Марш Турецкого - Умная пуля

Спустил воду. А уж затем спокойно вышел и растянул рот в улыбке. В дальнем углу между стенкой и унитазом брюхом кверху, задрав ноги вверх по стеночке, лежал второй бритоголовый, а напротив стоял, светясь синими глазами, отливая соломенными волосами, Владимир Поремский. В руках он держал, судя по диагонали штуки на три, ноутбук «Ровер». — Александр Борисович! — воскликнул он, бросаясь навстречу. — Володька! Ты какими судьбами? — направляясь к парню, воскликнул Турецкий. Проскакивая мимо кабинки с жертвой преступления, Поремский сунул в его дрожащие руки компьютер. — Возвращаюсь из очередного отпуска, — произнес он, стиснув Турецкого. — Так, Володя, временем располагаешь? — Сегодня прилетел. Завтра вечером поезд, — зачем-то посмотрел на часы Владимир. — Отлично, поступаешь в мое распоряжение. Ты как себя чувствуешь? — спросил Турецкий. — Готов к новым подвигам! Я ведь вашу стажировочку на всю жизнь запомнил, — ответил Поремский. Затем его взгляд скользнул по полу. — Что с этими? — Проверь. Если стволов нет, хрен с ними. Пусть живут. Володя сунул руку, попыхтел и вскоре выудил кобуру с торчащей рукояткой «макарова». Турецкий чувствовал, как ему на сердце капает бальзам, когда смотрел на работу. Ни одной ошибки. Все профессионально, со знанием дела. Вот и тридцатисантиметровый ножичек из ботинка второго извлек, уже завернутый в платочек. Он понял, насколько ему дорога оперативная работа. Но, как говаривал судмедэксперт Зюзькин, «получены ранения, с жизнью несовместимые». Так и его обязанности помощника генерального прокурора были с жизнью следователя несовместимы. И тут родилась крамольная мысль: «А мы совместим!» Громилы были сданы в отделение. Очухавшийся потерпевший оказался журналистом желтой газеты «Соль жизни» Белобокиным, просто зашедшим в туалет и подвергшимся нападению. Узнав о том, что напавшим уже грозит срок за хранение оружия, предпочел от заявления отказаться. Турецкий, махнув рукой на небольшое происшествие, набросился на Порем—ского: — Пошли на стоянку. Посмотрим, сможешь ли по некоторым вторичным признакам найти мой автомобиль? — Ну, слухи о моих способностях сильно преувеличены. Вот Рюрик Елагин, да — криминалист от Бога. Он определил бы минимум по десятку признаков, что вон та черная «Волга» с мигалкой… — Молодец! Колись. — Версия личного автотранспорта отпадает по причине… — он немного втянул носом воздух, — «Хенесси»? — Молодец. А я вот различаю только основные запахи, — похвалил Турецкий. — Ну, я тоже не дегустатор. Но относительно спирт—ного… Представляете, раскручивал одно дело в институте аллергологии и прошел, пользуясь служебным положением, обследование. Знаете, что выяснилось? Мой организм совершенно не переносит никаких токсинов. Мне никогда не стать алкоголиком, наркоманом, курильщиком. Я могу принимать отраву, но после наступает синдром полнейшей очистки организма. Рвет до вывода всяческой гадости. — А с Сашкой Курбатовым связь поддерживаешь? — задал вопрос Турецкий, вспоминая, как обучал птенцов премудростям следствия. — Еще бы! — радостно ответил Поремский. — Ну и как он? — Карьерист. Уже зам прокурора области по следствию. — Ух ты! — искренне изумился Турецкий. — Правда, Сахалинской, — ответил Владимир. — У них население как один московский микрорайон, тысяч пятьсот. И почти все живут на южном побережье. — Как же его, рафинированного москвича, занесло в такую глушь? — Сам напросился. Это его программа избавления от комплексов, привитых детством. Представляете, у него была нянечка, манная кашка с ложечки, репетиторы. До тринадцати лет носил колготки под шортиками, такую конусовидную тюбетейку, не мог выйти во двор без сопровождающего. Кем он был в глазах пацанов со двора? И кем в своих? Поэтому, едва вырвавшись из узд навязчивой опеки, принялся избавляться и от груза прошлого. Чтобы доказать себе, что чего-то стоит, в одиночку с ружьишком за плечами и вещмешком пробежал по тайге от Хабаровска до Благовещенска. — Сколько же там будет? — спросил Турецкий. — Тыща верст! — ответил Поремский, словно прикидывая по воображаемой карте. — Безумству храбрых поем мы песню. А по времени? — Почти за месяц. — Я не удивлюсь, если узнаю, что он и похудел этак килограмм на двадцать? — засмеялся Александр Борисович. — Вот как раз избыточный вес он недостатком не считает. Поэтому бороться предпочитает с преступностью, — прозвучал неожиданный ответ. — Да, с вами не соскучишься. А преступность, значит, комплекс? — Еще какой! Он же, как Будда, жил себе до семнадцати лет в своем мире фильмов, музыки, книг, тщательно прошедших цензуру, и вдруг был выброшен в пространство, совершенно отличное от идеального. Где правят грязные деньги, где честные, порядочные люди унижены и оскорблены. Где на каждом углу творится несправедливость. Где зло безнаказанно и нагло. А законность продажна. И он решил посвятить жизнь пусть не наведению порядка, но хотя бы частичному торжеству справедливости. Зло ведь должно быть наказано. — А Рюрик Елагин? — В Екатеринбурге. Тоже «важняк». И такой же мечтатель, — ответил Поремский. — Мечтатель? — переспросил Турецкий. — Да. Интересуется тем, чего нет и, может быть, не было никогда. По крайней мере, нам этого узнать не дано — история государства Российского есть величайшая из тайн. — Но существуют же летописи, рукописи… — начал было возражать Турецкий. — Александр Борисович, мы живем в информационный век. Сколько раз на ваших глазах переписывалась история, современником которой и даже где-то непосредственным творцом были вы сами? — Лучше не спрашивай, — задумчиво произнес Турецкий. Он и сам не раз задумывался над тем, кто же все-таки и зачем искажает изложение событий. — А теперь представьте раннее Средневековье. Неграмотный царь, сотня бояр и крестьяне, ведущие скотское существование. История — достояние кучки заинтересованных лиц. Знаете, с чем американцы столкнулись в Ираке? С недоумением. Большинство населения свято считало, что в той «Буре в пустыне» великий Саддам разбил американские войска и освободил страну. Поэтому увлечение историей сродни увлечению научной фантастикой, с той только разницей, что фантастика находит воплощение в реальной жизни гораздо чаще. — Знаешь, — ответил умудренный опытом старший товарищ, — наше время отличается от древнего значительно меньше, чем кажется. Мы живем во власти такого количества информации, что истина в потоке заблуждений, измышлений, фантазий попросту теряется. — Как говорил китайский мудрец Лао-цзы: «Если хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу», — блеснул цитатой Поремский. — А если хочешь, чтобы не услышали правду, расскажи о ней по радио, напечатай в газете, покажи по телевидению, — печально констатировал Александр Борисович. Турецкий подъехал к зданию Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Равнодушно прошел мимо лифта на лестничную клетку. Тренированный организм требовал физических нагрузок, а времени на хождение по спортивным залам катастрофически не хватало. Вот он и использовал каждую возможность. В прошлом году, когда министр МЧС решил взлететь по лестнице на двенадцатый этаж здания мэрии, из всей многочисленной «свиты» только представитель Генеральной прокуратуры Турецкий достойно выдержал темп. Для очистки совести убедился, что в приемной заместителя генерального прокурора посетителей не убавилось. Затем спустился на этаж. Зашел в свой кабинет и, сев на угол стола, набрал внутренний номер. — Приемная, — сухо прозвучал знакомый голос. — Клавдия Сергеевна, уж не вы ли это? Как я соскучился по вашему неподражаемому тембру. Только что прилетел из Германии. Вы не представляете, таких женщин там нет. Чем сегодня заняты? — Сейчас доложу Константину Дмитриевичу, — ответила секретарша строгим голосом. — А вам перезвоню. Клавдия Сергеевна могла бы и полюбезничать, но не в присутствии же посетителей. Она положила трубку. Взяла папку и вошла в кабинет начальника. Через минуту, не скрывая удовлетворения, вернулась. Набрала трехзначный номер. — Турецкий, слушаю. — Вас срочно вызывает Константин Дмитриевич, — произнесла женщина тоном, требующим немедленного выполнения приказа. Александр Борисович вошел в приемную. Томная полная женщина немедленно преобразилась. Она вскочила со своего места и на ходу бросила: — Одну минуту. Доложу. Исчезла за дверями кабинета Меркулова. Турецкий незаметно опустил в висевшую на спинке стула сумочку пузырек и встал у входа в кабинет. Это были духи. Правда, не совсем обычные. Он их приобрел в одной «Лавочке приколов» во Франкфурте. Что ему особенно понравилось, магазин был разделен на две половины: слева располагались аксессуары для жестоких розыгрышей, справа — для добрых. Духи назывались: «Дживанши — облик будущего», с нечувствительной для обоняния человека добавкой экстракта мартовской кошки. В результате, когда женщина шла, благоухая горьковатой свежестью, к ней со всех сторон сбегались коты с горящими сумасшествием глазами. Появилась секретарша. Закрыла дверь кабинета начальника и развернулась. Неожиданно они оказались очень близко. Турецкий вопросительно посмотрел ей в глаза. Женщина внезапно порозовела и, обдавая жарким дыханием, произнесла: — Александр Борисович, пройдите. Константин Дмитриевич вас ждет. Турецкий вошел в кабинет. Весь налет официальности мгновенно исчез. — Здравствуй, Костя. Скоро к тебе прорваться можно будет только с небольшим отрядом ОМОНа. — Рад тебя видеть, Саня, — ответил сидевший за столом. — Ну, пока у меня стоит на страже Клавдия, я думаю, ты найдешь способ прорваться. — Если до этого дойдет, никакого здоровья не хватит, — засмеялся Турецкий. — Как съездил? — Нормально. Есть кое-что. — Как старина Питер? Такой же? Встречал небось в аэропорту, словно ты один и прилетел, а кроме него встречающих не существует в природе? — Американская непосредственность, — ответил Турецкий. — Иногда кажется, что у них вообще не бывает комплексов. Типа, находятся среди обезьян или как в Древнем Риме, там же не было принято стесняться рабов. — У меня такое ощущение, что общение с ним пошло тебе на пользу. Похоже, ты прибавил немного? — оглядывая из-под очков фигуру собеседника, произнес Меркулов. — Я? — удивился Турецкий, делая попытку втянуть живот. — Костя, ты давно не видел Реддвея. Вот он увеличивается с нездоровой быстротой. Помнишь его «форд», изготовленный по спецзаказу? Уже не помещается. Теперь ему из Японии «лексус» прислали. Оказывается, их производят специально для борцов сумо. Представляешь, автомобиль открывается как чемодан! — Ладно, потом расскажешь, как погуляли, — перебил его начальник. — Что по делу? — Как мы и предполагали, информацию по чечен—ским боевикам, как и всему криминалу, они все же собирают. Конечно, подключить нас к своим базам данных, как бы это сказать, не имеют возможности. Однако была достигнута договоренность. По конкретным личностям вся имеющаяся информация будет скачиваться немедленно, при условии визирования запроса лично заместителем начальника Антитеррористического центра доктором Турецким. — Ну, молодец! — похвалил Меркулов. — Кстати, с каких это пор ты заделался доктором? — А у них нет понятия кандидат наук. Я даже не смог объяснить смысл такого звания. Синоним слова кандидат — претендент. Претендент юридических наук? Идиотизм! Как я понял, в стародавние времена имелся в виду кандидат в доктора наук. Короче, поступил честно. Сказал, что защитил научную диссертацию по юриспруденции, а они меня немедленно возвели в ранг доктора права. — Но, знаешь, я думаю, что все равно твое докторское звание нам обмывать придется, — улыбнулся Меркулов. — Ну и что им надо взамен? — Ты же знаешь эту нацию торговцев. Ничего бескорыстно не хотят делать. Кое-что пришлось пообещать взамен. Очень их беспокоит наш развал в оборонке. Раньше весь госзаказ поступал из одного ведомства. Все знали, кто и что должен произвести. Сейчас же появились многочисленные фирмы и частные конструктор—ские бюро, непонятно на чьи деньги проводящие исследования и разрабатывающие новейшие виды вооружения. Их очень волнует тот факт, что один гений может разработать устройство, над которым годами бьется целый научный город. Вот, к примеру, по их данным, Научно-исследовательский институт автоматики и приборостроения, что в Мытищах, раньше занимался разработкой устаревшей измерительной аппаратуры, попутно создавая суперсовременные системы наведения тактических ракет. Сейчас же ими испытано новейшее высокоточное оружие, которое даже не было заказано в разработку Министерством обороны. Их беспокоят, в частности, и поставки гуманитарных грузов этого института на Ближний Восток. В частности, в Ирак. Я пообещал взять на контроль информацию и придержать отправку последнего рейса. — Ладно, хорошо. Саня, у меня для тебя тоже две новости. — Начинай с той, что касается меня лично, — попросил Турецкий. — Пока ты там пил с Питером Реддвеем коньяк, у тебя появилась новая должность. Отныне ты — помощник генерального прокурора Российской Федерации. — Значит, все-таки удалось? — Турецкий сокрушенно вздохнул. — А я уж думал, удастся еще немного побегать, как гончему псу. — Все. Можешь свои знаменитые кеды покрыть лаком и сдать в музей. Тяжеловато стало тянуть воз. Так иногда хочется послать все к чертовой матери, уехать куда-нибудь, чтоб никто не достал, на Украину, к морю. Но у меня должность, с которой уходят только в одном направлении. Вот я и поставил генерального в неприличное положение. Написал рапорт с просьбой об уходе на заслуженный пенсион. Он предложил поискать компромисс. Короче, я сказал, что нужен своего рода костыль. Старший помощник, который мог бы выполнять часть моих функций, кроме того, осуществлять контроль за расследованием сверхважных дел. И в качестве такого помощника я вижу только одного человека. То есть тебя. Подчиняться будешь, отныне и присно и во веки веков, напрямую мне. — Костя, я, как известно, манией величия не страдаю. — Ну, после доктора Турецкого, не знаю! — засмеялся Меркулов. — Представляешь, какая брешь образуется в нашем следственном управлении? На кого повесить воз дел, которые я тянул исключительно благодаря опыту, знаниям и природной одаренности? — добавил Турецкий.
      — Знаешь, Саня, если гордыня — это осознание своего превосходства, то тщеславие — желание привить эту точку зрения окружающим. Поздравляю, ты этого добился. Три дня назад генеральный произнес твои слова одно в одно. А еще он поставил передо мной главную проблему: найти «важняка», не уступающего тебе, великому! — Хочешь, догадаюсь, кто будет решать эту проблему? — тяжело вздохнув, произнес Турецкий. — Александр, ты же умный человек. Ищи, называй, предлагай. — Хорошо. Во сколько человек меня оценивает начальство? — Этот вопрос также поднимался в нашей беседе. Можешь в свою команду взять троих. И главное условие. Они должны быть не из Генеральной прокуратуры. — Может, мне пройтись по продюсерам телеканалов? Пойми, мне нужны трое даже не талантов, а гениев. Посмотри вокруг. Где идущая на смену молодежь? Сплошь неудавшиеся адвокаты да генеральские сынки, не пошедшие по дипломатической линии из-за патологической неспособности к иностранным языкам. — Саня, не паникуй. Россия велика. Наши людские резервы неисчерпаемы. — Допустим, присмотрю я кое-кого в провинции. А как же с жильем? — задал животрепещущий вопрос Турецкий. — Ты сам знаешь, сейчас с этим проблемы, — печально произнес Меркулов. Он помнил времена, когда квартирный вопрос для Генеральной прокуратуры рассматривался в двух проекциях: сколько комнат и в каком районе. — Ну сколько стоит квартира в Москве? — начал рассуждать Турецкий. — Допустим, пятьдесят «штук». Хороший следователь вернет в казну их с одного раскрытого дела, а плохой в лучшем случае будет штаны протирать до пенсии, в худшем войдет в сговор с преступниками, дабы наскрести на ту же квартиру. — Ладно, постараюсь твою математику привести в беседе с нашим мэром. Есть у нас небольшой жилищный фонд, но только с его личного согласия… Турецкий, покинув кабинет Меркулова, уловил новый аромат. Клавдия Сергеевна смотрела на него влажными влюбленными глазами. Он наклонился и произнес: — До вечера? — До вечера. И он и она знали, что вечером, скорей всего, ничего не будет. Турецкий обязательно унесется по делам, назвав их неотложными, а Клавдия, так и не дождавшись, когда шеф закончит свой бесконечный рабочий день, поедет на метро до Орехова. Но это был даже и не обман. Просто одинокой женщине жизненно необходимо время от времени назначать свидания. На душе у нее тогда становится светлее.

Глава 3 Академики тоже умирают по пятницам

      День не предвещал ничего плохого. Была обычная пятница, тринадцатое мая. Академик Жбановский любил последний рабочий день недели после обеда. В это время резко снижалась деловая активность посетителей и просителей. Их мысли перестраивались на планы относительно предстоящих выходных, и он мог немного вздохнуть. Хотя Жбановский уже третий десяток лет руководил научно-исследовательским институтом, и руководил довольно успешно, административная работа тяготила. Все-таки прежде всего он был исследователем. Да, иметь в руках мощный инструмент, дающий возможность разбить неосуществимый проект на несколько локальных, а затем собрать результаты воедино, все равно что виртуозу обладать скрипкой Страдивари. Но возможность «поиграть» выпадала урывками. Он буквально тонул в нескончаемом потоке раздутых до вселенского масштаба мелочных жалоб, просьб о прибавке зарплаты, склок типа: «он получает больше, а делает меньше», требований: «верните моим детям мужа», нескончаемых счетов, прорывов сантехники, больничных листов, всевозможных отпусков. Время от времени он пытался заставить помощников и заместителей решать мелочные проблемы без своего участия. Однако из этого никогда ничего хорошего не получалось. Люди, не способные разрешить пару самых мелких вопросов, внезапно принимали стратегические решения в делах, к которым их и близко подпускать было нельзя. А чего стоят юбилеи, дни рождения, обмывания званий и степеней? Если не прилагать неимоверных усилий, то спиться можно за год. Тем более что в молодости лейтенант Жбановский лично сопровождал ядерные боеголовки на Кубу и обратно. Два месяца в трюме, при сильнейшем радиоактивном облучении, не прошли даром. Однажды под душем все волосы смылись и никогда больше не выросли. Жбановскому для вывода радионуклидов требовалась ежедневная доза спиртного. Незаметно алкоголь стал разновидностью питания. Академик нашел в себе силы побороть и этот соблазн. Жбановский протер платочком вспотевшую голову. Достал бутылочку кагора. Нацедил половину стакана. Выпил. Прислушался, как приятное тепло разливается по телу. Вино ему поставлялось по спецзаказу с Кубани. Стоит в небольшом городке Ейске крошечный заводик и производит вина, которые тут же грузятся на суда и уходят по миру. А у нас качественный продукт конкуренции с бормотухой не выдерживает. Разложил на столе чертежи и покрытые формулами и таблицами листы. Теоретически все было просчитано, но проверки практикой расчеты не выдержали. Теперь предстояло подвести под результаты испытаний научную базу. «Пуля влетела в окно, повернула на двадцать градусов с радиусом разворота тридцать три миллиметра. Через тринадцать микросекунд по дуге вошла в цель. Однако на конечном участке коэффициент рысканья оказался больше расчетного на три десятых процента». Это было недопустимо много. В результате угол атаки изменился на острый. Убойная сила, соответственно, упала на двадцать процентов. Жбановский чувствовал, что ответ на поверхности. Мало того, не оставляло чувство, что он подсознательно знает. Несколько раз подступало: вот оно! Но всякий раз наступал срыв. Раньше хорошо думалось ночами, но теперь он был не в том возрасте, чтобы насиловать организм. Академику жизненно необходимо были две вещи. Полнейшее погружение в проблему, когда кроме нее ничего на свете не существует. И затем переход в состояние полного покоя, когда голова абсолютно свободна от мыслей. Тогда находит озарение. Из полнейшей абстракции вдруг вырисовывается идея. Жбановский предпринял очередную попытку вникнуть в суть проблемы. Обитая звуконепроницаемым материалом дверь бесшумно отворилась. Из-за нее выглянула белокурая женская головка. Секретарша пару секунд рассматривала шефа. Она достаточно хорошо успела изучить свое—нравного академика. Беспокоить его в такие моменты не следовало. Так же тихо прикрыла дверь. Ломая руки, прошлась по приемной. У девушки в сумочке лежал билет на самолет до аэропорта Адлер на девятнадцать часов. Оставалось всего четыре. Можно сказать, она уже опаздывала. Неделю назад Жбанов—ский обещал пораньше отпустить, но она не могла бросить все и сбежать. Каждый день, уходя домой, девушка вынуждена была предупреждать об этом начальника. Она на секунду задумалась и, поняв, что нерешительность может сильно испортить отпуск, схватила дверную ручку. Жбановский вздрогнул. Не дав ему опомниться, секретарша, делая большие глаза и беспрестанно улыбаясь, выпалила: — Марк Борисович, извините, но я опаздываю на самолет. Вы обещали отпустить сегодня пораньше. — Да? — Академик недовольно приподнял нарисованные черным стеклографом брови. Сегодня он разместил их слишком высоко, поэтому выглядел смешным и трогательным, как бы ни пытался рассердиться. Почувствовав, что девушка всерьез его ворчание воспринимать не собирается, сменил гнев на милость. — Ладно. В курс дела Лену ввела? — Конечно! — Не люблю я это. Все придется делать самому. Обычно секретарь уходит в отпуск с руководителем одновременно. — И отдыхают вместе где-нибудь на островах! — радостно дополнила она мысль. — Я согласна. Однако, Марк Борисович, я молода и не могу без отпуска три года. — Неужели я три года не был в отпуске? Вот закончим с этой пулей, тоже поеду отдохнуть, — мечтательно произнес Жбановский. Его близорукий взгляд скользнул по открытому животику. Там нечто блеснуло. Приподнявшись, академик вытянулся вперед и спросил: — А что это у вас? — Пирсинг, — ответила секретарша и, поняв, что это слово в лексиконе шефа отсутствует, разъяснила: — Просто проколола пупок. Это сейчас модно. — Черт знает что! — взорвался Жбановский. — Вы в этом ходили весь день? Умная, образованная, молодая женщина. Красавица. Мать двоих детей! И вдруг такая легкомысленность! Вы же лицо института! Ко мне приходят солидные люди: министры, депутаты, генеральные директора, выдающиеся деятели науки и культуры. И что их встречает? То драные джинсы, то полнейший разврат. Что подумают уважаемые люди, увидев ваши лохмотья? — Какая зарплата, такая и одежда! — с ходу парировала девушка, нервно поглядывая на висевшие напротив двери часы. Во время разговора стрелки ускорили свой бег по циферблату. — Ладно, беги, — смилостивился Жбановский. — Но чтобы больше этого безобразия я не видел! Помощница выпорхнула. Академик ухмыльнулся. Любил он эту девушку, хотя частенько ругал. Нравилось ему в ней то, что, справедливо принимая критику, она никогда не испытывала чувства вины. У нее это было врожденным. Жбановскому, для того чтобы прийти к такому же мироощущению, потребовалась вся жизнь. Он встал из-за стола. Потянулся, закинув руки за спину. Прислушался к звукам, сопровождающим физические упражнения. Подошел к двери и запер на ключ. С обратной стороны теперь могли стучать руками, ногами, хоть головой. В кабинете нарушить тишину было невозможно. Отключил все телефоны, кроме «кремлевского» — без номеронаборника, соединявшего напрямую с заместителем министра обороны по вооружению. И вернувшись, занял свое место за столом. Едва собрался с мыслями, зазвонил «кремлевский». Академик чертыхнулся и поднял трубу. На проводе, как ни странно, оказался его заместитель, профессор Чабанов. Впрочем, профессором он был таким, что члены научного совета иначе как «чабаном профессоровым» его не называли. — Марк Борисович, разрешите на прием. Возникла срочная производственная проблема, — прозвучал уверенный голос. — Виталий Игоревич, вы каким образом оказались на этой линии? — удивился академик. — Испытываю новейшую разработку телефонного сканера, — доложил заместитель. — Интересно, интересно. Занесите материалы и образец, — произнес Жбановский, обожавший новые проекты. Встал, перевернув бумаги и чертежи. Академик не то чтобы не доверял своему заместителю, а просто опыт показывал: чем меньше людей посвящены в проект, тем успешнее он проходит. Даже если не ставились палки в колеса, разработку могли элементарно сглазить. Подошел к двери и отворил. Перед ним стоял сияющий розовыми щечками Чабанов. В руке он держал папку. Из кармана выглядывала отвертка. — Ну, показывайте, — произнес руководитель. — Вот здесь надо подписать, — качнув головой с черным зализанным на аккуратный пробор чубом произнес Чабанов и подсунул папку. — А где сканер? — рассеянно беря бумаги, уточнил академик. — Пожалуйста, — произнес профессор и протянул отвертку. — У нас все телефонные коробки выведены в коридор. Любой может, встав на стремянку и подключившись обыкновенной трубкой, прослушивать все разговоры. Причем есть доказательства, что не только прослушивают, но и сами звонят по межгороду. Я устал оплачивать счета на ваш, мой и номер начальника отдела кадров. У остальных восьмерка закрыта. — Да? — поразился Жбановский. — Немедленно принять меры по предотвращению несанкционированных включений. Подготовьте приказ. Я подпишу. Что еще? — По рыбкам. Проект договора о поставке в Ирак, — произнес, переворачивая стопку отпечатанных листов, Чабанов. — Им что, нечего больше делать? Оставьте. Я посмотрю. — Сроки поджимают. Таможня и все такое. Поставьте печать и подпись на последнем листе. А окончательный вариант потом согласуем, — продолжал настаивать профессор. — Ладно, — согласился Жбановский, подписываясь и ставя печать. Он уже проходил подобную про—цедуру с поставками в другие страны. — Еще вопросы? — Небольшая просьба. Двести долларов до понедельника, — потупившись, произнес Чабанов. — Возьмите, — проворчал академик, открывая сейф, — и советую больше не шутить с этим аппаратом. Заместитель вышел. Жбановский раскрыл настольный блокнот — «поминальник» и записал: «13.05.Чабанов взял 200 S». Взгляд академика скользнул по договору. Рабочее настроение пропало. Ох уж эти рыбки… В начале перестройки на институт был спущен план по выпуску конверсионной техники и товаров повседневного спроса. Как человек, занятый глобальными проблемами, Жбановский не мог позволить себе роскоши размениваться на всяческие утюги-чайники. На совещание в Министерство приборостроения он послал своего заместителя, предупредив, что все проблемы с заказом: планирование, производство и реализация — полностью ложатся на него. Когда счастливый Чабанов вернулся и коротко, часа на полтора, доложил, в какие интриги был втянут, Жбановский даже порадовался, что не поехал сам. Профессор сумел добыть самый интересный заказ, сулящий значительную прибыль. Торжественно раскрыл папку с технической документацией. Академика впервые в жизни начал трясти нер—вный тремор. Если бы он умел, то разрыдался бы. Научно-исследовательскому институту автоматики и приборостроения, каждая разработка которого отслеживалась лично шефом ЦРУ, предстояло выпускать магнитную игрушку «Рыбки» для детей от трех до пяти и ее разновидность — для страдающих синдромом Дауна. Жбановскому стало стыдно перед потенциальным противником. Чабанов подошел к делу с размахом. Однако, едва он наладил массовое производство, как госзаказ сняли и предложили взять реализацию на себя. К этому институт был совершенно не готов. Теперь значительная часть производственных помещений и складов была заполнена этим хламом. Генеральный директор был вынужден прикрыть производство, пока не будет распродано то, что уже выпущено. Впрочем, деловая смекалка у Чабанова все же была. Он нашел партнеров на Ближнем Востоке и уже отправил пару партий игрушек в Сирию и Иран. Теперь вот на очереди Ирак… Академик снова погрузился в размышления. Но ничего в голову не шло. Тогда он аккуратно сложил чертежи и научные выкладки в черный чемоданчик. Вынул из шкафа рукопись очередной монографии, посвященной проблемам турбулентности при полетах малых конусообразных тел, и принялся покрывать листки письменами и формулами. В голове давно сформировались новые идеи, складывавшиеся в неплохую теорию, и держать столько информации в мозгу было невыносимо. Она требовала выплеска. А времени катастрофически не хватало. Когда поставил точку, уже стемнело. Академик принял решение спрятаться на даче и поработать в тиши два дня. Он машинально набрал номер. Телефон молчал. Жбановский чертыхнулся и включил тумблер. Еще раз покрутил диск. Из трубки долетел голос: — Проходная. — Это Жбановский. Передайте Кокушкину, что я выхожу через пятнадцать минут. Своего персонального водителя Жбановский выбирал по принципу: «Тише едешь — дальше будешь». Все претенденты, едва он успевал захлопнуть дверцу, давили педаль в пол до отказа и мчались со скрежетом тормозов на поворотах. А степенный Павел Кокушкин, прежде чем сесть за руль, открыл капот. Провел осмотр двигателя, проверил уровень масла, тосола, натяжение ремней, качнул зад, перед, убедился в работе ручника, поворотников и стоп-сигналов. Затем повернул ключ зажигания, послушал, как работает движок, оценил цвет дыма из выхлопной трубы, подождал, пока двигатель прогреется, и не спеша поехал. Жбановский пришел в полнейший восторг, и вот уже десять лет не мыслил жизнь без своего шофера. Он не знал, что у Кокушкина лавры чемпиона автогонок в стиле экстрим, титановая пластинка под кепкой, имплантант ключицы и нога на искусственном шарнире. — Домой, — произнес академик. Автомобиль тронулся и побежал по чистой дороге. Навстречу несся плотный поток дачников. Почему-то Жбановскому в этот вечер не думалось о работе. Проект, над которым он трудился последние три года, подходил к завершению. А никаких принципиально новых идей не возникало. Невольно создавалось ощущение, что дело жизни сделано. «Какой прекрасный день, чтобы умереть», — вспомнилось откуда-то. Он рассеянно глядел по сторонам. Странно получилось: эти два красивейших проспекта прошли через всю его жизнь, как сквозь тело Москвы с северо-востока на юго-запад. Когда жил на проспекте Мира, работал на Ленинском, и наоборот. Раньше он знал, какое учреждение в каком доме находилось. А теперь все забегало, засуетилось, засветилось и засверкало. Вывески сменяются так часто, что не имеет смысла запоминать. Может, возраст? С годами время стало пролетать такими бешеными темпами. Вот и автомобили несутся с сумасшедшей скоростью. Пытаются обогнать друг друга. Зачем? «Летите, летите, все равно не убежите от судьбы. Все там будем. Но я пока не тороплюсь», — думал человек, не раз подвергавший опасности свою жизнь и здоровье. После Яузского моста дорога расширялась. Это было единственное место на всем пути, где служебная «Волга» вместо крайнего правого ряда оказывалась посреди дороги. Едва она начала маневр, раздался чудовищной силы удар и автомобиль выбросило на встречную полосу.