Совет "не тревожиться" был не плох, но следовать ему для Герасимова становилось все труднее и труднее: положение, которое начинало складываться в террористических организациях, отнюдь не предрасполагало к спокойствию.
      Пока существовала Боевая Организация, имевшая от партии так сказать монопольное право на ведение центрального террора, вся боевая работа в Петербурге была централизована и целиком находилась под контролем Азефа. Ни один шаг в этой области не мог быть сделан без его ведома и согласия. Теперь же, после ухода Азефа и роспуска Боевой Организации, с монополией было покончено и террористическая работа пошла сразу по нескольким руслам. Правда, чтобы иметь право выступать под партийным флагом, каждая боевая группа должна была получить утверждение со стороны Центрального Комитета, но в виду создавшейся обстановки последний начал относительно легко давать свою санкцию отдельным инициативным группам. В результате уже вскоре после роспуска Боевой Организации в Петербурге появилось целых три активно действующих боевых группы.
      На первом месте среди них стоял тот Боевой Отряд при Центральном Комитете, который был создан из бывших членов Боевой Организации после их переговоров с представителями Центрального Комитета и во главе которого стоял Зильберберг. Далее, другая группа членов той же старой Боевой Организации создала специальную небольшую группу для подготовки покушения против петербургского градоначальника фон-Лауница. Во главе этой группы стояла Э. М. Лапина (партийный псевдоним "тов. Бэла").
      {247} Третья группа в отличие от этих двух, состояла из людей, никакого отношения к старой Боевой Организации не имевших. Организатором-руководителем ее был А. Д. Трауберг ("Карл"), - латыш по национальности и активный участник восстания 1905 г. в Прибалтийском крае. Он только в конце лета 1906 г. появился в Петербурге и быстро выдвинулся, как исключительно талантливый организатор-террорист, умевший подбирать людей и использовать полезные сведения, получавшиеся из самых разнообразных источников. К началу ноября 1906 г. ему удалось создать небольшой самостоятельный боевой отряд, и он предложил последний в распоряжение Центрального Комитета.
      Утверждение этого отряда в Центральном Комитете прошло не без борьбы. Савинков, который вообще весьма больно воспринял свое и Азефа поражение по вопросу о приостановке центрального террора, повел теперь ожесточенную кампанию против отряда "Карла". Он еще мирился с тем, что некоторые из старых членов Боевой Организации будут вести самостоятельную боевую работу: в прошлом они уже работали под его и Азефа руководством, а потому с точки зрения Савинкова принадлежали к числу избранных, имеющих право быть допущенными к центральному террору. Но "Карл" и весь его отряд состоял из новичков, не получивших признания со стороны старой Боевой Организации. По всему своему складу все они были совершенно чужды настроений "революционных кавалергардов", которые воспитали Азеф и Савинков, и во всем, даже в мелочах, веди себя совершенно по иному, чем старая "аристократия террора". К тому же методы боевой работы, которые вводил отряд "Карла", были в корне отличны от тех, которые Азеф и Савинков только что объявили единственно целесообразными и допустимыми. Поэтому утверждение группы "Карла" казалось Савинкову настоящим святотатством, и он не только решительно протестовал против подобных предложений, но и требовал от {248} Центрального Комитета прямого запрещения всей этой группе заниматься террористической работой. Он доказывал, что "Карл" "компрометирует террор" и только "легкомысленно подводит людей под виселицу".
      Успеха эта кампания Савинкова не имела. Без Азефа он большим влиянием в Центральном Комитете не пользовался. Его считали импрессионистом и плохим знатоком людей. Отзывы же о "Карле" тех представителей Центрального Комитета, которые с ним лично познакомились, - особенно А. А. Аргунова и В. М. Чернова, - были самые благоприятные, почти восторженные. Поэтому Центральный Комитет утвердил группу "Карла" в качестве самостоятельной боевой группы под названием "Летучий Боевой Отряд Северной Области". Но это не заставило Савинкова смириться, и свою борьбу против "Карла" он продолжал до того момента, когда события сделали продолжение ее невозможным.
      Нет никакого сомнения в том, что в этой борьбе против "Карла" Савинкова поддерживал и подстрекал Азеф, находившийся в этот момент заграницей, но состоявший с Савинковым в постоянной переписке: у него были свои особые мотивы для серьезного недовольства появлением группы "Карла". Эта группа была единственной из всех трех действовавших боевых групп, о составе и планах которой Азеф не имел никаких сведений, так как в сношения с Центральным Комитетом она вступила уже после отъезда Азефа. Все, что Азеф знал о ней в этот период, это - только псевдоним ее организатора-руководителя. Только этот псевдоним он и мог сообщить Герасимову из своего приюта в Аляссио, подчеркивая серьезную роль, которую этот "Карл" начинает играть и, рекомендуя приложить все усилия к тому, чтобы установить его личность и проникнуть в его планы.
      Оставшись без Азефа, Герасимов в начале свою борьбу против боевых отрядов собирался вести по той же самой системе, которая с таким успехом им только что была применена в тесном союзе с Азефом. Арестов до {249} поры до времени он производить не хотел, а пытался на основании полученных от Азефа указаний держать эти Отряды под своим "контролем". Но на этом пути его преследовали неудачи. По случайным причинам те члены отрядов, которые получили паспорта от Азефа, должны были в срочном порядке их переменить, - и это им удалось сделать так быстро и ловко, что они при этом ускользнули из-под полицейского наблюдения. А эти лица были основною зацепкою, которую Герасимов имел для наблюдения за отрядами Зильберберга и Лапиной. Далее, методы работы всех боевых отрядов, - в том числе и обоих последних, - были резко отличны от тех, которые Герасимов изучил по работе с Азефом: ни извозчиков, ни уличных торговцев теперь не существовало, и с каким старанием дилеры Охранного Отделения не прощупывали людей этих категорий, никаких нитей они найти не могли. Все три боевых отряда теперь перешли почти исключительно на работу теми методами, которые Азеф и Савинков решительно отвергали, на работу, в основе которой лежало использование различного рода полезных сведений, которые поступали в партийные организации. Все это делало отряды более подвижными, более "летучими", - и потому труднее уязвимыми для наружного полицейского наблюдения. Ловить их можно было только через внутреннюю агентуру, - а последняя без Азефа была далеко не достаточна: она еще могла доставлять Герасимову информацию о том, что происходило в Центральном Комитете, - хотя и далеко не столь точную и полную, как информация в этой области Азефа, - но она была совершенно бессильна проникать во внутренние секреты центральных боевых групп. Поэтому в лучшем случае она осведомляла Герасимова про разговоры, которые идут в Центральном Комитете или в кругах близких к нему о том, что тот или иной отряд готовит выступление против такого то лица, - но она никогда не давала и не могла давать ни технических подробностей плана проектируемого выступления, ни тем более конкретных указаний, {250} которые помогли бы установить полицейское наблюдение за участниками соответствующего боевого отряда.
      В результате уже очень скоро после отъезда Азефа заграницу Охранное Отделение очутилось почти в полных потемках относительно планов и состава боевых отрядов. Последствия не замедлили сказаться: начиная с декабря 1906 г. боевыми группам удалось совершить целый ряд по большей части удачных выступлений. 15-го декабря было совершено покушение на адм. Дубасова (второе), 3-го января был убит петербургский градоначальник фон Лауниц, 8-го января был убит главный военный прокурор ген. Павлов, 30-го января был убит Гудима, начальник временной тюрьмы в Петербурге, отличившийся своею жестокостью в обращении с политическими заключенными.
      Из всех этих выступлений только убийство Лауница было проведено отрядом Зильберберга; остальные три были организованы группою "Карла". Принять какие бы то ни было меры Охранное Отделение во всех этих случаях было бессильно. В самом лучшем случае оно бывало осведомленно в том, что в течение ближайших дней должно быть произведено покушение на того то или того то представители власти, - но как и каким путем, для него было полной загадкой, и парализовать деятельность террористов оно не имело никакой возможности.
      В этом отношении особенно характерна история убийства Лауница. Организовано это выступление было совсем экспромтом и по плану должно было носить характер двойного удара: через сочувствующих, имена которых до сих пор не известны, было получено сообщение, что через несколько дней состоится торжественное открытие Института Экспериментальной Медицины, построенного на средства принца Ольденбургского, и что на торжестве предположено присутствие Столыпина; сочувствующие информаторы брались достать пригласительные билеты, которые позволили бы {251} террористам проникнуть на торжество. Руководитель Боевого Отряда при Центральном Комитете, Зильберберг, с радостью ухватился за этот план. Необходимое разрешение на выступление Центральным Комитетом было дано; входные билеты были получены всего за два дня до назначенного торжества. Исполнителями приговора должны были выступить Сулятицкий, - тот самый вольноопределяющийся, который вывел Савинкова из тюрьмы, - и бывший студент Кудрявцев. Первый должен был стрелять в Столыпина, - второй в фон Лауница: этот последний перед своим назначением в Петербург был губернатором в Тамбове и в декабре 1905 г. отличился беспощадной жестокостью при усмирении крестьянских волнений. Он целыми деревнями порол непокорных крестьян. Кудрявцев тогда работал в Тамбове, - в качестве деревенского агитатора, - и еще тогда принял решение отомстить Лауницу. Переодевшись священником, он пытался проникнуть на прием к последнему, но не был допущен. После этого он пошел в центральную Боевую Организацию, - но все время мечтал о том, чтобы ему выпало на долю убить жестокого усмирителя тамбовских крестьян. Теперь его мечта осуществлялась.
      Герасимов о подготовляемом покушении узнал накануне назначенного дня: его агент прибежал к нему на внеочередное свидание и сообщил только что полученное им известие о том, что Центральный Комитет выразил согласие на покушение против Столыпина и Лауница и что эти покушения должны состояться в течении ближайших дней. Никаких подробностей агент не знал, - и узнать не обещался, так как все предприятие держалось в величайшем секрете.
      Герасимов, - по его рассказам, - прежде всего помчался к Столыпину, подробно сообщил все, что сам знал, и просил в течении ближайших дней, пока не выяснится обстановка, вообще никуда не выходить из Зимнего Дворца, где он тогда жил. Жена Столыпина поддержала эти просьбы, и Столыпин согласился отменить все вообще свои выезды, которые были намечены {252} на ближайшие дни, - в том числе и поездку на торжество открытия Института Экспериментальной Медицины. Это спасло его жизнь. Что касается Лауница, то тот отказался последовать аналогичному совету Герасимова. По рассказу последнего у них с Лауницем в этот период уже шли острые трения, причиной которых было покровительство, оказываемое Лауницем "Союзу Русского Народа", который в это время уже начинал вести борьбу против Столыпина. Герасимов, зимой 1905-06 гг. принимавший активное участие в создании этого "Союза", к этому времени уже "разочаровался" в нем и стоял целиком на стороне Столыпина. Лауниц, поэтому, смотрел на него, как на врага и не только отказался отменить свои выезды в течение ближайших дней, но и заявил, что он вообще в охране от Герасимова не нуждается; "меня защитят русские люди", - заявил он, имея в виду "Союз Русского Народа", почетным членом которого он состоял.
      В результате на назначенное торжественное открытие Института явились, - с одной стороны, - Сулятицкий и Кудрявцев, облаченные в специально для этой цели сшитые изящные смокинги, - и фон Лауниц с другой. Отстояли торжественное молебствие, и все приглашенные отправились в парадные залы, где был сервирован завтрак. К этому времени стало ясно, что Столыпин на торжество не прибудет, и Сулятицкий, согласно уговора, ушел; Кудрявцев же, подпустив к себе на повороте лестницы Лауница, убил его тремя выстрелами из браунинга, а затем, не желая сдаваться живым, покончил и с собою. Его личность долго не была установлена, и полиция, вложив его голову в банку со спиртом, выставила ее в публичном месте для опознания...
      После убийства Лауница Столыпин предложил Герасимову принять экстренные меры для ликвидации боевых отрядов.
      Система выжидания и парализации деятельности последних терпела полное фиаско: вместо "холостого хода" машины террора, без Азефа {253} последняя начинала наносить весьма и весьма чувствительные удары.
      От Азефа полиции был известен адрес финляндской базы Боевого Отряда Зильберберга: роль такой базы играл тот самый "Отель Туристов" на Иматре, в котором происходили собрания членов Центрального Комитета и заседания Совета Партии. Именно этот отряд организовал убийство Лауница, именно он осмелился так близко подойти к самому Столыпину, что только случай спас последнего от той же участи, которая постигла Лауница. А так как до него до одного теперь полиция только и могла добраться, то именно он должен был быть разгромлен в первую очередь.
      Первым делом Герасимова было отправить целую экспедицию на разведки в этот "Отель Туристов".
      Обитатели его жили обособленной, замкнутой жизнью. Весь отель был предоставлен в их распоряжение: владелица принадлежала к числу сочувствующих; сочувствующими же считались все служащие-финляндцы. Посторонних в отель не пускали: он стоял на отлете несколько в стороне от обычных дорог; если какой-либо путник и заглядывал, то всегда находился ответ: все комнаты заняты. Обычно это действовало, но один раз заведующий отелем отступился от своего правила. Это было поздним вечером, в конце января. В двери отеля постучались два путника.
      По костюмам было видно, что это спортсмены-лыжники, студент-жених и курсистка-невеста; они бродили в лесу, потеряли дорогу, устали, промерзли и просили разрешения переночевать. Погода была не из веселых: пуржило и казалось, что вот-вот разгуляется вьюга. Одна из тех ночей, когда добрый хозяин даже собаку не выгонит: выбор времени был сделан с хорошим расчетом. Путников впустили, - отказать в приюте было невозможно. А на утро обнаружилось, что нежданные гости обладают самыми разнообразными талантами: хорошо поют, танцуют, остроумные собеседники, умеющие вызывать улыбку на самых угрюмых лицах, - {254} и полны неиссякаемой жизнерадостности. Они быстро завязали знакомство со всеми обитателями отеля и скоро стали душой всей собравшейся в нем маленькой компании. Об отъезде им никто не напоминал, и они прожили несколько дней, деля время между прогулками по окрестностям и беседами в столовой, вокруг самовара. Когда же, наконец, они собрались уезжать, постоянные обитатели отеля провожали их самыми теплыми пожеланиями: в их однообразную отшельническую жизнь молодая парочка вошла как напоминание об их собственной беззаботной юности, от радостей которой они так рано отреклись. Конечно, никто из них при этом и не догадывался, что "студент" и "курсистка" были всего только агентами Герасимова, удачно выполнившими намеченный план и теперь увозившими с собой не только фотографические карточки всех обитателей отеля, но и согласие двух служащих последнего, -швейцара и горничной, перейти на постоянную службу в полицию.
      Результаты этого визита сказались очень скоро: "студент" и "курсистка", а позднее и швейцар из отеля, начали нести регулярные дежурства на железнодорожном вокзале в Петербурге, просматривая толпы приезжающих с финляндскими поездами. По их указаниям были взяты под наблюдение, а затем и арестованы двое из обитателей отеля, - сначала Сулятицкий, а затем и сам Зильберберг. Перешедшие на службу в полицию швейцар и горничная "Отеля Туристов" официально опознали в них людей, которые постоянно встречались в отеле с убийцей Лауница, - на основании одних этих данных оба они были осуждены военным судом на смертную казнь, которая и была приведена в исполнение 29-го июля 1907 г. Казнены они были, как "неизвестные, именующие себя" - Гронским (Сулятицкий) и Штифтарем (Зильберберг): Охранному Отделению от Азефа были хорошо известны биографические о них данные, все подробности об их роли в Боевой Организации; но представлять эти данные суду было сочтено {255} неудобным, - чтобы не наводить на мысль о существовании провокации.
      Эти аресты были тяжелым ударом для Боевого Отряда Зильберберга, - но они не внесли сколько-нибудь серьезного изменения в общее положение дел с террором. Даже сам этот Отряд отнюдь не был разбит: на места арестованных нашлось больше, чем достаточно, новых кандидатов, готовых отдать свои жизни за то же самое дело. Для Герасимова же стало окончательно ясным, что без Азефа с террором ему не справиться, и что, следовательно, необходимо во что бы то ни стало вернуть Азефа на его прежнее место. Азеф не заставил себя долго упрашивать. Герасимов вспоминает: у него, и тогда было ощущение, что Азеф уже устал от своего "отдыха", - от мирной семейной жизни, - и сам стремился в Петербург, с его большими доходами и бурными кутежами.
      {256}
      ГЛАВА XV
      Дело о "заговоре против царя"
      Перед партийными кругами для своего возвращения к активной работе Азеф нашел, конечно, совсем иное объяснение: в этом ему помог случай, которыми он умел хорошо пользоваться.
      Незадолго перед тем из Сибири бежал Г. А. Гершуни. В бочонке с квашеной капустой его вывезли со двора далекой Акатуйской каторги и со всеми предосторожностями, через Владивосток и Японию переправили в Америку. Его путешествие по Америке было настоящим триумфальным шествием: на многотысячных митингах и на торжественных банкетах в его лице чествовали русскую революцию и ее борцов, - за их подвиги и страдания. В Европу Гершуни прибыл в самом начале 1907 г., - в приподнятом, радужном настроении и с большими суммами денег, собранных в Америке для нужд русской революции, для помощи политическим ссыльным и заключенным. (см. на нашей стр. ldn-knigi)
      Конечно, уже очень скоро после приезда он свиделся с Азефом. В последнем он видел своего ученика в деле террора, - ученика, который во многом превзошел учителя. В тюрьму до него доходили вести о делах Плеве, вел. кн. Сергея и др., - и о роли в них Азефа. И теперь он менее всего был склонен мириться с уходом Азефа от боевой работы. Мотивы, которые приводил Азеф, ему казались мелкими, {257} препятствия - легко устранимыми, - и он, со свойственной ему сосредоточенной страстностью звал Азефа назад, в Боевую Организацию, рисуя ему заманчивые картины совместной работы в терроре.
      Азеф сделал вид, что позволяет себя убеждать, - и согласился вернуться, если не прямо в Боевую Организацию, - после заявлений, которые он только что делал, это было психологически невозможно, - то к активной партийной работе вообще.
      Вместе с Гершуни приехал он в Финляндию, которая тогда была ближайшей резервной базой для всех русских революционных партий, - и попал прямо на второй съезд партии социалистов-революционеров, который в конце февраля 1907 г. собрался в Таммерфорсе. Гершуни выступал на этом съезде под псевдонимом "Капустина", - в честь той квашеной капусты, которая так удачно помогла его счастливому побегу. Но все присутствовавшие знали, кто скрывается под этим скромным псевдонимом, - и то заседание съезда, на котором Гершуни впервые показался, превратилось в непрерывную восторженную овацию по его адресу.
      Азеф все время держался рядом с Гершуни, - как человек, который вместе с ним закладывал первые камни ныне столь могучей партии, - и на него падали отраженные лучи тех симпатий, которыми весь съезд окружил Гершуни. Возвращение Азефа к активной работе в этих условиях казалось залогом того сплочения и укрепления партийных рядов, которые несет приезд Гершуни. С тем большей радостью все приветствовали Азефа. Он был вновь избран в Центральный Комитет.
      Но настоящее право приветствовать появление Азефа в тот момент имел только Герасимов: с приездом Азефа не только возобновилось регулярное поступление той подробной информации о деятельности Центральных учреждений партии, которой так интересовался Столыпин. В самые первые дни после своего приезда Азеф дал Герасимову и то, чего не могли дать ему другие источники полицейской информации вместе {258} взятые, - а именно сведения о составе и планах центральных боевых групп: это были те сведения об уцелевшей части Боевого Отряда Зильберберга, которые позволили Герасимову и Столыпину создать знаменитый в свое время процесс о "заговоре против царя".
      Аресты Зильберберга и Сулятицкого были тяжелым ударом для этого Отряда, но они отнюдь не разбили его, - они даже ни на минуту не ослабили его деятельности. Этот Отряд еще до ареста названных лиц вобрал в свой состав целый ряд новых добровольцев и завязал обширные связи с людьми, которые доставляли сведения, могущие быть полезными для боевой деятельности Отряда.
      Это дало возможность еще при Зильберберге построить планы нескольких грандиозных предприятий: открытого вооруженного нападения на Зимний Дворец с целью убийства Столыпина, - во время прогулок последнего в дворцовом садике; взрыва поезда вел, кн. Николая Николаевича, - тогда командующего войсками петербургского военного округа, а позднее, в 1914-15 г. г., главнокомандующего русскими армиями, - и ряда других. Связи, которые завязал Отряд, были настолько значительны, что появились основания рассчитывать на возможность в случае нужды добраться и до самого царя.
      Из новых членов, вошедших в эти месяцы в состав Боевого Отряда, наиболее яркою фигурой был Бор. Ник. Никитенко. Лейтенант Черноморского флота, до 1905 г. он стоял в стороне от революционного движения, - хотя и был близок к революционерам по своим настроениям. Поворотным пунктом в его жизни было севастопольское восстание в ноябре 1905 г.
      Непосредственного участия в нем Никитенко не принимал. Минный транспорт "Дунай", на котором он тогда служил, к восстанию не примкнул, и Никитенко пришлось даже, правда, пассивно, выступить на стороне защитников власти: он был назначен начальником того отряда, которому было поручено занять один из восставших кораблей, крейсер "Очаков", после того как последний, разгромленный огнем береговых {259} батарей, сдался на волю победителя. Никитенко первым взошел на палубу мятежного корабля, и картина, которую он увидал, никогда не была им забыта: вся палуба была залита кровью и "покрыта раненными и убитыми, с вывороченными внутренностями, с оторванными руками и ногами". Человеческие нервы в те годы острее реагировали на подобные впечатления, - чем теперь, после кровавых кошмаров лет мировой и гражданской войны. У Никитенко дело доходило даже до галлюцинаций, - и именно эти впечатления заставили его бросить военную службу и принять решение о присоединении к активно действующим революционерам.
      Вскоре случай свел Никитенко с членами Боевой Организации: устроители побега Савинкова из севастопольской тюрьмы отправляли последнего заграницу на парусном боте. Это был единственный сравнительно безопасный способ вывезти его из оцепленного войсками города, властям которого из столицы было предписано во что бы то ни стало поймать беглеца и его пособников. Для руководства этой экспедицией был нужен опытный моряк, так как предстоял большой переход открытым морем. Никитенко с готовностью взялся за это предприятие и блестяще довел его до успешного конца: несмотря на бурю, которая их захватила в открытом море, он довел небольшой парусный бот до одного из румынских портов, - и даже сумел благополучно вернуться назад, так что вся эта его поездка осталась совершенно неизвестной для властей. Во время этих скитаний Савинков и Зильберберг имели возможность близко узнать и правильно оценить Никитенко, а потому естественно, что когда в конце 1906 г. Никитенко предложил себя в распоряжение Боевого Отряда для работы в терроре, Зильберберг принял его с распростертыми объятиями.
      Проживавший в Петербурге вполне легально в качестве лейтенанта флота в отставке, совершенно не скомпрометированный в глазах полиции, Никитенко был настоящей находкой для террористической {260} организации. Его положение позволяло ему проникать в такие круги, о доступе в которые обычные члены террористических групп не могли и мечтать. Достаточно сказать, что он имел возможность бывать в Английском клубе, членом которого состоял и в котором нередко запросто бывал вел. кн. Николай Николаевич, - тот самый, имя которого стояло на одном из первых мест в списке намеченных жертв Боевого Отряда. Никитенко легко мог совершить убийство этого великого князя и сделал соответствующее предложение партии. Но руководители боевой работы наложили свое вето на это предприятие: смелый и предприимчивый, с большой выдержкой и инициативой, Никитенко быстро выдвигался в качестве идеального кандидата на роль террориста-руководителя, - и его берегли для такой именно работы.
      Высокая оценка личности Никитенко как его товарищами по Отряду, так и сталкивавшимися с ним представителями центральных учреждений партии была причиной того, что после ареста Зильберберга функции организатора-руководителя Отряда перешли к нему, - хотя он и был одним из самых молодых членов Отряда, как по возрасту (ему в это время было всего 22-23 года), так и по революционному стажу.
      Самым трудным и сложным из всех дел, которые теперь легли на его плечи, было "дело царя".
      Начато это дело было еще при Зильберберге. Среди сочувствующих партии и желавших оказывать помощь ее террористическим группам, с которыми Зильберберг завел связи, имелся некто Вл. А. Наумов, - сын начальника дворцовой телеграфной конторы в Новом Петергофе. Знакомства с ним Зильберберг искал для получения сведений о времени поездок Столыпина и вел. кн. Николая Николаевича к царю. Но во время разговоров выяснилось, что Наумов может сообщить целый ряд сведений и о самом царе, - об его образе жизни и привычках, о внутренних распорядках во дворцах, о времени царских прогулок. Он рассказал, что знает одного казака из царского конвоя, {261} который сочувствует деятельности революционеров. Из этих рассказов как будто бы следовало, что есть возможность организовать покушение против царя. Наумов намечал даже несколько пробных планов, которые, по его мнению, обещали успех. Конечно, все это были только отрывочные мысли, которые должны были подвергнуться проверке и разработке. Но они, - казалось, - давали ряд зацепок для поисков в соответствующих направлениях.
      Вопрос, перед которым эти сообщения поставили Зильберберга, был весьма сложен. Разговоры об устранении царя среди деятелей боевых групп велись уже давно, но никаких конкретных шагов в этом направлении партия до сих пор не предпринимала. Старое решение, принятое руководящими учреждениями партии еще в 1902 г., при создании Боевой Организации, формально оставалось в силе: партия считала такое покушение несвоевременным и запрещала Боевой Организации поднимать руку на царя. Но за те пять лет, которые прошли после принятия этого решения, общая обстановка радикально изменилась. В 1902 г. царь почти не был вовлечен в политическую борьбу. Только немногие были осведомлены о том, что такое он представляет из себя в действительности. В широких слоях крестьянства еще твердо жила вера в "царя-батюшку", который желает добра своему народу, - и начинавшее пробуждаться недовольство было направлено исключительно против представителей власти во главе с министрами, которые не позволяют довести до сведения царя действительную правду о страданиях народных. В своей агитации революционерам приходилось считаться с подобными настроениями и избегать резких нападок непосредственно на царя. Даже в 1905 г. нередки бывали случаи, когда собрание, сочувственно слушавшее революционные речи об общих порядках в стране, прерывало оратора криками, когда он переходил к роли самого царя: "ты царя не замай!" тем более была реальной опасность, что нападение террористов на царя будет не понято народом и может {262} оттолкнуть от революции колеблющиеся элементы.
      Но после 1902 г. много воды утекло. События 1905-06 г.г. перед лицом всего народа втянули царя в непосредственную борьбу и сделали его в глазах масс лично ответственным за все то, что творили его именем министры. Сделала огромные успехи и антимонархическая агитация, - и специально агитация, направленная лично против Николая II. В частности, партия социалистов-революционеров еще осенью 1904 г., вскоре после убийства Плеве, приняла решение так строить свою агитацию, чтобы политически подготовлять возможность террористического удара и против царя лично.
      На рубеже 1906-1907 г. г. в партии многие считали, что почва для такого удара уже подготовлена, - что вопрос о цареубийстве уже не вопрос политический, а только чисто технический, и что если возможность для деятельности в этом направлении открывается, партия ни в коем случае не должна упускать представляющегося ей случая.
      Во всяком случае, решить этот вопрос своею властью Зильберберг, конечно, не мог и обратился за руководящими указаниями к тому члену Центрального Комитета, который был официальным представителем последнего по сношениям с Отрядом, - к П. П. Крафту. Последний совещался с некоторыми из членов центрального Комитета, - с В. М. Черновым и, по-видимому, Натансоном. Все они сошлись на том, что вопрос о царе действительно назрел, но немедленное выступление против него все они признали по тактическим соображениям невозможным: в это время шли выборы во вторую Госуд. Думу, дававшие победу левым партиям. Партия социалистов-революционеров на этот раз официально принимала участие в выборах и уже было ясно, что в будущей Думе она будет представлена довольно значительной фракцией. Заседать в Думе и одновременно организовать убийство царя партия, конечно, не могла: это поставило бы партию в совершенно невозможное положение. Но за то все считали, что в случае нового разгона Думы, - а он {263} казался почти неизбежным, - удар против царя был бы и политически целесообразен и больше чем своевременен, а потому заранее подготовить возможность такого удара казалось весьма и весьма полезным.
      В виду всех этих соображений в Центральном Комитете возбужденный Зильбербергом вопрос, насколько удается установить, официально не был даже и поставлен, но Зильбербергу были даны указания о желательности и необходимости возможно шире развернуть работу по собиранию сведений, могущих быть полезными для организации в будущем выступления против царя. Работа эта должна была состоять только в одном собирании сведений: было совершенно определенно оговорено, что никаких активных действий в этом направлении Отряд предпринимать не имел права без особого и прямого о том указания со стороны Центрального Комитета.