И мысли стали хаотично нагромождаться на эту цифру и он никак не мог сообразить, сколько же времени он здесь, под скалами, провел? Неужели целые сутки? Да, не меньше. Иначе никто из присутствующих не успел бы прилететь из Москвы...А как они узнали -- где я и что со мной?
      -- Мне надо немедленно связаться Касьяновым, -- посиневшие губы, наконец, одолели этот несложный текст.
      Волошин кинул взгляд на врача, ожидая ответа.
      -- Еще немного подождем...хотя бы полчасика, -- ответил Козиоров и стал нащупывать у президента пульс.
      Он не видел, как к Патрушеву подошел загорелый, с зеленой косынкой на голове, командир разведки капитан Безуглов и тихо сказал, что со стороны Панкийского ущелья направляются две группы боевиков -- двести-триста человек. Передовая группа на лошадях передвигается довольно быстро и через пару часов будет здесь...
      Патрушев, Рушайло и заместитель командующего войсковой группировки на Северном Кавказе отошли под натянутый тент и начали обсуждение ситуации.
      -- Этого надо было ожидать...и мы их встретим. Какие у вас силы? -обратился он к Рушайло.
      -- Ребята из "Вымпела" уже заняли позицию...сейчас посмотрим...Дайте, пожалуйста, карту, обратился он к своему помощнику.
      Когда принесли карту, Рушайло, устроив ее на коленях, тут же развернул.
      -- Ну и прекрасно, еще две роты спецназа разведки уже на подходе...Боевиков надо встретить и добить здесь, -- сказал он. -- Я свяжусь с Корнуковым, пусть его вертолеты немного поработают. А остатки боевиков прижмем к скалам...
      -- Но не лучше ли позволить им войти в ущелье, после чего как следует отбомбиться. Ведь здесь группа Шторма установила маяки, так что есть неплохой целеуказатель для крылатых ракет.
      Однако Рушайло, внимательно слушающий генерала, возразил:
      -- Прежде чем отсюда уйти, в ущелье и в казематах должны поработать следственные группы -- нашего МВД и ставропольской прокуратуры. Здесь полно работы для экспертов, при этом нужно эвакуировать убитых, а для этого нужно время...
      -- Значит, устроим засаду в двух-трех километрах отсюда, завяжем бой пока тут ведутся работы, а после нашего ухода все равно надо эту берлогу того... -- генерал сделал выразительный жест большим пальцем, -- нужно взорвать к чертовой матери. Чтобы другие не могли ее использовать...
      Подошел помощник президента Тишков. Обратился к Патрушеву -- вышли из-под тента.
      -- Вас хочет видеть президент, -- сказал помощник. -- Он, кажется, выходит из пике.
      -- Хорошо, Лев Евгеньевич, я сейчас, а вы, пожалуйста, найдите нашего радиста, пусть он свяжется с правительством...с Касьяновым лично... И побыстрее...
      -- Хорошо, я это сделаю.
      Президент был бледен, но глаза, как прежде, наполнились голубизной. Возможно, в них отражалось небо, которое в августе в этих широтах по особому наливается густой синевой.
      -- Я вас слушаю, товарищ президент, сказал подошедший к носилкам Патрушев. -- Все готово для связи с правительством.
      -- Николай Антонович, вы нашли Шторма...Андрея Алексеевича?
      -- Да, он здесь со всеми вместе, -- Патрушев вполоборота обратился к тому месту, где лежали убитые разведчики.
      -- А Тайпана?
      -- К сожалению, эта одноногая сволочь опять уползла...А может, взрывом разложило на молекулы и следов не осталось.
      -- Этого не может быть, -- беззвучно шептали губы Путина, -- не может быть, он же не дьявол, он всего лишь человек.
      Патрушев, глядя на приближающегося радиста, за плечами которого колыхалась длинная антенна, неопределенно произнес:
      -- Никуда Шамилек от нас не уйдет, рано или поздно попадет в петельку. Зато ошметки Эмира и Барса разметаны по всему гребню ущелья...И как вам это удалось, Владимир Владимирович? Не приложу ума...
      -- Одну минутку...Какое сегодня число? -- Он забыл, что несколько минут назад об этом спрашивал Волошина.
      -- Тринадцатое...Счастливое для вас число, можно поздравить с успехом...
      -- Это не ко мне, -- вялым движением Путин указал куда-то наверх. -Все сделали ребята из "Дельты"...
      Патрушев сглотнув нервную сухость, сказал:
      -- Да, я в курсе... Двоих американцев мы нашли наверху, к сожалению, убитыми... Полковник Дорман тоже убит, поймал три пули...
      -- Это работа Гараева...
      -- Мы его тоже нашли...в сортире. Очень неплохая тема для гусенят...
      Путин отвернулся, ему снова стало не по себе, однако вида не показал.
      Радист пристроился рядом с носилками. У него капельки пота на раскрасневшихся щеках и вихор торчит из-под голубого берета. Рацию снял со спины и поставил перед собой. Он осторожно приподнялся и надел наушники на голову президента.
      -- Немного в эфире пошумит и перестанет, -- сказал радист и положил палец на тумблер.
      Когда в наушниках послышался голос Касьянова, Путин вместо того, чтобы говорить, замешкался, начал тереть лоб, словно силился что-то вспомнить. А он и в самом деле не мог сразу сосредоточиться, мысли разлетелись и ему мучительно захотелось остаться одному. Но пересилив неопределенность, он сказал: "Михаил Михайлович, надеюсь у вас все в порядке? У меня тоже, если не считать легкого насморка. Теперь о деле: пишите указ...В связи с болезнью президента, его полномочия переходят к главе кабинета министров, ну и т.д. Сегодня 13 августа, а я приступлю к своим обязанностям только 14, то есть завтра, так что продлите свои полномочия... Не будем об этом, это отдельный разговор... У меня к вам небольшая просьба...Свяжитесь с Людмилой и скажите, что я завтра ей позвоню, а может, даже сегодня попозже, вечерком. Вылетела в Бочаров ручей? Ну это еще лучше...Нет, все рассказы будут при встрече..."
      От напряжения у него перед глазами заплясали черные мотыльки, мир как-то скособочился и стоящий рядом доктор и сидящий на корточках радист вдруг куда-то отдалились, и в искаженных пропорциях стали напрягать его воображение. Однако, сделав несколько движений головой, -- от плеча к плечу -- в голове вновь прояснилось, если, конечно, можно говорить о какой бы то ни было ясности в контуженном сознании.
      Он опять вспомнил Сайгака -- не терпелось узнать, куда он в ту ночь убежал и что ему сказал Шторм? И опять мысли завертелись вокруг убитых спецназовцев и, словно в фотовспышке, перед глазами отчетливо появлялись лица Гулбе, Изербекова, морпехов, а главное, Шторма -- его донельзя усталый взгляд, устремленный в вечность...
      ...Бой, как и все чуждое здравому смыслу, начался внезапно. Сначала послышались отдаленные автоматные очереди, затем -- взрывы, которые звучали с нарастающей интенсивностью. Путин хотел приподняться, но его успокоил доктор, вдруг побледневший, с трудом скрывающий волнение. К носилкам подбежал Патрушев -- у него тоже осунувшееся лицо, но голос, когда он заговорил, был твердый, без малейшей ущербинки.
      -- Доктор, возьмите пару бойцов и внесите носилки в укрытие.
      Патрушев кого-то позвал и через минуту президент снова оказался под сводами пещеры. И первое, что он ощутил -- умопомрачительные запахи разлагающихся тел. Снаружи раздавались команды и он отчетливо слышал голос Рушайло: "Просочились, сволочи, шмаляют из минометов..." Президент не видел, как министр МВД, бегом, направился в сторону южного створа ущелья, увлекая за собой десяток собровцев.
      Патрушев, примостившись у рации, пытался соединиться с командиром высланной вперед роты. И по мере того, как шло время, а отклика не было, тревога ядовитой змеей заползала за воротник камуфляжа. Тяжелая мысль помимо воли напомнила ему о гибельной судьбе 6-й роты и группы псковских десантников. "Неужели, -- думал он, -- я вместе с президентом попаду в официальные сводки погибших от рук террористов? Бред какой-то...Застрелю его и себя, но только не в руки бандитов". Однако через пару секунд он об этом забыл, потому что в наушниках загрохотал бас командира роты капитана Чабана. Он докладывал обстановку, которая с его слов не была катастрофической: действительно, группа из пятнадцати-двадцати боевиков, на лошадях, обошла отряд и углубилась в район квадрата Е-9... Собровцы настигли боевиков и ввязались в бой.... "Мы немного растянулись, -- говорил Чабан, -- но до подхода основных сил бандитов есть еще время. Я думаю, мы их сейчас отбарабаним..." "Нет, это не затухнет, если даже мы переловим и перебьем всех главарей, -- пронеслась в голове шефа ФСБ нерадостная мысль, однако Чабану он сказал другое: -- Я прошу вас, капитан, сделать все возможное, чтобы задержать продвижение основных сил, скоро должно подойти наше подкрепление..."
      Патрушев взглянул на небо, которое уже утратило свой жар и понемногу сгущалось в оттенках. Когда он подошел к проему, ведущему в подземелье, увидел Волошина и Тишкова и едва сдержал смех. Волошин, словно заправский вояка, в одной руке за ствол держал АК, свободной рукой играл гранатой -подкидывал и ловил...Лысина его блестела капельками пота, лицо, как всегда невозмутимое. Тишков сидел у стены, держа автомат между согнутых в коленях ног. Они решили ни на шаг не отходить от своего шефа.
      -- Что там происходит? -- спросил Волошин. -- Никогда не думал, что придется участвовать в антитеррористической акции. Между прочим, я понимаю Владимира Владимировича, это весьма и весьма заразительная игра.
      -- Будьте осторожнее с гранатой, Александр Стальевич, -- бросил на ходу Патрушев. -- Надеюсь, скоро вся эта лабуда кончится.
      Выстрелы, между тем, спустились в ущелье и Патрушев, когда бежал вдоль него, едва не схлопотал пулю в голову. Она подло проныла над ухом и, чтобы не нарваться еще на одну, он согнулся и, прижавшись к скале, быстро побежал вперед. Упал рядом с Рушайло, плечо которого то и дело сотрясалось от толчков автомата. Присмотревшись, Патрушев увидел откуда исходит огонь боевиков и, не суетясь, прицелился. Ему нравилось стрелять, и когда он ощущал удары приклада в плечо, страха не испытывал. Впрочем, с самого прилета в ущелье он для себя решил эту задачу самым кардинальным образом: что бы ни случилось, сохранить лицо и не отдать президента...А приняв такой план, страх стал лишним, и он был ему неподвластен.
      Трое человек в гражданской одежде, пригнувшись перебежали к западной стене ущелья и притаились за блокпостом. Патрушев понимал, насколько это удачная позиция и если туда еще подтянутся бандиты, бой может принять совершенно непредсказуемый характер. Взяв у собровца гранатомет, он направился к сгоревшему вертолету и изготовился к стрельбе. Его граната угодила в железобетонные блоки, но цели не достигла: стрельба со стороны блокпоста не прекратилась. И тут он осознал свою ошибку: в магазине осталось чуть-чуть патронов, и две обоймы для "стечкина", который находился за пазухой, вряд ли могли помочь ему при затянувшемся бое. И когда он хотел отступить и вернуться к своим, из-за сдвинутых блоков вышел боевик, направив в него ствол крупнокалиберного пулемета. Однако очередь прошла поверху, как ножницами, отрезав порядочный кусок подгоревшей сетки...И, возможно, через минуту-другую Патрушева измочалили бы бронебойные пули, если бы не Рушайло. Тот заметил, в какую переделку попал его коллега из ФСБ и приказал двум бойцам прикрыть его. И собровцы не опоздали: обойдя вертолет с другой стороны, они двумя гранатами снесли блокпост и тех, кто за ним засел. Человека с пулеметом взрывная волна высоко вознесла к небу и бросила на стену ущелья...
      ...Путин находился в забытье, когда позади, в глубине ущелья, раздались шаркающие, вперемежку с одиноким перестуком шаги. Еще не придя как следует в себя, он повернул голову и напряженно стал всматриваться в сумрак казематов. И чем дольше всматривался, тем отчетливее возникала огромная фигура, опирающаяся на костыль. Она передвигалась какими-то качающимися движениями: выброс ноги, за ней -- тяжелая поступь костыля, нога -- костыль, шарк -стук-стук, шарк -- стук-стук..."Вот и глюки начались, -- президент взглянул на сидящего на патронном ящике доктора, склоненного головой в колени. -Так, видимо, всегда бывает при контузии... " Но по мере того как он сквозь паутину сознания пытался связать концы с концами, существо приближалось и воздух еще гуще наполнился гноящимися запахами. Но что странно: в свободной руке, словно невесомый, болтался автомат, который по мере приближения человекоподобного существа стал стволом вынюхивать цель. И когда раздалась очередь и огненные звездочки пронизали сумрак подземелья, Путин из последних сил, преодолевая действия релаксаторов, перевернулся на бок и скатился с носилок.