Пригнувшись, чтобы его не заметили из окон дома и не приняли за чужого, близнец скользнул за угол. Буханец вышел из кустов и направился навстречу незнакомцу. Однако тот, увидев Буханца, никак не отреагировал, лишь едва заметно шевельнул рукой, находящейся в кармане куртки.
      -- Друг, не подскажешь, где здесь дорога на вокзал? -- спросил Буханец парня, стискивая в кармане рукоятку "глока"...
      -- Я не местный, -- человек повернулся лицом к Буханцу, карман его куртки взбугрился. На Буханца явно уставился невидимый ствол пистолета. И, возможно, прозвучал бы выстрел, если бы не молниеносный выход на сцену близнеца. Тот словно дрессировщик с лассо, накинул на шею носатому петлю нунчаков и сделал "ножницы". Концами текстолитовых палочек он мгновенно передавил сонные артерии и человек с хрипом начал терять остойчивость. Не снимая петли, и, держась за нунчаки, близнец отволок тело в кусты росшего в изобилии девясила. Когда близнец снова появился на дорожке, Буханец заметил, как напарник отдыхивается. В повисшей вдоль бедра руке был зажат трофейный "стечкин".
      Они взошли на крыльцо и Буханец дробно, рукояткой пистолета, постучал в дверь. Через мгновение-другое она широко распахнулась и в ее створе появился Бронислав. Он был бледен и дышал так, словно только что сошел с беговой дорожки. Справа, в конце коридора, скованный наручниками, лежал тот, кто сопровождал Коркина. Буханец, оценив ситуацию, спросил Бронислава:
      -- Пришлось с бугайком повозиться?
      -- Немного...Тут такая грязища... Когда я с ним схватился, поскользнулся и чуть не пропустил удар ногой в солнечное сплетение...
      -- Где Воробьев? -- спросил Буханец.
      -- Я здесь! -- откуда-то сверху послышался сдержанный голос Воробьева.
      На лестнице, ведущей на второй этаж, появился сверхбледный Коркин. Одной рукой он держался за перила, другой сжимал целлофановый пакет с изображением легендарного "Титаника". Шедший за ним Воробьев подтолкнул финансиста и когда тот спустился вниз, кинул его в кресло. Коркина бил озноб и весь его облик выражал крайнюю степень подавленности.
      Воробьев подошел к нему, взял из рук пакет и высыпал его содержимое на пол. На грязный, некогда пушистый ковер упали толстые пачки долларов в сотенных купюрах.
      -- Все это добро хранилось в тайнике, под тахтой, -- сказал Воробьев. -- Здесь допросим или отвезем в лес? Кто эти люди, которые тебя привезли сюда? -- спросил он финансиста.
      Коркину на секунду захотелось быть героем, но ему и этого ничтожного шанса не дали. Воробьев ударил его под дых, затем схватив за горло, начал душить. Коркин поднял пухлые руки, затряс ими, пытаясь защититься, но кулак Воробьева пробил эту хилую защиту и почти нокаутировал хозяина дома.
      -- Не надо, я все скажу, -- просипел Коркин.-- Это люди Расколова, они выследили меня...
      Первым шум автомобиля услышал человек, которого они бросили в наручниках в коридоре. Он с трудом поднялся, крадучись подошел к окну и без разбега нырнул в него. Зазвенело разбитой стекло и в помещение потек прохладный ветерок.
      -- Это вернулись они, -- затрясся Коркин, -- нас здесь прикончат.
      Воробьев выбежал из комнаты и сквозь грязную тюлевую занавеску увидел, как из машины выскочили трое мордоворотов, сходу обнародывая разного калибра стволы. Один из них, в светлых кроссовках, и в кожаной кепочке, крикнул тому, который выбросился из окна: "Андрюха, пока отдыхай, мы сейчас из них сделаем мясной салат..."
      Коркин заерзал в кресле, он был на грани безумия.
      -- Стихни, бухгалтер, и не вздумай открывать рот! -- Буханец поднес к лицу Коркина пистолет и вдавил ствол ему в щеку.
      -- Пока их трое, но, судя по повадкам, им очень нравится стрелять по живым мишеням, -- сказал Буханец.
      Парень в светлых кроссовках вбежал на крыльцо и сильно даванул на дверь плечом. Двое других начали поднимать с земли выпавшего из окна и, видимо, он им что-то сказал, ибо один из бандитов крикнул тому, кто был на крыльце:
      -- Макс, Андрюха говорит, в доме засели шестерки Арефьева...Слетай к машине и возьми под сиденьем гранаты, попробуем эту шушваль оттуда выкурить...
      Тот, кого назвали Максом, словно ужаленный, отскочил от двери и побежал в сторону калитки, за которой отливал металликом бок "ровера". И, возможно, ему удалось бы преодолеть с десяток метров, если бы его спина, на уровне восьмого позвонка, не оказалась в прицеле пистолета Буханца. Глушитель умалил звук выстрела, раздался ничего не значащий щелчок, однако парень, словно подсеченный на киносъемке конь, как бы споткнулся и плашмя упал на дорожку.
      -- Еще один сукин сын отбегался, -- Буханец взглянул на стоящего рядом Бронислава и подмигнул ему.
      Парень явно был захвачен происходящим, от волнения даже взмок. Пот катился по его смуглой щеке, но он его как будто не замечал.
      На улице кто-то заполошно, злобно крикнул: "Убили гады Макса!", после чего началась беспорядочная стрельба. Из "ровера", с автоматом в руках, выскочил почти еще подросток и перебежками, словно играя в войну, стал приближаться к дому. И принялся остервенело стрелять короткими очередями, при этом так же неестественно перекатываясь с места на место.
      -- Давайте, хлопцы, забирайте бухгалтера и рвите к машине, -- приказал близнецам Воробьев и увлек всех в другую комнату, куда пули не долетали и где в углу, накрывшись подушкой, сидел финансист. Его била мелкая дрожь, страх парализовал волю. Воробьев подошел к нему и сорвал подушку. Это было неузнаваемое лицо -- оказывается, страх искуснее любого хирурга делает пластические операции.
      -- Подъем, Гриша, и не вздумай корчить из себя инсультника, -- Воробьев встряхнул Коркина.
      Буханец, подхватив тяжелое кресло, и несколько раз ударил им по решетке... Когда она вместе с оконной рамой со звоном вылетела наружу, в комнату потянулись ароматы, доживающего свои последние дни сада. Близнецы потащили Коркина к окну. Буханец положил подушку на усыпанный мелкими стеклами подоконник.
      -- Броня, давай этого Иуду сюда! А ты, Димка, сигай вниз, примешь эту вонючую тушу... И с ним бегом к машине...Мы вас прикроем, -- Воробьев механическим движением отщелкнул из пистолета обойму, убедился в наличии патронов и снова вставил ее на место...
      На противоположной стороне дома звякнуло стекло и выбежавший в коридор Воробьев увидел как один из нападавших пытается залезть в узкое окно. Подошедший Буханец тоже это видел и ждал, когда в проеме покажется лицо, но его опередил Воробьев. Он рукояткой пистолета ударил по пальцам человека и тот, вскрикнув, сорвался вниз.
      Автомат молчал, возможно, у стрелявшего молокососа кончились патроны и он так же, перебежками, и перекатами направлялся обратно к "роверу", чтобы заменить магазин...
      Воробьев с Буханцом не стали ждать и вернулись в комнату. Она была пуста, возле кресла одиноко лежал целлофановый пакет с деньгами. Воробьев, бросив в пакет коробку с драгоценностями, подхватил его и направился к окну. Одним махом они оказались на земле, нырнули в кусты девясила, окропленного слезами осени.
      Они побежали, по лицу били жесткие ветки, лапки крыжовника цепко хватали за одежду, но это уже были вполне преодолимые помехи. Всем существом они ощущали освобождение от пережитого страха, который не умаляется ни богатым опытом былых сражений, ни железной стойкостью...
      Они уже были за пределами сада, вступили на хлюпающую пожню, когда позади снова зазвучали короткие автоматные очереди. У Буханца после перенесенного недавно ранения утяжелилось дыхание и он на мгновение задержал бег.
      -- Уже близко, вон наша машина, -- подбодрил его Воробьев. -- Не знаю как тебе, а мне близнецы понравились. Не кровожадные и вместе с тем реально оценивают ситуацию.
      -- Что ты хочешь -- современная молодежь, прагматики... Я сейчас за одну затяжку отдал бы получку и два выходных, -- Буханец расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ему казалось, что она мешает дышать полной грудью...
      Глава одиннадцатая
      В машине Коркина начало рвать и расслабило до такой степени, что он обмочился. Просил остановить машину, однако, его просьбу проигнорировали. Его привезли в офис и под равнодушными взглядами охраны доставили на шестой этаж, в его кабинет. Своими ключами финансист открыл сейф. Нутро его напоминало жилье Коркина, откуда они только что приехали: бумаги и деньги лежали вперемешку с разным канцелярским и другим хламом, начиная от коробок со скрепками и кончая женскими трусиками. И в этом чудовищном беспорядке, смятые, словно использованная туалетная бумага, ютились государственные краткосрочные облигации на более чем 600 тысяч долларов. Однако эксклюзивной находкой оказалась копия расписки, которую он дал на имя Расколова. Речь шла о получении Коркиным 20 тысяч долларов. Деньги лежали в коробке из-под гаванских сигар.
      В барахле они также обнаружили новый "браунинг", стопку порнографических открыток, сувенир-сюрприз в виде пениса-зажигалки...
      -- Зачем тебе столько этой гадости? -- Буханец бросил на стол целлофановый кулек, полный фигурных презервативов.
      Коркин сидел тут же, угрюмо молчал, время от времени вытирая слезящиеся глаза. Его мокрые губы что-то непроизвольно нашептывали.
      -- Вставай, бухгалтер, поедем к шефу, -- Воробьев все содержимое сейфа смахнул в сумку и передал Зиничу. И тут же позвонил Арефьеву.
      В Опалиху приехали поздно вечером. В доме витали кухонные ароматы -Злата что-то изобретала из овощей, грибов и осетровой вырезки. Глаза у нее еще больше погрустнели, но держалась она довольно стойко и даже улыбнулась, когда они вошли в гостиную. Коркин, под охраной Зинича, остался ожидать своей участи в холле.
      Когда Арефьев увидел своего финансиста, первым порывом было взять из ящика пистолета и всадить всю обойму в это медузообразное тело. Однако он осознавал и другое: какое-то объяснение между ними все же должно произойти, хотя прекрасно понимал -- что бы этот человек ни сказал, чем бы ни объяснил свое поведение, утешения ни для кого не будет. И не будет оправдания.
      Коркина посадили на пуфик, напротив кресла Арефьева, и так обрисовалась, так сложилась мизансцена, как будто это племя алеутов собралось решать судьбу своего провинившегося соплеменника. Осталось только снять с него меховые шкуры и посадить на льдину, которую оттолкнут и она поплывет в промозглые дали.
      Допрос Коркина фиксировал на видеокамеру Воробьев.
      И снова Коркиным овладела маета, несдерживаемая дрожь и он, чтобы унять ее, зажал руки между толстых ляжек.
      Арефьев ждал. Смотрел на своего раздавленного страхом финансиста, молчал и слушал доклад Голощекова. Когда тот кончил говорить, слово взял Воробьев и принялся демонстрировать неопровержимые улики в виде "левых" облигаций, расписки, на выдачу кому-то огромных сумм денег, не подкрепленных никакими документами. Целлофановый пакет с деньгами и ювелирными изделиями, конфискованными на квартире у Коркина, лежал у ног Арефьева, деньги уже пересчитали -- без трехсот тысяч два миллиона долларов...
      -- Скажи, Гриша, на чем ты, сукин сын, попался? -- еще пару месяцев назад столь мягкий тон Арефьева вызвал бы у коллег большое удивление, но болезнь и операция многое изменили в его характере.
      И все то, что с таким трудом давалось Коркину, и что он заплетающимся языком начал выкладывать, напоминало явку с повинной. Правда, уже после того, как у следствия появились вещественные доказательства. Он говорил, плакал, замолкал на полуслове, утирался и опять со всхлипами начинал говорить. Перескакивал с предмета на предмет, то умягчал интонацию, то переходил на хриплый крик, по-прежнему сжимая кисти рук в мясистых ляжках...
      Однако то, что он поведал своим слушателям, не вызвало у них шока. По существу его уже списали и все, что он говорил, растворялось в пустоте. По его словам выходило, что люди Расколова его подловили на сделке с братом и потребовали пятьдесят процентов прибыли. Однако брат заартачился и тогда помощник Расколова Кривозуб отвез их на какую-то квартиру и устроил аттракцион аля Кио. Брата Коркина Леву натурально заколотили в гроб и натурально стали распиливать двуручной пилой. После такого кровь леденящего урока братья отдали не только пятьдесят процентов прибыли, но и обе фирмы. Так и пошло...
      Карие, с длинными ресницами, глаза Коркина на мгновение вспыхнули и тут же потухли.
      -- И потом ты сдал Диму с деньгами? -- тихо, почти шепотом, спросил Арефьев.
      Финансист, словно малое дитя, тер кулаком глаза, всхлипывал, но страх заставил его отвечать на вопрос хозяина.
      -- Так получилось...После того как Расколов отдал нам деньги для переправки в Швейцарию, ко мне домой приехал Кривозуб и поставил условие...Или я ему называю час и маршрут, по которому мы возим деньги, или...
      Голощеков подошел к Коркину и возникло ощущение, что он начнет его бить.
      -- Ты знал Вахитова?
      Коркин придурковато пожал плечами.
      -- Конечно, знал. А как же...
      -- Что значит -- "а как же"? Ты тоже пользовался этим каналом?
      -- Всего пару раз...
      -- На одной из твоих дискет записаны реквизиты трех швейцарских банков, -- Арефьев подошел к столу и взял в руки блокнот. -- Это "Швейцаришер банкферайн", "Креди Сюисс" и "Банкезельшафт"... В каком из них ты открыл счет?
      Коркин еще ниже склонил голову. Арефьев продолжал:
      -- Ты же слил туда почти все наши капиталы! Наверное, помнишь, как ты мне звонил с биржи и стонал, что наши бумаги падают в цене? Конечно, мразь, помнишь...Что ты мне тогда сказал? Что, дескать, делаешь все возможное...А я тебе, что сказал? -- Арефьев поморщился, словно хлебнул уксуса. -- Я сказал тебе, чтобы ты делал все невозможное...И ты в полной мере воспользовался моим недомоганием. Позже я просмотрел курсовую сводку, из которой следовало, что наши акции шли по максимуму. Ты врал и за это должен ответить...
      -- Но прежде пусть назовет номера банковских счетов и личные коды, -Голощеков побледнел, слова шефа поразили его.
      Жидкое тело Коркина, казалось, стало расползаться по сторонам, словно тесто извлеченное из квашни.
      -- Играешь, дешевка, в молчанку! -- Голощеков сжал кулаки и подошел вплотную к финансисту.
      -- Я не помню, я все забыл, -- Коркин сполз с пуфика и заелозил по ковру на коленях.
      -- Вспомнишь, когда будешь подыхать.
      -- Подождите! -- Арефьев поднял руку. -- Ты, Гриша, навел Полоза на Вахитова?
      Коркин еще ниже опустил голову.
      -- Нет, когда Полоз и Фура узнали, что деньги перевозит Вахитов, они по собственной инициативе захотели найти богатых людей. Вахитов о готовящемся нападении на нашу машину ничего не знал, -- Коркин спешил оправдаться, но все в его словах было запоздалым.
      -- А почему деньги, которые взяли из нашей машины, оказались у тебя дома? -- Воробьев почти вплотную поднес видеокамеру к лицу Коркина, снимал крупный план...
      Долго молчал финансист.
      -- Весьма интересный вопрос, -- сказал Арефьев. -- Отвечай, Гриша.
      -- Налет на нашу машину сделали Полоз с Фурой по заданию Расколова...После этого деньги мне должен был передать Фура, но, как потом выяснилось, его убили... А когда человек Полоза кинул в мою машину чемоданчик, я дал по газам...Расколов у нас с братом забрал больше...
      Воцарилось молчание. Видимо, такого поворота никто из присутствующих не ожидал.
      -- Значит, ты решил кинуть Раскола?.. А на что ты, собственно, Пузырь...по-моему, такая у тебя была кличка...рассчитывал?
      -- Мне было безразлично...Я хотел улететь, но мне помешали события со взрывом возле Госдумы... В городе было полно милиции и я надеялся на пару недель где-нибудь в тихом месте перекантоваться...
      -- Ты видел нас, когда мы с Шедовым выходили с территории расколовского особняка? -- спросил Голощеков.
      -- Да, видел...В тот день они меня выследили, у меня кончились сигареты и я пошел в киоск...
      -- А у тебя не было желания вернуть деньги на их место? -- как-то притаенно спросил Шедов.
      Коркин мотнул головой.
      -- Мочить гада! -- произнес Чугунов. -- Таким, как он, не место на нашей голубой планете.
      -- Тебе, Гриша, наверное, плохо у нас жилось? -- лицо Арефьева налилось болезненной желтизной. -- Ты, грязная утварь, по существу разорил наш бизнес. Из-за тебя погибли шестеро человек и, в том числе, Заполошный с Рюмкой. А как быть с клятвой на крови?
      -- Этот обломок человека должен умереть, -- сказал Воробьев.
      Арефьев поднялся и взял со стола "браунинг", изъятый из сейфа Коркина. Выщелкнул обойму, а из нее -- патроны. Один патрон вложил в патронник.
      -- Идемте отсюда, -- Арефьев поднялся и первым вышел из гостиной. Они спустились вниз и прошли к гаражу... Перед воротами Арефьев на раскрытой ладони протянул пистолет финансисту.
      -- Выше нас только Бог, а ты решил его власть взять себе. Бери, Гриша, ствол и реши свои проблемы, как мужчина, -- Арефьев сбросил "браунинг" с раскрытой ладони в просяще подставленные руки Коркина. -- Это твой последний шанс отмыться. Иди в гараж, а мы подождем, когда твоя душонка отлетит в царствие небесное.
      Бесформенная, огрузлая фигура финансиста, отливающая бледностью плешь, невидимый стотонный груз на его плечах могли бы разжалобить кого угодно, но во дворе арефьевской усадьбы таковых не оказалось... Коркин, шатаясь, вошел в гараж и Воробьев прикрыл за ним дверь.
      -- Этого он никогда не сделает, -- сказал Голощеков. -- Слишком тонка кишка.
      -- Зато прекрасно работают файлы, -- проговорил Арефьев. -- Он не может не понимать, что у него другой колеи просто нет.
      -- Он скорее от страху околеет и мы не услышим выстрела, -- предположил Чугунов.
      -- Суше смерть будет, -- Воробьев в нервности присел на лежащие у стенки гаража протекторы.
      Звук выстрела "браунинга" не сильный, но когда он прозвучал, Арефьев вздрогнул, словно над ухом громыхнули из ружья.
      Первым в гараж ринулся Голощеков. Коркин, скукожившись, лежал на цементном полу между машинами. Он был еще жив -- перебирая ногами, скреб пальцами каменную твердь.
      -- Этот придурок стрелял в сердце, -- сказал с досадой Воробьев. -Чтобы пробить такую тушу, нужен артиллерийский калибр.
      -- Пожалел свою башку, -- Голощеков неотрывно смотрел на Коркина.
      Арефьев взирал на своего финансового бога, как он иногда, в хорошем настроении, величал Коркина.
      -- Где Зинич? -- обратился он к Воробьеву. -- Пусть завернет тело в брезент и отвезет к его новому хозяину.
      -- Да он еще живой, -- волнуясь, сказал Голощеков.
      -- Не думаю, -- Чугунов наклонился над Коркиным и стал щупать пульс. -Пощупай ты, Вадим, -- обратился он к Воробьеву.
      -- Он готов на сто процентов, это видно и без пульса, -- начальник безопасности вытащил из кармана сотовый телефон и связался с Зиничем.
      Когда тот явился, -- эдакое микропохоронное бюро, -- Арефьев распорядился:
      -- Возьми с собой близнецов и отвези труп к усадьбе Расколова. Оставьте тело у ворот, а в карман положи один рубль. Это ему красная цена...
      Вдруг тело Коркина дернулось, рука конвульсивно отлетела к колесу и нога, обутая в стоптанную обувь, вытянулась и несколько секунд мелко вибрировала, словно подключенная к току высокого напряжения. И вдруг в одно мгновение опала, утихла, пальцы на руке скрючились, сжались и покрылись безжизненной полудой.
      -- Легко умер, мерзавец! -- Голощеков вытащил из кармана носовой платок и прикрыл им лицо Коркина.
      * * *
      В тот же вечер Арефьев созвонился с Фрезером и попросил того приехать. Однако вместо него в Опалиху прибыл уполномоченный Совета Отар Чутлашвили. Прежде чем начать разговор по существу, гостю была показана видеопленка, на которой был зафиксирован допрос и признания Коркина. Это была явка с повинной и комментарии к ней.
      Чутлашвили темпераментный человек и уже через секунду придумал для Расколова кару. Однако обошелся без развернутых декларативных пассажей.
      -- Расколов, конечно, худший отброс рыночных отношений, -- горячился грузин, -- и было бы глупо ему прощать такие выверты.
      -- Что ты, Отари, предлагаешь? Посадить этого мерзавца на пятнадцать суток?
      -- У вас, наверное, найдется еще одна копия этого фильма, который мы только что просмотрели?
      -- Это не проблема, завтра к десяти утра будет хоть дюжина копий...
      -- Достаточно одного экземпляра. Через нужного человека передадим кассету солнцевской группировке, пусть все знают, чем занимается их казначей...И все! Это будет для него пострашнее киллера...
      -- Но ведь только мы с тобой такие вещи не решаем, -- Арефьев отошел к барчику за "Алазанской долиной". Это вино особенно с удовольствием пьется в темные осенние вечера.
      Грузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой рукоятью, сказал:
      -- Я это согласую с Ионовым и Фрезером. Мы Расколову устроим Нюрнбергский процесс...или суд Линча.
      -- Боюсь миропорядок от этого не изменится, -- у Арефьева занозисто заныло в правом боку. -- Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина дома?
      -- Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чем тут говорить...
      -- Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с десятью бандами, а для этого я, пожалуй, уже не гожусь.
      -- Отличное вино, -- сказал Чутлашвили. -- Словно и впрямь попал в Алазанскую долину. -- И без перехода: -- Но ты, Герман Олегович, в ближайшее время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен. Раскол наверняка захочет реваншироваться...
      -- Крови все равно не избежать, даже если он каким-то чудом перевоплотится в кающуюся Магдалину.
      -- Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении.
      Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила.
      -- Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это сказал Ницше об укусе змеи, -- Чутлашвили улыбнулся в черные усы и направился на выход.
      Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака.
      Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий -- у дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к звездному небу, попросил у него помощи.
      С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет.
      -- Ждите, Герман Олегович, звонка... -- Сказал Чутлашвили, садясь в машину. -- Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"?
      -- Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь! -- Арефьев нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку... -- Она у меня стоит десятерых спецназовцев.
      Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там Чугунова с Борисом.
      -- Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше перебдеть, чем не добдеть, -- сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю сторону дома?
      -- Буханец с одним новеньким из охранного агентства.
      -- Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, что это за человек.
      Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое белье.
      -- Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, -- Арефьев подошел к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать того, что мраком и неизвестностью маячит впереди? -- Я сейчас с превеликим удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста, не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя.
      Но Злата заговорила о том, к чему в последнее время она часто обращалась: дескать, давай все бросим и уедем в Израиль. По крайней мере, там много солнца, первоклассная медицина и где не живут Расколовы.
      В Израиль уехала двоюродная сестра Златы Дора, ей там одной очень скучно и она в каждом письме живописует все плюсы земли обетованной. Арефьев не спорил, ему было не до этого, ибо он знает -- на Земле нет такого места, где он мог бы избавиться от змеиной удавки, обвившей его поперек тела.
      Утром, около восьми, ему позвонил Чутлашвили и сказал, что договор насчет копии видеопленки остается в силе. Арефьев понял: в игру вступает весьма могущественные силы, на фоне которых фигура Расколова утрачивала ореол неукротимого злодея...
      Глава двенадцатая
      Целлофановый мешок с трупом Коркина обнаружил водитель Расколова, ходивший в магазин за грецкими орехами. Мешок притащили в особняк и в присутствии Кривозуба, как-то нерасчетливо, вытряхнули из него мертвеца. На лощенный паркет вылилось литра три бурой жидкости и стоявший рядом охранник едва успел отскочить, чтобы не замочить свои модные, на широком ранту, итальянские ботинки.
      Когда Расколову доложили, какую свинью ему подложил Арефьев, он чуть было не получил апоплексический удар -- лицо его налилось тугой, одутловатой краснотой, глаза тоже залил жар и неистовство.
      -- Где это уебище! Почему он до сих пор не наглотался свинца? -- вопил Расколов, имея в виду Арефьева.
      А когда из кармана Коркина извлекли мятый, выпачканный кровью рубль, Расколов замолчал, этот символ показался ему слишком зловещим, чтобы продолжать изрыгать площадные ругательства в адрес недосягаемого человека.
      Через несколько минут ему позвонило первое лицо солнцевской группировки и попросило о встрече. По тону говорившего Расколов понял, что затевается что-то из ряда вон выходящее.
      Не прошло и часа, как к воротам подкатила новенькая "BMW Alpina", из которой вышел еще довольно молодой, элегантно одетый мужчина, в сопровождении трех очень серьезных попутчиков. Они подошли к воротам и настойчиво стали нажимать на кнопку звонка. И хотя охрана уже была предупреждена о приезде гостей, за воротами долго не реагировали. Наконец, когда они открылись, приехавшие на BMW сразу на территорию не попали. Их еще минут пятнадцать мурыжили прежде чем провести в резиденцию, из окна которой за происходящим наблюдал Расколов. Он держал в руках большой бокал на треть заполненный коньяком и курил сигару. Вид шедшего впереди человека ему не понравился, что-то в его походке он усмотрел хищное, непреклонное.
      К Расколову провели только одного, который судя по всему был главным среди гостей. Когда он вошел в кабинет Расколова, тот уже направлялся к нему навстречу с вытянутой вперед рукой. В кабинет также явился Кривозуб, но он дальше порога не пошел, остался у дверей.
      -- Шубарин, -- по-военному представился гость и крепко пожал руку хозяина дома. -- Разговор на пять минут, поэтому садиться не будем...
      -- Нет, стоя у нас разговора не получится, -- Расколов сделал широкий жест рукой, указывая на удобные красивые кресла.
      Шубарин подошел к столу и, достав из внутреннего кармана пальто видеокассету, положил ее на стол.
      -- Я думаю, чтобы вам лучше понять цель моего визита, начнем с видика, -- нечто похожее на улыбку тронуло черты еще моложавого, со здоровым цветом лица гостя.
      Расколов кивнул Кривозубу и тот, подхватив со стола кассету, направился к стоящей в углу видео-паре. На экране "самсунга" крупным планом, но в плачевном состоянии появилось лицо Коркина...При этом лицо самого Расколова напряглось, с него слетела излишняя багровость и, кажется, на скулах даже выступила так непривычная для него бледность.
      -- Значит, признание комиссара полиции, -- Расколов тяжело плюхнулся в одно из кресел. -- Михайло, подай что-нибудь выпить, я вижу тут наворочено такое...
      Несколько минут голоса Коркина и его допрашивающих, повелевали в нарядной, со вкусом обставленной гостиной. Теперь уже большая часть лица Расколова лежала в бледных развалинах морщин. Его дыхание участилось, со лба, по вертикальным складкам, струился пот, рука непроизвольно легла на левую сторону груди. А когда на экране показалась согбенная спина Коркина, входившего с пистолетом в гараж, Расколов не выдержал и крикнул:
      -- Хватит травить, говори, парень, за чем приехал? -- ноздри Расколова побелели еще больше, рука, державшая сигару, тяжело легла на подлокотник кресла. -- Если за деньгами, то зря, если пугать, то тем более зря...
      Шубарин, молчал и это молчание было гнетущим.
      -- К тебе обратился человек, -- влез в разговор Кривозуб, -- изволь отвечать.
      Однако вместо ответа, гость подошел к видеомагнитофону и отщелкнул кассету. Положил ее себе в карман и направился к двери. Не доходя до нее пару шагов, не оборачиваясь, бросил:
      -- Живет долго тот, кто никому не должен и кто быстро возвращает долги...
      -- Слышь, гусь, не спеши, я тебе расскажу одну трогательную историю... Я таких как ты пикадоров, давил как клопов на ленинском субботнике... На пленке фуфло, меня кто-то подставил, а такие как ты дурачки, эту сперму заглатывают...
      Однако Шубарин, не проронив ни слова, уже скрылся за дверью.
      -- Михайло, мать-перемать, верни эту сволочь или я тебя сейчас уволю без отпускного пособия.
      -- Да на хрен он нам нужен? Солнцевская братва сейчас не самая грозная...
      -- Но бабки-то были не только ее, но и дмитровской, и химкинской и еще трех или четырех банд... Общак, ты ведь понимаешь, что с такими вещами не шутят...Налей мне, наконец, что-нибудь выпить...
      -- Пленка еще не доказательство...
      -- А тебе никто ничего и доказывать не будет, просто снимут скальп, а потом отрежут яйца и сделают из них омлет по-солнцевски... У нас не много вариантов, но я пока от тебя ничего конструктивного не услышал. Ты же мой министр обороны, или уже чувствуешь себя в отставке?
      Кривозуб, понимая, что отмалчиваться опасно, сказал:
      -- Вариантов у нас, действительно, немного, но я бы остановился на одном...