Мы сидели, не двигаясь. Ветер шевелил листьями. В воздухе пахло лесом и спящим поселком. Странные сны, летая по ветру, искали тех, кому они приснятся, и вошли в нашу комнату.

— Расскажи нам историю, — сказал я.

Адэ выпрямился. В его теле наступил мир.

— Расскажи нам историю про синие очки.

— Хорошо.

Мы ждали. Мама пошла и села на папин стул. Она покачивалась взад-вперед. Я видел, как дух Папы кружит над ней. Затем он вошел в нее, и Мама задрожала. Она налила немного огогоро, сотворила молитву и либацию, и мы выпили. Когда папин дух взял верх над ней, она зажгла москитную спираль и свечку. Затем она закурила сигарету. Она качалась туда-сюда в неугомонной манере Папы — большого льва в человеческом теле. С серьезным лицом и изменившимися чертами она начала рассказ:

— Однажды я продавала свои товары. Я ходила по разным улицам. Солнце было очень жарким, ни на земле, ни на небе не было от него спасения. Я очень устала. Я стала видеть суть вещей. Я жаловалась на то, как жесток этот мир. Затем я вышла на перекресток. Я увидела, как черепаха выбирается из буша и переходит дорогу. Я уже была готова схватить ее, когда она заговорила.

— И что она сказала? — спросил я.

— В другой день я торговала в городе, и ко мне подошел белый человек. На нем были синие очки. Было очень жарко. От солнца и пыли глаза мои стали красные. Белый человек сказал: «Если ты скажешь, как мне выбраться из Африки, я отдам тебе свои очки».

— И что ты ответила?

— Я сказала: «Много дорог ведет в Африку, но только одна ведет из Африки». Он спросил: «Какая это дорога?» Я сказала: «Сначала скажи мне, что говорила мне черепаха». Он смутился. «Я не знаю, о чем ты говоришь», — ответил он. Тогда я сказала, что не покажу ему дороги из Африки. Затем он рассказал мне свою историю. Он находился здесь уже десять лет. Семь лет из этих десяти он был важным человеком в правительстве. Затем началась вся эта заваруха по поводу Независимости, и три года он пытался уехать, но без результата. Он не мог найти дороги обратно. Каждый раз, когда он собирался уезжать, что-то случалось и не пускало его. Он даже сел на самолет, но самолет облетел вокруг планеты и, когда он приземлился, человек обнаружил себя на том самом месте, откуда он улетал.

— Так что же случилось?

— Я заставила его купить все мои товары. Затем я спросила его, может ли он рассказать мне, что говорила черепаха. Он остановился и надолго задумался. Затем мимо нас медленно проехал автобус. На нем висел плакат. Белый человек посмеялся над этих плакатом, и я прочитала его и сказала, что это как раз то, что говорила мне черепаха, «Что?» — спросил он. Я сказала: «Все вещи связаны». «Это и есть то, что говорила тебе черепаха?» Я сказала: «Если ты не знаешь этого, ты никогда не найдешь никакой дороги». Потом он дал мне синие очки и прежде чем уйти, сказал: «Единственный путь из Африки — это избавиться от Африки в себе».

— А что потом случилось?

— В другой раз я продавала рыбу на рынке. Странный человек из йоруба* подошел ко мне и купил всю мою рыбу. Когда его руки дотронулись до рыб, все они ожили и стали шевелиться у меня в корзине. Я бросила их на пол, и они забились, а я стала убегать, но человек взял меня за руку. «Ты не помнишь меня?» — спросил он. Это был черный человек, но каким-то странным образом он был мне знаком. «Я когда-то подарил тебе синие очки», — сказал он. Тогда я вспомнила его. Но прошло уже немало времени, и мне пришлось поднапрячь мозги. Да, это был тот белый человек. Его лицо и нос и все остальное было в точности таким же, но сейчас это был человек из йоруба с насечками на лице. «Я встречал тебя пять сотен лет назад, — сказал он. — Я нашел дорогу». «Что же это за дорога?» — спросила я. Тогда он рассказал мне свою историю. «Когда я ушел от тебя, — начал он, — у меня начала болеть голова, и позже из-за сущей ерунды в припадке гнева я убил своего африканского слугу. Меня арестовали. Посадили в камеру. Но потом отпустили, потому что я белый человек. Затем я стал бродить по городу нагишом. Все смотрели на меня. Всех шокировал вид белого безумца в Африке. Затем ко мне подошел странный африканский мальчик, он сопровождал меня. Это был мой единственный друг. Все мои белые коллеги бросили меня. Затем однажды моя голова прояснилась. Прошло пятьсот лет. Единственный путь, который лежит из Африки — это стать африканцем. Поэтому я сменил образ мысли. Я изменил свой путь. Я сел на самолет и приземлился в Англии. Я женился, обзавелся двумя детьми и ушел с государственной службы. Я был в Секретной Службе. Затем, когда мне было почти семьдесят, со мной случился инфаркт, и я умер. Меня похоронили на местном приходском кладбище со всеми почестями, которые полагаются герою нации». «И что ты сейчас здесь делаешь?» — спросила я его. Мне стало не по себе. Я очень испугалась. Он сказал: «Время прошло. Я родился. Я стал бизнесменом. И вот сегодня я пришел на рынок купить немного угрей и увидел тебя». Я сказала: «Но ведь я тебя встретила всего несколько недель назад». «Время — это совсем не то, что ты думаешь», — ответил он с улыбкой. И потом он исчез. Вот и конец истории.

* Йоруба — одна из древних африканских народностей, населяющих современную Нигерию.

Наступила долгая тишина.

— Странная история, — сказал я.

— Но это правда, — ответила Мама.

Ветер задувал проплывающие сны к нам в комнату. Желтое пламя свечи колыхалось. Свеча почти догорела. Я чувствовал, что нахожусь в другом месте, в стране белых полей.

— Смотри! — сказал Адэ.

Ветер принес зарю в нашу комнату. У двери сидел черный кот, прямо на своем хвосте. Мы уставились на него в изумлении. Он смотрел на нас.

— Этот мир — только самое начало, — сказала Мама.

Кот развернулся и вышел через дверь. Мы встали и пошли за котом. У двери сидела Элен, нищенка, и ее раны отливали синевой. Мы смотрели на нее, озадаченные. Она сразу встала и пошла к ограде. Мы не пошли за ней. Когда мы вернулись в комнату, Папа уже сидел на кровати, как Лазарь.

— ДЕРЖИТЕ ДОРОГУ ОТКРЫТОЙ, — сказал он и снова провалился в сон.

Мы потормошили его, но он не пошевелился. Мама была счастлива. Адэ все время улыбался. Мама была счастлива, потому что Папа засопел. Адэ улыбался, потому что услышал усталые шаги своего отца, который находился в долгом путешествии, как древний герой в поисках своего сына. Адэ услышал шаги своего отца, услышал беспокойный перенапряженный стук его сердца и мыслями последовал за ним, срастаясь с его замешательством и чувством вины. Но Адэ улыбался еще и потому, что его отцу было не суждено так быстро дойти до нас — ему преградила путь похоронная процессия. Это была небольшая процессия, и в этот час нашлось всего несколько скорбящих, все они — проститутки, за исключением Мадам Кото, которая шла в темных очках и в черном шелковом платье, думая больше о деньгах, которые она заработает на грандиозном политическом съезде, чем о проститутке, которую ударило электрическим током и чье тело подрагивало в дешевом деревянном гробу.

Наутро нас разбудил стук в дверь, и когда я крикнул: «входите», мы увидели отца Адэ. Он был очень высокий; он стоял со склоненной головой, и на его лице были отражены изнурительные ночные блуждания в поисках сына.

Адэ немедленно поднялся и протер глаза. Они были опухшие и воспаленные. За ночь он стал еще бледнее и еще прекраснее. Улыбка его ушла. Увидев своего отца у двери, он не пошевелился и не сказал ему традиционного приветствия.

— Сколько раз человеку суждено заново рождаться в своей одной жалкой жизни? — спросил его отец всю комнату в целом.

Мамы на кровати не было. Для нас на столе лежала еда. Она ушла раньше, чем мы проснулись, и ее торговой корзины не было на шкафу. Папа все еще спал с ногами в разные стороны. Рука его свешивалась с кровати.

Отец Адэ выглядел пугающе.

— Где это ты был всю ночь? — спросил он сына. — Почему ты не пришел домой? Твоя мать почти заболела, беспокоясь о тебе.

Его окружали сумерки. Он вошел в комнату. Адэ отошел к окну. Его отец сел на кровать. Я ноздрями почувствовал все волнения и тревоги его ночных бдений. Его дух обладал сильными запахами человека, который делает ритуальные подношения, общается с духами предков, старается наладить связь с богами. Его дух был глубокий и заряженный силой. Его присутствие было давящим. Адэ, стоя у окна, казался светящимся от пламени своего отца. Адэ не выглядел раскаивающимся, но и не выглядел непокорным. Он прямо держал голову, и на его лице была невозмутимость человека, который знал, что отец больше не позволит себе избить его или довести до слез. Что-то суровое было в духе моего друга, и я понял, почему дети-духи напуганы всем. Сталкиваясь лицом к лицу с песнями и благоуханиями другого мира, мира, где нет смерти, где светится сам воздух, где духи-спутники знают сокровенные тайны чужих желаний и могут исполнить эти желания, самое последнее из них, дети-духи не могут заботиться о конечных вещах этого мира. Адэ больше не хотел здесь оставаться, ноша этого мира была для него слишком тяжелой, как и сам ужас земного времени. Любовь и мука его родителей касались его едва-едва, потому что, несмотря на их суровые взгляды, угрозы и побои, он знал, что их власть над ним временна. Он уже жил в другом великом доме.

Я не знал, насколько мы отличаемся друг от друга, пока его отец не начал своей долгой тирады, пока он не пустился в свои жалобы, направленные на то, чтобы сын сполна прочувствовал свою вину. Адэ, не опуская голову во мрак, уставясь на своих призраков, просто отошел от окна и вышел из комнаты, как лунатик. Отец шел за ним на грани ярости и отчаяния. Я следовал за его отцом. Мир казался древним в то утро. Идя по улице, отец догнал его, схватил и высоко поднял; Адэ начал плакать так, как будто все мрачные огни поселка, грязные незаасфальтированные дороги, полуразрушенные дома и все язвы нашей бедности разом набросились на него. Отец пытался утешить его, подбрасывая в небо и ловя его, но Адэ только плакал еще громче, и я понял, что плакал он не из-за любви отца, не из-за своей вины или болезни матери, а потому что время сдавило ему горло мертвой хваткой.

Дитя-дух — невольный путешественник в мир хаоса и света, в мир снов живых и мертвых. То, что еще не готово, что не способно родиться или быть, ради чего еще не принято надлежащих мер, чтобы продлить его рождение, то, что еще не решено и не разрешено, что завязло в хаосе неудач и страхе перед жизнью, все это продолжает возвращаться и замыкаться на себе, принимая участие в жизни ребенка-духа. Эти вещи то уходят, то приходят, пока не наступит их время. Сама история в полной мере показывает то, как вещи этого мира принимают участие в жизни ребенка-духа.

Много есть тех, кто живет такой жизнью и не знает об этом. Есть множество наций, цивилизаций, идей, полуоткрытий, революций, любви, форм искусства, экспериментов и исторических событий, находящихся в этих условиях, и они тоже этого не сознают. И множество людей. Их возвращения не отмечены бритвенными насечками. Зачастую они кажутся нормальными. Зачастую их воспринимают как новичков в этой жизни. И очень часто они остаются безмятежными, когда смерть стискивает их в своих объятиях. Они несут странные таланты в своих душах. Они всегда на время становятся обитателями своего тайного лунного света. Они пытаются заработать себе прекрасное жертвоприношение, трудное жертвоприношение, чтобы перевоплотиться во что-то высшее, чтобы умереть, отбросив яркий свет на эту жизнь, в агонии экстаза восходя к принятию своего жребия и света.

Я был ребенком-духом, который восстал против духов, захотел прожить земную жизнь и испытать ее противоречия. Адэ захотел уйти, снова стать духом, очутиться в плену всех свобод. Я хотел раздвинуть границы, найти или создать новые дороги, вытекающие из той, что всегда голодна, дороги нашего отрицания жизни. Я определенно не был из тех, кого называют сильными; наверное, легче жить в земных границах, чем быть свободным в бесконечности.

Отстраняя факт бессмертия духов, могло ли все это быть причиной, почему я захотел родиться — эти парадоксы всех вещей, вечные изменения, загадка, заданная жизнью тому, кто ею живет, мистерия бытия, рождения внутри рождений, смерти внутри рождений, рождения внутри смерти, стремление дать рождение лучшей части себя, своему новому духу, пока для новой звезды условия благоприятны, чтобы войти в этот мир из другого мироздания; стремление расти дальше, учиться, любить, перерастать себя, дорастать до высочайшего в себе; возможность нового соглашения со своим духом; вероятность того, что ни одна несправедливость не длится вечно, ни одна любовь не умирает, ни один свет не может по-настоящему погаснуть, ни одна честная дорога не может быть завершена, ни один путь не может быть совершенным и ни одна правда не есть последняя; и что в реальности не существует ни концов, ни начал? Но вполне возможно, что на земле всех начал, когда многие из нас были птицами, даже ни одна из этих причин не имела никакого отношения к тому, почему я захотел жить.

Так или иначе, все возможно. Много есть среди нас загадок, на которые не может ответить ни живой, ни мертвый.

СЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ