- Так уж...- усмехнулся Федор Андреевич.- Сочиняешь!
      - Чего сочинять? Вы как раз все трое в кузове стояли. А я с оркестром напротив. Дак Иван с Зинкой куда потом делись-то?
      - Тутов до подполковника дослужился. Потом где-то в Сибири мосты строил. Теперь, наверно, тоже на пенсии.
      - Так, так...
      - А Зинка, писали мне, погибла в сорок втором. В десанте, что ли...
      - Ох ты, смотри как!
      - Говорят, будто Героя ей посмертно, но я что-то в газетах не читал, не знаю... На нее не похоже...
      - Да кто ж ее знает. Оно, Федя, не похоже, пока случай не подоспеет.Фомич в раздумье пощипал усы, но тут же вскинул голову.- А ты по броне, значит! Ну дак смотри, как у тебя все славно! Вон как в гору пошел, большим человеком стал! Поди, персональную теперь получаешь. А я, брат, не-е! Ничего из меня не вышло.
      - Что так?
      - Да что? Дурак дураком был. Лыкин мне еще когда говорил: давай, Степан, вникай, скоро твоему дратвенному рукоделию конец будет. А я про себя посмеиваюсь, дескать, пугаешь, Аким Климыч. Как это, думаю, станок без ремней обойдется. Ну, пусть с мотором. Дак ведь и на моторе тоже ремень должен быть. Видишь, какой я Архимед был? Ан - все не по-моему обернулось. Вот тебе приходят в тридцать шестом на завод токарные "ДИПы".
      - Догнать и перегнать,- расшифровал Федор Андреевич.
      - Ага. Догнать и перегнать страны капитала. "ДИП-200". Мать честная! Скоростные, с коро-бками передач и - никаких ремней. Одни ручки да кнопки. Выбросили из цеха старые драндуле-ты, сняли с потолка трансмиссии, ремни ребята на подметки растащили. В цеху посветлело без ремней, попросторнело, никакого тебе грохота. Ребята-токаря радуются, а я затылок чешу... Осталась у меня одна конюшня с парой лошадей. А потом и конюшню разломали, кирпичный гараж на ее месте начали строить. Ну, думаю, надо, пока не поздно, на шофера поучиться. А тут хоп, Лыкина, стало быть, Аким Климыча, неожиданно убрали. Вчера еще был, по цехам ходил, смеялся, все такое, а на другой день нету... Ну, поставили заместо Аким Климыча какого-то присланного. А тот со мной цацкаться не стал, раз-два, приказ на меня и - до свидания! Как не соответствующего профилю производства. Ну - куда? Побегал, побегал, нигде моя специаль-ность не требуется. Да вгорячах аж в санобоз залетел, к золотарям. Шорной работы хватало, да и только! Сбруя и та этим самым духом пропиталась... Пошел я по всяким сапожным артелям набойки приколачивать, и тоже душа никак не лежит: всякий шахер-махер, старье чинят, на барахолке продают. Против завода не та публика. Помыкался я, Федя, как бездомный какой. Сто раз помянул Лыкина. Думал уже махнуть куда по вербовке, Да тут война вот она. Ну, ясное дело, мне в тот же день и повестка на все четыре года. Это уж после войны, в сорок шестом, открыли кожгалантерейную фабрику, тут-то я и определился накрепко. Ну дак чего: кожа! Материал знакомый. Я тебе с закрытыми глазами скажу, где баран, а где козел. Сначала подручным на раскрой поставили, а потом потихоньку-помаленьку всю премудрость прошел: тиснение, колеров-ку, всякую там рисунчатость под крокодила, под змею. Да так и по сей день. Ну да что там, про меня сказ короткий. Давай-ка, Федя, лучше допьем. Вот как славно посидели! Сколь с тобой вспомнили, друг ты мой рассердечный, всю нашу молодость, откуда пошли.
      Фомич хотел было разделить остачу, но какая-то мысль настигла его за этим движением, и он живо спросил:
      - Кто ж теперь заместо тебя? Кому передал руль-то?
      - А-а...- Федор Андреевич, даже не удостоив назвать своего преемника, досадливо помор-щился, потянулся к бутылке, сам налил и разом выплеснул стаканчик в запрокинутый рот.- На готовое и дурак сядет,- сказал он, переведя дух.
      Он уже давно подобрал все, что еще оставалось на их общем столе - сыр, пирожки, вторую Фомичову котлету, и теперь принялся за уцелевший кусок хлеба, подмоченный огуречным рассо-лом.
      - Пусть как хотят,- добавил он сумрачно.
      - Ну дак ясное дело,- понимающе кивнул Фомич.- Не до веку тебе сидеть. Ну, побудем...
      Он все с той же церемонностью допил свою долю, запечатал пустую бутылку и бережно определил ее рядом под кустик, заметив, что, может, кому сгодится.
      При мысли о преемнике Федору Андреевичу захотелось выпить всерьез.
      Он уже жалел, что утром не разменял в магазине, черт бы ее побрал, эту свою десятку и не взял еще одну бутылку и чего-нибудь закусить.
      Не любил он этого чиканья - через час по столовой ложке.
      - Хочешь? - поболтал он фляжкой.
      - А не торопим ли?
      - Да чего там. Тут комару в нос закапать.
      - Ну, брат, загулял, загулял я сегодня! - откинулся Фомич.- Лей, счезни оно! В жизни раз бывает... шестьдесят пять лет. Казаковать так казаковать.
      Он дробно и смущенно засмеялся.
      За разговором Фомич почти ничего не закусывал, съел одно только яйцо да время от времени чиркал ножиком все тот же огурчик, и после рома как-то вдруг неприятно захмелел.
      Глаза его замокрели, шапка каким-то образом повернулась задом наперед. Он опять принялся восторгаться встречей, хлопал Федора Андреевича по коленке и даже называл его Федькой.
      - Занятная посудинка! - с хмельным умилением разглядывал он фляжку.Как говорить: Костари... Костари-кан-ский? Не-е, не пивал, не пивал. Врать не стану. Ну, Федька, ядреный корень! Ну молодец! Смотри, куда залетел держи шапку!
      Фомич засмеялся и, поглядывая Федору Андреевичу в лицо, приятельски шлепнул пятерней по колену.
      - Ну ладно, ладно тебе... Какую там шапку...
      - Чего ладно! Выходит, Лыкин тогда верно тебя уцелил! Как чуял, что из Федьки голова получится. Большо-ой человек! Не-е, не скажи, приметливый был мужик, Аким Климыч. Узрел, узрел! А баульчик у тебя, верно гворю, с замком был. Ей-бо, не вру! Зеле-ененький такой. И чего ты им запирал, не знаю...
      Федор Андреевич досадливо посмотрел на часы.
      - Нет, ты скажи, чего ты замыкал? Какие брильянты?
      Он пустился еще вспоминать из тех давних лет, перебивая себя смехом, рассказывал, как они, заводские, ходили под пасху к всенощной, как возле церкви он, тогдашний Степка Жучок, играл на ливенке, а Федор Андреевич и еще несколько ребят пели про попов частушки, и как выскочил рассерженный дьякон и стал толкать их взашей, а Федор Андреевич будто бы наступил на подряс-ник, и тот полетел в крапиву.
      - Ну дак все по закону,- хохотал Фомич.- Мы за ограду не заходили, мы на своей территории. Он первый напал...
      - Давай-ка собираться,- сказал Федор Андреевич.- Без малого три.
      - Ерунда! Нам теперь, друг ты мой стародавний, торопиться некуда. Все свое поделали. Ты - свое, я - свое. Верно я говорю? Посидим, поговорим... Я ж тебя, черта, сорок лет не видел! А помнишь...
      - Ладно, хватит...- поморщился Федор Андреевич.
      Несколько лет, проведенных когда-то вместе на одном заводе, были единственной точкой со-прикасания между ними, и теперь Фомич вытряхивал из себя все, что касалось того полузабытого времени, начиная уже раздражать этой своей памятливостью, которая теперь все больше смахива-ла на пьяную болтливость. В сущности, с этим шорником Степкой в остальной его жизни ничего особенного и не происходило. Ровно, похоже бежали дни и годы, пока вот не дотянул до пенсии. Вся его жизнь беспрепятственно проглядывалась насквозь, как длинный прямой коридор, в начале которого был вход, а в конце - выход. Никаких тебе поворотов, никаких лестниц и этажей. С шилом вошел в этот коридор, с шилом и вышел. Такие люди надолго удерживают в ничем не обремененной голове всякую ерунду. Какой-то замок вспомнил.
      А может, и просто привирает...
      Федор Андреевич поднял фляжку, брезгливо сбил щелчком прилипшее к ней огуречное семечко.
      - Давай кончай.
      - Погоди! Ну чего ты? - Фомич поймал его за полу.- Хочешь, я на нее чехол сделаю? Как другу. Из сайгачьего сафьяна? Во будет чехол! Чистый сувенир!
      - Пошли, пошли,- Федор Андреевич, вставая, выдернул полу.
      - А, чертяка! - погрозил пальцем Фомич.- Не хочешь...
      Федор Андреевич молча сложил стульчик и запихнул его в рюкзак.
      5
      Ветер нагнал-таки какой-то хмари: тучи не тучи, а нечто зыбкое, замутившее солнце, с завы-ванием неслось над лесом, сея редкую сухую крупку.
      Две сороки, борясь с ветром, кособоко тянули над деревьями, выглядывая внизу людей, с тем чтобы потом вернуться к кострищу, поискать какой-нибудь поживы.
      По всему было видно, что к ночи должно помести.
      Федор Андреевич, уйдя в себя, размашисто и грузно крошил каблуками дорожные колчи, и Фомич, так и не поправивший шапки, не поспевая, рысил неверной трусцой.
      Он что-то выкрикивал, чему-то смеялся, и было ему невдомек, что все его восклицания уносило ветром и запутывало позади в лесной чащобе. Федор Андреевич вышагивал впереди, не прислушиваясь.
      Остановился он лишь в сосняке, возле лесной сторожки.
      - Спроси-ка,- кивнул он в ту сторону.
      - У Никанорки? Не-е.
      - Спроси, спроси.
      - Не,- мотнул шапкой Фомич.- Я к нему не ходок. Дак и на что пойдешь?
      Федор Андреевич промолчал.
      Высокий тесовый забор, ощетиненный остро запиленными зубьями, поверх которых была протянута колючая проволока, скрывал самую сторожку, и было видно только хребтину сенной скирды да похожую на кладбищенское распятие телевизионную антенну.
      Плотные ворота, покоившиеся на вековых дубовых вереях, с крепостной отрешенностью замыкали квадрат усадьбы.
      Федор Андреевич попытался отыскать какую-нибудь щелочку, но не нашел ни выщербленно-го сучка, ни задоринки.
      Лишь в калитке, врезанной в воротнюю половину, была проделана щель наподобие червонно-го туза, да и та заставленная изнутри дощечкой.
      - Дохлое дело,- заверил Фомич.- Верь моему слову. Есть, а не дадут.
      Федор Андреевич подергал калитку.
      Два кобеля с ликующей злобой с разбегу ударились об ворота, заскребли лапами по доскам.
      - Ч-чего надо? - раздался бабий голос.
      - Кто там... пойди-ка сюда,- окликнул Федор Андреевич.
      - Пешню, пешню спрячь,- смеясь, посоветовал Фомич.
      В калитке открылась сердцевидная дырка, туда-сюда зыркнул острый козий глаз, и снова пала дощечка, затянув дырку равнодушным бельмом.
      - Никого нетути,- недовольно сказала баба сквозь собачий брех.
      - Выйди на минуту. Дело есть.
      - Знаем твое дело, проваливай,- баба удалилась в глубину двора.
      - Да погоди ты...- озлился Федор Андреевич.
      - Будешь годеть - касторки выпей.
      Фомич прыснул в кулак:
      - Я ж говорил!
      Но тот упрямо толкал калитку.
      - Ступай, ступай, нечего! - крикнула баба.- А то кобелей выпущу.
      Федор Андреевич чувствовал себя так, будто ему влепили пощечину. Даже не пощечину, а харкнули в физиономию.
      - Не-е, так не зайдешь,- торжествовал Фомич.- К Никанорке отмычка фигурная, простая не подходит. Чтоб зубец в зубец попал.
      - Что еще за отмычка? - метнул сумрачный взгляд Федор Андреевич.
      - Ну, сказать, ежели ты на машине, тогда еще будет разговаривать. Да и то не со всяким. И сперва баба, а тогда он сам. Так-то ты вроде подходишь по всем статьям,- смеялся Фомич.- И шапка на тебе что надо, вроде пропуска, а пеший. Не тот зубец!
      - Сволочь,- процедил Федор Андреевич, уходя от ворот и оскорбленно оглядываясь.- Даже не спросила, кто...
      - Да наплевать на них. Слушай, поехали ко мне! - Фомич взял его под руку, потрусил рядом.- У меня ж нынче того... Я тебя в самый что ни на есть красный угол посажу. Как старого друга. А, Федь?
      - Да нет...- Федор Андреевич высвободил локоть.- Не могу...
      - Пое-ехали! Чего там! Сынов покажу. Аккурат вечером будут. Пашка у меня тоже директо-ром. Поговорите с ним про свое. А то и Алешка подкатит из Сызрани. Тут самолетом один час. Во тоже парень! Верхолаз! Слушай... У тебя есть порожняя дочка?
      - А что?
      - Дак у меня Алешка тоже пока так ходит.- Фомич засмеялся, толкнул Федора Андреевича в бок.- А чего? То - друзья, а то свояками будем.
      - Моя уже замужем,- холодно сказал Федор Андреевич.
      - Ах ты досада! Ну да ладно. Я тебе тогда птиц покажу. У меня чертова прорва. Полная комната. Это, как ребята разъехались, дак я целиком под них комнату отвел. Бабка ругается: всю пенсию под коноплю изводишь, давай, дескать, студентов лучше напустим, от них хоть польза. А я не-е, никаких делов! Пусть чирикают! Это по солнышку как врежут - душа отлетает в рай. А хочешь, я тебе кенаря подарю? А то пару? Заведешь себе кенарей.
      - Да на что мне твои кенари?!
      - Мил человек! Дело стариковское: будешь ножичек об ножичек подразнивать, с бабкой слушать. Поехали!
      - Не могу. У меня на восемь международный с дочерью заказан.
      - Ну дак говори себе на здоровье! Говори, а потом забирай бабку и приходи. Пусть старухи тоже обнюхаются. Моя расскажет, как огурцы солить.
      - Ладно, ладно.- Федор Андреевич досадливо переложил пешню с одного плеча на другое. - Экий ты... Как смола.
      - Вот и дело! Значит, так: над аптекой, восемнадцатая квартира. Во бабка моя обрадуется!
      На краю леса ветер ударил встречным валом, хоть ложись на него.
      Сухая крупа летела над землей белыми пулями, жестко секла по одежде, по сосновым ство-лам.
      Луг перед Шутовом перешли, согнувшись, рукавицами придерживая шапки, пока не укры-лись за первыми деревенскими строениями. Ранние сумерки уже копились по голым садам. Продрогшие воробьи, нахохлившись, сбивались поближе к застрехам, густо облепляли сваленный перед избами хворост, пятная его жидким известковым пометом.
      Возле завалинки одной из хат высилась куча жома, кисловато разившего на всю округу.
      Щуплая старуха в стеганом ватнике, единственная живая душа на всей долгой пустынной улице, лопатой нагребала жом в обмерзшие ведра и, сутуло согнувшись под коромыслом, мелкими осторожными шажками таскала во двор.
      - Здорово, Марья! - еще издали крикнул Фомич.
      Старуха медленно разогнулась, оперлась на лопату. Из толстого платка, закрывавшего подбо-родок, как из дупла, гляделось остроносое лицо. Ссохшиеся кирзовые сапоги и старый продран-ный ватник были заляпаны жомом, который, как и на ведрах, тоже успел замерзнуть и остекле-неть.
      - Не Степан ли Фомич? - сказала старуха, дуя попеременно в голые синие ладони.- Гляжу, гляжу, он и не он.
      - Он самый!
      - Давно не видела. Уж не хворал ли?
      - Да нет, опять на службу пошел.
      - Ох ты! Заскучал без дела. Ну дак заходите, заходите. Иззяблись, поди.- Старуха бегло взглянула из своего дупла на Федора Андреевича.- Али по окуня ходили?
      - По окуня, по окуня.
      - Дак какой окунь-то, больно люто.
      - Охота, Марья, дня не разбирает.
      - Ой, молчи, малый! Я вот тоже: купила себе мороки по морозу. Надо бы по теплу, да не спроворилась. Петька, обормот, посулился утром привезти, да где-то проваландался, привез аж под вечер. Его дело шоферское: свалил, денежки в карман, а ты как хошь. Да вот ношу, не пере-ношу, ночь на дворе. И бросить никак нельзя. За ночь задубеет, потом хоть топором руби. Да уж мочи моей нету, ноги не шагают. Девка в город зафинтилила, шапку какую-то мохеровую поку-пать. Все, дескать, уже носят, а у меня нету. Еще утром схватилась, губы намазала...
      - Носилки найдутся? - перебил ее Фомич.
      - Ась?
      - Носилки, говорю, давай! Пособим маленько.
      - Ой да Степан Фомич, батюшко! Носилки-то есть, да будешь возиться, сам небось умо-рился.
      - Давай, давай.- Фомич сбросил рюкзак.- Тут дело минутное.
      - Ой да голубчик белый! Сичас, сичас... гдесь были...
      Бабка заспешила в сарайчик, загремела там чем-то железным, выволокла забрызганные известью жиденькие носилки.
      - Ох да касатик ты мой! Да откуда ты взялся!
      Фомич проворно накидал пирамидку, пришлепнул маковку лопатой.
      Федор Андреевич взглянул на часы: до автобуса оставалось не более получаса, и ему никак не нравилась эта затея. Он хотел как-то напомнить про именины, но Фомич упредил, сказал ожив-ленно:
      - Берись-ка под зад, Федя.
      - Дак товарищ-то пусть пока в хату зайдет, обогреется. Что ж он будет мараться.
      Но Фомич, уже нагнувшись и ухватив передние ручки, ожидал, и Федор Андреевич, помед-лив, подошел к носилкам.
      - А то дак я Дуняшкин ватник вынесу,- запереживала старуха.- Она у меня тоже телесная, так что подойдет в самый раз.
      - Ватник наденешь? - обернулся Фомич.
      - Не надо...- буркнул Федор Андреевич. Серый ворох курил перед самым лицом теплым паром, обдавая кислой вонью, и он задирал голову повыше, недоумевая, как может корова или кто там есть эту мерзость.
      Стараясь не дышать, Федор Андреевич проследовал за Фомичом в калитку, потом двором к низкому плетневому сарайчику, крытому землисто-серой соломой. Старуха, гремя сапогами, лотошила впереди, показывая дорогу, убирая из-под ног какие-то чугунки, долбленые корытца. И все суетливо, виновато приговаривала:
      - Сюда, сюда... Головы обороняйте, тут у меня лутка низкая... Валите, валите наземь. Пока так, а тади я сама по бочкам разложу, соломкой укрою. Не держала бы я ее, корову-то, клятву дала не держать больше, силов моих не стало, да теперь вот ребеночек у Дуняшки объявился, придется повременить.
      И бегая взад-вперед, норовя чем-то помочь, поминутно хватаясь за лопату, виноватилась и вздыхала:
      - Да что ж я так-то утрудила... Вот дай бог вам здоровьица, выручили. А то б потемну тас-кать. Все сама и сама: воды наноси, дров наруби, корову напои, подои, а тут малый куксится, за юбку хватает. А ей - бай дюже: подавай модную шапку. Дак под шапку надо голову, а головы-то и нету. Нету, нету головы у дуры. Сироту вон набегала, намахорила.
      Всего доносить старуха не дала, осталось еще с треть, но она замахала руками, даже стала отнимать носилки.
      - Будя, будя! Нечева бога гневить. Остальное сама доскребу. Пойдемте, пойдемте, перекуси-те. Да вот беда, выпить нету, была поллитровка, Петьке за жом отдала. Пятнадцать целковых, да еще бутылку с приятелем вылопал, ханурик. Кабы знать, дак не дала.
      - Ничего не надо,- отмахнулся Фомич.- Мы и так нынче веселые. Дак и еще предстоит...
      - А то посидите, я сичас, магазея еще торгует, у продавщицы взаймы перехвачу покамест.
      - Некогда, Марья, некогда! - Фомич опять напялил рюкзак.- На автобус надо.
      - Ой, лихо! Да как же так, не по-людски, не угостёмши пойдете,причитала она, стесняясь, стыдясь глядеть на Федора Андреевича, пугавшего ее и кожаным пальто, и белыми бурками, и всем своим не по ее двору видом.Мы-то с тобой, Степан Фомич, как-нибудь и потом раздолжа-емся, а вот человек что скажет.
      - Это мой старинный друг,- горделиво заверил Фомич,- вместе на одном заводе работали. Еще когда ты невестой бегала. Так что...
      Федор Андреевич сосредоточенно соскребал палочкой приставший жом с рукава.
      - Давние, стало быть, дружки,- умилилась старуха.- Ну дак когда будете опять, заходьте вместе без сумления, яишанку, або переночевать. Летом, дак и яблоки...
      Федор Андреевич взглянул на неопрятную старуху, почему-то подумал о малом, который хватает ее за юбку, и заторопил:
      - Пойдем, пойдем...
      - Да что ж так-то... Погодите...- Бабка шмыгнула в сени и вынесла ковш желтых, румяно поджаренных тыквенных семечек.
      - На дорожку. Хоть этова...
      Уже отойдя, Фомич обернулся:
      - А что, Марья, машинка еще шьет, бегает?
      - Ой, парень, бегает! Дай бог тебе здоровья. Как ты ее тади наладил, с того дня ни разу не ломалася. Швыдко ходит!
      ...Поперек шоссе, пустынно убегавшего в сумерки, текучей мережей струилась поземка. Она опутала, затенетала и лес, и деревню, и поля по правую сторону, и, казалось, не было ничего во всем свете, кроме этой вот промерзлой придорожной будки, уже набитой по углам и под лавками первой наметью.
      Сидеть под навесом, задуваемым ветром, было холодно и неприютно, и оба укрылись за подветренной стеной, откуда виделась дорога.
      Шло начало шестого, и скоро стало ясно, что автобус или уже прошел, или поломался и не придет вовсе.
      - Вот незадача! - прицокивал языком Фомич.- Что-то задерживается.
      - Прошел,- убежденно сказал Федор Андреевич.
      - Да когда ж ему проходить было?
      - Когда, когда... Прошел! - в голосе Федора Андреевича звучали досада и осуждающее торжество.
      Больше никаких автобусов на этой трассе не ожидалось до завтрашнего дня, и оставалось одно: ловить попутку.
      Но машины шли редко. За эти полчаса, что они проторчали на остановке, прогромыхал один только самосвал да проскочила какая-то аварийная со стремянкой на крыше, оставившие без внимания поднятые руки.
      Фомич предложил еще вариант: идти на железнодорожную станцию. Но до станции было не менее шести верст, топать туда пришлось бы все время полем, на ветер, да еще без всякой гаран-тии, что успеют к пригородному поезду, который должен был пройти что-то около семи вечера.
      - Подгуляли, подгуляли мы с тобой, Федя,- не переставал удивляться Фомич.- Теперь бабка ждет-пождет, а нас нету.
      Федор Андреевич мрачно отмалчивался.
      С метелью мороз не унимался, как это обычно бывает, а задирал, кажется, еще круче, и у Федора Андреевича опять начали зябнуть ноги. Он все чаще отрывался от стены и пускался притопывать.
      - Слушай! - вдруг окликнул Фомич.- У тебя есть дома телефон?
      - Ну есть. А что?
      - Пойдем сейчас в сельсовет, позвоним твоей старухе.
      Федор Андреевич перестал притопывать.
      - Это еще зачем?
      - Пусть она сбегает к моей старухе, а там теперь Павел из района приехал, на своей машине. Понял? Он мотнется и нас заберет. Как же я раньше не додумался?
      Федор Андреевич представил себе этот веселенький разговор со "старухой". Боже мой! Федор! Откуда ты? Из какого такого Шутова? Ты же говорил, что поедешь на озеро и после обеда вернешься. С каким таким еще Степаном Фомичом? Где ты его нашел? Выпивал, конечно. Не отпирайся, не отпирайся. Так я и знала! Так я и знала! К какой такой жене? Что за вздор! Боже мой, Федор, что ты со мной делаешь!
      - У тебя во сколько переговоры?
      - Какие переговоры? - не сразу сообразил Федор Андреевич.
      - С заграницей.
      - А-а... гм... На восемь заказывал.
      - Во! Аккурат с Пашкой и поспеем. А там сразу к нам. Давай, пошли!
      - Да брось ты! - Федор Андреевич опять принялся притопывать.
      - А чего? Час - сюда, час - туда, как раз к восьми дома будем.
      - Не городи чепухи.
      Фомич так и не понял, чем это его идея неисполнима, и он предложил другую: идти к какому-то Петьке, у которого во дворе всегда ночует грузовая машина и который будто безо всяких слов домчит их до станции. Федору Андреевичу никак не улыбалось возвращаться в деревню, плутать в темноте, разыскивая какого-то Петьку.
      - Ну дак побудь, я тогда сам сбегаю,- не унимался Фомич.- Я ментом, одна нога тут, другая там.
      Не мешкая, он и на самом деле пошел на собачий брех, оставив возле будки рюкзак и пешню.
      Федор Андреевич не стал его больше отговаривать, и уже через несколько шагов Фомичов черный кожух слился с темнотой.
      - Черт бы тебя побрал с этим жомом! - вконец озлился Федор Андреевич и подвязал под подбородком тесемки лисьего малахая.
      Оставшись наедине, он трусцой обежал будку, потом ударился бежать по шоссе, через сотню шагов отдышался и потрусил обратно. Возвращаясь, он обратил внимание, что бежит в какой-то странно блескучей кутерьме снега, в озарении зыбкого блуждающего света. Федор Андреевич обернулся, и глаза его вдруг ослепило фарами. По шоссе, нагоняя его, шла машина. От неожидан-ности он отскочил в сторону и уже оттуда, из темноты, заметил над желтыми размытыми метелью пятнами фар зеленый огонек. "Такси!" - обрадовался Федор Андреевич и тут же испугался, что водитель его не заметит и промчится мимо.
      Он снова кинулся в полосу света и, будто потерпевший кораблекрушение, отчаянно замахал обеими руками и даже закричал что-то несвязное и дикое.
      Машина вильнула в сторону, завизжала тормозами.
      Федор Андреевич ухватил такси за дверную ручку, будто хотел его удержать, не дать умчать-ся, и запаленно крикнул в приоткрытую форточку:
      - В город?
      - Чего под колеса кидаешься? - осадил шофер.- Одичал, что ли?
      - В город надо.
      - Потом отвечай за тебя, понимаешь. Лечи за свой счет... Шесть рублей дашь?
      - Дам, дам...- поспешно согласился Федор Андреевич.
      Шофер зажег внутренний свет и, обернувшись,- он был без шапки, с аккуратным пробором и вислыми баками,- отомкнул заднюю дверцу.
      Федор Андреевич добежал до будки, схватил свой рюкзак, ледоруб и грузно ввалился на заднее сиденье.
      - Поехали! - выдохнул он с облегчением.
      Но таксист не спешил и надел что-то на зеленый колпак.
      - Если не возражаешь, конечно,- бросил он небрежно, включая скорость.
      Федор Андреевич не возражал.
      И уже по дороге, придя в себя и отдышавшись, вспомнил, что на остановке остались Фомичо-вы снасти. Подумал было, что надо бы прихватить и их, но потом решил, что так даже лучше. Никуда они не денутся. В такую завируху на шоссе ни одной собаки... А то потом пришлось бы относить ему на квартиру. Или, чего доброго, сам припрется.
      - Ну, чего, дед, поймал? - без всякого интереса спросил водитель, и когда Федор Андре-евич не ответил, больше ни о чем не спрашивал.
      В машине было тепло, что-то тихо подрынькивал, копался в гитарных струнах вмонтирован-ный транзистор. Федор Андреевич, отогревшись, незаметно укачался, поник головой в мягкий отворот пальто.
      Разбудил Федора Андреевича таксист.
      - Куда будем ехать? - трепал он за шапку.- Слышь, куда тебе?
      Федор Андреевич непонимающе замигал набрякшими веками.
      - Ну ты и храпел! Давал дрозда,- усмехнулся шофер.- Тяпнул, что ли? Говори, куда, а то в гараж отвезу.
      Федор Андеевич выглянул в окно, чтобы сориентироваться.
      Под уличными фонарями куделились метельные струи, город был неузнаваемо бел и лунно светел от больших магистральных плафонов. Справа от шоссе белыми горбами дыбилась взрытая земля, зияли метровыми диаметрами запорошенные трубы, торчали бетонные опорные столбы, рядами вколоченные в грунт, и было слышно, как тяжко, размеренно ахал пневматический молот. Где-то высоко, неизвестно на чем подвешенные, пламенными сотами светились групповые проже-кторы. Федор Андреевич вглядывался во весь этот строительный хаос и все еще не мог понять, где они, с какого конца въехали в город. И только после длинного кирпичного забора, когда в глубине подъездной площадки с фонтаном открылось трехэтажное здание в классическом стиле, с шестью колоннами в центре фасада, Федор Андреевич узнал вдруг свое заводоуправление, которое он построил еще в пятьдесят третьем году и за которое потом влетело ему в "Известиях",- и за эти колонны, и за этот фронтон с алебастровыми гирляндами.
      Выходило, что он только что проехал мимо новой заводской стройплощадки, уже без него, за эти несколько месяцев вторгшейся в гущу окрестных домишек. Самих домишек уже не было, а вдоль расширенного шоссе светили новые, должно быть к Октябрьским праздникам повешенные, уличные плафоны.
      - Погоди...- Федор Андреевич тронул водителя за плечо.- Тормозни на минутку.
      Таксист крутнул баранку и прижал "Волгу" к пустынному забору.
      - Давай, пока никого нет...- кивнул он.
      - Да нет... Ты мне назад сдай маленько.
      - А в чем дело?
      - Надо.
      Шофер, недоуменно дернув плечами, дал задний ход.
      - Давай, давай еще.
      И когда такси, пятясь, минуло долгий забор, похожий на монастырскую стену, Федор Андре-евич сделал знак остановиться. Он приоткрыл дверцу, метнул глазами по сторонам, нет ли кого, и, высунувшись до пояса, щурясь от слепивших прожекторов, с ревнивым любопытством принялся разглядывать строительную площадку. С первого взгляда было трудно понять, что тут задумано, но размахнулись широко, если снесли целых две улицы. Среди труб, штабелей бетонных блоков, деревянных кабельных катков, смрадных смолотопок черными провалами зияли ряды котлованов. В одном из них, мелькая тросовыми бегунками, время от времени высовывалась над краем верху-шка стрелы экскаватора. И все продолжал где-то тяжко сопеть и ухать молот, удары которого отдавались вздрогами даже здесь, в машине. По рядам каркасных опор в глубине площадки, осле-пительно белевших в ночи под лучами прожекторов, Федор Андреевич угадал-таки очертания одного из будущих цеховых пролетов. Опоры протянулись метров на сто и там, в конце, развора-чивались под прямым углом.
      - Ага, значит, буквой "Г" решили,- пробормотал Федор Андреевич, придирчиво сообра-жая, какой в том резон, в этой букве "Г".- Мудрят, мудрят что-то... Хотя бы забором обнесли, тоже мне хозяева. Ходи, гляди, кому вздумается.
      - Тебе кого тут надо? - осведомился таксист, тоже выглядывая в окно.
      Федор Андреевич промолчал.
      - Вон кто-то идет, спроси, да поедем. А то мне в гараж пора.
      От котлованов по тесовому настилу приближалось несколько человек в строительных шлемах.
      Однако одеты они были не по-рабочему, и когда в этот момент смолк молот, заколотивший очередную опору, в морозной тишине Федор Андреевич отчетливо разобрал слова:
      - Послушай, Петряев, зачем тебе тридцатитонный кран? Возьми два по десять. Вдвоем они вполне справятся. Я тебе подкину пару совсем новых, только получили.
      - Нечего сказать: хитер! - послышался глуховатый голос Петряева.Выходит, я должен оплачивать сразу двух твоих крановщиков. Да еще за краны слупишь, как за две машинные единицы. Нет уж, спасибо!
      - Так и так я возьму с тебя параметрную ставку за тоннаж крана. Так что учти, два по десять обойдутся дешевле.
      - Шалишь, мы уже прикинули: с оплатой двух машинистов дороже получается.
      - Ну и скряга ты, как я погляжу! - засмеялся первый.
      - А ты как думал? Копейка рубль золотит,- тоже рассмеялся Петряев.- Так что нечего, нечего, давай гони тридцатку. Наверно, уже кому-то пообещал? За коньяк?
      - Да брось ты!
      - Тогда на той неделе привози. Сразу начнем монтаж перекрытий с южного торца.