Александр Ольбик
      Бой на Мертвом поле
      Посвящается памяти моей жены Эллы.
      Глава первая
      У хозяина строения No 9 Германа Арефьева возникли серьезные проблемы с мочеиспусканием. Два года назад прострелянный мочеточник дал осложнения. Проведенное в клинике Склифосовского обследование показало: правая почка, из-за постоянного воспалительного процесса, превратилась в трухлявый гриб, который никуда, кроме, пожалуй, мусорного ведра, не годится.
      Постояв впустую над унитазом, Арефьев застегнул молнию и спустил воду. Этот шумовой жест предназначался для ушей жены Златы, которая болезненно переживала, когда ему не удавалось без проблем сходить по маленькому.
      Он прошел на кухню -- просторную, светлую, стены которой обшиты кедровым тесом -- и с порога объявил, что у него все о"кэй...
      Злата -- маленького росточка, хорошо сложенная, с синими глазами еврейка, недоверчиво улыбнулась, откинув со лба смоляную прядь волос. Она чистила овощи, собираясь приготовить его любимое блюдо -- кабачки фаршированные.
      Арефьев взял из вазы нектарин и надкусил. Врачи рекомендовали ему есть все, что источает сок и содержит мочегонные компоненты. Однако фрукт ему не понравился -- несочный, что делало его совершенно безвкусным.
      В колени ему ткнулся широкой мордой черный ротвеллер -- молодая, с желтыми подпалинами сука по имени Ронда. Потрепав ее по лоснящемуся боку, хозяин снял с полки металлический молоток для обработки мяса и, подойдя к огромному морозильному шкафу, вынул оттуда целлофановый пакет с отборной телятиной.
      -- Отбей, пожалуйста, два кусочка, -- попросил он жену, -- сделаем сегодня разгрузочный день.
      -- Не часто ли ты стал разгружаться? -- Злата бросила мясо в мойку и открыла горячую воду.
      На кухню бесшумно вошел начальник внутренней охраны Руслан Чугунов, тоже под два метра ростом, с немного припухшим лицом. В глазах -телохранительская невозмутимость, однако смешанная с едва уловимым беспокойством. Дальше порога он не пошел, что означало -- разговор с хозяином должен быть тет-а-тет.
      Арефьев дотронулся до плеча Златы и вышел из кухни. Когда они с Чугуновым оказались в коридоре, охранник сказал:
      -- Может, я зря вас, Герман Олегович, беспокою, но дело в том, что на опушке торчат две машины -- микроавтобус "фольксваген " и темно-синяя "хонда". Подъехали и стоят, никто не выходит...
      -- Это, что -- из ряда вон выходящее событие?
      -- Не в этом дело. Такое ощущение, что кто-то следит за домом. Во всяком случае, в бинокль хорошо видно, как из "хонды" ведется съемка с помощью видеокамеры.
      -- Принеси бинокль.
      -- Одну минутку, -- охранник бегом устремился по лестнице на третий этаж.
      Арефьев вышел на веранду, на окнах которой были приспущены жалюзи. Когда Чугунов вновь появился, хозяин дома взял у него большой морской бинокль, приставил его к глазам и направил в сторону сгруппировавшихся молодых сосенок, росших на песчаном откосе. Однако, кроме пасущихся коз и сидящего на пеньке их хозяина Петра Раздрыкина, никого на опушке не было.
      -- Извини, Руслан, но никаких машин я там не вижу. Ты, наверное, Петькиных коз принял за них...
      -- Не может этого быть! -- воскликнул охранник, как будто от того -есть там чужие машины или нет, зависела его жизнь.
      -- Взгляни сам, -- Арефьев протянул бинокль Чугунову.
      -- Неужели уже слиняли?
      -- Какие-нибудь отдыхающие...Ты номера записал?
      -- Только "фольксвагена", передок "хонды" скрывала трава.
      -- Так узнай, чья это машина...Впрочем, если они по нашу душу, то и номера у них, естественно, фальшивые.
      Арефьев вернулся на кухню и сказал жене, чтобы она налила воды в формочки для льда. Затем он направился к себе в кабинет и вытащил из сейфа недавно купленный пистолет "грач" усиленной модификации. Таким оружием оснащаются сотрудники ФСБ -- дальность прицельной стрельбы 200 метров, но при этом со 100 метров "грач" легко пробивает серийный армейский бронежилет.
      Он вынул обойму и вылущил один патрон. Потер им по свитеру и снова вложил в обойму. Отжал предохранитель, условно прицелился в стоящую на секретере статуэтку, после чего засунул пистолет в задний карман брюк. Однако пистолет оттягивал карман и мешал сидеть. Арефьев подошел к рабочему столу и кинул оружие на ворох бумаг, лежащих в верхнем ящике. Взглянул на большие напольные часы и пожалел об этом: время подходило к обеду, а желание есть -- нулевое. Ему даже показалось, что при упоминании о еде, во рту у него началось противное слюноотделение, заныло в правом боку.
      Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, он спустился вниз, в подвальный этаж, где располагались бильярдная с кегельбаном и где находился штаб телохранителей. Охрана не дремала -- все четыре "волкодава", как он называл телохранителей, исправно берегли его покой и безопасность.
      Арефьев подошел к Буханцу и предложил ему сигарету. Это был уже немолодой человек, побывавший в серьезных переделках и отдавший более двадцати лет безупречной службе в погранвойсках.
      -- Кто сегодня еще дежурит? -- спросил Арефьев.
      -- Борис, Рюмка и Заполошный. Да все нормально, Герман Олегович, зря беспокоитесь.
      -- Да я особенно не беспокоюсь, мне вас жаль -- в такую погоду торчать без дела. От этой жары можно с ума сойти.
      -- А мы к этому привыкли в Чечне. Особенно, когда сидишь в раздолбанном гранатометами укрытии и ждешь последней вспышки. Помню, была заморочка...Патроны кончились, о сигаретах вообще не говорю, а рядом Пентюхин...мой кореш, с оторванной ногой просит пристрелить...А здесь, у вас, практически, дом отдыха, реабилитационное отделение...
      -- Ладно, особенно не расслабляйтесь и будьте повнимательнее, сегодня тут какие-то деятели брали нас в окуляры...
      Буханец, натянув на лицо маску беспристрастности, отошел к монитору и стал смотреть на экран, куда передавалась информация с внешних телекамер.
      Арефьев уже был у себя в кабинете, когда уловил звук автомобильного движка. По селектору услышал голос Чугунова: "Приехал доктор Камчадалов". "Впустите!" -- приказал Арефьев и направился вниз.
      Во двор въехал "мерседес-280", из которого вышел седовласый, в добротном костюме человек. Его проводили до дверей, и там его переняла внутренняя охрана.
      -- Добрый день, Дмитрий Константинович, -- хозяин дома встретил Камчадалова в дверях. Последовала череда ничего не значащих фраз, после чего они прогулочным шагом направились в просторную гостиную.
      На стеклянном столе, опорой которого служила бронзовая русалка, уже стояли бутылки фанты, фужеры и серебряные тарелочки с бутербродами.
      -- Садитесь, Дмитрий Константинович, и чувствуйте себя как дома.
      -- А как вы себя чувствуете? -- врач разгладил свои седые кустистые брови. Его лицо излучало приветливость.
      -- Да как вам сказать, доктор...Вчера два раза пытался сходить в туалет, а сегодня ни разу, хотя казалось, что созрел...Позывы есть, а выжимаю из себя лишь пару капель, причем с дикой болью...
      -- Это, к сожалению, неизбежно. Морфий продолжаете колоть?
      -- Куда же деваться? Но прежняя доза уже не спасает, а увеличивать не хочется... Как там мои анализы? -- чтобы скрыть волнение, он принялся разливать по фужерам фанту.
      -- Давайте по порядку. Особых изменений, слава Богу, пока нет. Никаких новообразований, все по-старому...Единственное, что меня смущает -- это некоторый рост лейкоцитов в крови и моче. Я советовался со специалистам...Ну что они могут сказать нового -- операция...Я тоже склонен к этому.
      -- А как насчет протеза? -- перебил врача Арефьев.
      -- Вот тут у нас больших побед пока нет. В институте трансплантации почек жуткая очередь. И знаете, кто среди первоочередников?
      -- Если честно, мне на это наплевать. Но легко представить, какие там фигурируют шишки на ровном месте.
      -- Могу сказать...Фидель Кастро, один из родственников Каддафи, заместитель главы администрации президента, трое депутатов Госдумы, два губернатора и так далее. Всего двадцать восемь человек. И все хотят быть первыми.
      У Арефьева затекла нога, противно заныло в боку.
      -- А в Штатах, в Европе тоже в порядке живой очереди?
      Врач пригубил фужер с фантой и как как-то неловко взялся за пластмассовую вилочку, воткнутую в крошечный бутерброд. Она вдруг выскочила и хлеб с красной икрой полетел на пол. Икринки, словно оранжевые бусинки, запрыгали по ковру.
      -- В США тоже очередь, только из миллиардеров. Все расписано до 2004 года. То же самое в Европе. Болезнь почек -- результат перегруженности ядовитыми веществами окружающей среды...
      -- Значит, остается ждать летального исхода? Как вы думаете, Дмитрий Константинович, какого цвета гроб мне заказывать?
      В гостиную вошла Злата с подносом в руках. В керамических горшочках дымились фаршированные кабачки с зеленью.
      -- Здравствуйте, доктор, -- женщина опустила поднос на стеклянную столешницу.
      -- Добрый день, Злата. У вас, наверное, не курят?
      -- У нас все можно, -- улыбнулась хозяйка, -- единственное, чего нельзя -- говорить во время обеда о Макашове.
      Арефьев потускнел. Он ощутил безнадежность. Когда жена вышла, он напрямую спросил Камчадалова:
      -- Что нужно, чтобы ни от кого не зависеть? Ни от миллиардеров, ни от Кастро, ни от депутатов?
      -- Найдите донора и возьмите от него расписку...
      -- И что -- вы сразу же сделаете мне пересадку?
      -- Положим в клинику и там сделают. Очередь у нас не потому, что хирурги не успевают делать пересадку, а только потому, что нет протезов.
      -- Значит, если завтра я вам такой протез представлю...
      -- Купите на Тишинском рынке? -- Камчадалов опустил к тарелке глаза. -Вы, Герман Олегович, не обижайтесь, но ситуация, мягко говоря, в самом деле серьезная. Спрос на протезы опережает предложение...
      -- Именно куплю! Или вырву из груди какого-нибудь придурка вот этими руками, -- Арефьев поднял руки и сделал пальцами такое движение, словно собирался играть на рояле. -- Но вы должны мне помочь все оформить надлежащим образом. Что для этого нужно -- сертификат?
      Хозяин поднялся и подошел к бару. Откуда-то из-за бутылок с напитками вытащил продолговатый конверт и, возвратившись, положил его на стол.
      -- Надеюсь, этого хватит, чтобы с вашими консультантами решить мою проблему положительно. Сколько по-вашему может стоить почка?
      -- Если от бомжа -- пару бутылок водки, у безработного, который готов продать себя по частям, можно сторговать за полторы-три тысячи долларов...На международном рынке за почку возьмут не менее ста тысяч долларов...Однако наши наблюдения говорят о том, что люди со своими органами расстаются крайне редко. Может, один из ста тысяч...
      -- Будем этого одного искать, -- Арефьев подвинул конверт ближе к Камчадалову. -- Берите, у меня нет больше терпежа сносить эту боль...
      Когда они вышли на улицу, Арефьев подошел к водителю голубого "мерседеса" и угостил его сигаретой. Машина подала багажником в открытые ворота и вскоре вместе с гостем выехала на улицу.
      Глава вторая.
      Злату он застал в спальне. Она стояла возле трюмо и вытирала глаза. Он обнял ее, прижал к себе.
      -- Что сказал врач? -- спросила женщина.
      -- Взял, но ничего нового не сказал.
      И Арефьев передал ей разговор с доктором.
      В половине седьмого охрана доложила, что у ворот просит о встрече пастух Раздрыкин. Обычно он приносит бидончик козьего молока и оставляет его охране. Но это по утрам. В другое время Арефьев вряд ли бы дал согласие на такой необязательный визит, однако, пребывая в хандре, он коротко бросил:
      -- Впустите его во двор, я сейчас спущусь.
      С каким-то внутренним противоречием он шел на встречу с этим немного странным козьим хозяином. Безработный, здоровенный, лет сорока человек, целыми днями болтался со своим стадом в окрестностях Опалихи. И всякий мог видеть следы выпаса парнокопытных -- повсеместно обглоданные кусты сирени и акаций.
      Петр был одет в брезентовую, до белизны выгоревшую безрукавку, с большими кнопками на груди. Штаны тоже полинявшие и вытертые до дыр. На босых ногах, давно просящие каши, кеды. Из одной из них торчал большой, с пожелтевшим ногтем, палец. У него красное от загара лицо, живые зелено-янтарные глаза.
      -- Заходи, -- пригласил гостя Арефьев и повел его за собой.
      Они обогнули дом и вошли в тень раскинувшихся кустов жасмина, среди которых притаилась беседка с разноцветными стеклами. Когда они уселись за ромбовидный стол, Раздрыкин положил на него газету "Пульс Опалихи" -разворотом к Арефьеву.
      -- Смотрите, Герман Олегович, как они меня кинули мордой в грязь.
      Арефьев не без интереса прочитал, на три колонки, крупный заголовок: "И у нас есть свои зоофилы?". Материал сопровождала обильная подборка фотографий, на которых был изображен сам пастух и его стадо. Среди животных особенно выделялась коза Табуретка -- старая, с большими рогами и молочным выменем. И по мере того как Арефьев вчитывался в текст и вглядывался в снимки, глаза его хищно сужались, на щеках заходили желваки.
      -- Тебя, Петро, действительно грязно кинули, -- тихо проговорил Арефьев. -- Но в чем правда?
      -- Да какая к черту правда, Герман Олегович! Тут одна черная клевета. Смотрите, что мерзавцы придумали... Журналист задает вопрос сексопатологу, затем председателю комиссии по охране животных и даже директору зоопарка, дескать, как они смотрят на такой экземпляр, как я?
      -- Успокойся, парень, я не суд и не следователь. Если ты ко мне пришел, говори -- да или нет. Все! Я жду...
      -- Клянусь детьми, нет, нет и нет! Я же пятерых детишек настругал, зачем же мне еще козы?
      -- А кто этот прокуда, с чьей подачи написано все это дерьмо? Получается, что как будто кто-то лично видел, как ты трахал козу Табуретку?
      -- Вот в том-то и дело -- кто он? Я пошел в редакцию, но мне эта курва, редакторша, сказала, что не может назвать источник, поскольку по закону она не обязана этого делать. Значит, меня можно прилюдно полоскать в позоре, а назвать гада, который меня до смерти опоганил, нельзя. Как я буду смотреть детям в глаза? И как они пойдут в школу?
      Крупные слезы полились по загорелым, рано проморщининым щекам Раздрыкина.
      -- Хорошо, Петро, а чем, собственно, я могу тебе помочь? -- у Арефьева даже боль в спине поубавилась. Он подумал о пистолете в столе.
      -- Если можете, одолжите мне деньжат, я пойду с ними судиться. После такой рекламы я теперь не смогу продавать молоко. Все соседи враз отказались, а я ведь за счет этого только и перебивался...
      -- Я, разумеется, тебе дам денег, но ты, Петро, должен сказать всю правду.
      -- Да какая, к хрену, правда! -- пастух явно заводился.
      -- Подожди, парень, не штампуй ахинею. Я тебя о другом спрашиваю: из-за чего они тебя так облажали? Ведь без причины ничего не бывает. Верно?
      -- Хорошо, скажу, -- Раздрыкин нервно отстегивал и застегивал кнопку на безрукавке. -- Во время выборов нашего мэра я создал комитет...Ну, какой там комитет, одна видимость...Собралось нас шесть мужиков и решили мы этого каплуна прокатить...
      -- Кого конкретно?
      -- Нынешнего мэра, жириновца, наобещавшего сделать из Опалихи новые Васюки. И став мэром, тут же, за бесценок, продал лесопилку, но и этого ему показалось мало. Ввел местные тарифы на электроэнергию, газ, словом, как следует прижал свой электорат...А мы ведь людей предупреждали.
      -- Значит, тоже попортили ему крови?
      -- Да с него, как с гуся вода. Такого злопамятного питона я еще в своей жизни не встречал. Вот он меня с помощью этой профурсетки из редакции живьем на шампур и насадил.
      Арефьев, задумчиво глядя куда-то за стены беседки, равнодушно изрек: "Не прищеми да не будешь прищемлен". Он вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер.
      -- Злата, я с Петром в беседке. Возьми мой портмоне...кажется, я его на рояле оставил, и принеси его сюда...И прихвати что-нибудь выпить...
      Когда Злата пришла, Арефьев отсчитал 500 долларов и протянул их Раздрыкину, однако пастух наотрез отказался брать деньги. Они ему показались "слишком большими". И только после того, как пропустил рюмку-другую водки, с оговорками, положил доллары в карман затрапезной безрукавки. Подняв кулак, он с чувством проговорил:
      -- Теперь я этих сволочей обязательно посажу на скамью подсудимых...
      -- Э, нет, Петро, -- голос Арефьева налился металлом, -- деньги, которые я тебе дал, отнеси не продажному суду, а потрать на детей и жену. А все остальное я отрихтую сам. Иди и утром возвращайся с молоком, оно мне очень нравится.
      Раздрыкин засуетился, не зная как выказать хозяину благодарность.
      -- Да я те, Герман Олегович, чего хочешь сделаю. Ты меня так подвыручил, что я теперь могу послать их всех на хутор бабочек ловить...
      -- Я устал, иди и об этой ерунде больше не думай.
      Пастух тем не менее не унимался:
      -- И главное, что мерзавцы придумали...Дескать, и великие люди от этого...как его, зоофильства тоже не были застрахованы. Например, Петр Ильич Чайковский или этот французский актер... забыл фамилию...И что бойцы Чингисхана в поход брали овец, чтобы вдали от жен было с кем заниматься сексом. Б-р-р, -- Петр пьяно передернулся и до боли сжал челюсти...
      После того, как проводил до ворот пастуха, Арефьев вернулся в беседку и долго сидел в одиночестве. Солнечные лучи, проникая через кусты и разноцветные стекла беседки, создавали вокруг прихотливые узоры. На душе было отрадно и вместе с тем неспокойно. И он понимал, откуда исходит тревога: от четкого ощущения, что в один прекрасный день все истечет в никуда.
      Боль, словно колючая проволока, накручивалась и накручивалась на позвонки. Отдавала в правую лопатку, стреляла в пах, крутилась штопором внутри тела.
      Он глянул на часы -- приближался обед и пора уже делать укол морфия. Но когда он собрался уходить, на столе засигналила трубка мобильного телефона. Звонили из его офиса, помощник Голощеков. И сначала он его не узнал -- так изменился голос и так невнятны были слова помощника.
      -- Да прекрати ты, наконец, валять дурака! -- Арефьева кольнуло предчувствие беды. -- Говори внятно, как я тебя учил...
      Но то, что он услышал, потрясло его. После затянувшейся паузы Арефьев сказал:
      -- Пока молчи. Информацию до моего приезда заблокировать и чтоб ни один акционер об том не знал. Собери членов правления, я сейчас же выезжаю...
      Он пошел в дом и с порога окликнул Злату. Начал переодеваться. Темный костюм до неузнаваемости изменил его, он превратился в еще более интересного и уверенного в себе человека.
      Прихватив из ящика пистолет, он решительным шагом вышел на крыльцо и громко позвал охранника. Когда появился Чугунов, Арефьев велел ему выводить из гаража джип.
      -- Ты с Буханцом поедешь со мной в офис. У нас, кажется, ЧП.
      -- Как -- со стволами?
      -- Брать!
      Когда он уже был снова во дворе, его с балкона окликнула Злата.
      -- Гера, когда вернешься?
      -- Дай сначала уехать, -- легкое раздражение повисло в воздухе. -Ворота!
      И джип, в который он уселся с телохранителями, рванул с места так резво, что всех, кто в нем находился, отмахнуло на спинки и люди, матюгаясь, с трудом начали занимать вертикальное положение.
      Следом за ними, на расстоянии, примерно, двухсот метров, шел второй джип, за рулем которого сидел охранник по кличке Рюмка...
      Глава третья
      Фирма "Омега" находилась между Коровинским и Ленинградским шоссе, на Онежской улице. Когда оба джипа припарковались у ворот, ожидавший на крыльце офиса помощник Голощеков спустился со ступенек и направился к калитке, где надеялся встретить своего шефа.
      Они обменялись двумя короткими, общими фразами и заспешили в здание. Члены правления уже были в сборе. Арефьев столь озабоченных своих сотрудников еще никогда не видел.
      Совещание началось в его кабинете. Он оглядел присутствующих холодным взглядом и дал слово начальнику службы безопасности Вадиму Воробьеву. Его доклад отличался лаконичностью.
      Все произошло возле поселка Редькино, примерно, в двух километрах от аэропорта "Домодедово". И судя по всему, нападавшие наверняка знали, за чем идут и потому стреляли по верхним сегментам машины, чтобы не изрешетить пулями кейс с деньгами.
      Один из сидящих за Т-образным столом акционеров перебил Воробьева:
      -- Лично меня интересуют людские потери, если, разумеется, таковые имеются.
      Арефьев раздраженно отреагировал:
      -- До этого мы еще дойдем. Есть хоть какая-то версия? -- обратился он к Воробьеву.
      -- Милиция на проезжей части дороги подобрала 23 стрелянные гильзы, предположительно от автомата АК чешского производства. Нападение, естественно, было внезапным и об этом говорит тело охранника Димы Орлова, убитого на шоссе.. Видимо, он успел отреагировать на нападение и, открыв заднюю дверцу, выбрался из машины и начал отстреливаться. Во всяком случае, в 13 35 он еще сумел связаться со мной по мобильнику и сказать, что произошло нападение. Но последние его слова были для меня не совсем понятными.
      -- Что именно он сказал? -- спросил Арефьев.
      -- Орлов произнес только одно слово -- не то "пура", не то "кура"...Что-то очень похожее. Мы сразу же выехали туда, и в Редькино прибыли раньше милиции. Дима почти уже не дышал. Я пощупал у него пульс -нитка. Ни одного отчетливого удара. На обочине дороги лежал еще один неизвестный человек со сквозным прострелом груди. Наш шофер Эдик Стрельченко и двое других охранников тоже погибли.
      -- Это как-то не вяжется, -- вслух подумал Арефьев, -- киллеры на месте убийства стараются ничего не оставлять. Тем более трупы своих людей.
      -- Возможно, им кто-то помешал, а может, не хотели обременять себя убитым, -- высказал здравую мысль один из акционеров, еще достаточно молодой, с широкими плечами блондин.
      -- Просто, прихватив деньги, им надо было как можно быстрее уносить ноги, -- Воробьев потер висок. -- Мы успели забрать из машины своих людей...и Диму, конечно, и все оружие...Словом, все, что могло бы навести милицию на наш след. Труп нападавшего мы тоже привезли с собой...
      -- Где он сейчас? -- встрепенулся Арефьев.
      -- Здесь, в подвале, в большом морозильнике.
      -- Кто его осматривал? -- Арефьев был нетерпелив.
      -- Он мертв на двести процентов.
      -- Я не об этом, -- Арефьев механическим движением потер рукой поясницу, где сильно тянуло и ныло. -- Я имею в виду его одежду. Возможно, при нем были какие-то документы, визитки, личные письма, записная книжка и так далее...
      -- Только сигареты с газовой зажигалкой и две обоймы к пистолету ТТ. Самого оружия при нем не было, -- Воробьев сел на место.
      -- Теперь о наших финансовых потерях, -- Голощеков всмотрелся в лица присутствовавших, кое-кто из них сидел, опустив глаза... -- К сожалению, мы понесли колоссальные убытки -- два миллиона долларов. По договору с заказчиком, в случае утраты передаваемых денег по нашей вине, мы обязаны компенсировать потери в течение десяти календарных дней. После этого каждый просроченный день нам будет стоить шести процентов от обозначенной суммы. Вот и считайте...
      Заговорил Арефьев:
      -- Какие это деньги, не мне вам объяснять. Но как бы там ни было, завтра вся сумма должна быть в Швейцарии, в руках получателя. Мы о нем ничего не знаем и всю ответственность несем перед лицом, передающим валюту. И, как уже сказал Голощеков, если в течение десяти дней не рассчитаемся с клиентом, можем потихоньку отправляться на ближайшее кладбище подыскивать себе вечное место жительства...Кстати, Гриша, -- обратился Арефьев к сидящему в торце стола рыхлому человеку, с большими на выкате глазами, -если понадобится, сколько мы можем собрать налички?
      Финансист Григорий Коркин закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Такая неприятная у него привычка, которая, между прочим, не мешает ему производить бухгалтерские расчеты с быстротой компьютера...
      -- Поднатужившись, мы можем собрать от силы 500 тысяч долларов...Ну, может быть, семьсот, но это предел...
      -- Все слышали? -- в глазах Арефьева шелохнулись льдинки. -- А кого это волнует -- предел это или не предел...По договору мы отвечаем своей недвижимостью, которая вплоть до пепельницы зафиксирована в этом договоре. Значит, через десять дней все это, -- Арефьев взглядом очертил пространство кабинета, -- может за милую душу пойти с молотка? Мы этого хотим? Думаю, что нет...
      Блондин, с атлетическими плечами, по фамилии Смирнов, согласно кивнул. Другие акционеры не проявили никакой реакции.
      Арефьев взглянул на Воробьева.
      -- Как ты, Вадим, объяснишь, почему именно нас, в определенный час и в определенном месте, с бортом полным денег, так дешево фраернули?
      Шеф безопасности, выдержав суровый взгляд своего президента, не стал тянуть с ответом. Он прекрасно понимал, что все, что связано с безопасностью в фирме, лежит на его совести.
      -- О том, что касса отправляется в "Домодедово", знали вы, Георгий Иванович -- взгляд в сторону Голощекова -- я, Гриша Коркин и, пожалуй, все... Впрочем, в курсе еще был Дима Орлов, но у него теперь не спросишь.
      -- А другие охранники? Водитель?
      -- Это исключено на сто процентов! Мы никогда заранее не оповещаем ни о сути задания, ни о маршруте, ни тем более о времени. Ребята тысячу раз проверенные...
      -- Но, согласитесь, чудес не бывает, -- у Арефьева на лбу вздулась вена.
      Двое, угрюмо молчавших акционеров, встали со своих мест и направились к выходу. Арефьев бросил им в спину реплику: "Пока об инциденте прошу не распространяться".
      -- Но об этом уже сообщили "Эхо Москвы" и "Маяк", -- сказал Голощеков. -- Правда, информацию подали без деталей, в общих чертах.
      -- Это их дело, -- Арефьев вытащил из кейса упаковку "Севредола" и одну таблетку положил под язык. Когда наркотик начал подавлять боль, Арефьев заметно приободрился.
      -- Пошли! -- он поднялся из-за стола и направился к двери.
      Впятером: Арефьев, Голощеков, Воробьев, Коркин и примкнувший к ним Смирнов, вышли из кабинета и, пройдя два лестничных перехода, спустились в подвал. В квадратной без окон комнате стоял большой морозильник с откидной крышкой. Воробьев поднял ее и подошедшие увидели лежащего в скрюченной позе довольно еще молодого, но уже охваченного холодом смерти человека.
      Он был в черных джинсах, кроссовках, в тонкой кожаной куртке, с отчетливыми пятнами крови. В одном месте, возле молнии, с трудом можно было рассмотреть два отверстия, по-видимому, оставленных пулями.
      -- Щенок, -- сказал Арефьев, -- на вид больше двадцати пяти не дашь. Вы проверили его карманы?
      -- Я вам уже говорил -- сигареты, зажигалка и две запасных обоймы, -негромко сказал Воробьев.
      -- Осмотрите еще раз, может, найдете какую-нибудь зацепку.
      -- Это лишнее, -- вдруг проговорил стоявший за спиной Арефьева Смирнов, -- вне всякого сомнения, это труп бандита Фуры, из великолукской бригады. Он на своей "хонде" часто бывал на наших бензозаправочных станциях и мои люди хорошо его знают.
      Арефьев обернулся к Смирнову.
      -- А если это ошибка? -- спросил он.
      -- Не думаю... У Фуры на правой кисти наколка...Изображение обнаженной девицы в шляпе, сидящей верхом на пистолете...
      Воробьев отвернул манжет куртки, которая была на Фуре. Татуировка, несмотря на то, что покрылась изморозью, хорошо считывалась.
      -- Что теперь? -- неизвестно к кому обратился Коркин. Он явно нервничал, очевидно, вид мертвого человека в холодильнике вызвал в нем страх и подкатывающую к горлу дурноту.
      В помещении наступила тишина, которую нарушил громкий хлопок -- это Арефьев резко захлопнул крышку холодильника.
      -- Но если информация исходила не от нас, то от кого? -- Арефьев по очереди заглянул каждому в глаза.
      -- Бортмеханик будет в Москве только послезавтра, -- сказал Воробьев и этим как бы указал направление, в котором надо двигаться в поисках продажного информатора. -- Это не наш человек, его назначили те, кому мы передаем за границей бабки.
      -- Однако это не снимает с нас ответственности. Если бы все случилось после того, как мы передали ему деньги...Идемте все ко мне, -- Арефьев быстрым шагом вышел в коридор и направился в сторону лестничной клетки.
      В кабинете он вытащил из бара бутылку "Метаксы" и один фужер, который наполнил до половины коньяком. Затем вызвал секретаршу и велел ей принести пять бритвенных лезвий. Вскоре она вернулась и положила на стол несколько конвертиков "Невы".
      -- Это все, что я нашла в старых запасах, -- сказала секретарша и вышла из кабинета.
      Арефьев снял пиджак, повесил его на спинку кресла. Засучил рукав рубашки.
      -- Возьмите каждый себе по лезвию, и делайте, как я, -- и Арефьев незаметным движением чиркнул себя по руке. На коже появилась красная полоска.
      Коркин не верил своим глазам. Смирнов, все свое внимание сосредоточил на зажатой в руке сигарете, которая мелко вибрировала. Голощеков и бровью не повел -- взяв со стола лезвие, стал его распечатывать.
      -- У меня нет другого способа доказать вам свою непричастность к случившемуся...и вашу, кстати, тоже, -- Арефьев подвинул к себе фужер и сдоил в него несколько капель крови.
      Коркин побледнел и не сразу справился с бритвой. Он еще не отошел от увиденного в морозилке.
      Арефьев первым пригубил фужер, после него -- Смирнов. За ним Голощеков с Воробьевым. Начальник службы безопасности попытался все свести к шутке "А если у меня СПИД?", но на нее никто не отреагировал. Сделав глоток коньяка, Воробьев нарочито не спеша закурил. Однако Коркин чуть было не испортил процедуру: он не смог справиться с рвотными позывами и после пригубления коньяка побежал в угол, где стояла корзина для мусора. Арефьев пришел ему на помощь: плеснул в большой фужер водки и протянул финансисту.
      -- Вот теперь знаем -- мы все чисты друг перед другом...А если нет, во что, правда, мне не хочется верить, каждый будет платить кровью, -- Арефьев был невозмутим. Он наложил на ранку клочок газеты, а саму руку, согнув в локте, прижал к груди...
      Дальше разговор пошел по конкретным направлениям. От Воробьева Арефьев потребовал немедленного взятия под контроль квартиры и телефона бортинженера, улетевшего в Женеву. Смирнова попросил выяснить -- на какую сумму тот может рассчитывать от торговли своих бензоколонок. Коркин как можно быстрее должен связаться с банками, при этом Арефьев напомнил, что люди из этих финансовых учреждений тоже пользовались их "черным каналом", по которому уходили на Запада "отстиранные" доллары. Голощекову он назначил встречу через час.
      Оставшись в кабинете один, Арефьев достал из сейфа одноразовые шприцы, спирт и вату. Ампулы с морфием постоянно находились у него в кейсе. Он боялся стать наркоманом и потому набирал в шприц вместо сорока миллиграммов морфия только половину. Укол сделал в предплечье.
      Когда дурнота прошла, и в теле появилась комфортная теплота, он набрал номер телефона начальника отдела милиции Опалихи подполковника Коризно.
      -- Михаил Иванович, -- сказал Арефьев, -- вас можно поздравить с поимкой Андреева? Вчера об этом прочитал в "Комсомольской правде", и, если не секрет, сколько времени вы его ловили?
      -- Год и два месяца. Но что любопытно: своему конвоиру он заплатил две тысячи долларов за то, чтобы тот помог ему сбежать прямо из зала суда, а знаете, сколько мы можем в виде премии выписать своим сотрудникам за поимку Андреева?
      -- Ну хотя бы половину от "беговых"...
      -- Вы слишком широко, Герман Олегович, размахнулись. А полторы тысячи российских рублей не хотите?
      -- Связались бы со мной, пожертвовать на доброе дело пару тысяч долларов пока для меня, слава богу, не проблема. Кстати, я тоже хочу получить от вас поддержку, правда, морального свойства...
      На другом конце провода возникла двусмысленная пауза. Голос Коризно стал явно настороженным.
      -- Если эта помощь не выйдет за пределы моих служебных возможностей... Что у вас, Герман Олегович, на душе?
      -- У меня на душе один сорванец по кличке Фура...
      И снова пауза, но уже не столь затяжная, как первая...
      -- Рэкет?
      -- Вроде того...Идет серьезный наезд на одного моего компаньона. Но если это служебная тайна, то, ради бога, извините.
      -- Нет, я так не думаю, но все же надо кое с кем переговорить. Как вы сказали -- Фура? Записываю. Можете минут через сорок перезвонить?
      -- А как насчет моего спонсорства? Я ведь действительно хотел бы как-то материально отблагодарить ваших парней.
      -- Об этом я должен посоветоваться со своим начальством. Вы ведь знаете, идет повсеместная борьба с коррупцией, тут и влипнуть можно...Тем более, вы нам и так помогли, ваши "лендроверы" до сих пор исправно служат...Кстати, на одном из них мы привезли в отдел после задержания этого Андреева. Крепкий, между прочим, орешек...
      Однако Арефьеву самому звонить в милицию не пришлось. В половине шестого раздался звонок и он узнал голос Коризно. Оказалось, рецидивист по кличке Фура находится во всероссийском розыске.
      -- Вам ведь, Герман Олегович, ни о чем не говорит такое словосочетание, как бандформирование из Великих Лук? Гастролеры и примкнувший к ним Фура. Но что примечательно, несколько часов назад, в районе Редькино, было совершено нападение на неизвестную машину и не исключено, что в этом участвовал Фура. Во всяком случае, отпечатки большого и указательного пальцев, найденные на брошенном пистолете принадлежат ему. Завтра утром будет готов результат идентификации крови, взятой на месте преступления.
      После разговора с Коризно, Арефьев вызвал к себе Воробьева.
      -- Ты, Вадик, сказал, что в Редькино вы приехали раньше милиции...
      -- На целых одиннадцать минут, а это вечность.
      -- Почему же тогда милиция нашла пистолет Фуры, а вы его прохлопали?
      Глава четвертая
      Рейс из Женевы безнадежно задерживался. Западный циклон, о котором три дня назад предупреждали синоптики, наконец достиг Москвы и разразился сильнейшими шквальными ветрами и дождями. Трижды Ту-154 заходил на посадку и трижды диспетчеры уводили его на новый круг, пока окончательно отчаявшись, не отправили его в Тулу, не задетую непогодой.
      Когда об этом объявили по радио, в аэропорту началась легкая паника, ибо все понимали, что и другие рейсы могут быть отложены на неопределенное время.
      Встречали женевский борт и люди Арефьева: его помощник Голощеков и начальник службы безопасности Воробьев. Они находились в комфортабельном шестисотом "мерседесе", поглядывали на часы, курили, перебрасываясь ничего не значащими репликами. Однако, когда стало очевидным, что ожидаемый рейс срывается, Голощеков по мобильнику связался с диспетчерской аэропорта и поинтересовался -- когда, наконец, прилетит самолет из Женевы? Узнав, что в ближайшие два часа этого не случится, они прошли в бар аэропорта, выпили по чашке кофе, купили сигарет и вернулись на стоянку.
      Неподалеку от них, между красным "опелем" и синими потрепанными "жигулями", стояла представительная "ауди-950", оставленная здесь бортинженером Владимиром Вахитовым. Они, разумеется, знали его в лицо и без особого напряжения ждали, когда он появится в поле их зрения.
      Воробьев с помощью небольшого надфиля занимался обработкой ногтей, а Голощеков, сложив вчетверо газету "Московский комсомолец", читал информационную подборку. Когда дошел до "Криминальной хроники", его рука невольно потянулась за пачкой сигарет.
      -- Послушай, Вадик, что произошло в нашей родной столице... -- Начал читать: -- ГИБДД ГУВД сообщает: вчера, в 21 40, на шоссе Энтузиастов, неизвестными лицами был обстрелян дорожный пост, погибли четыре милиционера. Свидетели в один голос утверждают, что к этому нападению каким-то образом причастная серая "девятка" с тонированными стеклами, которая дважды появлялась в этом районе. С места преступления исчезли четыре автомата "калашникова" и находящиеся на КПП бронежилеты. Пропали также милицейские фуражки и два регулировочных жезла. Возбуждено уголовное дело, ведется следствие..."
      -- Кто-то просто взбесился, -- сказал Воробьев, -- "Маяк" передавал, что сегодня ночью на Учинском водохранилище произошла крупная бандитская разборка. Две машины взорваны, милиция насчитала более двух тысяч стреляных гильз, настоящий бой...одиннадцать трупов...
      -- А в каком именно месте? -- спросил Голощеков. -- Случайно не на спасательной станции?
      -- Здесь написано, что бой шел где-то в районе Пестово, на заброшенном целлюлозно-бумажном заводе. Случайно или нет взорвали емкость с остатками аммиака.
      -- Я это тоже слышал, правда, застал только конец сообщения. Там где-то поблизости нашли труп киллера, которого милиция разыскивала с 1994 года. Схлопотал парень три разрывных в живот...
      -- Сколько, ты сказал, там подобрали гильз?
      -- Более двух тысяч.
      -- Неплохо мужики порезвились, считай, израсходовали боезапас целой роты. Слушай, куда Россия катится?
      -- А версии какие-нибудь назывались?
      -- Как всегда -- в интересах следствия никакой информации.
      -- Одиннадцать трупов и -- молчок!
      -- Не совсем...-- Воробьев, вытянув шею, к чему-то стал прислушиваться. -- Кажется какой-то самолет идет на посадку...
      Голощеков вышел из машины, чтобы лучше рассмотреть заходящий на ВПП лайнер.
      -- Нет, это, видимо, Ил-86, аэробус, ему непогода не страшна. Словно кашалот в океане...
      Дождь почти прекратился и Воробьев выключил дворники.
      -- Может, с Вахитом поговорим прямо здесь? -- спросил он.
      -- Сначала его немного поводим по городу. У меня такое ощущение, что мы что-то не так сделали. Ты хорошо помнишь, что мы в салоне его машины не наследили?
      -- Вполне возможно, что он мог использовать какую-нибудь контролку, которую мы с тобой не заметили.
      -- От всего не застрахуешься. Конечно, было бы значительно проще -останься Фура в живых...
      -- Меня больше всего в этой ситуации беспокоит здоровье Арефьева. Если бы это был другой человек, все было бы намного проще. Но сейчас не та ситуация, когда можно менять лошадей на переправе.
      -- Да, как ни странно, многое в нашей с тобой жизни зависит от его почки...
      Над ними, совсем низко, с затихающими турбинами проплыл величественный Ту-154 и скатился за здание аэропорта.
      Голощеков, только что погасивший сигарету, взял из пачки новую. Размял фильтр, но прикуривать не стал. Задумчиво смотрел на безрадостный пейзаж за окном.
      Прошло минут сорок, когда из подземного перехода вышла группа людей с вещами в руках. Однако Вахитов появился совершенно с неожиданной стороны. Он подошел к своей машине и вытащил из кармана пультик, чтобы открыть центральный замок. Им хорошо было видно его красивое, с мягкими чертами лицо, на котором отчетливо проглядывала нерешительность. Он вдруг отступил от дверцы, словно от нее исходила смертельная опасность, развернулся и почти бегом направился в сторону автобусной остановки.
      -- Черт возьми, его явно что-то насторожило! -- Воробьев положил руку на ключ зажигания.
      -- Возможно, у него животная интуиция.
      -- Интуиция обостряется у тех, кому есть, что скрывать...Нам надо его сейчас же брать за хобот и прессовать...
      -- Мы можем его вспугнуть. Поезжай за ним, притрись к тротуару.
      Когда машина поравнялась с Вахитовым, Голощеков открыл дверцу, загородив бортинженеру дорогу.
      -- Владимир Петрович, садитесь, пожалуйста, в машину...И, ради Бога, не давите нам на психику.
      Вахитов явно растерялся. Пока он приходил в себя, из машины вышел Голощеков и крепко взял его за руку. И, видимо, понимая, что силовое давление неминуемо, бортинженер бросил на заднее сиденье кейс и вслед за ним сам полез в "мерседес". Как только дверцы захлопнулись, Голощеков тут же их заблокировал.
      -- Немного отъедем в сторону и там спокойно переговорим, -- тихо сказал начальник службы безопасности.
      -- А что, собственно, произошло? -- Вахитов старался быть спокойным.
      -- Почему вы не сели в свою машину? -- на вопрос вопросом ответил Голощеков.
      -- Потому что сигаретная пачка на сиденье была сдвинута...Она должна лежать на газете, на последнем слове заголовка...
      -- А чего вы боитесь? -- спросил Воробьев. -- Сели бы и поехали.
      -- Сел бы и взлетел на воздух? -- Вахитов закурил. -- В Женеве меня уже допрашивали -- почему я не привез посылку?
      -- Именно это и будет темой нашего разговора...Кто из вашего окружения знал о том, что вы перевозите во время рейса в Швейцарию? -- Голощеков говорил так, словно перед ним был не взрослый человек, а школьник.
      -- Знал ваш шеф, знали вы, знала ваша охрана...
      -- Пардон, охрана ничего не знала. Кто еще был в курсе?
      -- И, очевидно, знали те, кому я в Женеве эти посылки передавал. А что, собственно, случилось? Какие-нибудь неприятности?
      -- Мягко сказано, любезный, -- Голощеков взглянул на Воробьева, как будто спрашивая -- открывать бортинженеру все карты или сразу брать его на прихват? -- Хорошо, я вам скажу...Машину с посылкой, в районе Редькино, расстреляли, погибли четыре наших человека и посылка, естественно, испарилась...Нам нужны какие-нибудь концы. Сразу оговорюсь, времени на длинные разговоры у нас нет.
      -- Это уже серьезно, -- сказал Вахитов, -- но при чем тут я?
      -- С кем вы в последнее время общались? -- грубо спросил Воробьев. -Кто мог вычислить эту вашу...нелегальную деятельность?
      -- Надо быть последним идиотом, чтобы такими вещами с кем-то делиться...
      -- А почему мы вам должны верить?
      -- А почему вы мне не должны верить? С таким же успехом я могу иметь претензии к вам. Я всего лишь посредник и теоретически мог бы нести ответственность, если бы посылка исчезла из моих рук, -- сказано было таким тоном, что они поняли -- дальнейший разговор бесполезен.
      -- Где вы живете? -- спросил Голощеков, хотя прекрасно знал, что Вахитов снимает комнату на проспекте Мира,14.
      -- На проспекте Мира.
      Воробьев взглянул на часы.
      -- Мы вас отвезем домой... Не возражаете?
      Вскоре они выбрались на шоссе и устремились в сторону Кольцевой дороги. Они ехали тем же путем, каким обычно отправляли в "Домодедово" посылку. Когда подъехали к Редькино, Воробьев взглянул в зеркало -- хотел подсмотреть выражение лица Вахитова. Но тот отрешенно глядел вперед и только слепой мог не заметить в его глазах нечто гораздо большее, чем тоска...
      -- Вадик, притормози, -- попросил сидящий рядом с бортинженером Голощеков. -- Вот у этих берез какая-то сволочь расстреляла наших людей... Кто за это ответит?
      Вахитов не отреагировал, он подавленно молчал и тяжело затягивался сигаретой.
      Своего пленника они отвезли не домой к нему, а в лесопарковую зону Лосиноостровской. На одной из многочисленных проселочных дорог они припарковались. Несколько минут в машине стояла гнетущая тишина.
      Голощеков начал с того, что детально описал бортинженеру всю обстановку его жилища -- где что лежит, какого цвета обои, чайник, телефон -- вплоть до того, каким шампунем и кремом для бритья пользуется хозяин. И когда Вахитов осознал, что вся его жизнь стала достоянием этих людей, он не то что сник, он почувствовал себя раздавленным червем...
      -- Что вы от меня хотите узнать? -- вопрос был не столько оригинален, сколько своевременный.
      Воробьева начинал раздражать этот играющий в непорочность бортинженер. И потому, не щадя его самолюбия, сказал:
      -- Чтобы ты, парень, не питал больших иллюзий на наш счет, взгляни на это... -- Воробьев вдавил в щеку Вахитова "вальтер". -- Если это для тебя не аргумент, давай выйдем и я тебе покажу очаровательное место, где ты выроешь себе могилу...Короче, нам нужна полная информация о твоих последних днях... может, неделях -- где, с кем, какие вел разговоры? Чем больше будет искренности, тем больше у тебя будет шансов вернуться назад, к своему красному в белый горошек чайнику...
      Вахитов угрюмо молчал и, склонив голову, рассматривал зажатую в руках сигарету. Возможно, он думал о 30 тысячах долларов, которые хранил в маленьком сейфе у себя дома.
      Заговорил Голощеков:
      -- Если ты будешь разыгрывать из себя немого, мы можем подумать, что имеем дело с трупом. А с трупами, ты сам знаешь, как поступают -- или в яму или в крематорий...
      -- Только ради бога не стращайте, -- вдруг ожил Вахитов. -- Самолет, на котором я летаю, дважды захватывали террористы, а они покруче вас, -- он вялым движением руки полез за пазуху и вытащил портмоне.
      Голощеков заметил как дрожат у него пальцы. Бортинженер протянул вчетверо сложенную бумагу. Это была газетная вырезка, которую Голощеков быстро пробежал глазами.
      -- Послушай, Вадик, что тут написано... "13 сентября, в ночном кафе "Пиковая дама", произошел настоящий конфуз. Один из посетителей, будучи в изрядном подпитии, стал приставать к солистке В.Л., отличающейся от остальной публики не только хорошим голосом, но и великолепными физическими данными. Примадонна, не потерпев наглых приставаний одного из джентльменов, посетивших кафе, залепила ему публичную пощечину. Однако на этом инцидент не закончился: "обиженный" клиент, которого в определенных кругах называют Фура, не захотел оставаться в долгу и после закрытия бара, в пять утра, изнасиловал свою обидчицу...прямо на электрооргане. Сей экстраОрганный выпад джентльмена повлек за собой не только травмирование примадонны, но и самого музыкального инструмента: орган рухнул на пол и разлетелся на составные части...Наш источник утверждает, что В.Л. не стала обращаться в милицию, а просто заплатила за порчу инструмента. Тот же источник предполагает, что Фура является одним из залетных джентльменов удачи, приехавших в столицу из провинциальных Великих Лук. По слухам, эти гастролеры занимаются весьма предосудительным промыслом и делают это под чутким руководством известного в криминальных кругах человека по кличке Полоз, который в свою очередь связан с известным в криминальных кругах авторитетом, сочувствующим российским фашистам, Расколовым... По обоим, как утверждает наш источник, уже давно плачет тюрьма, а также оперативники МУРа..."
      -- Где это было напечатано? -- спросил Воробьев.
      -- В желтой газете "Скандалы", но не в этом дело...А какое отношение эта В.Л. имеет к тебе, Вахитов?
      Вахитов, опустив голову, молчал. Голощеков слегка тронул его локтем.
      -- Не стесняйся, все, что скажешь, останется между нами...Врачебная тайна...
      -- Тайна полишинеля... Это Вика Лобанова. В прошлом году она вместе со своим директором приезжала ко мне за тем же, что и вы. Надо было кое-что переправить в Швейцарию. После этого я несколько раз заглядывал в "Пиковую даму"...
      -- Завязался роман, что ли?
      -- Можно и так сказать.
      Воробьев обдумывал как бы не вспугнуть Вахитова и подгрестись к разговору о Фуре и Полозе. А он уже и сам начал разогреваться.
      -- Обычная история, с прекрасной увертюрой... Дважды я ее брал с собой в Женеву. Дарил подарки и все шло к тому, чтобы сходить с ней в ЗАГС. Она разведена, я тоже свободен. Но когда появились эти отморозки, все пошло кувырком. Сначала к ней пристал Полоз, потом этот мерзавец Фура. Грязный подонок...Всего не расскажешь, это целая история, -- он тяжело вздохнул и начал, наконец, прикуривать сигарету. -- Я ее умолял образумиться...обычная ревность, обещал золотые горы, потом начал грозить, словом, на какие только ухищрения не шел.
      -- Значит, подруга оказалась слаба на передок, -- констатировал Воробьев.
      -- Это и еще страх...Однажды я под видом болезни не полетел в рейс, хотя ей сказал, что отправляюсь как обычно в Женеву. В ту же ночь, под утро, я нагрянул к ней домой. Своими ключами открыл дверь, а когда вошел, почувствовал специфические ароматы...Прошел в спальню, смотрю, а там идет битва половых гигантов. Они меня тоже заметили, однако в голову не взяли и, мне назло, продолжали заниматься сексом. Она визжит, как недорезанная свинка, а он ее по всякому кувыркает...
      -- Кто -- он?
      -- Полоз!
      -- Действительно, история, хуже не придумаешь, -- сказал Голощеков.
      -- Но это еще не все...Потом они, как ни в чем не бывало, сели завтракать. Я хотел уйти, но этот длинный гад меня не отпустил, заставил вместе с ними распивать коньяк. А выпив, я устроил им мыльную оперу, полез драться, но Полоз, скотина, меня вырубил. Стыдно вспоминать...
      -- Стыд не дым, -- сказал Воробьев. -- И чем все это закончилось?
      -- Он предложил сделку: я ему указываю богатый объект и Полоз, как только выкачает из него бабки, отваливает за границу. Я сначала думал, что он блефует, но потом вижу -- черта-с два. Как-то я зашел в "Пиковую даму", где опять встретил Полоза и его шестерку Фуру. Оба они ишачили на Расколова...Это абсолютно гнилой тип...Сначала прозрачно, а потом в открытую стали угрожать -- мол, если не выполню их условия, они мне устроят петлю...И Фура продемонстрировал стальной тросик...
      -- И ты, как телок, пошел у них на поводу?
      -- А вы бы не пошли? Я пытался отговориться: дескать, нет у меня на примете богатых людей, а они мне в лоб -- не ври, мол, знаем, каким бизнесом занимаешься...Полоз несколько раз возвращался к этой теме, но когда Фура изна...трахнул Вику, я сдался. Кое-какой информацией с ними поделился. Дальше так жить я уже не мог...
      Не успел Вахитов закончить предложение, как Воробьев, обернувшись, наотмашь ударил его по лицу.
      -- Это тебе за наших ребят, а это...
      -- Стоп! -- Голощеков едва успел подставить руку и следующий удар ушел в сторону. -- Подожди, Вадик, это мы еще успеем сделать и не один раз.
      У бортинженера из разбитого носа потекла кровь. Он стянул полы плаща, чтобы не запачкать кровью форменную рубашку.
      -- Как они узнали о дне, когда мы повезем деньги?
      -- Вы, видно, меня не так поняли... Я не имел в виду вашу фирму и деньги, которые вы должны были мне передать...Я им всего лишь назвал пару фамилий из подпольных миллионеров, между прочим, тоже из уголовной среды. То есть таких же, как они сами -- Полоз и Фура... Лишь бы отстали... Но при этом ни слова не было сказано о ваших деньгах. Ни о времени их передачи...Да и не знал я об этом ничего...
      -- Чем докажешь?
      Вахитов пожал плечами.
      -- Делайте, что считаете нужным...Единственное, что могу сказать: те люди, которые живут в Женеве и перед которыми я обычно отчитываюсь, будут очень на вас сердиться, если со мной что-нибудь произойдет нехорошее...
      -- Где обитает Полоз? -- тихо спросил Голощеков.
      -- Я однажды пытался их выследить, но у меня кончился бензин. Знаю только со слов Вики -- где-то в Хлебниково у них малина...
      -- Поедешь, Вахит, с нами к Вике, потом -- к Полозу.
      -- Зачем? -- у бортинженера страх перекрыл горло. -- Справитесь без меня...
      -- Если хочешь дождаться еще одной весны, не будешь задавать глупых вопросов. Говори адрес Вики и храни тебя боженька от вранья, -- Воробьев включил зажигание.
      -- Минутку, -- Голощеков открыл дверцу и вышел из машины. Отошел в сторону и набрал номер Арефьева. Договорились: все свободные охранники выедут в сторону Ховрино и в районе железнодорожного виадука сгруппируются. Голощеков зашифровано напомнил, чтобы люди Арефьева взяли с собой "удочки", то есть оружие...
      Глава пятая
      Певичку из ночного кафе "Пиковая дама" они взяли еще тепленькой у нее дома. Вытащили из кровати вместе с хилым малым, ударником из оркестра, физиономия которого, словно у клоуна, была измазана яркой губной помадой. Его голенького пристегнули наручниками к радиатору, а певичку, еще пьяную, разморенную поздним сексом, отвели в ванную и инсценировали утопление. Ее держали двое людей Воробьева -- им было весело наблюдать за примадонной, у которой форма груди напоминала ананас. Сначала женщина сопротивлялась и даже пыталась кусаться, но в один момент страх парализовал ее волю.
      Воробьев и еще трое его людей проводили обыск, в результате которого в центре комнаты выросла пирамида женских шмоток.
      В ванную вошел Воробьев и, подцепив двумя пальцами изящный подбородок певицы, спросил:
      -- Лапочка, где бабки?
      Однако ее глаза покрылись пленкой недоумения и страха.
      -- Фура? -- тихо произнес Воробьев и наклонился над женщиной. -- Ну что же ты так долго соображаешь?
      Она дернула головой, отчего мокрая прядь ее крашеных волос полоснула по воде и несколько капель упали на лицо Воробьева. Это ему не понравилось и он, взяв примадонну за челку, раз за разом окунул с головой в воду. Девица фыркала, захлебисто кашляла, однако быстро поняла, что может навсегда остаться в собственной голубой лагуне. Речь ей давалась нелегко.
      -- Повтори! -- дожимал ее Воробьев. -- Фура, говоришь, это Федя Овсяников, Полоз -- Трапезников? Красивая, кстати, фамилия...Эффектно будет смотреться на мраморном памятнике...
      -- Все хорошо, прекрасная маркиза, -- сказал Воробьев, -- осталось только узнать лежбище Полоза. -- Он снова схватил певичку за волосы. -- Так, где вы с ним проводили вечера отдыха? В Хлебниково? Это я и без тебя знаю, но там же не одна хата...Колись, милая, до конца...
      Через пять секунд все встало на свои места. Они возвратились в комнату и, на всякий случай, поинтересовались у барабанщика: часто ли Полоз с Фурой бывали в кафе "Пиковая дама"? Вот это новость -- почти каждую ночь. Причем с толстым прессом долларов и в гроздях "ночных бабочек"...
      -- Пристегните девку к этому голому придурку, -- приказал Воробьев своим людям и, подойдя к телефонной розетке, вырвал ее с корнем. Взяв со стола две пачки презервативов, он бросил их к ногам скованной наручниками пары. -- Согревайтесь, чтоб не схватить насморк и, упаси вас боже, высовывать носы из хаты раньше следующего утра...
      На двух джипах, в сопровождении темной "девятки", набитой людьми, они подались за город. Сразу за Кольцевой дорогой первая машина, в которой находились Воробьев с Голощековым, чуть не влипла в руки гаишников. Милиция еще жила в системе перехвата и потому нервно и бессистемно тормозила все более или менее, на ее взгляд, подозрительные транспортные средства.
      -- Я боюсь, чтобы Вахитов не взбрыкнул при виде милиции, -- сказал Голощеков, когда им приказали остановиться.
      Сидящие позади них Буханец, Рюмка и Заполошный подтянули руки ближе к коленям, чтобы можно было быстрее вытащить стволы. Оружие лежало внизу, у самых ног, прикрытое целлофановыми пакетами. Но милиционер не стал настырничать и ограничился проверкой документов. Водитель Семен, не глядя на него, невозмутимо пускал через форточку колечки дыма, и равнодушно взирал на будку, возле которой стояли еще трое людей в форме.
      Когда они оказались за городом, пошел общий треп. Заполошный, глядя за окно, на проносившиеся мимо сельские пейзажи, сказал:
      -- Такой грибной осени давно не было...Моя насолила целую бадейку белых грибков, только кому их есть...
      -- А я замочил полбочонка антоновки с клюквой...Зимой да под водочку, -- поддержал разговор Рюмка.
      -- Лишние хлопоты, сейчас на рынке можно черта с рогами купить, -сказал Заполошный. -- Меня же устраивает обыкновенная квашенная капуста с отварной картошечкой да со шпиком...Чтобы только плавали шкварки...
      -- Размечтались, -- охладил гастрономический пыл подчиненных Воробьев. -- Вот сейчас приедем на место и организуем шикарный фуршет имени Полоза. Или он нам... И будет вам и квашеная капуста, и шкварки до угара...
      Впереди снова появился милицейский пост. Водитель зазевался и едва не сшиб километровый указатель, на что Заполошный немедленно отреагировал:
      -- Сеня, надень очки или проснись.
      -- Учту, -- беззлобно сказал шофер. -- В Италии одна девка стала мисс Ломбардия, хотя от рождения слепая.
      -- Интересно, -- навострил уши Буханец, -- а как она демонстрировала свои прелести?
      -- А у нее в ухе был запрятан миниатюрный приемничек. Ее менеджер ей суфлировал: "Анна-Лиза, иди прямо, сейчас налево, через два шага... Осторожно, ступенька... и так далее..."
      -- Любопытно, а как она делает минет? Тоже по подсказке? -- спросил Семен.
      -- А ты что, всегда зажигаешь свет, когда своей бабе хочешь поставить палку?
      Смех.
      Воробьев курил и задумчиво смотрел на выпрямляющееся шоссе. Не доезжая до элеватора, он приказал поворачивать на дорогу, вдоль которой поблескивали блюдца промоин. Был уже вечер, в свете фонарей яркими всполохами возникали желтеющие купы деревьев.
      Потянулись частные особняки. Некоторые из них только-только встали на фундамент, другие наоборот -- покрылись плесенью долгостроя.
      Они миновали горбатый мостик и въехали под золотисто-пунцовый шатер старых вязов. Дорога пошла ровнее, что, впрочем, не разрядило молчаливо-напряженную атмосферу, воцарившуюся в салоне.
      Если бы Воробьев всмотрелся в лицо Голощекова, он увидел бы как внимательно отслеживают дорогу его глаза. И у самого начальника безопасности на скулах вздулись желваки, словно под кожу закачали изрядную порцию силикона.
      -- Сеня, притормози, -- негромко сказал Воробьев.
      Они с Голощековым вышли из машины и осмотрелись. Впереди сумеречно просматривался новый участок застройки, над которым довлели два фонаря на высокой мачте. Воробьев достал из кармана мобильник и связался со вторым джипом, в котором за старшего был Чугунов. Договорились, что машины остаются в трех разных местах с водителями. Затем Воробьев переговорил с "девяткой" и приказал всем надеть светлые вязаные шапочки, чтобы в темноте легче было опознать друг друга.
      Машину поставили за сложенными железобетонными панелями и завернутыми в целлофан блоками кирпичей. С этой позиции было удобно наблюдать за домом, стоящим рядом с недостроенной водонапорной башней. Ориентировка, которую дала певичка, оказалась на редкость точной.
      Двухэтажный особняк буквально утопал в яблонях и вишнях, раскидистых кленах и черемухи. В доме светилось только одно окно на втором этаже.
      -- Жаль, мы не знаем планировки хаты, -- сказал Голощеков. Он нервно мял в руках сигарету, не рискуя прикуривать.
      -- Дом небольшой, разберемся, -- Воробьев наскоро переговорил с Буханцом и Рюмкой о последовательности действий. К ним присоединился Заполошный, спокойный, высокого роста человек.
      -- У кого есть лишний санпакет? -- спросил он, -- свой я оставил в гараже...
      -- Будем надеяться на лучший исход, -- успокоил его Буханец.
      -- Ну что, Вадик, ни пуха ни пера, -- Голощеков потрепал по плечу Воробьева. -- Работайте с оглядкой, если появится необходимость, вызывай нас с Семеном...
      -- К черту, -- Воробьев поправил под курткой автомат и, пригнувшись, шагнул из-за укрытия и устремился в сторону особняка. Выбрав дистанцию, за ним отправились Буханец, Рюмка и Заполошный.
      Вскоре сумерки и кустарник скрыли их из виду. Воробьев, бежавший впереди, заметил, как сквозь заросли просвечивается второй этаж дома, чего раньше не было заметно. Это вызвало у него двоякое чувство -- тревогу и ощущение неотвратимости.
      Буханца он заметил, когда тот огибал поставленную на высокие козлы железную бочку. По его хищной позе он понял, что этот парень уже давно забыл о таких вещах, как страх в ожидании боя.
      Перед последним броском они притаились за кустами смородины, издававшей терпкие осенние запахи. Окна первого этажа были плотно закрыты изнутри шторами и лишь две световые полосы по бокам нарушали светомаскировку.
      -- Жаль, что мы не знаем, кто в доме обитает, -- сказал Буханец, -Можем пролить невинную кровь.
      -- А мы сначала сделаем разведку, -- Воробьев сдерживал дыхание. Но это у него плохо получалось. -- Жаль, что у нас нет лестницы-штурмовки... По идее, надо бы начинать с верхнего этажа.
      -- Это, по-моему, не проблема, видишь справа дерево?
      Скрываясь за кустами и стволами деревьев, они устремились к дому. Перескочили неглубокую, полную воды, канаву и оказались у "пьяного" забора. Когда они проникли в сад, их опутали колючие щупальца крыжовника. Роса окропила руки и оружие, которое они держали наизготовку.
      Вышли на занесенную опавшей листвой дорожку, прошли мимо гаража, из ворот которого выглядывал задок светлых "жигулей". Из-за угла появился человек -- это был Чугунов.
      -- Кажется, в доме полно людей, -- сказал он, -- я слышал мужские голоса.
      Они обогнули угол дома и едва не уперлись лбами в толстый, с грубой, потрескавшейся корой каштан.
      -- Подсади, -- попросил Воробьев Буханца, и когда тот подставил колено, он ухватился за сук и подтянулся.
      Добравшись до светящегося окна, увидел картину допроса. В центре комнаты, за столом, сидел бледный, взъерошенный человек, явно подавленный и весь его жалкий вид резко контрастировал с открытым кейсом, в котором находились аккуратно сложенные долларовые банкноты.
      У закрытых дверей безучастно застыл здоровенный амбал в кожаной короткой куртке, второй охранник находился поблизости, за спиной сидящего за столом. А парадом командовал высокий, худощавый блондин, с напрягшими на висках венами, большим подвижным ртом и большими, прижатыми к черепу ушами. На нем был темный длиннополый плащ. Человек был явно раздражен и когда говорил, оживленно жестикулировал одной рукой, вторую руку держал в кармане плаща.
      Воробьев затаился, стараясь, чтобы автомат не задел железный карниз и чтобы случайно нога не соскользнула с мокрой ветки.
      -- Я тебя вообще мог бортонуть, -- грубо вещал блондин, -- но я, как видишь, еще с тобой разговариваю.
      Человек порывался что-то возразить, но ему этого не позволили сделать.
      -- Как мы с тобой договаривались? После того, как деньги из Арефьевской машины перекочевывают в вашу, вы на газах направляетесь в сторону Чехова и на стоянке возле универмага передаете кейс Пузырю, который ждал вас в "девятке"... Больше от тебя ничего не требовалось и за это ты должен был получить пятьдесят штук зеленью...А что произошло на самом деле?
      Допрашиваемый сглотнул слюну, допрос ему давался с трудом. Наконец он озвучил несколько слов :
      -- Я сделал все как мы говорили...Но ведь Фура был убит, мы не ожидали, что начнется стрельба...И мы рванули туда, куда нам указал ты...И действительно, на стоянке мы нашли "девятку", к которой мы подъехали дверь к двери...Из "девятки" высунулся толстый хмырь и мы ему отдали кейс с бабками...Все! А куда он потом делся, нас это не интересовало...
      -- Заткни сопло, Бобон! Пока что я, Полоз, здесь диктую свои законы, -блондин артистично большим пальцем ковырнул себя в грудь. -- Ты забыл сделать одну простую вещь: вместе с деньгами к нему в машину должен был сесть ты, понял, Гондон Иванович...А вместо этого, ты выгребаешь из кейса пятьдесят кусков, остальные отдаешь Пузырю и отпускаешь "девятку" на все четыре стороны...
      -- Я был за рулем, а Крыса лежал на заднем сиденье, истекая кровью...Никто не думал, что так глупо все обернется...Я свою работу выполнил, и имею право на гонорар...
      ...Воробьев связался по трубке с Буханцом и велел ему начинать проникновение в дом. Между тем, в комнате резко стала меняться мизансцена. Полоз неожиданным ударом ноги сшиб со стула Бобона и стал им играть в футбол.
      -- Нн-а, сука, нн-а и не говори, что мало! -- потом Полоз обратился к рядом стоящему охраннику: -- Серый, давай сюда водонагреватель, я этому пикадору засуну его в прямую кишку...Из-за него все дело провалилось...Пузырь, сука, смылся и теперь ищи ветра в поле...
      Допрашиваемый, закрыв руками лицо, пытался уползти под стол, однако охранник ногой, словно колоду, отбросил его от стола. Полозу под ноги. Но, видно, тому было жалко своих изящных с широким рантом ботинок, ибо Полоз, схватив Бобона за волосы, приподнял его и сильно саданул коленом по лицу. Потом еще раз, задрав ему голову, резко, со стуком, ударил ею о кромку стола.
      Воробьев видел, как кровь брызнула во все стороны. Несколько капель упало на стекло.
      Он сместился по ветке в сторону балкона и шагнул на его узкий мокрый карниз. Но когда перелезал через невысокий барьерчик, задел ногой стоящие на балконе стеклянные банки. Он прикусил губу, сжал до боли цевье автомата. Сам застыл, затаил дыхание. Клацнул шпингалет и окно отворилось. Воробьев увидел голову охранника, который до этого стоял у дверей комнаты.
      -- Кошка или голуби, -- охранник бросил вниз окурок и, отхаркавшись, сплюнул. Рама со стуком захлопнулась.
      Бобон лежал на полу без движения. В двух шагах от него стоял Полоз с намотанным на кулак электропроводом от водонагревателя.
      Сняв предохранитель, Воробьев нащупал ручку балконной двери и осторожно нажал на нее. Однако давно немазаные петли выдали его, они скрипнули и на этот звук мгновенно отреагировал охранник, находящийся рядом со столом. Он поступил довольно грамотно: в прыжке подался в сторону Полоза и заслонил его, доставая на ходу пистолет. А Воробьева как будто вела нечистая сила. Он рывком откинул дверь и сделал это так напористо, что раздался звон вылетевших стекол, и тоже рывком ворвался в комнату. Падая за стол, резанул из автомата. Он пытался одной диагональной очередью достать сразу троих и отчасти это ему удалось. Тот, кто стоял у дверей, с вытянутой вперед рукой, рухнул на пол. Второй охранник, прикрывавший собой Полоза, и принявший изрядную порцию свинца, тяжело захрипел, однако продолжая нажимать на курок пистолета. Но смерть взяла свое: его ноги подкосились и он всей своей нешуточной массой завалился на подоконник и сполз на пол. Он явно мешал Полозу, который, отталкивая охранника, пытался высвободить руку с пистолетом,...
      Воробьев, не спуская с блондина глаз, услышал как внизу, сдавленный глушителем, задолдонил автомат. Вслед за ним последовали одиночные выстрелы. Это был явно "глок", любимое оружие Буханца. И снова короткое автоматное токката. Воробьев отвалился к стене и осел на корточки. Их взгляды встретились. "стечкин", в недрогнувшей руке Полоза, смотрел в сторону Воробьева, а его автомат -- давил на психику Полоза.
      Лоб Полоза покрыла испарина, его большие, тонкие уши горели огнем, а ноздри наоборот -- побелели и походили на две морские ракушки.
      -- У меня слишком слабый спуск, -- предупредил оппонента Воробьев. -Поэтому давай, Полоз, быстрее договариваться.
      -- Дельное предложение, хмырь, только после такой разминки, -- он кивнул в сторону лежащего рядом с ним охранника, -- я первым из игры не выхожу. Вдвоем -- ради бога, но не один и не первым. -- Полоз свободной рукой вытащил из кармана плаща пачку сигарет и одну из них подхватил губами.
      -- Я мог бы тебе сейчас прострелить башку, -- сказал Воробьев, -- но ты нам нужен как главный свидетель... обвинения твоего шефа Раскола... Однако вечный спрос на тебя не будет. Даю на размышление одну минуту...
      -- Устанешь, мусор, ждать.
      -- Зачем убил моих людей?
      -- И тебя убью...
      -- Мы бы по-братски поделились с тобой, если бы ты был хорошим мальчиком.
      -- Заткнись, краснолобый, мне терять абсолютно нечего.
      -- Ты потому такой храбрый, что принимаешь меня за мента. Это самая большая твоя ошибка. Не бери пример с Фуры, не спеши в морозилку...
      За дверью раздались непонятные шумы.
      -- Слышишь, мент, это идут мои люди, -- Полоз переложил пистолет в правую руку. -- Сейчас все решит численное превосходство.
      -- Еще раз ошибаешься, Полоз, все решит один точный выстрел.
      Расклад для Воробьева был однозначный: если за дверью окажется человек Полоза, значит, его шансы испарятся в течение секунды, а если кто-то из его команды...Однако он не додумал до конца эту мысль -- вместе с распахнутой дверью в комнату ввалился незнакомый человек и начал падать на пол.
      Воробьев отреагировал первый:
      -- Как видишь, Полоз, численного преимущества у тебя не получилось...
      -- Сволочи! -- взвыл Полоз. -- Подняли руку на Гашетку. -- И он, не целясь, выстрелил в сторону Воробьева.
      У "стечкина" особый тембр, отнюдь не колоратурное сопрано, выстрел сильно саданул по ушным перепонкам. Одна пуля просипела возле самого уха, вторая цапнула его за плечо, вырвав с мясом кусок куртки. Еще не успели капли крови обагрить стену, как Воробьев вогнал полмагазина в подложечную область Полоза. Несколько мгновений долгое тело того трясла судорога, голова со смертельно сжатыми челюстями откинулась назад, в то время как пистолет продолжал посылать пулю за пулей. И все пули вошли в лежащего напротив телохранителя. Когда ствол "стечкина" последний раз дернулся и с дымком замер, Воробьев поднялся и, опираясь о стену, пошел на выход.
      По всей лестнице тянулся темно-бурый штрих-пунктир. Это была кровь того, кого Полоз назвал Гашеткой и кто остался лежать в комнате.
      Воробьев услышал сдавленный голос Буханца. Тот сидел на нижней ступеньке, в позе, в какой обычно сидят язвенники -- согнувшись, подперев живот сложенными руками. Когда Воробьев оказался рядом с ним, он все понял: возле ног Буханца набралась порядочная лужица крови. Тот поднял искаженное болью и бледностью лицо.
      -- Нас тут хорошо прошерстили, -- произнес он и сделал вялую отмашку рукой.
      -- Как же так? -- изумленный Воробьев увидел в камуфляже и десантных ботинках лежащего человека. Лицо скрывал скомканный половик, который человек подгреб под себя, находясь в смертельной агонии.
      Когда Воробьев зашел внутрь помещения, его поразили результаты побоища. Кругом валялись игральные карты, сигареты, битое стекло и много стрелянных гильз. В центре комнаты, на полу, рядком, лежали три трупа. Лиц не было видно, к подошве одного из них прилип желтый лист вместе с глиной. Справа, на диване, с откинутой к полу рукой, лежал бездвижный Рюмка. Его нейлоновая с капюшоном куртка была прострелена в нескольких местах.
      Заполошный находился на полу, возле батареи. Воробьев оторопело огляделся, он искал Чугунова. Возвратившись в прихожую, спросил у Буханца:
      -- Где Чугун?
      -- Его тоже звездануло, он на улице.
      -- Как же вы попали в такую непруху? -- спросил Воробьев.
      Буханец скрипнул зубами, на глазах навернулась слеза...
      -- У Рюмки произошла осечка. Один из этих глотов находился в туалете. Когда мы уже были в прихожей, он внезапно появился из-за спины Заполошного и три пули всадил в Рюмку, а когда Заполошный повернулся, он и его двумя выстрелами уложил на месте... -- Буханец, сглотнув слюну, продолжал: -Потом, этот сучара, рванул наверх, но я его все же достал.
      -- Это был Гашетка, дружок Полоза, -- пытаясь разрядить гнетущую атмосферу, сказал Воробьев. -- Это был Гашетка...
      -- Возможно...Он выскочил из туалета, -- повторил Буханец и снова скрежетнул зубами. Поморщился, нестерпимо болела рана.
      -- А те трое, что лежат в комнате?
      -- Они играли в карты и, видимо, были под балдой. Когда я вошел и велел им тихо сидеть, они схватились за стволы и один из них успел даже выстрелить. Засадил, гад, мне в бок...Ну я их всех и порешил...
      -- Тебе не кажется, что это перебор?
      -- Не кажется...Ты бы видел, как они разделались с Рюмкой и Заполошным! Этот, как ты говоришь, Гашетка, вставил ствол ему в ухо и дважды выстрелил. Можешь посмотреть, что от мозгов Заполошного осталось на стене...А как ты, Вадим, себя чувствуешь?
      -- Ты можешь передвигаться самостоятельно? -- вместо ответа спросил Воробьев.
      Буханец со стоном поднялся.
      -- Тебя ведь тоже зацепило? -- он рукой оперся о перила.
      -- Могло быть хуже...
      Преодолевая боль в плече, Воробьев оттащил от порога человека в камуфляже и вышел на крыльцо. В лицо полыхнула влажная свежесть.
      Чугунова он увидел сидящим возле строения, находящегося рядом с гаражом.
      -- Руслан, если ты в состоянии, вызови сюда Бориса с Семеном, будем грузиться...Пусть прихватят водки, -- и Воробьев, пошатываясь, направился снова в дом. С крыльца сказал Чугунову: -- Встреть ребят и ободри. Передай Голощекову, чтобы он оставался на месте...это картина не для его воспитания...
      Когда он вернулся в дом, Буханец стоял, опершись о перила. Его рука была прижата к правому боку, он тяжело, с присвистом дышал.
      -- Иди на выход... -- однако Воробьева перебил взрыв, прозвучавший наверху. Казалось, еще секунда и потолок рухнет им на голову.
      Воробьев побежал наверх. Дверь держалась на одной петле, весь пол был усыпан штукатуркой, перемешанной ошметками человеческой плоти. Нижняя часть туловища Гашетки напоминала кровавое месиво. Судя по всему, взорвалось то, что было зажато у него в руке, когда он ввалился в комнату.
      Трупы Полоза, его охранника и Бобона тоже были погребены под известью и обломками досок. Ни стола, ни кейса с деньгами Воробьев не обнаружил. Кругом царил хаос и, присмотревшись, он заметил в разрухе несколько потраченных осколками долларовых купюр. Одну из них он взял в руки и, как ни странно, от денег продолжали исходить запахи дорогих одеколонов и не менее дорогих сигарет.
      Он подошел к Полозу и смахнул с его лица мусор, припорошенный известковой мукой. Верхняя губа бандита, поднятая к ноздрям, обнажила прокуренные крупные зубы, омытые предсмертной сукровицей.
      Когда Воробьев спустился вниз, Буханец уже лежал на полу, как рыба на суше, хватал ртом воздух. Видимо, у него произошло самоподдувание раненого легкого...
      -- Кажется, мне финита, -- с трудом выговорил он. -- Но это лучше, чем подыхать на больничной койке. Верно, Вадик?
      -- Верно, но это не про тебя. Мы тебя отвезем к первоклассным эскулапам, поэтому потерпи.
      -- Только не в больницу. Куда угодно, лучше сразу в морг, но только не в больницу...
      Дверь распахнулась и вошел водитель Семен. В руках у него была бутылка водки.
      -- Кому это добро? -- он потряс бутылкой.
      -- Отдай Буханцу, пусть немного взбодрится, -- велел Воробьев.
      Буханец сделал несколько глотков и возвратил бутылку Семену. Вытерся.
      Появился Голощеков с двумя санпакетами.
      -- Отсюда надо быстрее уходить, -- сказал он Воробьеву. -- Чугунов говорит, что ты тоже ранен...Давай перевяжу...
      -- Я обойдусь, перевяжи лучше Буханца, у него, кажется, проникающее, -и Воробьев переключил внимание на Семена и подошедшего Бориса. Он приказал им упаковать в целлофановый мешок труп Полоза и собрать наверху уцелевшие доллары.
      Буханец все время стонал и временами терял сознание. В подогнанные к воротам машины начали укладывать Рюмку и Заполошного. Воробьев видел, как сверху спускали Полоза. По самый подбородок он был упакован в толстый целлофан, который на шее был стянут нейлоновым шнурком. Мешок оказался коротким для бандита...
      -- Что у него в карманах? -- спросил Воробьев у Бориса.
      -- Мы еще не проверяли, взяли только его пистолет.
      Подошел Семен и протянул две пачки стодолларовых ассигнаций.
      -- Не уверен, что собрал все деньги. Там настоящий завал. Чемоданчик я тоже прихватил, как вещественное доказательство, -- водитель тряхнул иссеченным осколками кейсом.
      -- По машинам! -- скомандовал Воробьев, вложив в команду последние силы. Он почувствовал огромную тяжесть, которая стальной плитой давила его к земле.
      К нему подошел Семен.
      -- Нам всем не поместиться. Рюмку с Заполошным мы положим в джип, Буханца надо устроить в "девятке", на заднем сиденье, а куда остальные сядут? Во втором джипе поедите вы с Голощековым, Борис, Чугунов...Вахитов совсем расклеился, возможно, у него инфаркт...
      -- Тогда выгоняйте из гаража их тачку, не пропадать же добру...Вахиту сделайте поддерживающий укол, он нам еще понадобится в качестве главного свидетеля...
      Воробьева донимала жгучая боль и потому в его словах сквозило раздражение. Он окинул взглядом мертвый дом и, ощущая дикую опустошенность, направился к воротам. Их уже открыли и кто-то начал выгонять из гаража серую "девятку" с темными стеклами. Из нее вылез Борис и Воробьев увидел у него в руках милицейскую фуражку.
      -- Там еще три таких... бронежилеты, -- сказал он, -- боюсь, это с того поста, который вчера расстреляли...На этой тачке опасно выезжать, она наверняка находится в розыске...
      -- Опасно дышать, а мы дышим, -- вяло отреагировал Воробьев. -Запасные номера есть?
      -- Найдем...
      Воробьев подошел к джипу и что-то спросил у Семена. Тот подал ему армейскую флягу. Пил пока не почувствовал внутреннее тепло.
      -- По дороге заедем в лес и избавимся от оружия. Наших погибших и Полоза полейте спиртом, в случае проверки нетрудно будет представить их пьяными...
      -- Эту проклятую хату надо спалить, -- садясь в машину, сказал Чугунов. -- Там полно наших следов...
      -- Так в чем же дело? -- подзадорил его Голощеков. -- Бери канистру и дело с концом.
      -- Ты это серьезно? -- Чугунов, ища подтверждения, взглянул на Воробьева.
      -- Я согласен, чумное место другой участи не заслуживает. Сеня, далеко у тебя канистра с бензином?
      -- В багажнике нашей "девятки", только оставьте что-нибудь про запас.
      Борис открыл багажник и, подхватив из него черную пластмассовую канистру, направился с ней в дом. Но вскоре, пятясь, вышел из дверей, поливая из канистры крыльцо и стены дома...Передав канистру Семену, он вжикнул газовой зажигалкой и, не раздумывая, бросил ее в парящее бензиновое озерцо. Пламя потекло по крыльцу, перекинулось через порог и стало ластиться к стенам, мебели, быстро взбираться по лестнице...
      Они еще не проехали и пяти километров, как над садами взвился огромный стог огня, не оставляющего сомнений в том, что огненная стихия доведет дело до конца...
      Глава шестая
      Арефьев пребывал в трауре. Погибших телохранителей Рюмку и Заполошного похоронили на Химкинском кладбище. Буханца положили в частную, полуподпольную, клинику, где после сделанной операции он уже шел на поправку. Там же два дня лежал Чугунов. Ему повезло: пуля, задев по касательной брюшную полость, прошла сквозь карман, в котором лежала запасная обойма от пистолета.
      Воробьев лечился, что называется, в амбулаторных условиях.
      В дороге, когда они возвращались из Хлебниково, состояние Вахитова стало угрожающим. Пульс почти не прощупывался, и Голощеков велел Борису отвезти его в ближайшую больницу. Однако через пару километров стало ясно, что до больницы он не дотянет: Борис по мобильнику вызвал "скорую помощь" в район метро Таганская... Однако сердце Вахитова перестало биться за полторы минуты до прибытия неотложки...Борис вынес тело из машины и, положив его на скамейку, уехал...
      Труп Полоза, который привезли в Опалиху, оставили на ночь в гараже -на дощатом настиле, положенном на сдвинутые капоты двух машин. В первую же ночь, Арефьев, взяв фонарик, спустился во двор. К нему подошел охранник Борис, но хозяин жестом дал понять, чтобы его оставили одного.
      Он зашел в гараж и включил свет. Долгое, плоское тело Полоза казалось отчужденно беспомощным. Кто-то из охраны в его сложенные на груди руки вставил сигарету. Арефьев, сочтя это издевательством над мертвым, выдернул сигарету и бросил ее под машину.
      Постояв несколько минут над трупом, и, не получив от свидания с ним успокоения, он отвел взгляд от заострившегося, объятого желтизной лица и пошел на выход. Злата ждала его на крыльце. Он обнял ее за плечи и увел в дом. В постели долго ворочался, отчего растревожил бок и ему пришлось встать и принять лекарство.
      Прошедший день он считал позорным. Утром состоялся "разбор полетов". Воробьев, с рукой на перевязи, рассказал о том, что произошло в Хлебниково. Выслушав доклад, Арефьев, по очереди оглядев присутствовавших, неопределенно сказал:
      -- Смерть не есть зло...Дело в другом.
      И он завел речь о деньгах. При этом Арефьев выразительно посмотрел на финансиста Коркина. Тот, не заглядывая в лежащий перед ним лист бумаги, назвал цифру -- 700 тысяч долларов.
      -- Это все, что нам удастся наскрести, -- сказал он. -- Вы же знаете, наш груз задержан на таможне Украины, а это не много, не мало, три тысячи тонн спирта.
      -- Я знаю, -- сухо перебил финансиста Арефьев. -- А кредит, о котором мы с тобой говорили? Я имею в виду "Альфа-банк"...
      -- Там слишком высокие ставки...В банке "Столичный", где приемлемые проценты, мы уже взяли кредит, другие наши средства брошены в Тюмень, на разработку новых нефтяных полей...Кроме этого, до первого числа мы должны произвести выплату акционерам общества "Северное сияние"...Это последний срок, после чего к нам могут быть применены солидные штрафные санкции...
      -- Не много ли этих санкций? -- Арефьев взглянул на часы. -- С минуты на минуту должен звонить Расколов -- что мы ему скажем?
      -- Может, пока не стоит ставить его в известность? -- предположил Голощеков.
      -- Не будем наивничать, ему уже наверняка все известно.
      -- Но есть другой вариант, -- Воробьев отпил из своего фужера минеральной воды. -- Бортинженер умер и мы в конце концов можем все списать на него. Я понимаю, это не по правилам, но надо учитывать, что нас кинули именно по его наводке.
      Арефьев взглядом остановил Воробьева.
      -- Кто кого кинул еще неизвестно, а за доставку валюты целиком отвечаем мы. Но это для нас не только вопрос чести, но и вопрос выживания. Я не хочу пугать вас, но не исключается крупная разборка. Возможно, даже с применением оружия и взрывчатки...Поэтому Воробьеву и Голощекову надо подумать о безопасности нашей фирмы. Как вы думаете заменить вышедших из строя людей? -- обратился он к Воробьеву.
      -- Мы уже давно работаем с охранной фирмой "Вердикт"...Вот и Борис оттуда и Буханец, так что...
      ...В половине одиннадцатого утра телекамеры наружного слежения зафиксировали человека, который подошел к калитке. В руках у него была двухлитровая стеклянная банка с содержимым белого цвета. Охрана впустила козьего пастуха. Как будто погода его не касалась: он по-прежнему был в дырявых, на босу ногу, кедах и в своей потерявшей первоначальный вид выгоревшей безрукавке. Подошедший Борис завел с ним разговор.
      -- Хозяин сейчас обедает, -- сказал он Раздрыкину. -- Что ему передать?
      Пастух протянул охраннику банку с молоком.
      -- Передайте вот это, жена только что подоила, -- он собрался уходить, но что-то передумав, обратился к Борису. -- Передайте Герману Олеговичу, что справедливость все же восторжествовала. Он поймет, о чем идет речь...
      -- Обязательно передам, -- улыбнулся Борис, -- и, я думаю, это понравится ему.
      Не успела калитка захлопнуться за пастухом, как у ворот строения No 9 остановилась серая "волга". Из машины вышел довольно высокий, средней комплекции, человек в форме подполковника милиции. Не спеша он подошел к воротам, и нажал на звонок. Это был Коризно, начальник отдела милиции Опалихи. Его встретили с почтением. Сам Арефьев провел его в свой кабинет и открыл бар. Однако Коризно от выпивки отказался, лишь заметив: "Если не сложно, то чайку бы я стаканчик выпил ..."
      -- В газетах пишут о покушении на редакторшу, -- сказал Арефьев, наливая в фужеры минеральной воды. -- Наверное, недостатка в версиях у вас нет?
      -- Основные две: разбой с целью похищения автомашины и вторая версия -заурядная месть. Вы же знаете, что наши СМИ за последние годы стали своего рода киллерами и...в ответ получают по полной программе.
      -- А куда денешься, издержки демократии. А кому мог помешать наш мэр?
      -- С ним сложнее...Но пока ничего определенного сказать не могу...-- Я вам принес документы, -- подполковник достал из папки и положил на стол официальные бумаги. Это разрешение на хранение и пользование двух гладкоствольных ружей. Прошу...
      Речь шла о шестизарядном "ремингтоне" двенадцатого калибра и о "тулке" шестнадцатого калибра...
      Арефьев взял в руки важные для него бумаги.
      -- Исполнение просто классическое, -- сказал он и протянул Коризно руку. Они обменялись рукопожатием.
      -- Что вы хотите, компьютерное оформление, чистописание...Хороший, между прочим, у вас чай, наверное, цейлонский, -- сказал подполковник.
      -- Честно говоря, я в этом не разбираюсь. Обычно я пью шиповник в пакетиках, крепкий чай мне пока нельзя...
      Помолчали. Это были абсолютно разные люди, без каких бы то ни было точек соприкосновения. Взглянув на хозяина дома и, видимо, уловив какой-то свой момент, Коризно сказал:
      -- В прошлый раз мы разговаривали с вами насчет моих сотрудников...Я посоветовался с начальством и оно в принципе не возражает против...спонсорской поддержки. Только чтобы это особо не рекламировалось...
      Арефьев встал с кресла, подошел к сейфу и достал оттуда пачку долларов. Отсчитав несколько купюр, вернул их обратно в сейф.
      -- Здесь четыре тысячи пятьсот...
      -- Огромные деньги. Я сейчас напишу вам расписку, -- подполковник покрылся пунцовой краской и лихорадочно стал обивать себя по карманам в поисках ручки.
      -- Прошу вас, Михаил Иванович, не делать из этого бюрократической канители. Ваши ребята хорошо поработали и общество обязано их поощрить. А эти деньги я заработал честным трудом и пусть ваша совесть будет спокойна..
      -- Ладно, я так, для проформы, -- Коризно встал. -- Ладно, -- повторил он, -- у меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность... -- Он извинялся, долго тряс руку Арефьеву и, вытерев ладонью вспотевший лоб, раскланялся. И что-то в плечах Коризно изменилось, они как будто стали на вершок уже и согбеннее. У порога он зацепился ботинком за угол паласа и едва не упал.
      -- Э, черт! -- тихо выругался подполковник и не очень уверенно перешагнул порог.
      Шедший позади него Арефьев глянул на часы -- до приезда его старого товарища Виктора Шедова оставалось чуть больше часа.
      -- Хорошая у вас дорога, -- сказал Коризно, садясь в машину, -- только фонарей маловато...
      Пока хозяин дома поднимался по ступеням крыльца, шел через прихожую, до него доносились телефонные звонки. Однако он не спешил к ним: в последнее время ничего хорошего они не приносили. Когда снял трубку, услышал голос Шедова, который звонил из своей машины на подъезде к Кольцевой дороге.
      Арефьев поспешил в кабинет, откуда позвонил Злате, чтобы она убрала чайный прибор и принесла "чего-нибудь посолиднее".
      Шедов приехал на оранжевом "ниссане". Коренастый, лысеющий человек, с румяным свежим лицом и слегка надспущенными на глаза веками. На вид 45-50 лет. Не обошлось без объятий и поцелуев, после чего они вошли в дом.
      -- Если есть желание, можем немного вспрыснуть нашу встречу, -- Арефьев не скрывал радости от встречи.
      -- Если самую малость. У меня сегодня с утра что-то пошаливает сердечко, -- гость сидел в кресле и рассматривал богато обставленную гостиную.
      Однако работающий в углу телевизор напоминал о вещах неприятных: о правительственном кризисе, рухнувших банках и торге, который начала Госдума с президентом.
      -- Так всегда в России было и так всегда будет, -- философски заметил Шедов. -- Прошедший год для меня тоже был хуже не придумаешь. Сначала язва открылась. Потом микроинфаркт, а в декабре, когда стал понемногу оклемываться, взорвали машину...Наезд банды на племянников...
      -- А как сейчас?
      -- Как ни странно, все пока складывается до смешного удачно. Хотя порой приходится надевать бронежилет...Но зато я бросил курить.
      -- А это? -- Арефьев посмотрел на стоящую на столе бутылку сухого вина.
      -- Это даже врачи рекомендуют. Холестериновые бляшки исчезают да и стресс как рукой...Когда ты мне позвонил, я понял -- что-то у тебя не того...Рассказывай, может, совместными усилиями что-нибудь придумаем...
      Арефьев по природе скрытный человек, но обстоятельства...Да и доверял он своему другу, как никому другому в жизни. Он уложился в десять минут и когда кончил, наступила долгая пауза.
      Шедов смотрел на висевшую возле секции неброскую картину, на которой доминировала голубая ваза, ярко-желтые цветы и темно-синяя драпировка.
      Арефьев взял из пачки сигарету, без нужды стал ее разминать.
      -- Что ты думаешь предпринять? -- спросил Шедов.
      -- А у меня вариантов не так уж много... Побыстрее собрать деньги и вернуть их Расколову. Но сам видишь, в какой переплет попали банки. Я не могу получить от них собственные деньги. А та наличка, которую можно собрать со своими компаньонами, Расколова, разумеется, не устроит.
      -- К сожалению, я тебе тоже не могу как следует помочь. Та же история с банками, доллар взбесился, поставщики отказываются везти сюда товар. Ужас что творится, пришлось все три магазина закрыть на переучет...Конечно, тысяч сто-сто пятьдесят могу наскрести, во всяком случае до весны...
      Арефьев положил руку на плечо друга.
      -- Я не к тому говорю, чтобы попросить у тебя бабок. Мне, возможно, потребуется от тебя другая помощь. Ты ведь знаешь, я потерял шестерых человек, а прибегать к помощи охранной фирмы, во-первых, начетисто, во-вторых, не знаешь, кого себе в дом приведешь...А теми силами, которые у меня есть, семейный очаг не защитишь...
      -- Если, Гера, ты имеешь в виду Расколова, то числом против него ничего не сделаешь. Насколько мне известно, на него работают человек 100-120 накаченных мерзавцев. Это настоящий спрут...Говорят, после убийства авторитета Муфлона, царицынская группировка тоже переходит под его крыло, а это еще полста рыл...Вообще тут нужна не позиционная защита, а мощный упредительный удар. Чтобы мозги во все стороны...
      Шедов пододвинул к себе фужер с вином, однако сразу пить не стал. Подняв фужер, долго рассматривал вино на просвет.
      -- Если я это сделаю, значит, объявлю тем самым Расколову войну, а у меня Злата на шестом месяце беременности и сам я в любой момент могу загреметь в больницу...
      -- Тогда смирись и возврати ему долг.
      -- Я могу его вернуть только по частям, а это его не устраивает. Он берет меня за горло. Если бы не кризис, может, я что-нибудь придумал, но сейчас это мне не по силам.
      -- Тогда попытайся провести с ним переговоры, потяни время. Там, смотришь, начнется еще одна пролетарская революция, которая спишет со всех все долги, -- Шедов улыбнулся, обнажив золотые коронки. -- Но в любом случае, ты должен иметь в виду, что эти деньги, которые Расколов отправлял через тебя за рубеж, принадлежат нескольким бандам. Общак. Если ты их не вернешь ему, братва его замочит в одну секунду и он это прекрасно понимает. И потому, не получив быстро назад гроши, он будет на тебя наезжать как танк...
      Они умолкли. Видимо, лежащая у ног Арефьева Ронда, тоже почувствовав напряженность, встала и положила морду на колени хозяина. Он ее погладил, дал со стола кусочек ветчины и собака с подарком снова улеглась у кресла.
      -- Значит, по существу у меня нет выхода? -- Лицо Арефьева при этом не выражало и тени отчаянья. Он поднял фужер и предложил выпить за удачу. -- Я, конечно, пойду на компромисс -- верну какую-то сумму, остальные деньги пообещаю отдать в течение года. Если это общак братвы, он на это, разумеется, не пойдет, но если он хотел их переправить на личный счет, тогда будет ждать. Поерепенится, посулит завернуть меня в асфальтовое одеяло, но в конце концов смирится. Ему ведь лучше держать в руках наличный миллион и еще один иметь в уме, нежели видеть мой обезображенный тротилом труп...
      -- Это хорошо, что ты юморишь, значит, не все фишки еще израсходованы. Давай, Гера, дерзай, но при этом не забывай, что имеешь дело с отъявленным подонком, для которого твоя логика не подходит. В этом случае о логике и порядочности вообще забудь. Что касается моей помощи... Я могу отдать в твое распоряжение двух прекрасных мальчуганов. Близнецы, мои племянники...
      -- Спецназовцы?
      -- Бронька чемпион западной зоны по биатлону, второй -- Димка, бывший шеф-повар ресторана "Анютины глазки". Фанаты... Я могу хоть сейчас их тебе представить, они в машине играют в нарды...
      -- В чем заключается их фанатизм?
      -- Ну как тебе сказать...У Броньки глаз-ватерпас, с дистанции в 100 метров расстреливает наперсток. Во-вторых, он, несмотря на молодость, тертый калач. Уже понюхал пороху...я, по-моему, тебе уже рассказывал о наездах банды Кривозуба на него и его друзей. Кстати, сейчас этот Кривозуб, если не ошибаюсь, обслуживает Расколова...
      -- Не ошибаешься, его шестерка...
      -- Так вот, мои хлопцы на этого лютого Клыка имеют серьезный зуб...
      -- С одной стороны это неплохо, больше злости будет, но с другой...Чтобы в горячке твои ребята не наломали дров...А что второй близнец?
      -- Димка помешен на восточных единоборствах, умеет также неплохо стрелять и обращаться со взрывчаткой.
      -- Самородок?
      -- Я его кое-чему научил, жизнь заставляет. Ты ведь знаешь, моя военная учетная специальность -- подрывник... А у них дела...Ресторан закрылся, команду по биатлону некому содержать, спонсор из-за бесконечных наездов рэкета обанкротился. До денег близнецы не жадные, на карманные расходы ребятам чего-нибудь подкинешь...
      Шедов говорил горячо и Арефьев ему поверил, но со знакомством с "фанатами" спешить не стал.
      -- У меня тоже неплохие орлы служат и тоже кое-чего умеют, -- Арефьев почувствовал подступающую в спине боль. -- Я тебе, Виктор, дам знать, когда мне понадобится твоя помощь.
      -- Смотри, не промедли. Иногда события опережают нас.
      -- Я знаю. Сегодня я больше всего хотел бы вернуться на наш завод, в моторный цех.
      Лет пятнадцать назад они работали на авиационном военном заводе. Арефьев с бригадой ремонтировал ротор, Шедов -- фронтальное устройство, был асом аргонодуговой сварки. Их портреты висели на доске почета. С приходом перестройки оба перевоплотились...
      -- А что, может, и в самом деле нам уже пора возвращаться на родину, а? -- вдруг спросил Арефьев и по лицу его прошла судорога.
      -- Я "за"! -- по-пионерски бойко откликнулся Шедов. -- Только не знаю, где эта дверь...В меня дважды стреляли и один раз взрывали в собственном доме...В каком страшном сне могло это тогда приснится?
      Арефьев поднялся с кресла.
      -- Извини, брат, я сейчас вернусь...
      Он не хотел при Шедове делать укол, а потому направился в спальню, где в тумбочке находился приготовленный шприц с порцией морфия. Трясущимися от боли руками он взял шприц и, не закатывая рукава, через рубашку, сделал инъекцию. Сел на кровать, опустил голову в колени. Он знал: через пару минут наркотик взбодрит кровь. Расслабит утомленные нервы, освободит от железного обруча сердце.
      И действительно, очень скоро он уже был в состоянии функционировать. Когда вернулся в кабинет, услышал как Шедов разговаривает по мобильному телефону. Очевидно, под впечатлением обволакивающей каждую клетку теплоты, Арефьеву хотелось говорить, действовать...
      -- Пойдем посмотрим твоих фанатиков, -- предложил он Шедову.
      -- Один момент. Только допью вино. Кстати, где ты его покупаешь?
      -- В Столешниковом переулке, в винной лавочке. Понравилось?
      -- Приятное послевкусье и в меру терпкое. Пьешь и еще хочется.
      -- Это любимое вино Клинтона -- "Калифорнийское Бургундское".
      Когда они вышли во двор, Шедов вытащил мобильник, набрал номер.
      -- Пусть твои люди откроют ворота, -- сказал он.
      На территорию строения No 9 въехал представительный "джип-вагон-4" с темными стеклами. Шедов открыл дверцу и с кем-то перекинулся несколькими словами. Первым из машины вылез смуглолицый, с усиками молодой человек. Он был в кроссовках, темных джинсах и в кожаной безрукавке.
      -- Подойди сюда, Броня, -- позвал парня Шедов. -- Познакомься -- Герман Олегович, мой стары кореш, не один пуд соли съели вместе с ним и не одну цистерну выпили вина...
      Арефьеву понравился прямой взгляд и сильное рукопожатие. Парень поздоровался и скромно отступил на шаг -- дескать, я не буду мешать. Его брат, тоже смугловатый лицом, не был точной копией Бронислава. У него были более светлые волосы и более широко расставленные глаза. Экипировка почти та же, что у брата -- джинсы, кроссовки и со множеством карманов кожаная тужурка.
      -- Есть хотите? -- спросил своих молодых гостей Арефьев и получил отрицательный ответ. Говорить им было не о чем. Это понимали все, однако, Шедов, которого затянувшаяся пауза тоже не устраивала, сказал:
      -- Возможно, вам, мальчики, придется какое-то время поработать здесь, у Германа Олеговича, -- он окинул взглядом просторный двор, внушительных размеров хозпостройки.
      -- Пусть только хлопцы скажут, что им готовить из еды. Для Златы это одно удовольствие... -- сказал Арефьев.
      -- У меня своя диета, -- Бронислав улыбнулся, приоткрыв белоснежные зубы. -- Мне нужна дистиллированная вода, немного риса и два яблока. На день...
      -- А ты, Дима, тоже на диете? -- спросил Арефьев другого близнеца. Тот засмущался, на скулах появился румянец.
      -- Я в принципе всеядный...Не стоит, Герман Олегович, беспокоиться...
      -- Идите в машину, сейчас поедем, -- Шедов взял Арефьева под локоть и они направились в сторону гаража. Двери его были открыты настежь, труп Полоза ночью увезли в крематорий и помещение проветривалось от смерти....
      -- Как тебе мои ребята?
      -- Симпатичные, молодость говорит сама за себя...А как у тебя насчет стволов?
      -- С этим проблем нет, но только не хотелось бы, чтобы мои люди разъезжали с оружием по Москве.
      -- В этом нет никакой надобности. При необходимости, у меня тоже кое-какой запас найдется... Но лучше бы все обошлось без этого дерьма. Скажу честно, если бы было на земле такое место, где можно было бы спокойно провести остаток дней, не раздумывая, забрал бы Злату, Ронду и отвалил бы отсюда на всех скоростях...
      -- К сожалению, мы с тобой можем найти убежище только в нашем прошлом да и то в мыслях...Давай руку, мой друг, и не будем раскисать...Ведь по Библии, уныние большой грех...
      Когда ворота за джипом закрылись, Арефьев присел на крыльцо и бездумно стал смотреть на синие кучевые облака. По краям они отсвечивали перламутром, были неторопливы и по-осеннему задумчивы. Неожиданно позади открылась дверь и в проеме показалась морда Ронды. Он ее обнял за шею и пес, радуясь вниманию хозяина, нервно зевнул.
      Арефьев видел как вдоль забора движется Буханец и проводит рукой по его гребешку, по которому проходит секретка -- тонкий электрический провод. Она отключена и Буханец проверяет ее на разрыв.
      Поднявшись к себе в кабинет, Арефьев включил компьютер. Затем подошел к книжной полке и вынул из грядки книг небольшой, ничем не примечательный томик, на обложке которого значилось: "Воротилы финансового мира". Лежащую между страниц дискету он вставил в компьютер и нажал на кнопку "pover". На экране появилась надпись "windovs" и вскоре он попал в файл "dollar"...Прочитал: "Пер. вал. на З.", что означало: "Переброска валюты на Запад". Под именем "Раск". стояли столбцы сумм и дат, начиная с октября 1995 года. Деньги Расколов отправлял в Женеву с периодичностью в 3-4 месяца. В среднем каждый год от него уходило по восемь миллионов долларов. Однако в 1999 году эта цифра почти удвоилась.
      Арефьев просмотрел другие файлы -- суммы, номера купюр и машин, на которых приезжали порученцы с наличкой. Среди них были четыре автомашины из Госдумы и две иномарки из Белого дома. Итог четырех лет: 572 миллиона 600 тысяч долларов уплыли на Запад...
      Отключив компьютер, дискету положил в конверт и крупно на нем написал: "В ФСБ РФ, финансы, вывезенные из России в период с 1995 по 1999 год". Заклеив конверт, он подошел к сейфу и положил его во внутренний боксик с французским замком.
      Затем вернулся к столу и пододвинул к себе открытую книгу. На 195 странице прочитал им же подчеркнутую строку: "Красота могущественна, богатство -- всемогуще..." "Глупости, -- с горечью подумал он, -могущественнее боли ничего другого на свете не бывает..."
      Арефьев подошел к картине и выровнял ее по вертикали. Ему показалось, что изображенная на полотне голубая ваза, превратилась в трехмерную, вполне осязаемую сущность...
      Глава седьмая
      Врач, приехавший домой к Арефьеву, был непреклонен: происходит интенсивный распад почки и динамика болезни не позволяет откладывать оперативное вмешательство.
      Арефьев вспылил: "Ради Бога, не надо мне этого говорить! Если после операции вы гарантируете мне полное выздоровление, тогда хоть сейчас кладите под нож".
      Врач волновался и, как всякий человек, находящийся в плену эмоций, был неубедителен.
      -- У вас, Герман Олегович, пионефроз...Гнойная почка и вы знаете причину -- посттравматический фактор. Но прежде чем вас прооперируют, вам необходимо не менее пяти раз сделать переливание крови.
      -- Вы что, хотите из меня сделать подопытного кролика?
      Камчадалов изменился в лице, видимо, слова Арефьева начали его выводить из себя. Однако он сдержался и спокойным, увещевательным тоном продолжал:
      -- Только хирургическим путем можно удалить гной и тем самым обеспечить надежный дренаж..
      Арефьев смотрел на врача, но видел совершенно другое лицо. Перед самым приездом Камчадалова ему позвонили и сказали, что соединяют с Расколовым. Разговор был короткий, словно электрическое замыкание: через каждое слово мать-перемать, ведра словесной грязи и среди нее каким-то чудом сохранившийся островок ультиматума: "Если в течение двух суток деньги не будут возвращены, шей, парень, семейный саван..."
      Однако Арефьев скорее согласился бы умереть, чем жить под чью бы то ни было диктовку.
      -- Я верну деньги, но для этого мне надо какое-то время, -- бросил он в трубку и прервал разговор.
      ...Во взгляде врача застыл вопрос. Он, очевидно, ждал от своего пациента ответа насчет операции, однако Арефьев еще не был настроен на примирение.
      Когда Камчадалов поднялся с кресла, Арефьев сквозь зубы проговорил:
      -- Мы все обсудим со Златой и я вам позвоню.
      -- Что ж, это семейное дело, но только, ради Бога, не затягивайте консилиум, -- доктор улыбнулся и направился в прихожую, где оставил на вешалке свой плащ.
      После его ухода Арефьев ввел себе в руку дозу наркотика и, видимо, несколько переборщил: через минуту его стало тошнить и он едва добежал до ванной. Вырвало пеной и желчью. Но попив воды, ему стало легче и боль начала подтаивать.
      Обедать не хотелось. Он дважды сходил в туалет и оба раза безрезультатно. Лишь несколько бурых капель упало на безукоризненно белый унитаз...Он слил воду, постоял, уставившись в цветной, вымытый до блеска кафель, которым были покрыты стены ванной комнаты. Его взгляд скользнул по никелированной трубе для сушки полотенец и он представил, как привяжет к ней бельевую веревку и сделает петлю. "Низко, -- пронеслась шальная мысль, -придется становится на колени..." Это была противная мысль и он ее тут же отогнал от себя.
      Ближе к вечеру ему позвонил Григорий Коркин и виноватым голосом доложил, что цена их акций на фондовой бирже катастрофически пошла вниз. "Какая-то сволочь играет на понижение",-- причмокивая губами, промямлил финансист.
      -- Так перехвати, черт возьми, инициативу! -- рявкнул Арефьев. -- Бери акции на всю имеющуюся наличку.
      Последовала томительная пауза.
      -- Скупай акции, но не афишируй. Если позволишь курсу скатиться до ста пунктов, можешь считать, что нас больше нет. Понял или еще раз повторить?
      -- Я и так делаю все возможное, -- нотки неопределенности послышались в голосе Коркина.
      -- К сожалению, этого недостаточно, -- отрезал Арефьев, -- делай все невозможное.
      Известие с биржи не потрясло Арефьева. В череде проблем, это была не самая приоритетная. Однако он тут же позвонил Шедову и посоветовался с ним. Шедов переполох на московской бирже объяснил общей ситуацией с ценными бумагами на мировом рынке.
      -- Ничего определенного тебе не скажет и сам Господь Бог, -- утешил Шедов. -- Возможно, это всего лишь отголоски и скоро эти симптомы исчезнут. Все зависит от того, по какому варианту будут развиваться события. Но если курс доллара до вечера будет продолжать падать, надо все бумаги скидывать... Причем делать это надо будет в супербыстром темпе. В течение двенадцати часов они могут превратиться в макулатуру...
      Но поскольку время уже было позднее, Арефьев решил ничего не предпринимать, положившись на удачу.
      На ночь он принял три таблетки "реладорма", что однако не спасло его от мучительной бессонницы.
      Примерно в половине второго ночи до его слуха донесся не то крик человека, не то птицы. Открыв глаза, он стал прислушиваться. Лежащая рядом с тахтой Ронда, притаенно зарычала. Он поднялся с кровати и, стараясь не тревожить жену, осторожно дошел до окна и отодвинул штору. Взгляд окунулся в темноту и лишь прихваченные заморозками крыши хозпостроек отливали тусклым матовым светом. Он опустил штору и хотел уже возвратиться в постель, когда внизу, со стороны парадного входа, раздался оглушительный стук. Затем -беспрерывный звонок в дверь...
      Женщина зажгла ночник и испуганно смотрела на него. Собака зашлась в неистовом лае.
      -- Злата, не нервничай, возьми Ронду и погаси свет, -- Арефьев сорвал с вешалки халат и вышел из спальни. Звонок продолжал трезвонить. Крадучись, он спустился вниз по лестнице. Подошел к двери и, встав за косяк, спросил: "Кто там?"
      -- Открывайте, милиция! -- откликнулся из-за двери грубый голос.
      Он ощутил, как во рту деревенеет язык, ссыхается гортань. Со стороны кухни послышался звон разбитого стекла и он пожалел, что не прихватил с собой пистолет. Ступая на носках, он миновал коридор и подошел к двери, откуда исходили подозрительные звуки.
      Когда он рванул на себя дверь, в лицо ему брызнул сноп света, в грудь уперлось что-то жесткое, пахнущее оружейным маслом. Из разбитого окна сквозил прохладный ветерок. Неожиданно зажегся верхний свет и Арефьев увидел перед собой усатого, лет тридцати пяти плотного человека. Он был в гражданке, однако с автоматом в руках. Оружие больше напоминало игрушечное, но Арефьев понимал -- такие игрушки до добра не доводят. Ствол автомата вдавился ему в левый сосок.
      -- Он здесь, -- зычно крикнул человек с автоматом.
      Из комнат вышли еще двое незнакомцев. Арефьев не испытывал и тени страха. Единственное что его волновало -- судьба Златы. Он внимательно осмотрел непрошеных гостей и вдруг его взгляд споткнулся на лице, которое иногда снилось ему в страшных снах. Это, без сомнения, был Расколов. Весь его облик демонстрировал готовность к агрессии, верхняя губа была брезгливо вздернута и взгляд отражал звериную настороженность.
      -- Так что мне, Арефьев, с тобой делать? -- Сходу поставил вопрос ребром Расколов.
      -- Во-первых, убери своих волкодавов, -- Арефьев сделал указательным пальцем круговое движение.
      -- Мы твоих уже убрали. Честно говоря, я рассчитывал здесь встретить спартанское сопротивление, а тут настоящий дом отдых для ветеранов первой мировой... -- Расколов довольно осклабился и не без удовольствия затянулся сигаретой.
      -- Мы, надеюсь, живем не в Колумбии и даже не в Чечне, -- Арефьев скрестил на груди руки, демонстрируя свое наплевательское отношение к ночном визитеру. -- Разрешите узнать, к чему такие лихие скачки с препятствиями?
      Из глубины дома послышался плач Златы и злобный, исходящий на визг, лай Ронды. Арефьев шагнул в сторону этих терзающих душу звуков, но двое людей Расколова сомкнули перед ним плечи.
      -- Перестань хамить, Раскол! Если с ней или с собакой что-нибудь случится, пеняй на себя, -- предупредил Арефьев. -- Он двинулся в сторону коридора и его никто не остановил.
      Арефьев вошел в гостиную и подошел к сидящей на диване Злате. У ее ног, Ронда, вздыбив холку, скалила зубы на стоящего у окна здоровенного расколовского человека. Арефьев обнял жену и что-то негромко сказал ей и женщина, подчиняясь, поднялась и, взяв за ошейник собаку, покинула гостиную. Когда в дверях появился Расколов, Арефьев сказал:
      -- Или ты коротко излагаешь причину своего вторжения в частное жилище или же немедленно отсюда выметаешься...
      Расколов тяжело опустился в кресло, при этом его и без того красное лицо приняло сивушный оттенок.
      -- Я смотрю, у тебя неплохие хоромы, -- сказал Расколов и стал закуривать. -- Кругом мрамор, кедр, цветной паркет...Сколько тут общей площади?
      Человек с автоматом, кашлянув в кулак, произнес:
      -- Здесь вместе с гаражом...
      -- О гараже потом поговорим, -- перебил охранника вождь. -- Меня интересует общая квадратура жилой площади.
      -- Четыреста пятьдесят квадратных метров. Вместе с сауной. Бассейн и бильярдная не в счет.
      -- Вот видишь, Арефьев, мой начальник охраны Михайло Кривозуб все о тебе знает и может даже назвать балансовую стоимость этой недвижимости, -Расколов картинно развел руками. -- А как ты посмотришь на то, что мы сейчас с тобой оформим купчую? Во сколько ты сам оцениваешь свое добро?
      -- Боюсь, это тебе не по карману...-- при упоминании слова "Кривозуб" Арефьев вспомнил разговор с Шедовым о его племянниках близнецах.
      -- А мы округлим...в счет страховки за потерю моих бабок, -- Расколов взглянул на часы. -- Скоро утро и до рассвета мы должны с тобой уладить все формальности.
      -- Я на твоих деньгах потерял шестерых своих людей. Молодых пацанов. И я от своих обязательств не отказываюсь и деньги, которые, благодаря продажности посредника перешли в руки другой банды, я верну. Вопрос только во времени...
      -- Это все пустые словеса, а мне нужны гарантии. Что у джигита самое дорогое? Свобода, конь и жена! Я сейчас могу забрать у тебя все -- и свободу, и коня, и жену... Верно, Михайло? -- взгляд в сторону телохранителя. -- Сколько у него машин?
      -- Четыре иномарки, -- подсказал Кривозуб. -- BMW, два "мерседеса" и два "джипа", но все тачки не тянут даже на полмиллиона.
      Расколов в упор уставился на стеклянный стол с медной русалкой.
      -- Возьми, Михайло, человека и пройдись по хате, -- приказал Расколов, -- Может, у него в сундуке золотое руно или сокровища Алладина спрятаны...
      Кривозуб отслоился от кресла, где сидел его шеф, и с одним из охранников направился вглубь дома. Арефьев проводил их таким взглядом, что даже видавший виды Расколов поежился.
      -- Верни людей, -- сказал Арефьев, -- не усугубляй дело. Если хоть одна вещь в доме будет сдвинута с места, забудь об утре...
      Пьяно ухмыльнувшись, Расколов отпарировал:
      -- Пока ты меня стращаешь, я оставлю тебя в одних кальсонах. А захочу и их сдеру и любой из моих молодцов опустит тебя ниже подвала.
      Арефьев смертельно побледнел.
      -- Идет, я твои слова принял к сведению, -- желваки на щеках хозяина дома железно взбугрились. -- Только потом, Раскол, никого не вини. Потеряешь все, вплоть до своей грязной душонки.
      С шумом откинулась дверь и вошел Кривозуб. В руках нес картину.
      -- Что это за дерьмо? -- спросил Расколов.
      Полотно поставили на спинку кресла и все увидели ничего из себя не представляющую голубую вазу с цветами, стоящую на синей скатерти.
      -- Зачем ты притащил эту мазню? -- Расколов подошел вплотную к картине.
      До Арефьева донесся плач Златы. Он напрягся, кулаки непроизвольно сжались.
      -- Это Анри Матисс, -- сказал он. -- Забирайте и катитесь отсюда к чертовой матери.
      -- Это жидовская мазня ничего не стоит, -- поморщился Расколов. -- И потом, здесь нет подписи художника... Михайло, -- обратился Расколов к Кривозубу, -- бери ручку и пиши купчую... -- И Расколов начал диктовать: -Я, Арефьев Герман, такого-то года рождения, проживающий по такому-то адресу, все свое имущество переступаю Расколову...Впрочем, погоди, не так...Все свое недвижимое имущество, оцениваемое в один рубль ноль-ноль копеек, переступаю гражданину Расколову...
      Неизвестно, что бы еще умного изрек Расколов, если бы вдруг не отворилась балконная дверь и в проеме не показался Петр Раздрыкин -- козий пастух. Он был не один -- одной рукой он обнимал за шею незнакомого Арефьеву человека, в другой руке держал косу без косовища, прижимая ее к сонной артерии плененного.
      -- Приветствую вас, гопники! -- выкрикнул Раздрыкин и демонстративно вдавил жало косы в кадык заложника. И все отчетливо увидели, как по светлому воротнику куртки потекла струйка буро-красной жидкости.
      -- Ах, сволочь! -- кинулся к двери Кривозуб. -- Счас я этому пикадору снесу черепушку, -- он поиграл автоматом.
      -- Стой! -- осадил охранника Расколов. Его глаза напоминали две оловянные плошки. -- Кто этот фармазон? Почему он еще дышит? -- Расколов бросил изничтожающий взгляд на Арефьева и тут же перевел его на Кривозуба. -- Михайло, мать-перемать и еще раз мать-перемать, где наши люди?
      -- Твои балахвосты были слишком самоуверенны, но они не у себя дома, -пастух, словно смычком, угрожающе повел косой. -- У меня затекает рука, поэтому быстрее выметайтесь...
      -- Гена, блин, -- обратился Кривозуб к своему пленному охраннику, -как ты мог попасть в такое мутье? Где остальные? Где Митрофан, где Гусь? -в ярости Кривозуб ударил кулаком по картине и та косо спланировала на пол. И словно окурок, охранник каблуком стал вдавливать холст в землю. Но этого ему показалось мало и он, подняв ногу в тяжелых ботинках, обрушил ее на багет. Рама треснула и крошки гипса разлетелись по ковру.
      Арефьев вскочил с дивана, но его тут же сбили с ног и он лицом упал на пол. Один из помощников Расколова прижал его голову к ковру, другой уселся ему на ноги. В поясницу уперся ствол пистолета. Арефьев застонал от пронзившей все тело боли. И все увидели как наотмашь хлобыстнула дверь и из нее живой торпедой, без единого звука, выбросилась Ронда и, перемахнув спинку дивана, обрушилась на того, кто сидел на голове Арефьева. Собака мощным обхватом лап, широкой грудью сбила обидчика со своего хозяина и мертвой хваткой вцепилась чужаку в горло.
      Арефьеву невыносимо стало больно, он ощущал мощные толчки ног своего четвероногого друга, терзающего сидящего на нем человека. Арефьев уже терял сознание, когда услышал звон разбитого стекла и взвинченный голос Воробьева:
      -- Не двигаться, стволы -- от себя!
      "Вадим, задай им как следует перца", -- шептали губы Арефьева.
      Расколов, путаясь в длинных полах плаща, упал за диван, Кривозуб метнулся за спинку кресла, на ходу он передергивая затвор автомата. Пастух и тот, кого он держал под косой, застыли на месте, словно изваяние рабочего с крестьянкой. И когда Кривозуб выстрелил в сторону разбитого окна, оттуда мгновенно отреагировал автомат Воробьева. Синие факелки стократно отразились в большой хрустальной люстре. Где-то в дальних пределах дома послышались крики Златы.
      Несколько пуль прошли над диваном и, отрикошетив от кирпичной стены, упали смятыми червячками на пол. Запахло сгоревшей смазкой и порохом.
      -- Михайло, спрячь, пушку! -- истерично заорал Расколов. -- Гоним, пока нас тут не замочили...
      Люди, сидевшие на Арефьеве, скатились с него и подгоняемые рыком Ронды, бросились в коридор. Мгновенно ситуация в доме начала кардинально меняться. Пастух оттолкнул от себя заложника, зло плюнул и вытерся рукавом надетой на голое тело фуфайки.
      В двери вошли Голощеков с Буханцом. Последний держал наготове АК. Они подошли к Арефьеву и помогли ему подняться. Со стороны лестницы бежала Злата. Она плакала и смеялась. Женщину едва не сбила с ног крутившаяся у колен хозяйки Ронда.
      Голощеков сказал:
      -- Расколов со своей шоблой еще находится в пределах досягаемости...Может, оставить его навсегда на Мертвом поле?
      -- Пусть катится, -- Арефьев находился на грани нервного срыва. -- Боль одолевала его. Он нежно обнял жену и стал вытирать с ее щек слезы. -- Идем, милая, мне надо сделать укол...
      Они поднялись наверх, в спальню, и Арефьев прилег на кровать. Злата подала ему шприц и флакончик со спиртом.
      -- Какой ужас! -- говорила женщина и не могла удержать слезы.
      -- Все позади, помоги мне одеться.
      Где-то за окном они услышали милицейскую сирену. Через пару минут постучал Голощеков и доложил о прибытии подполковника Коризно.
      -- Э, черт! Подожди меня здесь, -- сказал он жене, а сам с Голощековым пошел вниз.
      Действительно, за калиткой, возле служебной машины, стоял начальник милиции Опалихи. Они поздоровались.
      -- Сержант нашей ППС доложил мне, что вроде бы в этом районе слышится стрельба. Ночь все-таки, а тут еще какие-то подозрительные иномарки мотаются...
      -- Нет, у нас пока все в порядке, -- Арефьев благодарил Бога за то, что разговор происходи в темноте. -- Мне тоже показалось, что где-то поблизости стреляли...
      -- Вот в том-то и дело, -- сдержанно проговорил Коризно, -- здесь такой район, не зря ведь зовется Мертвым полем...Сержант! -- крикнул он в сторону "лендровера", -- передай в дежурную часть, что у строения No9 все спокойно. -- И снова Арефьеву: -- На всякий случай проедем к рощице, а вдруг там резвятся какие-нибудь пацаны ...
      -- Вашей профессии, Михаил Иванович, не позавидуешь, -- Арефьев поежился, порыв ветра захолодил спину.
      -- До встречи, Герман Олегович, -- попрощался подполковник, садясь в машину.
      -- Всего хорошего, -- стараясь быть спокойным, ответил Арефьев.
      Когда милиция уехала, Арефьев вернулся к дому. Злата ожидала его на крыльце. Она дрожала, словно осиновый лист, и тихонько плакала.
      Рядом с Арефьевым появился силуэт человека, от которого несло порохом. Это был Воробьев.
      -- Ты, братец, чуть меня не подстрелил, -- попенял ему Арефьев. -- И тем не менее, спасибо, выручил...А что, Вадик, случилось с нашей охраной? К чему такая игра в поддавки?
      -- Спасибо адресуйте своей супруге, это она мне позвонила...Что касается нашей охраны...С ребятами надо расстаться, новенькие из охранной фирмы. Свою роль сыграл закон падающего бутерброда: все произошло именно тогда, когда у Буханца заболела жена, у Чугунова рана воспалилась, а Борис на тренировке подвернул лодыжку...
      -- А почему не сработала внешняя сигнализация?
      -- Да это только для непосвященных. Такие системы сейчас у всех и у Расколова в том числе...Преодолеть ее не труднее, чем перейти дорогу под красный свет.
      -- Зачем же мы тогда платим за нее такие бабки? Ладно, забудем об этом и давай лучше подумаем над тем, как сбить рог у этого бизона...Такие экспромты спускать нельзя...
      -- В таких случаях самое действенное лекарство -- свинец или под днище авто 300 граммов пластита. Другого языка этот неандерталец не понимает.
      -- Пожалуй...
      Арефьев смотрел на Злату, которая вместе с Рондой все еще ждала его на крыльце. На ней был надет его свитер, доходивший ей до колен.
      -- Я больше оставаться здесь не могу, -- взмолилась женщина. -- Давай оформим документы и уедем куда-нибудь за границу...Я согласна на любое место, хоть в Сахару, только бы не здесь...
      Она ему была под мышку. Арефьев ее жалел, как малого ребенка, и ни в чем не отказывал. Ему и самому не хотелось идти в опостылевший дом.
      -- Послушай, откуда взялся Петр? -- спросил он жену.
      -- Я ему тоже звонила. Ты, пожалуйста, его отблагодари, он ведь рисковал жизнью...
      -- Я его не обижу. Он действительно молодчина, сработал, как заправский террорист.
      Они вошли в дом, где пахло пороховой гарью и чуждыми запахами. Подошли к поверженной картине.
      -- Знал бы художник, какая печальная судьба постигнет его творение, наверное, застрелился бы...
      -- Оставь картину в покое. Идем отсюда, я хочу чего-нибудь выпить, -Арефьев обнял Злату за плечи и они медленно пошли по лестнице наверх.
      Тревожная ночь сменилась тревожным утром. Где-то в половине десятого раздался телефонный звонок. Без знаков препинания и пауз, пьяным голосом, Расколов проговорил:
      -- Мы с Кривозубом уж пьем на твоих поминках. Сегодня тебе, Ареф, крупно повезло, но запомни -- реванш за мной. Я тебя обстругаю и сделаю симпатичного Буратино. А если будешь плохо себя вести, распилю на циркулярке и брошу в печку крематория...
      Однако черная полоса в любой жизни рано или поздно проходит. Буквально, десять минут спустя после разговора с Расколовым, позвонил Шедов и сказал, что дела на фондовой бирже как будто налаживаются. Арефьев не стал ему рассказывать о ночном происшествии и даже сама мысль о возвращении к нему была противна.
      Он подошел к книжной полке и снял оттуда небольшой томик в твердой, глянцевой обложке и открыл на 120-й странице. Прочитал им же самым подчеркнутые слова: "Теперь я думаю так: все смертны, для смерти нет закона". Захлопнув книгу, задумался -- а стоит ли упираться, когда все с такой очевидностью говорит, насколько тщетны все его усилия удержаться на плаву?
      Он боялся от самого себя услышать ответ. Взял шприц с комком проспиртованной ваты, и, закатав рукав, воткнул в мышцу иглу. Осторожно надавил на стерженек и, прикрыв веки, стал ждать отступления телесной и душевной боли...
      Глава восьмая
      Сначала ему показалось, что на поясницу ему вылили ведро раскаленного свинца -- столь нестерпимая боль опоясала его спину. Но постепенно она стала смещаться к правому боку, его затошнило и одновременно ему показалось, что происходит непроизвольное мочеиспускание.
      Арефьев вызвал секретаршу и велел ей в течение часа его не тревожить. В туалете ему показалось, что из него истекает раскаленный поток битого стекла. С невероятной болью из него вылилось несколько капель крови и гноя.
      Морфий почти не помог. С трудом позвонил домой и, бодрясь, сказал Злате, что собирается переговорить со своим врачом. Она все поняла и, примерно, через сорок минут с доктором Камчадаловым они переступили порог офиса. Злата созвонилась с профессором Ивановым.
      Вскоре в кабинет Арефьева вошли Голощеков и Воробьев. Врач, пропальпировав живот и грудную клетку Арефьева, и расспросив об ощущениях, долго держал паузу пока, наконец, не вынес свой вердикт: острая почечная недостаточность. Началось то, о чем он уже предупреждал.
      Прибывший профессор Иванов, из центра трансплантации почек, подтвердил выводы Камчадалова и "приговорил" Арефьева к срочному оперативному вмешательству.
      Злата вышла с профессором в приемную и без обиняков спросила -- каков вероятный исход операции? Красная от возбуждения, взвинченная бесконечными нервотрепками, женщина с дрожью в груди ждала ответа. А профессор, седой, благородного вида человек, чего-то медлил...Он вытащил из кармана футляр для очков и как-то не по делу кувыркал его в руках. И не желал смотреть Злате в глаза.
      В кабинет вошла бригада "скорой помощи" и тут же состоялся второй консилиум, после чего долгое, грузное тело Арефьева положили на носилки и, под всхлипывания Златы, понесли в машину.
      Вместе с капельницей, которую к нему присоединили в машине "скорой помощи", отвезли в реанимационное отделение клиники Склифосовского. Злата хотела вместе с ним войти в палату, однако ее остановили и посоветовали подождать в приемном покое. В коридоре она села на топчан и, горько плача, стала вспоминать эпизоды из их жизни. Их было много и они, теснясь, скользили и скользили в ее воспаленном сознании. Ее охватили тоска и смятение. Подошедший Голощеков положил руку на ее плечо и сказал несколько утешительных слов. Он был значительно старше ее и искренне ей сочувствовал.
      Через полчаса Арефьева повезли в операционную. Он не хотел умирать, но наркоз, словно внезапная смерть: только что человек ощущал мир, слышал голоса людей, обонял ионизированный воздух операционной, жмурил глаза от нестерпимо яркого света и вдруг -- провал, темнота, абсолютное безмолвие.
      Но когда он пришел в себя и почувствовал, что его увозят из операционной, его охватила паника. Ему показалось, что он тут был всего лишь несколько минут, за которые никакую операцию сделать, разумеется, невозможно. Он раскинул по сторонам руки и когда тележка, на которой он лежал, стала выезжать из операционной, он мертвой хваткой уцепился за косяк дверей и не отпускал его. Над Арефьевым наклонился ассистирующий хирург и ласково потрепал его по щеке. Медсестра так же ласково пыталась разжать его пальцы. Наконец Арефьев отнял руку и все свое внимание перенес на внутренние ощущения.
      Над ним появилось лицо Златы, на котором лежала печать смятения. И он понял: все его надежды на операцию напрасны, хирургический нож ничего не изменил...
      Пока к нему в палате присоединяли систему, Злата, в кабинете хирурга, пыталась узнать о результатах оперативного вмешательства. Врач жадно курил, пальцы его мелко вибрировали.
      -- У вашего супруга был гнойный рефлюкс-пиелонефрит и этим все сказано. Следствие -- склероз почечного синуса...
      -- Эти слова мне ни о чем не говорят...Что с почкой -- вы ее удалили или же...
      -- К сожалению, у нас не было выбора. Или это или отек легких с последующим отеком мозга и так далее. У него... злокачественная опухоль и операция -- это единственный наш шанс...
      Злата отвернулась к окну и горько заплакала. Утешительные слова врача на нее не действовали. Она их просто не слышала.
      В тот же день, когда наркоз у Арефьева стал проходить, ее пустили к нему в палату. На нее смотрело бледное, с желтым отливом лицо. Глаза его не скрывали боли и отчаяния, однако паники в них не было. Сквозило ледяное понимание случившегося.
      -- Я обо всем догадываюсь, -- сказал он. -- К концу операции, сквозь наркоз, я слышал их разговор... Ничего, бывает и хуже, верно?
      Она закивала головой, по щекам полились слезы. Он взял ее за руку.
      -- Пока я находился здесь, мне кто-нибудь домой звонил? -- спросил Арефьев.
      Злата насторожилась. Этот вопрос ей не понравился, ибо врать она не умела, а говорить правду было неуместно.
      -- Воробьев с Чугуновым все разговоры записывали на пленку. Они тебе все сами расскажут. Приходил пастух Петр, спрашивал, предлагал завотеделением свою кровь...
      Дальнейший разговор не имел продолжения -- зашедшая в палату медсестра, очень деликатно, попросила Злату оставить больного в покое.
      На второй день в больницу приехал Шедов. Разговор между ними состоялся основательный -- о жизни и смерти. Затронули и тему Расколова, и Арефьев рассказал о нападении на его дом.
      -- Мои близнецы ждут в машине, -- сказал Шедов. -- Если хочешь, я их тебе оставлю.
      -- Говоришь, надежные хлопцы?
      -- В каком-то смысле героические...Они в августе 91-го выводили Ельцина с Лужковым из подвалов Белого дома... Они подземную Москву знают лучше своей квартиры...А потом после победы над путчистами Бронька стоял рядом с будущим президентом на балконе дома правительства и держал перед ним пуленепробиваемый щит.
      -- Говорят, из гостиницы "Мир" кто-то стрелял по Ельцину...
      -- Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом...Вторая пуля угодила парню в плечо...
      -- Я думал, что это пустая молва, треп...
      -- Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров...
      Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.
      -- Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым...Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном...У Златы, кроме меня, никого больше нет...и она беременна...
      Шедов заметно занервничал.
      -- Не паникуй, Гера, не все так страшно, как нам порой кажется. По собственному опыту знаю, когда лежишь в реанимации, все кажется безнадежным.
      -- Конечно, не страшно, -- Арефьев провел языком по пересохшим губам. -- Но я бы не хотел, чтобы мои финансовые проблемы легли на ее плечи. Поэтому... -- Арефьев повернул голову к окну, справляясь с затрудненным дыханием, -- Поэтому, пожалуйста, позаботься о нотариусе, все мои дела должны быть упорядочены...Я хочу составить завещание...
      Шедов поднялся с табуретки.
      -- У меня тоже сегодня непростой день, похороны зятя, -- Шедов взглянул на часы. -- Ехал парень на "жигуленке" на работу и за рулем стало плохо. Хроническая аритмия сердца. Вылетел на встречную полосу и лоб в лоб с пятиосным трейлером. Это не поддается никакому описанию...
      -- Где хороните?
      -- На Миусском кладбище, там лежат все наши родственники. Когда-нибудь и я там буду лежать... В крематорий не хочу, пусть хоть косточки живут на земле...
      -- А меня сожгите, я боюсь сырости и одиночества.
      Выйдя из палаты, Шедов нос с носом столкнулся с Буханцом. Они поздоровались и отошли к торцовому окну, в конце длинного коридора.
      -- Как твоя рана, подживает? -- Шедов был в курсе последних похождений людей Арефьева.
      -- Затягивается, как на собаке...Как там шеф?
      Шедов не хотел особо распространяться и потому ответил односложно:
      -- Он человек сильный, как-нибудь выкарабкается...Кто здесь еще кроме тебя дежурит?
      -- Борис, дышит на улице свежим воздухом. А что, есть проблемы?
      -- У меня с Германом договоренность насчет коллективной безопасности...Расколов ведь не успокоится, пока мы ему не оторвем башку. Два моих племянника изнывают от безделья и при этом ничего не знают о страхе...
      -- У нас действительно недобор в службе охраны, но этот вопрос надо решать с Воробьевым или в крайнем случае с Чугуновым. Могу дать номера их мобильников.
      -- Спасибо, они у меня есть.
      ...Злата находилась у Арефьева до 22 30. Смочив мужу губы, она поцеловала его, поправила капроновую трубку капельницы и тихонько вышла из палаты. В коридоре она немного переговорила с Буханцом. Внизу, в холле, ее встретил Чугунов и проводил до машины.
      Джип развернулся перед широким больничным крыльцом и Злата, сквозь лобовое стекло, окинула взглядом серый больничный корпус, и страдальчески вздохнула.
      ...Арефьеву после наркоза все время мерещились ностальгические видения. Как будто он в цехе -- просторном, светлом и шумном. С помощью тельфера он пытается снять с подставки первую, сорокакилограммовую ступень компресса. Подъемные стальные тросики до предела натянулись, ступень вибрирует, но не поддается. Ее титановые лопатки, словно лепестки ромашки, начинают одна за другой отваливаться и он даже слышит звон и думает, что надо бы убрать ноги и вообще что-то предпринять, чтобы лопатки не погнулись, ударившись о цементный пол. Он боится ответственности, потому что это военный заказ, компрессор, который он ремонтирует, используется на атомоносных бомбардировщиках и он, Арефьев, давал клятвенное обещание работать с полной отдачей и все производственные секреты держать в строгой тайне. Кругом него знакомые лица, но все заняты другими, более легкими ступенями, с меньшими лопатками и, кажется, никому до его проблем нет дела. Он начал звать на помощь, но в этот момент раздался страшный грохот -- это сорвалась с подставки и рухнула на жестяной поддон его первая ступень...Лопатки разлетелись по сторонам и он ощутил какую-то непреоборимую силу, потащившую его по полу, который вдруг превратился в сплошной ярко-глянцевый ледяной каток...
      ...Все, кто в этот момент находился в больнице, ощутили сильнейший толчок, сопровождаемый тугим, раскатистым грохотом. Больница на мгновение замерла, словно ее охватил шок, затем из всех дверей, на всех этажах начали выбегать люди, взвыла противопожарная сигнализация, послышались крики, плачь...
      Буханец, находившийся поблизости с 203-й палатой, где лежал Арефьев, увидел как квадрат гипсовой панели отслоился от потолка и косо рухнул на пол. В двух светильниках потухли и вылетели из гнезд лампы дневного света...
      Он побежал в палату, однако дверь, ведущая в нее, лишь немного приоткрылась. В образовавшуюся щель пахнуло сгоревшим тротилом и еще не осевшей меловой пыль.
      Когда, наконец, он протиснулся в палату, увидел лежащего на полу, лицом вниз, Арефьева. Кровать, с которой свисали одеяло и простыни, лежала на боку. Капельница, сорванная с подставки, валялась между кроватью и тумбочкой. Пол был усеян битым стеклом и кусками штукатурки.
      Охранник перевернул Арефьева -- он был наг, словно новорожденный младенец, и лишь широкая полоса бинтов опоясывала его могучее тело. С правого бока торчал кусок резинового катетера, на конце которого собралась желтоватого цвета жидкость. Буханец сорвал с кровати простынь и укрыл ею своего беспомощного шефа.
      -- Потерпи, Герман Олегович, я сейчас позову врачей, -- Буханец собрался было звать на помощь, но ему помешал голос Арефьева:
      -- Где Злата?
      -- С ней все в порядке, она с охраной уехала домой, -- Буханец слышал, как по коридору бегут люди, раздаются крики. В общей разноголосице он различил кем-то брошенную фразу: "Убило какого-то мужчину, лежит под окнами..." Буханец бросился к окну и, остерегаясь, чтобы не задеть острые клинья стекол, выглянул наружу. На газоне, в тусклом свете дальних фонарей, он разглядел лежащего на земле человека. Вокруг него уже собрались люди, а откуда-то со стороны шоссе послышались сигналы милицейских машин.
      В палату вбежала молоденькая медсестра. У нее были испуганные глаза, из-под белоснежного колпака выглядывала светлая прядь волос. Она нагнулась над Арефьевым и стала щупать на шее пульс.
      -- Сейчас придет дежурный врач, -- проговорила девушка, концом простыни вытирая Арефьеву потный лоб. -- Еще чуть-чуть потерпите, сделаем укольчик и вам будет хорошо, -- она сняла с кровати одеяло и прикрыла Арефьева поверх простыни.
      Он застонал и потянулся рукой к правому боку, откуда торчала резиновая трубка.
      -- Пить, -- попросил он и стал метаться.
      В палату вошли люди в белых халатах, уложили Арефьева на тележку и уже другая, пожилая медсестра, принялась делать ему внутривенный укол. Появился дежурный врач -- хмурый, полный, седой человек с капризно оттопыренной нижней губой. Буханец подошел к нему и поинтересовался -- куда собираются транспортировать его шефа? Врач хотел было отмахнуться от вопросов телохранителя, но Буханец, жестко взяв его за руку, тихим, не терпящим возражения голосом, спросил: "Куда вы хотите отвезти больного?"
      Усталые глаза врача легли на переносицу Буханца.
      -- Не волнуйтесь, уважаемый, мы его не повезем в крематорий, а всего лишь тремя этажами выше, в реанимационную...Здесь, как видите, ему не место...
      Коляску покатили в сторону грузового лифта и вскоре Арефьева подняли на пятый этаж, в послеоперационную палату.
      В больнице уже работала оперативно-следственная бригада из городской прокуратуры. Все двери, ведущие в больницу и ее отделения, были взяты под охрану омоновцами, вооруженными автоматами и облаченными в бронежилеты. Однако потрясенную случившимся Злату пропустили в больницу без проблем. Она вбежала в продуваемую сквозняками 203-ю палату и, увидев в ней полный разгром и хаос, метнулась за дверь, где ее встретил санитар, перевозивший Арефьева на пятый этаж.
      Она пришла в себя только после разговора с Буханцом. К Арефьеву пока никого не пускали -- над ним колдовали лечащий врач и вызванный из Центра трансплантации почек профессор Иванов.
      По иронии судьбы, второго телохранителя Бориса Футова положили в палату, находящуюся напротив 203-й. К нему пришли Воробьев с Чугуновым. Состоялся обмен мнениями в довольно резких выражениях. Контуженный при взрыве Борис, еще плохо слышал и невнятно произносил слова. Однако о ЧП рассказал довольно обстоятельно, хотя и с длинными паузами...
      ...Около двух часов ночи он услышал подозрительный шум, несшийся откуда-то сверху больничного корпуса. Сначала он не обратил на это внимания, поскольку работали в стене два вентилятора, но последовавшие дальше шумы заставили его насторожиться. Затаившись за кустарником, он стал выжидать и вскоре увидел как с крыши спускается какой-то непонятный предмет. Темнота мешала определить, что это был за предмет, но факт остается фактом: он замер на уровне второго этажа, напротив окна 203-й палаты. Все последующее произошло в течение нескольких долей секунды. Желто-синяя вспышка озарила ночь, за которой последовала мощная воздушная волна, бросившая Бориса на металлический штакетник.
      -- Что-то, братцы, за одну неделю у нас много проколов, -- сказал Воробьев. -- Милиции еще предстоит выяснить, что это за пикадор, которого сбросило с крыши, но судя по всему закладка тянула не менее чем на 300 граммов тротила...
      -- Предупреждений в таких объемах не бывает, -- Чугунов пальцами изобразил невидимый брикет взрывчатки.
      -- Разумеется, -- сказал Воробьев. -- Этого количества вполне хватило, чтобы разворотить дзот...
      Борис порывался что-то сказать, но у него не складывались слова.
      -- Ты не психуй, -- остановил его Воробьев. -- Тут твоей вины нет... Нам надо было поставить пост у пожарной лестницы.
      -- Раскол совсем обнаглел и нам пора ему ломать рога в окончательном варианте, -- Чугунову хотелось курить и он вертел в руках незажженную сигарету.
      -- Воз-мо-ожно, это... не... Расколов, -- заикаясь, проговорил Борис. -- В соседней палате ле...ле...лежал авторитет из Подольска. Мы с Буханцом проверили все со...со...соседние палаты. Возможно, произошла оши-ши-бка...
      -- Все равно это наш недосмотр, -- Чугунов норовил вставить в рот Борису сигарету. -- Для чего же мы тут дежурим, если не за тем, чтобы все подходы и подлеты были под контролем.
      Борис, испытывающий жесточайший дискомфорт, пытался что-то возразить, но от волнения путался и не мог наладить вразумительную речь...
      ... На следующий день Арефьев поднял бунт и потребовал одежду и машину. Врачи пытались его отговорить, но он их проигнорировал.
      Дома его ласковым визгом встретила Ронда и вместе со своей хозяйкой всю ночь не отходила от кровати больного.
      Утром следующего дня приехал Шедов. Он долго сидел у постели, особенно не донимая друга разговорами. Перед его уходом Арефьев заговорил на наболевшую тему.
      -- Мне не хочется об этом говорить, но тебе, Виктор, придется съездить в гости к Расколову, -- Арефьев закатал угол одеяла, чтобы удобнее положить руку.
      Шедов ждал.
      -- Мы должны его обойти. Пока он нас пугает, но зная его стиль, можно предположить, каким будет его следующий шаг. Жертвой станет кто-нибудь из моего ближайшего окружения, а может быть, даже Злата...Меня он, конечно, оставит на десерт...
      -- С чем мне к нему ехать?
      -- С предложением отсрочить долг до первого января. Скажем, под двадцать процентов за каждый просроченный месяц. За это время я попытаюсь достать денег, в крайнем случае, придется снять с зарубежного счета.
      -- Вот этого ни в коем случае не делай! -- Шедов заметно нервничал.-Те деньги должны быть неприкосновенны... Начнешь снимать, не заметишь, как все утекут, как вода в песок...
      -- В гроб я их все равно не возьму. Расколову надо кинуть в пасть кость, пусть подавится... Поэтому... Заедешь в мой офис и Голощеков тебе выдаст 200 тысяч зеленых, которые ты вручишь Расколову под расписку. Заодно проведешь разведку его логова.
      Шедов поднялся со стула и, подойдя к столику, на котором сгрудились бутылки с напитками, налил себе фанты. Выпил.
      -- Наш визит Расколов может воспринять, как слабость...
      -- Не спеши с выводами! Сейчас слабее меня разве что дитя в люльке. Завтра выбери время и привези сюда нотариуса. Время идет, а я бездействую...
      -- А если у меня с Расколовым не получится конструктивного разговора?
      -- И не надо, тогда у меня будут развязаны руки. Я все равно думаю обратиться в Совет...
      -- Это что-то для меня новенькое...Что это за Совет?
      -- Своеобразная структура, по инициативе и под ответственность которой и создавался канал передачи денег за рубеж. Собственно говоря, я протеже этого Совета. Это весьма серьезная контора, горю я, то горят и другие.
      -- Если так, то откладывать обращение к ним не стоит. Мне кажется, надо действовать параллельно, то есть попытаться сбалакаться с Расколовым и одновременно выйти в Совет.
      Арефьев протянул руку и взял с тумбочки фарфоровый чайник с клюквенным соком.. Отпил, смахнул с губ капли влаги. Разговор давался ему с трудом.
      Когда они уже попрощались и Шедов подходил к двери, позади раздался приглушенный голос Арефьева:
      -- Ты говорил, что один из твоих близнецов неплохо управляется со взрывчаткой...Когда будешь отдавать Расколову деньги, пусть где-нибудь поблизости его хаты прозвучит артиллерийский салют. И не надо скромничать с закладкой, этого добра тебе Воробьев даст столько, сколько унесешь. Пусть Раскол не забывает и думает о смерти, это возвышает душу...
      -- Мементо мори? Не беспокойся, Гера, мы этому парню устроим такой фейерверк, от которого содрогнуться Воробьевы горы.
      -- Во всяком случае, он должен понять, что игры с нами в одну калитку не будет, -- Арефьев устало закрыл глаза. Рука, лежащая поверх верблюжьего одеяла, мелко вибрировала.
      Шедов смотрел на своего беспомощного друга и сокрушался -- как чудовищно быстро болезнь истрепала такого могучего человека. Ему стало невмоготу оставаться рядом с ним и он, приблизившись к кровати, взял Арефьева за руку и несильно пожал ее. Рука была сухая, холодная и совершенно безответная...
      Глава девятая
      Голощеков, которому позвонил Арефьев и отдал распоряжение насчет денег, уже ждал Шедова на крыльце офиса. Тот приехал с близнецом Брониславом, на котором были джинсы, кожаная куртка и кроссовки "адидас".
      Голощеков с Шедовым вошли в офис, на первом этаже которого, в узком проходе, с автоматическим турникетом, находилось четыре рослых охранника. Все с мобильными телефонами и при пистолетах. Шедов, шедший следом за Голощековым, заметил сложенные у плинтусов автоматы, явно не системы Калашникова, и два гранатомета "муха".
      На лифте, в сопровождении охранника, они поднялись на шестой этаж, где за стеклянной конторкой их встретила секретарша. В кабинете Голощекова было прохладно и очень светло. Голощеков подошел к довольно громоздкому сейфу и вынул из него металлический кейс.
      -- Здесь 200 тысяч, -- сказал он, но для Раскола я не пожалел бы 200 килограммов "симтекса"...Вот наручники...
      -- Наручники есть у моих ребят, кто-нибудь из них пристегнет чемодан к себе. Что же касается Расколова, то всему свое время...
      -- Нам не помешал бы еще один человек, -- Голощеков достал из сейфа желтую кобуру, из которой выглядывала вороненая рукоятка "вальтера".
      -- Ты тоже поедешь с нами? -- спросил Шедов у Голощекова.
      -- Так велел Герман. Нам нужен, как минимум, еще один человек, -повторил Голощеков, -- все же повезем крупные бабки...
      -- А на мой взгляд, чем меньше народа, тем меньше глаз обращают внимание. Но если ты считаешь, что нужен еще один человек, давай заедем ко мне на фирму и я возьму кого-нибудь из охраны.
      -- Твои люди уже есть, а у нас в этом смысле должен быть паритет, -сказал Голощеков и вышел из кабинета. Возвратился он в сопровождении широкоплечего, с низким бугорчатым лбом крепыша. Один к одному из похоронной команды: черный костюм, застегнутый на все пуговицы, темная в красную полоску рубашка, а на ногах тупоносые черные лаковые башмаки.
      -- Зинич, -- представил человека Голощеков. Он указал рукой на лежащий на столе металлический кейс с деньгами. -- Возьми, Игорь, этот рундук и не выпускай из рук, если даже приспичит снимать штаны.
      -- Пусть пристегнет чемоданчик к своей руке, -- Шедов посмотрел на парня и пожалел об этом: на него глянули черные, абсолютно безжизненные глаза.
      Когда Зинич снимал с вешалки темный плащ, пола пиджака отлетела в сторону и Шедов разглядел у него под мышкой кобуру, из которой выглядывал обушок рукоятки пистолета.
      Они спустились вниз и в сопровождении двух вооруженных охранников вышли в закрытый со всех сторон дворик. С одной стороны его скрывало шестиэтажное здание офиса, с трех других сторон -- пятиметровый железобетонный забор, увенчанный спиралью из колючей проволоки. На сравнительно небольшом асфальтовом пятачке, прижавшись друг к другу, стояло несколько иномарок.
      К ним подошел человек в камуфляже и протянул Голощекову фибровый чемоданчик с металлическими уголками.
      Они забрались в темно-синий джип и Голощеков с помощью пультика открыл металлические ворота. Проем образовался ровно настолько, чтобы в него могла проехать только одна машина.
      За рулем сидел очень молодой, остроносенький паренек в джинсовой курточке, на кармашке которой желтел фирменный знак "Вранглер".
      Голощеков по мобильнику связался с охраной и велел завести во двор оставленный у подъезда "ниссан" Шедова.
      Шедову хотелось спросить у Голощекова -- что находится в фибровом чемоданчике? С такими чемоданчиками после войны мужики ходили в баню...
      Всю дорогу в джипе царило молчание. Только однажды Зинич спросил у Голощекова что-то насчет какого-то веса... Ответ помощника Арефьева стал ответом на вопрос Шедова -- что находится в фибровом чемоданчике: "Шесть тротиловых шашек по 200 граммов каждая..."
      Голощеков удобнее уселся на переднем сиденье и время от времени суфлировал водителю, куда ехать...
      Плавно обогнув на перекрестке разделительную клумбу, они выехали на широкую, почти пустынную улицу. Через полчаса езды водитель сбавил скорость, Голощеков объяснил, что за тянувшимся справа глухим каменным забором и находится резиденция Расколова, когда-то принадлежащая Микояну. Однако джип миновал ее и вскоре они свернул на грунтовую дорогу, ведущую в смешанный подлесок. На капот и лобовое стекло опало несколько желтых листьев, но их тут же подхватили встречные потоки воздуха и унесли в небытие...
      Голощеков и Зинич, в руках которого вместо кейса с деньгами теперь был фибровый чемоданчик, вышли из машины и огляделись.
      -- Чтобы не мозолить здесь глаза, поезжайте на стоянку к магазину электротоваров, -- сказал Голощеков Шедову и направился вглубь рощицы.
      -- Ты не возьмешь с собой моего парня? -- спросил Шедов у Голощекова.
      -- Пусть пока здесь адаптируется...Со мной пойдет Зинич.
      Впереди были слышны голоса, музыка, удары по мячу -- это, несмотря на позднюю осень, жил своей жизнью главный стадион России. Они добрались до угла расколовского забора и увидели обрывистый берег. Внизу пенилась довольно быстрая, нешумная речушка. Земля под ногами была сырая, ноги скользили и Голощеков, шедший впереди, дважды чуть было не сорвался вниз. Остановились на небольшой дамбочке, отгораживающей речку от владений Расколова.
      -- Вот здесь и надо делать закладку, -- сказал Голощеков.
      -- Я думаю, это надо сделать ниже, за валуном, -- Зинич направился в сторону серого огромного камня, возвышающегося на гребешке дамбы. Он раскрыл чемоданчик и вытащил все тротиловые брикеты и в один из них вставил запал-замедлитель. Замаскировав место закладки, он размахнулся и бросил пустой чемоданчик в речку. Течение, немного покружив его у прибрежной коряги, подхватило и унесло вниз, за ивовые заросли...
      -- На сколько ты поставил замедлитель? -- спросил Голощеков и посмотрел на часы. -- Сейчас 14 40...
      -- Значит, в 15 40 должно бабахнуть...Плюс-минус пять минут. Кило двести, шума будет много и эта речушка бурным потоком потечет в сторону имения Раскола.
      Они вернулись к машине. Шофер, Зинич и Бронислав остались в машине, а Шедов с Голощековым направились в сторону кованных ворот усадьбы Расколова. В руках у Голощеков находился кейс с деньгами. Не доходя до ворот метров пятьдесят, Шедов вытащил из кармана мобильный телефон и связался с Арефьевым. Когда тот отозвался, сказал:
      -- Направляемся к Расколу, если что, ищи наши трупы в речушке, в которой когда-то Микоян ловил раков.
      Потом с Арефьевым переговорил Голощеков.
      Они подошли к воротам и поразились их монументальности. Кованые нашлепки четырьмя рядами прошили стальную твердь. Справа -- калитка с латунной кнопкой, притаившейся под резиновым козырьком.
      -- У кого из нас счастливая рука? -- спросил Голощеков, глядя на слегка побледневшее лицо Шедова.
      -- Звони, -- сказал тот и механическим жестом дотронулся до левого бока, где томился пистолет.
      -- Я больше чем уверен, что нас уже засекли, -- Голощеков вдавил блестящую кнопку в бетон.
      Целую вечность, как им казалось, они ждали отклика. Наконец, почти незаметная створка в калитке открылась и в квадрате показалось лицо молодого усатого охранника. Шедов успел заметить, что человек одет в камуфляжную форму.
      -- Ждите, -- сказал охранник и бесшумно прикрыл окошко.
      Калитка неожиданно распахнулась и они попали на асфальтированную площадку. В сопровождении двух человек они миновали ее и поднялись по широкому, из пяти ступеней, крыльцу, и вошли в такие же широкие, под цвет карельской березы, двери. В небольшом холле, с зеркалами, их встретили вооруженные охранники и один из них велел подождать. Стал куда-то звонить. И, видимо, получил разрешение.
      -- Идите за мной, -- сказал охранник и пошел вперед. Но, когда они уже миновали треть холла, шедший позади охранник, поинтересовался -- как, мол, насчет стволов?
      Шедов поднял обе руки -- дескать, я к вашим услугам, обыскивайте.
      -- Если газовый пистолет вы считаете оружием, я его оставляю на ваше попечение, -- Голощеков из кармана брюк извлек газовый "вальтер" и положил его на стол, стоящий впритирку к зеркалу.
      Они миновали коридор, по обеим сторонам которого шли двери с большими латунными ручками, по форме напоминавшими львиные головы. Шаги скрадывал толстый, пушистый палас.
      Расколов их принял в Ореховой комнате, где кроме двух овальных столов находился большой бильярд. На широкоскулом лице хозяина дома блуждала саркастическая улыбка. По неестественному блеску глаз и, склеротическому румянцу, можно было судить о степени подпития. Да и жест, которым он пригласил гостей садиться, говорил о нарушенной координации...
      Они устроились в нарядных, с синей обивкой, креслах. Кейс с деньгами Голощеков держал на коленях, он не спешил. А может, отдалял, ожидаемую реакцию Расколова. Однако, закурив из собственной пачки, Голощеков, как можно сдержаннее, произнес:
      -- Мы привезли 200 тысяч и это все, что нам удалось наскрести в наших сусеках, -- Голощеков, сдерживая волнение, жадно затягивался сигаретой.
      Он хотел еще что-то сказать, но вскочивший с места Расколов перечеркнул его намерения. Полился бурный поток матерщины, отборной площадной грязи. Не выбирая выражений, он орал изо всех сил и, казалось, еще мгновение и его огромный квадратный лоб расколется на две части и из него выпрыгнут огненные чертики...
      -- Вы, суки, хотите, чтобы братва меня оттрахала? -- Мать-перемать. -Если бы эти бабки были моими личными, я бы еще мог подождать, когда вы там раскорячитесь, а так -- луидоры на бочку и никаких форс-мажоров! -- Расколов мясистой ладонью стукнул по крышке кейса, который Голощеков уже положил на стол, чтобы начать расчет, -- и снова мать-перемать и еще раз и еще... -Сколько здесь?
      -- Я уже сказал: 200 штук, -- лицо Голощекова приняло землистый оттенок. -- Мой шеф передает тебе свои извинения и обещает в ближайшее время рассчитаться сполна.
      -- Заткнись, шестерка! Мой шеф, мой шеф! -- Расколов скорчил гримасу, явно нарываясь на скандал. -- За это время с меня трижды снимут скальп и скажут, что так это и было.
      Голощеков держался на последнем рубеже самолюбия. Он не терпел столь унизительных заносов.
      Шедов незаметно отстегнул среднюю пуговицу на плаще. От вида Расколова его мутило. Когда образовался крошечный зазор в разговоре, он подчеркнуто отстранено заметил:
      -- Криками и угрозами ситуацию не поправишь... Нужен конструктив...
      -- Чего, чего? -- взревел Расколов и двинулся на Шедова. Схватив бильярдный кий, он угрожающе оскалил зубы и сделал кием широкий замах. Шедов, сам завзятый бильярдист, прекрасно понимал, что значит 450-граммовая свинчатка, вделанная в державный конец кия...Однако он не шелохнулся, лишь вместе с креслом немного отодвинулся от стола, обеспечивая пространство для своей правой руки. И когда расколов уже опускал кий на голову своего гостя, Шедов из-под полы плаща продемонстрировал "глок", дуло которого смотрело прямо в живот хозяина дома. А вернее, в стрелку шелкового, свисающего до самого гульфика галстука. И Расколов, хоть и был пьян и распален дурью, однако, угрозу быть застреленным не проигнорировал. Но замах он уже не мог сдержать и лишь чуть подправил руку и кий просвистел над самой головой Шедова. Удар пришелся по бутылкам и тарелкам, в которых были остатки еды и которые занимали чуть ли не половину огромного стола...
      -- Охрана! -- мать-перемать, загудел ошеломленный Расколов, понимая свою несостоятельность.
      Мгновенно четыре лба, во главе с Кривозубом, обступили их и, не стесняясь, стали демонстрировать численное превосходство, подкрепленное четырьмя пистолетами.
      -- Заберите у этих туристов стволы! -- визжал Расколов. -- Они, наверное, думают, что пришли в городской тир... -- И опять мать-перемать и еще двадцать раз то же самое...
      Однако охрана оказалась умнее своего шизоидного хозяина: "глок-17" Шедова и десятизарядный "мустанг" Голощекова внушали ей страх и почтение. У Расколова от запахов оружейного масла и вида вороненых стволов с лица слетела пунцовость, щеки обвисли и в руках появилась предательская дрожь.
      Голощеков взглянул на часы, которые висели над бильярдным столом -- до взрыва дамбочки оставалось чуть больше десяти минут. И он, подчиняясь внутренним ощущениям, пошел на обострение ситуации.
      -- Перестань, Раскол, выпендриваться, мы ведь пока тебе даем, а не отнимаем. Пиши расписку и мы по-хорошему отсюда выметаемся, если, конечно, уберешь с дороги своих лабрадоров.
      Расколов подошел к столу и взял пачку сигарет, однако, тут же вернул ее на место. Было видно как тяжело он пережевывает только что сказанное Голощековым. Предпочел сигаретам спиртное: из темной граненной бутылки налил себе почти полный фужер, и, взяв его за тонкую талию двумя пальцами, медленно, чтобы не пролить, поднес ко рту. И так же медленно начал опорожнять бокал. Он напоминал ленивца, которому нет никакого дела до такого пустяка, как время...
      -- Уведи людей! -- гортанно выкрикнул он Кривозубу. -- И вы тоже убирайтесь и передайте Арефьеву, что я с него сниму три шкуры и сделаю из них абажур... А тебя помощничек... -- мать-перемать, -- похороню без гроба и на могилу положу венок из кровельного железа, а вместо памятника -черепушку твоего шефа...
      -- Гони, Раскол, расписку, -- повторил Голощеков. -- В комнату снова ввалились люди Кривозуба и недвусмысленно дали понять -- аудиенция закончена...
      Но Голощеков и сам не стремился продолжать и без того затянувшийся "светский раут". На часах было без пяти минут до взрыва...
      Они поднялись и направились к выходу. Первым за Кривозубом шел Голощеков, за ним, пятясь, отступал Шедов. Руки у них находились в карманах плащей, сжимая в ладонях пистолеты.
      Вышли в коридор и в обоих его концах увидели людей с напряженными лицами...
      -- Не спускай глаз с того, который в темных очках, -- предупредил Шедова Голощеков. Но Шедов и сам видел, что затемненный парень выделяется среди других и слишком близко его рука находилась к откинутой поле пиджака.
      -- Ты не забыл отжать предохранитель? -- ответил Шедов любезностью на любезность.
      Они дошли до угла и повернули направо, в сторону холла, который им еще предстояло пройти. В холле находились еще четверо крепких парней. Двое стояли у самых дверей, и двое других -- у столика, на котором Голощеков оставил свой газовый "вальтер". Однако ему никто не предложил забрать его назад.
      Послышались торопливые шаги, они приближались и Шедов негромко сказал: "Видимо, Раскол забыл что-то важное нам сказать..." И действительно, Расколов, не удостоив вниманием Шедова, подошел к Голощекову и встал лицом к лицу. Полы его пиджака были расстегнуты, на лацканах серебрилась дорожка из сигаретного пепла, галстук доходил ему почти до колен.
      -- Сделай, Раскол, одолжение, отвали на пару шагов, а то дышать нечем, -- Голощеков, демонстративно отвернулся.
      Расколов побагровел, словно до инсульта остались считанные мгновения.
      -- Закрой щель, -- сказал он, и притрись к тому, что я сейчас скажу...Вам с Арефьевым выделено господом Богом всего двадцать четыре часа, после чего вас ждут гробовая доска и вечное блаженство. Понял или повторить по-китайски?
      Голощеков демонстративно, свободной рукой, вытащил из кармана мобильник и набрал номер Арефьева. Ответила Злата, голос расстроенный. Он не стал отключаться и громко, чтобы слышали все, сказал: "Злата, передай Герману Олеговичу, что мы заканчиваем визит к господину Расколову. Деньги вручили и, в принципе, нашли с ним общий язык..."
      Голощеков, взглянув на Шедова, направился на выход. Однако самым опасным местом мог оказаться участок между крыльцом и воротами. Их свободно могли застрелить из любого окна, хотя и не без риска для тех, кто ждал их у калитки.
      Шедов чувствовал, как у него под мышками текут струйки пота, а во рту -- ссыхается горячий песок. Он сглотнул горечь и бросил взгляд на здание, откуда только что они вышли. На фронтоне, украшенном лепниной, он прочитал год постройки особняка -- 1936.
      Когда они уже вплотную подошли к калитке, за воротами послышался автомобильный сигнал. Створки кованных ворот медленно раздвинулись и на территорию въехал серебристый "ровер-800" типа "хэтчбек". Внимание Шедова вдруг привлек овал человеческого лица, мелькнувший в бликах затемненного лобового стекла. Шедов мог поклясться, что это лицо он раньше уже видел.
      Едва они успели переступить порог калитки, как охранник в камуфляже с силой ее захлопнул. Такая бесцеремонность как бы лишний раз показывала бессилие расколовской челяди. Но буквально через секунду все это стало малозначительным: взрыв прогремел с такой силой, что чечевицеобразные плафоны светильников на столбах, подобно бабочкам, опали на землю, а бежавших к машине Голощекова с Шедовым бросило на землю и несколько метров волокло по выщербленному асфальту.
      К ним подкатила "хонда" и выскочившие из нее Зинич с Брониславом помогли им подняться и залезть в машину.
      Несмотря на переполох, у Шедова из головы не выходил тот самый искаженный стекольными бликами образ, который он увидел в машине, въезжающей в ворота расколовского особняка.. Отдышавшись и закурив сигарету, он рассказал Голощекову о своем смутном видении.
      -- Как ни странно, то, что я там увидел, очень похоже на вашего финансиста... Гришу Коркина...
      В салоне наступила навязчивая тишина. Несколько раз кашлянув в кулак, Голощеков сказал водителю:
      -- Паша, сворачивай направо, заедем к нам в офис, а потом в Опалиху, к шефу, -- больше помощник не проронил ни слова.
      В офис они направились с Зиничем. Последний остался внизу с охраной, а Голощеков поднялся на шестой этаж. Секретарша была на месте, и он у нее спросил -- когда она последний раз видела Коркина? Оказалось, что тот в последние дни на фирме не появлялся.
      Голощеков подошел к двери кабинета финансиста и нажал на ручку. Дверь открылась. Его интересовали два верхних ящика в рабочем столе Коркина. Голощеков, усевшись в кресло, стал проводить им тщательную ревизию. Делал выписки и снова листал. Затем он достал с полки толстую папку, на которой было написано: "Бухгалтерский отчет за 1999 год". Особый интерес у него вызвали два неподшитых документа. И по мере того, как он углублялся в их изучение, на лице появлялись разного рода выражения -- от настороженности до глубокой растерянности.
      Голощеков сделал звонок в Департамент лицензий при московской мэрии и, представившись помощником депутата Госдумы Кузьминой, занимающейся вопросами малого бизнеса, получил необходимую информацию.
      После того как все бумаги легли на место, он попытался "порыться" в компьютере. Однако то, что он искал, требовало времени и большего опыта в поисках такого рода информатики. Вытащив из процессора дискету, и взяв из ящика стола четыре других, он вышел из кабинета.
      Через тридцать минут они с Шедовым приехали в Опалиху. У Арефьева только что побывал врач -- не ободривший и не открывший всей правды о его роковой болезни. Однако после ухода Камчадалова, он поднялся с постели и облачился в свой старый махровый халат. Дренаж, по-прежнему присосавшийся к правому боку, заставлял его осторожно передвигаться и не делать резких движений.
      Когда Голощеков с Шедовым вошли в дом, лицо Арефьева просветлело. Злата постаралась: на столе задымились глиняные горшочки с чахохбили, на большом блюде аппетитно розовели тонко нарезанные ломтики лососины с хреном и оливками. Глаз радовала гора фруктов, возвышающаяся на большом фарфоровом блюде. Когда все уселись за стол, хозяин сказал:
      -- На девятнадцать часов у меня назначена встреча с членами координационного Совета, а сейчас рассказывайте, как вас встретил Расколов...
      После того как фабула визита к Расколову была изложена, Арефьев резюмировал:
      -- Нам, наверное, легче договориться с Генеральной прокуратурой, чем с этим грязным субъектом.
      Голощеков смотрел на шефа и заранее жалел его. Он понимал, как больно ударит по нему вероломство Коркина.
      Помощник переглянулся с Шедовым, словно советуясь -- сейчас начинать неприятный разговор или отложить до утра? Шедов опустил голову и Голощеков, внутренне собравшись, начал говорить:
      -- Скверные вести, Герман Олегович...Как бы это сказать...
      -- Прямо и руби. Что там у тебя стряслось?
      -- К сожалению, у нас...Подставил фирму не Вахитов, грех на Коркине...
      Арефьев беззвучно положил вилку на скатерть, продолжая держать в другой руке длинный с серебряной ручкой нож.
      -- Повтори, что ты сказал, -- за столом наступил ледниковый период. Арефьев, не поднимая глаз от тарелки, напрягся, словно ожидая выстрела в затылок. -- Повтори, что ты сказал...
      -- Когда мы сегодня под стволами пистолетов уходили от Расколова, на территорию въехала машина, и Виктор...
      -- Подожди, пусть расскажет сам Виктор, -- Арефьев взглянул на Шедова. -- Ну, что там произошло?
      Шедов ковырялся в тарелке и не сразу начал говорить.
      -- Я увидел в машине, которая въезжала во двор дома Расколова, вроде бы знакомое лицо, но сразу не мог сообразить, кому оно принадлежит. Вернее, догадался-то я сразу только не мог в это поверить...Мало ли, обман зрения, я ведь Коркина не так часто видел...
      -- И это все? -- как будто Арефьеву полегчало, слишком неубедительными показались обвинения в адрес его финансиста.
      Снова заговорил Голощеков.
      -- Сначала я тоже подумал, что Виктор в той стрессовой ситуации неадекватно воспринимал происходящее, однако...
      -- Да не тяни ты резину! -- Арефьев в сердцах бросил на стол салфетку. -- Мне надо наверняка знать -- да или нет. Надеюсь, вы представляете, какие могут быть последствия и для него и для нас с вами. И, конечно, для этой сволочи Расколова.
      -- Я только что побывал в нашем офисе и просмотрел в кабинете Коркина кое-какие бумаги, после чего многое встало на свои места.
      -- А именно?
      -- Во-первых, в его записной книжке указаны все телефоны Расколова и, в том числе, номер его мобильника. Можем хоть сейчас позвонить по этому номеру и вы сами убедитесь.
      -- Дальше! -- голос Арефьева приобретал бронзовый тембр.
      Голощеков достал из кейса бумаги: лицензии на открытие двух обществ с ограниченной ответственностью на имя Евгения Коркина, родного брата Григория Коркина, договор о выдаче кредита...
      -- Вот, пожалуйста, две фирмы "Омега" и "Домино"...Первой Коркин отпустил кредит в 300 тысяч долларов, другой -- 250 тысяч...Я навел справки в Департаменте по лицензиям и действительно, до мая этого года эти фирмы еще функционировали. Сейчас их нет и в помине. Фирмы фантомы и Коркин со своим братом нас умыл почти на полмиллиона...
      -- Как же он мог давать кредит без моего согласия и без согласия акционеров?
      -- А вот смотрите, копия авизо, с помощью которого деньги были перечислены с нашего счета на счета этих подставных фирм. Все атрибуты налицо: подписи, номера счетов, печать...Если помните, в апреле на таможне были задержаны три тысячи тонн голландского спирта, который поступил к нам из Эстонии. Но это все фуфло, путем нехитрых манипуляций Коркин растаможил спирт и, минуя наши склады, продал его фирме "Золотой ярлык" по бросовой цене -- доллар за литр. Вот накладная, можете убедиться, какого ядовитого гриба мы у себя держали...
      -- Клоп! Где он сейчас? -- Арефьев встал из-за стола и подошел к окну. Пейзаж за ним -- тоскливее не придумаешь: листья с деревьев почти опали, земля в ледяных разводах, нудные порывы ветра с первыми снежинками.
      -- Исчез. Я оставил в его кабинете Зинича...Но кроме бумаг у нас еще есть компьютерные дискеты. Возможно, то, что мы сейчас знаем, только цветочки...
      Арефьев, опустив голову, тер поясницу. Болело.
      -- Вызови Смирнова, пусть он займется дискетами, а ты мне найди эту двуличную сволочь и живым или мертвым притащи сюда. А я-то, дурак, думал, что у меня дружная семья, одна сплоченная команда...А ведь он вместе с нами клялся на крови...
      -- Этим и ответит, -- Голощеков нервничал. -- Если Коркин действительно навел Расколова на нашу машину и виноват в смерти ребят, я его утоплю в его собственном дерьме.
      -- Перед тем, как везти деньги в аэропорт, они находились в сейфе Коркина и, конечно, он знал о сроках...Он все знал, щитомордник.
      -- Надо вызвать Воробьева, мне кажется, тут без стрельбы не обойтись.
      -- Ради Бога, только без шума. Об этом не должны знать наши акционеры...
      -- А члены координационного Совета? Ведь кто-то из них тоже держит наши акции, -- сказал Голощеков.
      -- Я, разумеется, обязан их поставить в известность, хотя мы сами еще не все знаем...После сегодняшнего взрыва Расколов может пойти ва-банк.
      -- Или подожмет хвост, -- впервые в разговор вмешался Шедов.
      -- И мы должны ему в этом помочь, -- Арефьев взглянул на часы. -- Через тридцать минут начнут съезжаться гости. Иди вниз и встреть их там...Будь поприветливее, от них многое зависит, -- обратился он к Голощекову. -Улыбайся, веди себя так, как будто мы получили два Оскара -- за исполнение и за режиссуру...Впрочем, пока мы выступаем в роли заурядных статистов и играем по сценарию Раскола...
      -- Где будем заседать? -- здесь, в вашем кабинете, или в гостиной.
      -- В нижнем зале. И пусть срочно сюда направляется Воробьев. Кстати, кто сегодня дежурит на территории?
      -- Близнецы...Люди Виктора, -- Голощеков с симпатией взглянул на Шедова. Тот встал и стал прощаться.
      Нижний зал, расположен на первом подземном этаже и он же бомбоубежище, на случай атомной войны. Никто, разумеется, не думал, что война, а тем более, атомная вот-вот начнется, скорее это было данью моде, неким изыском внезапно разбогатевших людей.
      Наверху располагались финская и русская бани, этажом выше -бильярдная, автономная электростанция, боксики для кислородных баллонов и небольшой продовольственный склад НЗ.
      Выйдя от Арефьева, Голощеков позвонил Воробьеву. Затем связался с Зиничем, однако тот ничего определенного относительно Коркина сообщить не мог. Финансист в офисе не появлялся.
      Вскоре позвонил один из близнецов Бронислав и сказал, что к воротам подъехала иномарка. Голощеков вышел на крыльцо, и распорядился открыть ворота. В них величественно вкатился светло-голубой "Бристоль" с президентом коммерческого банка "Русич" Борисом Фрезером. Пышнотелый блондин вышел из машины. Он никогда не служил в армии и, наверное, потому имел слабость к армейской униформе. На нем был десантный камуфляж и такой же расцветки бейсболка.
      В своем кругу Фрезера называли ходячим анекдотом. И верно, не успел он поздороваться с Голощековым, как начал рассказывать одну из своих баек: "На одного директора завода наехали рэкетиры: "Кошелек или жизнь!" -- "А вам какие деньги -- мои или государственные?" -- "Конечно, твои, мелочь нам не нужна..."
      Фрезер заразительно засмеялся, откинув голову назад. Двое его телохранителей, сохраняя олимпийское спокойствие, присматривались к месту прибытия.
      -- Сразу пойдете к Герману Олеговичу или подождем остальных? -- спросил Голощеков.
      -- Покурим...время еще терпит...Банкир спрашивает у своего служащего: "Какой сегодня день?" -- "Сегодня у нас вторник," -- отвечает тот. -- "То есть как это "у нас? -- сердито восклицает банкир, -- с каких пор вы стали моим компаньоном?"
      Президент русского Дома "Бирюза" Павел Ионов приехал на темно-синем "Ягуаре". Это высокий, седеющий человек, в костюме под цвет машины, с бордовым галстуком. "Классический профиль, -- подумал о госте Голощеков, -такие нравятся женщинам..."
      Фрезер поздоровался и обнялся с Ионовым и тут же начал рассказывать анекдот.
      Третий член Совета прибыл на "скромном" "мерседесе Е-класса" красного цвета. Из машины вылез довольно молодой смуглый человек, опирающийся на трость. Отар Чутлашвили -- владелец самого престижного в Москве ювелирного магазина "Алмазная россыпь". Трое его охранников быстро заняли свои позиции -- по бокам и за спиной шефа. Однако такое множество вооруженных людей на территории не очень устраивало Голощекова. Он подошел к близнецам, стоящим у ворот, и предупредил их смотреть в оба. Они уже начали закрывать ворота, когда подъехал джип Воробьева. С ним были Буханец и Чугунов. Переговорив с приехавшими, Голощеков повел гостей в дом.
      Пошли через дверь, выходящую на другую половину дома. Они миновали коридор, два лестничных перехода и попали в небольшое помещение с лифтом.
      В "бомбоубежище" уже находился Арефьев. Он только что сделал обезболивающий укол и принял релаксатор, отчего его движения были несколько заторможенными. Однако он довольно энергично поздоровался с каждым, приложился щекой к щеке...Особенно долго тряс руку Чутлашвили, бывшему "афганцу", потерявшему ногу под Кандагаром.
      Фрезер громко стал рассказывать очередной анекдот: "Лежит при смерти бухгалтер фирмы..." Однако рассказчика перебил Ионов:
      -- Надеюсь, вы знаете, что сегодня главой правительства России назначен "рентгенолог" Владимир Путин...А ля Андропов, и лексикон у него такой же -дисциплина, порядок...
      -- Лучше разведка, чем продажная налоговая полиция, -- сказал Чутлашвили. -- Вот только жалко доллар может покраснеть...
      Фрезер был другого мнения, улыбка не сходила с его румяного лица.
      -- Почему доллар зеленого цвета? -- спросил он, оглядывая всех по очереди. -- Отвечаю: потому что зелень -- это знак неувядаемости и вечной священной весны...
      Арефьеву такие разговоры были на руку. Само собой обозначалась тема об исчезновении двух миллионов. Он коротко обрисовал ситуацию и ему было безразлично, как собеседники воспримут его слова. Но когда он назвал имя Расколова, Фрезер, согнав с лица благодушие, выкрикнул:
      -- Да этот кабан давно уже заслуживает пули. Все его бабки насквозь пропитаны кровью. Первый свой срок он мотал за то, что облил спиртом и поджег молодую девчонку. В порыве ревности, как он оправдывался на суде... и отделался тремя годами...
      -- Мне наплевать на его моральный облик, -- возразил Арефьев. -- Он может быть распоследней сволочью, но за деньги отвечаю я...Мало того, что в результате этого я потерял шестерых человек, но я еще и теряю доверие...
      -- Никто об этом не говорит! -- вскипел Чутлашвили. -- Мы знаем вас, Герман Олегович, как авторитетного человека и, я думаю, -- грузин осмотрел всех сидящих за столом, -- и, я думаю, никто в вашей честности не сомневается. Однако надо разобраться и вместе подумать, как эти деньги вернуть Расколову.
      Повисла пауза.
      -- Будь моя воля, я бы этому засранцу и копейки не дал, на его счету... -- Ионов стал загибать пальцы, -- рэкет, грабежи, шантаж и, говорят, не одно мокрое дело. Это он Федю Фильчикова заколотил в гроб и на трое суток оставил в лесу. Хорошо, какая-то старуха собирала валежник и услышала его стоны...Этот гад однозначно сумасшедший и таких надо убивать или всю жизнь держать на цепи в клетке...
      Разговор начинал походить на заседание военного трибунала.
      -- Все так! -- рубанул рукой воздух Чутлашвили. -- Мы все можем бесконечно рассказывать о нем страшные вещи. Мне, например, известно, что лично Расколов отвозил в Измайловский парк начинающих лавочников и там простреливал им коленные суставы, отрезал носы, уши, глумился до тех пор, пока жертвы не подписывали бумаги о продаже всего имущества за один российский рубль... Расколов -- удав и рано или поздно свое получит. Или пулю в башку, или перо в печенку...Но дело в другом, для нас важно сохранить принцип, который заключается в неприкосновенности канала переброски валюты в европейские банки. Но я верю Герману Олеговичу...
      -- Правильно говорит Отар, -- поддержал Фрезер Чутлашвили. -- Такое с каждым может случиться, тем более, когда речь идет о таких суммах. Мир джунглей, по сравнению с нашим миром, не более, чем детский сад имени Павлика Морозова.
      -- Что ты Отари предлагаешь? -- спросил Ионов.
      -- Один депутат Госдумы, когда нечего сказать, говорит: конституция превыше всего. Вот и я так скажу: договор превыше всего.
      Координационный Совет гарантировал сохранность передачи денег за рубеж и при этом учитывались варианты гибели или захвата террористами самолета. Собственно, для этого он и учреждался -- как гарант сделки.. И даже был определен страховой козырек: если потеря не более миллиона, компенсация проводится полностью. Если более двух миллионов -- страхуется 75 процентов...
      -- Мои люди уже отвезли Расколову 200 тысяч, -- сказал Арефьев. -- Но расписку от него не получили. Более того, дело едва не дошло до перестрелки.
      Ионов вставил реплику:
      -- Говорят, его чуть было не взорвали вместе с его домом...
      -- Мы можем вообще вычеркнуть его из списка живых, -- попыхивая сигаретой, произнес Фрезер. -- Его рано или поздно замочат и сделают это гуманное дело или его же братва или кто-то из тех, кого он обобрал до нитки...
      Чутлашвили поднял руку, прося слова.
      -- Я согласен, что этот человек не заслуживает лаврового венка и мы сейчас должны решить: или немедленно нанимаем хорошего исполнителя или возвращаем ему 75 процентов от его суммы. Если платим, я на себя беру одну треть, благо спрос на ювелирные изделия достаточно стабилен.
      -- Спасибо, Отари, -- тихо произнес Арефьев. Действие наркотика проходило и он начал испытывать маету. -- Я постараюсь как можно быстрее вернуть тебе деньги.
      В помещение вошел Воробьев и поздоровался со всеми за руку. Шефа он приветствовал прикосновением к плечу.
      Фрезер с Ионовым поддержали молодого грузина. Договорились: все деньги привезет Чутлашвили и сделает это в течение двух дней.
      -- Что-нибудь выпьем? -- спросил Арефьев.
      -- Пожалуй, это отложим до лучших времен, -- сказал Ионов и взглянул на Воробьева. -- Меня интересует, что Вадим насчет всего этого думает?
      -- Жалею лишь об одном, что не пристрелил Раскола, когда он со своей бандой явился сюда.
      -- И напрасно этого не сделал -- закон был бы на вашей стороне...Вооруженное нападение на частное владение...
      До сих пор молчавший Голощеков заметил:
      -- Не так все просто...Если бы в доме оказался труп кого-нибудь из расколовской кодлы, дальнейшее проживание здесь было бы невозможно.
      -- Пожалуй, ты прав, -- Чутлашвили подхватил свою витую, инкрустированную серебром трость и все поняли -- разговор окончен.
      Гостей пошли провожать Голощеков с Воробьевым. Когда за последней машиной закрылись ворота, они отправились в дом, где вместе с Арефьевым провели совещание -- где и когда брать Коркина?
      Глава десятая
      На поиск Коркина отправились Воробьев, Буханец и оба близнеца. Финансист, как боец, в расчет не брался -- толстый, вечно потеющий, лишенный всякого спортивного начала, и вообще, как выразился Голощеков, жидковат в коленях. Когда они приехали в офис, Зинич доложил Воробьеву, что он ни на минуту не отлучался из кабинета Коркина, а сам финансист никаких признаков жизни не подавал. Буханец даже предположил, что финансиста уже убрали или, купив новые плавки и крем для загара, он давно уже греет свои дебелые телеса где-нибудь на рифах Мальдивских островов.
      Через сорок минут они припарковались в метрах двухстах от резиденции Расколова. Судя по открытым воротам и въезжающим и выезжающим с территории "бочкам" водоканала, резиденция Расколова после взрыва дамбочки захлебывалась вышедшей из берегов речушкой.
      Им хорошо была видна продуваемая ветрами пустынная улица и в открытую форточку несся шорох опавших и слегка схваченных первыми заморозками листьев.
      Однако наблюдение за резиденцией Расколова ничего не дало: через ворота не проехала ни одна из его многочисленных иномарок.
      Воробьев набрал номер расколовского телефона и долго вслушивался в гудки. Линия безмолвствовала.
      -- Можно подумать, -- сказал он, -- что это мертвый дом.
      -- Черт возьми, кому же верить, если даже такие, как эта божья коровка Коркин, предает за милую душу...
      Но Воробьев на это смотрел более цинично.
      -- Этот бумажный червь всю жизнь имел дело с большими деньгами и как никто другой знает им цену. И, видимо, те, кто его перекупил, точно угадали, сколько может стоить предательство, -- Воробьев вспомнил, как во время клятвенного ритуала в кабинете Арефьева, Коркина вырвало после глотка коньяка на крови.
      Прождав часа полтора возле резиденции Расколова, они направились домой к финансисту, адрес которого знали только три человека: сам Арефьев, Голощеков и Воробьев. Он жил в районе Нагатинской поймы, в доме, который ему подарил Арефьев на его сорокалетие. За хорошую и верную службу...
      ...В Москве между тем посветлело, сквозь кучевые розово-крахмальные облака пробивались синие лапины неба.
      Машину они оставили за магазином-стекляшкой, который уже не работал, но был ярко изнутри освещен. Напротив, через дорогу, белел двухэтажный домик, построенный в стиле "ласточкина гнезда".
      Они не пошли через калитку, а перебрались через металлическую ограду, миновали в пожухлых листьях сад, и подошли к зарешеченному окну. И все остальные окна тоже были схвачены стальными решетками, за исключением одного, узкого, окна, по-видимому, ведущего в подсобное помещение. Бронислав довольно ловко отжал ножом раму и без труда открыл запоры.
      В окно залезли Воробьев с Брониславом, а Буханец с другим близнецом Дмитрием остались снаружи.
      Из окна Воробьев с близнецом попали в чуланчик, сплошь заваленный пустыми бутылками, ведрами и отжившей свой век обувью. Оттуда они вышли на кухню и Воробьев увидел как близнец, сморщившись, зажимает нос. На газовой плите, в кастрюле и в сковородке, лежали остатки еды, однако тлетворный запах исходил не от нее, а от лежащего на боку мусорного ведра...
      В комнатах тоже царил разор и затхлость. В углах валялись ворохи бумаг и старых целлофановых пакетов. И хотя мебель была дорогая, -- белый лак и кремовая кожа -- однако она терялась на фоне неописуемого бедлама.
      Они обыскали все полки, шкафы и секцию, проверили антресоли и наставленные друг на друга коробки, полистали книги, перерыли кучу брошенной в шкафу одежды, под которой нашли железную банку из-под леденцов, доверху наполненную ювелирными вещами: кольцами, серьгами, браслетами и царскими золотыми червонцами...
      -- Золото? -- не к месту спросил Бронислав, но Воробьев не успел ответить -- послышался отчетливый звук подъехавшего автомобиля.
      Воробьев кинул за пазуху руку и вытащил пистолет.
      -- У тебя есть оружие? -- спросил он Бронислава, но тот мотнул головой. -- Все это добро высыпь себе в карманы, а я посмотрю, кто там пожаловал...
      Воробьев выбежал в кухню и через окно увидел стоящий возле калитки "ровер-800" типа "хэтчбек", который видели Голощеков с Шедовым, когда покидали виллу Расколова. Воробьев позвал близнеца.
      -- Встань за косяк и жди, -- сказал он и вернулся в комнаты.
      А снаружи, когда подъехала машина, Буханец с Дмитрием находились с торцовой стороны дома. Из нее вышел незнакомый им человек с военной выправкой. Он внимательно огляделся и, повернувшись к машине, дал кому-то знак рукой. Из "ровера" показался круглый голый череп Коркина. Рядом с сопровождавшим его человеком, он казался пигмеем. Толстым, аляповато одетым, с походкой Чаплина. Однако из машины вылез еще один человек и стал наблюдать как Коркин с попутчиком направляются в дом.
      Финансист семенил, окунув руки в карманы неправдоподобно широких брюк. Когда они подошли к крыльцу, сопровождавший человек вдруг замер на месте и начал внимательно осматривать дорожку. Видимо, его насторожили кем-то ворохнутые листья, оставившие на дорожке отчетливые отпечатки.
      -- Табань, Пузырь! -- окликнул он Коркина. -- Кто еще кроме тебя в этой хате живет?
      -- В каком смысле?
      -- Здесь недавно кто-то был... Если ты, рвань, нас подставишь ментам, убью, -- человек откинул полу плаща и вытащил пистолет.
      Буханец вопросительно взглянул на близнеца и приставил палец к губам...
      -- Иногда здесь кормятся вороны, -- неуверенно ответил Коркин и шагнул на каменное крыльцо. Пока он открывал ключами дверь, его попутчик отошел к углу дома и принял настороженную стойку. Затем, сунув пистолет в карман плаща, решительно взбежал на крыльцо. После того как дверь за ними закрылась, снова заурчал "ровер" и через несколько мгновений отъехал от калитки. На его месте закачалось сизое облачко.
      -- Идем, -- сказал Буханец и первым сделал шаг в сторону крыльца. -Надо быть острожным, у того фраера был "ЧЗ-75" на пятнадцать патронов.
      Однако они в дом не вошли. Со стороны калитки послышались шаги.
      -- Тсс! -- Буханец снова поднес палец к губам.
      От ворот к дому направлялся еще один незнакомец. Это был высокий, с острыми чертами лица субъект. Руки засунуты в карманы куртки, движения настороженные...
      -- Обойди, Дима, вокруг дома и встань у него за спиной... Послушаешь, как я буду с ним калякать...Мы должны этого носатого спутать.
      Пригнувшись, чтобы его не заметили из окон дома и не приняли за чужого, близнец скользнул за угол. Буханец вышел из кустов и направился навстречу незнакомцу. Однако тот, увидев Буханца, никак не отреагировал, лишь едва заметно шевельнул рукой, находящейся в кармане куртки.
      -- Друг, не подскажешь, где здесь дорога на вокзал? -- спросил Буханец парня, стискивая в кармане рукоятку "глока"...
      -- Я не местный, -- человек повернулся лицом к Буханцу, карман его куртки взбугрился. На Буханца явно уставился невидимый ствол пистолета. И, возможно, прозвучал бы выстрел, если бы не молниеносный выход на сцену близнеца. Тот словно дрессировщик с лассо, накинул на шею носатому петлю нунчаков и сделал "ножницы". Концами текстолитовых палочек он мгновенно передавил сонные артерии и человек с хрипом начал терять остойчивость. Не снимая петли, и, держась за нунчаки, близнец отволок тело в кусты росшего в изобилии девясила. Когда близнец снова появился на дорожке, Буханец заметил, как напарник отдыхивается. В повисшей вдоль бедра руке был зажат трофейный "стечкин".
      Они взошли на крыльцо и Буханец дробно, рукояткой пистолета, постучал в дверь. Через мгновение-другое она широко распахнулась и в ее створе появился Бронислав. Он был бледен и дышал так, словно только что сошел с беговой дорожки. Справа, в конце коридора, скованный наручниками, лежал тот, кто сопровождал Коркина. Буханец, оценив ситуацию, спросил Бронислава:
      -- Пришлось с бугайком повозиться?
      -- Немного...Тут такая грязища... Когда я с ним схватился, поскользнулся и чуть не пропустил удар ногой в солнечное сплетение...
      -- Где Воробьев? -- спросил Буханец.
      -- Я здесь! -- откуда-то сверху послышался сдержанный голос Воробьева.
      На лестнице, ведущей на второй этаж, появился сверхбледный Коркин. Одной рукой он держался за перила, другой сжимал целлофановый пакет с изображением легендарного "Титаника". Шедший за ним Воробьев подтолкнул финансиста и когда тот спустился вниз, кинул его в кресло. Коркина бил озноб и весь его облик выражал крайнюю степень подавленности.
      Воробьев подошел к нему, взял из рук пакет и высыпал его содержимое на пол. На грязный, некогда пушистый ковер упали толстые пачки долларов в сотенных купюрах.
      -- Все это добро хранилось в тайнике, под тахтой, -- сказал Воробьев. -- Здесь допросим или отвезем в лес? Кто эти люди, которые тебя привезли сюда? -- спросил он финансиста.
      Коркину на секунду захотелось быть героем, но ему и этого ничтожного шанса не дали. Воробьев ударил его под дых, затем схватив за горло, начал душить. Коркин поднял пухлые руки, затряс ими, пытаясь защититься, но кулак Воробьева пробил эту хилую защиту и почти нокаутировал хозяина дома.
      -- Не надо, я все скажу, -- просипел Коркин.-- Это люди Расколова, они выследили меня...
      Первым шум автомобиля услышал человек, которого они бросили в наручниках в коридоре. Он с трудом поднялся, крадучись подошел к окну и без разбега нырнул в него. Зазвенело разбитой стекло и в помещение потек прохладный ветерок.
      -- Это вернулись они, -- затрясся Коркин, -- нас здесь прикончат.
      Воробьев выбежал из комнаты и сквозь грязную тюлевую занавеску увидел, как из машины выскочили трое мордоворотов, сходу обнародывая разного калибра стволы. Один из них, в светлых кроссовках, и в кожаной кепочке, крикнул тому, который выбросился из окна: "Андрюха, пока отдыхай, мы сейчас из них сделаем мясной салат..."
      Коркин заерзал в кресле, он был на грани безумия.
      -- Стихни, бухгалтер, и не вздумай открывать рот! -- Буханец поднес к лицу Коркина пистолет и вдавил ствол ему в щеку.
      -- Пока их трое, но, судя по повадкам, им очень нравится стрелять по живым мишеням, -- сказал Буханец.
      Парень в светлых кроссовках вбежал на крыльцо и сильно даванул на дверь плечом. Двое других начали поднимать с земли выпавшего из окна и, видимо, он им что-то сказал, ибо один из бандитов крикнул тому, кто был на крыльце:
      -- Макс, Андрюха говорит, в доме засели шестерки Арефьева...Слетай к машине и возьми под сиденьем гранаты, попробуем эту шушваль оттуда выкурить...
      Тот, кого назвали Максом, словно ужаленный, отскочил от двери и побежал в сторону калитки, за которой отливал металликом бок "ровера". И, возможно, ему удалось бы преодолеть с десяток метров, если бы его спина, на уровне восьмого позвонка, не оказалась в прицеле пистолета Буханца. Глушитель умалил звук выстрела, раздался ничего не значащий щелчок, однако парень, словно подсеченный на киносъемке конь, как бы споткнулся и плашмя упал на дорожку.
      -- Еще один сукин сын отбегался, -- Буханец взглянул на стоящего рядом Бронислава и подмигнул ему.
      Парень явно был захвачен происходящим, от волнения даже взмок. Пот катился по его смуглой щеке, но он его как будто не замечал.
      На улице кто-то заполошно, злобно крикнул: "Убили гады Макса!", после чего началась беспорядочная стрельба. Из "ровера", с автоматом в руках, выскочил почти еще подросток и перебежками, словно играя в войну, стал приближаться к дому. И принялся остервенело стрелять короткими очередями, при этом так же неестественно перекатываясь с места на место.
      -- Давайте, хлопцы, забирайте бухгалтера и рвите к машине, -- приказал близнецам Воробьев и увлек всех в другую комнату, куда пули не долетали и где в углу, накрывшись подушкой, сидел финансист. Его била мелкая дрожь, страх парализовал волю. Воробьев подошел к нему и сорвал подушку. Это было неузнаваемое лицо -- оказывается, страх искуснее любого хирурга делает пластические операции.
      -- Подъем, Гриша, и не вздумай корчить из себя инсультника, -- Воробьев встряхнул Коркина.
      Буханец, подхватив тяжелое кресло, и несколько раз ударил им по решетке... Когда она вместе с оконной рамой со звоном вылетела наружу, в комнату потянулись ароматы, доживающего свои последние дни сада. Близнецы потащили Коркина к окну. Буханец положил подушку на усыпанный мелкими стеклами подоконник.
      -- Броня, давай этого Иуду сюда! А ты, Димка, сигай вниз, примешь эту вонючую тушу... И с ним бегом к машине...Мы вас прикроем, -- Воробьев механическим движением отщелкнул из пистолета обойму, убедился в наличии патронов и снова вставил ее на место...
      На противоположной стороне дома звякнуло стекло и выбежавший в коридор Воробьев увидел как один из нападавших пытается залезть в узкое окно. Подошедший Буханец тоже это видел и ждал, когда в проеме покажется лицо, но его опередил Воробьев. Он рукояткой пистолета ударил по пальцам человека и тот, вскрикнув, сорвался вниз.
      Автомат молчал, возможно, у стрелявшего молокососа кончились патроны и он так же, перебежками, и перекатами направлялся обратно к "роверу", чтобы заменить магазин...
      Воробьев с Буханцом не стали ждать и вернулись в комнату. Она была пуста, возле кресла одиноко лежал целлофановый пакет с деньгами. Воробьев, бросив в пакет коробку с драгоценностями, подхватил его и направился к окну. Одним махом они оказались на земле, нырнули в кусты девясила, окропленного слезами осени.
      Они побежали, по лицу били жесткие ветки, лапки крыжовника цепко хватали за одежду, но это уже были вполне преодолимые помехи. Всем существом они ощущали освобождение от пережитого страха, который не умаляется ни богатым опытом былых сражений, ни железной стойкостью...
      Они уже были за пределами сада, вступили на хлюпающую пожню, когда позади снова зазвучали короткие автоматные очереди. У Буханца после перенесенного недавно ранения утяжелилось дыхание и он на мгновение задержал бег.
      -- Уже близко, вон наша машина, -- подбодрил его Воробьев. -- Не знаю как тебе, а мне близнецы понравились. Не кровожадные и вместе с тем реально оценивают ситуацию.
      -- Что ты хочешь -- современная молодежь, прагматики... Я сейчас за одну затяжку отдал бы получку и два выходных, -- Буханец расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ему казалось, что она мешает дышать полной грудью...
      Глава одиннадцатая
      В машине Коркина начало рвать и расслабило до такой степени, что он обмочился. Просил остановить машину, однако, его просьбу проигнорировали. Его привезли в офис и под равнодушными взглядами охраны доставили на шестой этаж, в его кабинет. Своими ключами финансист открыл сейф. Нутро его напоминало жилье Коркина, откуда они только что приехали: бумаги и деньги лежали вперемешку с разным канцелярским и другим хламом, начиная от коробок со скрепками и кончая женскими трусиками. И в этом чудовищном беспорядке, смятые, словно использованная туалетная бумага, ютились государственные краткосрочные облигации на более чем 600 тысяч долларов. Однако эксклюзивной находкой оказалась копия расписки, которую он дал на имя Расколова. Речь шла о получении Коркиным 20 тысяч долларов. Деньги лежали в коробке из-под гаванских сигар.
      В барахле они также обнаружили новый "браунинг", стопку порнографических открыток, сувенир-сюрприз в виде пениса-зажигалки...
      -- Зачем тебе столько этой гадости? -- Буханец бросил на стол целлофановый кулек, полный фигурных презервативов.
      Коркин сидел тут же, угрюмо молчал, время от времени вытирая слезящиеся глаза. Его мокрые губы что-то непроизвольно нашептывали.
      -- Вставай, бухгалтер, поедем к шефу, -- Воробьев все содержимое сейфа смахнул в сумку и передал Зиничу. И тут же позвонил Арефьеву.
      В Опалиху приехали поздно вечером. В доме витали кухонные ароматы -Злата что-то изобретала из овощей, грибов и осетровой вырезки. Глаза у нее еще больше погрустнели, но держалась она довольно стойко и даже улыбнулась, когда они вошли в гостиную. Коркин, под охраной Зинича, остался ожидать своей участи в холле.
      Когда Арефьев увидел своего финансиста, первым порывом было взять из ящика пистолета и всадить всю обойму в это медузообразное тело. Однако он осознавал и другое: какое-то объяснение между ними все же должно произойти, хотя прекрасно понимал -- что бы этот человек ни сказал, чем бы ни объяснил свое поведение, утешения ни для кого не будет. И не будет оправдания.
      Коркина посадили на пуфик, напротив кресла Арефьева, и так обрисовалась, так сложилась мизансцена, как будто это племя алеутов собралось решать судьбу своего провинившегося соплеменника. Осталось только снять с него меховые шкуры и посадить на льдину, которую оттолкнут и она поплывет в промозглые дали.
      Допрос Коркина фиксировал на видеокамеру Воробьев.
      И снова Коркиным овладела маета, несдерживаемая дрожь и он, чтобы унять ее, зажал руки между толстых ляжек.
      Арефьев ждал. Смотрел на своего раздавленного страхом финансиста, молчал и слушал доклад Голощекова. Когда тот кончил говорить, слово взял Воробьев и принялся демонстрировать неопровержимые улики в виде "левых" облигаций, расписки, на выдачу кому-то огромных сумм денег, не подкрепленных никакими документами. Целлофановый пакет с деньгами и ювелирными изделиями, конфискованными на квартире у Коркина, лежал у ног Арефьева, деньги уже пересчитали -- без трехсот тысяч два миллиона долларов...
      -- Скажи, Гриша, на чем ты, сукин сын, попался? -- еще пару месяцев назад столь мягкий тон Арефьева вызвал бы у коллег большое удивление, но болезнь и операция многое изменили в его характере.
      И все то, что с таким трудом давалось Коркину, и что он заплетающимся языком начал выкладывать, напоминало явку с повинной. Правда, уже после того, как у следствия появились вещественные доказательства. Он говорил, плакал, замолкал на полуслове, утирался и опять со всхлипами начинал говорить. Перескакивал с предмета на предмет, то умягчал интонацию, то переходил на хриплый крик, по-прежнему сжимая кисти рук в мясистых ляжках...
      Однако то, что он поведал своим слушателям, не вызвало у них шока. По существу его уже списали и все, что он говорил, растворялось в пустоте. По его словам выходило, что люди Расколова его подловили на сделке с братом и потребовали пятьдесят процентов прибыли. Однако брат заартачился и тогда помощник Расколова Кривозуб отвез их на какую-то квартиру и устроил аттракцион аля Кио. Брата Коркина Леву натурально заколотили в гроб и натурально стали распиливать двуручной пилой. После такого кровь леденящего урока братья отдали не только пятьдесят процентов прибыли, но и обе фирмы. Так и пошло...
      Карие, с длинными ресницами, глаза Коркина на мгновение вспыхнули и тут же потухли.
      -- И потом ты сдал Диму с деньгами? -- тихо, почти шепотом, спросил Арефьев.
      Финансист, словно малое дитя, тер кулаком глаза, всхлипывал, но страх заставил его отвечать на вопрос хозяина.
      -- Так получилось...После того как Расколов отдал нам деньги для переправки в Швейцарию, ко мне домой приехал Кривозуб и поставил условие...Или я ему называю час и маршрут, по которому мы возим деньги, или...
      Голощеков подошел к Коркину и возникло ощущение, что он начнет его бить.
      -- Ты знал Вахитова?
      Коркин придурковато пожал плечами.
      -- Конечно, знал. А как же...
      -- Что значит -- "а как же"? Ты тоже пользовался этим каналом?
      -- Всего пару раз...
      -- На одной из твоих дискет записаны реквизиты трех швейцарских банков, -- Арефьев подошел к столу и взял в руки блокнот. -- Это "Швейцаришер банкферайн", "Креди Сюисс" и "Банкезельшафт"... В каком из них ты открыл счет?
      Коркин еще ниже склонил голову. Арефьев продолжал:
      -- Ты же слил туда почти все наши капиталы! Наверное, помнишь, как ты мне звонил с биржи и стонал, что наши бумаги падают в цене? Конечно, мразь, помнишь...Что ты мне тогда сказал? Что, дескать, делаешь все возможное...А я тебе, что сказал? -- Арефьев поморщился, словно хлебнул уксуса. -- Я сказал тебе, чтобы ты делал все невозможное...И ты в полной мере воспользовался моим недомоганием. Позже я просмотрел курсовую сводку, из которой следовало, что наши акции шли по максимуму. Ты врал и за это должен ответить...
      -- Но прежде пусть назовет номера банковских счетов и личные коды, -Голощеков побледнел, слова шефа поразили его.
      Жидкое тело Коркина, казалось, стало расползаться по сторонам, словно тесто извлеченное из квашни.
      -- Играешь, дешевка, в молчанку! -- Голощеков сжал кулаки и подошел вплотную к финансисту.
      -- Я не помню, я все забыл, -- Коркин сполз с пуфика и заелозил по ковру на коленях.
      -- Вспомнишь, когда будешь подыхать.
      -- Подождите! -- Арефьев поднял руку. -- Ты, Гриша, навел Полоза на Вахитова?
      Коркин еще ниже опустил голову.
      -- Нет, когда Полоз и Фура узнали, что деньги перевозит Вахитов, они по собственной инициативе захотели найти богатых людей. Вахитов о готовящемся нападении на нашу машину ничего не знал, -- Коркин спешил оправдаться, но все в его словах было запоздалым.
      -- А почему деньги, которые взяли из нашей машины, оказались у тебя дома? -- Воробьев почти вплотную поднес видеокамеру к лицу Коркина, снимал крупный план...
      Долго молчал финансист.
      -- Весьма интересный вопрос, -- сказал Арефьев. -- Отвечай, Гриша.
      -- Налет на нашу машину сделали Полоз с Фурой по заданию Расколова...После этого деньги мне должен был передать Фура, но, как потом выяснилось, его убили... А когда человек Полоза кинул в мою машину чемоданчик, я дал по газам...Расколов у нас с братом забрал больше...
      Воцарилось молчание. Видимо, такого поворота никто из присутствующих не ожидал.
      -- Значит, ты решил кинуть Раскола?.. А на что ты, собственно, Пузырь...по-моему, такая у тебя была кличка...рассчитывал?
      -- Мне было безразлично...Я хотел улететь, но мне помешали события со взрывом возле Госдумы... В городе было полно милиции и я надеялся на пару недель где-нибудь в тихом месте перекантоваться...
      -- Ты видел нас, когда мы с Шедовым выходили с территории расколовского особняка? -- спросил Голощеков.
      -- Да, видел...В тот день они меня выследили, у меня кончились сигареты и я пошел в киоск...
      -- А у тебя не было желания вернуть деньги на их место? -- как-то притаенно спросил Шедов.
      Коркин мотнул головой.
      -- Мочить гада! -- произнес Чугунов. -- Таким, как он, не место на нашей голубой планете.
      -- Тебе, Гриша, наверное, плохо у нас жилось? -- лицо Арефьева налилось болезненной желтизной. -- Ты, грязная утварь, по существу разорил наш бизнес. Из-за тебя погибли шестеро человек и, в том числе, Заполошный с Рюмкой. А как быть с клятвой на крови?
      -- Этот обломок человека должен умереть, -- сказал Воробьев.
      Арефьев поднялся и взял со стола "браунинг", изъятый из сейфа Коркина. Выщелкнул обойму, а из нее -- патроны. Один патрон вложил в патронник.
      -- Идемте отсюда, -- Арефьев поднялся и первым вышел из гостиной. Они спустились вниз и прошли к гаражу... Перед воротами Арефьев на раскрытой ладони протянул пистолет финансисту.
      -- Выше нас только Бог, а ты решил его власть взять себе. Бери, Гриша, ствол и реши свои проблемы, как мужчина, -- Арефьев сбросил "браунинг" с раскрытой ладони в просяще подставленные руки Коркина. -- Это твой последний шанс отмыться. Иди в гараж, а мы подождем, когда твоя душонка отлетит в царствие небесное.
      Бесформенная, огрузлая фигура финансиста, отливающая бледностью плешь, невидимый стотонный груз на его плечах могли бы разжалобить кого угодно, но во дворе арефьевской усадьбы таковых не оказалось... Коркин, шатаясь, вошел в гараж и Воробьев прикрыл за ним дверь.
      -- Этого он никогда не сделает, -- сказал Голощеков. -- Слишком тонка кишка.
      -- Зато прекрасно работают файлы, -- проговорил Арефьев. -- Он не может не понимать, что у него другой колеи просто нет.
      -- Он скорее от страху околеет и мы не услышим выстрела, -- предположил Чугунов.
      -- Суше смерть будет, -- Воробьев в нервности присел на лежащие у стенки гаража протекторы.
      Звук выстрела "браунинга" не сильный, но когда он прозвучал, Арефьев вздрогнул, словно над ухом громыхнули из ружья.
      Первым в гараж ринулся Голощеков. Коркин, скукожившись, лежал на цементном полу между машинами. Он был еще жив -- перебирая ногами, скреб пальцами каменную твердь.
      -- Этот придурок стрелял в сердце, -- сказал с досадой Воробьев. -Чтобы пробить такую тушу, нужен артиллерийский калибр.
      -- Пожалел свою башку, -- Голощеков неотрывно смотрел на Коркина.
      Арефьев взирал на своего финансового бога, как он иногда, в хорошем настроении, величал Коркина.
      -- Где Зинич? -- обратился он к Воробьеву. -- Пусть завернет тело в брезент и отвезет к его новому хозяину.
      -- Да он еще живой, -- волнуясь, сказал Голощеков.
      -- Не думаю, -- Чугунов наклонился над Коркиным и стал щупать пульс. -Пощупай ты, Вадим, -- обратился он к Воробьеву.
      -- Он готов на сто процентов, это видно и без пульса, -- начальник безопасности вытащил из кармана сотовый телефон и связался с Зиничем.
      Когда тот явился, -- эдакое микропохоронное бюро, -- Арефьев распорядился:
      -- Возьми с собой близнецов и отвези труп к усадьбе Расколова. Оставьте тело у ворот, а в карман положи один рубль. Это ему красная цена...
      Вдруг тело Коркина дернулось, рука конвульсивно отлетела к колесу и нога, обутая в стоптанную обувь, вытянулась и несколько секунд мелко вибрировала, словно подключенная к току высокого напряжения. И вдруг в одно мгновение опала, утихла, пальцы на руке скрючились, сжались и покрылись безжизненной полудой.
      -- Легко умер, мерзавец! -- Голощеков вытащил из кармана носовой платок и прикрыл им лицо Коркина.
      * * *
      В тот же вечер Арефьев созвонился с Фрезером и попросил того приехать. Однако вместо него в Опалиху прибыл уполномоченный Совета Отар Чутлашвили. Прежде чем начать разговор по существу, гостю была показана видеопленка, на которой был зафиксирован допрос и признания Коркина. Это была явка с повинной и комментарии к ней.
      Чутлашвили темпераментный человек и уже через секунду придумал для Расколова кару. Однако обошелся без развернутых декларативных пассажей.
      -- Расколов, конечно, худший отброс рыночных отношений, -- горячился грузин, -- и было бы глупо ему прощать такие выверты.
      -- Что ты, Отари, предлагаешь? Посадить этого мерзавца на пятнадцать суток?
      -- У вас, наверное, найдется еще одна копия этого фильма, который мы только что просмотрели?
      -- Это не проблема, завтра к десяти утра будет хоть дюжина копий...
      -- Достаточно одного экземпляра. Через нужного человека передадим кассету солнцевской группировке, пусть все знают, чем занимается их казначей...И все! Это будет для него пострашнее киллера...
      -- Но ведь только мы с тобой такие вещи не решаем, -- Арефьев отошел к барчику за "Алазанской долиной". Это вино особенно с удовольствием пьется в темные осенние вечера.
      Грузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой рукоятью, сказал:
      -- Я это согласую с Ионовым и Фрезером. Мы Расколову устроим Нюрнбергский процесс...или суд Линча.
      -- Боюсь миропорядок от этого не изменится, -- у Арефьева занозисто заныло в правом боку. -- Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина дома?
      -- Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чем тут говорить...
      -- Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с десятью бандами, а для этого я, пожалуй, уже не гожусь.
      -- Отличное вино, -- сказал Чутлашвили. -- Словно и впрямь попал в Алазанскую долину. -- И без перехода: -- Но ты, Герман Олегович, в ближайшее время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен. Раскол наверняка захочет реваншироваться...
      -- Крови все равно не избежать, даже если он каким-то чудом перевоплотится в кающуюся Магдалину.
      -- Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении.
      Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила.
      -- Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это сказал Ницше об укусе змеи, -- Чутлашвили улыбнулся в черные усы и направился на выход.
      Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака.
      Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий -- у дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к звездному небу, попросил у него помощи.
      С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет.
      -- Ждите, Герман Олегович, звонка... -- Сказал Чутлашвили, садясь в машину. -- Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"?
      -- Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь! -- Арефьев нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку... -- Она у меня стоит десятерых спецназовцев.
      Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там Чугунова с Борисом.
      -- Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше перебдеть, чем не добдеть, -- сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю сторону дома?
      -- Буханец с одним новеньким из охранного агентства.
      -- Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, что это за человек.
      Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое белье.
      -- Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, -- Арефьев подошел к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать того, что мраком и неизвестностью маячит впереди? -- Я сейчас с превеликим удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста, не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя.
      Но Злата заговорила о том, к чему в последнее время она часто обращалась: дескать, давай все бросим и уедем в Израиль. По крайней мере, там много солнца, первоклассная медицина и где не живут Расколовы.
      В Израиль уехала двоюродная сестра Златы Дора, ей там одной очень скучно и она в каждом письме живописует все плюсы земли обетованной. Арефьев не спорил, ему было не до этого, ибо он знает -- на Земле нет такого места, где он мог бы избавиться от змеиной удавки, обвившей его поперек тела.
      Утром, около восьми, ему позвонил Чутлашвили и сказал, что договор насчет копии видеопленки остается в силе. Арефьев понял: в игру вступает весьма могущественные силы, на фоне которых фигура Расколова утрачивала ореол неукротимого злодея...
      Глава двенадцатая
      Целлофановый мешок с трупом Коркина обнаружил водитель Расколова, ходивший в магазин за грецкими орехами. Мешок притащили в особняк и в присутствии Кривозуба, как-то нерасчетливо, вытряхнули из него мертвеца. На лощенный паркет вылилось литра три бурой жидкости и стоявший рядом охранник едва успел отскочить, чтобы не замочить свои модные, на широком ранту, итальянские ботинки.
      Когда Расколову доложили, какую свинью ему подложил Арефьев, он чуть было не получил апоплексический удар -- лицо его налилось тугой, одутловатой краснотой, глаза тоже залил жар и неистовство.
      -- Где это уебище! Почему он до сих пор не наглотался свинца? -- вопил Расколов, имея в виду Арефьева.
      А когда из кармана Коркина извлекли мятый, выпачканный кровью рубль, Расколов замолчал, этот символ показался ему слишком зловещим, чтобы продолжать изрыгать площадные ругательства в адрес недосягаемого человека.
      Через несколько минут ему позвонило первое лицо солнцевской группировки и попросило о встрече. По тону говорившего Расколов понял, что затевается что-то из ряда вон выходящее.
      Не прошло и часа, как к воротам подкатила новенькая "BMW Alpina", из которой вышел еще довольно молодой, элегантно одетый мужчина, в сопровождении трех очень серьезных попутчиков. Они подошли к воротам и настойчиво стали нажимать на кнопку звонка. И хотя охрана уже была предупреждена о приезде гостей, за воротами долго не реагировали. Наконец, когда они открылись, приехавшие на BMW сразу на территорию не попали. Их еще минут пятнадцать мурыжили прежде чем провести в резиденцию, из окна которой за происходящим наблюдал Расколов. Он держал в руках большой бокал на треть заполненный коньяком и курил сигару. Вид шедшего впереди человека ему не понравился, что-то в его походке он усмотрел хищное, непреклонное.
      К Расколову провели только одного, который судя по всему был главным среди гостей. Когда он вошел в кабинет Расколова, тот уже направлялся к нему навстречу с вытянутой вперед рукой. В кабинет также явился Кривозуб, но он дальше порога не пошел, остался у дверей.
      -- Шубарин, -- по-военному представился гость и крепко пожал руку хозяина дома. -- Разговор на пять минут, поэтому садиться не будем...
      -- Нет, стоя у нас разговора не получится, -- Расколов сделал широкий жест рукой, указывая на удобные красивые кресла.
      Шубарин подошел к столу и, достав из внутреннего кармана пальто видеокассету, положил ее на стол.
      -- Я думаю, чтобы вам лучше понять цель моего визита, начнем с видика, -- нечто похожее на улыбку тронуло черты еще моложавого, со здоровым цветом лица гостя.
      Расколов кивнул Кривозубу и тот, подхватив со стола кассету, направился к стоящей в углу видео-паре. На экране "самсунга" крупным планом, но в плачевном состоянии появилось лицо Коркина...При этом лицо самого Расколова напряглось, с него слетела излишняя багровость и, кажется, на скулах даже выступила так непривычная для него бледность.
      -- Значит, признание комиссара полиции, -- Расколов тяжело плюхнулся в одно из кресел. -- Михайло, подай что-нибудь выпить, я вижу тут наворочено такое...
      Несколько минут голоса Коркина и его допрашивающих, повелевали в нарядной, со вкусом обставленной гостиной. Теперь уже большая часть лица Расколова лежала в бледных развалинах морщин. Его дыхание участилось, со лба, по вертикальным складкам, струился пот, рука непроизвольно легла на левую сторону груди. А когда на экране показалась согбенная спина Коркина, входившего с пистолетом в гараж, Расколов не выдержал и крикнул:
      -- Хватит травить, говори, парень, за чем приехал? -- ноздри Расколова побелели еще больше, рука, державшая сигару, тяжело легла на подлокотник кресла. -- Если за деньгами, то зря, если пугать, то тем более зря...
      Шубарин, молчал и это молчание было гнетущим.
      -- К тебе обратился человек, -- влез в разговор Кривозуб, -- изволь отвечать.
      Однако вместо ответа, гость подошел к видеомагнитофону и отщелкнул кассету. Положил ее себе в карман и направился к двери. Не доходя до нее пару шагов, не оборачиваясь, бросил:
      -- Живет долго тот, кто никому не должен и кто быстро возвращает долги...
      -- Слышь, гусь, не спеши, я тебе расскажу одну трогательную историю... Я таких как ты пикадоров, давил как клопов на ленинском субботнике... На пленке фуфло, меня кто-то подставил, а такие как ты дурачки, эту сперму заглатывают...
      Однако Шубарин, не проронив ни слова, уже скрылся за дверью.
      -- Михайло, мать-перемать, верни эту сволочь или я тебя сейчас уволю без отпускного пособия.
      -- Да на хрен он нам нужен? Солнцевская братва сейчас не самая грозная...
      -- Но бабки-то были не только ее, но и дмитровской, и химкинской и еще трех или четырех банд... Общак, ты ведь понимаешь, что с такими вещами не шутят...Налей мне, наконец, что-нибудь выпить...
      -- Пленка еще не доказательство...
      -- А тебе никто ничего и доказывать не будет, просто снимут скальп, а потом отрежут яйца и сделают из них омлет по-солнцевски... У нас не много вариантов, но я пока от тебя ничего конструктивного не услышал. Ты же мой министр обороны, или уже чувствуешь себя в отставке?
      Кривозуб, понимая, что отмалчиваться опасно, сказал:
      -- Вариантов у нас, действительно, немного, но я бы остановился на одном...
      -- Интересно послушать умного человека, -- Расколов сам подошел к столу и налил себе полный фужер коньяка. Медленно сделал несколько глотков. Неглубоко затянулся сигарой, конец которой предварительно откусил крошечной гильотинкой.
      -- Всю эту кашу заварил Арефьев, ему ее и расхлебывать. Надо, не откладывая в долгий ящик, нанести ему еще один визит вежливости. Я уверен, что бабки, которые он конфисковал у Коркина, находятся у него, а если хорошенько поискать, то можно найти и еще чего-нибудь, что компенсирует наши потери...А заодно заставить его дезавуировать сюжет этой видеокассеты...
      -- Это небезопасно, этот парень не так прост как тебе кажется. По-моему у нас с тобой был случай в этом убедиться.
      -- Он дышит на ладан... У него рак и после операции почек хватка уже не та...
      Расколов отошел к окну и начал рассматривать на стекле узоры, оставленные первым морозцем. Ему не хотелось больше говорить с Кривозубом, осточертели слова, он думал о только что увиденной видеокассете и, конечно, понимал, что это, западня, из которой выхода нет...
      Он повернулся к охраннику и, не глядя на него, проговорил:
      -- Если у нас нет другого варианта, действуй, но действуй так, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться. И дам тебе совет: Опалиха находится по соседству с Архангельским, резиденцией президента...
      -- Я знаю...
      -- Так вот, прежде сделай отвлекающий маневр, чтобы ни один мент в районе арефьевского дома не появился.
      -- Понятно. Это для нас уже опробованный вариант... Сделаем так, что все силовики, как мухи на мед, слетятся в то место, которое я для них организую... Мертвое поле должно отвечать своему названию...
      -- И чтобы поменьше осталось свидетелей, а лучше всего, если их вообще не будет...
      -- Это тоже не проблема, в охране у Арефьева случайные люди, из какой-то охранной фирмы и подставлять себя под пули, я думаю, они не станут...
      Расколов слушал Кривозуба, а сам думал о другом: ему вспомнился тяжелый взгляд Шубарина, который полчаса назад был у него в гостях, его неуступчивые слова и какие-то истуканистые жесты.
      -- Если мы не вернем братве бабки, -- задумчивость покрыла красное лицо Расколова, -- не думаю, что доживем до следующего Рождества...Помни об этом, Миша, и сделай так, чтобы расправа с Арефьевым всем была в радость...А не то нам придется возвращать самим деньги...
      -- Я постараюсь, однако это будет стоить определенных и, боюсь, немалых бабок...Людям надо будет хорошо заплатить, транспорт, стволы, патроны к ним...
      -- Это второе дело, а сейчас иди и обмозгуй со своими орлами предстоящее дело. Мне надо остаться одному...
      Когда Кривозуб покинул помещение, Расколов подошел к телефону и позвонил Грохольскому. Когда-то они с этим человеком сидели в одной колонии и даже делали попытку побега, но были схвачены, когда вылезали из подкопа...
      -- Саня, если можешь, гони срочно ко мне. Какое дело? Архисерьезное, а главное, неотложное...Приедешь, все расскажу.
      Когда в резиденцию вошел Грохольский, охрана почтительно притихла, словно в гости прибыл самый главный авторитет России. Впрочем, в каком-то смысле это и был один из серьезнейших авторитетов в бандитском мире: киллер, работающий по эксклюзивным заказам...
      Они обнялись и Расколов повел гостя к столу.
      -- Перекусим? -- спросил он Грохольского умягченным тоном.
      -- Я только что вылез из-за стола...В чем вопрос?
      -- Не спеши, все по порядку... -- Расколов взял из бара бутылку коньяка с двумя лимонами, пакетик с орехами фундук и они отправились вниз, в примыкающую к бильярдной комнату, в которой он обычно проводил наиболее секретные переговоры.
      -- Дело деликатное, -- начал речь Расколов, -- как раз по твоей специализации...
      -- Короче, я не люблю, когда меня держат за дурака. Важна конкретика: кого, где, когда? Остальное лабуда, окрошка...
      -- Хорошо, буду короток...На днях, а скорее в завтрашнюю ночь, в Опалихе... Арефьева, случайно не знаешь?
      -- Знакомая фамилия, -- уклончиво сказал Грохольский. -- Сколько он стоит?
      -- Его уберут другие, а тебе надо почистить тех, других, которые исполнят Арефьева...
      -- Кто они?
      -- Когда ты сюда шел, видел человека в темно-синем костюме, с усами?..
      -- Со шрамом у левой ноздри?
      -- Он самый...Мне его будет очень недоставать, но в ходу слишком большие ставки, и я не могу рисковать... Ты, Саша, меня понял?
      -- Во сколько оцениваешь заказ?
      -- А ты?
      -- Сто пятьдесят штук, плюс расходы на оружие и после эксцесса -немедленная поездка на западный курорт...По моему выбору...
      -- Дороговато... Сто штук и все остальное...
      -- Как свяжемся?
      -- Это смотря в каком районе Москвы ты будешь находиться?
      -- Это не имеет значения, если речь идет о следующей ночи, я буду где-нибудь поблизости от Опалихи...Какой дом и на какой улице?
      -- Без улицы...Строение номер девять, на так называемом Мертвом поле...
      -- Неплохое название... Звони мне на мобильник и я буду в районе строения номер девять через пять минут...
      -- Но там может быть очень жарко...
      -- Я это люблю. Ненавижу холод...У тебя, я вижу, неплохие хоромы, а я, представь, до сих пор не имею своего угла...
      -- Ты всегда был кочевником, а я -- домостроевцем...И не знаю, кому из нас лучше...
      -- Тому хорошо, кто успевает первым нажать на курок... -- Грохольский встал и Расколов увидел под полой гостя черную кобуру с узким крепежным пистолет ремешком.
      Глава тринадцатая
      Сигнализация сработала так неожиданно, что в первые мгновения они лежали оглушенные, не понимая, что происходит.
      -- Что это? -- затаенно спросила Злата и включила ночник. -- Без четверти час...
      -- Потуши свет...Я сейчас, -- Арефьев откинул одеяло, нащупал под кроватью ружье и, придерживая рукой дренаж, вышел из спальни.
      Сирена продолжала надрываться и потому в ее переливах он не сразу расслышал позывные мобильного телефона. Докладывал Буханец: кто-то пытается проникнуть на территорию -- что делать? Арефьев давно ждал этого часа и не обольщался, что эта ночь не станет его последней ночью в его жизни.
      Из стола он вынул коробку патронов и рассовал их по карманам пижамы. Подойдя к окну, осторожно отдернул штору и обвел взглядом сектор освещенного звездами заснеженного пространства. По-прежнему все было на месте. Однако обманчивое ощущение покоя тут же было нарушено: внизу раздались пистолетные выстрелы и он, сдерживая озноб, побежал по длинным коридорам своего жилья. Миновав два перехода, он поднялся по лестнице на третий этаж и подошел к балконной двери. Не успел ее открыть как внизу загрохотала автоматная очередь.
      На балконе он встал под каменной аркой, от улицы его отделял массивный парапет, которому не страшны ни пули, ни осколки. Он прислушался, всматриваясь в темный провал двора. И вдруг за забором вспыхнуло несколько прожекторов, которые световыми стволами уперлись в окна дома и Арефьев ощутил всю их гнетущую бритвенность. Он на мгновение зажмурил глаза, однако его руки действовали в автономном режиме: выщелкнув коробчатый магазин, он на ощупь вложил в него патроны и вставил на место. Передернул затвор, поднял ружье на уровень глаз, однако стрелять не стал, поскольку в этот момент в полной тишине раздался нервный, подчеркнуто членораздельный голос. Слова буквально припечатывались к каждой клетке его существа.
      -- Арефьев, -- вещал мегафон, -- мы можем сейчас же отсюда уехать, если ты рассчитаешься...И не вздумай звать на помощь своего мента...Три минуты тебе на обдумывание...
      Он узнал этот голос, который без сомнения, принадлежал тому ублюдку, который топтал его картину. Тень Расколова -- Кривозуб...
      На балкон тихо вошел охранник Чугунов. Его лицо было бледно.
      -- Буханец предлагает решить проблему с помощью гранатометов, -- сказал он твердым голосом и Арефьеву это понравилось, однако сказал другое.
      -- Пока не будем спешить, посмотрим, что они задумали. Передай Буханцу, пусть вступит в переговоры. Пусть скажет, что деньги я передам завтра лично, из рук в руки...Впрочем, это я им сам скажу, -- Арефьев подошел к парапету и, расправив грудь, громко крикнул:
      -- Эй, там, за забором! Это я, Арефьев, хочу говорить с Расколовым.
      Последовало замешательство и снова раздался мегафонный голос Кривозуба.
      -- Я уполномочен...Проблема должна решиться до утра...
      -- Если хотите получить то, за чем приехали, ведите себя корректно. Отвалите от дома, как минимум, на триста метров...
      -- Зря ставишь условия, у тебя сегодня игра без козырей. -- От машины резанула трассирующая очередь и роскошным веером вознеслась над коньком крыши.
      -- Если это тебя не убеждает, значит, разговора у нас с тобой не получится, -- в голосе Кривозуба слышалась неприкрытая угроза.
      Арефьев сразу не мог вспомнить номера телефона Шедова. Прислонив ружье к стене, он вытащил из кармана трубку и стал набирать номер. Ответил старший охранник Фердинанд.
      -- Здесь, кажется, назревает нехорошая заварушка, а у меня всего четыре человека в наличии, -- сказал Арефьев. -- Виктор Александрович в курсе...
      -- Я тоже в курсе, -- спокойно ответил Фердинанд. -- Сколько соискателей?
      -- Пока неизвестно, но ведут себя крайне агрессивно. Слышите, стрельбу? -- Арефьев отстранил от себя руку, в которой был зажат телефон.
      -- Сейчас же выезжаем, но будем не раньше чем через полчаса. Продержитесь?
      Арефьев не стал отвечать и выключил телефон. Обратился к Чугунову:
      -- Быстро свяжись с Воробьевым, пусть немедленно едет сюда.
      -- Буханец ему уже доложил. Вадим скорее всего в дороге.
      -- Как думаешь, их много?
      -- Шакалье в одиночку не нападает. У Расколова военизированное формирование и его мордоворотам нужен постоянный тренинг.
      -- И они его получат по полной программе, -- Арефьев стволом постучал по холодной цементной стене. -- Одолжи мне свою куртку, а сам беги вниз, возьми что-нибудь на вешалке, и приведи сюда Злату.
      Прожектора на машине Кривозуба вдруг погасли, но через мгновение снова вспыхнули. И одновременно послышался его голос:
      -- Пеняй, Ареф, на себя! Мой шеф не поймет, если возвращусь без бабок или без известия о твоей скоропостижной кончине...
      -- Пусть лучше твой шеф подумает о твоих похоронах, -- откликнулся Арефьев. -- Надеюсь, ты уже забил себе место на ближайшем кладбище.
      -- Учим, братаны, фраера жить! -- крикнул Кривозуб и мгновенно из-за забора по дому полоснули несколько очередей. Десяток пуль чиркнули по балконной арке и горячими червячками стукнулись об пол.
      Проскользнувший на балкон Чугунов, протянул Арефьеву кожаную на меху куртку. Тот присел на корточки и в такой неудобной позе стал стягивать с себя куртку Чугунова.
      -- Где Злата? -- спросил он охранника.
      -- На этом же этаже, в угловой комнате. Она просит вас беречь себя.
      -- Иди к ребятам и скажи -- к нам направляется подкрепление. Ты ведь людей Шедова знаешь... Его начальник безопасности Фердинанд приезжал к нам с Виктором в прошлом году, на мой день рождения...
      -- А что будем делать с ними? -- Чугунов кивнул в сторону ночных "гостей"? -- Будем играть в поддавки или стрелять на поражение?
      Арефьев никак не мог найти рукав и охранник ему помог.
      -- Если будут наглеть и сунутся на территорию, стрелять без предупреждения.
      Они услышали как взревел автомобильный движок и раздался треск -- это джип пытался массивным лбом протаранить ворота. Однако кованное железо с толстыми ребрами было неберущимся. Арефьев приподнялся над парапетом и прицелился в прожектора. Дважды выстрелил и фары погасли. Он увидел, вернее, угадал, как над забором показались человеческие силуэты, и понял: боевики Расколова начинают штурм его владений. Но когда где-то внизу в его доме раздалась тугая автоматная дробь, от сердца у него отлегло. Это давала отпор его охрана. Пули, высекая искры, прошли по самой кромке забора и очистили его от нападавших. Кто-то, матерно ругаясь, крикнул: "Гарик, давай быстрее гранатомет, он, сволочь, сечет нас из нижнего окна..."
      Когда из-за ворот, по пологой дуге, полетело нечто, напоминающее метеорит на ночном небе, Арефьеву стало нехорошо. И предчувствия его не обманули: через пару мгновений прогремел взрыв, дом содрогнулся, зазвенели стекла и наступила мертвая тишина. И в этой всепоглощающей тишине он услышал отчаянный крик Златы. Арефьев, стиснув зубы, толкнул ногой дверь и бегом устремился на этот не стихающий вопль...
      Глава четырнадцатая
      -- Брательник, подъем! -- голос Бронислава звучал весело, с пионерским энтузиазмом. -- Доспишь, Демьян, в машине.
      Димка открыл глаза и откинул одеяло. Он увидел брата, застегивающего кожаную тужурку с бесчисленным количеством карманчиков. Взгляды их встретились.
      Где-то во дворе уже разогревались двигатели. Бронислав узнал голос "шевроле", к которому явно примешивался шепоток шедовской "ауди".
      -- Куда на этот раз пилить? -- Димка схватил с тумбочки нунчаки и засунул их в задний карман джинсов.
      -- Сейчас узнаем...Дядька поклялся своим животом, что после первого же серьезного дела полетим с тобой в Сочи, -- наплечная кобуру никак не хотела застегиваться.
      Бронислав, подхватив из-под подушки пистолет, шустро направился на выход.
      -- Я жду тебя внизу.
      Возле гаража уже находились Шедов, Фердинанд и сидящий за рулем "ауди" Денис Кушак, водитель и охранник в одном лице. Когда Бронислав подошел, Шедов, сжимая зубами фильтр сигареты, проговорил:
      -- Арефьева в Опалихе берет на абордаж банда Расколова, -- он внимательно глянул в глаза Бронислава. -- Я знаю ваше отношение к Кривозубу, но прошу, сегодня быть предельно собранными. Я не хочу перед вашей матерью выглядеть убийцей, поняли братья-разбойники?
      Димка, переговорив с Фердинандом, отправился в гараж. Вернулся оттуда с перекинутыми через плечо автоматами АК, под мышкой держал гранатомет "муха".
      -- Это еще не все, -- сказал он и снова зашел в гараж. Словно охапку дров, он нес запасные магазины. Сложив оружие в кузове "шевроле", близнец полез в кабину, где за рулем уже находился Бронислав.
      -- Броня, поезжай за нами, -- сказал Шедов. -- Когда въедем в Новоникольское, я вам дам знак -- кто какой дорогой поедет дальше.
      Бронислав сплюнул через форточку, он ощущал дискомфорт -- нечищенные зубы для него были чистым наказанием. Он провел языком по деснам, счищая с них горьковатый ночной налет. Рядом покуривал Димка, ему мешали автоматы, которые он положил себе под ноги.
      В пути у них состоялся ни к чему не обязывающий разговор. Видимо, желая подбодрить своего брата, Бронислав начал какой-то рассказ из жизни в армии. Возможно, к воспоминаниям его сподвиг лежащий на деревьях густой иней, а может, какое-то мимолетное ощущение раннего подъема после сна.
      -- Кишка...Странный парень, рост метр пятьдесят, походка, словно у Чаплина, а сам медно-ржавого цвета.
      Димка слушал, ни на минуту не выпуская из поля зрения идущей впереди "ауди".
      -- Почему -- Кишка? -- спросил Димка.
      -- Это прозвище. У него было любимое выражение -- "намотаю кишки на барабан". Ему затеять скандал было так же просто, как тебе крутить нунчаки. Так вот, этот Кишка на танцплощадке завязал скандал с одним отдыхающим, уже немолодым, и на вид не очень физически крепким мужиком...Как бы нечаянно толкнул, а на пятачке теснотища...Короче, пошли они в кусты выяснять отношения. Наши пацаны тоже побросали девчонок и увязались за ними. Предвкушали зрелище. Никогда не забуду... Постой, кажется, дядька нам мигает...
      Бронислав увидел, как "ауди" притерлась к тротуару, возле дорожного указателя "Новоникольское". Они подрулили и встали с ней вровень.
      -- Сейчас будем разъезжаться, -- сказал им Шедов. Он сам сидел за рулем и в его голосе сквозили прерывающиеся нотки. -- Вторая отсюда улица -- ваша. Свернете налево и минуете жилой район из девятиэтажек...за ними пойдет пустырь...три-четыре километра, а мы обогнем огороды и подъедем со стороны Алексеевки. Если увидите милицию, сразу же отваливайте...Кстати, у вас в машине есть аптечка или санпакеты? -- Шедов взглянул на беспечно щелкающего семечки Бронислава.
      -- Наверное, есть, -- ответил тот, хотя не был в этом уверен. -- Как будем отходить после заварушки? Этой же дорогой?
      -- Нет. После того как клыки Расколову посбиваем, сразу же освобождайтесь от боезапаса и стволов и дуйте в сторону Архангельского. Переждите там до утра у президента под боком. Там вас никто искать не будет...
      -- Посмотрим, -- Бронислав ветошью прочистил лобовое стекло. -- Если там действительно проявится Кривозуб, боюсь, скоро мы оттуда не уйдем...
      Димка напрягся, сглотнул плеснувшую из желез густую слюну. Промолчал.
      -- Гоним! -- Шедов через открытое окно дал отмашку рукой. -- Не подставляйте, племяннички, без нужды свои головы... -- последние слова унес порыв ветра вместе со снежной крупой.
      Дорога шла вниз, мимо редких горящих в девятиэтажках окнах. Миновав жилой массив, они выехали на дорогу, проходящую по укутанному снегами пустырю...По сторонам темнели кучи недостроенных частных особняков.
      -- Так что там дальше было с тем Кишкой? -- спросил Димка, ни на минуту не выпуская из мозгов слово "Кривозуб"...
      -- На чем я остановился?
      -- Кишка пошел выяснять отношения с каким-то мужиком...
      -- Ну вот...Они отошли от танцплощадки и начали махать кулаками. Кишка прижал отдыхающего к забору, а затем сбил на землю. Хотел было доконать его ногами... Было еще светло, кажется, середина июня, и все вдруг увидели, какого цвета у Кишки кровь. Чужой парень зацепил его за штанину и повалил на себя...на нож, который он держал наготове. Словом, выпустил из Кишки все его кишки и хоть наматывай их на барабан. Кишка повернул к нам лицо и, ты не поверишь, какой ужас был на нем написан. Кричавший рот -- больше лица, глаза, словно две танковых фары...Куда нам сейчас?
      -- Прямо! Насколько мне помнится, дом Арефьева находится рядом с заброшенной силосной башней. Поблизости опушка, где паслись козы...Помнишь?
      -- Строение номер девять...
      Пустырь с прошлогодними скирдами сена остался позади. Они въехали в узкую горловину, образующуюся двумя темными полосками леса.
      -- Стоп, Броня! -- крикнул насторожившийся Димка. -- Я слышал выстрелы.
      Бронислав отпустил газ, машина бесшумно покатилась по уходящей вниз дороге. Димка приоткрыл свою дверь и до слуха докатилась отчетливая токката выстрелов.
      -- Кто-то из помпового ружьишка шмаляет, -- сказал Бронислав.
      -- И не только...Я слышал автомат и, возможно, кто-то работает с глушителями. Поезжай помедленнее...
      Едва они выехали из горловины, как перед ними открылось белое пространство, освещенное восходящей луной, а вдалеке -- редкие, темные силуэты деревьев. И вдруг в глаза бросились искристые параболы -- следы трассирующих пуль. Бронислав переключил рычаг скоростей и надавил на газ. "Шевроле" устремился вперед и не прошло минуты, как они преодолели пологий подъем, с верхушки которого открывался вид на усадьбу Арефьева. И судя по доносившимся автоматным очередям и перехлесту трассирующих дорожек, там шел нешуточный бой.
      Их внимание привлек к себе стоящий на обочине дороги джип с открытой дверцей. Когда они приблизились, из машины выскочили двое мужчин и Бронислав отчетливо разглядел в их руках предметы, очень смахивающие на пистолеты. Нападавшие, а в этом уже не было сомнений, разбежались на всю ширину дороги и изготовились стрелять. Причем один из тех, что был на левой стороне трассы, держал пистолет двумя руками.
      -- Если ты, Броня, сейчас мне не подыграешь рулем, можешь считать нас клиентами морга.
      Димка поднял с пола АК, открыл дверцу и почти повис на ней, зацепившись носком кроссовки за порожек кабины.
      -- Смещайся влево! -- крикнул он и когда "шевроле" на метр-полтора подал влево, Димка начал стрелять. Однако попал только в одного -- пули отбросили мужчину назад и тот, потеряв равновесие, навзничь упал на дорогу. Второй человек все же успел открыть огонь, но поскольку ему пришлось увертываться от наезжающего "шевроле", все пули ушли в пространство. Бронислав резко распахнул свою дверцу, раздался сильный пружинистый удар и человек на дороге отлетел в кювет.
      -- Неплохо нас здесь встречают, -- сказал Димка. -- Будем считать, что передовой кордон мы смяли.
      -- Меня поражают такие психи. Не разобравшись что к чему, вынимают дуры и начинают шмалять по чем зря...
      -- Ты не совсем прав, -- Димка еще держал в руках разгоряченный стрельбой АК, от которого несло порохом и сгоревшей смазкой. -- Для тех, кто однажды тайно спрятал под полой оружие, не стрелять -- трагическая ошибка. Все, что направляется и дышит в их сторону, для них смертельные враги...А разве для нас это не так?
      Бронислав хотел что-то возразить, но в этот момент они увидели еще две машины, стоявшие почти напротив дома Арефьева. Автоматический огонь велся из-за деревьев, тянувшихся по краю канавы.
      -- Сколько же их здесь? -- удивленно воскликнул Димка. Не дожидаясь реакции брата, сам крутанул баранку влево, на узкий мостик. -- Давай, Броня, уносить ноги, а не то схлопочем в лоб гранату.
      Они въехали в безлистную просеку и, взяв по автомату, вышли из машины.
      -- Дай бинокль, -- попросил Бронислав. -- посмотрим, какие тут подходы к дому.
      -- Пока мы ищем подходы, от Арефьева останется одна краткая биография.
      -- Нет, ты только полюбуйся! -- Димка протянул бинокль. -- Встань на эту корягу, увидишь Бородинскую панораму боя...
      Близнец приложил к глазам окуляры и осмотрел дом. По вспышкам понял, откуда идет стрельба. Стреляли из двух угловых окон второго этажа и реже -золотисто-огненные бабочки выпархивали из-под арки балкона. Сизый дымок был хорошо виден на фоне звездного неба. В глубине балкона Бронислав разглядел стоящего во весь свой могучий рост человека, державшего в руках помповое ружье. Время от времени он стрелял, передергивая затвор-гармошку, снова целился и стрелял. Из-под распахнутой куртки то появлялась, то исчезала небольшая колбочка, которая чудом держалась на тонком резиновом катетере.
      -- Демьян, возьми в машине гранатометы и дай мне подсумок с магазинами. И захвати побольше гранат.
      Бронислав подошел ближе к кювету и выглянул на дорогу. Затем он встал на колено, устроил на плече гранатомет и прицелился.
      -- Как только выстрелю, рвем через дорогу к мусорным контейнерам.
      -- Нас могут перещелкать охранники Арефьева.
      -- А у нас есть другой вариант? -- Бронислав выстрелил и через пару секунд улица, обрамляющий ее кустарник и строение No9 осветились сине-багровым пламенем. Мгновение-другое царило безмолвие, которое прорвалось каскадом автоматных очередей. Несколько веток, сбитых пулями, упали поблизости.
      Подхватив с земли автомат, Бронислав уже не таясь, крикнул:
      -- Демьян, покажем, как могут преодолевать полосу препятствий близнецы, -- и Бронислав первым метнулся на дорогу.
      Пригнувшись, они рванули к мусорникам. Контейнеры находились впритык к забору и этим они воспользовались. Они спрыгнули в наметанный сугроб между забором и хозпостройкой. Возможно, их заметили, ибо с дороги, из-за отяжелевших от снега елей, по ним потянулись серебристые струи трассеров. Кирпичная крошка больно хлестнула по лицам и Димка выругался.
      Обогнув строение, они услышали знакомый окрик. Это был Фердинанд. Рядом с ним, на ступенях, ведущих в подвал, находились Шедов с Денисом Кушаком. Близнецы присоединились к ним.
      -- Здесь глупо стоять, -- сказал Фердинанд, -- они в любой момент снова могут начать штурм.
      -- Что ты предлагаешь? -- спросил его Шедов.
      -- Мы с близнецами останемся здесь, а вы с Денисом можете подстраховать второе крыло и черный ход.
      -- Логично, -- сказал Шедов и с Денисом направился за дом.
      -- То, что эти хмыри тянут резину, плохой признак, --Фердинанд курил, сжимая сигарету в кулаке. -- Они явно ждут подмогу...
      -- Но вместо подмоги сюда может нагрянуть ОМОН.
      -- Ты, Дима, выкинь это из головы. Милиция, во-первых, далеко, а во-вторых, она куплена за рубль двадцать...А если я ошибаюсь, она все равно предпочитает в такие разборки не вмешиваться.
      В доме, со стороны кабинета Арефьева, вдруг зазвучала знаменитая песня в исполнении Паваротти. Они, разумеется, не знали, что это Злата включила музыкальный центр, чтобы не слышать сводящую с ума стрельбу. Итальянская песня "О, мое солнце" было здесь так же уместна, как, наверное, чтение сонетов Петрарки на похоронах бомжа.
      -- Братцы, -- обратился Фердинанд к близнецам, -- если вам эта затея не нравится, можете уйти в любой момент. Это пожелание вашего дяди...Здесь нет никакой обязаловки...
      -- А ты, Ферди? -- спросил Димка, завязывая на кроссовке шнурок.
      -- Я вольный казак, мне без всего этого скучно жить, -- он перехватил автомат из одной руки в другую и зашагал к подвальному окну. Выбив прикладом стекло, Фердинанд открыл раму и начал спускаться вниз. Он уже не видел как на дальней кромке поля засверкали синие маячки.
      -- Если это милиция, отсюда надо мотать, -- сказал Димка.
      Однако там, где только что они видели синие просверки, раздался мощный взрыв. Оранжевый столб огня повис над заснеженным полем. И затем еще рвануло, хотя и менее оглушительно.
      -- Эти сволочи, кажется, пошли ва-банк, расфурычили ментов.
      -- Неплохой устроили для себя полигон, -- Бронислав дул на пальцы рук. Они стыли и он взял автомат под мышку.
      Со стороны темнеющей рощицы послышался шум машин. Раздался визг тормозов, шуршание шин, стукнули дверцы.
      -- Вот, кажется, они и дождались резерва главного командования, -невозмутимо сказал Димка. -- Ты, Броня, кому оставил завещание?
      -- Если что -- возьмешь мои бабки в тумбочке.
      -- А что я с ними буду делать?
      -- Отдай какому-нибудь новому русскому пусть купит себе еще один "мерседес"...Может, быстрее себе шею сломит...И никаких памятников, не люблю эти глупости...
      Наверху стукнуло окно и они услышали голос Шедова.
      -- Идите к черному ходу, сейчас начнется катавасия.
      На улице, по другую сторону забора, замелькали тени. Особенно хорошо они были видны сверху, с центрального балкона, на котором уже заняли позицию Фердинанд с Денисом.
      Близнецы присоединились к Буханцу, устроились у окон в гостиной. Они придвинули к ним диван и шесть массивных кресел, представляющих надежную баррикаду. Из-за штор наблюдали за улицей. Они видели, как двое человек несли от только что подъехавшего микроавтобуса лестницу и приставили ее к забору. Потом они вернулись к машине и вытащили из кузова еще одну лестницу со специальным крюком-пилой, предназначенной для штурма этажных зданий. Кто-то на капоте джипа устанавливал пулемет на тонких сошках.
      Димка надавил стволом автомата на стекло, осколки полетели на землю. Выстрелил и тот, кто колдовал с пулеметом, на мгновение застыл и упал грудью на капот. Лобовое стекло, исказившись серебристыми трещинами, рухнуло вовнутрь.
      В гостиную вошел Арефьев. Его огромная фигура в сумерках была еще внушительнее. От него несло порохом и валидолом. Музыка, сотрясающая дом, мешала говорить и он почти в самое ухо Бронислава прокричал:
      -- Они хотят взять дом в кольцо...Мои люди на другой его стороне, но, боюсь, у них не хватит патронов.
      Бронислав подгреб к себе подсумок с магазинами и вытащил оттуда четыре рожка.
      -- Это все, что я могу вам дать...И еще пару гранат...
      Где-то внизу громыхнуло, здание содрогнулось. Вниз посыпались разбитые стекла. Со стола упала ваза и покатилась по ковру.
      -- Броня, подай гранатомет, -- Димка увидел как одна из машин тронулась с места и начала разворачиваться. Он уверенно приладил гранатомет в проем окна и прицелился. Яркий след прочертил синюю мглу и унесся в сторону джипа. Димка закрыл глаза и ему привиделся большой костер, вокруг которого собрались ребята в красных галстуках. Когда он разжал веки, увидел скособочившийся джип, охваченный ярким пламенем в районе бензобака.
      Со стороны дороги открыли яростную стрельбу. Несколько человек, пригнувшись, рванули к забору и попытались по двум лестницам взобраться на его гребешок, однако, Бронислав короткими очередями смахнул их на землю. Он стрелял и чувствовал ни с чем не сравнимое удовольствие от толчков, исходящих от приклада.
      И все же несколько человек сумели просочиться на территорию строения No9 и укрыться в мертвой зоне -- между забором и фасадом дома.
      Бронислав оглянулся, но не увидел Арефьева. Тот прошел к себе в кабинет, где за столом, положив голову на руки, сидела Злата. Музыка надрывалась, Паваротти уже пел "Аве Мария" и ему подпевал хор венецианских мальчиков...
      Арефьев взял жену за руку и потянул за собой.
      -- Дорогая моя девочка, здесь тебе оставаться нельзя, пойдем наверх, -в кабинете царил густой сумрак, лишь звездно-лунное небо освещало его стены матовым светом. Из окна были видны трассы пуль, летящие в разных направлениях, но поскольку выстрелы заглушались музыкой, их золотистые цепочки напоминали видео-картинки.
      Он выключил музыкальный центр, но тут же пожалел об этом: кругом шел настоящий бой и автоматные очереди буквально захлебывались. Злата схватилась за голову, заметалась по кабинету. Арефьев не мог без боли на нее смотреть. Он с лютым раздражением вырвал из себя дренаж и вместе со стеклянной колбочкой отшвырнул в сторону. Затем подошел к полке, где лежали компакт-диски, и взял тот, что стоял на ребре возле книжных корешков. Это был его любимый Первый концерт Чайковского. Он вложил диск в гнездо и нажал кнопку. Мощные аккорды, без перехода, заполнили пространство, покрывая сверхнормативными децибелами человеческие безобразия, творящиеся за стенами дома.
      Он подошел к жене и притянул ее к себе. Свободной рукой достал мобильник и набрал номер телефона милицейского начальника -- подполковника Коризно. Однако телефон не отвечал. И это переполнило край отчаяния и вместе с тем, как бы поставило нужный знак препинания в отвратительной скорописи жизни.
      -- Надень, милая, шубку и возьми документы с деньгами, -- сказал он, -я тебя постараюсь отсюда вывести.
      -- Нет, это исключено! Я одна не пойду, -- Злата перестала рыдать, на щеках ее, словно льдинки, застыли слезы.
      На пороге возник Буханец. Его лицо было в крови, лацкан кожаной куртки держался на одной нитке -- результат рукопашного боя.
      -- Герман Олегович, расколовские шестерки проникли в подвал, боюсь, их нам не сдержать.
      -- Где Чугунов?
      -- Он со своими людьми контролирует весь первый этаж, но патроны на исходе. И что-то случилось с Воробьевым, он уже давно должен быть здесь.
      И как бы в насмешку, снаружи раздался истерический крик Кривозуба: "Я вас, придурков, спрашиваю -- где патроны?"
      -- Как видите, пока действует закон компенсации, -- сказал Арефьев и подошел к сейфу. Из нижней секции достал объемную коробку с круглыми, похожими на хоккейную шайбу, гранатами.
      -- Возьми и раздай всем, -- обратился он к Буханцу. -- Это нервно-паралитический газ, но прежде чем бросать, надо надавить на синюю кнопку...
      Когда охранник вместе с коробкой ушел, Арефьев из той же нижней секции извлек короткоствольный автомат, к которому скотчем были прикреплены четыре рожка. Из ящика стола взял пистолет "грач".
      -- Злата, идем, я отведу тебя на третий этаж, а оттуда по пожарной лестнице тебя выведет Буханец.
      -- Нет, я остаюсь с тобой, -- и он понял: она будет с ним до конца, каким бы конец этот ни был.
      Когда они поднимались по лестнице, под ногами хрустело стекло и перекатывались стреляные гильзы, которых здесь было видимо-невидимо. Особенно много их было у окон. Увидев Шедова, Арефьев немного взбодрился.
      На другой стороне дома, где кухня и подсобки, оборону держали Фердинанд с Денисом. Борис сидел возле газовой плиты, держа между ног автомат. Пуля задела ему плечо и он салфетками тампонировал рану.
      И вдруг все стихло. И музыка и выстрелы. И это показалось зловещим признаком. Именно такое ощущение испытывал Бронислав. Он слышал голос Кривозуба и теперь для него все встало на свои места -- он должен с ним встретиться.
      Однако тишина была недолгой: все, кто находился в доме, услышали тяжелый накат подъехавшего транспорта.
      -- Это "урал", АТН, -- сказал Димка.
      Его слова тут же получили подтверждение. В дверь вошел Шедов и с порога объявил:
      -- Расколов прислал целый взвод фашистов. Что будем делать?
      -- Устроим гадам Сталинградскую битву, -- сказал подошедший Фердинанд.
      Из коридора появился Арефьев, Злата -- рядом.
      -- Надо уходить, -- сказал он. -- У них большое численное превосходство.
      -- Зато на нашей стороне эта...Брестская крепость, -- Шедов окинул взглядом помещение. -- Впрочем, не помешало бы связаться с милицией...
      -- Я уже туда звонил, никто не отвечает, -- Арефьева мутило от боли и страха за судьбу жены. -- Я не удивлюсь, если...
      -- Я тоже не удивлюсь, -- Шедов вытащил из кармана мятую пачку сигарет, -- Я тоже не удивлюсь, если узнаю, что эти расколовские бультерьеры, прежде чем направиться сюда, заехали в отдел и немного его прикрыли...
      -- Но это же из сценария государственного переворота, -- сказал Арефьев.
      -- Переворот в Опалихе и только...Стоп, они что-то пытаются нам сообщить, -- Шедов, вытянув короткую шею, напоминал бобра на чужой протоке.
      Прислушались.
      Бронислав узнал голос Кривозуба.
      -- Вам уже никто не поможет, -- вещал мегафон. -- У нас есть полномочия вас или арестовать или уничтожить, поскольку вы вне закона. У вас времени на раздумье -- два оборота секундной стрелки...
      Шедов чиркнул зажигалкой и взглянул на часы.
      -- Не очень они щедры, -- сказал он и обратился к Брониславу: -Сколько у тебя осталось гранатометов?
      -- Один, но есть еще немного гранат и тротиловых шашек. -- Хозяин, -обратился Бронислав к Арефьеву, -- мне надо попасть на крышу...Отсюда не видно машины, на которой они прибыли сюда. Их надо лишить возможности уносить ноги...
      -- Пойдем, парень, -- сказал Арефьев, -- я покажу тебе слуховое окно.
      Злата не отставала от мужа ни на шаг. Они поднялись на чердак и Арефьев осторожно открыл люк, находящийся на лицевом скате крыши. Бронислав поднял руки и вместе с гранатометом наполовину вылез из отверстия. Звезды, словно иголки, кольнули глаза. Перед ним лежала темная полоса кустарника, горевший джип, а в метрах ста пятидесяти от него застыл фургон.
      Бронислав тщательно прицелился и выстрелил в то место, где находился бензобак. Взрыв, который прозвучал, был намного сильнее гранатометного, что говорило лишь об одном -- в фургоне находился боезапас. Комья земли, отдельные фрагменты взорванной машины упали на крышу дома и она запела на все лады. Тут же последовала реакция: откуда-то из-за кустов задолдонил пулемет и пули мощно зацокали по стенам.
      Они побежали вниз и на одном из лестничных переходов едва не угодили под пули, влетавшие в окно. Все помещение заполнилось известковой пылью.
      С новой силой застучали автоматы, им в ответ -- те же автоматные очереди из окон дома. Где-то в районе крыльца взорвалась граната. Через минуту-другую в дверях появился Денис, вместо руки у него болтались сухожилия с кровавыми кусками мяса. Он был белее снега, нижняя губа, которую он терзал от боли зубами, тоже представляла собой кровавое месиво.
      -- Сейчас они будут здесь, -- у Дениса подогнулись колени и он упал на пол.
      К нему подошел Димка, пощупал пульс.
      -- Конец, Денис, отмучился, -- близнец вытащил из его кармана гранату и пистолет, в котором не было обоймы.
      -- Броня, пойдем поговорим по душам с твоим Кривозубом, -- обратился Димка к брату. -- Побеседуем, как мужчины с мужчиной.
      -- Подожди, я только прихвачу пару гранат...
      -- Осторожней, вы еще нужны родине, -- напутствовал их Арефьев и что в этом напутствии было больше -- иронии или желания подбодрить близнецов, так навсегда и осталось невыясненным...
      Глава пятнадцатая
      Подполковник Коризно возвращался поздно домой, когда ему в машину позвонил дежурный милиции Опалихи сержант Семенов. От хорошего настроения, причиной которого была встреча со старым другом, работающим в МВД, не осталось и следа. Ему доложили: в районе Мертвого поля творится что-то непонятное, что-то вроде настоящего боя. Причина устанавливается.
      -- Кого туда послали? -- спросил он у дежурного.
      -- Два наряда на "лендроверах" во главе с капитаном Фроловым, однако...
      -- Что "однако"? -- нетерпеливо напряг голос подполковник. -- Что это еще за "однако"?
      Дежурный сержант явно что-то не договаривал, что, разумеется, не красило его в глазах начальства.
      -- Однако, товарищ подполковник, связь с нашим нарядом внезапно прервалась. Причем произошло это одновременно, с двумя машинами.
      -- Кто у нас в резерве?
      -- В отделе только я и два салажонка, остальные в патруле...
      Коризно задумался. И бросив раздраженно "я с вами еще свяжусь", отключил сотовый телефон. Он вспомнил недавнее ЧП в районе особняка Арефьева, которому тогда не придал особого значения и, видимо, напрасно. Ему стало неловко за свое поведение и он, ругнувшись, велел водителю прибавить скорость.
      Пока мелькали за окнами заснеженные деревья, надумал связаться с центральной дежурной частью Подмосковья и, назвавшись, попросил дать информацию, касающуюся происшествий, случившихся за последние часы. Ему перечислили: убийство в Химках, три автомобильных угона, задержание находящегося в розыске вора в законе и нескольких злостных хулиганов, устроивших мордобой в электричке Москва -- Подольск. А вот в районе Опалихи и близкого к ней Красногорска никаких происшествий не зарегистрировано.
      Он снова позвонил в свой отдел, но ему там также ничего нового не сказали.
      -- Послушай, сержант, -- обратился он к дежурному, -- собери всех наших сотрудников, которые живут поблизости, и пусть немного в дежурке покантуются. Звони сам, посылай своих салаг -- словом, делай что хочешь, но насобирай человек пять-шесть. Минут через десять я буду в отделе.
      Затем он связался с МВД, с дежурным офицером и рассказал о своих проблемах. Коризно давно в органах и его хорошо знают в министерстве.
      -- Как насчет того, чтобы поднять в воздух патрульный вертолет? -спросил он у дежурного, хотя на положительный ответ особенно не рассчитывал.
      Последовала долгая пауза и Коризно понял -- ждать помощи от МВД ему не приходится. Но то, что ему сказал дежурный, заставило подполковника другими глазами взглянуть на ситуацию.
      -- В принципе, это возможно, но только после того, как закончится сопровождение президентского кортежа. Сам он еще в Кремле и с минуты на минуту должно начаться движение.
      -- Но сейчас уже, -- Коризно недоуменно отогнул рукав шинели, -- почти половина первого ночи...
      -- К сожалению, ничего больше сказать вам не могу.
      Старый опытный служака, по интонации, по вибрации голосовых связок, дежурного понял -- видимо, там, на верхах, сложилась, мягко говоря, нештатная ситуация, о причинах которой можно только догадываться. Однако он не стал ломать голову и тут же связался со своим другом, от которого выехал сорок минут назад.
      -- Это не телефонный разговор, Миша, возможно, наклевывается вариант Кеннеди...Понимаешь?
      -- Яснее не скажешь...Это оперразработка или анонимное предупреждение? -- спросил Коризно.
      Опять заминка. Вопросы подполковника повисли в воздухе.
      -- Единственное, что могу сказать -- когда ты мне позвонил, я натягивал на себя бронежилет. Через пару минут выезжаю на трассу. А что у тебя?
      -- Пожалуй, мои проблемы по сравнению с твоими -- так, пустяк, мелкие брызги.
      -- Ну а все же, сейчас малейшее происшествие может быть в контексте с тем, о чем я тебе говорю.
      -- Если коротко...В Опалихе есть такое место -- Мертвое поле, где когда-то наши коллеги из НКВД расстреливали тех, кого считали врагами народа...На этом поле сейчас происходит какая-то чертовщина...идет стрельба и хорошо бы выслать туда вертолет...
      -- К сожалению, пока ничего конкретного тебе сказать не могу, но будь уверен, я передам твои слова начальнику по борьбе с организованной преступностью. Ты его тоже должен знать...Нефедов Николай Эдуардович.
      Коризно действительно знал этого человека и более того, на его, Коризно, пятидесятилетие Нефедов вручал ему почетную грамоту МВД России.
      -- Но с этим нельзя тянуть, -- сказал Коризно, понимая, что отнимает время у своего вышестоящего товарища. -- Я сейчас заверну к себе в отдел и оттуда с группой сотрудников съезжу на место инцидента, но я боюсь...
      -- И сразу же звони на мой мобильник...запиши номер...Или сообщи в диспетчерскую министерства, мне передадут. Подожди, Михаил Иванович, ты там особенно на рожон не лезь, не забывай, мы с тобой уже первый тайм отыграли...
      ...Коризно, разумеется, не мог знать, что еще в четырнадцать часов, в дежурную часть МВД позвонил аноним и назвал место и время, где и когда машина президента будет обстреляна из противотанкового гранатомета. Точно такой же сигнал поступил в приемную администрации президента.
      Посланная к месту, указанному анонимом, опергруппа, обнаружила совершенно новенькую "девятку", в багажнике и на заднем сиденье которой находились противотанковые гранатометы и два РПГ-18, прибор ночного видения, ракетница и несколько дымовых шашек. Бесхозную "девятку" арестовали и доставили в кримцентр МВД.
      В экстренном порядке собрались главные "профи" по борьбе с терроризмом и все в один голос подтвердили версию: брошенная с оружием машина могла быть лишь отвлекающим маневром, а настоящее покушение готовится в другом месте.
      На Лубянке, в офисе ФСБ, тоже прошли совещания и консультации с разведывательными и контрразведывательными ведомствами. Аналитики метр за метром просмотрели маршрут президента и нашли несколько точек, где теракт мог иметь место. Началась дьявольская перетряска на дорогах, маршрут президентского кортежа был изменен, а график выезда из Кремля смещен на несколько часов...
      ... Ничего подобного, разумеется, Коризно не знал и потому, кляня перестраховщиков из спецслужб, нетерпеливо поглядывал за окно машины -- на тускло белеющие под луной поля, темные кустарники и думал невеселую думу.
      Муторно было на душе и чтобы как-то скрасить скверное настроение, он позвонил домой и сказал жене сакраментальную фразу :"Извини, немного задержусь, дела..."
      В отделе царила нервозность. Дежурный Семенов, низкорослый, с кривыми ногами и сутулой спиной человек, нещадно курил и норовил высказать свою току зрения.
      -- Может, там какая-то образовалась трещина, а может, новый вулкан открылся...ей-богу, товарищ подполковник, другого объяснения у меня нет. Прошло уже два часа, а от ребят ни слуху, ни духу...
      -- Сколько человек удалось собрать?
      -- Трое...Кто в отъезде, кто с рыбалки вернулся...в отключке. И ничего не возразишь, люди на отдыхе. Застали лишь постовых Короткова с Сизовым, должен еще подойти сержант Афанасьев.
      -- Как только явится, пусть зайдет ко мне.
      Подполковник прошел к себе в кабинет и, не снимая шинели, уселся за стол. Не хотелось думать о плохом, но отвлечься от этого он тоже не мог.
      Раздался стук в дверь. Вошел старший сержант Афанасьев, гроза хулиганов Опалихи. За плечами более двадцати лет службы в милиции.
      -- Садись, Паша, -- Коризно вертел в руках шариковую ручку. -- Ты в курсе наших проблем?
      -- Нет, а что произошло, товарищ начальник? Курить можно?
      -- Дыми...Оба наших наряда, во главе с капитаном Фроловым, выехали в Мертвое поле и как сквозь землю провалились.
      Афанасьев не любитель скороспелых выводов. Закурил, стряхнул невидимые соринки с шинели, сказал:
      -- Может, там какая-нибудь заварушка, а, может, заехали к кому-нибудь на огонек...При Фролове всегда порядок да и сержант Лебедев тоже опытный кадр...Возможно, что-нибудь с рацией?
      -- Да брось ты, Паша, народ смешить -- с рацией...Что, две рации одновременно вышли из строя? Что это -- Бермудский треугольник?
      -- Извините, товарищ подполковник, конечно, это полная чепуха. А вообще-то, Мертвое поле нам постоянно подкидывает сюрпризы. То скандал с этим пастухом и газетой, то недавняя перестрелка, когда мы с вами ездили к строению No9...В прошлом году там нашли расчлененный труп...
      -- Ты мне еще расскажи, что там было во времена Мамая...Значит, сделаем так: забирай Короткова с Сизовым, пусть наденут бронежилеты, оружие берите с запасцем, понятно? Поедем на моей машине, посмотрим своими глазами.
      -- А кого в отделе оставим?
      -- Вызови по рации третий наряд, пусть пока здесь подежурят. Семенов в курсе и знает, что делать.
      За баранку служебной "волги" сел сам Коризно, старшего сержанта Афанасьева посадил рядом с собой. Коротков с напарником устроились на заднем сиденье. На них были надеты тяжелые бронежилеты, на коленях -- каски. Сам подполковник тоже надел жилет поверх шинели и это сковывало его движения. Афанасьев свой автомат держал между ног, стволом вниз. Он думал о том, что они маловато взяли запасных магазинов -- по три на человека...
      -- Эх, стояла бы такая зима до самого апреля, -- сказал Афанасьев. Ему нравились запушенные снежком деревья, искрящиеся подмосковные поля. В машине было тепло и уютно.
      -- А, может, и постоит, -- поддержал тему Коризно. -- Надоела осень. Я насчитал всего два дня, когда не шли дожди.
      Подполковник, хоть и не так часто сам водил машину, однако ездок он был отменный. На некоторых участках они шли со скоростью восемьдесят и выше километров в час. Вскоре миновали пологий подъем и въехали в горловину, зажатую с двух сторон леском. И как только взобрались на высотку, впереди, в полутора-двух километрах, увидели переливающиеся серпантины трассирующих пуль.
      -- Мать честная! -- воскликнул Коризно. -- Да тут и впрямь Курская битва, -- он затормозил, двигатель сбавил обороты. Приоткрыли дверцы и только что увиденному зрелищу получили звуковое подтверждение.
      -- Кто-то неплохо развлекается у особняка Арефьева, -- сказал подполковник и тронулся с места. Он, разумеется, не предполагал, что буквально через минуту, за поворотом им откроется страшное зрелище.
      Они увидели лишь контуры, неясные очертания, но каждый из них мог поклясться, что даже если бы темнота бала гуще, они все равно узнали бы в этих неясных очертаниях останки своих "лендроверов".
      -- Михаил Иванович, дальше ехать нельзя, -- беря наизготовку автомат, сказал Афанасьев. Он открыл дверцу, но выходить из машины не спешил. -- Надо подать назад, хотя бы скрыться за той скирдой.
      -- Ах, сволочи! -- еле слышно проговорил Коризно. -- Он почувствовал как у него зашлось сердце и ему явно мешал бронежилет, не позволял дотянуться до кармана, где лежал валидол. -- Коротков и ты, Сизов, оставайтесь возле машины, маленько подстрахуйте... Пошли, Паша, -- обратился он к сержанту.
      Они двинулись по прямой, сокращая расстояние. И то, что они увидели у первого "лендровера", была шапка с милицейским "крабом". От машины исходили удушливые сжено-бензиновые запахи, к которым примешивались тошнотворные запахи сгоревшей человеческой плоти.
      Крыша "лендровера" вздыбилась, в глубине салона мелькнуло закопченное взрывом лицо, в котором с трудом можно было узнать капитана Фролова. От двух милиционеров, находившихся на заднем сиденье, осталась запеканка. Автомат с оторванным прикладом повис на погоне, зацепившись за рваный кусок железа.
      В метрах тридцати от первого "лендровера", упершись передним бампером в кювет, сиротливо замер второй милицейский автомобиль. От него тоже несло сгоревшей резиной и бензином. Двери заклинило, а сквозь закопченные стекла ничего нельзя было разглядеть.
      Коризно вдруг стало плохо: он отошел к одиноко стоящей березке и, ухватившись за нее, замер в рвотном позыве. Он никак не мог облегчить желудок и подошедший Афанасьев посоветовал ему глотнуть снежку. Коризно взял горсть снега и протер им лицо, заволок руку за воротник шинели, вторую порцию положил в рот...
      -- Дальше ехать нельзя, -- сказал Афанасьев. -- Нас может постигнуть та же участь.
      Он помог подполковнику дойти до машины и хотел было сам сесть за руль.
      -- Не мешай, Паша, я эти места знаю назубок...Минутку, сейчас все восстановится...Жалко ребят, видимо, сгорели заживо...
      Коризно уселся за руль и дал задний ход. Свернул на едва заметную полевую дорогу и направился в объезд.
      -- Я ездил по этой дороге, когда еще учился в школе, на санках возил дрова... Паша, дай сигаретку, нервы совсем расшалились.
      Минут через десять они оказались на опушке, возвышающейся на местности. Когда заглушили мотор, в ушные перепонки ударила автоматная дробь. Подполковник вытащил мобильник и набрал номер Арефьева. Долго не отвечали и Коризно подумал, что в доме уже некому отвечать. Но тут же увидел как из углового окна засверкали синие факелочки выстрелов.
      Наконец ответил Арефьев. Голос взвинченный, на срыве.
      -- Герман Олегович, кто вас тут так круто прихватывает? -- подполковник слушал и кивал головой. -- Ясно... Если можете, продержитесь еще немного, эту сволочь надо прижать к ногтю....
      Отключив телефон, Коризно несколько мгновений сидел, словно оглушенный обухом. Придя в себя, набрал номер своего приятеля из МВД, который откликнулся на второй гудок.
      -- Пока ситуация мне до конца не ясна, -- отдыхиваясь, сказал Коризно, -- но, думаю, с десяток стволов здесь задействовано...Можешь сам послушать, -- он высунул из форточки руку с мобильником...Моих людей взорвали прямо в машинах... Опалиха, строение No9...Какой там к черту осторожно, -- возле самого окна проныла пуля и подполковник прервал разговор...
      -- Ты, сержант, бери Короткова, а мы с Сизовым пойдем бережком. Только не попадайте под шальные пули, мы и так потеряли таких людей... -- сказал и пожалел об этом: еще одна пуля просвистела на расстоянии вытянутой руки. От неожиданности Коризно упал в снег и его примеру последовали остальные.
      -- Пошли! -- он поднялся и, не разгибаясь, побежал вниз, где темнел сруб заброшенного колодца. Афанасьев с Коротковым не отставали. У колодца они залегли -- до дома оставалось метров триста.
      -- Слышите, товарищ подполковник, откуда лупит пулемет? Кажется, это РПК. Кто бы это мог быть, я имею в виду нападавших?
      -- С этим пусть разбирается прокуратура, а пока мы должны положить этому безобразию конец. У тех, кто в здании, явно не хватает огневого обеспечения...
      Коризно, довольно легко преодолев сугроб, устремился к дому. Когда до забора оставалось метров двадцать, он снова залег. Рядом -- сдерживающий тяжелое дыхание Афанасьев.
      -- Чертовски хочется курить, -- прошептал он.
      -- А мне бы сейчас горячего чайку с баранками и -- на диван...Мы сейчас попробуем преодолеть забор, а там до крыльца рукой подать. Хозяин этого строения стал жертвой бандитского нападения и мы обязаны ему помочь...
      -- Про Арефьева говорят разное, -- нейтрально заметил Афанасьев.
      -- "Лендроверы" -- это его гуманитарная помощь, жаль сгорели.
      Забраться на высокий забор подполковнику помог Сизов. Пожалуй, самый мощный из наряда. Когда Коризно оказался наверху забора, он сам подал руку Афанасьеву. Спрыгнув в снег, они снова залегли. Привыкнув к темноте, поднялись и перебежками направились в сторону заднего крыльца. Когда они были в десятке метров от него, Афанасьев окликнул Коризно: "Смотрите, товарищ подполковник, здесь кого-то убило..." Когда Коризно подошел к сидящему на корточках милиционеру, увидел запорошенное снегом тело человека. Рукавицей, смахнув с лица снег, он воскликнул: "О, черт, это же Вадик Воробьев, главный охранник Арефьева..." В откинутой в сторону, застывшей руке у него был зажат покрытый ледяной корочкой пистолет...
      Неожиданно из-за угла по ним начали стрелять. Афанасьев уже вбежал на крыльцо, но выстрелы заставили его упасть лицом в снег, который плотной кучей лежал возле ступенек.
      -- Вот так переплет, -- прошептал подполковник, его отвыкшие держать оружие руки дрогнули и едва не выпустили автомат, когда он в ответ выстрелил. Дрожь знобко прошла по спине и он подумал, что может так случиться, что не увидит он больше своего уютного дивана, а напротив него -телевизор по имени "фунай".
      Они вбежали в дом и едва не напоролись на людей в камуфляже, поднимающихся из подвала. Коризно на мгновение растерялся и пришел в себя только тогда, когда в него почти уперся пламегаситель.
      -- Товарищ подполковник, пригнитесь, -- услышал он позади себя срывающийся голос Афанасьева. И подчинился. Тот час же ощутил над собой горячую, сбивчивую дробь АК, из которого стрелял его сержант. Двое в камуфляжной форме упали на лестничную площадку и затихли.
      В коридоре они нос с носом столкнулись с близнецами, и Коризно, направив на них автомат, выкрикнул:
      -- Стоять, милиция! Предъявите документы!
      Из одной из дверей вышел Арефьев и как он ни был изнурен, все же нашел в себе силы улыбнуться. Он подошел к подполковнику и обнял его.
      -- Спасибо, Михаил Иванович, я этого никогда не забуду.
      -- Этого я тоже не должен забывать по долгу службы. Что здесь произошло?
      Однако Арефьеву не суждено было ответить: в дверях появился Буханец, его глаза говорили о многом.
      -- Злата?! Что с ней? -- Арефьев сорвался с места и побежал наверх. Его шаги громыхали по всему дому и, казалось, заглушали продолжавшие раздаваться автоматные выстрелы. И все, кто следовал за ним, вдруг услышали душераздирающий крик.
      Когда они вбежали в спальню, увидели картину, противопоказанную для слабонервных. Возле кровати, с неестественно вывернутой шеей, без кровинки в лице, лежала Злата. Одна рука ее находилась между ног, откуда натекла порядочная лужа крови, в которой лежало нечто мясисто-бесформенное, напоминающее крохотное человеческое существо. Арефьев, упав перед женой на колени, приложил к ее груди ухо. И когда не услышал отклика, вздрогнул плечами и, не стесняясь, навзрыд заплакал. Он понял: смерть унесла самые дорогие для него существа -- жену и рождавшегося прежде времени ребенка...
      Афанасьев отвернулся. Коризно зачем-то вытащил из автомата рожок и начал выщелкивать из него патроны.
      -- Герман Олегович, идемте, на это нельзя долго смотреть, -- Коризно положил руку на плечо Арефьева, но тот продолжал стоять на коленях, не реагируя на происходящее вокруг него.
      Внезапно за выбитым окном они отчетливо услышали песню: "Врагу не сдается отважный "Варяг"..." Голос был звонкий, упивающийся бесстрашием. Буханец узнал его.
      -- Черт возьми, это же козий пастух Петр Раздрыкин! -- изумленно проговорил Буханец. Он выключил ночник и подошел к тяжелой портьере. Слегка отодвинул угол. -- Если не ошибаюсь, у него в руках пулемет "дектярева" и, кажется, он собирается устроить расколовской шпане неплохую долбежку...Только жаль, что его сейчас самого убьют...
      И действительно, тяжелая пулеметная очередь накрыла бодрую песню и утопила ее в сумасшедшей пальбе, которую возобновили обе стороны.
      И Буханец, и Коризно, и все, кто находился в спальне, направились на выход. И лишь Арефьев, взяв в руки холодеющее лицо жены, начал покрывать его тихими, клюющими поцелуями...
      Глава шестнадцатая
      В связи с анонимным звонком об угрозе покушения на главу государства, по линии федеральных служб безопасности пошла команда: усилить охранные меры на всех уровнях, взять под контроль пути передвижения президентского каравана, а также дом на улице Весенней и все без исключения президентские резиденции.
      За три часа до окончания работы президента, начальник его охраны полковник Трубин получил сводку от главного управления ГИБДД Москвы, в которой указывались наиболее напряженные участки дороги, улицы и бульвары, лежащие на пути президентских машин, а также полный перечень ремонтно-строительных работ, ведущихся в столице. Это делалось на тот случай, если потребуется внезапное изменение маршрута. Все поправки наносилось на маршрутную карту, ибо сопровождение должно было знать наверняка, куда не следует направлять кортеж.
      Трубин созвонился с директором ФСБ, министром внутренних дел, с контрразведкой и попросил у них помощи в оперативно-профилактических мероприятиях. По инструкции, обо всех, даже незначительных, происшествиях, связанных с угрозой теракта против президента, Трубин обязан был докладывать главе президентской администрации. И только в исключительных случаях, когда опасность более чем вероятна, об этом необходимо ставить в известность самого суверена. Но кто может знать наверняка, что такое мнимая и что такое настоящая опасность? Допустим, какая опасность угрожала президенту Джону Кеннеди, когда он солнечным, мирным утром проезжал по улицам Далласа? Но такая опасность была и не одна -- тысячи. Тысячи окон-амбразур на всем протяжении его пути, из которых могли стрелять по кортежу из всех мыслимых видов оружия. Слишком велик был соблазн и доступность президентского тела, поскольку он передвигался в открытой машине. Практически он был обречен с первых метров своего трагического турне.
      А что угрожало президенту Египта Анвару Саддату, когда он находился в казалось бы самом безопасном месте -- в президиуме на встрече глав арабских государств? Весь мир был свидетелем его убийства -- оно произошло на глазах миллионов телезрителей: Саддат, которому в голову попали две пули, заливаясь кровью, рухнул на руки, не успевшей прикрыть его охраны. Доступность в помещение, где проходил саммит и предательство охраны сыграли свою зловещую роль в судьбе этого человека. А пример с Шеварднадзе? Ошибка его телохранителей была вопиющей -- они позволили проехать президентскому кортежу вблизи необозначенного транспортного средства, начиненного до самых форточек взрывчаткой? И только простая случайность спасла грузинского президента и она же пришла на выручку президенту Таджикистана Рахмонову, когда бросавшие в него гранаты заговорщики, не учли дистанцию и траекторию разлета осколков...
      ...Трубин знал, к каким бы ухищрениям его охрана ни прибегала, но если в воздухе повиснет идея заговора с целью устранения главы государства, считай, он обречен. Как это и произошло с Ганди -- матерью и сыном...
      ...Посчитав сообщение анонима и обнаруженную "девятку", которая оказалась в зоне вероятного передвижения президента, достаточным основанием для тревоги, Трубин позвонил по внутреннему телефону в кабинет президента. Однако никто не ответил. Как потом выяснилось, глава государства разговаривал с губернатором Саратовской области Аяцковым. И этого отрезка времени вполне хватило на то, чтобы к уже имеющимся фактам готовящегося покушения прибавился еще один и более существенный: в районе Захарково, в тридцати метрах от федеральной трассы, обнаружили брошенный комбайн "Нива". Он там ржавел с советских времен и, наверное, еще ржавел бы до возвращения тех же советских времен, если бы... Случайность правит судьбами не только отдельных личностей, но и целых государств. На бесхозный комбайн обратил внимание возвращавшийся из министерства домой начальник угро Западного округа Москвы Крюков. Только что в кулуарах МВД шел разговор о готовящемся покушении на президента и потому старый сыскник Крюков, увидев у дороги полинявший колер комбайна, поймал себя на мысли, что стал слишком подозрительным. Однако приехав домой, тут же отдал по телефону команду старшему оперуполномоченному Недошивину и экспертам-баллистам "смотаться на место" и прощупать брошенную сельхозтехнику. Собака по имени Тротил, которую они взяли с собой, за десять метров от комбайна стала бесноваться и рыть лапами землю. И не напрасны были ее тревоги: эксперты под толстым слоем сухих листьев обнаружили три центнера взрывчатки, в одном из тротиловых брикетов был вставлен минный универсальный взрыватель.
      -- И чтобы было, рвани все это мутье? -- нетерпеливо спросил у экспертов Недошивин.
      Один из них вытащил из кармана калькулятор и произвел свои расчеты
      -- Этого добра хватило бы поднять в воздух целый состав, груженый свинцовыми чушками.
      О находке в Захарково через пятнадцать минут были осведомлены высшие чины всех силовых структур России. Трубин об этом узнал от заместителя ФСБ генерал-лейтенанта Изотова. Но без комментариев и версий. Информация была подана, как факт.
      Вот почему без двадцати восемь -- сразу же после разговора с Изотовым -- Трубин снова позвонил в кабинет президента. Тот моментально ответил. Полковник попросил об аудиенции.
      -- Что за срочность? -- усталым голосом поинтересовался глава государства, но тут же добавил: -- За пять минут уложитесь?
      -- Постараюсь, товарищ президент.
      Выслушав своего начальника безопасности, президент спросил:
      -- А чем я могу вам помочь?
      В этих словах полковник услышал издевку. На мгновение он почувствовал себя не в своей тарелке. Словно он о чем-то личном просил, а ему пренебрежительно отказали.
      -- Я считаю, что сегодня нам нужно поменять маршрут и...резиденцию. Поедем не в Архангельское, а в Барвиху. Дорожная служба поможет нам сымитировать движение в Архангельское...Это на всякий случай. Если есть в природе горячие головы...
      -- Минуточку, Валерий Александрович, а где гарантия, что тот, кто хочет попить моей крови, не рассчитывает именно на такой наш шаг? Впрочем, это в-третьих...Во-первых, я не верю, что кто-то всерьез на меня покушается. Во-вторых, если таковые есть, то надо полагать, это не дураки и не могут не понять простой вещи: убрав меня, они взамен получат Лебедя или Зюганова, которые в течение пятнадцати секунд поставят крест на демократии.
      -- А может, именно это кому-то и надо? -- осторожно допустил полковник. -- Сейчас многие пытаются решать свои проблемы с помощью тротила...
      -- И чего они добьются? Похерив демократию, тут же будут усечены интересы многих групп -- от олигархов до наших главных бездельников депутатов. Я не думаю, что кому-то нужен такой исход.
      Президент прошел в заднюю комнату, где он обычно отдыхает, и где много книг, картин, в углу -- видео-пара, гардероб с одеждой на все случаи жизни -- для игры в теннис, для охоты и несколько костюмов и пар обуви, предназначенных для официальных и полуофициальных приемов.
      Сняв с себя строгий темно-синий костюм, он надел толстый, ручной вязки, свитер из верблюжьей шерсти. Когда президент снова появился в кабинете, Трубин, прокашлявшись в кулак, сказал:
      -- Извините, товарищ президент, но сегодня вам придется облачиться в бронежилет.
      И не сразу прозвучал ответ.
      -- Это вам такой жилет полагается по рангу, а мне после напряженной государственной службы нужно расслабиться и спокойно отправляться домой...И с чего вы взяли, что эта машина и все, что в ней находилось, предназначены для покушения на президента?
      -- Слишком много совпадающих составных: звонок о готовящемся покушении, боевое снаряжение, с помощью которого можно провести серьезный теракт и само транспортное средство. Но главная угроза состоит в заранее приготовленных сотнях килограммах тротила, которые обнаружены в брошенном возле трассы комбайне...Таких случайностей не бывает.
      -- И кто по-вашему эти злодеи, которые все это подготовили? Может, все это не для меня...
      -- Тут тоже несколько вариантов...Один из них -- подозрительная "девятка" и оружие, найденное в ней, служат отвлекающим фактором... Так сказать, для отвода глаз... Второй вариант: тех, кто готовил покушение, кто-то или что-то вспугнуло...По сведениям контрразведки, в Москву заслана группа террористов, которая ищет подходы...
      -- Выражайтесь уж определеннее...Которые ищут подходы к телу президента Российского государства. Так я вас понял?
      Трубин вытащил из кармана пачку сигарет, но без разрешения не смел закурить.
      -- Нам не могут простить Дагестан, Чечню... Бесятся от бессилия...
      Президент снова заговорил.
      -- У меня в 21 30 должен состояться разговор с Клинтоном. Очень важная для меня беседа, речь пойдет о трехмиллиардном кредите, который должен нам помочь снять некоторые социальные конфликты, -- президент вернулся за свой необъятных размеров рабочий стол. -- Теперь насчет поездки в Барвиху...Мне там сегодня делать абсолютно нечего, а что касается моей безопасности...У вас красивые погоны, неплохая зарплата, а главное, почетная должность, вот и оправдывайте ее. Старайтесь, чтобы ваш президент не ломал свою седую голову над такими пустяками, как личная безопасность. Вы, конечно, извините, но у меня иногда возникает мысль, что наши силовики сами доводят дело до того, чтобы был повод показать свое рвение. Мой младший внук Глеб тоже играет в сыщика... Стащит со стола мои часы или авторучку, запрячет, а потом говорит: "Дед а дед, у меня есть волшебная палочка, которая знает, куда улетели твои часики...Купишь мне сегодня вертолет "Черная акула"?" Такая есть игрушка... Вот и вся правда, так и с нашими силовиками -- поднимут бучу на ровном месте, нашпигуют друг друга до умопомрачения, а потом всем скопом начинают раскрутку...Чтобы только оправдать свое существование. Когда-нибудь это может плохо кончиться.
      -- Я с вами согласен, иногда, действительно, бывают перехлесты, но тут лучше, как говорится, пережать, чем не дожать...И в данном случае много объективных причин для тревоги, игнорировать которые было бы непростительной ошибкой.
      -- А не кажется ли вам, Валерий Александрович, что изменение маршрута президента, уже само по себе является элементом чрезвычайного происшествия? На что вы толкаете высшее должностное лицо государства? Ваш предшественник...надеюсь, догадываетесь, кого я имею в виду, тоже навязывал мне идею отмены президентских выборов. И все это делалось под соусом моей безопасности. Прошу вас, не повторяйте его ошибок, делайте то, ради чего вас сюда пригласили...
      -- Но, товарищ президент, когда я говорю, что надо поменять маршрут, это ведь не политика, это часть моей непосредственной работы.
      -- Вы, дорогой мой, не обижайтесь, я привык говорить такие вещи напрямую. Через сколько времени вы собираетесь везти меня домой?
      Полковник взглянул на большие часы, стоящие в углу кабинета.
      -- Как только получу "добро" от ГИБДД, контрразведки и ФСБ, но, скорее всего, не раньше 24 часов...
      -- Будем тогда отдыхать. Принесите, пожалуйста, горячего чайку и пару бутербродов с ветчиной...
      ...Вопреки обычному распорядку, президентский кортеж выехал с территории Кремля не через Боровицкие ворота, а через Спасские. Двумя часами раньше, но уже через Троицкий мостик отправился лжекортеж из одинакового количества и марок машин, которые обычно сопровождают президента. Лжекортеж направился по традиционному маршруту: Кутузовский проспект, Рублевский -- до Кольцевой, а оттуда -- на Раздоры и -- в Борвиху.
      Президент же с пятью машинами сопровождения поехал в объезд -- по Волоколамскому шоссе, с пересечением, в районе Трикотажной, МКАД и оттуда, тоже в объезд, на Павшино, Воронки -- в резиденцию главы государства Архангельское.
      После беседы с Клинтоном российский президент был слегка возбужден, много шутил, то и дело восхищаясь зимой и предвкушая ожидаемый подлетный лов рыбы.
      Они ехали с обычной скоростью -- 150 километров в час, дороги, не без помощи спецподразделений ГИБДД, были пустынны, посыпаны желтым песком и потому сцепление шин с асфальтом было превосходное.
      Когда они миновали Павшино, один из телохранителей обратил внимание на трассирующие над лесом золотистые цепочки, однако вслух ничего не сказал. Ему осточертела сверхурочка и он не хотел затягивать рабочий день на посторонние отвлечения -- стреляли далеко и в небо. Обычное предновогоднее развлечение богатых детей богатых новых русских...
      -- Молчим! -- вдруг сказал президент и рядом сидящие с ним телохранители поняли, зачем шеф просил тишины. На экране телевизора, вмонтированного в панель, отделявшую передние сиденья от средних, где между двух охранников находился президент, появились любопытные картинки криминальной хроники. Крупным планом -- горящий ангар, дым, огонь. Камера "входит" внутрь ангара и перед зрителями открылась картина ужасного побоища. Три горящие, вернее, догорающие машины, в разбитых окнах которых -- в копоти и кровавых подтеках -- едва угадываются лица людей. И снова крупный план: лежащий на полу оплавленный огнем металлический костыль, в двух метрах от него -- распростертое человеческое тело без обеих ног и рук. Еще дальше -полосатое пятно тельняшки, это кто-то из бывших десантников, изрешеченный пулями. Пошел дикторский текст, по интонации напоминающий репортаж с автогонок: "По мнению заместителя Генпрокурора Кудинова, здесь произошла битва между бандитской группировкой, осуществляющей контрабанду спирта и незаконное производство водки, -- вещал диктор, -- и бывшими воинами-интернационалистами. В прошлый раз мы уже сообщали о жертвах, которые имели место в результате вооруженного столкновения и огромных количествах водки и спирта, сгоревших на трех подземных складах этой подпольной фирмы. Сейчас у нас появились новые данные по этому делу: как сообщил наш источник, данная бандитская группировка, путем насилия и угроз, принудила инвалидов афганской и чеченской войн продать свои квартиры и идти попрошайничать на улицах Москвы. И деньги, вырученные от продажи этих квартир, и деньги, заработанные бывшими воинами, поступали на счета этой фирмы, его руководителя Алиева. Физические издевательства, спаивание и угрозы поставили очень многих ветеранов в положение рабов -- без дома, без семьи, без малейшей надежды на будущее...Видимо, государство забыло о своих сыновьях, отдав их судьбы на откуп потерявшим человеческий облик подонкам, которые сделали из русских ребят позорное средство обогащения и унижения человеческого достоинства. Жаль, конечно, если эти страшные кадры не увидит наш Верховный главнокомандующий, кому, собственно, и адресуется этот печальный репортаж..."
      Камера скользнула по искореженным чанам, автомобилям, рухнувшему сегменту кровли и замерла на человеке-обрубке, у которого вместо лица -кроваво обуглившаяся рана... Он лежал возле взорванного шестисотого "мерседеса", из окна которого торчала мужская нога в кроссовке...
      -- Дожили, -- только и сказал президент. Но кто его знал, поняли, какую силу гнева он вложил в это короткое слово. На висках взбухла вена, нехороший блеск зажегся в его глазах.
      Вынув из ячейки телефонную трубку, президент напрямую соединился с главой своей администрации. Когда ответили, он прогромыхал: "Лев Евгеньевич, подготовьте к завтрашнему утру указ,.. -- он сделал паузу -- ему стало вдруг нехорошо, однако, преодолев слабость, президент продолжал: -- Завтра утром у меня на столе должен лежать указ о строительстве для инвалидов-интернационалистов...нет, для инвалидов всех войн домов-профилакториев с больничным обслуживанием, отдельных квартир... И об обеспечении их личными автомашинами... Деньги? А это не наша с вами проблема. Деньги возьмем у олигархов и бандитов..."
      -- Вот после этого и отменяй смертную казнь, -- тихо произнес президент и закрыл глаза...
      Трубин, глядя на заснеженные поля, думал крамольную мысль, касающуюся слов президента насчет домов-профилакториев и личных квартир: "Ваши бы слова, товарищ президент, да Богу в уши...Сколько на вашем указе чиновники набьют себе карманы, всякие посредники, подрядчики..."
      Они въехали в лесопарковую полосу и полковник, взглянув на умиротворенно застывшие вокруг деревья, с облегчением подумал: "И на это раз, слава тебе Господи, пронесло..." Однако как показали дальнейшие события, он рано благодарил Всевышнего. Это стало ясно после того, как раздался зуммер и заместитель начальника внутренней охраны Архангельского майор Огурцов доложил:
      -- В связи с обнаружением в окрестностях объекта пока не установленного транспорта дальнейшее передвижение кортежа считаю нецелесообразным. Оперативная группа в составе сотрудников ФСБ во главе с капитаном Титовым, а также работников милиции Западного округа Москвы с капитаном Недошивиным прочесывают зеленую полосу, о результатах чего будет незамедлительно вам доложено.
      Фраза была настолько сложно-подчиненной, что Трубин не сразу осознал, о чем идет речь.
      Впереди, на дороге, они заметили группу людей в гражданском, двух сотрудников дорожной безопасности, перетянутых белой портупеей, один из которых светящимся жезлом делал решительные знаки остановиться. По инструкции кортеж мог не реагировать, его лидер -- пятитонный бронированный "мерседес" мог снести с дороги любое препятствие, вплоть до БТР и легкого танка.
      Когда машины притормозили, Огурцов, поскрипывая по схваченной морозцем дорожке, подбежал к машине президента и, вытянувшись в струну, громко проговорил:
      -- Товаярищ президент, разрешите обратиться к полковнику Трубину?
      -- Обращайтесь, только покороче.
      Пока Огурцов догладывал о своих подозрениях в связи с неизвестным транспортным средством, президент что-то сказал сидящему справа охраннику и тот, открыв дверцу, вышел из машины. За ним, тяжело ворочаясь в проеме дверей, с крехом, вылез президент. Тут же выскочил и Трубин. Он демонстративно закрыл собой шефа, отгородив его от темнеющего неподалеку подлеска. Через несколько мгновений вся охрана оказалась на дороге и только два офицера связи, в форме подводников, невозмутимо продолжали сидеть в бронированном "форде", следовавшем за президентским "Роллс-Ройсом". Один из них вытащил из ниши кейс, именуемый в народе "ядерным чемоданчиком", и положил его себе на колени. Второй офицер расстегнул чехол, обеспечив таким образом свободный доступ к крупнокалиберному "винчестеру".
      Водители всех пяти автомобилей с олимпийским спокойствием взирали на искрящиеся в лунном свете придорожные сосенки и курили дорогие сигареты.
      Трубин вместе с Огурцовым отошел в сторону. Не скрывая раздражения спросил:
      -- Какого черта, вы приостановили движение именно в этом месте? Нас всех здесь могут перещелкать, как куропаток...
      -- Мы действовали по инструкции. Сработала радарная установка и ее продублировала система инфракрасного излучения. В двухкилометровой зоне находится пока не установленный объект...Возможно, это случайно затесавшаяся машина, а может...
      -- А почему не сработало внешнее кольцо?
      -- Стыдно сказать, оно сработало, но именно в этот момент оператору приспичило в туалет. Наелся соленых грибов...Сами понимаете, человек есть человек, -- Огурцов отвел взгляд и сменил ногу. -- Во всяком случае, другой версии у нас пока нет.
      -- Зато у президента на наш с тобой счет может возникнуть вполне определенная версия. Догадываешься какая? Останемся без погон и будем гонять голубей на территории Кремля. Это в лучшем случае...
      К ним подошел помощник президента. Он снизу вверх глядел на Трубина, пожалуй, самого рослого человека в окружении президента.
      -- Вас зовет президент, -- сказал помощник, -- пожалуйста, будьте лаконичнее, у него сегодня и без того нелегкий день.
      Президент уже снова сидел в машине. Подошедший к нему Трубин наклонился и в такой нестроевой позе отдал честь.
      -- Я вас слушаю, товарищ президент, какие будут указания?
      -- Да какие тут могут быть указания! Приготовьте лучше зеленого чайку и дайте немного коньяка.
      -- Слушаюсь?
      -- Это не все. Свяжитесь с секретарем Совета безопасности, пусть ждет моего вызова. Министра МВД, директора ФСБ и шефа контрразведки переключите на мой пульт связи...У вас есть лишний свитер или бушлат, я немного вспотел?
      В воздухе падал градус. С того места, где остановился президентский кортеж, хорошо проглядывалось ясное, с перламутровыми отливами небо, на котором сказочно, по-рождественски, мерцали звезды. Стояла такая тишина, словно в один миг все в мире замерло. И вот эту благословенную тишину, будто парусину ножом, разорвали выстрелы -- несколько одиночных, затем -- в разнобой и снова -- безмолвие.
      Было слышно, как щелкнули кнопки на кобурах, офицер-связист положил руку на цевье "винчестера", водители включили зажигание и одна часть охраны, теснясь, окружила машину президента, другая расширяясь, занимала круговую оборону. Все понимали: участок дороги, на котором они задержались, легко простреливается с любой точки темнеющего со всех сторон леса.
      И вдруг, в той стороне, куда уходила темная лента асфальта, возникли огненные сполохи. Тугие отсветы автомобильных фар заскользили по белым снегам и с каждым мгновением стали приближаться к президентскому кортежу. И все, кто окружал его, почувствовали что-то неладное...
      Полковник Трубин, наклонившись к открытой двери, приказал ординарцу, чтобы тот соединил его с Костоправом. Майор Костоправ -- командир отдельного воздушного сопровождения, осуществляемого вертолетом Ми-8. Трубин вместе с радиотелефоном отошел на пару шагов от машины, он не хотел, чтобы его разговор с Костоправом слышал президент. Но когда вертолетчик доложил Трубину, что из-за того что замерзли патрубки, подводящие масло к винтовому редуктору, они вынуждены были сделать вынужденную посадку, Трубина чуть не хватил удар. Сквозь зубы он проговорил:
      -- Если через минуту ты, майор, мне не доложишь, что делается на дороге в квадрате 5-А, можешь прощаться со службой.
      Но майора не надо стращать, он и без того в жуткой заморочки и понимает всю тяжесть своей ответственности.
      -- Уже взлетаем, -- сказал он, -- слышите, винты заработали...
      И верно, буквально через несколько секунд над темной полосой леса взошли огоньки, послышался тугой рокот вертолетного движка. Трубин с облегчением вздохнул, хотя отчетливо видел, как огни на трассе приближаются с угрожающей скоростью.
      Рядом появился помощник президента. Поднявшись на цыпочках, и вытянув шею, он старался рассмотреть то, что вызвало такое беспокойство у полковника.
      Трубин наклонился к президенту и тихо сказал:
      -- Борис Николаевич, я вам потом все объясню, но сейчас, прошу вас, покинуть машину.
      Запищал радиотелефон. Полковник, прижав трубку к уху, с деланным спокойствием проговорил:
      -- Трубин слушает.
      Костоправов несколько надтреснутым голосом доложил:
      -- Это резвится кодла Расколова. Всего пять транспортов, три тяжелых -два "линкольна" и "Роллс-Ройс", джип и еще какая-то иномарка... Боюсь, те, кто в них находится, не дают себе отчета о последствиях...
      -- Ты мне говори дистанцию!
      -- 2800 метров... Идут, сволочи, под 120, в четыре ряда.
      -- Значит, по всему фронту магистрали? Что предлагаешь делать?
      Из машины раздался недовольный голос президента:
      -- Что там у вас за совещание, Валерий Александрович?
      Трубин опять наклонился к двери и негромко ответил:
      -- На большой скорости к нам приближаются машины известного...-полковник явно не находил подходящего слова, -- бандита Расколова, хотя в это время здесь никого не должно быть.
      -- Значит, мы имеем дело с привидениями? -- президент невозмутимо попивал чай, в который он плеснул несколько граммов коньяка.
      И снова голос Костоправа:
      -- Дистанция 2100...Я связался с помощником Расколова, а тот лыка не вяжет. У него в салоне наяривает музыка и слышатся пьяные голоса...
      -- Один момент, -- сказал полковник и снова обратился к президенту: -Борис Николаевич, нам немедленно нужно покинуть трассу. К сожалению, кругом сугробы, машины увязнут, надо пешим ходом...
      -- Пока я в этом броневике, я в безопасности. Не это ли мне внушали все мои телохранители?
      Трубин обвел взглядом притихших людей, машины, сквозь стекла которых просматривались огоньки от сигарет. Впереди президентского "Роллс-Ройса" стояли два "линкольна" и шестидверный "мерседес".
      -- Придется съезжать с трассы, -- сказал Трубин помощнику президенту. -- Это теперь не от нас зависит, дикая случайность, абсурд...
      -- Мы никуда не будем съезжать, -- загудел голос главы государства. -Этого еще не хватало, чтобы президент России уступал дорогу какому-то пьяному пижону. Садитесь, полковник, в машину и продолжаем движение.
      Трубин готов был провалиться сквозь землю. Наверное, впервые в жизни он не знал, что делать. Однако все решил президент: своей тяжелой рукой он зацепил полу пальто Трубина и втащил его в салон. По внутренней связи президент обратился к водителю лидирующей машины: "Петр Иванович, почему мы стоим? Давайте трогайтесь, мне не терпится принять душ..."
      -- Это ошибка, товарищ президент! -- Трубин явно терял над собой контроль. Огурцов и сотрудники дорожной инспекции таким поворотом событий были ошеломлены.
      -- Не паникуйте, Валерий Александрович, мы сейчас проверим, у кого крепче нервы. Я в юности мечтал стать летчиком...хотелось пойти на таран с "Мессершмиттом" и... никакой пощады фашистам. И тем и этим, которые сейчас прут нам навстречу.
      Раздался зуммер, на связи был Костоправ.
      -- Дистанция 1500 метров. Скорость Расколова -- 160 в час. По-прежнему идут в четыре ряда. Какое будет решение?
      -- Еще раз свяжись с этой сволочью и предупреди о последствиях. Скажи ему, что если не уступит дорогу, сомнем и скажем, что так и было.
      -- Бесполезно, пьян в дупль... 900 метров, напоминаю: критическая отметка -- 500. Жду приказа.
      Трубин лихорадочно просчитывал варианты.
      -- Ах, черт...Надеюсь, твои ПТУРы (противотанковые управляемые ракеты -- прим. авт.) еще не заржавели? -- кажется, полковник наконец принял какое-то решение.
      -- Как звери, только и ждут, кого бы схавать...До вас 750... Между прочим, захватывающее зрелище, только чертовски глупое.
      Из автомобиля-лидера по громкой связи раздался голос старшего офицера:
      -- Товарищ полковник, дистанция опасно сокращается, боюсь, ситуация может стать неуправляемой...Разрешите выехать навстречу и...торпедировать этих полоумков...
      -- Возможно, ситуация и может стать неуправляемой, но только не у нас, -- президент двумя руками поправил на голове ондатровую шапку. -- Сейчас увидим, кто кого...
      Трубин совершенно механически повторил жест президента, но тут же, словно устыдившись, снял с головы шапку и положил на колени. Поднес к губам микрофон радиотелефона.
      -- Слышь, майор Костоправ, прищеми, пожалуйста, Расколову хвост, но так, чтобы всем было радостно...Прошу тебя, погрей мне душу...
      Время для полковника как будто остановилось. Секунды превратились в вечность. И когда наконец раздались, один за другим, четыре разрыва, все его существо напряглось, со лба струйками полился пот. Поднятое взрывной волной снежное облако какое-то время парило над полем, а когда оно осело, все увидели, мягко говоря, не совсем заурядное зрелище. Под звездным небом, по обеим сторонам дороги, вздыбились хаотично разбросанные машины, которые напоминали искореженные танки, подбитые под Москвой героями-панфиловцами. Один "линкольн" лежал на крыше, другой, пробороздив широкую снежную борозду, замер на боку. "Роллс-Ройс", в котором находился Расколов, встав на попа, представлял собой жалкое зрелища. У него были оторваны двери, сорвано правое крыло, пуленепробиваемые стекла выбиты до последнего сантиметра. Больше всех досталось джипу и тяжелой "ауди": видимо, в них тоже попали осколки ракет, выпущенных из вертолета -- две кучи металлолома чернели на взбитом взрывами снегу...Из "линкольна" выбрался человек, но он не мог стоять на ногах и почти висел на распахнутой дверце...
      Все, кто находился в машинах президентского кортежа, слышали, как вертолетный движок будоражит ночь, как по днищу бьют осколки потревоженного взрывами асфальта и машин, угодивших под залпы Костоправа.
      -- Вы правы, Борис Николаевич, тонкой оказалась кишка Расколова. Очень тонкой.
      Президент сидел и вертел в руках початую бутылку дагестанского коньяка.
      -- Ну вы даете, Валерий Александрович! Теперь того и жди, когда вся российская пресса начнет лить на наши головы ушаты грязи...
      -- Ну и черт с ней! Она и так озверела и изовралась, как последняя шлюха. Посмотрите во что наша пресса превратила похороны Льва Рохлина. Просто цирк! Во всем обвинила вас.
      -- А мне не привыкать. Единственное, в чем пока меня не обвиняют -- в краже картин из Третьяковской галерее. Но, не сомневаюсь, еще дойдет и до этого. -- Президент вплотную прильнул к окну. -- Однако твой Костоправ неплохо ориентируется на местности...
      -- Что вы хотите, Герой России! Это его вертолеты обеспечивали безопасный выход наших войск из Афганистана. За три дня ребята Костоправа наваляли моджахедов столько, сколько, пожалуй, за всю афганскую войну не положил весь ограниченный контингент...
      -- Ладно, нашли, чем хвалиться! Лучше выясните, что произошло возле моей резиденции...
      Глава семнадцатая
      Первым по лестнице бежал Бронислав. Перед тем, как открыть дверь в подвал, он взял в каждую руку по гранате и, повернувшись к брату, приказал:
      -- Выдерни кольца, сейчас мы тех, кто в подвале, немного встряхнем. Они подошли к тяжелой дубовой двери и Димка рывком распахнул ее, давая возможность Брониславу бросить гранаты. Они с металлическим перестуком покатились по цементному полу, прижались к плинтусам, и прогремевший взрыв сотряс здание, выбросив через дверной проем смерч дыма и пыли. В подвале они увидели человека, лежащего возле бурта с картошкой, второй, видимо, раненый, со стоном пытался отползти в темный угол.
      Через окно хорошо просматривался ближайший сектор двора и узкая полоска звездного неба. И в какое-то мгновение, к их удивлению, куда-то исчезла автоматная трескотня, лишь однажды прозвучал выстрел, за которым наступила тишина. Димка, встав на колено Брониславу, начал выбираться из подвала. Они возвратились на дорогу тем же путем, каким пришли на территорию строения No9 -- через забор и мусорные контейнеры.
      Небо по-прежнему было чисто и мороз стал еще злее.
      Машина стояла почти впритирку с забором и потому ее нельзя было рассмотреть из окон дома. Это был приземистый "форд" темного цвета.
      -- Ложись! -- тихо приказал Бронислав и первым упал у подножия забора. Пополз. Ему не хотелось тревожить небольшую ранку на кисти руки, но он понимал иначе незамеченным не подойдешь. В тусклом свете приборной доски он увидел силуэты двух человек. Он сразу же узнал голос говорившего по телефону: "Идет зачистка дома, через десять минут кончаем работу и уходим..."
      "Ага, сейчас уйдешь", -- прокомментировал про себя Бронислав. Присевший у заднего колеса Димка, шепотом спросил: "Кривозуб здесь?" Бронислав кивнул.
      Он на корточках обогнул машину и резко открыл переднюю дверцу. Ствол автомата, уперся в висок Кривозуба.
      -- Сидеть, птаха! -- приказал Бронислав и эти слова были для Кривозуба, словно пароль. Это была его любимая присказка, когда дело касалось чьего-либо задержания или наведения порядка на таможнях. -- Сидеть, птаха! Убери грабли от кобуры.
      На другой стороне машины шла возня -- это Димка вытаскивал из нее здоровенного лба, не успевшего воспользоваться автоматом. Удар прикладом в челюсть вышиб из него малейшую возможность к сопротивлению.
      Сначала в "форд" забрался Димка -- он уселся на переднее сиденье и, уперев ствол в живот Кривозуба, ждал, когда брат устроится позади них.
      Пленный молчал. От него исходили запахи дорогого одеколона, коньяка и дешевых сигарет. Кривозуб никак не мог отвыкнуть от "Примы".
      -- Слышь, Клык, -- обратился к нему Бронислав, -- доложи своему фюреру, что зачистка закончена, -- ствол автомата холодил затылок его лютого врага.
      -- Слышу до боли знакомые нотки, -- голос Кривозуба сел, однако, в нем не было и тени страха. -- Не думаю, что эта встреча тебе что-то даст. Ты же знаешь, проигрывает всегда тот, кто идет против своих...
      -- Только не тебе об этом говорить...Лучше заводи тачку и прогрей мотор, сейчас поедем в одно место...Тут недалеко...
      -- И что дальше?
      -- Отъедем в укромное место и по душам покалякаем. Без свидетелей.
      -- А этот? -- Кривозуб мотнул головой в сторону Димки.
      -- Не бери в голову, этот парень глухонемой, -- Бронислав надавил дулом в затылочную, впадину Кривозуба. -- Пока едешь -- живешь, и, может, даже появится шанс еще раз выйти сухим из воды. Как тебе такая перспектива?
      Кривозуб включил зажигание, но с места не трогался. Димка взял лежащий на сиденье мобильник и набрал номер Шедова. Ответили не сразу. Голос был неузнаваем, словно с того света. Слова едва угадывались: "Мне, кажется, перебило сонную артерию, -- сказал Шедов. -- Фердинанд тоже ранен... Мертвое поле... -- говоривший тяжело задышал, -- слышь, Демьян, все, что у меня в сейфе, поделите с братом, остальное пусть достанется моей жене...Марии Петровне...Скажите, что я помнил ее до последней минуты...Подожди, не отключайся, силенок нет...Меня -- в землю и никаких крематориев и памятников. Напишите -- родился тогда-то, подох тогда-то..."
      Димка слегка отстранил от себя трубку.
      -- Кто это? -- спросил Бронислав.
      -- Дядя Витя, -- и в микрофон: -- Держитесь, Виктор Александрович, мы сейчас вас вытащим оттуда...
      -- Поздно, Демьян, мой трамвай ушел... Уходите отсюда и переждите ночь в Архангельском лесу, а там как получится, -- Шедов захрапел и начал говорить что-то невразумительное.
      Димка ощутил дуновение смерти.
      -- Чего, Клык, ждешь? -- грозно спросил Кривозуба Бронислав. -- Давай, трогай, скажу, где заворачивать.
      Позади показались люди, бегущие в их сторону. Димка передернул затвор и сильно вдавил ствол автомата в рыхлое тело пленника.
      Мотор начал набирать обороты, "форд" медленно, без напряга, двинулся вперед. У поворота на мостик Димка крутанул руль и машина съехала с дороги. Они обогнули оставленный ими "шевроле" и припарковались перед заснеженными молодыми сосенками.
      -- Демьян, выйди, пожалуйста, у нас с коллегой предстоит задушевный разговор, -- попросил Бронислав брата.
      Димка беспрекословно вылез из машины. Дверцу оставил полуоткрытой. Он думал о Шедове, о последних его словах.
      Вытащил пистолет, взвесил на ладони, металл ледышкой захолодел руку, и, близнец, отжав предохранитель, снова положил оружие в карман куртки.
      Когда Бронислав с Кривозубом остались одни, близнец, тщательно подбирая слова, заговорил:
      -- Возможно, отсюда выйдет только один из нас, -- он протянул руку и быстрым движением выдернул из кобуры Кривозуба пистолет. Судя по весу и обводам рукоятки, это был крупнокалиберный ствол и скорее всего из семейства "Смит и Вессон".
      -- Куда же, Клык, подевался твой любимы "маузер"? Надеюсь, ты еще не забыл, как шмалял из него по шинам чужих иномарок? Это, кстати, у тебя неплохо получалось, -- Бронислав конфискованный пистолет бросил на переднее сиденье. Свой "стечкин" он тоже извлек из кармана и с некоторой задержкой кинул туда же. -- Сейчас мы с тобой сыграем в рулетку, -- сказал он и в голосе прозвучала нехорошая сбивка. -- Оба наши ствола на сиденье, на равном расстоянии от нас, кто первым сгреб, то и в...б...
      -- Не пугай, ты же знаешь мою реакцию, -- и хотя голос Кривозуба вибрировал, страха он тем не менее не выказывал.
      -- А это мы сейчас увидим, а боженька нас рассудит. Но прежде ответь -где закопал моих друзей: Игоря Веселова, Бориса Дементьева... И где их бабки и машины?
      -- Не шей мне того, чего не было...
      -- Я бы поверил тебе, если бы сам не лежал в гробу, в котором ты меня отвез в Лосиностровский заповедник...Или напомнить, как ты со своими фашистами выбивал из меня деньги? И что ты тогда говорил?
      -- Что ты продался режиму вместе со своей вшивой фирмой...И если бы еще раз мне представилась такая же возможность, я сделал бы то же самое...
      -- Значит, во имя идеи ты колол черепа и расчленял тех, кто умел своими мозгами добиваться успеха?
      Кривозуб поерзал на сиденье, ему явно этот вопрос был поперек души.
      -- Я поступил с вами так, как поступают с врагами Родины. Тут любая хитрость в масть...Ты помогал придти к власти ненавистному народу президенту, в октябре 1993 года штурмовал Белый дом, а сейчас защищаешь Арефьева. А знаешь, сколько этот селезень на прошлых выборах отвалил бабок в пользу антинародного президента?
      -- Ты, дешевка, за весь народ не расписывайся, у самого сопатка в пуху.
      -- Я жалею лишь об одном, что не застрелил тебя там, у Белого дома. Я ведь видел, как ты с охранником президента выходил из машины...Я десять минут держал вас под прицелом и в любой момент мог откалибровать тебе башку...
      -- Что ж ты миндальничал?
      -- Не было приказа стрелять.
      -- А был приказ штурмовать телевидение и захватывать ИТАР-ТАСС?
      Лицо Кривозуба исказила лютая ненависть, однако, темнота не позволила Брониславу разглядеть предвестницу опасности. Он пропустил лишь мгновение, которого вполне хватило, чтобы Кривозуб первым завладел пистолетом. Ствол "Смит и Вессон" уперся ему в щеку и Бронислав почувствовал пороховой запашок.
      -- Чтобы меня в этом обвинять, нужны более веские аргументы, а пока, Броненосец, у тебя хилые доказательства.
      -- Доказательства на моей шкуре, следы на которой остались от твоей пилы. Что ж ты тогда не довел свое дело до конца?
      -- Еще не вечер, Броня! Твоя рулетка, парень, закончилась, как закончилась власть твоего президента. Ты видел моих орлов в деле и таких, как мы, по России десятки тысяч, и, поверь, скоро будут миллионы. Прощай, предприниматель Шедов, и в следующей жизни не будь таким раздолбаем...
      На близнеца вдруг обрушился страшной силы удар. В мозгах все перевернулось, и как будто из глубокого колодца он услышал голос Кривозуба: "Все намного проще, чем ты думал, Броня! Потерпи, умирать не больно..."
      Близнец уже тонул в беспамятстве, когда левая его рука из последних сил, стальной пружиной, выбросилась в сторону Кривозуба, в то время, как правая пыталась подцепить с сиденья "стечкин". Ему казалось, еще немного, и локтевая кость разлетится на мелкие осколки. Через силу, как бы в замедленном темпе, он приставил ствол к спинке сиденья, на котором находился торжествующий Клык, и... И звук первого выстрела привел его в чувство, сделал сознание чистым и холодным, словно декабрьский снег. И он с изумлением осознал, что выстрел произвел не его пистолет...Он отчетливо видел, как на лобовом стекле вырисовывается кружево из пулевых отверстий и паутина трещин...Он понял, что стрельба по Кривозубу ведется откуда-то из вне, из декабрьской темноты леска. После каждого выстрела куртка на груди Кривозуба вздувалась и опадала, тело вздымалось и снова оседало на баранку.
      Когда он затих, и когда пули больше не донимали лобовое стекло, Бронислав подхватив лежащий рядом автомат, и, ощущая бездонную опустошенность, вылез из машины. Ноздри его щекотал резкий запах крови, но в грудь уже лился морозный, покалывающий бронхи воздух.
      -- Ты где, Демьян? -- позвал он брата. -- Кто это стрелял?
      -- Я здесь, иди сюда, Броня,-- голос Димки исходил от "шевроле".-- Тот, кто шмалял по машине, был вон за той елью, я видел, как оттуда велся огонь...Видимо, кому-то, кроме нас, Клык, был поперек горла и его убрали... А я убрал того, кто стрелял в Клыка...Он там лежит, за деревом...На, брат, сделай глоток, -- Димка протянул бутылку.
      Водка была ледяная и потому пилась легко. Отдышавшись, он закурил, делая затяжку за затяжкой.
      Димка положил руку ему на плечо.
      -- Садимся в машину и рвем отсюда к чертовой матери.
      Бронислав смотрел на огонек зажатой в ладони сигареты и через нее ощущал бешеное сердцебиение. В голове еще прыгали огненные чертики.
      -- Ты прав, на сегодня все куплеты спеты и всем пора разбегаться.
      Но когда они уже садились в машину, Димка вдруг сказал:
      -- Что-то там подозрительно тихо.
      -- Ты хочешь туда вернуться?
      -- А ты?
      -- Нет, не хочу, но... Впрочем, возможно, ты прав и нам надо все же это сделать. Мне меньше всего хочется быть нянькой для Фердинанда, но дядьку жалко... Мы должны сами удостовериться и забрать его оттуда...
      Они направились в сторону дороги. Улица была пустынна, вяло догорал джип, а за ним, в метрах ста пятидесяти, чадил грузовик.
      Дом Арефьева напоминал застрявший во льдах огромный пароход. Но что удивительно, почти во всех окнах горел свет.
      -- Не пойму, чем тут пахнет, -- Димка втянул в себя воздух и потер кончик носа.
      -- Так пахнет нервно-паралитический газ "Черемуха", -- сказал Бронислав.
      -- У меня после контузии что-то стало с обонянием...Ну что, Броня, взглянем на дело рук человеческих.
      Они пересекли по диагонали дорогу и через пробоину в заборе вернулись во двор.
      -- Я думал, здесь все будет усеяно трупами, -- Димка, крадучись, шел впереди, вдоль забора.
      -- У них в уставе -- никого из своих на поле брани не оставлять.
      Обогнув угол дома, они подошли к крыльцу. Возле него, уткнувшись лицом в снег, лежал человек и они увидели на нем милицейскую форму, поверх которой был надет армейский бронежилет.
      Шедова они нашли на лестничной площадке, между вторым и третьим этажами. Он лежал на боку, в луже крови. Димка нагнулся и провел пальцами по глазам, затем взяв за руку и ощутил морозную затверделость. "Глок" Шедова находился рядом с хозяином, тут же пустая обойма.
      Бронислав прошел по продуваемым сквозняками коридорам и попал в кабинет Арефьева. Его длинное тело, в иссеченной осколками кожаной куртке, из-под которой так неуместно выглядывал махровый халат, полулежало между креслом и столом. Близнец обратил внимание, что на панели музыкального центра еще светится красный индикаторный глазок -- аппаратура находилась в рабочем режиме. И когда Бронислав, ошарашенный увиденным, хотел возвращаться, он вдруг услышал какой-то шум. Словно кто-то ворохнул кипу газет. Он осторожно приблизился к двери, взялся за ручку и в этот момент прозвучал близкий выстрел. Это было так неожиданно, что на мгновение он утратил чувство реальности. Казалось, что все происходит во сне.
      Бронислав вытащил из куртки пистолет, от которого несло порохом. Он хотел было окликнуть брата, но в этот момент раздались убегающие шаги. Он выскочил в коридор и в конце его заметил спину незнакомого ему человека. Нехорошая догадка обожгла его.
      Бронислав ринулся вперед и увидел то, что меньше всего хотел увидеть. Димка, этот непотопляемый Демьян, сидел на роскошном, усыпанном осколками стекла, диване и весь его вид не внушал оптимизма. Его лицо до неузнаваемости покрылось пепельным налетом, под глазами собрались глубокие морщины, рот судорожно пытался сложить слова.
      Бронислав подошел к Димке и взял его за руку.
      -- Что ж такое, брат, куда он тебя звезданул?
      -- И мой трамвай, кажется, ушел, -- губы близнеца едва справлялись с речью.
      -- Кто это был?
      -- Тот придурок, который бегал по двору с пулеметом...Он сказал, что эта порция свинца мне за его хозяина...Арефьева... Видимо, не за того принял...Помоги встать, -- парень попытался подняться, но ноги не слушались, подкашивались. -- Ничего не исправишь, он мне засадил в кишки, -- Димка отвернулся и стал рукой зажимать кровавое пятно, разлившееся по куртке ниже подвздошной выемки.
      Бронислав обхватил брата за плечи и приподнял. Взяв за руку, борцовским приемом поднял Димку себе на спину. Направился на выход. Пистолет, который он засунул себе за пояс, холодил тело и мешал идти -- в любой момент мог выскользнуть.
      Димка застонал. Из раны сочилась кровь, она сбегала по штанине на землю. Брониславу казалось, что вот сейчас раздастся еще один выстрел и они оба останутся лежать на взбитом сапогами декабрьском снегу...
      Он положил брата в "шевроле" и укрыл брезентом. Выехав на дорогу. Он повернул налево и мимо чадящих остовов машин направился в сторону противоположную той, откуда они прибыли на Мертвое поле.
      Иногда он слышал, как стонет Димка, а однажды, когда колеса попали в рытвину, он вскрикнул и матерно выругался. Попросил водки и Бронислав протянул ему бутылку, которую они не допили.
      -- Все не пей, может усилиться кровотечение, -- предостерег Бронислав.
      -- Брат, куда ты меня везешь? Мне очень холодно...
      -- Я тебя оттараню в Склиф, заплачу бабки и тебя, как миленького, хорошенько заштопают...
      -- Нет, -- в голосе раненого послышалась нотки жесткой повелительности. -- Только не туда, там меня...в морг...
      Дорога шла на взгорок, въехав на который, Бронислав увидел редкие далекие огни. Видимо, это было шоссе с передвигающимися по нему машинами, а справа -- сплошной темный массив леса. Туда он и завернул.
      Замелькали вдоль дороги опорные столбики, в свете фар появился большой дорожный указатель с двумя стрелками. Одна из них указывала на Рублево, вторая -- направо, в Архангельское. Проехав еще метров восемьсот, он свернул на проселочную дорогу и въехал в лесопарковую зону.
      Дорога была хорошо утрамбована, словно ее только что прочистил грейдер, в некоторых местах виднелись песчаные присыпки. Впереди он увидел еще одну дорогу, не очень широкую, уводящую в сумерки леса. Проехав по ней метров двести, Бронислав остановился и, взяв из сумки санпакет, полез в кузов. Димку бил озноб, от потери крови у него, видимо, снизилось кровяное давление и пульс едва прощупывался. Он зажег фонарь и стал перекисью водорода обрабатывать рану, вокруг которой синел набухший рубец. Из затянувшегося отверстия то и дело появлялись и тут же гасли кровавые пузыри.
      Чтобы отвлечь брата от боли, сказал:
      -- Демьян, крепись, сейчас поедем, -- он стал раненого шлепать по щекам, зная, что потеря сознания на морозе может кончится смертью. -- Дима, потерпи, я сейчас разотру тебя спиртом. -- Он зубами сорвал с бутылки пробку и, расстегнув под курткой рубашку, начал растирать холодеющее тело. Было ощущение, что рука соприкасается с неживой плотью.
      -- Когда, ты братишка, успел снять бронежилет? -- спросил Бронислав, прекрасно понимая неуместность вопроса.
      Близнец не ответил, лишь мучительно застонал.
      -- Крепись, сейчас я тебе сделаю обезболивающий укол, -- Бронислав так же зубами надломил ампулу морфия и взял из санпакета одноразовый шприц. Почти на ощупь набрав наркотика, он нащупал тугую мышцу предплечья брата и сквозь куртку воткнул иголку. Димка издал глубокий вздох, словно из груди у него вышел загораживающий дыхание спазм. -- Сейчас тебе будет хорошо, -Бронислав из лежащей рядом бутылки спирта отпил порядочный глоток.
      Через мгновение ему стало лучше. "Не все так плохо, как мне кажется, но, боюсь, он до утра не дотянет..." -- Бронислав снял с себя куртку и накрыл брата, сверху накинул брезент. Он уже собрался перебираться в кабину, когда услышал какие-то странные звуки. Как будто кто-то рядом тяжело дышал. Хрустнула ветка, вздрогнула земля и он понял, что они с братом в этом лесу не одни. Он глянул вперед и увидел на лобовом стекле собачьи лапы и морду овчарки, с красного языка которой стекала прозрачная струйка слюны. Раздался треск, стекло покрылось паутиной трещин -- кто-то бил по нему прикладом. Кабину озарил нестерпимо яркий свет.
      -- Дима! -- крикнул Бронислав, -- это, кажется, пришли за нами. -- Его рука машинально потянулась к пистолету. Пальцы уже обхватили рукоять и уже готовы были высвободить ствол из-под ремня, когда на "шевроле" обрушился град пуль, оглушивших его и превращающих его тело в безжизненное чучело для отработки боевых приемов.
      Он не успевал фиксировать болевые точки, которых было так много, что они в какое-то мгновение слились в одно нестерпимо мучительное, удушающее ощущение...
      Мир, кажется, перевернулся и, Бронислав, отчетливо слыша выстрелы, упал на брата, закрывая его от внезапно залетающих в салон стальных мотыльков...
      ... Стукнули по железу приклады, раздалось притаенное рычание собаки, наперебой голоса -- восторженные, почти веселые, какие бывают после чрезмерного напряжения. Раздвинулась дверца, пахнуло хрустящим холодком. Кто-то сдернул брезент.
      -- Да их тут двое...Этот усатый гаденыш, видимо, хотел в нас стрелять...Смотри, почти успел вытащить дуру...
      -- Подожди, сержант, -- сказал другой, прокуренный голос, -- сейчас приедут эксперты, пусть поработают... Посвети, хочу посмотреть на них.
      -- Откуда они здесь взялись? -- спросил еще один голос. -- Машина полна крови... Кажется, они оба готовы...
      -- Откуда они здесь и почему, нам еще предстоит выяснить, -- сказал капитан, -- но могу уже сейчас сказать, что смотреть на все это мне противно...
      -- Расступитесь! -- выкрикнул высокий, в гражданке человек. Он только что спрятал в кобуру ПМ. -- Сюда идет президент.
      -- Что он тут забыл? -- тихо проговорил капитан Недошивин.
      Впереди президента двигалась его длинная, искаженная в пропорциях тень. С боков и по пятам мельтешила охрана -- то заходила в сугроб, то забегала вперед, протаптывая для него тропку. На козырьке ондатровой шапки поблескивали заиндевелые ворсинки, лицо было сурово, и когда он подошел к "шевроле", басисто бросил:
      -- Посветите!
      Плотный луч галогенного фонаря лег сначала на ноги лежащих в кузове, затем потянулся к груди, плечам и тяжело замер на лицах. Взгляд президента метнулся с одного лица на другое, возвратился и снова перенесся на то лицо, которое почему-то дольше другого задержало взгляд главы государства.
      -- Сопротивлялись? -- спросил он и отвел глаза.
      -- Вовремя пресекли, товарищ президент, -- ответил полковник. -- У них здесь целый арсенал, вплоть до противотанковых гранатометов. Этот чернявый, с усами, похож на нацмена, возможно, прикатил из Чечни.
      -- Извините, товарищ полковник, -- обратился к Трубину капитан Недошивин, -- этот парень чистокровный русак...
      Трубин удивленно вздернул бровь, на лице появилось недоумение и, не сказав ни слова, он отошел от "шевроле".
      "Где я мог видеть это лицо? Неужели это тот самый парень, который в дни августовского переворота, на митинге, закрывал меня бронещитом? Усы, черные брови, под нижней губой шрам...Прошло почти десять лет, а как будто все было вчера..." -- президент ужаснулся быстротечности времени.
      И когда две томительные для окружения президента минуты заканчивались, все, кто стоял возле раскрытых дверей "шевроле", вздрогнули. У того, который лежал у стенки, вдруг высоко поднялась грудь и из легких вырвался шумный выдох. Бесцветные, утонченные печатью смерти губы внятно произнесли: "Брат, выходи, приехали..." Голова Димки отвалилась набок, рука, ранее согнутая в локте, упала на скомканный брезент, пальцы разжались...
      ... Возвращаясь к машине, президент мучительно пытался что-то вспомнить, от напряжения даже заломило в висках, а под теплым на волчьем меху пальто, змейкой сквозанул холод. И уже садясь в машину, он на мгновение задержался и, подняв лицо к полковнику, сказал:
      -- Валерий Александрович, завтра доложите мне -- кто, что... Словом, я хочу знать, что это были за люди и с какой целью они здесь оказались...
      Полковник молча кивнул и помог шефу занести ногу в теплый, пахнущий французским одеколоном салон броневика.
      Тревожная заминка была благополучно разрешена и кортеж, посверкивая лаком и никелем, продолжил путь, и через четыре минуты въехал в ворота резиденции. А там, где только что находились машины президентского каравана, остались на снегу многочисленные следы несбитых каблуков и множество окурков...
      Люди, оставшиеся у "шевроле", занялись рутинной работой. Проводник-кинолог, обнаружив в машине бутылку со спиртом, сделал два осторожных глотка и, кашлянув, изрек: "Слышь, Джери, а почему бы нам не погреть душу?" Проводник погладил собаку по длинной морде и привязал поводок к бамперу. Овчарка беспокойно завертелась у ног человека, с языка у нее стекла струйка вязкой слюны, которая, упав на взбитый человеческими ногами снег, тут же превратилась в ледяную спицу.
      Проводник залез в кабину и обследовал оба бардачка, повертел в руках мобильник, и, включив магнитофон, стал закуривать. Ему было хорошо, ибо песня, которую воспроизводила аудиокассета, была как будто про него:
      И ефрейтор один,
      Тоже мать вспоминал,
      Среди черных осин
      Все бойчее шагал.
      Сухо щелкнул затвор,
      Оглянулся зека,
      "Сука!" -- выдохнул он
      И взглянул в облака.
      Из кузова раздался голос сержанта, делающего досмотр:
      -- Капитан, как ты сказал зовут этого парня?
      -- Шедов... Вернее, двойники Шедовы...Я вел их дело, когда на них делал наезд Клык...
      Магнитофон между тем бездумно тревожил морозную тишину.
      А вверху пустота,
      Лишь вдали по кривой,
      Покатилась звезда,
      Покатилась звезда,
      Словно в отпуск домой...
      ...Овчарка вдруг рванулась с поводка -- к машине направлялась оперативно-следственная группа. Снег под ногами хрустел и капитан, подойдя к кабине "шевроле", с раздражением выключил магнитофон.
      -- Убери, сержант, бутылки и успокой собаку, -- сказал он проводнику, начинающему на глазах хмелеть.
      Капитан поднял к небу глаза, восточная часть которого уже заметно посветлела, зато весь запад взъерошился крупными зеленоватыми звездами, не сулящими скорого рассвета...
      Июня 2000 года.