Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Зона тьмы - Снежная смерть

ModernLib.Net / Триллеры / Обер Брижит / Снежная смерть - Чтение (стр. 4)
Автор: Обер Брижит
Жанр: Триллеры
Серия: Зона тьмы

 

 


Красного? Милочка, да откуда ты можешь знать, что это красное, а не серое или синее? Блокнот, злость: «Что значит красное?»

Летиция читает вопрос Жюстине:

— Для меня красное — это имя страдания. Когда я подношу руки к вашему лицу, я чувствую вашу ауру. Она красная. Страдание окружает вас, словно нимб.

Слепая художница-мистик! Дорогой Психоаналитик, хочу тебе напомнить, что началось все с того, что я просто поехала провести несколько дней на зимнем курорте. Правильно? И хотела бы этим и ограничиться! Ах, ты не Господь Бог? Ну что же, жаль. А тут еще эта, морочит мне голову своей аурой страдания, окружающей нимбом мое прекрасное лицо южанки. Я мрачно нахохливаюсь в своем кресле. Иветт и Франсина играют в рами, по сантиму за очко. Летиция принимается описывать Жюстине постояльцев Центра. Я прислушаюваюсь, потому что любая новая подробность позволяет мне добавить мазок к портрету каждого из них, складывающемуся перед моим внутренним взором.

— Кристиана не надо бояться, — объясняет она Жюстине, — он с виду грубый, но очень славный. Похож на дога, который все время лает.

— Сколько ему лет?

— Думаю, около сорока…

А я-то представляла себе подростка!

— И потом Бернар, — продолжает она. — Он очень толстый и всего боится. Говорит только пословицами, очень смешно. Еще есть Эмили и Клара, лучшие подруги на свете. Эмили черненькая, лицо — как у всех даунов.

— Я ни разу их не видела, — мягко напоминает Жюстина.

— Ах, да… Ну, у Клары каштановые волосы, она не очень красивая, немножко косит, и у нее всегда открыт рот. Магали очень хороша, у нее роскошная грива рыжих волос. С виду не догадаешься, что у нее ум пятилетнего ребенка. Это замечаешь, когда она начинает говорить и если поймать ее взгляд. Знаете, он… не знаю, как описать… какой-то не такой. Она всю жизнь провела в разных приютах. Родители не хотели ею заниматься.

— Правда? Как это печально! Я тоже рано стала жить в приютах, у меня родители умерли. А вы, Элиз? — спрашивает Жюстина.

Что ответить? Что я счастливо жила с родителями, потом замечательно училась, с удовольствием снимала фильмы, страстно любила Бенуа? Что сейчас кажусь самой себе проходящей через какой-то туннель? Царапаю слово «нормальная». Летиция переводит.

— Так приятно встречать нормальных людей, — по голосу Жюстины понятно, что она улыбается.

Замечание звучит странно, будучи адресованным парализованному, слепому и немому человеку. Летиция продолжает:

— Жан-Клод симпатичный, но ему кажется, что он все на свете знает. Думаю, что, поскольку он не может двигаться, он пытается доказать свою значимость.

А я тоже такая? Мне кажется, что все вокруг глупые, а я всегда права? Нет, Элиз, девочка моя, ты другая! Ты же такая скромная…

— У Леонара проблемы с моторикой, он дипломированный математик. Говорит он мало: ему трудно. Да он и не интересуется нашей болтовней. Его страсть — это астрономия, поэтому он сюда и приехал. Из-за неба. В городе хуже видны звезды.

— А я приехала из-за звуков. В горах они чище, отчетливее. Слышно, как потрескивает кора на деревьях. Мне кажется, что я хожу по хрустальному замку, — объясняет Жюстина.

А мне кажется, что я увязла в грязи, не дающей мне пошевелиться. Тише, тише, нужен позитив! Представим, что я нахожусь внутри межпланетной капсулы, летящей среди этих чертовых звезд, которые я больше не смогу увидеть…

— Еще чайку, девочки? У вас такой вкусный чай, Иветт!

Вот уж кто сплошной позитив! Сколько же в ней оптимизма, в этой мамаше Ачуель! Ей следовало бы носить имя Апчхи-чуель, ходить в красном колпачке и распевать: «Хей-хо! Хей-хо! С работы мы идем…»

— Вы сами пекли крендельки? — продолжает она. — Надо бы сделать такие нашим милым постояльцам, они такие вкусные…

Кто они, постояльцы? Ну, так не они одни. Господин Вор тоже такой вкусный. Гадкая игра слов, Элиз. Зловещая и вульгарная.

— Ну, и потом Мартина… она строит из себя этакую монашенку, но на нее можно положиться, — продолжает неутомимая Летиция. — А с Юго надо быть начеку, он не любит симулянтов. Иногда мне кажется, что между ними что-то есть, — заключает она, понизив голос.

Вечер проходит в тихой болтовне под свист чайника. Когда я владела своим телом, то ненавидела сидеть взаперти. От одной мысли провести несколько часов за чайным столом у меня начиналась крапивница. Я нуждалась в движении. В свежем воздухе. Я бы взяла лыжи, носилась бы по склонам… Закидала бы Тони снежками. Даже в минуты грез мне трудно представить себя с Тони, ведь когда мы познакомились, я уже была прикована к этому креслу и никогда не видела его лица, его тела. Я представила себе, как он выглядит, ощупав его, я знаю, что он худой и мускулистый, как боксер, что у него прямой нос и квадратный подбородок, что волосы на его висках уже поредели. Но я никогда не видела его. Поэтому в коротеньких фильмах, которые прокручиваются у меня в мозгу, я чаще всего бываю одна.

Вдруг до меня доходит, что Франсина уже подала сигнал к отправлению. Она трясет мою руку, Жюстина сжимает мое плечо, Летиция меня целует. Иветт провожает их до двери и возвращается с почтой. Много писем для меня. После того, как мои приключения описали в книге, мне приходит много писем от читателей. Их всегда интересует, до какой степени авторша приукрасила факты. Увы, ей пришлось только связно пересказать всю грустную правду. Если бы она знала, что в данный момент вокруг меня снова разыгрывается драма… Издатель будет доволен. Поменьше цинизма, Элиз, ведь речь идет о человеческих жизнях. Элиз Андриоли, героиня детективов в инвалидном кресле, просто обязана быть политически корректной.

Вечер медленно подходит к концу. Иветт смотрит передачу о школьном рэкете, потом дебаты о насилии в школах. Я рассеянно прислушиваюсь. Разве не эти самые дебаты шли и год, и два года назад? И с теми же гостями в студии? Я засыпаю. Голоса гудят, как ветер в ветвях…

5

Я просыпаюсь, как от толчка, в собственной постели. Наверное, меня уложила Иветт. Который час? Слышу, как она копошится недалеко от меня. Что она делает — ложится или встает? Дверь в мою комнату бесшумно открывается. Я поднимаю руку, чтобы показать, что не сплю.

— А я-то думала… Вы вчера вечером просто свалились! Сейчас еще совсем рано, только-только пять часов, но я уже не засну. Пойду приму душ и вернусь.

Пять часов. Что за странность — вставать в такую рань. Сейчас, наверное, еще совсем темно. Честно говоря, для меня это ничего не меняет… Иветт проходит в ванную. Я широко зеваю, вытягиваю здоровую руку, тру глаза. Потом делаю серию вращательных движений. Моя утренняя зарядка. Звонит телефон, и я внутренне содрогаюсь. Включается автоответчик, звучит голос моего дяди:

— Здравствуйте, вы позвонили в шале Монруж. Оставьте свое сообщение после звукового сигнала.

— О, Боже мой, помогите мне, помогите, умоляю! Он меня… О, нет, нет!

Кровь застывает у меня в жилах. Девушка с грустным голосом! Да что же это…

— Нет! О! Он здесь! Он здесь! Я не хочу! Умоляю, помогите…

Я словно окаменела, я в столбняке, я слышу шум воды из ванной, я слышу этот насмерть перепуганный голос, и я не знаю, что делать.

— Ради Бога, помогите, я не хочу…

Фоном возникает шум. Какое-то жужжание. Жужжание электрической дрели. Болезненный спазм в желудке. Я сплю, скажите мне, что мне это снится, что это неправда.

Теперь Соня кричит, кричит, как одержимая, а жужжание все приближается, я слышу, как захлопывается дверь, а потом удары в эту дверь. Отчетливые, сильные удары. Я подкатываюсь к телефону, хватаю трубку здоровой рукой, но я не могу говорить, я не могу спросить, где она, а Иветт все не идет, она ничего не слышит, и позвать ее я тоже не могу! Я бросаю трубку, подкатываюсь, как безумная, к ванной, натыкаясь на мебель, бью креслом в перегородку — раз, другой, а в это время на другом конце провода дверь вдруг поддается, я слышу треск дерева, а потом — снова рев дрели…

— Да что случилось? Что на вас нашло?

Крик в гостиной, полные ужаса мольбы. Иветт выходит, из ванной тянет паром и запахом мыла.

— Что случилось?

Я протягиваю руку к трубке, откуда доносятся нечленораздельные стоны вперемежку с призывами на помощь.

Иветт бежит к телефону, шлепанье босых ног по полу.

— Алло? Кто говорит? Алло?

— Слишком поздно… , — бесконечно печально шепчет Соня. — Слишком… поздно…

— Кто говорит? Где вы? Где вы?

— Собака… Мне удалось спасти собаку… пожалуйста…

— Где вы? Что происходит?

Тишина. Тишина, прерываемая звуком дыхания двух человек. Один дышит тяжело, со свистом, другой — медленно и глубоко.

Щелчок. Трубку повесили. Гудки «занято».

— Вроде бы девушка с собакой! Вызову жандармов! Может быть, это и шутка, но…

Не думаю, что это шутка. Думаю, что Соня действительно умерла только что, на другом конце линии. Что, если бы она позвонила кому-то другому, ее бы могли спасти.

Иветт звонит в жандармерию. Лорье нет на месте, ее соединяют со стажером Морелем. Она бессвязно рассказывает, что произошло. Вешает трубку.

— Они поедут к ней домой. И в ночной клуб. Им не сообщали об исчезновении человека, значит…

Трудно сообщить об исчезновении, пока кто-то не исчезнет.

Жужжание дрели. Всеми своими нервами я ощущаю его. Я сжимаю челюсти с такой силой, что зубы скрипят. Иветт ходит взад и вперед, причитая:

— Но это же невероятно! Эти крики, молодая женщина… Это шутка, такого не может быть, и потом собака, она сказала, что собака в безопасности… Не могу поверить, что…

У Яна было назначено свидание с Соней. Он собирался встретиться с ней после закрытия клуба. Что могло случиться? Ян… Нет, невозможно.

Так проходит полчаса, я сижу, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, Иветт яростно драит кухню.

Телефон.

Иветт хватает трубку после первого же звонка.

— Да… О, нет! Вы уверены?.. Да, простите меня… Нет, нет, мы на месте.

Щелчок. Рука Иветт на моем плече.

— Ее нашли. В подвале дискотеки. Она… она умерла.

Я сжимаю кулак так, что ногти врезаются в кожу.

— Они сейчас приедут, — продолжает она.

Мы долго молчим. Иветт включает радио и слушает новости. Авиакатастрофа в Малайзии: двести двадцать пять погибших. Расследование против депутата. Новые положения в системе школьного образования: решено вернуться к старой модели. Четвертый день блокады поставок горючего в Пюже-сюр-Аржан. Ожидается нехватка бензина.

Бензин. Люди едут на работу, садятся в машину, слушают те же новости одновременно с нами, закуривают или дают себе клятву бросить курить. И неподвижное тело в подвале.

— Но почему она позвонила сюда? — вдруг спрашивает Иветт.

Я задаю себе именно этот вопрос. Почему, если ее преследовал безумный убийца, она стала искать номер телефона, по которому можно связаться с немой? Нет, Элиз, ты рассуждаешь неверно. Может быть, она хотела связаться именно с нами, с Иветт или со мной. Может быть, она набрала номер, который знала наизусть. Номер моего дяди. Что, дядя ходил в «Мунволк»? Поставим вопрос ребром: не был ли мой дядюшка одним из Сониных «клиентов»? В конце концов, он уже двадцать лет вдовеет. И при этом полон жизни. Ему всего шестьдесят три года, когда я видела его в последний раз, он был в полном порядке, если не считать пуза, — густые седые волосы, высокий, лицо римского патриция.

Мои размышления прерывает приезд запыхавшегося Лорье. Не успев поздороваться, он спрашивает:

— Ян здесь?

— Ян? — переспрашивает Иветт. — Здесь? В шесть утра?

— У Яна было свидание с Соней Овар прошлой ночью, так ведь?

— Понятия не имею! — протестует Иветт.

— Элиз! Ответьте!

Я поднимаю руку, я не понимаю, почему Лорье так возбужден.

— Если это сделал он, я убью его!

Иветт икает:

— Что?

— Ничего! Он не имел права пытаться снова увидеться с ней!

— Вы в порядке, старшина? Может быть, немного кофе?

— Она умерла! — кричит он в ответ. — Если бы вы видели ее тело, если бы вы видели, что сделал с ней этот подлец! Кровь повсюду… на стенах… на потолке… и ее живот… О, Господи…

— Ну… успокойтесь… Вот, горячий…

Видимо, она имеет в виду кофе. Лорье шумно дует. Он успокаивается, глубоко вздыхает.

— Простите меня.

Не могу удержаться, пишу: «Вы были близки с Соней?» и наугад протягиваю листок.

— Да, — отвечает он неожиданно усталым голосом. — О, да… мы год были вместе. Мы собирались пожениться. Это был сон, прекрасный сон, вот и все. Она не могла отвыкнуть от дури. А чтобы достать деньги … ну, вы понимаете. Мы порвали больше полугода назад. Ян знал, что… что я был очень привязан к ней. Мне в голову не могло прийти, что он… в общем, что он…

«Что он решит за ней приударить?»

Да. Хотя мне следовало бы догадаться. Ян не может устоять перед хорошенькой девушкой. Он бабник.

Убийца, которого мы ищем, тоже бабник. Я барабаню по подлокотнику кресла, я раздражена, желудок разрывается. Иветт пьет кофе, старшина тоже; я слышу, как они глотают.

Итак, офицер, ведущий расследование, спал с жертвой и, судя по всему, до сих пор влюблен в нее. Его лучший друг накануне вечером назначил жертве свидание, а потом исчез.

— Я должен прослушать ее звонок, — резко бросает он сквозь зубы.

— Это невозможно слушать, — протестует Иветт.

Он не отвечает, нажимает кнопки на аппарате, и комнату заполняет полный ужаса голос Сони. Я знаю, что слышу голос уже умершей женщины, я слышу, как она умирает вновь и вновь.

Он не произносит ни слова, но, когда звучит сигнал отключения, он хрустит пальцами и с трудом выговаривает:

— Цифровой автоответчик. Кассеты нет. Не стирайте запись, я перепишу ее.

— Хотите еще кофе? — жалобно предлагает Иветт.

Он не отвечает ей и продолжает:

— Ее нашли в туалете, в подвале. Наверное, пыталась закрыться, дверь выломана.

Тишина. Кашель Иветт.

— Она лежала на полу, телефон — сантиметрах в тридцати от лица. Радиотелефон, — добавляет он машинально.

Именно в этот момент звонит наш телефон, и я опять внутренне подпрыгиваю. Иветт бросается к телефону:

— Это вас, старшина, — говорит она.

— Старшина Лорье у телефона… Где?… В стельку пьян?! Да, сейчас буду… Десять минут…

Он кладет трубку.

— Яна нашли. В снегу, у подножия горы. Алкогольная кома. Полузамерзший. Его привезли в больницу. Рядом с ним нашли бутылку водки. Мадемуазель Андриоли, мне нужно быстро получить ваше заявление. Можете ли вы написать все, что вам известно о событиях этой ночи?

Я повинуюсь и описываю встречу с Соней, свидание и так далее.

Он перечитывает вслух, потом хлопает листком по бедру:

— Она что-то знала! Почему же ничего не сказала мне? Почему?

Мне в голову приходят десять тысяч причин, но я не рискую излагать их. Иветт молчит, видимо, на нее подействовал кофе. Лорье дает мне подписать заявление, потом выходит большими шагами. Иветт вздыхает:

— Что-то голова побаливает. Бедная малышка… И как вспомнишь, что мы слышали… Ох, боюсь, что мне…

Она бежит в туалет. Мне тоже не по себе. Слишком много кошмаров, очень хочется выйти из игры. Иветт возвращается, извиняется. Предлагает мне стакан миндального молока. Потягиваю его маленькими глотками, оно освежает. Снимает чувство жжения в пищеводе.

— Надо нам вернуться в Буасси, — вдруг предлагает Иветт.

Блокнот: «Недумаю, что это возможно. Мысвидетели».

Ну и что, а мне наплевать! — восклицает она. — Пусть приедут туда нас допрашивать. Я позвоню Жану. Невозможно оставаться здесь, когда этот псих на свободе, все эти убитые женщины, влюбленный жандарм, Ян в больнице… Вам нравится играть в детектива, а мне — нет. Во всяком случае, не тогда, когда люди по-настоящему умирают.

Она идет в гостиную. Опять слышу радио: перебои с бензином. Кто отвезет нас в аэропорт, даже если выяснится, что летчики не бастуют? Каждое мое перемещение — это целая история, и я избегаю длинных переездов в поезде или в автобусе из-за проблем с туалетом. Да и в Буасси мы не будем в полной безопасности. Пока что мне не хотелось бы уезжать далеко от наших друзей-жандармов.

Иветт возвращается на кухню, начинает перетирать посуду, как всегда, когда сердится.

— В департаменте нет бензина, «Эр Интер» предупредила, что послезавтра начнется забастовка. А на поезде — двенадцать часов и три пересадки. Честное слово, в двухтысячном году ездить по Франции сложнее, чем в Средние века! — вдруг взрывается она.

Блокнот: «В любом случае, там, совсем одни… »

— Я думала, что Жан мог бы вернуться, учитывая эти обстоятельства, но нет, Их Высочеству надо закончить работу, ему совершенно плевать, что нас тут убивают! А когда я сказала, что мы могли бы приехать к нему, он вроде как растерялся. Растерялся! В хорошеньком мире мы живем! И вроде бы трубы ненадежные, холод собачий… Можно было бы остановиться в гостинице…

«А какдобраться до Кемпера? Наймем лимузин с шофером?»

— Что, рука у вас не устала… Обычно пишете: «Есть! Пить! Выйти!», а тут времени не жалко, все так подробно!…

Блокнот: «Прости меня, думаю, что мы обе просто нервничаем».

Одобрительное ворчание. Посуда убирается в буфет.

— Ну, если я правильно поняла, мы тут застряли. Жан пообещал звонить каждый вечер. Мужчины, мужчины… никогда нельзя на них рассчитывать!

Почему же. Можно, когда речь идет об убийстве. О разрушении. Не скрывается ли в примитивном сексизме моего замечания тайная рана? Внимательный взгляд больших бровастых глаз Психоаналитика. (Я настаиваю на авторстве слова «бровастые»). Пошел вон, Психоаналитик! Ты такой же подлый мужик!

Телефон. Звонки начинают действовать мне на нервы. Включается автоответчик:

— Говорит старшина Лорье!

Иветт сразу берет трубку.

Долгое молчание, прерываемое «как же это?» и «правда?».

К счастью, у дяди телефон старой модели. Иветт прикладывает трубку к моему уху.

Голос Лорье — усталый, невыразительный.

— Я сказал мадам Ольцински, что вы, наверное, удивлены, почему Соня, — он переводит дыхание, — позвонила в дом вашего дяди?

— Верно! — подтверждает Иветт.

— Соня рассказывала мне, что у нее есть крестный, который иногда подкидывал ей деньжат. Пожилой человек, из местных, в свое время пел в хоре с ее дядькой Моро. Некто Фернан. До сегодняшнего утра я о нем и не вспоминал. Как зовут вашего дядю?

— Фернан Андриоли, — отвечает Иветт.

— Шнабель так мне и сказал. Вот и объяснение ее звонку. Этот номер был первым в записной книжке ее мобильника.

Он добавляет еле слышно:

— Наверное, нажала кнопку, когда пыталась убежать.

Потом громче:

— У вас есть номер, по которому можно найти господина Андриоли? Это единственный близкий ей человек, Моро Овар умер шесть месяцев назад.

Иветт диктует ему номер дядиного мобильного и уточняет, что он — предприниматель, связан со строительством и сейчас находится в Польше на торговой выставке. Потом кладет трубку и восклицает:

— Вот еще! Ваш дядюшка был крестным этой Сони! Вы представляете?

Представляю ли я… Дядя был крестным отцом Сони. Странно, что он никогда не говорил мне об этом. Странно также, что все кругом связаны со второй жертвой, тогда как о первой никто ничего не знает. Да, такое впечатление, что об анонимной жертве все забыли. А если убийц двое? Если убийство Сони было «классическим» убийством из ревности, ненависти или из-за денег, а ее убийца просто воспользовался сложившимися обстоятельствами в надежде, что все спишут на безумного…

Но какое отношение ко всему этому имеет Вор? Думай, Элиз, заставь работать твои серые клеточки, как сказал бы Пуаро. Вор — влюбленный в меня психопат. Он распинает одну несчастную и дарит мне куски ее тела. Параллельно с этим кто-то убивает электродрелью Соню Овар. Жестокость, с которой совершены убийства, вроде бы, указывает на одного автора, поэтому второй убийца считает себя вне подозрений. Ну что же, эта гипотеза имеет право на существование. Но она ни в коей мере не объясняет мне ни кто такой Вор, ни кто этот имитатор.

Телефон!

Иветт, чье терпение явно на пределе:

— Алло! А, Франсина, здравствуйте… Да, я знаю… Увы, мы первыми узнали об этом… Я вам объясню… Что?… Ох! Какой ужас!… Да, конечно, до скорого.

Вешает трубку.

— Бригадир Шнабель приезжал в Центр, чтобы уточнить расписание Яна. Он был совершенно вне себя. Он сказал, что и представить невозможно, как это чудовище с его дрелью надругалось над бедной девочкой. Шнабель признался Франсине, что его чуть не стошнило, а ведь он прошел Алжир…

Слава Богу, Иветт замолкает. Я была бы очень признательна, если бы она не пересказывала мне подробностей того, что выпало на долю Сони! Предпочитаю думать о чем угодно, кроме этого. Например, о Шнабеле. Предположим, в шестьдесят первом ему было восемнадцать лет, сейчас у нас твухтысячный год, значит, ему лет пятьдесят семь. Не очень-то, наверно, весело ему быть под началом у совсем молоденького парнишки.

— Франсина пригласила нас приехать…

Она перебивает саму себя:

— Где мой кошелек?

«На чашечку чая?»

— Как вы угадали? Нам сейчас только на пользу оказаться среди людей. Я пошла в булочную. Никому не открывайте!

Не буду, и километровый кросс тоже не побегу, не бойся. Щелкает замок. Наконец немного покоя и тишины. Придвигаюсь к окну. Интересно, снег идет до сих пор? Идут ли по улице люди, видят ли меня, сидящую у окна? Вор, например. Я отодвигаю кресло. Иветт забыла разжечь камин. Жалко, мне было бы приятно послушать, как трещат дрова. Я сижу посередине гостиной, вслушиваюсь в тишину и пережевываю свои невеселые мысли.

Моя гипотеза о втором убийце не вписывается во вчерашний разговор Сони с Яном. Только вчера! Судя по этому разговору, она знала, что ей угрожает беда. Если она думала, что находится в опасности, то, ясное дело, она боялась каких-то действий со стороны того, кто убил первую девушку. Значит, убийца только один. О, Боже! Что она знала? Почему не сбежала, если боялась? Ее дрожащий голос: «Здесь будут твориться жуткие вещи». И эта страшная смерть… Вор, Д. Вор, тот кто ворует чужие жизни.

Настойчивый звонок в дверь. Наверное, Иветт опять забыла ключи! Еду к входной двери, кончиками пальцев веду по стене коридора. Поднимаю руку, чтобы открыть замок. По ту сторону двери — тишина. Сама не зная почему, не довожу движение до конца.

Он там, он там, с той стороны двери, я в этом уверена! Проходят несколько секунд. Потом я слышу, как поднимается клапан почтового ящика, и что-то падает внутрь. Если даже я открою, я не узнаю, кто это был. Даже если я могла бы закричать: «Задержите этого человека!» — мой крик ушел бы в пустоту. А может быть, это почтальон, и я буду выглядеть идиоткой. Или это он, и тогда он вернется и зарежет меня. Я не открываю. Мне страшно.

Я ощупываю изнутри почтовый ящик, моя рука наталкивается на маленький квадратный пакетик. Если это опять кусок… Я не решаюсь развернуть упаковку. Давай же, Элиз, будь смелее! Кое-как срываю бумагу, под ней деревянная коробочка размером с пачку сигарет. Поднимаю крышку, шарю внутри. В коробочке лежат два круглых влажных предмета, вроде резиновых мячиков. Что это, шары для снятия напряжения? Нажимаю на них легонько, чтобы не повредить. Шоколадки? Нюхаю, они ничем не пахнут… нет, есть какой-то аптечный запах. Кажется, эфир? Что же это может быть?

Дверь внезапно распахивается, входит Иветт, проклиная снег, который никогда не прекратится, копушу-булочника и всех этих старушек, которым лишь бы поболтать, когда и так людей полно…

— Такими темпами можно все новости пропустить! Правильно вы сделали, что не пошли со мной, такая погода… А-а-а-а-а-х!

От дикого вопля Иветт я цепенею. Что такое?

— О, Боже! Глаза!

Что, мои глаза? Представляю себе огромного волосатого паука, тянущего свои лапы к моим глазам… Да говори же!

— Глаза… у вас в руке! — ахает Иветт.

Что? У меня в руке глаза? О, не-е-ет! Эти желеобразные шарики! Сердце уходит в пятки. Разжимаю пальцы, слышу два негромких «плюх!» на полу. Это невозможно. Наверное, я не так поняла. Пытаюсь подъехать к Иветт. Новый вопль:

— Стоп! Вы их раздавите. О! скорее, жандармов, скорее! Откуда вы взяли эти глаза?

Можно подумать, я специально ходила искать их, чтобы подшутить над ней! Я пишу дрожащей рукой «впочтовом ящике», у меня ощущение, что я — персонаж какого-то сюрреалистического фильма.

— В почтовом ящике, — мрачно повторяет Иветт. — Этот ненормальный знает, где мы живем. Он придет и разрежет нас на кусочки. Мы не можем тут оставаться. Алло, мне нужен страшина Лорье, это срочно!.. Что значит «занят»?.. Говорю вам, это срочно… Почему? Потому что у меня на полу в гостиной лежат два голубых глаза, вот почему!.. Нет, молодой человек, я не шучу и я не пьяна! Скажите, чтобы он немедленно приехал в шале Монруж! И не тяните!

Она швыряет трубку.

— Ваше счастье, что вы этого не видите… О, Боженька мой, как же я пойду в кухню? Я не могу перешагнуть через эти… это! Элиз, главное, не двигайтесь с места. Представляете, если вы на них наедете?

Представляю. Резиновое колесо кресла давит голубой глаз, как яйцо, сваренное в мешочек… Довольно думать об этом, надо думать о птичках на деревьях, у них такие маленькие черные глазки, как виноградинки, они вот-вот лопнут, нет, о бабочках, вот-вот, о бабочках, порхающих над зарослями цветов. Глаз. Человеческий глаз. Бычий глаз в кабинете биологии. Огромный. Мертвый. Мертвый. Мертвый.

Иветт нервно роется в сумке, шуршат бумажные пакеты. Замечаю, что я вцепилась в подлокотник кресла, как в спасательный круг.

— Да, напугали вы меня!

Я? А сама я не напугалась? Знать, что я держала в руке глаза, что я их щупала, давила на них, чуть в рот не положила! Глаза трупа!

— Вы думаете, это глаза бедной Сони? — спрашивает Иветт, понизив голос.

Увы, это не исключено! А когда Лорье это увидит… Звонок. Я еще сильнее сжимаю подлокотник. Иветт смотрит в глазок, потом открывает.

— Ох, старшина, это ужасно… Посмотрите…

Два шага в мою сторону. Вздох. Потом глухой удар.

— Старшина Лорье! Он в обмороке!

Иветт быстро похлопывает его по щекам. Дверь открывается, струя холодного воздуха, низкий голос Шнабеля.

— Старшина сказал, чтобы я шел… Что с ним? — спрашивает он с изумлением.

— Он увидел глаза, — коротко объясняет Иветт.

— Глаза? Какие глаза?

— Глаза, вон там…

— Ого! Мать твою! Это чьи?

— Я-то откуда знаю? — взрывается Иветт. — Наверное, бедной Сони! Помогите мне, положим его на диван.

Шнабель повинуется, бормоча:

— За тридцать лет службы впервые такое вижу!

С дивана доносится слабый стон, потом дрожащий голос Лорье:

— Глаза Сони…

— Шеф, я свяжусь с ребятами из лаборатории. Повезло, они остались на обед в Альп д'Азюр.

— Повезло? Роже, ты это видел? Ты видел, что сделала эта сволочь? — вопит Лорье, вскакивая с дивана.

— Успокойтесь, шеф, успокойтесь! Мадам Иветт, у вас не найдется немного водочки?

— Если я накрою этого сукина сына, я ему оторву …! — голос Лорье дрожит от ненависти.

— Вот, выпейте, вам полегчает, старшина. Это настоящий полынный ликер.

Буль-буль. Слышу, как наполняют рюмки. Что до меня, я бы тоже не отказалась от чего-нибудь покрепче, но мне не предлагают. Шнабель звонит в ресторанчик, где обедают эксперты-криминалисты. Лорье меряет шагами гостиную. Иветт накачивается полынным ликером. А я так и сижу одна в коридоре возле этих проклятых глаз и не решаюсь тронуться с места, чтобы не наехать на них.

— Шнабель, сними показания с госпожи Ольцински, — вдруг говорит овладевший собой Лорье. — Я займусь мадемуазель Андриоли. Блокнот при вас? Напишите, что произошло, — приказывает мне Лорье.

Его голос кажется тверже, в нем звучат злость и отчаяние. Он читает мои короткие записи.

— Мерзавец пришел и принес это к вам домой. Да чего же он хочет, в конце концов? Можно подумать, что он с нами играет!

Мне приходят в голову кошки, приносящие добычу хозяевам. Может быть, он действительно играет. Может быть, он хочет показать мне, как он силен, хитер, безжалостен. Но почему именно. мне? Неужели я его знаю? Блокнот: «Может, мы были с ним знакомы… еще до моего несчастья».

— Точно. Я об этом не подумал. Это могло бы объяснить, зачем от приносит вам свои… свои охотничьи трофеи, этот козел!

Никогда не встречалась с жандармом, который изъяснялся бы таким языком. Почти как в американском сериале, где от всех легавых в коротких курточках только и слышно что «мать твою».

Звонок. Вваливаются эксперты — они ругаются, что им не дали закончить обед, и сразу начинают посыпать своим порошком все вокруг. Треск вспышки. Голоса:

— Передай мне пластиковый пакет.

— Смотри, этот прилип к паркету, давай осторожненько…

— Не думал, что там такие крупные связки сзади…

— А как, по-твоему, это держится?

— Секундочку, последний снимок, вот так.

Я медленно сглатываю. Лорье скрипит зубами. В буквальном смысле слова. Новая струя холода.

— Ну, Лорье! Что тут еще? Я даже кофе не допил.

— Сами посмотрите, доктор.

— Бог мой, ваш приятель не в игрушки играет!

Наверное, он нагнулся, я слышу, что он тяжело дышит.

— Восемьдесят из ста, что это от нашей утренней клиентки, у нее были выколоты глаза, — произносит он. — Когда видишь такое, действительно не по себе… Ладно, ребятки, делайте что положено, я к вам присоединюсь.

— Надо шевелиться, если хотим добраться до лаборатории вовремя. Снег так и валит, сегодня вечером точно дорогу перекроют. Шеф, завтра мы позвоним! — говорит кто-то, обращаясь к Лорье.

Они уходят так же поспешно и шумно, как пришли. Час пути до Антрево и до цивилизации. Доктор постукивает по чему-то, наверное, по трубке. Угадала! Сладкий запах голландского табака заполняет коридор.

— Грязная это история… Есть идеи?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17