Тем вечером в баре у Мадам Кото проходило самое фантастическое собрание. Везде стояли желтые автобусы. В воздухе плавали ароматы самой удивительной парфюмерии. Великое множество автомобилей было припарковано на прилежащих улочках и в закутках. Всю ночь гремела музыка, заставляя содрогаться окрестные дома. Женщины были наряжены в тщательно подобранные шелка ручной работы. Позолоченные браслеты и цепочки, брошки и кольца из дешевых рубинов, обязательные туфли на высоком каблуке поблескивали в искусственном освещении. Везде были женщины, скандально выставлявшие напоказ броскую сексуальность.

Приземистые влиятельные мужчины с ожерельями вождей на шеях и веерами из орлиных перьев в руках; мужчины с длинными ногами, в белых ботинках; мужчины с древними глазами навыкате и выдающимися вперед животами, чья громоздкая походка выдавала неколебимое клановое могущество; мужчины, почти гиганты, с толстыми шеями и потеющими грозными бровями, с мужественными бедрами почти древесной крепости — все они были там. Это были наследники титулов и бессчетных акров земли.

Были там и дети в красном, целые семьи, разодетые в шелка, один старик с попугаем, травники, служители культов, а также невысокий мужчина в белой шляпе с козлами на привязи, предназначенными для великого жертвоприношения. Я увидел, как привели одно странное животное, антилопу дукер с пронзительными глазами. Все приглашенные теснились в баре.

Снаружи ходили слухи, что вечеринка устроена, чтобы отпраздновать обретение Мадам Кото новых возможностей, установку электричества, консолидацию ее партийных связей, расширение сферы ее влияния в этом и других мирах. Говорилось даже, что это событие должно запечатлеть ее вхождение в мир мифов. Самые безумные слухи ходили про то, что происходит ночами, когда мы все спим, и в течение дня, когда мы, как всегда, понятия не имеем об изменениях, происходящих в сплетениях тонких энергий и силовых полей.

В то время как мы замечали только банальных громил, агитационные фургоны и агрессивность политических столкновений, новые пространства росли как гроздья. Пространства, которые мы не можем ни назвать, ни даже представить, так что нам остается только догадываться о них по незаконченным жестам и темным необъяснимым поговоркам. Слухи наполняли все события высокой значимостью. В атмосфере плавали неправдоподобные звуки. Продавцы земляных орехов, торговцы жареной кукурузой, шиноремонтники, прорицатели судеб, продавцы пива — все собрались вокруг бара, наблюдая за ним с расстояния, делая свое дело, тогда как в баре не утихали пьяные голоса и смех, время от времени сопровождаемые пронзительными ритуальными воплями.

Затем, к нашему изумлению, электрики и плотники, механики и разнорабочие подъехали в кузове грузовика и проложили серебряный кабель от электрического столба к бару Мадам Кото, или так нам показалось; затем они подсоединили кабель к фасаду, где обычно висела вывеска, быстро натянули провода и повесили на них разноцветные лампочки, осветившие ночь. Человек Стулья-Напрокат, в свою очередь, принес пятьдесят шесть стульев. Под нашими изумленными взглядами рабочие растянули огромный брезентовый тент красно-желтого цвета. Рядом разожгли очаги, которые сразу же окружили женщины; вскоре очаги зашипели маслом от жарящегося козлиного мяса, баранины и антилопьей вырезки. Множество пива было принесено в ящиках с именами и адресами новых известных пивоварен. И впервые в жизни мы услышали, какой может быть публичная музыка. Звуки дьявольских виртуозов-барабанщиков, пламенные мелодии тубы, скользящие тона кларнетов и октавы басовых саксофонов, носовые голоса синкопирующих музыкантов, гонги и колокольчики заставляли воздух вибрировать, землю — содрогаться, а зрителей пускаться в танец. Мы наблюдали за силуэтами танцоров под тентом. Горящие лампочки голубого, желтого и оранжевого цвета, бриллиантовые флюоресцентные лампы на шестах привлекли к себе мошек и мотыльков, которые тут же пустились в общую круговерть танца, взмахивая своими крылышками под бодрые ритмы.

Обитатели нашего района, у которых не было никаких шансов быть приглашенными на вечеринку, надели на себя лучшие одежды и бродили вокруг тента, мечтая хоть как-то поучаствовать в диком празднике, надеясь на случайную встречу, счастливый билет из той потусторонней тьмы, откуда все мы смотрели на Мадам Кото и шептались о ее ненормальной беременности. Все говорили, что ее время вот-вот настанет. Некоторые люди говорили об этом в апокалиптических тонах. Нищие, держащиеся на солидной дистанции, тоже собрались около тента. Деликатесные ароматы козлиного мяса и антилопьей вырезки, бобовых пирогов, жареного подорожника и богатых специями кушаний заставляли нас сглатывать излишки слюны и с еще большей горечью проклинать бедность и потустороннюю тьму, к которой, казалось, все мы были приговорены.

Посреди всего этого Папа изо всех сил старался заставить нищих работать. Они потеряли всякий интерес к его планам. Папа стал бегать по всей дороге и громко кричать. Разочарование разгоралось в его крови. Его грусть усиливала мое понимание его краха. Одна только нищая девочка с посохом, ведя своего отца, все еще шла за Папой. Он кричал:

— Мы можем изменить мир!

Люди смеялись над ним.

— Вот почему наша дорога всегда страждет, — кричал он им. — У нас просто нет стремления что-либо изменить!

Один из людей снаружи тента, обитатель потусторонней тьмы, сказал:

— Черный Тигр безумен!

Папа обернулся и погнался за ним. Обитатели нашего района бросились на Папу. Их уже давно вывели из себя его причуды. Нищая девочка закричала и стала бросать камни в его обидчиков. Один из камней отскочил в Папу, попав ему в рану. В ярости от того, что им не довелось присутствовать на блестящей вечеринке, местные жители набросились и на нищих. Те ответили им, но проиграли схватку и побежали под тент. Громилы вышвырнули их вон. У громил и охраны были лошадиные кнуты. Выкинув нищих, они бросились и на нас, без разбору колошматя и нищих, и жителей нашего района, словно мы, в конце концов, принадлежали к одному братству. Громилы вогнали себя в эру будущей войны. Они без разберу били детей и женщин. Ветер сдул нас всех в единое целое. Они хлестали нас, и мы спасались бегством в разброде и смятении. Под воздействием ритуальных чантов, исполненных в застойной атмосфере нашего поселка, в лихорадке своего внезапного восхождения, уверенные в том, что будущее на их стороне и что их обращение в людей власти теперь уже неизбежно, громилы щелкали кнутами, выражая презрение тем из нас в потусторонней тьме, чьи лица казались похожими одно на другое, и чья угроза для партии была лишь в том, что откуда-то на нее надвигался хаос. И затем вышла Мадам Кото. Она увидела эту сумятицу и закричала. Она призвала всех к порядку. Ее охрана и громилы тут же пришли в себя. Мадам Кото была блистательна в ниспадающих складках золотого шелка, с перьями в головном уборе. У нее была новая тросточка с металлической головой льва. Ее нога стала еще толще. Ее живот раздулся. Лицо ее было припудрено, веки подведены сурьмой. Она выглядела великолепно. Одно ее присутствие, уже внушающее трепет, призвало нас к молчанию в той тьме, где все мы были разбросаны. Она умоляла нас оставить в покое ее партию. Она пообещала и для нас праздник, который она устроит в знак уважения к нам и в знак признательности, что мы поддержали ее политику. Она приказала своему временному шоферу выставить нам напитки и еду. И затем, прихрамывая, ушла под тент.

Нищие вместе с жителями сразу же набросились на еду и питье. Громилы и охрана глазели на нас с ухмылками и потом запели издевательские песни. Они упивались своими издевательствами. Папа выругался на них и поспешил домой. За ним чуть сзади шла нищая девочка, а я шел за ней. Папа вошел в комнату, а девочка осталась снаружи. Соседи стали о нас шептаться.

Я не слышал, что они говорят. Девочка повернулась ко мне, направив на меня свой странный глаз. Я уже не слышал больше шепотов.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Элен, — ответила она.

— Тебе нравится мой отец?

Она поначалу ничего не ответила. Затем, когда я уже собрался уходить, она сказала:

— Может быть, это ты тот, кто мне нравится.

Я не понял ее. Я прошел в комнату. Папа одевался в свой выходной французский костюм. У него на лице было три пластыря. Он мазал себя сильнейшей арабской парфюмерией. Он надел старые ботинки, собрал свои волосы и расчесал их. Я рассказал ему о человеке в белом.

— Белый человек? — спросил он возбужденно.

— Нет, — ответил я.

— Чего он хочет? Он хочет за меня голосовать?

— Нет.

Папа топнул ботинками по полу. Когда он был удовлетворен тем, что они не жмут, он сказал:

— Много разных людей интересуются мной. С сегодняшнего дня я держу свою дверь открытой.

— А как же воры?

— Какие воры? Что им у нас красть, а?

— Мамины деньги.

— А у нее есть деньги?

— Я не знаю.

— Хорошо. Нам нужны голоса. Я собираюсь идти на вечеринку Мадам Кото. Приоденься. Иди и помой лицо. Ты будешь моим младшим подчиненным.

— А как же девочка?

— Какая девочка?

— Элен, нищенка.

— Она будет моим телохранителем. Все нищие — это моя охрана. Я построю им университет.

— Когда?

— Когда ты умоешь лицо.

Я пошел и быстро умылся. Когда я вернулся, Папы уже не было. Нищая девочка стояла у входа. Я повел ее нищих на вечеринку Мадам Кото.

Снаружи тента Папа старался прорваться внутрь.

— Я политик! — говорил он.

— Нам не нужны такие политики, — сказал один из вышибал.

— Почему же?

— Иди отсюда! Если бы ты был политиком, ты бы не ломал двери.

— А я разве ломаю вам двери? — гордо спросил Папа. — У меня разве есть автомобиль?

— Просто иди отсюда.

Папа начал сыпать оскорблениями. Он устроил такой шум, что вышибала послал за громилами. Те пришли, скрутили его и выпроводили, бросив около леса. Он вернулся назад — пиджак в грязи, в волосах сухие листья, пластыри отклеились. Он подошел к вышибале и опрокинул его одним круговым ударом.

— Если ты уважаешь только тех, кто вышибает двери, тогда вот он я, — заявил Папа.

Громилы кинулись на него. Одного из них он отбросил на капот автомобиля. Другого он сложил вдвое ударом в солнечное сплетение. Он весь трясся от переполнявшей его энергии; глаза его сверкали маниакальным блеском. Кто-то закричал. Мадам Кото вышла, увидела что происходит, приказала громилам прекратить драку и очень вежливо попросила Папу присоединиться к вечеринке.

Я пошел за ним. Нищая девочка — за мной. У двери я наткнулся на слепого старика. У него с собой был новый инструмент, гармоника. На нем была красная шляпа и желтые очки.

— Чего ты хочешь? — спросил он меня.

— Войти.

— Никак не получится.

— Почему же?

— Ты гнусный ребенок. Покажи мне своих друзей — и я их съем.

Я подальше оттолкнул его кресло-каталку и присоединился к вечеринке. Люди находились в еще большей лихорадке, чем это казалось снаружи. Или, может быть, они все были где-то не здесь, на празднике позади этого праздника. Звук от музыкальной аппаратуры был очень громкий. Я видел гигантов и карликов. Я видел белого человека с посеребренными ресницами, танцующего с женщиной, и лицо его заливало краской, когда ее массивные груди прижимались к нему. Длинные столы были заставлены фруктами и жарким, рисом и восхитительно пахнущим тушеным мясом, овощами и пластиковыми тарелками. Куда бы я ни посмотрел, меня восхищали огни. Запруженные толпой пространства внезапно стали пустыми. И в этой пустоте я увидел призрачные фигуры белых людей в шлемах, оценивающих возможность добычи драгоценных камней из богатой земли. Анализ проводился спектральными машинами. Я видел призрачные фигуры молодых мужчин и женщин с опущенными головами, которые молчаливо занимались своим делом среди празднующих. Они все время передвигались, находясь на одном месте. Над ними празднующие танцевали под музыку новой эры, обещавшей независимость. Мужчины-политики, шефы с их набедренными повязками, агбада и веерами, женщины в шелках и в красных туфлях, оплаченные слуги, исполнители хвалебных песен, все неистово танцевали, потея и улыбаясь. Мадам Кото на пределе сил бродила среди празднующих, больная нога тянула ее вниз, ее голова чуть накренилась на одну сторону, как у безутешного Маскарада, ее лицо лоснилось от изобильной жизни. Было странно видеть, что она становилась еще прекраснее, когда прибавляла в весе. Выражение глубокого презрения непроизвольно играло на ее губах. Организатор фантастических событий, она шла прямо сквозь людские массы и начала так сильно чихать, что чуть не свернула себе шею. Подошли ее женщины и отвели ее в бар.

Папа со всеми разговаривал о политике. Он выглядел жалко в своем черном французском костюме. Все, с кем он заговаривал, насмешливо на него посматривали и зажимали нос носовым платком. Женщины отказывались с ним танцевать. Папа откусил кусочек козлиного мяса и смущенно застыл в уголке. Я бродил среди больших попугаев в клетках, видел ощипанных кур, извивающихся на сковородках, и встретился с антилопой дукер, привязанной к столбу. Она смотрела прямо на меня. Ее глаза были огромные и постоянно меняли цвет. Ее бородка, как детский фартук, свисала почти до колен, и от нее сильно пахло. Она стояла без движения, в то время как вокруг нее не утихали танцы. Я видел, как мужчины танцуют в состоянии политической эрекции. Пот и сексуальные флюиды заполняли воздух. Танцующие женщины поднимали от себя жаркие волны круговыми вращениями своих задниц. На одном конце вечеринки скованная цепями обезьяна все время срывала парики с проституток. Один политик застыл в созерцании подрагивающих женских ляжек, и обезьяна вырвала у него из рук кусок антилопьего мяса. Обезьяна скрылась. Политик огляделся по сторонам. Он взял себе еще кусок жареного мяса и продолжил созерцание. Опять произошло то же самое. Вскоре он исчез с какой-то женщиной. Затем я заметил, как чьи-то руки медленно двигаются под столом. Музыка стала громче. Кто-то дал мне что-то выпить. Выпивка была очень крепкой, я выпил все залпом и попросил еще. Земля содрогалась от музыки и танцев. Цветные лампочки раскачивались. Под столами руки с тремя пальцами, ноги с двумя большими пальцами искали друг друга, не касаясь земли. Корзины с едой плавали в воздухе, и никто их не нес. Еда исчезала под столами. Когда музыка остановилась, карлик встал на сцену и пропел хвалебную песнь вечно юной Партии Богатых. Затем он продемонстрировал, как он умеет глотать ожерелье с каури и вынимать его из своих ушей. Слепой старик заиграл на гармони, и зеленая жидкость закапала у него из глаз. Люди хлопали, приветствовали музыкантов и пили за здравие партии, за ее долгое будущее процветание и власть над народом, за Мадам Кото. Музыка возобновилась. Слепой старик, очень пьяный, шатаясь, бродил по всему павильону, и за руку его вела женщина в голубой набедренной повязке и такой же блузке. Когда он об кого-нибудь ударялся, то выпрямлялся и говорил:

— О, какая вечеринка!

Когда он сталкивался с женщинами, то смеялся и вытягивал вперед костлявые руки, ища их груди. Женщины обращали на него внимание. Его отводили к каталке, и он танцевал на ней, как перевернутая сороконожка. Женщины приносили ему выпить. Он пил очень много, поглядывая на празднество через свои желтые очки и приговаривая:

— О, Леди Этой Ночи!

Попугаи громко протестовали в своих клетках. Антилопа дукер глядела на меня. Я отвечал ей пристальным взглядом прямо в глаза, менявшие цвета в глубине. Я смотрел ей в глаза и чувствовал, что меня затягивает в ее сознание. Я чувствовал, что меня наполняет тяжесть и беспокойство. Когда это чувство прошло, рвота поднялась в моем горле, и я обнаружил себя в желтом лесу, пробирающимся сквозь сияющую изумрудами паутину. Звезды падали с ночного неба, вонзались в землю этого леса и образовывали глубокие ямы. Заряжаясь обильной энергией сна, я скакал через великие джунгли, опьяненный свободой ветра, своими четырьмя ногами и тем парящим надо мной духом, который вдохновляет всех ночных скакунов. Я видел оболочки своих безмятежных предков, мужчин и женщин, для которых звезды были словами и богами, для которых и мир, и небо, и земля были бесконечным языком снов и примет. Я скакал мимо каменных монолитов глубоких ночей превращений, где существа более раннего времени были творцами, прежде чем они стали охотниками; я скакал мимо скоплений оболочек духов. Я был посланником ветра. Духи скакали вместе со мной, играя с языком моей скорости, с загадками моих слов. Они глубоко заглядывали мне в глаза, и я их понимал. Я несся через ночной лес, где все было подвижно и изменчиво, где все вещи меняли свои формы и где все танцевало в упоении страсти и мудрости. Я бежал, пока не достиг Атлантики, где серебро и синь висели над ночью лесов. Птицы плавали в аквамариновом небе. Перья туда-сюда ныряли по волнам. По небу плыли густые белые облака, двигаясь, как наступающая армия туманов и призраков, над бескрайне-безмятежной синью и под вечно возрождающимися звездами. Призрачные корабли столетий непрерывно причаливали к берегам. Я видел флотилии, планширы, большие корабли-призраки и множество гребных судов, везущих людей в шлемах с зеркалами, ружьями и странными текстами, которые не смогла смыть атлантическая соль. Я видел пристань кораблей и судов. Белые корабли, призрачные формы глубоких ночей, вступали на наши побережья, и я слышал, как начинает плакать земля. Этот плач путал меня. Глубоко в глазах дукеры я бежал через желтый лес, через обманутые поколения, через время. Я присутствовал при разрушении великих храмов, при агонии могучих деревьев, которые давали убежище бунтарям многих столетий, равно как и утешительным воспоминаниям, священным текстам, алхимическим секретам колдунов и сильнодействующим травам. Я видел, как умирает лес. Я видел людей, с течением жизни уменьшавшихся в размерах. Я видел гибель множества их дорог, их путей и их философий. Драгоценные камни и камни с атомной энергией они доставали из глубин памяти своих предков. Я видел, как деревья отступают, крича, в синюю землю. Я слышал, как великие духи земли и лесов обсуждают, где им отыскать временное убежище. Они отправлялись в путешествие, глубоко в тайные пространства, помахивая амулетами безумия вокруг своих тайных оболочек, чтобы помешать людям ограбить их в момент отступления от грозящей пяты завоевателей. Я видел, как возвышаются новые дома. Я видел, как новые мосты повисают в воздухе. Старые мосты, невидимые, по которым ходили люди и духи, оставались невредимыми, но менее посещаемыми. И в то время как с приходом новой эры становилось все меньше свободной игры пространств и дружбы с трубящим зимородком и другими птицами, что-то умирало во мне. Я бежал глубоко в соляные пещеры скалистых мест. Охотники с новыми орудиями смерти преследовали меня. Когда люди и животные понимали друг друга, они становились свободными. Но сейчас охотники преследовали меня в глазах антилопы. И пока я исчезал в лесу грома, на чьих невидимых вратах было выклеймлено семь заклинаний, что-то щелкнуло меня по голове. Яркая звезда описала надо мной круг. Смех загнал меня в серебряную пустоту. Я открыл глаза и обнаружил, что меня убаюкивает карлица. Ее глаза были большие и печальные. Я попытался встать и стряхнуть это наваждение, но она крепко прижимала меня руками. Восемнадцать глаз следили за мной. За ними я видел антилопу, которая вглядывалась в меня какой-то надеждой, застывшую в своем рабстве, вглядывающуюся в меня так, словно моя свобода заключалась в том, чтобы освободить ее от неминуемой смерти, от принесения в жертву во имя открытия дороги судьбе Мадам Кото.

— Ой, друг мой, да ты проснулся! — сказала мне женщина-карлик.

На ней было белое платье с шелковыми оборками и поддельными блестками. Я уже видел ее раньше. У нее была полоумная улыбка, растянутая по всему лицу. Ее глаза были похожи на луны, и когда я посмотрел в них, что-то сместилось в глубине моей головы. Глаза антилопы притягивали меня. Теплые, древние, магнетические, они говорили на языке духов и крови.

— Я попросила тебя со мной потанцевать, но ты отказался, — сказала карлица, сияя своей чудной улыбкой.

Она взяла мои руки и положила их на свои большие пылающие груди. Они трепетали, как два гигантских сердца. Карлица дрожала, улыбка увядала на ее лице. Она уставилась на меня с такой пугающей нежностью и мольбой, что меня прошиб пот. Она потащила меня на танцплощадку и, под смущенный смех других празднующих, нас захватили пульсирующие ритмы музыки. Она крепко прижала меня к грудям и обдала странной сексуальностью своего мягкого тела, и, еще не успев ничего осознать, я уже кружился среди крепко сбитых ног взрослых. Она вращала меня, падала мне на руки, трясла грудями перед моим лицом, и обнимала мой зад, и льнула ко мне, кружила мне голову и растворяла все вокруг в своем знойном танце. Она продолжала вращать меня, наполняя мою голову необъяснимыми силами желания, и ее улыбка становилась все ярче. Она так крепко меня прижала, что от выпитого вина кровь чуть не потекла у меня из ушей. Красный свет затопил мой мозг, и когда мои глаза прояснились, запахи тысяч ароматов, дикой любви в жарких недозволенных ночах, запахи вагинального сока, животного пота переполнили мои чувства. В страшной жаре этого танца я увидел, что среди эротических танцоров, политиков и шефов, торговцев властью, экстрасенсов, оплаченных весельчаков, громил и проституток, всех как один двигавшихся под ритмы новой музыки, есть те, кому не знаком мир живущих. Я увидел, что некоторые проститутки, будущие невесты упаднической власти, отплясывают свой танец ногами козлиц. Другие женщины были химерами, сиренами и пожилыми куртизанками с ногами пауков и птиц. Некоторые политики и торговцы властью, шефы и прочие мужчины были сатирами, минотаврами и сатанистами, вместо ступней у которых были раздвоенные копыта быков. Копыта и лапы были искусно спрятаны под шерстью. Одетые с иголочки, они танцевали как мужчины и женщины, тогда как были мертвецами, духами и замаскированными животными, полулюдьми, танцующими под ритмы господствующей власти. Все вокруг меня, казалось, изменяется, принимает разные формы. Я закричал. Карлица закрутила меня на одном месте. Столы полетели на меня и затем прошли сквозь тело. Я головокружительно вращался, рассыпая себя по сторонам, танцуя не просто с женщиной-карликом, а с четырехголовым духом, который только и ждал меня, притаясь во времени. Я только что влюбился в жизнь, и четырехголовый дух выбрал наилучший момент, чтобы станцевать со мной, поворачивая и кружа меня по необычным пространствам, в этом танце указывая мне путь из мира живущих. Огни стали фиолетовыми. Все еще находясь в танце, который я не мог контролировать, я обнаружил себя в безводной пустыне, где тени были реальными вещами, где песок поднимался в воздух и образовывал невероятных стеклянных монстров. Четырехголовый дух вел меня в танце через пустыню, держа меня железной хваткой. Чем сильнее я боролся, тем крепче становилась хватка, пока мои руки не посинели. Он вел меня через ветра пустынь, скрывавшие в себе духов, хозяев этих мест, и могущественные создания, которые заворачивались в песчаные бури, чтобы прикрыть свою наготу, через зыбучие пески, поверх широких оползней, через миражи, в которых текучие видения из воздуха таили в себе города, трепещущие богатыми базарами, рыночными площадями и ворохами галлюцинаций; он вел меня в танце через города-миражи, где у высоких женщин были стеклянные груди, и прекрасные женщины тащили за собой фосфоресцирующие кошачьи хвосты, через колодцы и мимо оазисов, в которых мрачные фигуры становились серебряными в воде, через улицы элитных кварталов, в которых люди молили ниспослать им любовь, мимо пристанищ рабов, где бесчисленные души кровью писали свои имена на стенах, через казармы опьяненных солдат, гарнизоны невольничьих городов, прямо в сердце забытых цивилизаций, куда Пифагоры приходили учиться математике, в священные рощи богов и в пустые дома перерожденных пророков, и через великие протяженности пустынь, которые в реальности были населены ищущими приключений племенами и воинственными существами, а также людьми, которые стали своими собственными каменными надгробьями, — через все это вел меня четырехголовый дух в танце смерти. Я видел черное лицо Сфинкса таким, каким оно было изначально. Меня бросало в песчаные бури и круговерти, пески завывали, и я видел невидимые деревья и растения, луга, усеянные цветами с чашечками, полными страсти — призраками той растительности, что цвела там в незапамятные времена. Я чувствовал нестерпимую жажду в горячих песчаных круговертях, голова раскалялась от жары, и глаза мои засыпало песком, и когда я закричал, мой крик потонул в музыке богов пустыни. Я решил спасаться. Я боролся и брыкался. Я не хотел, чтобы пустыня вошла в меня. И когда мы приблизились к палящему центру пустыни, где корабль с высокими мачтами ждал спуска на воду, четырехголовый дух сказал:

— Этот корабль довезет нас домой к твоим спутникам через все океаны песка.

Затем новая музыка, состоящая полностью из гласных звуков пустыни, обрушилась на меня и наполнила страданиями. Я начал звать великого короля мира духов, но он не появился. И затем изо всех сил я позвал Маму. Из безмолвия этой странной любви я увидел ее в рваном парике, в браслетах и с парой синих очков на глазах. На ней была яркая набедренная повязка и блузка, ослепительная в своей белизне. Она встала надо мной и подняла меня на руки. Пустыня прожигала дыры в моем мозгу, охватывая пламенем всю мою голову.

Спокойствие прохладных вод стекало у меня по лицу, и Мама добрым голосом спросила:

— Азаро, почему ты плачешь?

Она нежно держала меня. Карлицы больше не было рядом со мной. Четырехголовый дух исчез в мистерии танца. Я больше не видел ни гигантов, ни раздвоенных копыт полулюдей, которые похоронили наши надежды на два поколения, ни птичьих лапок странных женщин. Формы утратили свою изменчивость.

— Почему тебе плохо? — спросила Мама.

Я прижался к ней. Она отерла слезы с моего лица. Горло мое пересохло. Я долго молчал. Время от времени прохладный ветер овевал меня. Мама дала мне попить воды со льдом. Я выпил ее всю и захотел еще. И через какое-то время, когда я стал чувствовать себя лучше, я посмотрел на Маму. Она улыбнулась.

— Мы видели, как ты танцуешь, сын мой. Ты танцуешь прямо как твой дедушка. А потом ты упал. Тебе сейчас лучше?

Я не ответил на ее вопрос.

— Зачем тебе эти синие очки? — спросил я ее.

Она засмеялась.

— Я потом тебе скажу. Это хорошая история.

— Скажи сейчас.

— Здесь слишком шумно. Где Мадам Кото?

— Я не знаю.

— Если ты поможешь мне ее найти, я расскажу тебе эту историю, когда мы вернемся домой.

Я отправился на поиски Мадам Кото. Все, кого я ни спрашивал, говорили, что только что ее видели. Прекрасная нищая девочка, сидя за столом, смотрела на меня, пока я ходил туда-сюда. Я уже был готов задать ей вопрос, когда она приложила палец к губам. Она на что-то указала. Я глазами последовал за ее рукой и увидел, что нищие совершают сложную воровскую операцию. Они хватают фрукты, жареное мясо, горшки с жарким и тарелки с рисом и передают их по рукам в направлении выхода. Еда исчезала под тентом. Элен следила за операцией.

— Ты хочешь мне помочь?

Она отмахнулась от меня.

— Ты что, не умеешь разговаривать?

Она молча посмотрела на меня и затем мягко отстранила рукой.

Один из политиков наклеивал денежную банкноту на потные груди женщины, танцевавшей с безудержной чувственной страстью. Папа был вовлечен в жаркие споры с человеком в красной шляпе. Человек то и дело отталкивал Папу, но тот возвращался обратно. Мама подошла к нему, взяла его за кулаки и вскоре они уже танцевали вместе. Впервые в своей жизни я увидел, как они танцуют. Я продолжил поиски Мадам Кото. В баре женщины разливали всем дымящийся перечный суп. Передо мной была поставлена тарелка супа, который я быстро съел, а затем запил пальмовым вином, чтобы смягчить жар перца, проникавшего мне в мозг. Вино поплыло в моих глазах. Я вышел на задний двор. Антилопа провожала меня бриллиантовыми глазами. Эти глаза сразу же завладели мной, и я, продолжая двигаться, не мог от них оторваться, и в итоге врезался в женщину, которая несла поднос с едой. Тарелки рассыпались, еда упала на пол. Из глубины ночи материализовались нищие, похватали упавшую еду и исчезли. Женщина выругала меня. Я выругался на нее. Она схватила кусок полена и погнала меня по всему заднему двору. Я побежал в буш и наткнулся на фигуру Мадам Кото. Она резко выпрямилась. Ее глаза были затуманены, словно она находилась в каком-то трансе или в состоянии жгучего страдания. От нее пахло причудливыми ароматами, странной парфюмерией, кремнем и шкурой гиены, перьями и старыми деревьями.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Иди к отцу.

Я побрел назад.

— Моя мать ищет вас.

— Убирайся! — крикнула она.

Я отступил. Я стал бродить вокруг очага. Я спрятался за глиняный котел, который вынесли наружу. Я наблюдал за Мадам Кото. Она оставалась в неподвижности. За мной гудело празднество, музыка сотрясала всю окрестную растительность, и громкие голоса растворялись в ночном воздухе. Затем Мадам Кото вышла из буша. Она шла ко мне. Вскинула руки вверх в драматической мольбе и затем вздохнула. Я увидел краем глаза зеленый отблеск глаз антилопы. Этот зеленый отблеск что-то всполошил в моем мозгу. Я отбежал от очага и спрятался за антилопу.