- Никаких испытаний, пока я в отпуске! - предупредил он меня, уезжая.
      - Настал мой час! - решил я, и передал Буту, что меня вызывал академик Трили и приказал немедленно испытать автомобиль с 'гибридом'. Дескать, приезжает профессор Янте из ГДР, и ему надо показать нашу работу. Янте, действительно, должен был приехать, и я доложил Трили, что в принципе, автомобиль готов к демонстрации, и мы можем показать его немецкому профессору.
      За неделю до приезда Янте мы с Бутом оснастили автомобиль необходимыми приборами: так называемым 'пятым колесом' со всеми необходимыми датчиками движения автомобиля, и расходомером, измеряющим расход топлива в динамике. Потренировали опытного водителя с французским именем Жюль, понимающего только по-грузински, как нужно управлять этим необычным автомобилем. Это была умора смотреть, как не умеющие толком говорить по-грузински Бут и я, объясняли угрюмому, похожему на Бальзака, Жюлю, методы вождения автомобиля с совершенно новой силовой установкой. Но Жюль справился, и мы сделали несколько пробных ездок. При этом вели тщательную запись движения и расхода топлива на специальной вощёной бумаге острым пером, оставляющим белые линии-следы. И я не поверил себе - этот, буквально на коленке сделанный 'гибрид', экономил половину топлива, а грузовичок разгонялся резвее мощной легковушки! Мой пояс едва удерживал меня от выпадания с кресла при разгоне.
      И вот прекрасным майским днём, когда смрад дерьмого кольца вокруг института был окончательно забит одурманивающими запахами весенних цветов на кустах, окружающих весь институт, во двор въехал кортеж автомобилей во главе с 'Чайкой' академика Трили, где он сидел вместе с гостем - профессором Янте.
      Во дворе столпилось всё начальство института и все сотрудники, желающие посмотреть как на 'заграничного' профессора Янте, так и на автомобильное чудо московского оригинала Гулиа. Мы договорились с Жюлем, что автомобиль начинает трогаться с середины двора, разгоняется и выезжает на улицу, называемую улицей Зои Рухадзе. Затем, огибает институт и снова заезжает во двор, где и тормозит. Потом опять следует разгон и так далее. Я чувствовал себя как на соревнованиях по штанге: взвешивание прошло, разминка и: ожидание вызова главного судьи. А 'главный судья' - академик Трили подошёл ко мне и тихо спросил:
      - Всё будет в порядке?
      - Надеюсь, вернее уверен, батоно Тициан!
      - Не вижу Геракла, где он?
      - Отдыхает на море, батоно Тициан!
      - В такое ответственное время - отдыхает? - Тициан сдвинул брови, но тут же расправил их. - Готов начинать?
      - Да, - ответил я.
      Потом я сел в кресло и пристегнул ремень. Трили махнул рукой, и Жюль поехал. Обогнув институт, грузовичок набрал скорость около 60-ти километров в час и въехал на этой же скорости во двор. Я дёрнул за рычаг тормоза, и автомобиль через свой задний мост, кардан и мой дискретный вариатор за несколько секунд разогнал маховик до 6 тысяч оборотов в минуту, передав ему всю свою энергию движения. Машина остановилась. Затем я дёрнул рычаг хода, и вращение маховика обратным путём раскрутило задние колёса автомобиля. Тот, рванув с места, разогнался, как резвая легковушка. Заметьте, это всё без помощи двигателя, который был вообще выключен! Заслонка, висящая на выхлопной трубе, однозначно свидетельствовала об этом. Кто-кто, а Трили, Янте и все присутствующие автомобилисты понимали это прекрасно!
      Таких кругов мы сделали несколько, и когда Трили сказал: 'Хватит!', остановились. Янте быстро подошел к установке, расспросил об ее устройстве, особенно о новом вариаторе. Переводчик тщательно пояснил мой ответ. Я представил профессору показания расхода - по сравнению с эталонным кругом, расход топлива при движении с гибридом уменьшился вдвое. Янте восхищённо качал головой.
      - Вот какие работы мы проводим в нашей провинции! - гордо сказал ему Тициан, и переводчик перевёл это.
      Довольные гости пошли в особый кабинет, где уже был накрыт гостеприимный грузинский стол. Мы же с Виктором Ивановичем украдкой разлили спиртик, который нам периодически выдавали, разбавили водой и выпили 'за успех русской науки'. 'Криминальные' испытания были выиграны мной, настала пора переходить к конфронтации!
 
      Конфронтация
 
      Уехал отдыхать Хрущёв - и его за это время сняли; отдых Горбачёва в Фаросе тоже стоил ему карьеры. Таких примеров множество, но они никого не учат. Если ты сам слаб, а у тебя остаётся мощный конкурент, то хотя бы не уезжай на отдых в самое решающее время! Примеры конечно, солидные, но вот вам и более мелкий пример - зная, что автомобиль практически готов, испытай его, припиши себе все заслуги, а потом езжай себе хоть к такой-то матери!
      Но нет, не терпится слабым руководителям сунуть голову в уже смазанную мыльцем петельку, где останется только затянуть её! До приезда Геракла я провёл ещё несколько испытаний автомобиля с гибридной силовой установкой, составил акт испытаний, который подписали Бут, я, и водитель. Этот акт с удовольствием утвердил Авель Габашвили, в очередной раз обозвав Геракла идиотом.
      Перед самым приездом Геракла я вынул из установки некоторые штифты, нарушив центрацию валов, затянул некоторые гайки и, наоборот, ослабил другие, сделав установку неработоспособной. Когда мы встретились с Гераклом на работе, он уже знал об испытаниях - видимо доброхоты позвонили.
      - Как ты посмел проводить испытания без начальника отдела? - был первый его вопрос ко мне.
      - Уважаемый Геракл, ты с отдыха приехал или с зоны? Почему такой вздрюченный?
      - Как ты со мной разговариваешь? Что такое 'вздрюченный'?
      - Дрючить - это синоним слова 'трахать', а это, в свою очередь, синоним:
      - Да ты что, совсем распустился здесь без меня? - начал повышать голос Геракл.
      - Батоно Геракл, если не умеешь с людьми культурно говорить, иди овец паси. У тебя, кажется, предки мецхваре были! ('мецхваре' - по-грузински 'овечий пастух' - это не только профессия, но ещё прозвище тупого, малограмотного человека. Как-то Геракл обмолвился мне, что предки его пасли овец в Кахетии). Крики и визг Геракла собрали всех сотрудников отдела.
      - Я увольняю тебя! - кричал Геракл, делая рукой жест Юлия Цезаря.
      - Меня только директор уволить может, - спокойно ответил я, - как и тебя тоже. А на твои грубые слова я напишу начальству докладную!
      И я быстро настрочил докладную записку на имя заместителя директора по научной работе Авеля Габашвили, где жаловался на грубость и самоуправство со стороны начальника отдела Маникашвили в ответ на мою напряжённую работу в период его отдыха на море. Не теряя времени, я зашёл с этой запиской к Авелю и показал ему её. Тот внимательно прочёл докладную, пригласил меня присесть и поручил секретарше срочно вызвать к нему Маникашвили.
      Пока Геракл поднимался к Авелю, тот быстро расспросил меня по существу вопроса. Тяжело дыша, Геракл вошёл в кабинет заместителя директора.
      - Рашия сакме, батоно Геракл? ('В чём дело, господин Геракл?') Что ты такой злой с отдыха приехал? Вот Нурбей за тебя всю работу сделал, батони Тициан остался доволен, немецкий профессор тоже, а ты ещё ругаешь его, уволить хочешь?
      - Да нет, батоно Авель, никого я увольнять не хочу, просто с языка сорвалось, но я приказывал не испытывать автомобиль без меня:
      - А батони Тициан приказал показать машину в действии! Немецкие профессора ждать не будут, когда ты с моря приедешь! - громко, по начальственному, пояснил Гераклу Авель.
      - Батоно Авель, прошу освободить меня от работы в отделе Геракла: после таких слов перед всем коллективом, я не могу там больше работать! - твёрдо заявил я.
      - Хорошо, я подумаю, в какой отдел тебя перевести, а сейчас идите и успокойтесь! - выпроводил нас Авель.
      Я добился, чего хотел и весело шёл рядом с Гераклом. Тот аж лопался от злобы.
      - Иуда ты, а не друг, после этого! - громко уже во дворе при зеваках заявил мне Геракл.
      - Тамбовский волк тебе друг, а не я! - почти криком ответил я, провоцируя ссору при народе. Собралось во дворе уже почти пол-института, даже любопытные курды стали заглядывать: что это 'наука' так орёт друг на друга. Децибеллы нашей ругани всё нарастали, как вдруг Геракл использовал неспортивный приём.
      - Хорошо, пусть нас двоих уволят, я хоть шофёром устроюсь работать, а ты - слепой очкарик, тебя даже шофёром не возьмут! - сморозил явную глупость Геракл. Как говорят, 'на свою же голову'.
      Я рассвирепел, и вдруг наступило уже привычное для меня в этих случаях потемнение в глазах и головокружение. Почувствовав себя где-то в стороне и выше от толпы, я увидел Геракла в её центре. И я услышал исходящие от моей фигуры незнакомые слова, отчётливо сказанные чужим голосом:
      - Я уволюсь раньше тебя; тебя же уволят через три месяца после меня. Шофёром ты работать не сможешь, так как потеряешь глаз!
      Постепенно я вошёл в своё тело, народ вокруг нас безмолвствовал. Я повернулся и молча прошёл через расступившуюся толпу. Маникашвили, также молча, ушёл в другую сторону. Я вспомнил все предыдущие случаи с таким необычным моим состоянием. Детский сад, которому я посулил пожар - сгорел. На целине я пообещал снег и потерю урожая с увольнением за это Тугая - и это исполнилось. Разозлившись почему-то на Танин цех, я пожелал взрыва и схода крана с рельсов - так всё и вышло. Пообещал бывшему любовнику Тани - Витьке скорую тюрьму, и это сбылось! Это необычное состояние всегда сопровождалось чужим голосом и словами, головокружением и потемнением в глазах, а также иногда я начинал ощущать себя где-то в стороне от места событий и смотреть на происходящее со стороны.
      Назавтра я пришёл на работу вовремя, чтобы не было причин писать на меня докладную. Лиля дома ругала меня за ссору с Гераклом, но я отмалчивался и не рассказывал ей истинную подоплёку событий. Она всегда говорила со мной громко, и как человек говорящий громко, всегда слышала только себя. Моей хитрой интриги она не поняла бы и могла всё расстроить. Я зря старался - Геракл запил. Едва держась на ногах, он пришёл к обеду и заснул, положив голову на стол.
      Авель перевёл меня в отдел теории машин, руководил которым доктор наук профессор Хвингия Михаил Владимирович, настоящий учёный-теоретик из школы профессора С. Д. Пономарёва в МВТУ. Хвингия согласился взять меня на ту же должность вместе с тематикой. На её продолжении, именно с моим участием, настаивал академик Трили.
      С умным человеком всегда легко договориться (если, конечно, ты сам не дурак!) и мы поладили с Михаилом Владимировичем. С Гераклом мы вначале не здоровались, а потом, попав на какую-то общую пьянку, помирились.
      - Кто старое помянет, тому глаз вон, - вдруг сказал тогда Геракл и сам испугался своих слов. Да и мне стало как-то не по себе.
      - Какие глупые русские поговорки! - фыркнул Геракл.
      - И какие жестокие! - добавил я.
      В отделе Хвингия были интересные люди, из которых я особенно хорошо запомнил Аллочку Багдоеву - умную, высоконравственную и красивую девушку, за которой я пытался приударять, и парня - Валеру Сванидзе. Алла теперь - доктор наук, известная учёная, а Валера - кандидат наук, живёт в Москве, мы с ним дружим и иногда 'моржуемся' вместе зимой.
      А в начале июня мне пришла из ВАК открытка, что меня утвердили в учёной степени кандидата наук. Сыграл ли здесь свою противоестественную 'благую' роль двойник Мефистофеля-Березовского - Натаныч, или Домбровского совесть заела (что маловероятно!), но утвердила-таки меня эта страшная комиссия. А тут представилась командировка в Москву, и на сей раз, мы поехали вдвоём с моим новым начальником.
      Устроились в гостинице 'Урал' в двухместном номере. Я тут же побежал в Минвуз, и по паспорту получил мой диплом кандидата наук. Корочки покупать не стал - так носить удобнее и меньше места занимает.
      Таня снова работала в утро, я вечером созвонился с ней и уговорил её приехать к нам в гостиницу. К её приезду мы с Хвингией были уже хороши. Михаил Владимирович, человек очень строгих нравов, признался мне, что так сильно выпил впервые.
      Был уже первый час ночи, когда мы стали выяснять, как быть с Таней. Почему-то к нам не зашла 'проверяльщица' в 11 вечера, и мы потеряли счёт времени. К Тане было ехать уже поздно, да и я был сильно 'выпимши'. Мы с Таней стали ложиться вместе, но Хвингия запротестовал:
      - А если придут проверять, а ты лежишь с женщиной? - сурово спросил он и предложил лечь к нему в постель.
      - А если придут проверять, а я лежу с мужиком, это лучше? - парировал я.
      В результате, Хвингия заснул на своей постели, а мы с Таней на своей. Утром всё-таки нас заметили дежурные и пожурили. Но мне было всё равно, так как я ушёл жить к Тане, а Хвингия остался один. Ему очень понравилась Таня, и он назвал меня аморальным типом, за то, что я 'обманываю' и жену и Таню.
      Как мне рассказывали общие знакомые, Михаила Владимировича уже нет в живых. Он стал академиком Грузии, но жуликом так и не смог стать. Поэтому, в трудные для Грузии 90-е годы, он умер, почти, что от голода и недостатка лечения. Так, по крайней мере, мне рассказали, а как было взаправду, я и не знаю.
      Ну, а пока, вернувшись в Тбилиси с победой, я получил должность старшего научного сотрудника с зарплатой 210 рублей. Должность была пока установлена по директорскому приказу, а по конкурсу меня так и не выбрали. Но об этом отдельно.
 
      Международный съезд в Сухуми
 
      В июле 1966 года состоялся международный съезд по теории машин и механизмов в столице Абхазии - Сухуми. Героем съезда был его организатор и душа - академик Иван Иванович Артоболевский, фактический создатель этой науки. Открытие съезда проходило в красивом и по архитектуре, а особенно по местоположению, Институте Субтропиков. Он возвышался на горке, между морем и облаками, и Иван Иванович, стоя на возвышенном плацу, окружённый рукоплещущей толпой, поднимал руки над своей львиной головой, и, глядя в небо, потрясал ими. Поистине фантастическое зрелище - фигура Артоболевского с поднятыми руками, как бы повисала между небом и морем на фоне пальм, эвкалиптов и цветущих олеандр на горке. Это был звёздный час маститого учёного, всемирное признание созданной им науки, да ещё в месте, напоминающем древнегреческий Олипм.
      От нашего института на съезд поехало всё руководство во главе с академиком Трили, а также - Хвингия, Маникашвили и я. Я написал доклад по теории и испытаниям гибридной силовой установки, изготовил демонстрационные плакаты, но делать доклад поручили начальнику отдела - Маникашвили.
      Геракл, с пренебрежительным видом спросил у меня пару вопросов по плакатам, в частности, про длинную формулу с интегралом. Он любил шутить: 'В дифференциалах я ещё разбираюсь, а в интегралах - ни черта!'. Имелся в виду дифференциал автомобильный, а не математический, в чём, собственно, и состояла шутка. На плакате же был изображён так называемый эллиптический интеграл, и Геракл несколько раз повторил это название, чтобы не забыть.
      Я развесил плакаты совсем не в последовательности изложения доклада, причём плакат с эллиптическим интегралом повесил первым. В этом была моя маленькая шутка, превратившаяся в большой конфуз для Геракла.
      Доклады проходили в большом актовом зале. Трили хотел 'поразить' международную общественность эффектной теоретической работой, давшей и практический 'выход', что бывает нечасто. Авель Габашвили, Хвингия и я сели в первом ряду и приготовились слушать. Вёл собрание академик Трили, сидевший в Президиуме.
      Наконец объявили наш доклад и Маникашвили с пренебрежительной улыбкой маститого 'мэтра' вышел на трибуну. Вышел - и стушевался. Он не знал с чего начать. Долго топтался у плакатов, повернувшись спиной к залу, и, видимо, вспомнив что-то, обернулся к нам лицом, посеревшим от ужаса. Он обвёл указкой длинную формулу на плакате и прерывающимся голосом проговорил в микрофон: 'Эллиптический интеграл!'. Зал замер от неожиданности, и было слышно, как переводчик перевёл для кого-то эту фразу на английский.
      - Идиот! - уже без стеснения, громко проговорил сидевший со мной Авель. Он обменялся взглядами с обеспокоенным Тицианом в Президиуме и указал пальцем на меня.
      - Прошу прощения у уважаемого собрания, но ввиду недомогания докладчика, мы просим выступить молодого кандидата наук Нурбея Гулиа, автора устройства, о котором идёт речь в докладе! - сообщил в микрофон Трили, и Геракл, пошатываясь, сошёл с трибуны. Сел он, почему-то, на моё место. Было видно, как Авель отодвинулся от него, как от зачумленного.
      Я с удовольствием доложил о моём устройстве, упирая не столько на теорию, сколько на его практическую эффективность. Мне надо было, в первую очередь, дать его рекламу на заграницу. Но я зря старался. В зале присутствовали только теоретики, и основные вопросы ко мне были по методам составления и решения дифференциальных уравнений движения агрегата и по тому же злосчастному эллиптическому интегралу.
      - Ну, что, разметал бисер не перед тем контингентом? - проворчал Авель, когда я, потеснив Геракла, сел на своё место. Это же теоретики, им наплевать на твою экономию бензина. Лишь бы эллиптический интеграл решить побыстрее!
      Вечером должен был состояться, как нам его назвали 'а ля фуршет' в ресторане 'Амра', что по абхазски означает 'Солнце'. Ресторан располагался на бывшем причале, выходящем далеко в море. Академики и иностранцы были приглашены в особый зал с сидячими местами, а нас, включая и дирекцию института, запустили в общий зал.
      Я до сих пор побаиваюсь слова 'фуршет' после того, что довелось мне увидеть в ресторане 'Амра'. Солидные деды и тётки, уж не менее профессоров рангом, расталкивая друг друга, бросились к столу. Намётанным глазом мгновенно определялись самые дорогие напитки, в основном, марочные коньяки, разливались в стаканы, которые тут же залпом опустошались. О закуске речи не шло - нужно было сперва расправиться с дорогими напитками, которые закончились мгновенно. Потом уже стали уничтожаться закуски в той же последовательности - бутерброды с чёрной, потом с красной икрой, балык из сёмги, форели и так далее. Всякие там салаты и винегреты остались на потом, когда стали уже доставать бутылки, принесённые за пазухой.
      Мы, как зачарованные, смотрели на эту поспешно пьющую и жующую толпу учёных, как в фильме, прокрученном с повышенной скоростью. Нечто подобное я видел в фильмах с участием Чарли Чаплина. Пожилые люди, изголодавшиеся за годы индустриализации и коллективизации, войны, вечного 'дефицита', забыв все свои учёные степени и звания, накинулись на 'халявные' еду и питьё:
      Мы, не притронувшись ни к чему (да нам и не дала бы это сделать обезумевшая толпа!), пошли в соседний ресторанчик 'Диоскурия', где мы спокойно поужинали, вволю попив белого 'Псоу' и розового 'Лыхны' - абхазские сладковатые слабенькие вина.
      После окончания съезда нас - представителей Тбилиси и некоторых, уж не знаю по каким критериям выбранных, российских учёных, пригласили в дом, вернее во двор, кого-то из местных учёных. Там был накрыт настоящий абхазский стол с местным тамадой. Правда, его быстро сменил блестящий эрудит-учёный и писатель, сотрудник московского института Машиноведения (ИМАШ), профессор Арон Ефимович Кобринский. Позже Арон Ефимович уедет в Израиль и умрёт в США, а пока он, брызжа сверкающим юмором, провозглашал свои тосты.
      Юмор Кобринского был хоть и блестящим, но злым, и я, набравшись наглости, стал понемногу поддевать мэтра. Затем ко мне подсел профессор из Ленинграда Владимир Калинин, тоже посчитавший нужным 'повозражать' тамаде. К нам присоединился и Константин Васильевич Фролов, нынешний директор Института Машиноведения, вице-президент РАН, академик, а тогда ещё молодой кандидат наук, и мы втроём организовали 'оппозицию' Арону Ефимовичу.
      Но поистине 'смертельный' удар ему нанес, как ни удивительно, Авель Габашвили, тоже недовольный 'шуточками' Кобринского. Под конец ужина тамаде, по кавказскому обычаю, преподнесли голову жареного поросёнка, лежащего в центре стола. По обычаю же, тамада должен был поцеловать эту голову в пятачок. Странный, но общеизвестный обычай, и Арон ничего не мог поделать - пришлось еврею поцеловать поросячий пятачок. 'Мерзость это для вас!' - так поучал Моисей в своём пятикнижьи евреев общению со свинским родом. И когда, превозмогая 'мерзость', Арон всё-таки целовал поросёнка в пятачок, Авель громко выкрикнул: 'Горько!'.
      Арон отбросил поросячью голову, и, обернувшись в сторону выкрика, яростно спросил: 'Кто?'. Но в ответ раздались лишь аплодисменты и смех. Пришлось ему тоже улыбаться и превратить всё в шутку. Но обиженный Арон, потом долго спрашивал у всех знакомых, включая и меня: 'Ты крикнул 'горько?'. Ответ был, разумеется, отрицательным. А Авеля он и не спросил, так как был с ним незнаком.
      Ночевал я на даче у дяди в Агудзерах. Институт Субтропиков был как раз на полдороги между Сухуми и Агудзерами. А наше начальство - Тициан Трили, Авель Габашвили и Геракл Маникашвили ночевали на бывшей даче Сталина в Синопе. Демократичный Хвингия ночевал вместе с рядовыми участниками съезда на турбазе в Сухуми, а Самсончик Блиадзе сразу же уехал назад в Тбилиси, чтобы совсем не 'обезглавить' институт.
      Я восхищённо ходил по скрипучим полам дачи, тем самым полам, которых касались 'азиатские' сапоги самого Сталина. Дача была на горе, на самом верху знаменитого Синопского дендрария. Старый служащий дачи рассказывал нам, как Сталин приезжал сюда с Валерией Барсовой, с которой был близок последние годы жизни. Сталин, по привычке зарабатывался далеко за полночь, а Барсова в своей комнате с роялем, маялась на диване, не считая этичным лечь спать одной. А Сталин выходил к ней в комнату, и, указывая трубкой на диван, говорил своей Валерии:
      - А вы ложитесь, товарищ Барсова, ложитесь!
      Странно - называл любимую женщину на 'вы', да ещё это ужасное слово - 'товарищ'. Но и себя самого он тоже называл не 'я', а - 'товарищ Сталин', как бы разделяя себя физически и себя как Вождя. Да, великие люди редко бывали без странностей, если, конечно, верить рассказам этого старого служащего. Правда, он заверял, что сведения, уже после смерти Сталина, им были получены от охраны, денно и нощно незаметно наблюдавшей за вождём.
      Барсова (настоящая фамилия - Владимирова) была 1892 года рождения, то есть на 14 лет младше Сталина, если считать от реального его года рождения - 1878. Отец Сталина - беспутный пьяница-сапожник Бесарион Джугашвили - настоял на изменении даты рождения сына. Это было сделано, чтобы избежать сплетен по поводу того, что реальным его отцом был великий путешественник Н.М.Пржевальский, в 1977 году живший в Гори, практически вместе с матерью Сталина - Екатериной. Сам же Бесарион весь этот год находился на заработках в Тбилиси. Все знакомые и соседи знали, чьим сыном в действительности был маленький Сосо, но чтобы пресечь сплетни по этому поводу, дата рождения сына была 'сдвинута' на год вперед.
      Возвращаясь к Барсовой, замечу, что умерла она в 1967 году, на 14 лет же пережив вождя - близкого ей человека.
 
      Падение Геракла
 
      Вернувшись со съезда, Маникашвили решил показать перед всем институтом, что он и без меня будет успешно продолжать работу над гибридом. У меня был свой 'шпион' в отделе Мобильных машин - жена Лиля, которая по вечерам рассказывала мне о новых 'подвигах Геракла' - Геракла Маникашвили, разумеется, а не мифологического богатыря!
      Геракл устроил общее собрание сотрудников отдела, нацелил всех на работу по 'гибриду'. Всем сотрудникам, в том числе и моей жене, он поручил разработать новый механизм вариатора. Я позволю себе в двух словах описать этот очень простой механизм, и те изменения, которые Геракл собирался в него внести. Чтобы маразм моего бывшего начальника предстал бы во всём его величии.
      Мой вариатор, названный экспертами по ошибке машинистки 'мезан-приводом', представлял собой крупную магнитофонную кассету, в которой вместо пластмассовой ленты, была лента стальная. Из которой, например, делают лезвия безопасных бритв. Шириной она была 5 сантиметров, а диаметр мотков - до 30 сантиметров.
      Сперва с большим мотком соединялся маховик, а с малым - колёса автомобиля, через привод, разумеется. Лента быстро, секунд за пять, перематывалась с большого мотка на малый, разгоняя маховик примерно до 6-ти тысяч оборотов в минуту и доводя колёса автомобиля почти до остановки.
      А затем, для разгона автомобиля (внимание, вот в чём хитрость изобретателя!) кассета всего лишь переворачивалась на 180 градусов, так чтобы мотки оставались на своих местах, но намотка меняла бы направление. Тогда, маховик и колёса автомобиля соединялись с теми же мотками, но намотанными в другом направлении. Маховик быстро перематывал ленту снова с большого мотка на малый, тормозясь сам, и разгоняя автомобиль. Никаких подготовительных операций!
      Вот почему профессор Фалькевич назвал это 'изящным решением', а эксперты не смогли отыскать такого механизма во всей мировой патентной литературе. И выдали патент на это решение.
      Геракл решил 'обойти' мой патент и добиться того же эффекта другим способом, получив на это свой патент. После торможения автомобиля и разгона маховика, всю ленту, по его замыслу, нужно было перемотать назад, а затем снова вперёд, но наматывая уже в другом направлении. Но все, кто знает, как устроен магнитофон, понимают, что при перемотке ленту надо подтормаживать, иначе она просто хаотически размотается и будет вылезать наружу. Для этого Маникашвили поставил на оба мотка по тормозу.
      Больше года было затрачено на изготовление этого вариатора, который стал в три раза больше прежнего. Были сделаны мощные ремённые приводы от двигателя автомобиля, как на оба мотка ленты, так и на маховик. Последнее было вызвано тем, что он во время манипуляций с лентой сильно терял скорость. Хитрый Геракл намеревался 'исподтишка' разгонять маховик двигателем.
      Перед самым Новым 1968 годом приготовления были закончены, и Маникашвили решил продемонстрировать автомобиль с новым гибридом. Позвал Тициана Трили и всё руководство института. Любопытных набился целый двор.
      Испытывать автомобиль решили по прежней схеме - выезд со двора на улицу Зои Рухадзе, разгон автомобиля, торможение маховиком во дворе и во дворе же разгон автомобиля тем же маховиком. Словом, как полтора года назад в моих опытах перед Трили и Янте. Декабрь в Тбилиси был достаточно тёплым и сухим - ни снега, ни дождя. Инженеры, положите, пожалуйста, таблетку валидола под язык, сейчас я буду рассказывать, как сработало это чудо технической мысли!
      Рассказываю со слов жены, а также Хвингия, так как я в это время был уже далеко от Тбилиси. Я строил для вас, дорогие читатели, коммунизм в городе Тольятти на Волге - автомобильной столице России. Как я там оказался - сказ впереди, а пока - про испытания 'гибрида Маникашвили', прозванного научным людом института 'Гераклоидом'
      За рулём несчастного УАЗика, превращённого в 'Гераклоид' был всё тот же Жюль. В моём кресле прикреплённом к кабине задом наперёд, сидел: нет, не Маникашвили, ему начальственная солидность не позволяла этого сделать. Там восседал Виктор Иванович Бут - высокий жилистый старец с совершенно лысой блестящей головой на длинной шее. Внешне 'Гераклоид' напоминал огромную сноповязалку - во все стороны к механизму гибрида шли длинные мощные ремни, перекинутые через огромные шкивы со спицами. К креслу Бута шли уже не два рычага - торможения и разгона, а целых семь.
      Увидев это чудо, выехавшее на середину двора, народ загоготал, а Тициан Трили нахмурился и стал ждать исхода испытаний. Мне было непонятно, почему Геракл, достаточно взрослый и опытный человек, стал испытывать свой 'Гераклоид' на ходу, сразу перед академиком, руководством и народом. Нет бы, испытать заранее втихаря, а потом уже демонстрировать народу. Но, во-первых, в Грузии втихаря ничего не сделаешь, вокруг полно зевак. А во-вторых, Геракл был коммунистом, а коммунисты имеют порочную привычку все приурочивать к знаменательным датам. И Геракл спешил провести испытания к Новому Году, а не после него.
      Двигатель взревел и 'Гераклоид', разогнавшись, выехал со двора. Минуты две он объезжал здание под восхищённые крики живущих рядом с трассой курдов, и вот это чудо въезжает во двор. Бут дёргает рычаг торможения, и автомобиль действительно плавно остановился, разогнав, как положено, маховик. Народ зааплодировал.
      Но осталась ещё самая мелочь - разгон автомобиля, для чего собственно весь гибрид и создавался. Прежде чем дёрнуть рукоятку перемотки ленты, умный Бут крикнул народу: 'Всем уйти с плоскости вращения!'. Люди подогадливей, быстро отогнали народ с тех мест, куда могли полететь осколки в случае аварии; мудрое начальство само заранее отошло с этой опасной плоскости.
      Тогда Бут начал первую перемотку ленты. Двигатель автомобиля натужно ревел, перематывая сотни метров ленты; тормоз мотка сперва задымил, а под конец засветился тёмно-малиновым накалом. Шум стоял как в цеху на ткацкой фабрике. Остановив ленту, Бут начал её обратную перемотку. Снова завыл двигатель, захлопала лента, заскрежетал и накалился второй тормоз. Это значит, что стоять перед светофором, да и где угодно, автомобиль должен был не менее семи минут - столько времени нужно было для перевода механизма от положения торможения до разгона. В моём варианте переворот кассеты занимал всего около секунды. О расходе топлива на эти перемотки, я уже и не говорю, чтобы не прослезиться!
      Однако маховик за это время здорово замедлил своё вращение. 'Лихач' Бут решил подразогнать его, и дёрнул рычаг подразгона. Снова взвыл двигатель и маховик начал набирать обороты, что было заметно по всё увеличивающемуся его свисту. По-видимому, Бут перебрал оборотов, потому, что, когда он стал дёргать рычаг разгона автомобиля, моток соединился с маховиком, а привод автомобиля - нет. Зубья шестерён не входили в зацепление на такой скорости, трещали, а не сцеплялись. А моток ленты, соединённый с мощным маховиком, доведённым до семи-восьми тысяч оборотов в минуту, мгновенно перемотался вхолостую и, конечно же, вырвал конец ленты со второго вала.
      Вот тут-то началась настоящая пулемётная очередь! Оборванный конец ленты с бешено вращающегося мотка при каждом обороте ударялся о раму автомобиля и оторванным 'кинжалом', размером с лезвие большого кухонного ножа, летел в плоскости вращения мотка в стену института. Таких 'кинжалов' в секунду вылетало свыше ста штук (шесть тысяч оборотов в минуту - это сто оборотов в секунду; один оборот - один кинжал), и за несколько секунд весь моток ленты превратился в сотни кинжалов, воткнувшихся, как гвозди из строительного пистолета в штукатурку институтской стены. Народ с воем стал разбегаться - кто куда. Ситуация напоминала расстрел демонстрации 9 мая 1956 года - та же пулемётная очередь, те же вопли толпы. К счастью, всё обошлось без трупов - умный Бут успел предупредить народ.