– А вот и мы! – выпалила Оливия, вбегая на чердак.

За ней послушно следовала Эмилия. Вид у нее был озадаченный, но не напуганный.

– Оливия тебе объяснила? – поспешно спросил Чарли.

– Вы хотели мне что-то показать, – неуверенно отозвалась Эмилия.

– Да, одну вещь, которую изготовил твой отец, – сказал Чарли.

Эмилия сжалась.

– Он бухгалтер, он ничего не мастерит, – едва слышно возразила она.

– На самом деле он был изобретателем, – вмешался Фиделио. – Но он умер и оставил тебе вот это. – Он показал на металлический ящик, блестевший посреди чердака.

– Откуда ты знаешь? – еще недоверчивее спросила Эмилия.

Фиделио мигнул Чарли, и тот взял дело в свои руки:

– Началось все с того, что я встретил твою тетю.

– Мою тетю? А я и не знала, что у меня есть тетя…

– Она очень, очень славная, и она уже давно тебя ищет, – рассказывал Чарли. – Она отдала мне ящик, а потом я выяснил, что в нем одна штука, которая может тебя… э-э-э… ну, в общем, разбудить.

Эмилия пришла в полнейшее замешательство. Оливия уселась на какой-то большой сундук и усадила ее рядом.

– Все будет хорошо, – уверяла она. – Мы позаботимся, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.

– Но я не знала, что меня надо будить, – робко пробормотала Эмилия.

– По-моему, надо сделать это прямо сейчас, – решительно предложил Фиделио. – Время уходит. Давай, Чарли.

Чарли шагнул вперед и осторожно, но сильно прошелся пальцами по буквам на боку ящика.

Д-в-е-н-а-д-ц-а-т-ь к-о-л-о-к-о-л-о-в Т-о-л-л-и.

Перед последней буквой он помедлил и обернулся. Все завороженно следили за его пальцами. У Билли Грифа глаза стали такие большие и круглые, что как будто заполнили оправу его очков, и вид у него сделался удивленный и испуганный.

Чарли надавил на последнюю букву.

Крышка ящика начала открываться.

Чарли отступил и глянул на Эмилию, но та молчала с озадаченным лицом. Зато Оливия вскрикнула в изумлении.

Когда рыцарь воздвигся из ящика и взмахнул мечом, все завопили и отскочили, даже Эмилия. А потом гулко забил колокол, и под сводами чердака разнеслось стройное пение хора.

На мгновение Эмилия скорчилась, как от нестерпимой боли, привстала и зажала рот рукой. Потом она зажмурилась и опустилась обратно на сундук, и по щекам у нее покатились слезы.

Остальные испугались: слезы ручьями бежали по лицу девочки, она начала беспомощно всхлипывать, раскачиваться взад-вперед, издавая стоны и вздохи. А потом рыцарь улегся в ящик, хор смолк, колокол пробил двенадцатый раз, и Эмилия тоже затихла. Она сидела совершенно неподвижно, закрыв лицо руками.

Никто не смел произнести ни слова. Чарли защелкнул ящик. Что же делать дальше? Наконец Эмилия заговорила – тихо-тихо:

– Я не знала, что я так несчастна. О-о-ой, я же всю жизнь прожила с людьми, которые меня ни капельки не любят.

Оливия обняла ее и стала утешать:

– Все будет хорошо, Эмма. Теперь ты будешь счастливой. Вот увидишь. Скажи ей, Чарли.

И Чарли рассказал Эмилии про ее родителей и любящую тетю, а потом поведал ей самое удивительное:

– Твой папа говорил, что ты умеешь летать. Поэтому-то Блуры и хотели заполучить тебя в академию.

– Я? Летать? – поразилась Эмилия. – Я не умею.

– Но когда-то ты уже летала, – настаивал Чарли. – Может, у тебя это получается, только когда ты очень захочешь.

– Например, с перепугу, – добавила Оливия.

– А завтра я отведу тебя к тете, в книжный магазин, – пообещал Чарли.

– Но как это устроить? – озадачилась Эмилия.

– Придумаем, – заверил он. – Ты же теперь знаешь, кто ты, так что можешь просто уйти от Лунов, как только пожелаешь.

Вдруг с нижних этажей сквозь разноголосицу барабанов, скрипок и фортепиано донесся голос:

– Тут пришла некая миссис Карусел!

– Мамочка точна, как часы, – обрадовалась Оливия. – Нам пора, Эмилия.

И девочки двинулись в прихожую, где миссис Карусел уже вовсю щебетала с миссис Дореми. По настоянию Оливии мамы прервали увлекательную беседу о легких, голосовых связках и диафрагмах, и миссис Карусел отвезла девочек обратно в переулок за домом Лунов. Правда, увидев, как дочка и ее одноклассница перелезают через садовую стену, она несколько удивилась, но тем не менее послушно объехала дом и подождала, пока Оливия не выйдет через парадную дверь. Ей пришлось прождать всего лишь минуту-другую.

– Мам, ты просто блеск. Аплодисменты! – восхитилась Оливия, усаживаясь в автомобиль. – Мы всё успели и ни разу не попались.

– А у тебя насыщенная жизнь, Олли, – заметила миссис Карусел, которой аплодисментов хватало: она была актрисой и кинозвездой.

Когда девочки удалились, мальчики некоторое время сидели в молчании. У Чарли камень с души упал: ведь план-то сработал! Теперь ему оставалось только постараться устроить так, чтобы Эмилия, то есть Эмма, вернулась в родной дом – по-настоящему родной.

– Как мне быть с ящиком? – нарушил молчание Фиделио.

– А ты не мог бы его подержать здесь? – попросил Чарли. – Кажется, он мне еще пригодится.

– Тут надежнее всего, – легко согласился Фиделио. – Я за ним пригляжу.

– Мне пора, – встал Билли. – За мной должны прислать машину. – Он почему-то неотрывно глядел в пол, и голос у него подозрительно дрожал.

Заболел он, что ли, подумал Чарли, и обещал немедленно проводить Билли домой. Фиделио предстоял урок скрипки, и, выходя за ворота музыкального дома, мальчики услышали, как он вносит свою лепту в общий хор.

Они двинулись в сторону Филберт-стрит. Чарли и Билли думали каждый о своем, и только Бенджамин бодро насвистывал и болтал, предвкушая долгожданную встречу с родителями и подлеченным Спринтером-Бобом.

Перед домом номер девять чернел автомобиль. Мальчики попытались было рассмотреть его внутренность сквозь затемненные стекла, но тут дверца распахнулась и элегантная трость огрела Чарли по коленке.

– Ай! – отшатнулся он. – Кто это, Билли?

– Похоже, мистер Блур Дважды старший, – пробормотал тот.

Чарли почему-то сделалось не по себе.

– Билли, ты ведь никому не проболтаешься насчет Эмилии, а? – забеспокоился он. – Пока что это все большой секрет.

Билли старательно закивал.

Чарли помог ему сложить сумку, маленький альбинос поспешно простился с Мейзи и Чарлиной мамой и шмыгнул в автомобиль.

– Какой странный мальчик, – задумчиво отметила Мейзи, когда черный автомобиль заскользил прочь.

Эмилия Лун лежала в постели и глядела в потолок своей аккуратной чистенькой комнатки.

– Эмма Толли, – одними губами прошептала она. Повторила еще раз и решила, что это имя ей куда больше по душе, чем Эмилия Лун.

В прихожей почему-то настырно затрезвонил телефон. Странное дело. В «Лунный свет» никто раньше не звонил по ночам. Но Эмилия не придала звонку особого значения – она была слишком взволнована. Раньше она никогда по-настоящему не волновалась: не с чего было. Она жила упорядоченной, однообразной, скучной жизнью. И в этой жизни не было ни малейших поводов для восторгов и волнений. Но теперь-то все изменится!

– Отныне я – Эмма, – шептала девочка. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возникла миссис Лун.

– Одевайся и собери вещи, – резко велела она. – Быстро. Мы уезжаем.

– Но куда? – Эмилия даже подпрыгнула.

– Обратно в академию. Оттуда только что позвонили.

– Зачем? – Эмилия занервничала еще больше. Неужели в академии пронюхали, что она была у Фиделио?

– Ты нарушила правила, Эмилия, – ледяным тоном уронила миссис Лун. – Поторапливайся.

Эмилия поспешно оделась, дрожащими руками уложила сумку и спустилась в прихожую. Миссис Лун схватила ее за руку и поволокла на улицу, где уже ждала машина и тощий мистер Лун блестел очками с водительского места. Эмму впихнули в машину, и мистер Лун тут же нажал на газ.

Ночью академия Блура выглядела неприступной твердыней, безжизненной и мрачной. Только в одном-единственном окошке где-то на последнем этаже мерцал огонек.

Мистер и миссис Лун отконвоировали Эмму через двор и по лестнице к парадному входу. Поднявшись по широким ступеням, мистер Лун дернул за цепь, свисавшую сбоку от массивных дверей, и где-то за их толщей, в глубине здания, отозвался звонок.

Им открыл Манфред Блур, и сердце у Эммы упало. Она старалась не смотреть в его угольно-черные глаза, опасаясь их невыносимого цепенящего взгляда. Но Манфред даже не попытался загипнотизировать ее.

– Благодарю вас, – кивнул он Лунам. – Входи, Эмилия!

– До свидания, Эмилия. – Миссис Лун поставила девочкину сумку на пол. – Веди себя хорошо.

Тяжелые двери затворились, и Эмма осталась наедине с Манфредом посреди гулкого темного холла.

– Зачем вы велели меня сюда привезти? – спросила она. – Да еще ночью?

– Ты ведь нарушила правила, верно, Лун? И должна понести заслуженное наказание.

И вдруг Эмма расхрабрилась. Она никогда раньше не чувствовала ничего подобного. И еще она рассердилась – это тоже было непривычное ощущение.

– Никакая я не Эмилия, – вскипела она. – Я – Эмма Толли.

Манфред издал зловещий смешок:

– Ничего, скоро мы выбьем эту галиматью у тебя из головы! Эмма Толли, а?! В жизни не слыхал такой чуши. Бери сумку и марш за мной.

Все существо Эммы воспротивилось, но как протестовать, она не знала. Помощи ждать было неоткуда, – кажется, кроме них с Манфредом, тут ни души. Ну ничего, может, ей удастся улизнуть потом.

А Манфред быстро вел по каким-то незнакомым запутанным коридорам, потом вверх по узкой винтовой лесенке, потом через анфиладу пустых темных комнат, затканных многослойной паутиной. В обеих руках у него было по фонарю, но Эмма все равно едва различала, куда ступает. В эту часть здания электричество явно не проводили. Под потрескавшимся потолком метались и пищали летучие мыши, а в разбитых окнах завывал ветер. Наконец Эмма и Манфред очутились в тесной комнатке, где у стены стояла узкая кровать с тонким одеялом и жидкой подушкой. И больше ничего. Стены тут были каменные, а пол – голый.

Манфред поставил один из фонарей на пол.

– Пора спать! – объявил он. – Спокойной тебе ночи и приятных снов, Эмилия Лун.

Тяжелая дверь затворилась за ним, и в замке щелкнул ключ. Как только шаги Манфреда удалились, Эмма кинулась к двери. Ну конечно, заперто!

Девочка присела на краешек кровати. Но плакать не стала. Хватит на сегодня слез! Значит, все-таки у нее так и не будет любящей тети, друзей, приключений и самого главного – счастья.

– Они наврут, будто я исчезла, – прошептала она. – И никто меня не найдет.

Она обвела взглядом мрачную и страшную комнату. Неужели ее тут запрут на всю жизнь? До самой старости?

– Ну уж нет, – вдруг сказала она себе. – Я теперь Эмма Толли, а Эмма такого не потерпит. Она не из тех, кто сдается. – Она вскочила, подбежала к двери и во все горло закричала: – Помогите! Помогите!

Только эхо пронеслось в ответ по пустым гулким коридорам. Больше никто не отозвался.

Эмма позвала еще раз и забарабанила кулаками в дверь. Она дергала ручку, билась и колотилась в дверь, пока костяшки пальцев у нее не покраснели и не распухли. Только тогда девочка, обессиленная, плюхнулась на постель.

Она уже закрыла было глаза, но тут за дверью послышался легкий скрип. Эмма рывком села. Ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась настежь.

Эмма вскочила и высунулась в коридор. Никого. Она посветила себе фонарем. Ни души, если не считать летучей мыши, спавшей вверх тормашками на балке. А летучие мыши не умеют отпирать двери.

Она подняла тяжелый фонарь как можно выше и на цыпочках двинулась по коридору.

– Кто тут? Кто меня выпустил? – прошептала она, не осмеливаясь говорить громче из опасения, что примчится Манфред.

В конце коридора была лестница, и Эмма осторожно двинулась вниз. У подножия лестницы начинались два коридора – один вел налево, другой направо. Поколебавшись, Эмма свернула направо. Пахло в коридоре скверно. По стенам мигали газовые рожки – может, это от них, подумала девочка.

И тут перед ней возникло чудище. Или все-таки собака? Низенькое, разжиревшее, что твоя подушка о четырех лапах, а морда длинная, с обвисшими брыльями.

Эмма ойкнула и вжалась в стену. Собака ее не заметила. Девочка уже приготовилась крадучись двинуться в другую сторону, но тут раздался скрипучий голос:

– Эй, ты, стой! Стоять! Назад, я сказал!

Эмма бросилась наутек, уже на бегу оглянулась через плечо и увидела какого-то старика в инвалидном кресле – древнего, с лицом, похожим на череп. Старик был укутан в клетчатый плед, а седые волосы сбегали ему на плечи из-под шерстяной шапочки, как восковые сосульки.

– Эта паршивка сбежала! – завопил старец. – Отродье Толли! Манфред, лови ее!

Эмма помчалась дальше, с трудом сдерживаясь, чтобы не завизжать. Она взбежала по лестнице, бахнув фонарем о стену, пронеслась по коридору и пулей влетела в свою темницу, захлопнув дверь. Потом села на постель и стала ждать неминуемой кары.

Долго ждать не пришлось. На пороге вырос Манфред с перекошенным лицом.

– Вот мы где, – выдохнул он. – Больше не пытайся.

Манфред с грохотом закрыл дверь, щелкнул ключом и сказал:

– Ключ я на этот раз забираю, так что и не надейся опять ее выпустить. Провинишься еще раз – останешься на неделю без джема.

Он явно обращался не к Эмме, а к кому-то другому.

Бах! Что-то ударилось в стену, и Манфред заорал:

– Прекратить!

Где-то бухнула еще одна дверь, и стало тихо.

Эмма на цыпочках подкралась к двери.

– Ты кто? – спросила она, но ответа не получила. – Извини, что подвела тебя, – добавила она.

Молчание. Кто бы ни был ее освободитель, он исчез. Или же так страшился остаться без сладкого, что не рисковал подавать голос.

– В любом случае большущее тебе спасибо, что помог, – прошептала Эмма и вернулась на кровать.

Свечка в фонаре уже догорала. Мысль о том, что предстоит остаться в непроглядной тьме в этой сырой жуткой комнате, была невыносима. Эмма поспешно оглядела серые угрюмые стены в тусклом свете фонаря и вдруг заметила над постелью крошечное окошко. Если встать на подушку, может, я дотянусь, подумала девочка. Но скорее не дотянусь, слишком высоко. Даже не допрыгнуть.

– А ведь Чарли утверждал, будто я умею летать, – вдруг вспомнила она. Не успела Эмма договорить, как кончики пальцев стало покалывать, а потом по рукам пробежала странная щекотка. И они стали совсем невесомыми.

… Патон Юбим вышел на еженощную прогулку. Он шагал ровной, упругой походкой, но в душе его бушевала буря. С одной стороны, он был горд и доволен собой: наконец-то удалось построить дорогих сестриц! Теперь они знают ему цену.

Дзынь! Лампочка на ближайшем фонаре торжествующе вспыхнула и взорвалась. Патон прошел мимо, провожаемый привычным стеклянным шелестом осыпавшихся осколков. Он вздохнул, но не обернулся. Если за мной кто-то шпионит, пусть его. Все равно ничего не докажет. Он начал бормотать себе под нос:

– С другой стороны, если бы я не настаивал на ужине в ресторане… если бы мы ужинали дома, при свечах… Теперь она считает меня чудовищем. Ярмарочным дивом.

Ах, Патон, забудь о ней. Она никогда тебя не простит.

И тут он осознал, что за ним кто-то идет. Патона нагнала какая-то девочка с бледным личиком и длинными белокурыми волосами – весьма растрепанными.

– Прошу прощения, вы не скажете, как пройти к книжной лавке Инглдью? – вежливо спросила она.

– Отчего же, скажу, – отозвался Патон. – Собственно, я туда и направляюсь.

– О, здорово, – оживилась девочка. – Меня зовут Эмма Толли.