— Ох, заткнись! — огрызается Мартина. — Давай иди! Как подумаю, что мне столько времени пришлось возиться с этой жирной свиньей! Побыстрее бы Господь прибрал его!

— Господь любит блаженных! — смеется Мерканти.

— Господу нравится иметь их рядом с собой, наверху, он собирает их, как Отец непоседливых детей, — елейным тоном отвечает она.

Мерканти ржет. Мартина бормочет сквозь зубы: «Нечестивец!». Если существует жизнь после смерти, надеюсь, что в ней я увижу, как ты подходишь к Святому Петру, лживая твоя глотка. Увижу, как он низвергнет тебя в адскую бездну.

На какое-то мгновение меня пронзает мысль, что, может быть, именно жестокие люди и угодны Господу, а в аду окажусь я сама.

Доказательство: я и так уже в аду.

Они выпихивают нас в ночь и холод, подгоняя ударами, потому что мы двигаемся слишком медленно. Бьют рукояткой пистолета, ногами. К ударам привыкаешь. Эта ночь достаточно красива, чтобы умереть? Буря улеглась. Наверное, на небе звезды.

Они спорят, в каком виде следует расположить наши тела на снегу. Надо ли нас раздеть? Надо ли оставить нас умирать от холода, или убить, а потом закопать в снег, словно мы погибли под лавиной?

— Все-таки пожар в доме — это было бы лучше! — ноет Кристиан.

— Говорят тебе, это уже было! — огрызается Летиция. — Ты и впрямь недоумок!

— Никогда не говори так! Ясно?

— Недоумок!

— Сука, вот я тебе переломаю эти ходунки!

— Стоп! — орет Ян.

Но его никто не слушает.

Рядом со мной Бернар безостановочно что-то бормочет. Быстрее, блокнот.

— «Спасайтесь, они всех нас убьют!» — вполголоса читает Иветт. — Я вас не оставлю!

— Мне надо помыть руки, — говорит Бернар, — когда воды в бочке нет, надо ее наполнить.

— «Пусть Бернар уйдет!» — читает она дальше напряженным голосом. — Да, тебе надо уйти, уходи, быстро! Иди прямо в деревню! Беги!

— Я грязный, — говорит Бернар. — Я такой грязный, мне надо в ванную. В минуте шестьдесят секунд.

Он уходит! Он уходит! Только бы они не заметили! Кто-то натыкается на меня, рука шарит по моим коленям.

— Ах, это вы, — говорит Жюстина. — Легионы тьмы объединились, они рычат, словно закованные в цепи титаны. Вся эта область будет во власти Зла!

— Надо помолиться, — предлагает Иветт. — Отче наш, иже еси на небеси…

Ужас насущный даждь нам днесь…

— Да святится имя твое, да придет царствие твое…

Царствие Зверя, вот что придет к нам. Жюстина присоединяется к Иветт. Потом вступает мадам Реймон, и когда она произносит «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим», ее акцент уже не кажется мне таким забавным.

Слышу, как прыскает от смеха Летиция.

— Вот уж точно, как овцы, блеют!

А Мартина восхищается:

— В самые трудные моменты жизни люди чувствуют себя ближе всего к Господу!

— Где жирный? — спрашивает Кристиан.

Нажимаю на кнопку, и кресло делает рывок вперед.

— Эй ты, спокойно! — кричит он. — Она меня чуть не повалила! — говорит он в сторону, а потом повторяет: — Где жирный?

Еще один рывок вперед, меня бьют прямо в лицо, чувствую, как нос сплющивается от удара, из глаз брызжут слезы.

— Тихо, тебе сказали! — рявкает Ян.

— Подожди, сейчас я ее угомоню, — бурчит Мерканти, приподнимая меня.

Пытаюсь отбиваться, но это ничего не дает, он кидает меня в снег, хихикая, ложится на меня, только бы Бернар ушел подальше, из носа течет кровь, заливает мне рот, я захлебываюсь, я… Слышу, как кричат Жюстина, Иветт и мадам Реймон, Мерканти что-то ворчит надо мной, я уже не здесь, мыслями я далеко, гремят выстрелы, с каждым из них к горлу подступает тошнота, мне остается только радоваться тому, что я слышу их крики, жалобные крики ужаса, означающие, что они живы. «Эй, эй!» — кричит Кристиан, наверное, они забавляются тем, что заставляют их бегать по снегу, краткое ощущение боли где-то внутри меня, поворачиваю голову, чтобы не чувствовать это пахнущее тухлятиной дыхание, Мерканти поднимается с довольным ржанием, поднимает меня, говорит: «Ну, счастлива?», швыряет меня в кресло. Мне наплевать!

Мой блокнот. Не сдаваться. Никогда не сдаваться.

«В чем смысл всех, — я сморкаюсь, резко вытираю нос, — этих убийств? Я думала, что Леонар убивает, чтобы получить наследство. На самом деле это несчастный идиот».

Протягиваю листок перед собой. Кристиан, запинаясь, читает вслух:

— Э, да она нас оскорбляет!

— Вовсе нет, она права! — говорит Мартина. — К чему вся эта мясорубка?

— Ну, если это убийца, это нормально, чтобы он убивал! — кричит Кристиан.

— Но не кого попало, дебил! — осаживает его Летиция.

— Ах ты! Я тебя предупреждал!

Звук пощечины, способной свалить быка. Летиция издает пронзительный вопль. После которого следует выстрел. Один-единственный. Сухой. Его эхо долго звучит в маленьком дворике. Уже такой знакомый запах сгоревшего пороха! Кристиан кричит от боли, и этот крик все усиливается, словно сирена.

— Ты что, больная? — рычит Ян. — Ты видела, что натворила? Кристиан! Кристиан! Она разнесла ему колено!

— Мне больно! — визжит Кристиан. — Ой, как мне больно!

— Надо успокоиться, — примиряющим тоном школьной учительницы говорит Франсина. — Надо успокоиться. Кристиан, перестань кричать, пожалуйста! Крик, как ты мог заметить, никогда еще не облегчал боль.

— Будет знать, как бить даму! — восклицает Летиция.

— Сучка! — орет Кристиан.

— Хватит вам! — кричит Мартина.

Совсем рядом со мной Иветт, Жюстина, мадам Реймон, они дрожат, они до смерти испуганы, я ловлю руку Жюстины, Иветт шепчет мне: «Надеюсь, они перебьют друг друга». Есть такой шанс. Но что до нас, нам надо воспользоваться собственными шансами. Я продвигаю кресло вперед, совсем чуточку. Слава Богу, Иветт понимает мое намерение и поворачивает меня в нужную сторону. Мы перемещаемся сантиметр за сантиметром, волоча за собой, как хвост, сморкающуюся Жюстину.

«Готические психопаты» орут друг на друга, с жаром обсуждая свои психо-артистические теории, а Кристиан скулит, как раненое животное.

— Основной вопрос — это мотивация! — вопит Ян. — Мотивация, мать ее!

— Логика — это императив нормы! — парирует Франсина. — Да здравствует анархистское искусство! Долой диктатуру разума!

— Вы самые настоящие дилетанты, — сокрушается Мерканти, — любители чертовы! Чтобы творить искусство, нужны не теории, а яйца!

— Ведь нашей целью было поли-экспрессивное произведение! — провозглашает Летиция.

И некоторое время они спорят. Мне вдруг вспоминаются занятия в университете: «В объединении злоумышленников извращенцы слишком часто находят помощь и конкуренцию, которые расширяют поле их деятельности и усиливают причиняемый ими вред». Закрытый клуб кровавых убийц.

Франсина ходит взад и вперед, декламируя обрывки фраз:

— Наши дорогие постояльцы… еще немного чаю… Вкусная еда так дорога, моя дорогая, что нам будет дороже…

Ян спрашивает, не сошла ли она с ума.

— Я повторяю свой текст, это для жандармов, — объясняет она.

— Но мы не станем дожидаться жандармов!

— Говори за себя! А я не знаю. В конце концов, судимостей у меня нет, так что не имею ни малейшего желания скрываться с такими поклонниками нормы, как вы.

Пока они обмениваются этими репликами, мы продолжаем уходить. Вот и пандус для колясок, Иветт ведет нас в дом. Нет! Надо было убегать в лес, в снег, под прикрытие деревьев и темноты. Что она делает? Шарит возле стены, скрип металла, это почтовый ящик? Она берет мою ручку, по чему-то ударяет, треск электричества, дикие крики:

— Опять вырубился свет!

— Ничего не видно!

— Надо подождать минутку, луна выйдет из-за облака.

— Осторожно, не стреляйте наобум!

— Ребята, не бросайте меня тут!

— Я устроила замыкание, — шепчет мне Иветт. — Так, теперь слушайте: тут сбоку, рядышком, идет спуск к лесу. Жюстина, садитесь на колени к Элиз, мадам Реймон будет вас толкать.

А она сама? Речи не может быть, чтобы она принесла такую жертву, я…

— А я пойду за Лорье и вашим дядюшкой, — добавляет Иветт. — Мы не бросим своих за линией фронта.

Иветт — героиня фильма о войне! Не будь ситуация так трагична, я бы улыбнулась.

Она поворачивает кресло к склону, Жюстина садится ко мне на колени, тяжесть холодной плоти, клацающие зубы. Мадам Реймон читает вперемешку «Аве, Мария!» и «Верую», ее назойливое бормотание напоминает жужжание мухи, бьющейся о стекло.

— Фернан, надо вытащить Фернана, — лепечет Жюстина.

— Я займусь им! — отвечает Иветт. — Ну, мадам Реймон, толкайте!

Мощное сотрясение. Я тут же нажимаю кнопку ускорения, мы начинаем спуск.

— Эй, там! Остановитесь, стоп! — кричит Ян. — Я видел что-то движущееся в темноте, — объясняет он своим сообщникам.

— Где заложники? — спрашивает Мартина.

— Вот дерьмо, они удрали! — восклицает Летиция. — Это все из-за цирка, который устроил Кристиан.

— Посмотрел бы я на тебя на моем месте, недоделанная! — стонет Кристиан.

— Знаешь что? Я сниму, как ты подыхаешь! — огрызается она.

— Ясное дело, если не следить за персонажами, мы рискуем не дописать книгу! — недовольно замечает Мартина. — Если бы Господь так поступил с Творением…

Их голоса все удаляются.

Склон становится круче, Жюстина цепляется за мою шею, она буквально душит меня, кресло подскакивает, это напоминает мне другие головокружительные спуски, другие падения, другие страхи, с которыми я надеялась никогда больше не столкнуться. Кресло накреняется, мы едва не опрокидываемся, потом оно выпрямляется, на что-то налетает, и мы катимся кувырком по метровому слою свежевыпавшего снега.

— Элиз! Элиз! — шепчет Жюстина.

Я машу рукой, чтобы удержать голову над снегом, не желаю играть в их «Альпийский Титаник», цепляюсь за что-то жесткое и узловатое, это ветка, еловые иголки покалывают кожу. Жюстина совсем близко, она цепляется за мое плечо, слышу, как она шарит, хватается за ветку, мы остаемся лежать, скорчившись, задыхаясь, наполовину утонувшие в снегу, стуча зубами и вслушиваясь в ночь.

Скрипит колесо кресла. Где оно? Ползу, как могу, утыкаюсь в металл и кожу, поднять руку, остановить это колесо, пальцы попадают в спицы. Иногда это хорошо, что не можешь кричать. Мне удается вытащить руку, колесо больше не скрипит.

— Они забаррикадировались, говорю вам! — кричит в это время Ян. — Может кто-нибудь починить свет?

Интересно, куда подевалась мадам Реймон?

— Предохранитель сгорел! — кричит Мартина Яну. — Ничего не поделаешь. Надо взять фонари у легавых.

— Нас всех повяжут! — мрачно предрекает Франсина. — «Может быть, чаю, комиссар?»

— Прости меня, Господь, ибо я согрешила…

— Мадам Реймон! Мы тут! — шепчет Жюстина. — Скорее, сюда!

— Бедняжка ты моя, я в снегу по уши, я уж останусь тут, под деревом.

До нас четко доносится звонкий голос Летиции:

— Их надо прикончить. Свидетелей оставлять нельзя.

— Боже мой, нам почти все удалось! — негодует Ян. — Первая живая книга!

— Да с одними фотками мы бы взорвали фанклуб Элиз! — замечает Кристиан между двумя стонами.

— Мы упустили Гонкуровскую премию! — сокрушается Франсина.

— Дилетанты! — ворчит Мерканти.

— Где Лорье? — вдруг спрашивает Ян.

— В доме, с Андриоли, — отвечает Мартина.

— Пойду туда. Дай мне полный магазин.

Мы с Жюстиной прислушиваемся к шуму, к самым тихим звукам, время остановилось в ту минуту, когда Ян вернулся в дом, чтобы убить Лорье и моего дядю. Смогла ли Иветт вытащить их? Секунды тянутся вечность, я замечаю, что скрестила пальцы, а Жюстина непрерывно шепчет: «пожалуйста, пожалуйста».

— Их там нет! — орет Ян. — Берите фонари, надо их найти! Кто увидит — стрелять!

Тяжелое дыхание слева от меня. Кто-то идет с трудом, ветки трещат под ногами. Жюстина впивается ногтями в мое запястье. Кожа от страха так съежилась, что, кажется, вот-вот задушит меня.

— Вы тут?

Иветт! От облегчения кожа расслабляется.

— Фернан! — шепчет Жюстина.

— Он еще без сознания. Пришлось потрудиться, чтобы взвалить его на спину нашему бедняжке-старшине, у него руки скованы, я не смогла найти ключ от наручников! — одним духом выпаливает Иветт.

— Фернан? — повторяет Жюстина, шаря кругом.

— У… подножья дерева.. , — невнятно говорит Лорье. — Челюсть сломана… не могу…

— Не напрягайтесь, мой мальчик! — ласково говорит Иветт, стуча зубами.

Холод. Я и забыла, что мне холодно. Жюстина дрожит, как работающий генератор. Наверное, мы забавно выглядим, растерзанные, забившиеся в чащу, рядом с мужчиной в наручниках и в драной форме, и с другим, лежащим без сознания у наших ног.

— Где мадам Реймон? — спрашивает Иветт.

— Да тут я, ухватилась за ветки, лежу, не шевелюсь, а то в снег уйду!

— У них фонари! — ахает Иветт. — Они нас найдут. Надо было спуститься в деревню.

— Мы не можем оставить Фернана! — возражает Жюстина.

— Молчите! — сквозь зубы приказывает Лорье. Сколько же их идет по нашим следам? Летиция, естественно, осталась наверху. Кристиан выведен из строя. Остаются Ян, Мартина, Франсина, Мерканти.

— Они размахивают фонарями, — шепчет мне на ухо Иветт.

Вдруг совсем рядом с нами раздается голос Мартины:

— Они не могли уйти далеко, тем более с Элиз, — говорит она невидимому собеседнику.

Я задерживаю дыхание. Она действительно совсем рядом. Треск веток, сучьев. «Крак-крак», — скрипят сапоги по снегу. Сердце бьется слишком громко. Она услышит. Она большая и сильная. Как Лорье сможет нейтрализовать ее, ведь у него скованы руки?

— Иветт! — шепчет Лорье. — Бросьте… камень… вправо… сильнее!

Иветт шарит вокруг нас, потом я слышу звонкий удар камня о дерево справа от нас. Автоматная очередь, за ней крик удивления и боли.

— Что такое? — спрашивает Франсина, обнаруживая тем самым свою позицию: выше и слева от нас.

— Эта штуковина мне чуть руки не оторвала! — восклицает Мартина. — Я услышала шум справа, метрах в десяти!

— Черт, кончайте орать! — приказывает Мерканти. — Они нас обнаружат!

— Можно подумать, вы сами не шумите! — кричит Летиция сверху. — Пойду посмотрю, может, в фургоне есть осветительные ракеты.

Неужели я считала ее симпатичной?

Мы слышим их глухие шаги, они ведут себя как охотники, устроившие облаву на крупную дичь.

Кто-то идет в нашу сторону. Быстрым и мощным шагом. Треск кустарников, громкое дыхание, я чувствую тепло от луча света на коже, стараюсь превратиться в корень, что-то двигается возле меня, надеюсь, что Иветт и Лорье убежали, такое впечатление, что я насекомое, попавшее в ловушку, и я не знаю, кто это приближается, я не знаю, не целится ли этот некто мне в голову, я не знаю, не прогремит ли выстрел, не истекает ли последняя секунда моей жизни. Я прикована к мраку и ощущаю только этот свет на своей коже…

— Привет, сердце мое! — восклицает Мерканти. Он наклоняется ко мне, теплое дыхание, ствол его пистолета касается моего виска.

— Мы рады снова увидеть папочку Мерканти? — снова говорит он. — Мы знаем, что сейчас нас до смерти затрахают?

Единственное, чего я хочу — чтобы ты выстрелил, давай же, кончай с этим!

— Оф-ф-ф!

Звук сдувающегося воздушного шарика, что-то твердое падает мне на голову, пистолет! Слышу бормотание Мерканти, глухие удары, как будто кто-то лупит по мешку с песком, потом сильный треск, и он умолкает.

— Старшина двинул ему ногой в грудь, повалил и оглушил ударами головой — восхищенно шепчет мне Иветт. — Ох! Видели бы вы, как он его ударил носком ботинка! Как только грудину ему не проломил!

— Наручники… привязать.. , — лепечет Лорье.

— Сию минуту!

Иветт приковывает Мерканти к дереву его же собственными наручниками, и мы снова ждем.

— Его пистолет у меня. Пусть только шевельнется, я разобью ему череп рукояткой, — шепчет Иветт.

Надеюсь, он шевельнется.

Мы слышим, как Мартина, введенная в заблуждение нашей уловкой, рыщет справа от нас. Скверные из них партизаны. Не очень представляю себе, как Франсина ковыляет на своих каблучищах. Самый опасный — это Ян. Он в горах, как у себя дома, к тому же натренирован.

Выстрел!

Такое впечатление, что я ощутила ветерок от пролетевшей пули.

И тут же рядом, слишком близко, голос Мартины: «Ничего страшного! Я поскользнулась! Он сам выстрелил!», и кто-то левее и выше меня испускает протяжный вздох.

— Мадам Реймон? — шепчет Иветт в сторону вздоха.

— Ох, а я уж думала, что померла! — с удивлением отвечает та.

Тишина. Шум ломающихся веток, как будто кто-то падает. Летиция кричит сверху:

— Я нашла ракеты!

— Не надо привлекать внимание деревни! — кричит в ответ Ян.

— Но это будет такой красивый финал, перестрелка под вспышками салюта! — ветер искажает голос Летиции.

— Верно, — поддакивает Франсина, бродящая по склону где-то над нами, — это будет грандиозно!

— Дуры несчастные! — ревет Кристиан. — Это просто наведет на нас жандармов, и все тут.

— Как жалко, что не хватает света для съемки! — опять ноет Летиция.

Раскат грома мешает мне расслышать ответ Яна. Недалеко вспыхивает молния. Я не успеваю мысленно сказать «раз».

— Опять гроза! — кричит Мартина, и по ее голосу мне кажется, что она боится гроз.

Гром. Молния. Эти подлые молнии заменят им ракеты! И грохот перекрывает все: мы ничего не слышим. Опять начался снегопад.

— Я не чувствую ни рук, ни ног, — говорит Жюстина. — Посплю немножко, что ли.

— Нет! Нет! Спать нельзя! Растирайтесь! — говорит Иветт.

Я тоже не чувствую своих конечностей. И правда, так хочется поспать. Отдохнуть, как дядя…

Наверное, я на несколько секунд задремала. Все тихо. Неужели наши мучители ушли? Неужели все кончилось?

— Привет честной компании!

Ян! Я поднимаю голову так резко, что сильно ударяюсь о ветку. От боли просыпаюсь окончательно.

Он подошел сзади, разумеется, он понял, где мы находимся, и обошел нас. Чувствую его дыхание на своем затылке, волосы встают дыбом. Под его «луноходами» скрипит снег.

— Иветт, бросьте пистолет, который вы и держать толком не умеете, или мне придется выстрелить в голову Элиз, что не пойдет на пользу ее дикции! — ржет он.

Глухой звук предмета, падающего в снег. Пропал наш последний шанс.

— Да они все тут, мои славные персонажики! — присвистывает он. — Отважная Компаньонка, Подстреленный Дядюшка, Красавица со Спящими Глазами и, lastbutnotleast[7], Бен-Гурионша без танка. О, я чуть не забыл… Доблестный Рыцарь. Мерзкая у него рожа, у этого Доблестного Рыцаря. Ты мне доставил массу хлопот, Филипп, — продолжает он с явным наслаждением. — Я-то думал, что оказываю тебе услугу, избавляя тебя от этой шлюшки Сони. Она тебе наставляла рога со всеми подряд. Ты мне даже как-то сказал: «Я бы ее убил!», но, как все слабаки, ты не способен перейти к действию. Вот в чем ты отличаешься от нас. Мы выражаемся действием. Наши слова — это поступки Мы пишем плотью по плоти. Ох, а потом это уже никому не нужно, никто никогда не поймет.

Звук взводимого курка.

— Ну, кого пришить первым?

— Вы просто подонок! — бросает ему Иветт.

— Ой, как страшно, старая дура!

— У вас гнилая душа! — говорит Жюстина.

— А, свирепый огурец в маске! Валяй, кладезь шуток. Да, совсем забыл сказать… я придумал действительно замечательный конец. Элиз разгадывает тайну: безумный убийца — это Лорье, и она его убивает. А сама остается в живых! Разве плохо? В таком случае она нам еще разок послужит. Вы мне скажете: «Но она же вас выдаст». Как бы не так, козочки мои! Потому что перед смертью Лорье отрубит ей обе руки. Вот ведь сволочь! Таким образом, наша храбрая Элиз нема и лишена своих культяпок, так как же она теперь нас выдаст? Тем более что Иветт умерла и у нее теперь новая компаньонка. Чертовски симпатичная и весьма, весьма стильная.

— Хотите чайку, Элиз? Кипяточку или холодненького?

Франсина.

— Мы с вами не соскучимся! — добавляет она с обычной жеманностью. — Долгие годы! Ну, чтобы вернуться к настоящему, мой милый Ян, по-моему, настало время поставить точку в приключениях наших героев. По порядку: Андриоли, Жюстина, Иветт и на закуску красавчик Лорье, — слащаво заключает она.

— А Мерканти? С ним что делать? — в голосе Яна звучит сомнение.

— Он попытался изнасиловать дядюшку, и наша милая Жюстина размозжила ему башку! — не без сарказма предлагает Франсина.

Перекрывая раскаты грома, сверху доносится голос Летиции:

— Что вы там возитесь?

— Идем! — кричит в ответ Ян. — Мы их нашли!

— Как вы собираетесь уйти? — несмотря на сломанную челюсть, удается выговорить Лорье.

— А? Ну, проблем нет, снегокаты, помнишь? Дойдем до Сей, а там возьмем внедорожник.

Неужели они так и не поймут, что подкрепление запаздывает?

— Алло, алло, вызывает Земля! — внезапно завывает мегафон. — Танго-Чарли, перехожу на прием!

Шутница эта Летиция.

— Ветер может донести звук до деревни! — свирепеет Ян. — Пойди скажи ей, чтобы прекратила.

— Сам иди, я без сил! — возражает Франсина.

Где-то в лесу, одновременно далеко и близко, слышен голос Мартины:

— Ау, ау, где вы? Ничего не видно!

Надо действовать, но я напрасно ломаю голову, и хоть от этого зависит моя жизнь, я ничего не могу придумать. Главное — ничего такого, что я могла бы привести в исполнение. Я даже не знаю, чем они вооружены, на кого нацелено их оружие. Думаю, на Иветт и на Лорье.

Кто-то приближается . Кто-то грузный, от его тяжелых шагов с веток осыпается снег. Судя по всему, это слышу только я, потому что Ян и Франсина продолжают спорить. Проблеск надежды: вдруг это жандармы в специальных костюмах, со штурмовым оружием наготове.

— В ванной не было света. Горбатого могила исправит.

О, нет! Бернар!

— Гадкий мальчишка, — добавляет он. — Не получишь сладкого.

— Эге! Это что еще такое?

Напряженный голос Яна.

— Это автомат, который жирный кретин нацелил тебе в правое ухо, — тихо объясняет Франсина.

— У Яна все руки в крови, он должен помыть руки, — говорит Бернар менторским тоном. — В Рождество принято есть «полено».

— Ладно, только опусти это чертово ружье, это опасно, — отвечает ему Ян.

— Я хочу, чтобы включили свет! — протестует Бернар. — Не люблю темноту! Почему мы не идем в кино?

— Все будет, как ты хочешь, правда, Франсина, дорогая?

— Ну, конечно. Бернар, милый, дай ружье тете Франсине, и мы все пойдем в кино.

— «Жирный кретин, жирный кретин», — вопит Бернар, передразнивая ее интонации. — Вызов полиции — семнадцать!

— Мартина! — зовет Франсина, пытаясь сохранить достоинство. — У нас тут небольшая проблема с Бернаром.

— С Бернаром нет проблем! — кричит он в ответ. — Бернар не дебил!

— Конечно, нет! — подтверждает Франсина.

— Бернар, — вдруг говорит Жюстина своим спокойным, глубоким голосом, — ты ведь знаешь, Ян говорит, что ты жирный и что от всех жирных воняет.

— Сука! — бросает ей Ян.

— Не двигаться! — приказывает ему Бернар. — Имел я его мамочку! Хочешь, Ян, я тебе вымою рот? — добавляет он.

— Она врет! — уверяет его Ян. — Давай положи ружье.

— Бернар, — говорит Иветт, — а хочешь, мы все разденемся и выкупаемся в снегу? Скажи, чтобы они положили свое оружие.

— Да! — восторженно кричит Бернар. — Все голышом в снегу! Раздевайтесь! Яблочный пудинг гораздо вкуснее.

— Нет, ты что, спятил? — отвечает ему Ян. — Ты что, не видишь, что идет снег, что это тебе взбрело в голову, ты, кусок сала? Ну, клади ружье!

Ян говорит властным тоном, голосом предводителя, он играет ва-банк.

Бернар колеблется. Он всегда такой послушный. Но сейчас он должен смутно ощущать, что обладает властью, что другие боятся его. Боятся его, жирного и вонючего, над которым Ян так часто смеется, конечно, дружелюбно…

Трещит ветка. Кто-то тихо подбирается к нам. Запах приторных духов матушки всех психов, Мартины. В тот момент, когда я судорожно пытаюсь придумать, как бы предупредить Бернара, она пронзительно восклицает:

— Бер…

— И-и-и! — взвизгивает Бернар, и я, в буквальном смысле этого слова, слышу, как он подскакивает.

Оглушительный выстрел.

Удивленный крик боли.

Недоверчивый смех Бернара.

— Ян, ты видел? Бах! Бах! В кино все понарошку.

— Мартина? — неуверенно говорит Франсина. — Мартина?

Ответа нет.

— Ты что, не видишь, что жирный кретин в нее попал? — рычит Ян. — Это невероятно! Начинается какой-то кошмар!

— Я так и знала, что все кончится плохо, — холодно отвечает ему Франсина. — Никто никогда не хочет всерьез задуматься над глубиной наших художественных замыслов. Вы — всего лишь банда мелкобуржуазных преступников.

— По-моему, я забыл закрыть кран, — говорит Бернар. — А два плюс два всегда будет четыре.

— Я пойду с тобой, — говорит Иветт, — я тебе помогу.

— Ладно, пошли. А потом оба выкупаемся.

Иветт проходит мимо меня, ее ледяная рука касается моей в знак ободрения. Да-да, иди, спасайтесь.

— Мы тоже можем пойти? — спрашивает Ян.

— Нет. Быть собаке битой, найдется и палка, а летом все ходят на пляж.

— А я? — с надеждой спрашивает Франсина.

— Ты, — огрызается Бернар, — ты отправляйся и вымой свой поганый рот снегом. Сейчас же!

— Речи быть не может…

— Сейчас же! И на десерт я хочу сливочное мороженое!

Вдруг их голоса перекрывает грохот. Сноп молний озаряет небо. Радостные вопли Бернара: «Салют, салют!» Потом все взрывается. Когда возвращается тишина, запах гари кажется очень близким. Наверное, порох попал на какое-то дерево в нескольких метрах от нас. В ушах у меня стоит гул, все звуки я слышу как через вату. Откуда-то из-за окутавшего меня кокона доносится:

— Бог недоволен! Бог вами недоволен! — проповедует Жюстина голосом медиума.

— Бог недоволен Бернаром? — спрашивает слабый встревоженный голос.

— Бог недоволен Яном и Франсиной! — кричит Жюстина. — Бог хочет, чтобы ты убил их!

— Тварь! — орет на нее Ян.

Курок щелкает вхолостую. Патронов больше нет. Патронов для кого? Жюстина бросается ко мне, а Ян кричит, явно обращаясь к Франсине: «Дай мне ствол с земли!» Пистолет Мерканти!

— Ты видишь, что Господь сделал выбор! — кричит Жюстина. — Стреляй, Бернар, стреляй! Бах! Бах!

— Бах! — повторяет Бернар и нажимает на курок. — Бах! Бах! Бах!

Выстрелы, вопли, ответные выстрелы, можно подумать, что мы на поле боя, свист пуль в ушах, голоса перекрывают друг друга, сливаясь в оглушительную какофонию. С каким-то странным любопытством я жду, когда одна из пуль вонзится в мое тело… Мне кажется, что я так долго жду смерти, что уже и страх улегся, мое сердце заледенело.

Ах, дьявол! Ах, дьявол! Ах, дьявол, как же больно! Там в плече, я чувствую, там дырка, я ее чувствую, я могу засунуть туда палец. Ох! От одной мысли подступает тошнота, я уверена, что пуля прошла через плечо, что там, в моей плоти, круглая дыра, мне трудно поверить в это, но ведь мне так больно, и…

Шум прекратился. Раскаты удаляющейся грозы. Назойливый запах пороха. Стоны. Ощущение ватных тампонов в ушах, я сглатываю, чтобы уши разложило, но безуспешно. Чей-то голос сквозь вату.

— оооо тааааа гууууу?

Вата внезапно разрывается, и тогда я слышу:

— Какого черта мы валяемся в снегу?

Неуверенный голос дяди в оглушающей тишине.

— Жюстина? Боже мой, Жюстина! Но, но что случилось? Лорье! Вставайте, приятель! Это же настоящая бойня! Эй, кто-нибудь, помогите!

Далекий голос:

— Иди в задницу-у-у-у, старый хре-е-ен!

Летиция. Они с Кристианом застряли там наверху. Забились, как крысы. Сейчас дядя с ними разберется, и…

Это бред. Мы не в компьютерной игре. Боль возвращается, меня захлестывает кипящая волна, и в то же время звуки становятся яснее, я слышу, как дядя трясет Жюстину, повторяя ее имя, потом бежит к Иветт.

Иветт.

— Все в порядке, — лепечет она, и я начинаю рыдать от счастья, — все в порядке, месье Фернан, займитесь остальными.

— Но они мертвы! — кричит дядя. — Мадам Реймон лежит ничком в снегу, у Яна снесено все лицо, у мадам Ачуель все внутренности наружу, Лорье без сознания, у другого жандарма только полголовы, а толстый паренек…

— От тараканов помогают инсектициды…

— Он жив! — с облегчением восклицает дядя. — Мальчик мой, ты ранен? Пошевели руками-ногами.

— Не могу, — отвечает Бернар, — нога какая-то странная. На похороны одеваются в черное.

— Дай-ка посмотреть… Ох, черт! Не шевелись, слышишь, главное — не шевелись! Он может полежать спокойно? — спрашивает у нас дядя.

— Непонятно почему, — объясняет Иветт, — но он не очень чувствителен к боли.

Слышу, как дядя быстро переходит с места на место, становится на колени возле меня.

— Иветт, — зовет он взволнованно, — у Жюстины широко раскрыты глаза, она не моргает, и…

— Она слепая! — шепчет Иветт. — Это нормально, что она смотрит в никуда! Пощупайте пульс! На сонной артерии.

— Бьется! Еле-еле, но я чувствую! Слава Богу, надо идти за помощью.

— Наверху, перед домом, еще двое, Летиция и Кристиан. Они вас убьют.

— Ах, вот как? — отвечает дядя. — Это мы посмотрим. Я заберу оружие у этих.

— Думаю, что магазины пусты. Они стреляли, пока не кончились патроны.

— Силы зла разгромлены! — удовлетворенно говорит Бернар. — Но у меня болит нога.

— Мы тобой займемся. Оставайся здесь с Элиз.

Стон. Женский стон.

— Я хочу пить, дайте мне чаю, — еле слышно шепчет Франсина.

— Вот дерьмо, она еще жива! — бормочет дядя. — Но как это возможно… в таком состоянии..

— Положите ей в рот немного снега, — советует Иветт.

— Вы очень добры к этой погани!

— Она все равно умрет, месье Андриоли, к чему заставлять ее мучиться еще больше.

— Я не умру, — говорит Франсина, — я не умру, помогите мне засунуть все это на место!