Буря

Известие, что Соларин — внук Минни Ренселаас, признаться, ошеломило меня. Однако у меня не было времени расспрашивать его о генеалогическом древе, пока мы пробирались в темноте вниз по Рыбацкой Лестнице. Буря приближалась. Море внизу отливало таинственным красноватым светом, а когда я оглянулась, то в неверном свете луны увидела темно-красные пальцы сирокко — тонны песка, взметнувшиеся в воздух. Обманчиво медленно они пробирались по ложбинам между холмами, тянулись к нам…

Мы бежали в дальний конец порта, к пристани, у которой швартовались частные суда. Их темные силуэты были едва различимы сквозь пелену песка и пыли, висевшую в воздухе. Мы с Лили вслепую поднялись на борт следом за Солариным и сразу поспешили на нижнюю палубу, чтобы устроить Кариоку и фигуры и скрыться от песчаной бури. У нас и без того уже горели кожа и легкие. Мельком заметив, что Соларин отшвартовывает судно, я закрыла за собой дверь маленькой каюты и стала спускаться по ступеням. Лили шла впереди.

Мотор завелся и мягко забормотал, и я почувствовала, что судно начало двигаться. Я стала наугад шарить вокруг, пока не наткнулась на керосиновую лампу. Я зажгла ее, и мы смогли рассмотреть убранство небольшой, но роскошно обставленной каюты. Повсюду в ней было черное дерево, толстые ковры, крутящиеся стулья, обитые кожей. У стены стояла двухъярусная койка, в углу висел гамак, набитый спасательными жилетами. Напротив койки был маленький камбуз с раковиной и плитой. Однако, обследовав шкафы, еды я не нашла, зато обнаружился великолепный бар. Я открыла коньяк, позаимствовала пару стаканов и плеснула нам выпить.

— Надеюсь, Соларин знает, как управляться с парусами этой шлюпки, — произнесла Лили, делая порядочный глоток.

— Не говори глупостей! — сказала я, осознав после первого глотка бренди, что ела я очень давно. — Разве ты не слышишь шума мотора? А у парусников нет моторов.

— Но если это моторная лодка, — сказала Лили, — то зачем на ней все эти мачты? Для украшения?

Теперь, когда она заговорила об этом, я припомнила, что тоже видела их. Конечно же, мы не могли выйти в открытое море на парусной шлюпке перед самым штормом. Даже Соларин не мог быть настолько самоуверенным. Но я все же решила пойти и удостовериться.

Вскарабкавшись по узкому трапу, я оказалась на маленьком капитанском мостике. Мы уже вышли из порта и немного опережали стену красного песка, надвигающуюся на Алжир. Ветер был сильным, луну не заслоняли тучи, и в ее холодном свете я впервые смогла как следует разглядеть наше судно.

Оно оказалось несколько больше, чем показалось мне с первого взгляда. Красивые палубы из тикового дерева были тщательно выскоблены, латунные поручни начищены до блеска, а мостик, где я находилась, нашпигован самыми современными приборами. Не одна, а целых две мачты возвышались над палубой, царапая темное небо. Соларин одной рукой держал штурвал, а другой доставал большие тюки материи из люка в палубе.

— Парусная шлюпка? — спросила я, наблюдая, как он работает.

— Кеч, — пробормотал он, все еще доставая парусину. — Извини, не было времени выбирать, что угонять. Но это хороший корабль — тридцать семь футов.

И это значило, что…

— Великолепно! Краденая шлюпка, — сказала я. — Ни я, ни Лили не имеем ни малейшего понятия о том, как обращаться с парусами. Очень надеюсь, что ты в этом деле разбираешься.

— Конечно, — фыркнул он. — Я же вырос на Черном море.

— И что? Я выросла на Манхэттене, острове, вокруг которого лодки кишмя кишат. Однако это совершенно не значит, что я знаю, как управлять лодкой в шторм.

— Бурю мы можем и обогнать, если ты перестанешь ныть и поможешь мне поднять паруса. Я скажу тебе, что делать. Когда мы их поднимем, я и сам с ними управлюсь. Если мы все сделаем быстро, то сможем добраться до Менорки, прежде чем разразится буря.

И я под чутким руководством Соларина занялась делом. Канаты назывались шкотами и фалами, они были из пеньки и разрезали кожу на руках, когда я связывала их. Паруса представляли собой ярды хлопчатобумажного полотна, сметанного вручную, и тоже имели диковинные имена типа «кливер» или «бизань». Мы подняли два на передней мачте и один на «кормовой», как называл ее Соларин. По его команде я изо всех сил тянула канаты, привязывала их к скобам на палубе и очень при этом надеялась, что ничего не перепутала. Наконец все три паруса были подняты. Корабль заметно похорошел, но главное — заметно прибавил ходу.

— Ты молодчина, — сказал Соларин, когда я присоединилась к нему на мостике.—Это прекрасный корабль…— Он замолчал и посмотрел на меня. — Почему бы тебе не пойти вниз и не отдохнуть немного? Похоже, тебе это не помешает. Игра еще не окончена.

Да, я действительно устала. Последний раз мне удалось вздремнуть в самолете по дороге в Оран. Это было двенадцать часов назад, а казалось, что прошло несколько дней. И я давно не была в ванне, если не считать незапланированного купания в море.

Однако прежде чем сдаться на милость усталости и голода, мне надо было кое-что узнать.

— Ты сказал, мы направляемся в Марсель. А тебе не кажется, что, когда Шариф и его банда поймут, что мы покинули Алжир, они первым делом станут искать нас именно в Марселе?

— Мы пройдем рядом с Ла-Камарг, — сказал Соларин и пихнул меня, заставив сесть на скамью. Над моей головой просвистел гик — судно выполнило поворот. — Там неподалеку нас будет ждать частный самолет Камиля. Конечно, он не сможет ждать нас вечно — Камилю было трудно договориться. Так что хорошо, что ветер сильный.

— Почему ты не говоришь мне, что происходит в действительности? — спросила я. — Почему ты ни разу не упомянул, что Минни твоя бабушка или что ты знаком с Камилем? Как ты попал в Игру? Мы решили, что тебя вовлек в нее Мордехай.

— Так и было, — сказал он, не отрывая глаз от темнеющего моря. — До приезда в Нью-Йорк я только однажды видел свою бабушку. Мне тогда было лет шесть, никак не больше, но я никогда не забуду…

Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Я не мешала ему, однако ждала продолжения.

— Я никогда не видел моего деда, — медленно произнес он. — Он умер до моего рождения. Потом бабушка стала женой Ренселааса, а когда умер и он, вышла замуж за отца Камиля. Я познакомился с Камилем только недавно, в Алжире. Именно Мордехай вовлек меня в Игру, когда приехал в Россию. Я не знаю, как познакомилась с ним Минни, но он, несомненно, самый беспощадный шахматист со времен Алехина, однако гораздо более обаятельный. Я научился от него технике, хотя у нас было мало времени для игры.

— Но не играть же в шахматы с тобой он ездил в Россию? — перебила я.

— Нет, конечно. Он приезжал за доской — думал, я смогу помочь.

— Ты помог?

— Нет, — сказал Соларин и как-то странно посмотрел на меня. — Я помог найти тебя. Разве этого не достаточно?

У меня еще были к нему вопросы, однако его взгляд смутил меня, не знаю почему. Ветер крепчал, он нес с собой огромное количество песка. Внезапно я почувствовала усталость и стала вставать, но Соларин снова без церемоний усадил меня.

— Следи за гиком, как бы голову не снесло, — сказал он. — Мы снова поворачиваем. — Переложив штурвал, он махнул мне рукой. — Теперь можешь спускаться. Я позову тебя, если понадобится.

Когда я спустилась вниз по крутому трапу, Лили сидела на нижней койке и кормила Кариоку размоченным в воде печеньем. Рядом с ней на кровати были разложены открытая банка с арахисовым маслом и несколько пакетиков сухих крекеров и тостов. Мне пришло в голову, что после всех приключений Лили, как ни странно, похорошела: ее обгоревший на солнце нос покрылся ровным загаром, а испачканное микроплатье теперь скрывало скорее элегантную полноту, чем дряблый жир.

— Лучше поешь, — сказала она. — Меня уже тошнит от этой качки. Я не могу съесть ни кусочка.

Здесь, в каюте, качка ощущалась куда сильнее, чем на палубе. Я сжевала несколько крекеров, густо намазанных арахисовым маслом, запила несколькими глоточками коньяка и забралась на верхнюю койку.

Не могу сказать, когда я услышала первый треск. Мне снилось, что я бреду по мягкому песку на дне моря, а надо мной плещут волны. Фигуры шахмат Монглана ожили и норовили выбраться из моей сумки. Я отчаянно упихивала их обратно и как могла ковыляла к берегу, но мои ноги увязали в иле. Мне нечем было дышать. Я уже почти вынырнула на поверхность, когда меня снова накрыла огромная волна.

Я открыла глаза и сначала не поняла, где нахожусь. Прямо перед моими глазами был иллюминатор, а за стеклом — только вода и больше ничего. Затем судно бросило на другой борт, я упала с койки и приземлилась в камбузе. Кое-как поднявшись на ноги, я обнаружила, что вся промокла. Воды было почти по колено, она плескалась по всей каюте. Волны заливали нижнюю койку, на которой беспробудным сном спала Лили. Кариока, чтоб не замочить лапы, пристроился на выпуклых формах своей хозяйки. У нас определенно были очень большие неприятности.

— Просыпайся! — заорала я, пытаясь перекричать грохот хлещущей в пробоину воды и отчаянный скрип мачт.

Стиснув зубы, я потащила спящую Лили к гамаку. Где же помпы? Справятся ли они с таким количеством воды?

— Боже мой! — простонала Лили, пытаясь встать. — Меня сейчас вырвет.

— Потерпи немного!

Лили навалилась на меня, и я помогла ей дойти до гамака. Поддерживая ее одной рукой, другой я вывалила спасательные жилеты на пол, толкнула ее в раскачивающийся гамак, затем вернулась за Кариокой и швырнула его туда же. Едва я управилась с этим, как по животу Лили пошли характерные волны. Я поймала пластмассовое ведро, проплывавшее мимо, и сунула его к лицу подруги. Избавившись от содержимого желудка, Лили уставилась на меня круглыми глазами.

— Где Соларин? — спросила она, пытаясь перекричать шум ветра и волн.

— Не знаю.

Я бросила ей спасательный жилет и, на ходу надевая на себя другой, стала пробираться к трапу.

— Надень это, я пойду наверх и все выясню.

По трапу хлестала вода. Дверь в каюту болталась на петлях и с грохотом билась о стену. Выбравшись наверх, я налегла на нее и закрыла, чтобы вода не заливала каюту. Разобравшись с дверью, я осмотрелась — и тут же пожалела об этом.

Судно сильно накренилось на правый борт и сползало кормой вперед к подножию гигантской волны. Вода перехлестывала через борт и заливала палубу и мостик. Гик поворачивался из стороны в сторону. Один из канатов, удерживающих парус на передней мачте, развязался, и угол паруса болтался в воде. Соларин был всего лишь в шести футах от меня, он распластался на палубе, руки его бессильно мотались из стороны в сторону. Новая волна приподняла его тело — и поволокла в море!

Одной рукой я схватила штурвал, а другой вцепилась в щиколотку Соларина, но вода упорно уносила его прочь от меня. Мне не удалось удержать его. Тело Соларина скользнуло по узкой палубе и ударилось о поручни. Новая волна подхватила его и повлекла за борт.

Я бросилась лицом вниз на скользкую палубу и, цепляясь за стыки досок ногтями, упираясь пальцами ног, хватаясь за металлические скобы, поползла туда, где лежал Соларин. Корабль скользил вниз, к подножию огромной волны, а за ней вздымалась такая же стена воды высотой с четырехэтажный дом. Еще немного — и мы окажемся в провале между двумя волнами.

Добравшись до Соларина, я схватила его за рубашку и потащила по круто накренившейся палубе наверх. Вода продолжала хлестать через борт, и теперь мне приходилось сражаться еще и с этим потоком. Бог знает, как мне удалось дотащить Соларина. до мостика. Я приподняла над водой его голову, прислонила его к скамье и несколько раз ударила по лицу. Из раны на голове Соларина сочилась кровь и стекала ему за ухо. Я надсаживалась, пытаясь перекричать шум ветра и волн, а судно все быстрее соскальзывало под стену воды.

Соларин открыл затуманенные глаза и снова закрыл их, когда нас окатило водой.

— Мы сейчас перевернемся! — заорала я. — Что нам делать?! Соларин резко сел, вцепившись в поручень, огляделся и

мгновенно оценил обстановку.

— Надо немедленно убрать паруса…— Он схватил мои руки и положил их на штурвал. — Право руля! Резко! — закричал он, пытаясь устоять на ногах.

— Крутить вправо или влево? — завопила я в панике.

— Вправо! — крикнул он в ответ и упал на скамью рядом со мной.

Рана на его голове обильно кровоточила.

На нас обрушилась новая волна, и я едва успела ухватиться за штурвал.

Изо всех сил налегая на штурвал, я чувствовала, как кеч неумолимо скользит вниз по водяной горе. Я продолжала вертеть штурвал, пока судно не накренилось так, что мачты торчали едва ли не горизонтально. Меня не покидала уверенность, что мы перевернемся, сила гравитации тянула нас вниз, а над нами нависала стена воды, закрывая серенькое рассветное небо.

— Фалы! — закричал Соларин, хватая меня за плечо.

Мгновение я непонимающе смотрела на него, затем опомнилась и подтолкнула его к штурвалу. Соларин изо всех сил вцепился в него.

Мне было так страшно, что сводило челюсти. Соларин, по-прежнему направляя судно прямо к основанию приближающейся волны, схватил топор и сунул его мне в руки. Спустившись с мостика, я двинулась к носовой мачте. Волна над нами все росла, ее верхушка начала пениться. Водяная стена вздымалась так высоко, что я уже ничего не видела. Рев тысячи тонн воды оглушил меня. Выбросив из головы решительно все мысли, я наполовину скользила, наполовину ползла к мачте.

Добравшись до мачты, я вцепилась в нее что было сил. Я рубила фал, пока пеньковое волокно не сдалось. Канат отлетел прочь, спутанный, как клубок змей. Я прижалась к палубе, и тут судно содрогнулось от удара невиданной силы. Мне почудилось, что в нас врезался железнодорожный состав. Я услышала тошнотворный треск ломающегося дерева — стена воды обрушилась на наш кораблик. В носу у меня свербило от песка, я кашляла, захлебываясь водой и отчаянно пытаясь глотнуть воздуха. Меня оторвало от мачты и швырнуло назад, я уже не понимала, где верх и где низ. Я ударилась обо что-то и вцепилась в это что-то мертвой хваткой, а вода все рушилась и рушилась на наше бедное суденышко…

Нос судна задрался вверх, потом снова накренился к воде. Грязно-серый поток захлестывал палубу, нас кидало как щепку на огромных волнах, но мы все еще держались на плаву. Паруса болтались в воде и валялись на палубе, мокрой грудой накрывая мои ноги. Я поползла к кормовой мачте, прихватив топор, застрявший в куче парусов в нескольких шагах от меня. «На месте этих тряпок могла быть моя голова», — подумала я, уцепившись за леер.

На мостике Соларин тоже сражался с рухнувшими на него парусами и одновременно пытался удержать штурвал. Кровь заливала его мокрые светлые волосы и текла за воротник рубахи.

— Привяжи этот парус! — крикнул он мне. — Найди что-нибудь, лишь бы закрепить его, пока нас снова не ударило волной.

Он рывком отбросил в сторону паруса, упавшие с носовой мачты. Мокрая парусина валялась по всей палубе, словно шкура огромного зверя.

Я сорвала кормовой фал с крепительной утки, но ветер был таким сильным, что мне пришлось выдержать целое сражение, прежде чем я смогла спустить парус. Закрепив его как могла, я побежала по палубе. Бежать приходилось, согнувшись в три погибели, шлепая по воде босыми ногами. Мокрая до нитки, я кинулась к переднему кливеру, край которого болтался за бортом. Мне стоило немалых усилий вытащить его из воды. Соларин в это время втянул на палубу гик, который бессильно свисал, словно сломанная рука.

Когда я вернулась на мостик, Соларин сражался со штурвалом. Судно подпрыгивало в мутной черноте ночи, будто поплавок. Хотя море по-прежнему было очень бурным и нас мотало вверх-вниз и осыпало тучами брызг, таких волн, как та, что чуть было не смыла нас, больше не было. Словно какой-то джинн вырвался на волю из бутылки, покоившейся на дне темного моря, обрушил на нас свой гнев и исчез. По крайней мере, мне очень хотелось надеяться, что он не вернется.

Я изнемогала от усталости и с трудом верила, что еще жива. Дрожа от холода и страха, я вглядывалась в профиль Соларина. Русский напряженно смотрел на волны. Точно такое же выражение лица было у него, когда он сидел за шахматной доской, как будто исход партии тоже был делом жизни и смерти. «Я — мастер этой игры», — вспомнила я его слова. «Кто выигрывает?» — спросила я его, и он ответил: «Я. Я всегда выигрываю».

Соларин боролся со штурвалом в мрачном молчании, мне показалось, что это длилось несколько часов. Я сидела на мостике, замерзшая и оцепеневшая, без единой связной мысли в голове. Ветер понемногу стихал, но волны по-прежнему были такими высокими, что наше суденышко скользило по ним, как по русским горкам. Когда я жила в Сиди-Фрейдж, то видела средиземноморские шторма, которые налетали и исчезали и волны в добрых десять футов высотой вдруг пропадали, словно по мановению волшебной палочки. Я молилась, чтобы этот шторм оказался таким же.

Когда небо над нашими головами начало светлеть, я решилась нарушить молчание:

— Ну, раз нам пока вроде бы ничего не грозит, я схожу вниз посмотреть, как там Лили.

— Можешь идти. — Соларин повернулся ко мне, половина его лица была в крови, с мокрых волос на нос и подбородок стекала вода. — Однако сначала я хочу поблагодарить тебя за то, что ты спасла мою жизнь.

— Скорее это ты спас мою, — ответила я ему с улыбкой, хотя все еще дрожала от холода и страха. — Я не знала, что делать…

Но Соларин продолжал напряженно смотреть на меня, держа руки на штурвале. И вдруг он наклонился ко мне… Его губы были теплыми, вода с его волос капала мне на лицо. О нос судна разбилась новая волна, и брызги снова окатили нас с головы до ног холодными, жалящими струями. Соларин прислонился к штурвалу и прижал меня к себе. Мокрая рубашка липла к моей коже, но от его рук исходило тепло. Он снова поцеловал меня, и на этот раз поцелуй длился долго. Наш кораблик скакал по волнам, палуба под нами ходила ходуном. Наверное, поэтому у меня так кружилась голова. Его тепло проникало в меня все глубже и глубже, я не могла пошевелиться… Наконец Соларин отстранился от меня и с улыбкой заглянул в мои глаза.

— Если я буду продолжать в том же духе, мы точно утонем, — произнес он, но его губы по-прежнему были рядом с моими. Он неохотно снял руки с моих плеч и снова взялся за штурвал. Лицо Соларина помрачнело. — Спустись лучше вниз, — рассеянно проговорил он, раздумывая о чем-то и больше не глядя на меня.

— Попробую найти что-нибудь, чтобы перевязать тебе голову, — сказала я и тут же разозлилась на себя, потому что получился какой-то невнятный лепет.

Море все еще бушевало, вокруг нас вздымались темные горы воды, но это не объясняло того чувства, которое охватывало меня, когда я смотрела на мокрые волосы и мускулистое тело Соларина, особенно там, где к нему прилипла мокрая рубаха.

Когда я спускалась вниз, меня все еще трясло. Разумеется, думала я, эти объятия были не более чем пылким проявлением благодарности. Но тогда почему у меня так кружится голова? Почему я до сих пор вижу перед собой его прозрачные зеленые глаза, так ярко вспыхнувшие перед тем, как он поцеловал меня?

В тусклом свете, льющемся из иллюминатора, я стала пробираться по каюте. Гамак оборвался, и Лили сидела в углу, держа на коленях перепачканного Кариоку. Он прижался лапами к ее груди и пытался облизать ей лицо. При моем появлении маленький песик оживился и немного повеселел. По колено в воде я бродила туда-сюда по каюте, вытаскивала из воды какие-то вещи и бросала их в раковину.

— Ты в порядке? — окликнула я Лили.

В каюте воняло рвотой, и я старалась не слишком присматриваться к воде под ногами.

— Мы умрем, — стонала Лили. — Господи! После того, через что нам пришлось пройти, мы умрем! И все из-за этих проклятых фигур!

— Где они? — воскликнула я в панике, испугавшись, что мои кошмары могут превратиться в реальность.

— Здесь, в мешке, — сказала она и вытащила из воды большую сумку. Оказывается, Лили сидела на ней. — Когда судно накренилось, они пролетели через всю каюту, прямо в меня, и гамак упал. У меня теперь синяки по всему телу…

Ее лицо было залито слезами и потеками грязной воды.

— Я уберу их. — Схватив сумку, я засунула ее под раковину и закрыла дверь шкафчика. — Думаю, мы продержались. Шторм идет на убыль, но Соларину досталось по голове. Мне надо найти что-нибудь, чтобы промыть рану.

— В гальюне были какие-то медикаменты, — сказала Лили, пытаясь встать на ноги. — Господи! Меня опять тошнит.

— Лучше попробуй лечь, — сказала я. — По-моему, верхняя койка промокла не так сильно, как все остальное. А я пойду оказывать первую помощь.

Когда я вернулась из крошечного туалета, раскопав в его руинах аптечку, Лили лежала на верхней койке и тихонько постанывала. Кариока пытался пристроиться у нее под боком, чтобы согреться. Я потрепала обоих по мокрым головам и отрпавилась обратно, стараясь не упасть со ступенек, когда судно сильно накренялось.

Небо прояснилось и стало цвета молочного шоколада, вдалеке на воде уже играли солнечные блики. Может быть, самое плохое и правда позади? Заняв место рядом с Солариным, а почувствовала, как меня охватывает облегчение.

— Сухого бинта нет, — сказала я, открывая промокшую аптечку. — Зато имеются йод и ножницы…

Соларин посмотрел, выбрал толстый тюбик какой-то мази и вручил его мне, так и не подняв на меня глаз.

— Можешь помазать этим, — сказал он, снова глядя на волны и расстегивая одной рукой пуговицы на рубашке. — Это поможет продезинфицировать рану и слегка остановит кровь. Потом порви мою рубашку на бинты…

Я помогла ему снять рубашку. Соларин по-прежнему не отрывал глаз от моря. Я ощущала тепло его кожи всего в нескольких дюймах от себя и очень старалась не думать об этом.

— Шторм стихает, — произнес он задумчиво. — Но у нас большие неприятности. Кливер разорван в клочья, гик сломан. Мы не сможем добраться до Марселя. Кроме того, мы сбились с курса, мне надо определить, где мы. Как только ты сделаешь мне перевязку, возьмешь штурвал, а я взгляну на карту.

Его лицо было похоже на маску, когда он снова уставился в море. Я старалась не смотреть на его обнаженное до пояса тело. Что со мной происходит? Я должна бы сходить с ума от пережитого ужаса, а думаю только о тепле его губ, о цвете глаз, которые смотрели на меня…

— Если мы не попадем в Марсель, самолет улетит без нас? — спросила я, усилием воли заставив себя вернуться к действительности.

— Да, — ответил Соларин, странно улыбаясь и продолжая смотреть вперед. — Какое невезение. Нам придется зайти в какой-нибудь порт, чтобы отремонтировать судно. Мы можем застрять там на несколько месяцев, без каких-либо шансов выбраться.

Я стояла на коленях на скамье и смазывала ему голову, а он все говорил:

— Жуть… Что ты будешь делать с сумасшедшим русским, которому нечем развлечь тебя, кроме как шахматами?

— Значит, я научусь играть, — сказала я и принялась накладывать повязку.

— Перевязка может подождать, — сказал он и схватил меня за запястья.

В одной руке у меня был тюбик с мазью, в другой — обрывки рубашки. Соларин заставил меня встать на скамью, обвил руками мои колени и перекинул меня через плечо, как мешок с картошкой. Корабль, потеряв управление, закачался на волнах, а Соларин перешагнул через скамью и спустился с мостика.