Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Железная роза

ModernLib.Net / Маньяки / Обер Брижит / Железная роза - Чтение (стр. 2)
Автор: Обер Брижит
Жанр: Маньяки

 

 


Потом вскочил на его сиденье. Ключ зажигания был на месте, я его повернул. Обезумевший Адольф отчаянно лаял. Фил ринулся ко мне, бросив бледного служащего, который с недоверчивым видом растирал себе живот. Я распахнул дверцу, и Фил прыгнул на место пассажира. Бенни влетел в заднюю дверцу, не забыв пустить в воздух очередь, заставившую броситься наземь перепуганных инкассаторов. Задняя дверца хлопнула. Было тринадцать ноль четыре.

— Гони! — рявкнул Бенни.

Я до отказа вдавил педаль газа.

Послышались выстрелы, но бронированному фургону даже прямое столкновение нипочем. Я уже гнал по боковой улочке. Фил повернулся ко мне, бледный от ярости:

— Жорж, блядина, ты трехнулся или как? Мы из-за тебя чуть не просрали все. На что ты, сука, пялился?

Не мог же я ответить: «На мою жену». Поэтому я промолчал. Недовольный Фил перенес свое внимание на дорогу. Фургон был широкий, улочки узкие, и я сорвал крыло у неудачно припаркованного «мерседеса». Никто на это не отреагировал. Да, не повезло мне вызвать ярость Фила. Прежде чем стать налетчиком, Фил был наемным убийцей. Но после того как два типа, которым он крупно задолжал, проигравшись в карты, перебили ему кости обеих рук, он утратил меткость стрельбы. Пришлось переквалифицироваться. Но злобный характер и склонность к убийству остались при нем. Так что привести Фила в ярость — это почти то же самое, как наступить на хвост гремучей змее.

На перекрестке вспыхнул красный свет. Я рванул на него, давя на клаксон. Резко свернул налево, на мощенную булыжником улочку, и мы немножко потряслись на ней, пока я не увидел широкие ворота, ведущие во двор старинного особняка. Ворота были открыты. Я ворвался в них на полной скорости под испуганными взглядами нескольких пешеходов. Вдалеке уже звучали первые полицейские сирены, точно вой волчьей стаи, ищущей добычи.

Двор был просторный, а поскольку в особняке находились только какие-то пыльные архивы, там никого никогда не бывало, кроме одного-единственного служителя в синей блузе. Потому мы и выбрали этот двор в качестве гаража. Старик служитель дрых около своей конторки. Едва мы въехали, поджидавший нас Макс тут же запер ворота. Бенни уже выскочил из фургона и перебрасывал набитые деньгами мешки в один из наших пикапчиков, серый «мерседес», оборудованный двойным полом. Фил присоединился к нему и стал загружать наш второй пикап, темно-синий «рено» модели «сосьете», не имеющей заднего стекла. За четыре минуты была перегружена сумма, эквивалентная семистам тысячам долларов. Фил бросил в кузов «рено» брезент, а на брезент положил несколько мешков с гипсом. Еще пока мы мчались в фургоне, он снял свою зеленую куртку и джинсы и облачился в заляпанный краской малярский комбинезон. Бенни сорвал накладную бородку и приклеил великолепные пышные усы с проседью, в точности соответствующие его седоватому парику.

Макс открыл резные деревянные ворота; первым выехал Фил, за ним Бенни. Поехали они в разные стороны. Я быстро сбросил рубище слепца и облачился в костюм виноторговца. Закрыв ворота и задвинув засовы, Макс подбежал ко мне.

— Уходим! — бросил он мне сдавленным голосом.

В конце зассанного коридора был выход на зады особняка, и мы понеслись по нему, а за воротами уже раздавались возбужденные крики. Загремели глухие удары в тяжелые створки. Стая напала на след… Обычно двери в конце коридора заперты на ключ, но полчаса назад Макс взломал замок. Ударом плеча я распахнул их, и мы оказались на старинной извилистой улочке, по обе стороны которой тянулись склады и запертые магазинчики. Квартал, предназначенный под реконструкцию… Неторопливым шагом мы шли по улочке. Я повернул налево, Макс направо. Ну помоги нам Бог!

Макс уедет во Францию поездом. Бенни снял хазу в роскошном доме недалеко от Дворца Европы, с лифтом из гаража прямо к квартире, и там он будет отсиживаться с деньгами, пока все не успокоится. Фил занимал в предместье домик с гаражом. Здесь он переложит деньги в специально устроенный фургон и дня через три-четыре спокойно пересечет границу. Бенни последует его примеру, и ровно через шесть дней мы все встречаемся в Женеве у входа в Швейцарский кантональный банк. Чтобы сделать небольшие вложения… Как это мы делаем регулярно уже три года.

Начинал я с того, что работал вдвоем с Бенни, с которым познакомился весьма курьезным образом, как-то ночью я вышел из казино, набитый деньгами, и ко мне обратилась молодая элегантная женщина с грудным голосом, одетая в просторное манто с капюшоном, который оставлял в тени ее лицо. В ее машине, красном «порше», который стоял чуть дальше, что-то сломалось. Не могу ли я подвезти ее? Я с готовностью согласился. По тем чертам, которые мне удалось увидеть, я представил себе тонкое, классического очерка лицо. Только что я совершенно законно заработал изрядную пачку купюрок, и у меня было желание развлечься.

Мы проехали километра три, повернули на пустынную загородную дорогу, и тут дама вытащила из своей сумочки автоматический пистолет весьма солидного размера и приказала мне остановиться. Я подчинился, не столько испуганный, сколько заинтригованный. Затем она предложила мне отдать ей мой бумажник, что я и сделал, поджидая возможности овладеть ситуацией. Таковая возможность мне представилась, когда эта особа открывала дверцу, чтобы пересесть в автомобиль, который я заметил в тени деревьев.

Я бросился, резко рванул ее за запястье. Она выстрелила, но пуля полетела куда-то в заросли, и мы оба покатились по земле. К моему величайшему изумлению, у нее оказался стальной кулак, и я неожиданно получил прямой в челюсть, отправивший меня в нокдаун; при этом я услышал серию английских ругательств, произнесенных явно мужским голосом.

Разъяренный и ошеломленный, я вскочил на ноги в самое время, чтобы увидеть, как моя незнакомка в рваных чулках, всклокоченном парике и с накладным бюстом, сбившимся на живот, ползает на четвереньках и шарит в траве в поисках своего пистолета. Я расхохотался. Бенни — а это был он — недоумевающе взглянул на меня, но через секунду тоже разразился смехом. Спустя два часа мы уже были закадычными друзьями и спланировали наше первое дело. Тогда же я узнал, что он сделал своей специальностью переодевания, отчего в картотеках легавых происходила полная неразбериха.

Впоследствии Бенни откопал Фила, а Фил в прошлом году привел к нам Макса. Дела шли прекрасно, и оснований жаловаться у меня не было. Ну и притом чувство, что каждый раз ты играешь ва-банк, давало мне ощущение полноты жизни, без которого мне обойтись так же трудно, как наркоману без наркотика. Мне необходима опасность, чтобы чувствовать, что я живу, потому что, как говорит Ланцманн, мое несчастное детство внедрило в меня убежденность страшной шаткости существования и извращенный вкус к опасностям. Я потряс головой, чтобы прогнать эти мысли и вернуться к реальности. Улица была полна прохожих, идущих по своим делам, однако способных в мгновение ока превратиться в безжалостную орду.

Я неторопливо шел по улице, поглядывая без особого интереса на витрины магазинов: не следует привлекать к себе внимание. Мой самолет отлетает в час тридцать. Перед моими глазами по-прежнему стоял образ женщины в красном, двойника Марты. Я опять встряхнул головой. Очень сильное сходство, только и всего, но из-за секундного замешательства я чуть было все не пустил псу под хвост! И тут я вспомнил Адольфа, как вопросительно он смотрел на меня, когда я ринулся бежать. Бедный пес! Должно быть, сейчас он носится кругами по площади, ожидая, когда мы вернемся. Надеюсь, какая-нибудь добрая душа возьмет его к себе. Он заслуживает лучшего, чем служить носильщиком бомб в шайке закоренелых громил в критическом возрасте. Ну а если ему немножко повезет и он понравится фараонам, то, вполне возможно, завершит свою карьеру полицейской собакой. Я все еще думал о нем, когда вновь испытал потрясение того же свойства, как если бы стальной кулак со всего размаху врезал мне по физиономии.

Метрах в двадцати двойник Марты в бордовом костюме от Шанель, с длинными рыжими волосами, развевающимися на ветру, изящно ступала ножками в черных лодочках по плитам тротуара. Сердце у меня бешено заколотилось. Мимо нас с воем сирен промчались три полицейские машины. Я хотел крикнуть: «Марта!» — но что-то меня удержало. Услышав сирены, она обернулась, и я отчетливо увидел ее лицо. Это была Марта, никакого сомнения! Марта никогда не говорила мне о сестре-двойняшке. Я устремился прямиком к ней, внезапно решив выяснить все до конца. Она остановилась перед белым «вольво» с немецким номером, и водитель, пожилой, насколько я мог видеть, мужчина, открыл перед ней дверцу и при этом быстро осмотрелся вокруг. Он увидел меня и моргнул, но без какого-либо особого выражения на лице. Марта села в машину. Я кинулся к ним наперерез через улицу, вызвав концерт автомобильных гудков. Я орал:

— Марта!

Мой голос утонул в шуме уличного движения. Владелец «вольво» рванул с места, когда я уже почти подбежал к ним. Машина умчалась, и я, тяжело дыша, остановился. Молодой легавый, весь усыпанный веснушками, внимательно посмотрел на меня. В черепушке у меня мигом зазвенел сигнал «опасность», и я демонстративно встал, вытирая лоб шелковым носовым платком, с разочарованным видом человека, который увидел, как у него из-под носа укатили его лучшие друзья. Легавый отвернулся, его внимание привлекла машина, припаркованная на тротуаре.

Руки у меня ходили ходуном. Мне необходимо что-нибудь выпить. Я взглянул на часы. Времени нету. Телефонная кабинка на углу… Я ринулся к ней, перетряхивая карманы в поисках монет. Я с трудом засовывал монеты в щель автомата и одновременно набирал номер нашей виллы. Пять длинных гудков. Щелчок. Я не поверил себе, и тем не менее это был хрипловатый голос Марты.

— Алло!

— Марта, у тебя все в порядке?

— Да. А почему ты спрашиваешь? Жорж, что с тобой, у тебя что-то приключилось?

— Я не могу объяснить по телефону, это просто невероятно, такое сходство…

— Жорж, у тебя действительно все нормально? Ты что, выпил? Где ты?

Сигнал «опасность» все-таки in extremis2 щелкнул у меня в мозгу.

— В пабе. Я тут увидел женщину, которая до такой степени похожа на тебя, но только она рыжая, понимаешь, и…

— Жорж, я выскочила из-под душа!

— Ой, извини меня! Значит, до вечера.

— Я заказала столик в «Эдельвейсе». Ты не против?

— Очень хорошо.

— Тогда чао, дорогой.

Марта повесила трубку.

Я терял драгоценное время. Надо было добираться до вокзала, и на такси было бы быстрее, но лучше как можно меньше обращать на себя внимание. Марта не могла обладать даром вездесущности, разве только если она не была человеческим существом. Но год совместной жизни самым приятным образом доказал мне, что она во всех отношениях человек, и более того — женщина. А вот я свихнулся. Вдруг я осознал, что я весь в поту. И не только потому, что иду быстрым шагом. Причина в том, что я пребывал в полнейшей растерянности. Я двигался как сомнамбула, и шум окружающей толпы казался мне далеким-далеким.

Перед Центральным вокзалом было полно полицейских патрулей с собаками. Я опять подумал про Адольфа. У меня вежливо спросили документы, потом дали знак проходить. Честно говоря, я удивился, почему мое покрытое потом лицо не насторожило легавых. Однако отражение, которое я походя увидел в одном из зеркал в вестибюле, было таким же, как всегда: спешащий деловой человек средних лет в элегантном костюме и с хорошей прической.

Я торопился. Торопился смыться из Брюсселя, а главное, вернуться домой и de visu3 убедиться, что я действительно спятил.

Неподвижно, хотя ноги у меня дрожали, я стоял на перроне и ловил гул поезда, который, казалось, никогда не придет. Но, само собой, скоростное метро работает точно по расписанию. Никогда еще не было, чтобы поезд опоздал больше чем на минуту. И это было столь же удручающе, как все, что с победительным видом бросает вам в лицо доказательства своей пунктуальности. Мне смутно почудилось, что я где-то уже видел человека в плаще, который стоял у дверей. Но он вышел на остановке Брюссель-Северный, и я не успел рассмотреть его лицо.

В аэропорте был полный бедлам. Полицейские кордоны блокировали подходы к стойкам. Другие легавые шастали в толпе, пытливо всматриваясь в пассажиров. Но я-то знал, что это липа, чистая показуха. У них не было наших примет. Да и вообще ничего у них не было. Отстояв очередь за посадочным талоном, я встал в следующую — на паспортный контроль. По ту сторону стойки в залах отправления международных рейсов все выглядело мирно и спокойно. Каждый день сюда прилетают и отсюда улетают тысячи пассажиров. И настоящий контроль тут просто физически невозможен, иначе аэропорт будет полностью парализован. Ну и притом произошло всего лишь ограбление, а не вылазка террористов. Приближалась моя очередь, и я вытащил паспорт с раздраженным видом человека, сгорающего от желания вернуться домой. Передо мной старая дама перерывала сумочку в поисках драгоценного документа и все не находила его.

Она пребывала в полной растерянности и нечаянно высыпала содержимое сумки на пол. Как вежливый человек, я нагнулся, чтобы помочь ей собрать, мысленно кроя ее на все корки, и тут в переполненном людьми зале раздался громкий лай. Я машинально поднял голову. Кровь застыла у меня в жилах. Два здоровенных фараона вели на сворке Адольфа, и он, чуть ли не срывая голос, лаял в моем направлении. Фараоны вертели головами, пытаясь определить, куда смотрит пес. Если только они его спустят, я спекся. Адольф! Как же мы не подумали, что эти тупари обязательно используют его, чтобы засечь нас! Какой-то здоровенный тип толкнул меня, крайне удачно заслонив от фараонов. Он наклонился, собирая монетки, высыпавшиеся из сумочки старой дамы. Это был тот, в светло-синем плаще, которого я заметил в метро! Позади нас толпились и галдели люди, и сейчас было явно не время для выяснения отношений с ним. Я встал, протянул паспорт служащему, и тот проштемпелевал его, даже не взглянув на меня; его внимание было привлечено шумом, который поднял Адольф.

Не оборачиваясь, я прошел через контроль и зашагал по длинному коридору к двери, над которой мигал номер моего рейса. Стюардесса приняла мой посадочный талон и попросила меня поторопиться. Я не заставил ее повторять просьбу дважды. Через три минуты я уже сидел в самолете. В иллюминатор я видел, как Адольф несся по длинному стеклянному коридору, волоча за собой обоих фараонов. Командир экипажа приветствовал нас на борту. Адольф в замешательстве остановился. Навстречу ему вышла высокая блондинка, вся в коже, с тремя пудельками. Пудели бросились к Адольфу, приглашая его поиграть. Я только молил Бога, чтобы они пришлись ему по вкусу. Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Только бы этим кретинам не взбрело в голову задержать отлетающие рейсы. Хотя это опасно, если учесть, сколько самолетов ждет вылета. И к тому же Адольф всего лишь собака. Мы оторвались от земли с адским ревом, который показался мне самым сладостным на свете звуком. Правда, меня страшно удручало сознание, что выпутался я отнюдь не благодаря себе, а по удачному стечению обстоятельств.

В машине я ехал в чернейшей мрачности. Мчал на полной скорости, не отрывая глаз от дороги, в тишине, прерываемой лишь шуршанием пролетающих мимо встречных автомобилей. Радио я не включал: у меня в «ланче» его нет. Обхожусь без приемника. Люблю ездить в тишине наедине с пейзажем и своими мыслями. Но сейчас я был далек от того, чтобы наслаждаться ездой. Я чувствовал себя полностью выжатым. Я позвонил домой и предложил Марте встретиться прямо в ресторане. Она согласилась.

«Эдельвейс» — роскошное заведение у самого озера. Летом лебеди лениво плавают вдоль берега возле стоящих на террасе столов. Зимой в импозантном камине пылает огонь и шеф-официант подает гигантские куски благоуханного жареного мяса. Чувствуешь себя там как на рекламе кредитных карточек. Комфорт и роскошь. Оболочка «блестящего-консультанта-международника» потихоньку прирастала ко мне. Иногда я еще мечтаю о ломтиках жирного бекона с загнувшимися краешками, лежащих на круто зажаренной яичнице, которую я запиваю крепчайшим кофе, покуривая сигарету, а во рту еще сохраняется вкус выпитого пива, — да, иногда мечтаю, но теперь уже все реже и реже: вот так стирается давно виденный сон. Я действительно обращаюсь в молодого бизнесмена большого полета. Улыбнувшись этим своим мыслям, я вошел в ресторан, заполненный примерно на три четверти. Если бы только посетители узнали, что они будут ужинать с рецидивистом, которого разыскивает полиция всей Европы, в зале, наверное, остались бы только мы с Мартой.

Марта была уже здесь, пила шампань-коктейль и лениво ковыряла закуски. Я склонился к ней:

— Вы позволите составить вам компанию?

— Буду очень рада, мой муж, как всегда, опаздывает.

Я взглянул на часы.

— Преувеличиваешь. Мы договорились на девятнадцать тридцать, а сейчас только-только девятнадцать пятьдесят три.

— Могу я узнать, откуда ты?

— А в чем меня, собственно, обвиняют?

— Сразу после того как ты мне звонил, я позвонила тебе, чтобы спросить, не можешь ли ты заехать к Соксу, они должны были получить заказанную мной монографию о коллекциях этрусского искусства, и церберша, которую ты держишь на месте секретарши, объявила мне, что тебя нет. У тебя встреча вне фирмы.

— Ну и что?

— А то, что когда ты примерно за полчаса до этого звонил мне, то сказал, что ты у себя в кабинете и скоро собираешься выходить.

Я почувствовал, как пульс у меня убыстрился, но тем не менее непринужденно поинтересовался:

— Это что, ревность? Ты никак ревнуешь? Устраиваешь мне сцену, да? Марта ревнует, опыт номер один. Но ты же прекрасно знаешь, что Штрауб всех профильтровывает. И если я утром не назвал твою фамилию, она не соединит тебя со мной, даже если будет гореть наш дом.

Нас прервал Анри, старший официант, подошедший принять заказ. Полный жизнерадостности, он рассказал нам несколько анекдотов, сообщил последние женевские сплетни, после чего удалился. Я был не голоден и потому ограничился только шашлыком и красным вином. Итак, я оказался в положении обвиняемого. Я начисто забыл позвонить особе, которая «служит» у меня «секретаршей», чтобы узнать, не интересовался ли кто-нибудь мной. Поистине оплошка идет за оплошкой. Веду себя как любитель. Я был зол на себя, и мне пришлось делать усилие, чтобы изображать интерес к тому, что говорила Марта, которая сегодня была очень многословна. Она нервно смеялась и показалась мне напряженной. И внезапно в голове у меня замаячил вопрос, а не узнала ли она меня в Брюсселе, но я сразу вспомнил, что не мог видеть там Марту.

Выпил я больше обычного и конец вечера помню как в тумане. Перед тем как лечь, я включил телевизор, но последние известия уже кончились. С секунду я полюбовался арфисткой, с несвежим цветом лица, играющей ангельскую мелодию, и завалился в кровать.

Третий день — суббота, 10 марта

Я проснулся на рассвете; в голове вата, сердце колотится. Воистину это уже становится обыкновением, я, должно быть, слишком стар для этого вида спорта. Марта спала, закутавшись в одеяло. Я тихонько встал, прошел в гостиную и включил телек. Я гнал его последовательно по всем каналам, пока усталое лицо старичка ведущего, задвинутого на утренний выпуск новостей, не остановило моего внимания. Он вещал про нас:

«Относительно грабежа, совершенного вчера в тринадцать часов на Гран-Пляс в Брюсселе, комиссар Маленуа, который назначен вести расследование, сообщил нам, что ареста трех грабителей ждать недолго. Установлены полицейские кордоны на всех дорогах и границах. За пять минут три человека украли миллион бельгийских франков, захватив бронированный фургон, который они впоследствии бросили во дворе старинного особняка, где их, вероятней всего, ждал сообщник. Серьезные улики позволяют предполагать, что тут действовала та же самая банда, которая совершила нашумевшее ограбление почты в Дуэ… »

Затем были показаны несколько фотографий места преступления и наши портреты-роботы. Я полюбовался собой в виде «слепца». Ни малейшего риска, даже родная мать меня не узнала бы. Кадры с пустым фургоном, окруженным измученными мусорами. Интервью с инкассаторами, скорей, удрученными, если можно так выразиться. Директор банка, сетующий на судьбу. А потом — лающий и весело помахивающий хвостом Адольф, которого держит на поводке коротконогая, сияющая баба-полицейская. Я помахал ему рукой, хотя он не мог этого видеть. Чертов Адольф, вчера я из-за него чуть не погорел…

Меня единственно немножко обеспокоило только то, что комиссар Маленуа, серьезный легавый, соединил этот случай с Дуэ. Похоже, четыре мушкетера слегка засветились. В следующий раз надо будет чуть изменить состав команды.

Побрился я своей старой опасной бритвой. Мне нравится слышать звук лезвия, скребущего по коже, видеть, как в жесткой щетине остается гладкая полоса. Я два раза порезался. Вещий знак? Смазав порезы дезинфицирующим лосьоном, я взялся за приготовление завтрака. Чудовищно хотелось пить. Я достал бутылку газированной воды и долго пил из горлышка. Ладно, а теперь — каковы наши обстоятельства? Никаких вестей от Фила, Макса или Бенни до нашей встречи я не получу. Если только они не позвонят мисс Штрауб и секретным кодом не передадут мне сообщение, что все рухнуло или, напротив, наладилось. В этом случае я должен затаиться, тихо сидеть в своей норе, пока не будет дан сигнал отбоя тревоги и не придет сообщение о новой встрече. Мы разработали и создали систему с мисс Штрауб, поскольку не знаем ни адресов, ни номеров телефонов друг друга. Меньше знаешь — меньше выдашь.

Все четыре года, что существует наша команда, мы строжайшим образом соблюдаем эти правила. Это было интересно, все равно как придумывать правила новой военной игры. Иногда немножко обременительно для нервов, но какое же это удовольствие, если ему не предшествует сильный напряг? А я, Жорж Лион, образец спокойного и уравновешенного человека, бесстрастный игрок в покер, парень, на которого можно положиться, вот-вот сломаюсь, точно салага. Галлюцинации — вот что у меня было, галлюцинации… И тем не менее я должен все выяснить… Но сейчас мне нельзя возвращаться в Брюссель. Я должен сидеть здесь и не рыпаться.

Вошла улыбающаяся Марта. Она уже была одета.

— Можешь отвезти меня в город? Я должна заехать в «Сокс».

«Сокс» — это известная галерея, специализирующаяся на искусстве исчезнувших цивилизаций. Ее владелец старик Эдмон Таннер, очаровательный человек с великолепными манерами, высоко ценит эрудицию Марты, а его жена Лили очень с нею сдружилась. Я коснулся щеки Марты:

— Хочешь пообедаем вместе?

— Не могу, я уже обещала Лили, что обедаю у нее. Ты же вечно занят.

— Тем хуже, я утоплю свое горе в алкоголе в компании доступных женщин.

— А тебе не кажется, что с алкоголем тебе нужно быть чуть-чуть поумеренней?

— Так точно, капитан!

Мой жизнерадостный тон мне показался несколько фальшивым, но Марта пожала плечами и отправилась в ванную.

Я отвез ее в город, потом поехал в свою призрачную фирму, занимавшую две комнаты в промышленной зоне на самой окраине, но тем не менее там имелись стол, кресло, телефон, сотни книг и боксерская груша. Надо же чем-то заполнять время. Мисс Штрауб жила в однокомнатной квартире в доме по соседству, но меня она ни разу не видела. Наши соглашения в свое время были заключены посредством переписки «до востребования», и даже жалованье я посылал ей почтовым переводом.

Я сбросил пиджак, снял рубашку и, голый до пояса, принялся отчаянно лупить добрую старую грушу. Потом стал отжиматься, а затем перешел к серии других упражнений, помогающих поддерживать себя в форме. Когда я взглянул на часы, было уже почти двенадцать. Я принял душ, после чего достал из сумки сандвич с курятиной, приготовленный моей заботливой женушкой. Из сумки выпала визитная карточка. Я поднял ее: на ней моим почерком было нацарапано число и время. Черт возьми! Я сказал Марте, что в восемнадцать часов заеду за ней в кондитерскую, что рядом с галереей «Соке», совершенно запамятовав про милейшего доктора Ланцманна. Я еще раз взглянул на карточку. Да, мне назначено в семнадцать тридцать на сегодня.

Доктор Ланцманн — это мой психоаналитик. Высокий, худой, очки в металлической оправе, светлые глаза, плоский живот, тонкая улыбка — одним словом, облик аскетического интеллектуала. Я познакомился с ним после катастрофы, в которую попал в 1985 году. Точнее, 25 мая 1985 года. До сих пор не могу понять, почему мой черный «фольксваген» вылетел за ограждение на извилистой дороге в швейцарской Юре. В живых я остался чудом. Моему пассажиру, который путешествовал автостопом, повезло меньше: он сгорел, обуглился.

В клинике обязанность Ланцманна заключается в оказании психологической поддержки тяжело раненным и неизлечимым больным. В каком-то смысле он должен облегчать их последние мгновения. Все они там были уверены, что я не выкарабкаюсь. Почти две недели я лежал в коме. А придя в себя, нес чудовищный бред, не понимал ни где я, ни что со мной произошло. Ланцманн мало-помалу вернул меня к реальности. Мы прониклись симпатией друг к другу. Я оценил его несколько холодноватый юмор. Поскольку у меня было много свободного времени между «делами», я решил, что будет невредно воспользоваться им, дабы прийти в согласие с самим собой. К тому же это давало мне возможность поговорить с посторонним человеком. Но при всей своей симпатичности доктор Ланцманн принадлежит к тому типу людей, отменить встречу с которыми можно разве что в случае всеобщей мобилизации.

Я решил позвонить Марте и извиниться. Не задумываясь, машинально я набрал номер ее матери и услышал гудок. В тот же миг я спохватился, хотел нажать на рычаг, но там сняли трубку. Не намеренный вступать в разговор со старой драконшей, я поспешно произнес:

— Извините, кажется, я неверно набрал номер.

— Жорж! Это я. Лили в кухне. Я тебе так сильно нужна?

— Марта? Да нет, просто я не смогу заехать за тобой: у меня встреча, которую невозможно отменить.

— Тем хуже, я найду кого-нибудь, кто меня подвезет. Ладно, пока. Меня зовет Лили.

Совершенно огорошенный, я положил трубку. Каким образом моя жена отвечает мне из дома матери, находясь у Лили? А может, я автоматически набрал номер Лили? Нет, исключено, я же не помню его на память. Или их номера так похожи, что я по ошибке набрал нужный? Я тут же достал записную книжку, оправленную в черную кожу, подарок Марты; что называется, и рядом не лежали. Сделав глубокий вдох, я набрал номер Лили. Марта подняла трубку на втором гудке.

— Да?

Не произнеся ни слова, я разъединился. Доктор Ланцманн может быть доволен. Я смогу ему рассказать массу потрясающих вещей. И среди прочего то, что благодаря его лечению я по-настоящему свихнулся.

Я возвратился к груше, надел боксерские перчатки и молотил ее до тех пор, пока плечевые мышцы у меня не стали свинцовыми. Не чуя себя от усталости, я рухнул в кожаное кресло.

Я позвонил Штрауб. Есть сообщение. 08567 от 23567. 23567 — это наш опознавательный код, 08567 — шифр срочности. Что-то у нас дает осечку. Я почувствовал, что становлюсь спокоен, слишком спокоен, холодно спокоен, что обычно предшествует каким-нибудь крупным неприятностям. Я снова позвонил Штрауб и назвал ей номер, чтобы она сообщила его любому 23567, который выйдет на связь. После чего оделся и прошел к телефонной кабинке на углу улицы. Сел на поребрик, развернул газету и стал ждать. Было пятнадцать ноль два, и до семнадцати ноль-ноль, когда мне нужно будет отправляться к Ланцманну, времени у меня навалом. Правило номер один: в случае тревоги главное — ничего не менять в своей привычной жизни.

В шестнадцать пятьдесят зазвонил телефон в кабине. 23567 получил мое сообщение. Я зашел в кабинку и снял трубку. Среди шорохов прозвучал далекий голос Макса:

— Это ты, Атос?

Идея присвоить нам псевдонимы из «Трех мушкетеров» пришла в голову Филу. Я счел это немножко нелепым, но решил не раздражать его, понимая, что эта одна из немногих книг, которые он прочел за свою жизнь. Максу, смахивающему сложением на ярмарочного борца, единодушно присвоили имя Портос. Бенни со своей аристократической внешностью, хотя его отец работал на консервном заводе в лондонских доках, естественно, стал Арамисом. Фил за его непритязательность был окрещен д'Артаньяном. Ну а я унаследовал имя Атоса.

— Атос? — снова раздался голос Макса.

Я ответил:

— Да, это я. Что случилось?

— Похоже, у д'Артаньяна неприятности. Он мне позвонил. Он простыл. И отправился полечиться. И знаешь что? Он лишился башлей, которые я ему одолжил. Какие-то хмыри наложили на них лапу. Ты меня слышишь?

— Да, слышу. Продолжай.

— И эти типы сказали, что пришли от тебя. Само собой, д'Артаньян им не поверил. Но Арамис в ярости. Он хочет подать заявление о продаже акций. Ты меня слышишь?

— Господи, что ты несешь? Ты же прекрасно знаешь, что я веду себя по-честному. Надо увидеться.

— Увидимся при обычной встрече. Я послал сообщение Арамису.

— Нет, погоди…

Поднимаясь по обшарпанной лестнице, что ведет ко мне в кабинет, я лихорадочно соображал.

На Фила напали какие-то типы, которые грабанули у него деньги. Он тяжело ранен и скрывается. При этом ему дали понять, что навел я. Разъяренный Бенни хочет пришить меня. А Макс объявляет, что завтра мы увидимся на «обычной встрече» — на нашем шифре это означает в Страсбурге, — чтобы все выяснить. Если кто-то что-то пронюхал про нас, а нападение на Фила, похоже, подтверждает это, Бенни нельзя ни в коем случае высовывать носа, а уж тем более нам нельзя встретиться в устланном коврами вестибюле банка, чтобы сделать вложение, потому что это может стоить нам пожизненного заключения.

В голове у меня вертелось много вариантов. Дельце провернул Фил и, слямзив денежки, свалил ответственность на меня. Иначе почему эти таинственные налетчики не убрали его. А может, по какой-то неведомой причине мои партнеры решили избавиться от меня. Как там ни крути, но мы не братья и не друзья детства. И наконец, а это неприятней всего, кто-то раскрыл нас.

Короче, эта встреча в Страсбурге для меня может кончиться скверно. Но, с другой стороны, не явиться на нее — значит безоговорочно подписать себе смертный приговор. М-да, выбор у меня небольшой. Я взглянул на часы. Семнадцать ноль восемь. Чтобы доехать до Ланцманна, времени впритык.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14