Будь осторожен со своими желаниями

Что движет им в тот момент, когда он собирается расторгнуть контракт с собственной жизнью. Думает ли он о всевышнем наказании после того, как столкнётся с тротуаром, или прыгнет с феном в ванну, порежет вены, или пустит пулю в лоб. Думает ли он о чём-нибудь в этот момент. И какой силой надо обладать, чтобы сделать шаг в бездну смерти. Прыгнуть в руки к ангелу, который заберёт тебя на тот свет, где тебя осудят по самым жестоким законам. О чём в этот момент думают люди. Мне было это безумно интересно, но я никогда не думал, что когда-нибудь окажусь на их месте. Да, как вы, должно быть, уже поняли, я собираюсь прыгнуть. Собираюсь закончить эту жизнь. Я разделяю взгляды Есенина. «Зачем мне жить?» – отличный рекламный слоган для предвыборной компании в партию закопанных в земле. Матвей Холодов распрощается с собой и читателем в возрасте неполных восемнадцати лет. Я закончу этот рассказ сейчас. Вот это неожиданность для читателя, не так ли? Я не оставлю предсмертной записки. А зачем? Всё равно никто не будет думать, зачем я это сделал и почему. Завтра утром моё тело найдут на прогнутой крыше вон того кадиллака, в который я целюсь, а далее для опознания скорее всего пригласят Ваню.

Я наконец добрался до этого места. Здесь всё и закончится. Я это заслужил. Я совершил непоправимое, и мне самая дорога туда, откуда вернулся Данте. Мне больше незачем существовать. Книга моей жизни пришла к своему трагическому концу. Вот он я. Мокрый. Замёрзший. Потерянный. Но я не думаю об этом. А что мне с этого? Новый костюм промок до нитки, я сам промок, как мышь. Я стою на краю двадцатидвухэтажного здания с мыслями о смерти. Пора бы завершить это. Пришло время.

Перед прыжком я посмотрел по сторонам. Я хотел запомнить этот момент. Последние воспоминания о жизни, которую я прожил. Последние кадры. По шоссе всё так же, как и обычно, продолжают носиться машины, не понимая зачастую, куда они торопятся и зачем. В другом районе, который можно видеть отсюда, снова строится новый многоэтажный дом, видимо, для того, чтобы всё больше таких, как я, имели точки сброса. Отсюда мне видно ресторан «McDonald’s», которая моя самая любимая девочка любит называть «Золотые дуги». Я всегда над этим смеюсь. «А ведь я даже не попрощался с ней, – вдруг подумал я, – не сказал ей на прощание всё то, что так давно хочу сказать. Ведь она самый близкий мне человек. И она ждёт меня. Там. Дома. В моей собственной квартире. Теперь… Быть может…». Вдруг в моей голове поселилась идея о том, что я ещё могу спастись. Что она поможет мне. Что она тот человек, который вытащит меня из этих чёрных вод. Я должен отправиться к ней и всё сказать. Всё, что чувствую теперь. Ноги послушно начинают отходить от края и поворачивают носы моих новеньких туфель в сторону форточек. – Нет! Это конец. Я не нужен ей. Это конец. Здесь я закончу всё. – Я снова подхожу вплотную к краю и снова начинаю любоваться видом перед тем как совершить страшный грех.

Магазин «Матрица» всё так же работает круглосуточно, и люди отсюда выходят с огромными мешками с только что накупленной едой тоже круглосуточно. Влюблённые парочки прогуливаются здесь, заходя в «Золотые дуги», чтобы купить себе порцию мороженого и кормить друг друга с ложечки, как детей. Что за бред? Вам же не по шесть лет. Дождь всё так же продолжает омывать меня, в совокупности с ледяным ветром, они словно просят меня не делать этого. Не идти на это. Но решение принято. Я закрываю глаза. Тень. Я не хочу смотреть. Не хочу видеть этого. Не хочу чувствовать. Я хочу, чтобы это всё закончилось. Прошу тебя, Моть, давай быстрее с этим покончим. Я закрыл глаза, развёл руки, чтобы в полёте попытаться получить последнее наслаждение от жизни, представив, что я – птица. Орёл. Они свободны. Они всегда были свободны. Как-то раз я думал, кем я хочу стать в следующей жизни, я не хочу стать кошкой – это точно. Я всегда знал, что это орёл. Вольная птица. Никому не принадлежащая. Я бы рассекал по просторам воздуха, и ни о чём бы не заботился. Я закрываю глаза. Дышать вдруг становится труднее. В голову ударила ядовитая боль, но я не пошевелился. Я стараюсь не обращать на неё внимания. Боже, как плохо, нужно скорее просто прыгать. Ничего трудного. Просто сделать шаг, вот и всё. Давай, Моть. Давай.

В глазах потемнело. Резкая боль в центре мозга взялась буквально ниоткуда. Я не был готов. Глаза заслезились. Словно последствия конъюнктивита или ячменя на глазу. Я ничего не видел. Посмотрев вниз, я испугался. Дико. Я поспешно отошёл назад, в страхе и суматохе я забыл о том, что там порожек. Я потерял равновесие. Вестибулярный аппарат полностью отказал. Я всё-таки споткнулся на порожке. Полёт был недолгим. Даже быстрым. Очень быстрым. Как это обычно бывает, когда ваш лучший друг в качестве весёлой «шутки» толкает вас куда-нибудь. Вы не чувствуете тела. Вы только осознаёте тот факт, что ваше тело находится в свободном, неконтролируемом полёте. В конце концов, я соприкоснулся с землёй. И соприкосновение это не было, откровенно говоря, нежным. Я почувствовал сильный удар в области затылка. – Неужели снова дыра в голове и швы? Будь ты проклята, крыша головных повреждений. – Я не почувствовал боли. Лишь удар. Я пролежал там в течение нескольких секунд, после чего понял, что пора мне подниматься. Боли всё ещё не было. Вообще. Я встал. Поднял своё пустое, вялое тело с крыши и понял, что нужно совершить попытку номер два. – Вообще, я не верю во все эти суеверия. Будто бы мать-природа не хочет меня отпускать, и так далее. Скорее всего, переизбыток алкоголя в крови повлиял на мозг, вступив в реакцию с диким страхом высоты. Ничего страшного. Повторим.

Одолев головную боль и внутренние противоречия, я шаг за шагом снова приблизился к своей цели. Когда пришло время взбираться на блок, который, по сути, и был краем крыши, я почувствовал сомнительное ощущение в районе затылка. В горле встал ком. Уши были заложены. Я был полностью готов к тому, чтобы сделать то, что собирался. Я послал сигнал из мозга в руку, проверить, что там с затылком. Ответ я получил быстро и ясно. Видел я всё ещё плохо, всё было размыто, будто облако пролитой бордовой краски в кристально чистую воду. Я присмотрелся. Рука была окрашена алым цветом, причём не просто ладонь, но и кисть. Я проверил шею. Ответ положительный. – Кажется, что там не просто рана. – Кажется, ты рассёк голову, приятель.

Внезапно всё тело пронзила резкая боль. Кости синхронно отдавали дикой болью то в левой части тела, то в правой. По всем телу, как по внутренней, так и по внешней его части, прошло то, всем нам знакомое ощущение. Когда мы резко заболеваем, мы не можем подвинуться, не можем открыть глаза, пелена боли парализует нас. Но я не был болен, а значит, эта боль умножалась в тысячу раз, представляя собой неземную пытку. Я рухнул на землю, словно мешок с картошкой. Ни чуя ничего. Волна солёных слёз накрыла глазное яблоко, видеть стало вконец невозможно. Кровь прыснула из ушей, словно зубная паста из тюбика. Даже зубы попали под радиус действия боли: их сводило, как никогда прежде. Ручей крови направлялся из моего отверстия в голове прямо на крышу дома номер восемнадцать по улице Синева, дома, с которого я только что хотел спрыгнуть.

Вдруг боль исчезла. Вся. Я не чувствовал ничего. Ни капель дождя, падающих на моё лицо, ни ветра, пробирающегося под свитер. Ничего. Я слышал ночь. Видел ночь. Ощущал её. Самая страшная ночь в моей жизни. Дыхание полностью свело. Я не мог сделать не единого вдоха. Я оцепенел. Вдруг я учуял ужасно неприятный запах. Я узнал его. Он посещал меня ранее. В третьем классе, на уроке по биологии, мы обсуждали кровь, и мне стало плохо, я начал терять сознание, именно в этот момент этот ядовитый запах впервые меня настиг. Глаза очистились от соли и воды и медленно самостоятельно начали закрываться. Стало совсем темно. И тихо. Теперь я здесь один. Проживаю последние секунды жизни, тихо на крыше дома, дожидаясь своей смерти…

Лимб

1.

Теперь я здесь один. Никого рядом со мной. Здесь страшно. Будто я заперт внутри себя самого. – Почему я думаю? Я ведь отключился. Разве можно думать без сознания? Удивительный человеческий мозг. Теперь я не могу двигаться, не могу говорить, слышать, нюхать, но зато могу рассуждать. Отлично! И о чём же мне тут рассуждать. Я здесь один. – Это место пугало меня. Вдруг перед моим взором открылась картина. Я увидел комнату. Нет. Клетку. Да. Камеру для заключённых. Я видел такие в фильмах. Я был прикован к стене цепями. Не весь я, лишь руки. Я не понимал, что происходит, и как это происходит. Я видел клетку, а за ней длинный коридор. Коридор, который вёл меня в неизвестность. – Где это я? Внутри. Внутри себя? Это моё подсознание? Эй? Эй? Отзовитесь, есть тут кто-нибудь? Алло? Эй? – Эхо моего голоса раздавалось лишь вперёд по загадочному коридору. Но ответа не было. И сколько бы я ни кричал, ответа я не дождался. Здесь я не слышал ничего. Никого. Здесь я слышал только свои мысли. Себя. Всё, что я мог слышать, – это капли воды, стекающие по потолку и падающие на грубые камни камер. Крысиный писк здесь тоже можно было слышать. Теперь я сам с собой. Это было очень странно. Я мог видеть своё тело, но это было не моё тело. Оно было высушено. Дряхлое. Я видел сухие суставы, свисающую кожу, тонкие кости. Но даже здесь я не мог ничем пошевелить, кроме извилин в мозгу, но даже они отказываются меня слушать.

– Ну и что теперь? Теперь я здесь. В одиночестве. Навряд ли крысы захотят составить мне компанию. Что мне делать? Ради чего всё это? И чьих рук дело? Неужели это проделки судьбы или Бога. Быть может, они хотят дать мне шанс подумать. Подумать над чем? Подумать только, я сейчас один с пробитой головой на крыше дома, под проливным дождём. Хотя кого я обманываю? Я никому и не нужен. Никто не придёт ко мне. Никто не захочет узнать, что со мной. Кроме неё. Она там, ждёт меня. Но почему? Почему всё так вышло? Ведь раньше я был другим. Всего полгода прошло, а я так изменился. Изменилось моё отношение к деньгам, к жизни, к любви, к родным и близким. Неужели это всё слава? Неужели она действительно так разрушительна, как писал Буковски? А может, именно поэтому я здесь? Может, это и называется подарок судьбы? Возможность заглянуть назад, чтобы понять, что произойдёт впереди. Каким я был, какой я есть. Что было со мной, и что стало. Я должен разобраться в том, как это произошло, ведь времени у меня ещё куча. Я думаю, я смогу поразмыслить здесь. Но с чего начать? Я не помню, с какого момента моя жизнь начала катиться под откос. И с чего начать? Может… «Жили-были»… Нет, это всё ещё не сказка, я не находил золотую форель. «Любовь живёт три»… Я люблю Фредерика. Даже очень. Он пишет о правильных вещах. Но только здесь, к сожалению, он неуместен. «Я почувствовала мурашки по всему телу от прикосновения Эдварда». Так, пора завязывать с франшизой о качках, псинах и бледных зубочистках. Начну с того, где всё началось… Начну с того дня…

2.

Я не любил метро. Никогда. Оно казалось мне мрачным, тёмным и ужасно грязным. Ну, насчёт чистоты в метро, это были не подозрения, это факт. Доказывать здесь ничего не надо. В некотором роде я даже боялся метро. Не людей в нём, нет. Хотя порой в метро можно увидеть таких людей, от встречи с которыми воспоминания сохранятся на всю оставшуюся жизнь, ну вы меня понимаете. Но мой страх не имел никакого отношения к людям. Скорее, к самой структуре метро. Если на секунду задуматься и осознать. Вы заперты в душной консервной банке, находящейся на глубине нескольких десятков метров под землёй, как вам? Мало ли что может случиться. Обвал. Взрыв. Террористический акт. Все эти мысли зародились во мне в тот момент, когда я ещё маленьким мальчиком смотрел новости по телевизору, и там был репортаж о взрыве в метро. Стены станции были чёрными от огня. Камни, скамейки, стойки информации – всё это было снесено и лежало отдельными маленькими частями на полу, разбросанное по всему залу. Люди, дающие интервью, были даже на людей не похожи. Дай Бог здоровья этим людям, ведь это страшная трагедия. Масла в огонь лишь добавил террористический акт на проспекте Мира в 2011 году. Я тогда был в школе, и нам сообщили об этом по школьному радио. У учеников началась дикая паника. Все бросились к сотовым телефонам, вызывать своих родителей, чтобы убедиться в том, что с ними всё хорошо. Я их прекрасно понимаю. Я тоже бросился к телефону и стал удерживать кнопку «1», чтобы дозвониться до мамы, хоть я знал, что метро она ненавидит больше чем я.

Но какие бы чувства я ни испытывал к общественному транспорту, мне, в конце концов, семнадцать лет. В моём возрасте моя бабушка и мама проходили по ледяному снегу, практически босиком, чтобы дойти до дома, поэтому я не брезгую. Да и потом, метро – один из самых быстрых способов добраться до места назначения в любую точку столицы. Привычный каждому москвичу голос девушки сообщил о названии станции и предупредил об открывающихся дверях. Я постоял ещё немного, задумавшись о чём-то, а потом понял, что перспектива ехать станцию назад, потом вперёд, мне не улыбается, и я вышел из железной кабины подземного червя. Воздух здесь всегда тёплый, а порой даже приятный, свет разливался повсюду и даже попадал на ребят, сидящих впереди меня на скамейке и курящих траву. Это явно были не сигареты. Честно говоря, я удивляюсь, как они не остерегаются правоохранительных органов, которые могут им в этом помешать. Подумав немного и об этом тоже, я отправился в сторону эскалатора. Думать я мог, сколько себе позволю, так как сегодня предпоследний день перед тем, как я официально закончу десятый класс. Это был очень трудный год, наполненный, мягко говоря, разными сюрпризами, интересными фактами и приключениями. После того как классный руководитель объявил сегодня мне и моему классу: – Увидимся завтра, дети. Не забудьте учебники, пожалуйста. Завтра всего один урок. – Рюкзаки, ранцы, сумки полетели к потолку, крики стояли по всему третьему этажу, ведь это был не только наш последний день. Радовались, кажется, все, кроме нынешних одиннадцатых классов, ведь через неделю у них стартует программа «Выжить любой ценой», ведущим которой станет Единый Государственный Экзамен. Сокращённо – ЕГЭ. Да. Всего три буквы вселяют в души учеников страх, затягивающий их в их собственное подсознание, диктующий им их ничтожность, слабоумие, некомпетентность, никаких успешных результатов. Родители целый год в панике. Дети в ещё большей панике. Все понимают, что жульничать нельзя, иначе полетишь вон. Написать из аудитории нельзя. Позвонить нельзя. Я всегда удивлялся тому, как им там разрешают дышать. Должно быть, они выделяют особое количество воздуха, а по окончании экзамена воздушными насосами вытягивают воздух из аудитории так, чтобы никто не мог дописать. На протяжении всего года нас пугали невероятными историями про ЕГЭ, про то, как это трудно, и что никто не сможет с этим ничего сделать. Это надо просто написать. Но вот что забавно: некоторые ученики отправляются на эти экзамены, понятия не имея, что они хотят делать дальше. Многие из них, возможно, трудились на протяжении всего года, но так и не смогли выбрать себе подходящий вуз. И что же делать? Ведь волнение накрывает тебя с головой. Ты не знаешь, что тебе делать, как тебе делать. Момент, когда ты получаешь листочек с заданиями, мне описывали многие ребята: «Дышать стало трудно. В глазах потемнело. Я начал терять сознание. «Это что, я не пойму? Ему что, лодыжку там прострелили. Потому что именно так в фильмах описывают свои ощущения все, подстреленные в баре. Но и это волнует меня меньше, чем основная проблема. Как-то раз я готовился к очередному проверочному тесту по обществоведению. Предмет популярен. Более восьмидесяти процентов решают сдавать именно его. И я, как среднестатистический баран в стаде, тоже решил сдавать этот предмет. В одном из пунктов задания я обнаружил невероятно мудрое высказывание. Я не помню, кто автор, и точно не могу его сформулировать, но что-то такое там было: «К несчастью, самый важный выбор в нашей жизни мы должны принимать тогда, когда наша голова в меньшей степени об этом заботится». Некоторые обществоведы могут сейчас меня обвинить в некомпетентности в работе с афоризмами, но главную мысль я вам точно передал. И ведь это истинная правда. Ну подумайте: как человек в семнадцатилетнем возрасте может принимать решение, от которого зависит его дальнейшее будущее? Ведь всё, что есть в голове этого парня или девушки – это секс, алкоголь и гулянки. Я понимаю, некоторые подумают, что я спятил, но давайте заглянем правде в лицо – так и есть. И к сожалению, большинство этих выборов оказываются резко ошибочными. А после того, как ты принял это решение, назад дороги не будет. Либо бросать тот факультет, на который имел честь поступить, и отправляться домой. Сидеть там целый год, работать. Готовиться к новому поступлению. Но ведь никому ни в какое время не хотелось бы потерять целый год жизни. Или сиди ровно здесь пять лет, пока не окончишь, а эти пять лет тебе придётся корячиться здесь, улыбаться всем профессорам, лизать задницу декану, чтобы он тебя заметил, а потом, отправляйся на все четыре стороны. Если тебе повезёт, возможно, ты полюбишь это место. На третий год ты обзаведёшься подружкой, будет ради кого приходить в неуютный корпус. Целовать её по утрам. Найдёшь здесь новых друзей, и быть может, на четвертый год тебе точно здесь начнёт нравиться. А пока либо сиди в клетке, что, конечно, никого не устраивает, либо делай изначально правильный выбор. И вот тут встаёт серьёзный вопрос для каждого одиннадцатиклассника: «Где он? Этот правильный выбор?» Как понять, что это именно то дело, которым я хочу заниматься следующие пять лет. Тебя накрывает волна страха за свою жизнь, ведь студент – это самая прекрасная пора в жизни любого человека. Студентом ты можешь развлекаться, влюбляться, водить машину, напиваться, сидеть с друзьями и так далее. Конечно, не мешало бы и учиться. Но вопрос всё ещё остается неизменным: «Хочешь ли ты учиться там, куда подал свои документы? Тебе это нужно или нет?» Ведь, поступая на юридический факультет, ты точно не знаешь, чему тебя будут там учить. Всё, что ты знаешь, это то, что это юридический факультет, и точка. А нужен ли он тебе? Я встречал много поступивших друзей. Поступивших туда, где им нравится. Где им хорошо, и где они хороши. Они наслаждаются каждым моментом каждого дня, и поверьте, в их глазах я вижу огонёк того, как им хорошо. Поэтому выбирайте верный курс так, чтобы и в ваших глазах позже пылало пламя, просто от одной мысли о том, где вы находитесь и чем занимаетесь каждый день.

Поднявшись по эскалатору, я прошёл через турникеты, как всегда прикрывая рукой всё что только возможно, остерегаясь, как бы эта дьявольская машина меня не ударила. А ведь помимо того, что она сильно сжимает, она ещё и кричит как сумасшедшая, отчего становится в два раза страшнее, когда это происходит. Спокойно миновав турникеты, купив себе в палатке пачку жвачки, я поднялся по ступеням и вышел прямо из дверей станции метро «Дмитровская». Погода была отличной. Как и положено быть весенней погоде в это время года. Солнце согревало землю, людей, птиц, совсем замёрзших за минувшую зиму. На небе не было видно ни одного облачка, что придавало этой бескрайней голубой бездне над головой ещё большую прелесть и позволяло наслаждаться ею до потери сознания. Я поднял голову наверх, чтобы поприветствовать утреннее солнышко, которое, в свою очередь, взглянуло на меня, чтобы осуществить тот же процесс. От яркого луча весеннего солнца мои глаза непроизвольно щурились, и уже через секунду я не мог разглядеть ничего, кроме красного света, проникающего сквозь мои веки. Ветра не было совсем, что было очень даже хорошо для людей, стоящих около метро, раздающих листовки, – промоутеров. Я больше люблю их так называть, и каждый раз, когда мне предоставляется возможность, я не упускаю её, чтобы взять этот листик, потому что, это же её работа. Причем очень утомительная. Она получает за это деньги. Почему я говорю «она»? Потому что, по моему мнению, девушки в этом деле более живые. Даже более ответственные. Они не стоят столбом, дожидаясь, когда же кто-нибудь возьмёт у них листовку. Они передвигаются, улыбаются, что-то говорят. А почему же мне не помочь милой девушке в столь чудесный день? Как раз именно такая, весьма симпатичная девушка встретила меня у выхода из метро, предложив мне один из своих буклетов, улыбаясь при этом во все тридцать два зуба. Я мог точно заметить, что она очень хочет, чтобы я взял этот адский листок, я думаю, все они хотят. В любом случае, я с радостью забрал у неё маленькую бумажечку и отправился к своей цели. Машины по шоссе мчались, словно где-то впереди была бесплатная раздача драгоценных камней. Возле разного рода палаток, ошивалась молодёжь разного возраста, а в некоторых случаях можно было наблюдать алкоголиков со стажем. Я проходил мимо многоэтажных домов, окна первых этажей которых разрисованы маркером и обклеены стикерами. Впереди меня ждёт резкий поворот налево, мимо информационных щитков с очередными концертами Николая Баскова и новыми шутками от Максима Галкина «О главном». Никогда не понимал, откуда у него «новые шутки», его колодец никогда не иссушится? Я прошёл мимо библиотеки, здание которой встроено в корпус дома, который нужен был мне, ювелирного магазина и аптеки. Наконец я добрался до дома Вани.

Родители Вани познакомились восемнадцать лет назад, на ледовой площадке парка. Мама Вани Елена Андреевна каталась, мягко говоря, никак. Но когда подруги предложили ей поехать на каток большой компанией, она незамедлительно дала положительный ответ. Папа Вани Алексей Николаевич в своё время катался просто шикарно. В школе он занимался хоккеем, а когда окончил школу, на протяжении нескольких лет оттачивал своё мастерство. Кататься он любил и умел, так что, как только у него выдавался свободный денёк, он усаживался в машину и ехал кататься. Катание на коньках для него было не просто хобби. Это помогало ему расслабиться в тяжёлую минуту. А неделя того года у него выдалась не очень удачная. Поэтому, приехав домой, он откинул портфель в сторону, собрал сумку, куда упаковал коньки и разные принадлежности для катания, и отправился в парк. Нельзя сказать, что эти двое не сразу друг друга заметили. Как только Алексей Николаевич вошёл на ледовую арену и закрыл за собой дверь, Елена въехала прямо в него, в результате чего они оба рухнули на лёд. Вот так, по всей видимости, и возникает крепкая и надёжная любовь между двумя людьми. Внезапно настигает тебя, как дождь солнечным летним днём. Несколько следующих часов папа Вани пытался обучать маму верному стилю катания на коньках, а в течение нескольких следующих недель они продолжали гулять, встречаться и, таким образом, влюбились друг в друга до беспамятства. А уже через год на свет появился маленький Иван. Иван Кулдатов. А ещё через одиннадцать лет, он перешёл в наш класс из другой школы. Я уже не помню, какие первые мысли возникли у меня в голове по поводу этого парня, помню только то, что удивился тонкости его рук. Действительно, с одиннадцати лет Ваня ничуть не изменился. Только стал выше. Он был худенький, тоненький, мало ел в столовой, в отличие от меня. Первое время он отдавал всю еду мне, а далее окрестил меня «утилизатор». Причёска Вани походила на меленький чёрный шлем, которым прикрывались солдаты в годы войны. Не сказать, чтобы кожа его была совсем белой, но на обложку журнала плавок из Испании он бы точно не попал. Мне всегда нравились его глаза. Цвет их был такой светло-голубой, а внутри зрачка – маленькие крапинки, цвета ореховой стружки. Глаза его были «мёртвые». Не в том смысле, что он ничего не видел, видел он как раз отменно, но глаза не были живы. Когда он улыбался, они не улыбались вместе с ним. Я не видел этой улыбки внутри его глаз, а ведь говорят, что глаза – это зеркало души. Это что же получается? У него не было души? Да нет, на самом деле, Ваня всегда был очень добрым и честным человеком. Он всегда был готов прийти на помощь. Сделать всё, что было в его силах, и никогда ничего не потребовать взамен. Если нужно было выговориться, он выслушает и даст совет. Если нужно было побыть одному, он отойдёт и не будет докучать вопросами. Чистота и безграничность его души всегда помогали мне в трудную минуту. Каждый раз, когда мне было дико плохо, я точно знал, что я могу прийти к нему. Он поможет мне. Поможет так, как никто другой не поможет. Я не уставал благодарить его за это каждый день. Хотя мы сдружились не сразу. Вообще-то первый год его пребывания в нашей школе прошёл мимо нас. Мы не обращали друг на друга внимания. Не говорили, не задирались. Оба, конечно, думали друг о друге, что он – придурок. – Да, да! Придурок. Точно. Что мне с ним говорить? Он же придурок. – Но я часто вспоминаю, как мы познакомились с ним ближе. Когда я сидел на уроке изобразительного искусства, мне передали, что он оскорбил моего отца. Я попросил передать ему, чтобы он не уходил после урока. После звонка учительница заперла нас в классе, чтобы мы обсудили все наши проблемы. Я не помню, какие точно там были сказаны слова, да это и не важно, важно то, что уже через четыре часа мы отправились вместе с моей мамой на базу отдыха к моему дяде. С того дня дружба наша лишь крепла.

Набрав цифры на старом, как этот дом, домофоне, я нажимаю кнопку «вызов». Динамик у этого старья был сломан, но что-то там всё же можно было расслышать, поэтому каждый человек, который стоял у этого подъезда и ждал ответа у динамика, больше походил на ненормального, имеющего особую интимную связь с дверью. – Кто? – еле послышался голос из старого, тихого динамика. – Вань, открывай, – накричал я на бедный аппарат. – Отлично! Ты вовремя. Заходи. – Хоть я точно не был уверен в том, что он хотел от меня, и почему я вовремя, но где-то вдалеке во время нашего разговора я услышал дикий ор. Ощущение – будто он кого-то разрубал на куски там. И тогда я понял, что меня сейчас ждёт. Я предоставил вам достаточно информации о моём лучшем друге, за исключением того факта, что совсем недавно он обзавёлся младшим братом. Мы с самого начала знали, что этот парень будет одной маленькой неприятностью. И в итоге мы были правы. Мальчик родился полгода назад. Назвали Семёном. Мне нравится его имя. Оно прикольное. Я почему-то сразу представляю себе стража порядка. – Берегись, преступный синдикат, «Супер Семён» идёт за тобой. – Но, я думаю, что на тот момент, когда он вырастет, он будет бегать нам с Ваней в палатку за пивом. Семён был младше Вани на семнадцать лет. И для Вани, как и для любого другого старшего брата, сидеть с ним и возиться было не в радость. Пару раз он нас так доставал, что мы подумывали выбросить это чудовище в окно. – Авось, кто-нибудь подберёт, – думали мы. Но с каждой новой попыткой это сделать голос разума преобладал. В итоге Ваню по двадцать пять часов в сутки заставляли сидеть с братом, так что мы уже почти не таили надежду на то, что когда-нибудь покинем стены дома. Поэтому всё, что нам оставалось, – это сидеть дома с Семёном и смотреть «Магазин на диване». Очень увлекательная программа.

Поднявшись по крутым ступенькам старого «сталинского» дома, я постучал в дверь два раза кулаком, как обычно. Я не любил звонить в квартиру. Никому и никогда. Я всегда переживал, что кого-нибудь разбужу, или кому-нибудь помешаю, поэтому я всегда использовал стук в дверь. Старинный проверенный способ. Не могу сказать, что, уже зайдя в подъезд, я не слышал, как громко кричит Семён. Мне казалось, что то, как он кричит, слышат даже посетители ресторана на противоположной стороне Дмитровского шоссе. С каждым сделанным Ваней шагом в сторону двери, внутри квартиры, я всё чётче и чётче слышал крик малыша. Я слышал, как он приближается. Будто бы он маньяк – убийца, только не очень тихий. В итоге я услышал звуки открывающихся засовов, поворот ключа. Дверь открылась, и на пороге передо мной стоял мой лучший друг, в привычных шортах цвета радуги и футболке с лабрадором. Сперва я взглянул на его лицо, чтобы сразу определить дальнейшее его поведение по настроению. Я не увидел у него на лице даже маленького намёка на улыбку, после чего я осмотрел своего товарища с ног до головы. По моему мнению, всё было с ним в порядке, за исключением того, что футболка у Вани была подозрительно мокрая. А на привычном мне лабрадоре красовалась непонятная мне смесь орехов и отрубей. Воняло так, что я был уверен, что вот-вот потеряю сознание.

– Семёна стошнило на мою любимую футболку. На любимую футболку, ты понимаешь? – он смотрел на меня с таким презрением, будто это я облевал его футболку, но я понимал его негодование по этому поводу, так что подыграл ему.

– И тебе привет, дружище. Смотрю, у тебя всё отлично. Ну что ты, не стоит спрашивать, как я. У меня все отлично.

– Завязывай с шутками, Моть. Мне вообще сейчас не до веселья. Родители опять уехали и оставили его на мне. А я гулять хочу. Я хочу видеть солнце. Я люблю солнце. Оно большое…

– Да перестань, – говорю я ему, снимая с ног кроссовки и направляясь в комнату к Семёну по длинному коридору. – Не может же быть всё настолько… Господи! – В комнате пахло так, будто здесь погибло инопланетное тело, над которым федералы долгое время издевались. Зайти было невозможно, так как при одной лишь попытке глаза резало, словно лезвием. – Слушай, – говорю я, – может, он станет парфюмером, когда вырастет. Он издаёт такой нежный аромат. Я думаю, ему прямая дорога в «Oriflame».

– Кончай шутить и помоги мне, – обратился ко мне Ваня в повелительном наклонении.

– Это было жёстко. Ты меня прямо ранил. Ни тебе «пожалуйста», ничего. Тебе бы стать немного вежливее, – с неподдельной обидой произнёс я.

– Прости меня. Прости. Просто этот парень… Не даёт мне нормально спать, есть, смотреть что-нибудь. Он не даёт мне нормально ничего. Меня это бесит.

Ваня был одним из тех современных ребят, на которых родители полностью возложили ответственность за ребёнка. Никто не спрашивал у него, хочет он этого или нет. Удобно ему будет или нет. Ему просто отдали нового ребёнка, чтобы он с ним возился. Ребёнок мешал ему везде: за уроками, на кухне, в комнате за телевизором. Он не знал, куда от него деться, а если что-то шло не так и с Семёном вдруг что-то происходило, все шишки летели только в Ваню. Он был должен его кормить. Поить. Гулять с ним. Убирать за ним. Укладывать его спать, постоянно с ним сидеть. Я думаю, что очень многие современные дети, да и не только современные, поймут то, о чём я сейчас говорю. Одним словом – кошмар.

– Помоги мне, пожалуйста, убрать за ним, перед тем как родители вернутся, а потом, быть может, они отпустят меня немного погулять.