А в середине августа мы с Ирой отправились на Киевское водохранилище в турбазу близ посёлка Дымер. Там уже отдыхал Юра, и он зарезервировал для нас домик. С нами поехали наши общие с Юрой друзья, имевшие катер. Они путешествовали по водохранилищу, останавливаясь, то тут, то там - где понравится.
      Как-то я решил прокатиться по новым местам с ними на их катере. Ира побоялась ехать в незнакомые места и осталась купаться на пляже. К вечеру я обещал приехать. Друзья забрали меня, и мы 'пошли' на катере в район города Чернобыля, в залив, где в водохранилище впадают две реки - Уж и Припять. Говорили, что из-за атомной электростанции в этом заливе вода теплее, чем везде.
      Обратно я решил возвращаться своим ходом, попрощался с друзьями и отправился гулять самостоятельно, осматривая красивые места. Перед обратной дорогой я решил искупаться. Сложил и спрятал одежду под приметным деревом, завалив её сверху листьями лопуха для конспирации, и, полностью раздевшись, пошёл купаться. Вокруг не было ни души, и я мог позволить себе такую вольность. Второго такого приятного купания мне трудно припомнить. Я, кажется, ощутил тепло Чернобыльского атома. Вода, действительно, была под тридцать градусов. Слева в залив уходило огромное негреющее красное солнце, спокойная красота берегов буквально усыпляла меня. Пролежав на спине около получаса, я понял, что меня слегка отнесло течением, которого я раньше не замечал. Я перевернулся, отыскал глазами моё 'приметное' дерево и вскоре подплыл к нему. Но: лопухов под ним не оказалось, как и моей одежды. Лопухом оказался я сам: теперь, в положении голого инженера Щукина, мне предстояло отыскать 'приметное' дерево среди сотен других таких же. И я побрёл по пояс в воде (по вполне понятной причине!) вдоль берега.
      Быстро темнело. Я понял, что разыскать мои лопухи сегодня уже не смогу. Стало холодать. Лежать на сырой земле в голом виде - опасно и стыдно. Плыть всю ночь по заливу - тоже опасно. Оставалось, как и инженеру Щукину, одно - пропадать, но пропадать я решил всё-таки там, где потеплее. Вскоре я отыскал небольшую копну сена, зарылся в неё и заснул:
      И снился мне ужасный сон. Будто я нахожусь в долине реки после наводнения. Вокруг грязь, я бреду весь голый в этой грязи по колено. А вокруг разбросаны трупы животных - кошек, собак, и даже людей, видимо, утонувших при потопе. Я еле вытаскиваю ноги, меня засасывает тина, вот я провалился по бёдра и понимаю, что уже не выберусь:
      Я с криком проснулся. Над горизонтом медленно вставало опять же красное негреющее солнце, как мне показалось, с той же стороны, что и заходило вчера. Поняв, что совершенно заблудился, я выбрался к воде и, пугаясь каждого звука, стал обходить одно дерево за другим. А вот и мои лопухи - они действительно были на виду, и дерево - самое высокое, как я только этого вчера не заметил! Быстро одевшись, я с каким-то неприятным осадком покинул место моего чернобыльского ночлега. Выйдя на дорогу, я сел на автобус и добрался до Дымера, а там и до турбазы, куда прибыл ещё до полудня.
      Ира и Юра, не дождавшись меня вечером, чуть не забили тревогу. Но так как и друзья, с которыми я уехал, тоже где-то заночевали, то искать меня пока не начинали.
      Рассказал друзьям про своё приключение и про сон. Юра не придал этому сну значения, а Иру он испугал. Она пояснила, что хождение по грязи, а тем более трупы во сне - это предвестие печальных событий.
      Так оно и оказалось, только семью месяцами позже. Не дай Бог находиться на том месте, где я видел сон, через эти семь месяцев! 26 апреля 1986 года произошла Чернобыльская трагедия, и невестка Юры с его внуком провела лето у нас с Тамарой в Москве. В Москве же у своих знакомых остановилась и Ира. Кто мог, тот уехал из Киева, чтобы переждать это опасное лето. Мы с Ирой продолжали встречаться в Москве, конечно же, только днём. Выручал, как всегда, Моня. Про то, что Ира в Москве я Тамаре не сказал, чтобы не нервировать её.
 
      Сюзи
 
      В начале сентября Ира уехала продолжать учёбу в Киеве. К новому 1987 году уехали в Киев родственники Юры, и мы почувствовали себя в нашей таганской квартире необычайно просторно. Но уж лучше бы они продолжали оставаться у нас, тогда может быть, я не совершил бы огромной промашки в своей жизни. А возможно, так и было нужно Провидению, для того, чтобы я стал тем, кем сейчас и являюсь. А случилось вот что.
      Тамара не реже раза в неделю уезжала к своей матери с дочкой, и нередко оставалась там на ночь, а то и на две. И я чаще всего использовал эти моменты, приглашая к себе давних, а то и случайных знакомых.
      Наша телепередача 'Это вы можете!' была тогда в зените славы. После записей, которые происходили обычно в большой аудитории - чаще всего в студии Останкино или на ВДНХ, у меня оказывалось достаточно новых знакомых дам. Выбрать из них подходящую и пригласить посмотреть мою чудо-сауну, труда не составляло. Бывало, что для этого девушки даже оставляли своего кавалера, с которым пришли на запись. 'Вот, бл:, популярность!' - как говаривал мой старший друг - писатель Василий Захарченко. А Тамара же обычно в эти дни уходила к матери, во-первых, потому, что меня не было дома весь вечер, а во-вторых, я сам способствовал этому.
      Вечер мы с новой знакомой обычно проводили, как сейчас говорят, в 'тестировании' чудо-сауны, заготовленного заранее шампанского, а под конец - и друг друга. Утром мы пили - кто кофе, а кто пиво, и разбегались, иногда даже не обменявшись телефонами.
      Конечно же, я читал газеты и слушал сообщения, про ужасную болезнь - СПИД, но считал её пока уделом Африки. Разных там - Заиров, Зимбабве, Мозамбиков и так далее. Но, на всякий случай, держал в ящике письменного стола презервативы, хотя в самые ответственные моменты про них забывал. Да и девушки хороши - нет, чтобы самим вспомнить о безопасном сексе, бесстрашные они какие-то! Или влияло то, что мы оба были сильно выпившими и в охотничьей эйфории.
      В те годы моя сексуальная жизнь, кроме Тамары, с которой я жил как с женой, и этих спонтанных встреч, сводилась к периодическому посещению ещё двух Тамар - Ивановны и Витольдовны. Если звонила Витольдовна, которая в очередной раз 'прощала' меня, я обычно бросал всё и бежал к ней. Даже Тамара-маленькая своими слезами не могла удержать меня от этого. Меня тянуло к Витольдовне что-то, чего я до сих пор не могу понять. Ведь я даже сейчас часто вижу её во снах. Правда, вижу и Олю, и Ивановну, не говоря уже о Тамаре-маленькой. У Витольдовны, как и раньше, не засидишься - хорошо, если удавалось ночь провести вместе. Утром мы, обычно ссорились и разбегались. Бывало при этом, иногда, и рукоприкладство, конечно же, с её стороны.
      Звонила иногда Ивановна. Чаще всего, если у неё что-то там портилось по электричеству, или мебель надо было перетащить. Конечно же, по телефону она мне этого не говорила, а только по приезду, после рюмки-другой. Характер у моей старой подруги испортился, и редкая встреча обходилась опять же без рукоприкладства, но на сей раз с моей стороны. Любила она доводить до белого каления - хлебом её не корми и мадерой не пои! Но, после побоища близость была особенно остра и чувственна.
      Вот и весь ограниченный 'ассортимент' моих сексуальных утех в Москве - не то, что несколькими годами раньше! Ездил я и в Киев к Ире, но это нечасто, хорошо, если раз в два месяца на недельку. Правда, в Киев я ездил и летом на отдых.
      И вот однажды - говорю, и сам замираю от волнения в ожидании роковой встречи - я возвращаюсь с очередной записи передачи, причём один. Не всё коту масленица! Ещё со студии я позвонил Тамаре, убеждая её пойти домой, но получил отказ.
      Злой и обиженный, я выхожу из метро у Театра на Таганке. Домой не хочется, к тому же мы с Василием Захарченко прилично выпили 'на выход'. Оглядываю милых дам, стоящих возле выхода метро, и вдруг вижу: негритянку. Высокая, худая, очень тёмная, с миллионом тонких косичек. Днём бы, да на трезвую голову - испугался! А тут - ничуть!
      Подхожу, здороваюсь по-английски, и с места в карьер предлагаю: 'Лет ас гоу хоум ту ми - дринк э литтл! Ай лив ниир!' ('Пойдёмте ко мне домой, выпьем немного! Я живу близко!' Англичане, простите меня за 'инглиш', но я ведь был выпивши!). 'Виз плежар!' ('С удовольствием!') - отвечает мне 'красавица южная', и мы в обнимку идём ко мне.
      По дороге я обнаружил две вещи - негритянка, которую звали Сюзи, немного пьяна, а к тому же, она ни слова не понимает по-русски. Или притворяется. Мы добавили шампанского, я включил сауну. Сюзи была приятно шокирована. После сауны мы допили всё, что оставалось, и я забылся.
      Утром просыпаюсь от сильной головной боли. Пытаюсь определить, где я. Но потолок так высоко, что я ничего не понимаю. Поворачиваю голову налево и - о, ужас! - рядом со мной лежит нечто голое, чёрное с оранжевыми ладонями и змеями вместо волос.
      - Всё, - думаю, - я на том свете, или ещё хрен знает где! Оказывается, лежим мы с негритянкой голые на паласе на полу - поэтому и потолок так высоко. Понемногу память стала возвращаться ко мне, и я покрылся холодным потом. Негритянка - значит Африка, а Африка - это СПИД! Одна надежда - вдруг мы по-пьянке забыли о 'любви'.
      Бужу мою пассию как можно аккуратнее, и нарушая все законы языка, спрашиваю:-Милая,а у нас была любовь вчера?
      - Оф коурс, дарлинг! ('Конечно, дорогой!') - отвечает Сюзи без тени беспокойства.
      - Всё пропало! - думаю я, не находя рядом и следа презервативов.
      За утренним кофе я спросил Сюзи, откуда она приехала. Она назвала какое-то государство, в котором уж точно была буква 'з'. То есть, в числе самых спидоопасных в Африке!
      Я по-быстрому выпроводил Сюзи и принялся названивать в антиспидовую лабораторию Вадима Покровского, что на Соколиной Горе. Телефон у меня был давно записан. Связавшись с кем-то из лаборатории, я спросил, когда сегодня можно прийти на обследование.
      - В чём проблемы? - спросил меня недовольный мужской голос.
      - Да переспал с негритянкой без презерватива! - с досадой доложил я.
      - А негритянка-то - наша? - спросил голос.
      - В каком смысле 'наша'? - не понял я.
      - Живёт она в СССР или приехала откуда-то? - с раздражением проговорила трубка.
      - Приехала из Африки, - ответил я, - страна какая-то с буквой 'з'. Заир или Зимбабве, а может - Мозамбик!
      - Это всё плохо! - упавшим голосом ответил телефон, - всё очень плохо!
      - Так когда можно на анализ? - забеспокоился я.
      - Через полгода, не раньше! - ответил голос, - когда появятся антитела. У нас другого оборудования нет. Но даже и через полгода антитела могут не появиться, они могут вообще не появиться, а человек - инфицирован! - голос раздражался всё больше, - думать надо было, когда ложитесь с африканкой! - и человек повесил трубку.
      Потом, когда я услышал голос Вадима Покровского по телевизору, я понял, что, видимо, по телефону говорил со мной именно он. Положение у меня было аховое. Никаких 'концов' Сюзи у меня не было, да если бы и были, что бы я с ней делал? Тамара должна прийти сегодня вечером. Как мне с ней поступать? Жить, как будто ничего не произошло, или признаться во всём? Тем более, я Тамаре уже стал всё рассказывать про свою личную жизнь. Решил покаяться, всё равно я по-пьянке во всём бы признался позже. Ожидаю истерики, упрёков, слёз. Тамара выслушала мои признания молча, сидя на стуле и опустив глаза в пол.
      - Что ж, - наконец подытожила она, - жили вместе, а если надо - и умирать вместе будем. Где ты, там и я! Не надо было тебя одного оставлять, тем более выпившего, тут и моя вина. Жизнь продолжается, а теперь давай выпьем! - резюмировала Тамара.
      Другим Тамарам я ни о чём не рассказывал. Как бы невзначай предложил пользоваться презервативами, но был осмеян. Более того, поехал я и в Киев, где продолжал встречаться с Ирой. Ира снова сошлась с мужем, с которым, было, 'разбежалась', но и меня не бросила.
      Я не понимал, что делаю. Взрослый, достаточно умный человек - и совершает поступки преступника! Ведь не было исключено, что я инфицирован. Тогда, кроме Тамары-маленькой, которая добровольно согласилась так рисковать, я мог погубить ещё двух Тамар и одну, совсем молодую ещё, Иру. И если сторонние сексуальные контакты двух Тамар ещё под вопросом (хотя какие тут могут быть вопросы?), то Ира официально живёт с мужем. Стало быть, кроме женщин, должны погибнуть и их сексуальные партнёры. А у этих партнёров - свои партнёрши, и так далее. И вот во всём буду виноват один я!
      Голова шла кругом. Постижение этой страшной истины приходило как-то не сразу, а постепенно день за днём, неделя за неделей. Я стал читать труды по вирусологии о восприимчивости различных фенотипов к вирусу иммунодефицита человека. Стал изучать симптомы заболевания - сильное похудание, на 10-12 килограммов, опухание лимфатических желёз, кашель. Анализировал методы задержки перехода латентного периода болезни в активную форму. Прочёл в зарубежной научной литературе о пользе укрепления иммунитета холодными обливаниями и моржеванием.
      Пока морозов не было, я заполнял ванну холодной водой и ложился туда минут на пять-семь. Советую попробовать эту процедуру, и тогда вам ничего больше в жизни не будет страшно!
      В конце июня я решился пойти на сдачу анализов, на Соколиную Гору. Вместе с Тамарой мы вошли во двор инфекционной больницы и нашли флигель, куда тянулась длиннющая очередь. Это и была лаборатория, где брали анализы на СПИД. Мы попытались пристроиться в хвост, но вся очередь тут же обернулась и уставилась на меня.
      - Что, скрытой камерой снимать будете? - раздражённо заворчала толпа, - кто пустил сюда телевидение?
      Мы всё поняли и быстренько ретировались. Меня в очередной раз узнали и совсем не там, где хотелось бы. Тогда я решил изменить свой 'имидж' до неузнаваемости - сбрил бороду и длинные, до плеч, волосы. На один римский персонаж - бородатого мужчину из Архангельского - я перестал быть похожим, но поразительно стал напоминать другой, тоже римский, знакомый мне из учебника латыни. Это был римский меняла, мужчина с бритыми бородой и волосами на голове. Мошенничество и обман были просто прописаны на его лице.
      Я вспомнил грузинский термин - 'коса' или азербайджанский - 'кёса', который означает 'безбородый обманщик'. Интересно, что нет термина 'бородатый обманщик', а термин 'безбородый обманщик' можно выразить одним словом! Вот на такого 'кёсу' я и стал похож. Никогда не думал, что борода так хорошо скрывает мошеннический тип лица, надо посоветовать нашим олигархам немедленно отпускать бороды!
      Что ж, на этот раз в очереди меня не узнали. Мы сдали кровь, результат должен был быть известен через три дня. Я не знал, куда девать себя эти три дня. Продумав все варианты, я пришёл к выводу, что если анализ будет положительным, я, прежде всего, убиваю Тамару, чтобы не мучилась и не подвергалась позору. Затем убиваю двух других Тамар, из тех же альтруистических побуждений. Пока не поймали, еду в Киев и убиваю Иру с её мужем. После этого, естественно, убиваю себя.
      Когда я уже должен был звонить в лабораторию, я весь трясся от страха, Тамара спокойно доедала свой обед. Меня взбесило это спокойствие, и я сообщил Тамаре о моих планах в случае положительного анализа. Она очень возмутилась, и сказала, что это - самоуправство и самодурство, но обед, всё-таки, спешно доела.
      Я дозвонился до лаборатории и сообщил номера анализов. Жующий голос лаборанта попросил подождать и замолк. Молчание продолжалось минуту, другую, третью: Я понял - анализ положительный, и лаборант сейчас срочно направляет к нам на дом санитаров, чтобы те силой забрали нас в больницу:
      Наконец голос ответил, безразличным тоном сообщив, что анализы отрицательные. Я выдохнул, наверное, кубометра два воздуха, и с ним моё беспокойство. Срочно побежал в ближайшую церковь (Покрова Богородицы, что на Лыщиковой Горе), и страстно молился - благодарил Спасителя.
      У Тамары отпуск был в августе, и мы решили поехать в Сухум, благо у меня там родилась внучка Маргарита - надо было взглянуть на неё. А в июле Тамара отпустила меня в Киев к Юре, потренироваться в спортгородке в Гидропарке.
      Встречаться с Ирой стало трудно - она жила с мужем, снимали квартиру. Он временно прописался в Киеве и подрабатывал там, как мог. Но жили они, по словам Иры, плохо. Юра, видя, что я поселился у него один, не стал никуда уходить, и мы жили вдвоём. Вот и встречались мы с Ирой днём у Юры на квартире, пока он был на работе. А в выходные дни и этого нельзя было сделать.
      Как-то мы пошли с Ирой в Гидропарк. Я решил искупаться, но Ира удержала меня от этого - дескать, вода в Днепре ещё радиоактивная. На людях мы решили особенно не появляться, взяли выпивку - закуску и сели в кустах. Я с досады перепил, а тут ещё пошёл дождь. Ира побежала спасаться от радиоактивных, как она говорила, осадков под мост, а я остался лежать на пляже, на топчане. Она тащила, тащила меня под мост, но я заупрямился, и так пролежал под дождём.
      А завтра мы встретились в Пуще-Водице, зашли в чащобу и занялись тем, чем положено заниматься в чащобах. Было жарко, я весь вспотел, а потом тут же искупался в пруду. Вечером у меня поднялась температура, а на утро я попытался излечиться в терме (сауне с температурой до 140 градусов), что была при бывшем заводе 'Большевик'. Но мне стало в бане плохо, я даже там упал, разбившись до крови. Вот так скомкано и в неудобствах мы провели с Ирой дней двадцать, а потом я уехал обратно в Москву. У меня постоянно держалась невысокая температура, и я начал кашлять.
      В Сухуме я уже заболел серьёзно, с температурой, и вызванный врач констатировал бронхит. Так и провалялся дома целый август. В Москву вернулся весь больной. На работе меня перестали узнавать, кроме того, что у меня уже не было бороды и волос, я похудел на 12 килограммов. В паху, подмышками и на шее опухли лимфатические узлы, и был постоянный кашель. Спать я практически перестал, и исчез аппетит.
      Сейчас я подозреваю, что получил-таки свою дозу облучения, когда лежал в Гидропарке под дождём и купался в Пуще-Водице. Но симптомы лёгкой лучевой болезни и СПИДа так похожи, что я перестал сомневаться и окончательно поверил, что инфицирован. У меня развился психоз - характерные подозрительность и мнительность. В медицине он получил название 'спидофобии', оказывается, такое случается с мнительными людьми частенько.
      Мы с Тамарой постоянно ходили сдавать кровь, но я не верил отрицательным результатам. Я стал мрачным, раздражительным, всё свободное время лежал, отвернувшись к стене. Но была в этом и польза - я начал моржеваться зимой и регулярно тренироваться, поднимая штангу в зале. Перестал ездить в Киев и встречаться с Ирой, а в Москве прекратил ходить к моим Тамарам - Ивановне и Витольдовне. Имидж мой изменился неузнаваемо - из весёлого, бесшабашного бородача, гуляки и повесы, я превратился в мрачного, нелюдимого трезвенника, борца за собственное здоровье и нравственность. Меня перестали узнавать даже в нашей телепередаче - чужой бритый 'лысый' мрачный мужик, никак не коррелировал со знакомым весёлым и агрессивным профессором.
      Я стал снова подумывать о своих страшных кровавых планах. Целые дни я валялся в постели, вынашивая ужасные подробности и постоянно принимая транквилизаторы. И вдруг, не выдержав напряжения, я вскочил с постели и помчался в церковь Николы на Болванах, что прямо за метро 'Таганская'. Чтобы просить чуда - спасти меня и моих дам от смертельной напасти. И - вы не поверите - случилось настоящее чудо! На том же самом месте, что и в прошлый раз, я встречаю: Сюзи! Я узнал ее, я узнал бы ее среди тысяч негритянок, я столько думал о ней все это время!
      Подбегаю к ней, окликаю, а она шарахается от меня - не признает. Я же так радикально изменился за это время! Она уже начала звать людей на помощь, но я упросил ее уделить мне хотя бы минутку. Оказывается, она сносно говорит по-русски. Или дурачила меня тогда, или подучила с тех пор.
      - Сюзи, - умоляющим голосом говорю я ей, - вспомни меня, я - Ник, я был с черной бородой, мы провели ночь у меня дома. Я так искал тебя (я решил применить хитрость, чтобы вынудить Сюзи сделать анализ крови), оказалось, что я инфицирован ВИЧ. Видишь, как я выгляжу. Я боюсь, не заразил ли тебя! Тебе надо сделать анализ крови, обязательно!
      - Ник, - взволнованно отвечала мне Сюзи, - я очень огорчена твоими проблемами, я полагаю, ты не знал об этом, когда пригласил меня к себе. Но ты не беспокойся за меня - я здорова, я регулярно сдаю кровь на анализ, когда приезжаю с родины сюда, это обязательно. И, кроме того, мы же с тобой не занимались сексом, ты что, не помнишь? Ты же был сильно пьян и сразу же заснул!
      - Как же, я ведь спросил тебя утром: 'имели ли мы любовь вчера?', и ты ответила: 'конечно, дорогой'!
      - Английский надо получше знать! - жестко ответила Сюзи. - Ты, видимо, перепутал 'йестеди' и 'туморроу'. Ты меня утром на дурном английском спросил: 'Дорогая, будет ли у нас любовь завтра?'. Ну а я, чтобы не огорчать тебя, ответила: 'Конечно, дорогой!' Успокойся, ты не мог меня заразить! Повторяю, я очень сожалею, что с тобой все так получилось!
      Сюзи сама поцеловала меня на прощанье и поспешно ушла.
      Конечно же, я тут же сообщил Тамаре о встрече и разговоре с Сюзи, чем немало ее обрадовал.
      Вскоре я встретил своё пятидесятилетие. Было хорошо, что тогда все мои ученики были при мне, и я свой день рождения отметил в их окружении. Чувствуя, что моя мисс Витольдовна нравится Саше (он был просто поражён её красотой, когда мы случайно встретились с ней), я умело познакомил их, и они с первой же встречи сошлись. Я выпил, заснул в одной из комнат её квартиры, а они остались наедине в другой. Счастливы они были года два-три, искренне любили друг друга. Это, несмотря на то, что Витольдовна была на десять лет старше Саши. Злыдня Витольдовна даже заявила мне, что со мной она только 'развратничала', а по Саше - 'тащится'. Неплохой лексикончик для переводчицы с английского! Я даже на время поссорился с ней за такие разговоры.
 
      Дела моржовые
 
      Я сказал, что начал моржеваться с холодных ванн. Препротивное дело, доложу я вам - ни пошевелиться толком, ни согреться в движении. То ли дело плаванье в свободной воде, пусть даже и в холодной.
      Осенью 1987 года, что-то в ноябре, мы с Тамарой пошли на пруд в парк 'Кузьминки', взяв с собой термометр. Я поболтал им в воде и установил, что температура воды - шесть градусов. 'Вполне приличная температура!' - как сказал бы главврач курской Облбольницы. В пруду уже успели при нас выкупаться несколько человек.
      - Что я - лысый, что ли! - почему-то подумал я, и, хотя и был 'лысым' - стриженным 'под нуль', раздевшись, полез в воду. Никаких неприятных ощущений, столь характерных для холодной ванны. Поплавал с минуту, потом растёрся полотенцем, и тут же почувствовал, как разлившаяся по телу теплота, усугубленная водкой с салом, взбодрила меня и подняла настроение.
      Тамара, несмотря на мои уговоры, на сей раз в воду не полезла. Но мы стали регулярно, почти каждый день, по утрам ездить в Кузьминки, где я купался. Уже в декабре, когда тоненький, гладкий и очень острый лёд затянул поверхность пруда, мы с Тамарой рано утром уже возвращались с моего моржевания. Я назвал это купанье таким термином потому, что на поверхности воды уже был лёд. Во время замерзания воды и во время таяния льда весной, температура воды минимальна, и на пресных водоёмах приближается к нулю. Когда лёд уже достаточно толстый, температура воды под ним уже около четырёх градусов. Правда, отличить ноль от четырёх градусов при моржевании невозможно - обжигает и эта, и та вода. Состояние у меня было бодрое и благостное, негреющее солнце стояло низко на восточной стороне горизонта.
      Вдруг послышалось тарахтенье трактора и нас обогнал 'Беларусь' с прицепом, в котором ехали двое парковых рабочих. Завидев нас, они что-то стали кричать. Я не расслышал и жестами стал переспрашивать. Трактор остановился, и до меня дошли слова рабочих:
      - Уматывай в Израиль, а бабу нам оставь!
      Вот и аукнулся мне этот Израиль - опять нос, видимо, сыграл злую шутку со своим хозяином! А пока я показал крикунам жест рукой по локоть: 'вот, дескать, это вам, а не бабу!' Пролетарии привстали, но мне они показались недостаточно понятливыми, поэтому я продублировал мой жест уже ногой, указав им на их брата по разуму. Ногу надо было согнуть в колене достаточно сильно, но я постарался.
      Получилось очень обидно и пролетарии, выпрыгнув с прицепа, направились вразвалочку ко мне.
      - Тамара, беги за милицией, - быстро проговорил я, и стал шарить глазами по сторонам, ища подходящее оружие против пролетариата. Я увидел палку, торчащую из мусорного бака, резво подбежал к нему и стал вытаскивать. Палка по мере вытаскивания всё увеличивалась в толщине, и скоро у меня в руках оказалась настоящая палица Ильи Муромца. Размахивая ею, я с криком самурая бросился на обидчиков. Они отступили, запрыгнув опять в прицеп, и трактор снова затарахтел.
      - Пронесло, - решил я, но ошибся. Трактор развернулся и на всех парах понёсся навстречу мне. - Задавить хочет, что ли? - рассуждал я, ища глазами Тамару. И увидел её поблизости у беседки с группкой старушек, моционящих по утрам. Тамара взволнованно указывала старушкам в мою сторону. Я приободрился - свидетели расправы будут и неплохие.
      Я поднял палицу и стал ждать приближения трактора.
      - Перебью стёкла, как только приблизится, а выйдет кто-нибудь, то зашибу и его! Свидетели есть, все видели, как они напали первыми, причём с помощью трактора, - рассуждал я сам с собой.
      Трактор подъехал ко мне вплотную, остановился, и из него вышел тракторист. Пролетарии наготове сидели в прицепе. Я не буду дословно приводить наш диалог с трактористом, скажу только, что пара-другая печатных слов всё-таки была. Таковыми были: трактор, Израиль, баба, свидетели, под суд. Пришлось вспомнить мои состязания того же рода с целинными трактористами, где я, как известно, выиграл.
      - Так бы и сказал! - соглашается тракторист и снова залезает в кабину. Под улюлюканье старушек трактор с прицепом ретируется. А я сделал вывод, что с моим носом и без бороды, в малолюдных местах лучше не появляться. Сейчас меня от националистов выручает бритая голова, я становлюсь похожим на скинхеда. А когда по дороге попадаются нацмены, то я надеваю кепку и выставляю напоказ свой нос. Но что-то вроде палицы в руках в любом случае всё равно иметь надо!
      Однако вернёмся к первоначальному предмету нашего разговора - моржеванию. Сам я начал заниматься этим от страха заболеть СПИДом. Но, познакомившись со многими моржами, разговорившись с ними, я понял, что просто так, 'за здорово живёшь', моржами не становятся. Нужен какой-то стресс, толкающий человека в прорубь.
      Одна пожилая женщина постоянно болела пневмонией, медицина оказалась бессильной, она кинулась в спасительную прорубь и выздоровела. Молодую женщину бросил муж, у неё началась истерия, а спасла, разумеется, прорубь. Мужчина-наркоман решил завязать с 'наркотой' и призвал на помощь прорубь. И так далее, и тому подобное:
      Спустя два года, когда я уже стал опытным моржом и начал делать по два-три захода в прорубь зараз, решилась искупаться и Тамара. Она не рассчитывала на такую смелость, но однажды после моего купания, когда мы выпили, она, наконец, отважилась. Но так как купальника у неё не было, то полезла в прорубь 'в чём мать родила'. Лицемерные посетительницы Кузьминок подвергли её остракизму, но не сразу, а только после того, как разглядели стройную фигуру Тамары. Толстых, кривых и артритных старух, купающихся голыми, они не критиковали.
      Но даже после остракизма Тамара продолжала моржевание в Кузьминках. Меня поражает до сих пор психология Тамары: ей трудно встать утром, трудно взяться за изучение компьютера, трудно отказать себе в поедании сладостей. Но одномоментно бросить курить, после долгих лет увлечения этой заразой, она смогла. Это был единственный случай мгновенного и бесповоротного отказа от курения среди моих знакомых. Начать моржеваться - одномоментно и бесповоротно, она тоже смогла. А сколько наших друзей, поддавшись нашему примеру, лезли в прорубь, в эйфории вылезали из неё, но вторично этого опыта не проводили!
      Научившись чувствовать себя в проруби как дома, я начал эксперименты по заплывам под лёд. Это уже когда мы, испробовав с десяток различных водоёмов и прорубей, остановились, наконец, на Красном пруде в Измайловском парке. Красным он назван не только потому, что он прекрасен, а ещё и потому, что в допетровские времена торговцы мясом мыли его перед продажей в этом пруду, окрашивая воду кровью в красный цвет.
      Лёд из-под воды необыкновенно красив - этакие хрустальные купола над тобой, сказочная картина. И кислороду в холодной воде требуется меньше, поэтому погружение может длиться подольше, чем в тёплой. Я сперва отплывал от проруби метра на три-четыре, и тут же возвращался. А к весне уже проплывал метров до десяти. Как-то уже в начале апреля я поспорил, что проплыву от проруби до достаточно большой лунки метрах в пятнадцати. В лунку, оставшуюся от рыбаков-подлёдников, можно было просунуть голову, набрать воздуха, и вернуться снова назад. Спор был крупный - две бутылки водки, правильнее - самогона, так как всё ещё доживал 'сухой закон'. Принесли даже фотоаппарат, чтобы фиксировать моё появление из лунки.
      Погода была солнечная; погрузившись в воду, я отчётливо видел столб света, идущий от проруби, и такие же столбы поменьше - от лунок. В том числе и от той, куда я должен был вынырнуть. Я отдышался, проделал необходимую в этих случаях гипервентиляцию лёгких (часто задышал до головокружения), и нырнул. Но, к моему ужасу, световые столбы от отверстий во льду исчезли. Оказывается, Солнце зашло за тучку. Я поплыл назад, заглядывая вверх, но лунки нигде видно не было. Решил, было, вернуться, но и прорубь исчезла из виду, и это всё из-за зашедшего за тучку Солнца. Что делать? Я понял, что спор может закончиться трупом.
      Вспомнил, как прошлой весной милиция извлекала из талой воды труп утопленника, провалившегося когда-то под лёд. Зрелище было кошмарное. А теперь я могу запросто утонуть подо льдом с множеством лунок и даже прорубью, в десяти метрах от Тамары и моих товарищей-моржей. А они даже не будут знать, где конкретно я нахожусь, чтобы помочь. Положение аховое!
      И я решился таранить лёд головой. Заплыл поближе к берегу, стал на дно и упёрся головой в лёд. Изо всех сил отжался ногами о дно и, превозмогая боль в позвоночнике, поддерживая голову снизу руками, я давил в лёд темечком. Лёд приподнимался над водой, трещал, но не поддавался. Тамара вспоминала потом, что лёд на пруду 'ходуном ходил'. Оказывается, погружённый в воду на девять десятых лёд не так уж трудно слегка приподнять из воды, но не целиком - он весит многие тонны.