— Нет, ни о каких бытовых версиях здесь не может быть и речи, Прохор Петрович, — раздраженно настаивал Сапов. — Причину мы видим именно и только в профессиональной деятельности Морозова. Он успел многим основательно потрепать нервы, проще говоря, насолить, ибо постоянно поднимал острейшие современные проблемы, которые мало кто хотел бы видеть обнародованными. Впрочем, не вам мне это говорить, уж вы-то тоже, я знаю, вполне могли иметь к нему претензии по собственному ведомству.
      Со стороны гендиректора какого-то там телевизионного канала это был уже неприличный, даже непозволительный выпад, который мог привести к нехорошим выводам, будто Московская городская прокуратура, раскритикованная в отдельных материалах тележурналиста, была заинтересована в его физическом устранении. Этак ведь и черт знает до чего можно дойти! Следовало дать отповедь!.. Но, подумав, прокурор решил не реагировать никак, мог же он не расслышать бормотание явно не совсем еще протрезвевшего «телевизионного чиновника», неизвестно как сумевшего дозвониться к нему домой? Вполне мог.
      — Я понял вашу мысль, — сухо ответил прокурор. — Будьте любезны оставить ваши координаты у дежурного прокуратуры, и вас известят о наших дальнейших действиях. Всего вам хорошего в Новом году.
      Трубка была положена, но настроение не улучшилось. Еще поразмышляв, прокурор раскрыл свою телефонную книжку и нашел фамилию первого помощника генерального прокурора. Набрал его домашний номер. Почти сразу услышал ответ:
      — Турецкий слушает.
      Прокурор поздоровался, поздравил с праздником, пожелал здоровья домашним и услышал в ответ те же самые пожелания. Заговорил о деле. Точнее, проинформировал, полагая, как он оговорился, что дело это не рядовое и средства массовой информации с шеи теперь, конечно, не слезут. Турецкий согласился, но спросил, что, собственно, хотел бы услышать прокурор? Кто проводил предварительное расследование, уже ясно. Он согласен с прокурором, что ОВД, вероятно, не тот уровень, на котором должны расследоваться подобные преступления, но Мосгорпрокуратура, в которой всегда были отличные кадры профессионалов, по его мнению, вполне сможет справиться с этой ответственной задачей. Если, конечно, как это нередко случается, ходоки из телевидения не доберутся до «верхних этажей», что также не исключено, и тогда наверняка вынуждена будет вмешаться и Генеральная прокуратура. А пока надо работать. Во всяком случае, генеральному прокурору он обязательно доложит, что городская прокуратура с ходу, несмотря на праздничные настроения, включилась в расследование. Это хороший тон, даже если проявит интерес кто-то из кремлевской администрации, что не исключено, можно быть спокойными по поводу их реакции.
      — Работайте, — дружески посоветовал на прощание Александр Борисович Турецкий, вовсе и не подозревавший, что через короткое время ему будет официально предложено лично возглавить расследование дерзкого заказного убийства, снова, в который уже раз, связанного с профессиональной деятельностью честного и порядочного тележурналиста. А пока Турецкий вернулся к столу, решив, что новость может малость и обождать. Хотя бы до тех пор, пока он, его жена Ирина и дочь Нина не закончат праздничный завтрак. Они и так уже волчицами смотрели на него, пока он держал телефонную трубку и маялся, слушая этого осторожного зануду — московского прокурора. Но, как говорится, положение обязывает. А Косте Меркулову, заместителю генерального прокурора по следствию, он, разумеется, позвонит, но позже, надо же и ему позавтракать, зачем же портить аппетит человеку, который уехал вместе с супругой от Турецких только в начале пятого часа утра? Да и то уходили неохотно, и только по той причине, что Слава Грязнов, заместитель начальника Первого департамента МВД, обещал их подвезти прямо к подъезду. Но на пятый этаж, что немедленно выдвинул в качестве условия для своего отъезда Костя, поднимать их в своей машине, естественно, отказался. Лифт есть, ничего, не баре, ножками, ножками!.. Гости хохотали, хозяева были довольны — Новый год встретили по высшему разряду и, главное, в кругу самых близких и дорогих людей. Ну и как же после этого можно было звонить тому же Косте ни свет ни заря? Пусть отдохнет, наберется сил, придет в себя, наконец. Все равно «городу» заниматься, пусть не перекладывают свой груз на чужие плечи!..
      Таким вот образом «вопрос» добрался до одной из верхних ступеней и вернулся вниз. Климов, ожидавший решения по поводу своих сомнений, получил от прокурора конкретное указание — отставить в сторону все незавершенные и незакрытые дела и приниматься за новое. Можно включить в состав своей следственно-оперативной бригады тех свибловских, которые уже проводили предварительное дознание. До очередного указания, которое может последовать. Короче, не надо терять времени, его за прошедшую ночь и так много уже упущено.
      Хотел бы знать Климов, или, может быть, кто-то подсказал бы ему, что ли, что конкретно лично он «упустил» за прошедшую ночь? Но советчика или подсказчика «под рукой» не было, и подполковник юстиции снял трубку, чтобы звонить в ОВД «Свиблово» и «обрадовать» тамошних ребят своей новостью. Только этого им и не хватало, поскольку они наверняка уже разъехались по домам после ночного дежурства — если не отмечать с опозданием, то хотя бы отоспаться. А самому Климову предстояло ознакомиться с добытыми свидетельскими показаниями, протоколом осмотра места убийства, заключениями экспертов, которые те успели сделать, а также с первоначальными версиями, которые уже выдвинули по факту убийства свибловские ребята. Значит, надо, чтобы сюда, к нему, доставили все материалы, изучить их и, скорее всего, выехать на место происшествия, а затем наведаться по месту жительства и на службу покойного журналиста. И он стал писать постановление на проведение обыска в квартире покойного и в его служебном кабинете, где бы таковой ни находился.
      4
      Новогоднее утро, точнее, уже начало дня, шел двенадцатый час, было прекрасным — тихим и солнечным. Снег искрился, за ночь его нападало немало, и он лег ровным пушистым ковром, который, словно рассыпанный пух, вздымали проезжавшие мимо автомобили.
      Осмотр места убийства производили ночью, при фонарях и свете фар милицейского микроавтобуса. А теперь никаких следов уже не наблюдалось. Тем не менее Климов, с помощью участкового уполномоченного Рогаткина, отыскал единственную свидетельницу, которая к их приходу в дом номер три на Снежной улице сладко спала, и во сне ее ловко переплетались веселые события прошедшей в бесконечных танцах и флиртах новогодней ночи и сладкие мысли о том, что ее одноклассник Володька явно выказывал ей предпочтение перед жутко, оказывается, честолюбивой Наташкой, которая под конец праздника даже стала немного дуться на нее, Лиду, якобы стремившуюся увести у нее кавалера. «Ну придумает же!» — улыбалась в полусне Лида, чувствуя себя необыкновенно счастливой.
      Но ничто не вечно, и уж тем более счастливый сон. Ее разбудила мама и сказала неприветливым каким-то тоном, что на лестничной площадке ее зачем-то ждут два милиционера. Интересно, что она успела натворить, пока родители думали, что у детей все в порядке?
      Вопрос был непонятный — какие милиционеры? Но, лениво одеваясь — «Никуда эти дяди не уйдут, подождут» — и беспрестанно зевая, вспомнила девочка, что произошло вечером на улице, когда она выгуливала Тузика. Наверное, пришли расспрашивать еще раз, как сказал вчера дядя Сережа, участковый. Ну конечно, в своей компании она всем про жуткое убийство рассказала, а вот родителям забыла, да и времени утром на разговоры не было — так спать хотелось.
      Дядя Сережа в форме и незнакомец в обычной одежде долго вытирали мокрые ботинки в прихожей, а потом Лидин папа пригласил их на кухню. Там уже во весь рот зевала Лида. Родители были, конечно, немножко в шоке оттого, что она им ничего не рассказала, но быстро успокоились, когда Лида стала повторять почти дословно все то, что вчера говорила дяде Сереже.
      Незнакомый молодой дядька с пышными черными усами внимательно слушал ее, а участковый, тоже позевывая, поглядывал в окно, словно ему было неинтересно и он слушает исключительно из вежливости. Потом Лида ответила на совсем простые вопросы незнакомца, после чего гости поднялись, извинились, пожелали хорошего Нового года и ушли, потому что ничего нового она им рассказать не могла.
      Папа совсем не рассердился, мама просто пожала плечами — для них тоже ничего интересного в Лидином рассказе не нашлось. И девочка отправилась досыпать, досматривать сон, чтобы узнать, чем же кончится ее конфликт с Наташкой, который вчера ничем так и не закончился…
      Климов не был формалистом. Он понимал, что свибловской дежурной бригаде надо выспаться хотя бы немного, поэтому не стал их собирать у себя в кабинете. Ему сейчас для лучшей ориентировки на местности вполне хватало участкового Рогаткина, который знал людей, проживавших в нескольких ближайших кварталах. Но журналиста Морозова, да к тому же «широко известного», он не знал, не было в соседних домах такого.
      Климов достал свои записи и уточнил: журналист жил на улице Чичерина, и ему в кадрах на телевидении сказали, что это в «Свиблово». Но Рогаткин возразил, что говорить они могут любую чепуху, а вот улица Чичерина относится к Бабушкинскому ОВД, другими словами, это не его, Рогаткина, район, и у соседей лично ему делать нечего. И так уже Новый год испорчен.
      — А чего ж у вас-то обнаружили? — задал совсем уже глупый, по мнению участкового, вопрос следователь.
      — А ему, может, так удобнее было ехать к себе домой, — парировал Рогаткин. — А если б нашли его на Красной площади, чего б вы делали? В Кремле бы народ опрашивали?
      Но Климов игнорировал неуместный вопрос и спросил только, как ему удобнее проехать на Чичерина? И кстати, как туда обычно ездят?
      — А вот так и ездят, как им удобнее… По Снежной — до метро, а там Енисейская пересекает Чичерина.
      Объясняясь со строптивым участковым, Климов уже сожалел, что не вызвал кого-нибудь из той бригады — какая-никакая, а помощь была бы. А теперь придется искать помощников в соседнем ОВД.
      — А где у них расположен отдел внутренних дел?
      — На Енисейской же, рядом с метро, по-моему, двадцать третий дом. Да там покажут.
      — Ехать удобнее… — проворчал Климов по поводу объяснения участкового. — Это как же понимать? Значит, он остановился, или его остановили, он открыл дверь, и его застрелили, так выходит? Два выстрела, и никто не слышал? Бред какой-то, сами подумайте. Вам это разве не приходило в голову? Вы ж там все недалеко, фактически рядом были! И никто ничего не видел, никто двух — подумайте: двух! — выстрелов не слышал? Уши, что ли, от праздничного настроения всем позакладывало?
      — Вот интересный случай! — будто даже обрадовался Рогаткин возможности уличить следователя в несообразительности. — Подумайте головой, в какое время это было, ну? Подсказываю: до Нового года час или чуть больше. Во всех дворах мальчишки, да и взрослые дураки тоже, петарды рвут, фейерверки запускают! Даже бездомные собаки, которые уже ко всему привыкли, и те грохота не выдерживают! А вы про какие-то выстрелы…
      — Да, вы, пожалуй, правы, не сообразил, — извинился Климов. — Ну ладно, спасибо и на этом. А ваших, свибловских, мне приказано включить в следственно-оперативную бригаду, так что торг насчет того, кому какой район ближе, здесь неуместен. Благодарю вас, свободны. Хорошо вам отдохнуть в Новом году.
      И вот только теперь Рогаткин почувствовал нечто вроде укола совести. Человек же не виноват, что на него в это утро убийство повесили. И опять же, он — на «вы», уважительно. Нехорошо получается, потому как что ни говори, а коллеги. Наверное, надо бы помочь, как говорится, здесь-то он вроде у себя, хозяин…
      — Ладно, я вот чего подумал. Давайте-ка я вас провожу, чтоб вы не плутали в наших переулках. Мне обратно недалеко, автобусом пяток остановок, доберусь.
      В ОВД «Бабушкинский» Климова встретил дежурный майор, видно только что приступивший к дежурству, и вид он по этой причине имел кислый. Ему бы кваску с хреном, да похолоднее, либо рассольчику огуречного, с чесночком. Впрочем, сошел бы и от квашеной капусты — из бочки. Про пиво и думать ни-ни! И вот все эти мысли легко прочитал на лице майора капитан Рогаткин, человек опытный в житейских делах. А с мужчиной, у которого на лице и в душе полный раздрай, говорить о серьезных вещах, таких как убийство и, соответственно, оперативно-следственные мероприятия в этой связи, тем более обсуждать их — это значит просто не понимать сути самой жизни. Ему показалось, что и Климов, как тот полицейский доберман, готов немедленно взять след и бежать по нему без остановки, куда бы тот ни привел. Но только все это красиво в американском кино про полицейских, а у нас так не бывает. Если не взяли преступника по горячим следам, ничего не попишешь, приготовься к бесконечной рутине, которая не так уж и редко заканчивается очередным «глухарем» и втыком от начальства. Которое то же самое схлопочет, но только от более высокого начальства. Ну а тем, «высоким», тоже достанется свое. Потому к делу надо относиться без спешки.
      Рогаткин не хотел вмешиваться в не имеющее к нему прямого отношения расследование, но почему не подсказать? Впервой, что ли?
      — Вы извините, товарищ подполковник, — обратился он к Климову, видя, что дежурный еще с трудом врубается в ситуацию. — Я б на вашем месте не терял времени, а посетил бы квартиру этого Морозова. Новый год все-таки, человек к себе домой мчался. И не приехал. Там же небось невесть что творится!
      — Да, я так и думаю сделать. — Климов пожал плечами.
      — Ну раз так, тогда я пошел.
      — Нет, ну погодите! Если у вас есть какие-то дельные мысли, почему не высказать?
      — Да это не мысли, а так… Вот смотрите. Новый, стало быть, год. Человек мчится домой. Это если домой — тоже надо знать. И вдруг останавливается почти у дома. Ну не совсем почти, но недалеко, вы сами видели — на машине меньше десяти минут. И это при интенсивном уличном транспорте. А ночью какой транспорт? Значит, остановился. Почему? Кто его остановил, когда человек торопится? Там, между прочим, я говорил, возле места, где лежал труп, в снегу были следы женских сапожек. И она стояла, наверное, не одну минуту, то есть не проходила мимо, а именно стояла. Может, ждала. И может, именно его. Не знаю. Но он остановился, открыл дверь, после чего был убит двумя выстрелами в голову, верно? Причем одна пуля прошла почти по касательной, а вторая угодила точно в висок. А если учесть, что ночь, там темно — девочка-свидетельница даже и не поняла, что человек лежит, она мне про мешок говорила, который на тротуар выбросили, вот, — то я бы сказал, что стрелял профессионал. В женских сапожках? Много вы таких видели?
      — Интересно, — заметил Климов. — И что же вы сами по этому поводу можете мне подсказать? Я, честно говоря, буду очень вам, Сергей Захарович, признателен за любую дельную подсказку.
      — Хорошо, подсказываю. Я, правда, уже говорил той бригаде, не знаю, записали или нет, читать мне было недосуг, да и они торопились — Новый же год был на носу! А сказал я им следующее. Вот женщина. Скажем, вам, когда вы сильно торопитесь домой по известной причине, захочется остановить свою машину из-за какой-то совершенно незнакомой вам женщины?
      — А почему нет? — ответил Климов.
      Дежурный майор, тяжело поводя головой из стороны в сторону, старался сосредоточиться.
      — Ну если вы — вежливый человек… Если женщина молодая и красивая… И не какая-нибудь там путана, верно? На кой вам путана, если вы к себе домой мчитесь? К семье и детям? И Новый год на носу?
      — Это ж еще надо знать, есть ли у него семья и дети? — внес наконец и свою лепту дежурный.
      — Верно, и я об этом. — Рогаткин удовлетворенно кивнул. — Но есть еще деталь. При предварительном и, как оказалось, первом и последнем осмотре места убийства было зафиксировано, что следы на тротуаре были не затоптаны, а как бы сметены. А за ночь нападало достаточно свежего снега. Зачем той же путане нужно уничтожать следы? Причем не все, а только на тротуаре? В сугробе-то они остались. Правда, и их тоже засыпало, я показывал. Странная получается у нас путана, да?
      — Ну-ну? — уже заинтересованно поторопил Климов.
      — Я так полагаю, что не баба или там девка его остановила. А тот, кто потом стрелял и следы замел за собой.
      — А зачем была нужна женщина? — недоуменно спросил Климов.
      — А я еще и сам не знаю. Я про мужика думаю. И опять же возвращаюсь к своей мысли. Ночь. Сейчас, ну через час, Новый год. Парочка опаздывает на праздник — реально?
      — Вполне! — веско подтвердил майор.
      — Пытаются остановить машину. Никто не останавливается. Да к тому же и машин очень мало. Девочка говорила, что всего одну и приметила — кстати, «Ниву», которая отъехала от Лазоревого проезда, когда «мешок» уже лежал на земле. Значит, нет машин. А наш сердобольный, стало быть, телевизионный журналист остановился, чтобы спросить, что надо, и подвезти, лишнюю сотню срубить, да? А у него этих сотенных, может, полный бумажник был? Да не «может», а на самом деле наверняка был. Там, из его брючного кармана, несколько сотенных, американских, достали! Так на кой ему «деревянная» российская? И тем не менее остановился, да?
      — Получается так, — уже задумчиво произнес Климов, с уважением глядя на участкового — смотри-ка, простак простачком, а шарики шурупят! — И к чему вы клоните?
      — Да я еще толком и сам не знаю, — сознался Рогаткин. — Но мысля имеется… Мне думается, что баба в тех сапожках была ни при чем. Или наоборот, как раз причем. Но главным там был мужик, который потом следы смел. А про сугроб просто забыл либо не обратил внимания. То есть каждый божий день ему «мочить» заказанных клиентов не приходилось. Хотя могут быть и другие варианты. Тем не менее следите за мыслью? Он остановил ночью машину. И у нашего журналиста была причина остановиться. Вопрос: какая? Вот вам задачка на сообразительность. Думайте, а я выйду покурю пока.
      Рогаткин сказать-то сказал, даже сигарету достал с зажигалкой, но на крыльцо не вышел — все стоял и смотрел, как подполковник и майор решают его задачку. Нет, не решили. И тут настал момент его торжества. Они посмотрели на него с виноватым видом. Точнее, виноватым себя чувствовал Климов, майору все было по барабану. Но — тоже любопытно.
      — Объясняю! — взмахнул сигаретой Рогаткин. — Из всех случаев там мог быть только один, а в остальных журналист проехал бы мимо.
      — Ну не томи, капитан, — недовольно пробурчал дежурный.
      — Его мог остановить только милиционер. В форме и с жезлом! — торжественно сказал Рогаткин.
      — Ну ты и додумался. — Майор даже фыркнул пренебрежительно. — Нашел виноватого!
      — Погодите! — Климов тоже поднял руку. — Капитан прав. И я бы остановился, если бы мне приказали прижаться к обочине. Слушайте, вы молодец! Как дошли?
      — Да я еще со вчерашнего думал… — как-то застенчиво признался Рогаткин. — Поставил себя на место покойного, смотрю, ничего не сходится. Тогда сделал наоборот, и получилось. Потому что я в форме! Пусть только попробует не остановиться! Он у меня праздник встретит в первом же «обезьяннике», вот как! Или, по вашему мнению, бывают другие варианты?
      — А что тогда там делала женщина? — спросил Климов.
      — А она могла как раз и быть той самой заказчицей. Или сообщницей.
      — Верно, либо наоборот. — Климов задумчиво кивнул. — Ей, к примеру, остановили машину, а она всадила пулю.
      — Две, — напомнил Рогаткин.
      — Верно, но одну она промазала. Она дальше стояла от машины, вы сами говорили.
      — Говорил. А мужик, стоящий почти вплотную к остановившейся машине, не промазал бы.
      — Ну и загадочку вы загадали, Сергей Захарович!
      — Не без того, — усмехнулся Рогаткин. — Специально к Новому году приготовил, Сергей Никитович. А может, женские следы вообще не имеют никакого отношения…
      Оба засмеялись, хотя видимого повода для шуток не было. Но просто наступил момент некоего облегчения, когда кажется, что появилась наконец хоть малая, но ниточка, за которую можно потянуть. А уж что вытащишь — это, как говорится, дай Бог, чтоб повезло. Но стало ясно Климову, что из всех выкладок участкового вырисовывается уже, что ни говори, первая версия. И работать придется в тесном окружении лиц, близких покойному.
      5
 
      Постановление о проведении обыска лежало у Климова в кармане, адрес покойного ему был известен. Дело было за помощниками. И тут уже сумел наконец оценить важность вопроса дежурный майор милиции Сватков. Он выделил в распоряжение Климова дежурную же следственно-оперативную бригаду Бабушкинского ОВД, забивавшую от нечего делать «козла». Чем так сидеть, пусть хоть каким-нибудь делом займутся. Тем более что в первый день Нового года тяжких преступлений на памяти майора еще не случалось — мелочовка больше: бытовые драки по пьяному делу, поджоги от неосторожного обращения с огнем, травмы от некачественных китайских фейерверков…
      Одним словом, и часа не прошло с момента появления Климова в ОВД, как бригада погрузилась в желтую с синей полосой «Газель» и двинулась на улицу Чичерина, к дому номер 17, в котором на третьем этаже, в квартире 72, проживал известный тележурналист Леонид Морозов.
      Во дворе дома было полно народа — и малышни, и взрослых, которые сразу окружили милицейский автомобиль. Всем было интересно, зачем приехала милиция. Неужели так и не прошел праздник без скандала? А у кого? И когда спросили про журналиста Морозова из семьдесят второй квартиры, никто его, оказалось, толком и не знал. И даже не подозревал, что в их доме, прямо вот так, в простой двухкомнатной квартире, обитал известный человек, которого каждый день показывали на экране телевизора, — ну надо же? Естественно, неизвестно было и с кем он жил. Но когда Климов разъяснил причину приезда милицейской бригады, охотников стать понятыми при обыске нашлось немало — а чем еще заниматься в такой день, когда голова только начала отходить от ночных «посиделок»? Короче говоря, двое мужчин из того же подъезда, которые предложили свои кандидатуры первыми, и были официально приглашены участвовать в следственном мероприятии.
      Первой, кого они встретили, войдя в подъезд, была консьержка. Звали ее Маргаритой Николаевной Легостаевой. И, узнав, с какой целью появилась здесь оперативная группа милиции, — ей было все едино, что милиция, что прокуратура! — она пришла в неописуемый ужас. Схватилась обеими руками за свою реденькую седую голову и, глядя остановившимися глазами на представителя власти, буквально онемела. Ее спрашивают, а она молчит. Ее трогают за локоть, а она только вздрагивает, как от удара током. Странная женщина.
      Впрочем, возможно, здесь сыграли роль сразу два фактора. Первый, разумеется, ночное убийство жильца, которого она как раз знала и даже гордилась своим знакомством. Всем знакомым рассказывала, как сам Морозов здоровался с ней за ручку, с праздниками поздравлял, а она за это смотрела по телевизору все его репортажи и поражалась его «гражданской смелости». Она потом так и сказала на допросе, особо выделив эти слова. Так что для нее смерть известного ей человека оказалась, конечно, своего рода ударом.
      А вторым фактором, вероятно, могла быть эффектная внешность старшего следователя Климова. Если Маргарита Николаевна относила себя к культурной части населения, она вполне могла признать в нем кого-то знакомого и затем мучиться загадкой — на кого похож. Так, случается, ночами не могут заснуть любители разгадывать кроссворды, не припоминающие нужное слово и по этой причине готовые перебудить своими вопросами всех близких и знакомых. Возможно, консьержка Легостаева была из этой категории людей.
      Она смотрела выпучив глаза на Климова и только непонимающе качала головой. Вывел ее из этого ступора жилец, согласившийся быть понятым, Игорь Васильевич Колбасов.
      — Эй, Николавна, проснись! — Он потряс ее за плечо. — К тебе с делом. — И добавил уже Климову: — Вот такие у нас сторожа! А потом народ интересуется по телику, почему участились квартирные кражи? А?
      Но консьержка пришла-таки в себя и довольно внятно сумела объяснить только один факт, о котором вспомнила:
      — Вчера, часов в одиннадцать…
      — Вечера? — тут же сделал «стойку» Климов.
      — Утра, — поморщившись по поводу невежливого собеседника, перебившего ее, неохотно продолжала вспоминать Маргарита Николаевна, — к Морозову приходила молодая дама.
      — Дама? — удивился Климов. — А как выглядела? И почему вы решили, что она обязательно дама? Ну молодая — понятно.
      — А потому что это была не девица, — отрезала консьержка. — И обручального кольца у нее на правой руке не было. Как и на левой — значит, и не разведена. Но она была молода и прекрасна.
      — Вы лицо ее запомнили, конечно?
      — Нет! — гордо ответила консьержка. — Я не имею обыкновения запоминать лица дам, которые навещают молодых и обаятельных мужчин. У них всегда найдется повод не афишировать своего присутствия, и это полагается знать приличному человеку.
      Вот так, получил Климов выговор.
      — Но может быть, вы хоть что-то запомнили еще? В чем была одета? Высокая, низкая, толстая, стройная? И почему просто красивая? Красота бывает разной, между прочим, — съязвил Климов.
      — Какая бывает красота, молодой человек, — сухо возразила консьержка, — мне знать лучше, я старше вас, пожалуй, вдвое. И я, например, сразу вижу: красив человек или нет. Как идет, как спинку держит, как голову поворачивает, как здоровается, просто кивая или протягивая руку…
      — Вы, наверное, в театре служили? — с усталым вздохом догадался Климов.
      — До пенсии, в обязательном порядке.
      — М-да, с вами ясно… Но вы хоть какие-нибудь характерные черточки запомнили? Вас же в театре, поди, этому учили? Ну когда образ создавали? Или как это у вас называлось?..
      — Я работала билетером, молодой человек. И ваши образы меня совершенно не интересуют. Я повторяю, дама была молода, красива, очень стройна и правильно держала спинку. Этого вам мало? Увы… большего я вам…
      — И часто она тут появлялась?
      — Я работаю относительно недавно, полгода и — через день. На моей памяти ее не было. Впервые увидела. Спросите Таисию Прокопьевну из шестидесятой квартиры, она собачку выгуливает, может быть, она видела… Но если хотите знать мое мнение, то я полагаю, что приход дамы к молодому человеку в одиннадцать поутру не может иметь никакого отношения к убийству… ах, боже мой!.. которое, по вашим словами, произошло через двенадцать часов. Абсурд какой-то!
      — Ну касаемо того, как держать правильно спинку, тут я с вами не спорю, а насчет убийства позвольте не согласиться. У нас не театр, а уголовное преступление… А если мы вам, к примеру, покажем эту даму, вы ее узнаете?
      — Какие могут быть сомнения! Разумеется.
      — Хорошо, спасибо. Будем иметь в виду… А в своей квартире Морозов проживал один?
      — Вообще-то один, но у него постоянно бывали люди. Ночевали даже. Разные, много. В том числе и женщины.
      — Ничего себе… — покачал головой Климов. — Ну пойдем. — Он кивнул тем, кто был с ним.
      Поднялись на третий этаж. Стали звонить в квартиру, но никто не отозвался. Было высказано предположение, что если кто и есть тут, то, возможно, еще спит. Но и на стук в дверь никто не отозвался. Зато вышли из своих квартир соседи по лестничной площадке и стали смотреть. Но и они ничего не знали и с Морозовым фактически были незнакомы. Он рано уезжал и поздно приезжал. Компании вроде бывали. Вот и все сведения.
      Наконец дверь открылась, но не та, которая была нужна, а этажом ниже. И раздраженный женский голос прокричал:
      — Эй, чего шумите-то? Надоели уже! Вчерась полночи тыркались, опять начали? Я терпеть больше не стану, сейчас милицию вызову! Ну никакой совести у людей! Даже в праздник от них покою нет! Чтоб вы все там!..
      И, словно помогая своей хозяйке расправиться с нежелательными «гостями», оттуда же раздался громкий, почти пронзительный, заливистый собачий лай. После чего дверь захлопнулась так громко, что показалось, будто даже качнулись перила лестницы. Ну силища у тетки!
      Выслушав «речь», Климов удивленно покачал головой, хмыкнул и попросил оперативника разыскать местную жилконтору, чтобы вызвать оттуда представителя, если таковой найдется, и слесаря. Он понимал, конечно, что именно сейчас, в это время дня, и найти, и разыскать, и привести — дело почти тухлое, но ведь надо же! Либо придется вскрывать собственными силами и составлять соответствующий протокол. Впрочем, протокол в любом случае придется составлять. Добавив «подождите», Климов отправился вниз. Слышно было, как в той квартире, где лаяла собака, громко прозвенел звонок.
      Дверь распахнулась так, что, стой Климов поближе, ему наверняка бы расшибло нос. Он отступил еще на шаг от высунувшей голову пожилой женщины с яростно горящими глазами и сказал извиняющимся тоном:
      — Вы хотели видеть милицию, гражданка? Она здесь. Я — следователь прокуратуры, вот мое удостоверение.
      Тетка внимательно прочитала, что там было написано, потом сравнила фотографию с оригиналом и смягчилась.
      — Это — другой разговор. Заходите, товарищ милиционер. — Ей, видать, было все едино, — что милиция, что прокуратура. — Заходите, не бойтесь, я вам все изложу в лучшем виде! Султан, фу! Свой! Не бойтесь, он не укусит…
      Целых полчаса переминалась с ноги на ногу прибывшая бригада. Понятые сели на ступеньки и закурили. А Климов в это время терпеливо выслушивал рассказ гражданки Таисии Прокопьевны Твердолобовой — бывают же такие фамилии! — о ее мучениях в новогоднюю ночь.
      А все началось незадолго до боя кремлевских курантов.
      Ну то, что в такие праздники люди ведут себя странно, это — не секрет. И шумят, и орут, и музыку на полную мощность включают, ни о ком, кроме себя, не думая, и пляшут так, что с дорогой в свое время хрустальной люстры «Каскад» висюльки срываются и падают на пол — хорошо, не разбиваются, новых-то днем с огнем не сыщешь! Чего только не творят! А тут решили даже мебель двигать! Поди, для танцев освобождали место. Будто днем нельзя было об этом подумать! Словом, бедный Султан, и без того напуганный полуночной пальбой со всех сторон, вовсе под кровать забрался и даже от свежей магазинной котлеты отказался, а такого отродясь не бывало с ним…