Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Доставить живым или мертвым

ModernLib.Net / Детективы / Ольбик Александр Степанович / Доставить живым или мертвым - Чтение (стр. 21)
Автор: Ольбик Александр Степанович
Жанр: Детективы

 

 


Но вывод все же сделай. А вот какой -- подумай." "Что он этим хотел сказать? О чем предупреждал меня этот старый бобер? Если речь идет о свободе печати, то я далек от того, чтобы кому-то укорачивать руки. Но вместе с тем я не хочу, чтобы страна погрязала во лжи, клевете, которая становится всесильной, когда сходит со страниц газет. Я не могу позволить вседозволенности, под какой бы благонравной личиной она ни скрывалась. Если я это допущу, меня ждет всеобщее неуважение и народ поймет, что со мной можно вытворять то, что вытворяли с Ельциным. Я не буду повторять его ошибок: не буду слова пускать на ветер -- это подрывает веру. Не буду обещать светлого будущего -- это тоже не способствует доверию к президенту. Я хочу неукоснительного исполнения. И чтобы мое правительство было твердым на слово и убедительным в реформаторстве. И я постараюсь поступать так, что можно определить одним словом -- порядочность. И если мне суждено отсюда выбраться, я сразу же поеду к нему и расскажу, что я собираюсь предпринять, чтобы люди, наконец, вздохнули с облегчением и у них появилась надежда. А что им даст надежду? Вера в завтрашний день. И вера в своего президента, что это не надутый пузырь, не случайно взошедший на престол наследник Ельцина, а самостоятельный человек, знающий пути-дороги, по которым придется идти. И чтобы это была не слепая вера, ибо у слепой веры злые глаза, а вера осознанная, держащаяся на доказательствах деятельности. Но не будь Ельцина, не было бы и Путина...Нет, я бы, конечно, был, просто не был бы президентом. А как он меня угадал? И хорошо ли это? Может, это его самая большая ошибка? А моя самая большая ошибка в том, что я во всем хочу быть сильным. А это невозможно, пустая затея... Еще никому не удалось быть во всем сильным. Как никому не удалось победить смерть. Это она -- величайший математик, поскольку, как заметил Ключевский, безошибочно решает все задачи...А что я сам хочу от жизни? А это смотря, от какой жизни? От этих мгновений, которые прокалены солнцем и пронизаны предчувствием крови или от череды лет, на протяжении которых мне придется нести свой крест? Я будущего не знаю, а потому глупо задаваться вопросом -- что подразумевал Ельцин под словами, сказанными им в тот странный день? Ведь по сути я был на волосок от гибели, а это меня тогда нисколько не взволновало. Тем более не напугало. Так к чему мне возвращаться туда, откуда меня выгнал не страх, а моя воля, не поддающаяся соблазну быть в середине? Что-то ты запутался, наверное, солнце в тебе нарушило здравое и ты заговариваешься...Лучше открой глаза и взгляни на мир: он лучится, как нимб над головой Христа, он весь играет, как пасхальное солнышко и нет в нем видимой ущербинки. Но вместе с тем...вместе с тем он беспощаден, как инквизитор. И люди внизу инквизиторы...и в тебе сидит инквизитор, потому что ты чью-то волю хочешь сокрушить оружием. Но и они тоже держат оружие в руках и направляют его в меня... Нет, конечно, не прямо в меня, но в то, что я как бы олицетворяю...Насколько счастливее меня эта птаха, которая минуту назад сидела напротив и что-то пыталась мне объяснить. Она, наверное, тоже со своей волей, своими воззрениями...Может, она тоже чей-то президент и так же, как я, занялась не своим делом? И кто из нас переживет эту ночь и кто оставит после себя теплый след и охлаждающую душу тень? И знает ли она о мире -- как долог и как быстр его исход? Нет, не знает, как знаю я, что жизни-то этой так коротка линия, так безупречно исходна и эфемерна она. Потому и сладка и невыразимо печальна..."
      Глаза его закрылись и он провалился в синюю люльку, имя которой Вселенная...
      ...Подошел Гулбе. На нем была шапочка с подвернутыми краями, за плечами торчал приклад автомата.
      -- Как самочувствие, Айвар? -- спросил Путин.
      -- Нормалек, товарищ президент. Проверил сторожевые посты, пока тихо...
      -- Как ребята?
      -- Тоже нормально. А как вы...там такое пекло? -- Гулбе кивнул в сторону гребня, на котором виднелись потные спины лежащих Шторма и Щербакова.
      -- Ничего, скоро солнце пойдет на убыль, а там, смотришь, ночь, -- он взглянул на Гулбе и увидел выбившийся из подвернутой маски потный ершик волос. На шее парня пульсировала набрякшая сонная артерия. -- Однако мне надо сменить командира... -- Путин поднялся и, согнувшись, сделал пробежку в сторону ущелья. Затем лег и пополз вперед.
      Шторм не сразу отправился в "санаторий", как он сам окрестил смоковницу с ее спасительной тенью. Он зачарованно смотрел на марево, парящее над противоположной грядой, в глазах прыгали темные мушки, признак перенапряжения. Ему показалось, что на другой стороне ущелья, в темно-зеленых зарослях кустарника, что-то сверкнуло, как если бы блик исходил от окуляра бинокля. Было ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Однако завел речь о другом.
      -- Мы с конюхом сваляли дурака, -- сказал Шторм. -- Или надо было его вообще не брать, а если взяли...нельзя оставлять такого свидетеля...
      -- Вы боитесь что его спохватятся?
      -- Могут спохватиться, а нам лишнего шума не надо.
      -- Но у них, наверное, тоже бывают дезертиры...
      Шторм, развернувшись на локтях, отполз от кромки ущелья. Поднялся и пошел к смоковнице. Его кривоватые ноги довольно уверенно попирали сухую каменистую почву, оставляя позади столбики пыли.
      И уже сидя под деревом и, обмахиваясь сорванной с головы шапочкой, он подумал о донесении, в котором говорилось о прибытии людей из "Дельты" в Грузию. И ощущение, которое он только что испытывал, глядя на другую сторону ущелья, приобрело вполне реальные очертания: а чем черт не шутит, вполне ведь возможно, что американские коллеги уже здесь и они сильно могут нам осложнить операцию. И вспомнил имя, уже ставшее хрестоматийным, Чарльза Беквита, который с помощь вот такого объявления набирал команду: "Требуются добровольцы в "Дельту". Гарантируется медаль, гроб или то и другое". Эту быль Шторму не раз приходилось напоминать новичкам и сейчас, думая о возможной встрече с "Дельтой", он мысленно послал привет ее первому командиру. Ставшему живой легендой у спецназа.
      34. Бочаров ручей. 11 августа.
      Помощник президента Тишков не успевал отвечать на телефонные звонки. Губернаторы как будто сговорились: каждый звонивший рассчитывал на эксклюзивное к себе отношение и, пользуясь своим пребыванием в черноморских правительственных резиденциях, пытались добиться аудиенции у Путина. Тишков, в соответствии с согласованной с президентом версией, всем говорил, что президент в настоящий момент занят и в ближайшие часы не освободится. Если хотите, спрашивал Тишков, соединю с главой администрации президента Волошиным.
      Из окна резиденции было хорошо видно, как на газоне продолжают дежурить журналисты. Тишков зашел к пресс-секретарю, с которым Путин работал еще в Питере, и попросил того поговорить с журналистами и, при возможности, обеспечить их минеральной водой и бутербродами. Потом помощник вышел из своего кабинета и направился к Волошину. Тот сидел за письменным столом и что-то писал толстой с золотым пером авторучкой. В широко открытое окно залетал тепляк, обегал светлые стены кабинета и нервно поигрывал уголками бумаги, лежащей на столе.
      -- Саша, -- обратился он к главе администрации, -- неплохо было бы Паше Фоменко немного порисоваться перед телевизионщиками, а то они там сгорают от нетерпения. Да и жара сегодня, в тени 33 по Цельсию...
      -- Позвоните, Лев Евгеньевич, ему сами, он, кажется, на корте играет с Геной Лобачевым в теннис...
      Лобачев -- один из охранников, также питерец, а когда-то служил в спецподразделении "Вымпел".
      -- Только пусть Фоменко не вступает с журналистами в дискуссии, -добавил Волошин, когда Тишков уже был в дверях.
      -- Паша сам знает, что это не его компетенция, хотя он иногда закатывает такие речи, что можно подумать будто учился ораторскому искусству у самого Собчака.
      Волошин оторвался от бумаг и мгновение его взгляд сосредотачивался на Тишкове. Спросил:
      -- Лев Евгеньевич, вы, конечно, знаете, куда отправился Владимир Владимирович. Как вы этот его шаг расцениваете?
      Волошин намного моложе Тишкова и потому обращается к нему на "вы". Но по должности он старше и вправе задавать любые вопросы. Впрочем, у них сложились довольно дружеские отношения и они могли обходиться без лишней дипломатии.
      -- Если честно, я его поступок в душе одобряю...Ну, может, не одобряю, а понимаю...Как мужчина мужчину. Хотя сам я на такие подвиги, увы, не способен... да и возраст уже не тот.
      -- И я его понимаю. На него свалилась огромная ответственность и особенно в связи с делами в Чечне. Будем надеяться, что все закончится благополучно, и нам остается только держать за него кулаки и блокировать на сей счет любую информацию...
      -- Разумеется, если это выйдет за эти пределы, -- Тишков окинул взглядом пространство, -- пиши пропал, писаки и телевизионщики растерзают нас...Я представляю, что они напридумают...
      -- Хорошо, Лев Евгеньевич, идите, мне тут осталось совсем немного работы...Сочиняю Указ президента о передаче особых полномочий ФСБ в борьбе с терроризмом на Северном Кавказе.
      -- Это нужно было сделать еще вчера, а то получалось у семи нянек дитя без глаза.
      -- Да нет, не все так однозначно. Просто закончился войсковой этап, теперь нужны спецоперации, а значит, нужен и единый центр по их проведению...
      Тишков прошел в свой кабинет и оттуда позвонил на корт. Когда трубку взял Фоменко, он ему сказал:
      -- Паша, зрители ждут твоего выхода. Пожалуйста, только без экспромтов. В президентском шкафчике возьми его одежду, переоденься и направляйся сюда. Да... не ходи один, пусть тебя сопровождает Лобачев.
      Тишков подошел к столу и открыл бутылку боржоми. Из окна ему хорошо была видна дорожка, ведущая от кортов, и пологой дугой огибающая газон.
      Фоменко он увидел издалека. На нем были светлые хлопчатобумажные брюки и кремового цвета сорочка с короткими отложными рукавами. Когда Паша с сопровождающим его Лобачевым приблизился, Тишков разглядел обувь, которая была на Фоменко -- китайские туфли с плетеными союзками. Словом, он один к одному был облачен в одежды, в которых был Путин в день своего отбытия. И только одна деталь новая -- клетчатая с короткими обвислыми полями панама. Однако она не закрывала лицо, которое было серьезно и в меру загорелое...В руке Паша держал ракетку...
      ...Когда фигура Фоменко-Путина появилась в поле зрения журналистов, они скопом подхватились и устремились в сторону дорожки. На сей раз ничто не помешало Октавиану Рубцову из НТВ проявить недюжинную прыть и раньше всех оказаться у "объекта". Однако от резко взятого старта в груди у него все зашлось, и он едва выдавил из себя вопрос: "Господин президент, кто ваш партнер? С каким счетом закончилась игра?" Подошедшего корреспондента CNN Марка Сандлера интересовало другое и он, настырно тянул микрофон к Фоменко: "Господин Путин, говорят при покушении на вас погиб один из ваших телохранителей...Как это случилось?"
      Лобачев сильной рукой отодвинул наиболее ретивых и довольно добродушно бросил:
      -- Господа, президент устал. Все вопросы потом, через день состоится пресс-конференция...извините, нам пора.
      Но Фоменко, который уже вошел в роль, не хотелось хотя бы без одной реплики уходить и он, на мгновение задержавшись, бросил:
      -- Мне бы, орлы, ваши заботы. Все нормально, мой телохранитель жив и здоров, мы только что с ним играли в теннис и он меня обыграл со счетом два три...
      Наблюдавший за Путиным-Фоменко Октавиан Рубцов, обратил внимание на одну мелкую деталь, которая почему-то всегда бросалась ему в глаза: на противокозелке левого уха президента темнело едва заметное родимое пятнышко. А тут, как Рубцов ни вглядывался, и намека на родинку не было. И две характерных продольных морщинки у губ тоже не было...Возможно, жара, возможно, расстояние не позволили ему как следует рассмотреть...
      Позже, в фургончике, который с оборудованием стоял за воротами резиденции, они с оператором и режиссером просмотрели пленку и сравнили ее с другими кадрами. Разница была налицо.
      -- Нам морочат голову, -- пыхтя, сказал измотанный жарой тучный режиссер.
      -- Он такой же Путин, как я Клинтон, -- чему-то радуясь, констатировал Рубцов. От удовольствия он потер руки -- как же, сенсация дня -- у президента России есть двойники, которые, возможно, правят страной. -- Что будем делать? -- спросил он у режиссера. -- Перегоним информацию в Москву или...
      Режиссер старый опытный телевизионщик с сомнением покачал головой:
      -- Боюсь, нам никто не поверит и могут лишить аккредитации.
      -- Но не мы так это сделает кто-нибудь другой, -- у Рубцова глаза горели азартом. Однако и он дорожил аккредитацией и не спешил покидать обетованные черноморские берега в такую пору года. -- Но если даже это двойник, то двойник классный...и голос Путинский и улыбка...
      -- Я бы не был столь категоричен, -- вдруг возник оператор. -- Это не самая близкая экспозиция, с которой мне пришлось снимать да и кассета не первосортная, десятый раз пишу.
      -- Да перестань, Гена, -- едва не взмолился Рубцов, -- это только слепому неясно.
      -- Забудем об этом до пресс-конференции, -- сказал режиссер и все поняли, тема исчерпана и пора на обед...
      В Сочи стояло пекло, запахи расплавленного асфальта, выхлопных газов и тропических ароматов сливались в один неповторимый букет, свойственный большинству южных городов...
      35. Гнилая яма, 11 августа.
      Горы непредсказуемы. Из каких-то невидимых щелей, каменных пор и клеток земли вдруг потянулись тонкие струйки белесого тумана. На глазах ущелье стало наполняться клубящимися образованьями, потянуло потаенной сыростью, которая с каждой минутой натягивалась ледяным холодом.
      -- Вот это номер, чтобы никто не помер, -- стараясь оставаться спокойным, проговорил Щербаков.
      Шторм глядел вдаль, где вместо озорного светлого облачка замаячила грандиозная туча. И ветер, который вдруг всколыхнул все растущее, стал настолько задиристым, что пришлось прикрывать глаза от песка, который он принес с собой с противоположной гряды.
      -- Ну, братцы, я такого блаженства давно не испытывал, -- промолвил Шторм, отстегивая на вороте пуговицу.
      И Путин после изнывающей жары тоже ощущал небесную благодать, его тело испытывало облегчение, словно его сняли с раскаленной сковородки и перенесли в прохладную ванну. А тут еще обе гряды ущелья соединила непередаваемой красоты радуга.
      Однако человек никогда не насыщается до конца ниспосланной благодатью, не успевает, ибо природа все делает, чтобы он не закоснел в безмятежном телесном восторге. Она каждый миг преподает ему свои суровые уроки. Чтобы не зазнавался и не мыслил себя выше нее, матери-природы...
      Когда, наконец, хлынул ливень, Щербаков со Штормом перевернулись на спину, подставляя ошпаренные солнцем лица под его освежающие метелки.
      -- Эх, мать твою, как просто сделать человека счастливым, -- говорил Шторм, ловя ртом и ладонями крупные, как виноградины, дождины...
      Но предаваясь детским радостям, этот пожилой полковник, думал совсем о другом. Он напряженно восстанавливал в памяти лицо одного из тех "рабов", которые недавно трудились внизу, устилая дно ущелья каменными плитами. Это был молоденький паренек с пшеничными усиками, загорелый, и наголо обстриженный. Босой, в клетчатой рубашке... "Где я его мог видеть? -спрашивал себя Шторм. -- В каком-нибудь московском магазине, на улице или...Да нет же, черт меня подери, память стала сдавать, я же его сам натаскивал месяца два назад...Это же агент Платонова, только тогда он был при волосах и без усов. Ну да, Валера Мирченко, агентурная кличка Сайгак. Легконогий, весь словно свит из множества стальных жил, как те тросы в навесных мостах...Я его и готовил для работы в горах Северного Кавказа, в зеленке и вот он -- тут, на тебе, рукой подать... Нужно как-то ему дать знать, что мы здесь, рядом, и знаем о нем. Только бы еще раз их вывели на работу..."
      И небеса, как будто услышал просьбу атеиста Шторма, ибо внизу послышалось стальное клацанье, голоса -- это выгоняли на работу рабов. Их было человек двадцать, разношерстная публика, молодые, очень молодые, средних лет и очень пожилые люди снова взялись за ломы и лопаты, впряглись в одноколесные тачки.
      Шторм взглянул на часы: до вероятного прибытия Эмира оставалось несколько часов и, видимо, принимающая сторона спешила.
      Сайгака он увидел среди второй группы, которая вышла из округлого проема под охраной трех моджахедов. Мирченко был в башмаках без шнурков, в той же клетчатой рубашке..
      -- Владимир Владимирович, -- Шторм тихо позвал Путина, -- обратите внимание вон на того паренька... с бритой головой и в клетчатой рубашке.
      Президент через бинокль быстро отыскал искомую фигуру. Сказал: "Молоденький парнишка, больше семнадцати не дашь..."
      -- Ему двадцать шесть было три месяца назад...Этот парень наш, агент Платонова, я его сам готовил...
      Путин еще раз приставил окуляры к глазам.
      -- Значит, это тот самый Сайгак, благодаря которому мы вышли на этот пейзаж? -- Путин подбородком указал на ущелье.
      -- Тот самый. Я его учил подражать пению зорянки и это у него великолепно получалось, -- и Шторм, положив рядом с автоматом бинокль, сложил ладони трубочкой и поднес их к губам. И на удивление Путина с Щербаковым послышалось ласковое, зазывное пение птахи тиу-тиу-тии, тиу-тиу-тии...
      Шторм, продолжая держать ладони у рта, замолк и сам превратился вслух. Вернее, в глаза.
      -- Если сейчас парень поднесет к лицу ладонь и утрется ею, значит, он услышал и понял, что мы здесь...
      Путин, зная кодировку жестов при наружной слежке, тем не менее был сильно удивлен, когда парнишка действительно неброским и вполне естественным движением, поднял руку и вытирающим жестом провел ею ото лба до самого подбородка. И как будто дважды качнул головой...
      -- Он наш, -- сказал Шторм, -- значит, не зря мы с ним осваивали "тарзанью горку" и рвали жилы на "тропе"...
      Сзади подполз Гулбе. Он был мокрый до нитки, хотя ливень уже прекратился.
      -- Товарищ полковник, -- обратился он к Шторму, -- ребята замерзают, может наступить переохлаждение. Вы сами видите, что творится в природе....
      Шторм, конечно, знал, что такое на операции переохлаждение. Это падение кровяного давления, вялость, сонливость, а порой судороги и отказ сердечной деятельности. Он оценивающе посмотрел на небо и увидел там обнадеживающие признаки нового потепления. Туча, которая опрокинула на людей миллионы ведер влаги, тяжело отодвигалась на север и уже по краям озолотилась сияющей каемкой.
      -- Скоро солнце опять будет припекать задницу, поэтому со спиртным поосторожней, -- Шторм продолжал смотреть вниз. -- По пятьдесят граммов, не больше...
      -- Есть, -- Гулбе отполз и сделать это ему пришлось по земле, превратившейся в желтый клей.
      Через минут пятнадцать небо действительно очистилось, радуга исчезла и солнце, как ни в чем не бывало, снова охватило знойным сиянием ущелье и тех, кто подобно муравьям, в нем трудился и тех, кто в бездействии выжидал своего момента на его гребне...
      Справа, со стороны блокпоста послышались крики и неразборчивая речь. Кто были наверху, увидели бегущих по ущелью вооруженных людей. Двое остались у входа, а один вошел в прямоугольный проем. Через минуту этот человек возвратился вместе с Барсом. Тот стал смотреть в ту сторону, куда указывал рукой боевик: возле блокпоста показались люди, которые несли человека.
      Шторм шарахнул кулаком о землю.
      -- Это конюх! У нас, кажется, возникают проблемы...
      -- А почему его несут? -- спросил Щербаков.
      И Путину это показалось странным.
      -- А черт его знает, может, от холода околел, -- Шторм приник к биноклю.
      -- Нет, это не конюх, -- решительно сказал Щербаков. -- У этого борода, а у конюха только усы...
      Человека поднесли к противоположной стене и уложили в кустах можжевельника.
      Но они так никогда и не узнают об истинной судьбе человека, которого связанным они оставили над ущельем.
      Путин молчал. Он, не отрываясь, смотрел на парня со стриженой головой, который ломом выравнивал только что уложенную плиту. При движении под рубашкой угадывалось натренированное тело. Рядом с ним работал дядька со славянской внешностью, одетый в синюю рабочую спецовку с протертыми штанинами. На лице мужика полная отрешенность, возможно, его занесло сюда давно и, конечно же, не по своей воле...
      После дождя, земля под воздействием солнечных лучей, тоже начала отпотевать. Из углублений и из всех пазух самого ущелья стали подниматься млечные пары и то место, где находились федералы, тоже стало испаряться, создавая парниковый эффект.
      Шторм поменял бинокль на автомат и сказал товарищам, что нужно проверить посты. В общем-то это была правда, но вместе с тем ему приспичило по маленькому -- иногда напоминала о прожитых годах мужская железа.
      Охранение было выставлено грамотно, в два полукольца. Метрах в пятидесяти от ущелья, на расстоянии окрика, залегли в кустарнике Воропаев с Изербековым, ближе к ущелью -- Калинка с Бардиным, на сходах в ущелье, на их противоположных концах, -- Шторм-младший и Айвар Гулбе.
      Чтобы не нарваться на пулю, Шторм стал издавать условный сигнал -- крик сойки. Однако не сразу услышал отклик, видимо, его люди ждали подтверждения. Он еще раз прострекотал и в ответ услышал посвист щегла. "Ребята замаскировались, как учили", -- удовлетворенно отметил про себя полковник и замер на месте. Прислушался. Совсем рядом снова раздались позывные щегла. Шевельнулась веточка букового кустарника -- это Воропаев подавал ему знак.
      Там, где он залег, было почти сухо: шатер из кустов надежно укрыл землю, покрытую толстым слоем слежавшихся листьев. Когда приткнулся рядом с Олегом, спросил: "Все спокойно?" "Пока да, если не считать ужа, видно, я его место занял..." "Лишь бы не гремучая, а с ужом можно поладить..." -- Но Шторму надо было выяснить другое и он мысленно складывал фразу. Помолчали. "Зверски курить хочется, -- сказал Воропаев, -- вот жую листья брусничника, но не спасет..." Шторм, наконец, сообразовался со своими мыслями.
      -- Алик, ты говорил, что однажды был в берлоге у боевиков. Мне бы хотелось знать месторасположение, то есть внутреннюю планировку, и, может, вспомнишь, кого тот филин в каракулевой папахе тебе напоминал, -- Шторму такие разговоры давались с трудом. Не хотел напоминать Воропаеву о его мытарствах и предательстве...
      -- Я не знаю, где я был, меня туда привезли с завязанными глазами. Но запахи, помню, были такие же, как здесь...А тот, в папахе, похож на какого-то полевого командира, которого я однажды видел по телевизору. Вместе с Тайпаном и Радуевым...
      -- Радуев в тюрьме, но на свободе его подельники... Что ты еще помнишь?
      -- Скалу, отвесную белую, словно оштукатуренную, где инсценировали мой расстрел. Возможно, это была та стена, по которой мы сюда взбирались. Орешник помню, точно такой же, какой мы вчера ночью проходили...Днем я, конечно, мог бы лучше сориентироваться...
      -- А помещение, где ты был...Какое оно?
      -- Да обыкновенная пещера с входом, закрытым попоной. Свечи, керосиновые фонари... Я не думаю, что я был здесь, в этом ущелье.
      -- Почему ты так думаешь?
      -- Размах не тот. Тут чувствуется капитальная обустроенность, одни двери, ведущие под скалу, чего стоят...А там, куда меня водили, вход закрывала обыкновенная попона...
      -- Да, двери тут, поди, бронированные, словно на ракетных подземных установках. Хорошо, Алик, не скучай, скоро вечер и, возможно, скоро придется как следует размяться, -- Шторм поднялся и подхватил с земли свой автомат.
      -- Поскорей бы начать, а то чувствуешь себя грибником...
      36. Ущелье. После захода солнца.
      Солнце на юге рано ложится спать и рано встает. Где-то к восьми вечера что-то в воздухе изменилось, небо потяжелело синевой, горизонты отдалились. Полоса, которую строили люди, выведенные из подземелья, к шести была готова. Она протянулась от северного подхода к ущелью до почти трети южного створа. Но никак не меньше ста-ста двадцати метров. Причем построенная при весьма ограниченных инженерных возможностях она представляла собой ровную, как взлетная полоса, дорожку.
      Охранники окриками, а кого и с помощью прикладов, загнали рабов под скалу и выставили дополнительную охрану.
      Ближе к восьми, когда солнце всерьез вознамерилось скатиться за горы, из правых, прямоугольных, дверей вышел Барс в сопровождении нескольких вооруженных в камуфляже людей. Сам он тоже был в камуфляжном обмундировании, причем, как показалось Шторму, в совершенно новеньком, с залежалыми складками на рукавах и на коленях. На ногах -- кожаные ботинки, с толстой рифленой подошвой и поперечным ремнем по подъему. На голове -- бессменный черный берет а ля Че Гевара.
      -- Нафраерился парень, -- сказал с усмешкой Шторм, -- видно, приготовился встречать высокого гостя... А вот и его соратник колченогий...
      Из округлого проема выкатилась коляска с Тайпаном. Он тоже был по парадному приодет и даже с какими-то знаками отличия на груди. И тоже со своей охраной, вооруженной автоматами и кинжалами, висящими у пояса. Вышло еще несколько человек, которых раньше разведчики не видели -- это были люди в гражданском, возможно, муллы, какие-нибудь шишки подскального правительства. Разговаривали, кто-то из них направился к бойцам, находящимся возле миномета, двое, в чалмах, подошли к проложенному настилу и ногами опробовали его опористось. Крайняя плита была зацементирована впритык к выступающему из земли плоскому камню и потому была непоколебима...Покачав головами, люди вернулись к коляске с Тайпаном, а на смену им подошел Барс и, взойдя на настил, протопал по нему метров двадцать. Подпрыгнул на месте, плиты не дрогнули. Подняв здоровую руку, ковырнул большим пальцем воздух -мол, все о"кэй, надежно и красиво. И Барс довольно осклабился в густую бороду.
      -- Я думаю надо собирать ребят, -- сказал Шторм и Путин кивнул головой.
      Достав из одного из многочисленных карманов небольшой приборчик, Шторм положил его перед собой. Это низкочастотник, использующийся обычно при наружных наблюдениях, когда нужно бесшумно и на расстоянии кому-то передать первичный сигнал. И те, кому посылается сигнал, имеют миниатюрный приемник-вибратор, который не шумит и не свистит, а лишь трепетно дает о себе знать специальными пластинами-фибрами -- "зуммерит". Шторм положил палец на кнопку приборчика.
      -- Ну что, трубим пионерский сбор?
      -- Я думаю, пора, -- согласно кивнул Путин. -- Судя по парадному прикиду, скоро появится тот, кого мы с таким нетерпением ждем.
      -- Все же, кого-то надо бы оставить на посту, -- высказал предложение Щербаков. -- Мало ли кому из них, -- кивок в сторону ущелья, -- вздумается подняться сюда, проверить подходы...
      -- Если бы они этого опасались, давно бы выслали своих людишек, но в принципе вы правы...Все обговорим здесь, -- и Шторм нажал на кнопку.
      Когда все собрались, пятиминутку устроили под шелковицей. Путин отметил внутреннюю собранность группы, хотя на некоторых лицах лежала серая бледность -- признак волнения и ожидания боя. Да, наверное, и его лицо не демонстрировало восторг и тоже было утомлено бессонницей, зноем и ожиданием. И только на лице Шторма лежала все та же печать суровости и собранности: брови одна к другой, и две тяжелые складки, обводящие рот...
      -- Значит, ставлю задачу, -- сказал Шторм, -- она проста, как грецкий орех...Когда мы убедимся, что Эмир прибыл и увидим собственными глазами, как его тепло и радушно встречают...Так вот, в этот самый момент мы начинаем салютовать в их честь, -- Шторм оглядел бойцов, думая на ком остановить взгляд. И остановил на сыне Викторе. -- Капитан Шторм вместе с капитаном Гулбе вот с того места, где мы только что находились, а это самая оптимальная позиция...Словом, из противотанковых гранатометов делаете два точных выстрела по высопоставленным лицам...Во избежания накладок, вас подстрахует Калинка, он будет тут же рядом и, если у кого-то из вас откажет гранатомет, он компенсирует...-- Шторм еще раз прочертил взглядом лица своих товарищей по оружию. Взгляд замер на президенте. -- Теперь, что касается воздушного аппарата, на котором, видимо, прилетит Эмир....Я думаю, с этой задачей справится Путин...Самолет ли, вертолет...все равно надо уничтожить, чтобы не было у них соблазна, в случае чего, уносить ноги...
      -- А что делать с теми, кто охраняет ущелье? -- в голосе Изербекова сквозило нетерпение.
      -- А я как раз к этому подъезжаю. Одновременно с открытиям огня по важным персонам...и это мы будем считать приведением в исполнение народного приговора... все остальные, то есть Бардин, Щербаков, Воропаев из подствольников крушат живую силу противника. -- Взгляд на Воропаева. -Тебе, Алик, персональное задание -- уничтожить чеченский стационарный гранатомет с минометом. Но сначала мы должны разобраться с блокпостами... Есть вопросы?
      -- Что делать с маяками? -- спросил Калинка.
      -- А это будет зависеть от того, как пройдет первый акт представления.
      -- Ясно.
      -- Можно еще вопрос? -- руку поднял Гулбе.
      -- Валяй, Айвар...
      -- Меня интересует отход. От этого будет зависеть...
      Шторм взглянул на небо, начинающее покрываться аквамарином.
      -- Вопрос своевременный, но ответ на него нам даст сама жизнь. Повторяю, многое прояснится после начала...Если больше нет вопросов, давайте быстренько перетащим на позицию оружие и боезапас...-- И Шторм первым подхватил подсумок с гранатами и прислоненный к стволу дерева пулемет.
      -- А как насчет постов? -- тихо спросил Путин.
      Шторм, уже сделавший пару шагов в сторону ущелья, остановился и в пол-оборота бросил:
      -- До прибытия гостя, в охране остаются Воропаев с Изербековым. Услышите движок, дуйте сюда, на позицию...
      ... У Щербакова снова заныл зуб. Сухой травинкой он попытался выковырять из него боль, но только еще больше потревожил болячку.
      Путин, лежа под невысоким кустом вереска, думал о своем. В частности, о том -- случайно или преднамеренно Шторм дал ему такое задание, не связанное с непосредственным убийством людей. "Щадит, хитрец, мое президентское положение?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27