— Я не могу! — зашипела Лили. — У меня нет никакой крыши!

Я начала заводиться.

— Мы что, проделали восемьсот миль от самого Алжира в машине, которая не может ездить по пустыне?

Коротышка стоял рядом со шлагбаумом, готовый поднять его, но медлил.

— Конечно же, она может, — оскорбленно возразила Лили, втискиваясь за руль. — Это лучший из когда-либо построенных автомобилей. Но у него нет крыши. Она сломалась, Гарри сказал, что починит ее, но не успел. Тем не менее я думаю, что наша основная проблема на данный момент…

— На данный момент наша проблема в том, — заорала я, — что ты собралась ехать по величайшей пустыне мира без крыши над головой! Ты самоубийца!

Маленький служитель порядка хоть и не знал английского, но догадался, что у нас возникла загвоздка. Как раз в это время позади нас раздался гудок фуры. Лили махнула рукой и отъехала в сторону, чтобы дать ей дорогу. Коротышка-постовой отправился проверять бумаги водителя фуры.

— Совершенно не понимаю, чего ты так разволновалась! — сказала Лили. — В машине есть кондиционер.

— Кондиционер! — застонала я. — Кондиционер! Он здорово поможет при солнечных ударах и во время песчаной бури!

Я как раз собиралась развить эту тему, когда постовой зашел в будку, чтобы открыть шлагбаум для грузовика, водитель которого, разумеется, привел в порядок свою машину, прежде чем пускаться в путь через седьмой круг ада.

Прежде чем я поняла, что происходит, Лили дала газ. Взметнув вихрь песка, «роллс-ройс» догнал грузовик и проскочил шлагбаум сразу за ним. Я пригнулась, и металлическая перекладина, едва не угодив мне по голове, ударила по багажнику автомобиля. Я слышала, как постовой бежит за нами, выкрикивая что-то по-арабски, но мой собственный голос заглушал его.

— Из-за тебя я чуть без головы не осталась! — вопила я. Автомобиль опасно накренился — правые колеса выехали

на обочину. Меня бросило на дверь, затем, к моему ужасу, мы съехали с дороги и поехали по глубокому красному песку.

Меня охватил ужас, я ничего не видела. Песок попал мне в глаза, в нос, в рот. Вокруг была одна лишь красная туча песка. Единственными звуками были кашель и тявканье Кариоки из-под сиденья и гудки огромного грузовика, которые раздавались в опасной близости от нас.

Затем мы выбрались на солнечный свет, колеса «корнита» коснулись твердой поверхности, с крыльев стекали потоки песка. К моему изумлению, оказалось, что наш автомобиль вынырнул на дорогу ярдах в тридцати впереди фуры. Я была страшно зла на Лили, но еще больше — удивлена, каким образом нам удалось обогнать грузовик.

— Как мы попали сюда? — спросила я, запуская руки в волосы и пытаясь вытряхнуть из них песок.

— Не понимаю, почему Гарри всегда настаивал на том, чтобы я ездила с шофером, — восторженно заявила Лили.

Ее волосы, лицо и платье были покрытыми тонким слоем песка.

— Я всю жизнь обожала водить машину, — как ни в чем не бывало продолжала щебетать она. — Здорово, что я приехала сюда. Должно быть, я установила рекорд скорости среди шахматистов…

— А тебе не приходило в голову, — перебила я, — что хоть ты и не убила нас, но у того коротышки в будке вполне может быть телефон? Возможно, в эту минуту он уже докладывает о нас постам впереди!

— Где — впереди? — пробормотала Лили в растерянности. — Вряд ли по этой дороге разъезжают дорожные патрули.

Конечно, она была права. Никто не собирался гнаться за нами через пустыню только потому, что мы проскочили пост.

Я вернулась к дневнику французской монахини Мирей и продолжила читать с того места, на котором остановилась накануне:

«И я отправилась на восток из Кхардаи, через засушливую Чебху и каменистые равнины Хамады, к Тассилин-Адджеру, который лежит на границе Ливийской пустыни. Едва я тронулась в путь, как над красными дюнами поднялось солнце, указующее дорогу к цели моих поисков…»

Да, каждое утро солнце поднимается над границей Ливии, по ту сторону каньонов Тассилина, куда направлялись и мы. Однако если солнце восходит на востоке, почему я не заметила того, что сейчас его огромный красный диск поднимался с той стороны, где, по идее, должен был находиться север? Почему я не заметила этого, когда мы проскочили через баррикаду в Айн-Салахе и покатили в никуда?

Лили гнала «роллс-ройс» на огромной скорости уже несколько часов. Двухполосное шоссе извивалось между дюнами, словно змея. Я обливалась потом, а лицо Лили, которая была за рулем около двадцати часов и не спала уже больше суток, приобрело экзотическую окраску: ее жирные подбородки позеленели, а кончик носа стал ярко-красным, обгорев на солнце.

С тех пор как мы прорвались через дорожный пост, с каждым часом становилось все жарче. Сейчас было десять часов, и градусник в машине регистрировал невероятную температуру — пятьдесят градусов по Цельсию, при этом альтиметр показывал высоту пятьсот футов над уровнем моря. Такого быть не могло. Я протерла слипающиеся глаза и взглянула на него еще раз.

— Что-то не так, — сказала я Лили. — Равнины, которые мы проехали, могли быть расположены не так уж высоко над уровнем моря, но прошло четыре часа с тех пор, как мы проехали Айн-Салах. Сейчас мы должны ехать на высоте в несколько тысяч футов, поднимаясь на пустынное плато. Здесь не может быть такой жары утром.

— Это еще не все, — заметила Лили охрипшим голосом. — За последние полчаса не было ни одного поворота, о котором упоминала Минни…

И тут я увидела, где находится солнце.

— Почему тот парень сказал, что нам надо иметь разрешение для машины? — спросила я, начиная паниковать. — Разве он не упомянул об Эль-Танезруфте, пустыне Жажды? Боже мой…

Хотя все надписи на дорожных указателях были на арабском и карта Сахары была мне мало знакома, на меня внезапно снизошло жуткое озарение.

— В чем дело? — закричала Лили, нервно поглядывая на меня.

— Пост, который мы проехали, был не в Айн-Салахе! — сообразила я. — Должно быть, ночью мы где-то не там свернули. Мы движемся на юг, в соляную пустыню. Едем в сторону Мали!

Лили остановила машину посередине дороги. Она в отчаянии уронила голову на руль, я осторожно коснулась ее плеча. Мы обе знали, что я была права. Господи Иисусе, что же нам теперь делать?

Когда мы посмеялись над тем, что за дорожным постом ничего нет, мы слишком поторопились. Я слышала много историй о пустыне Жажды. На земле нет места ужаснее. Даже знаменитую аравийскую пустыню может пересечь верблюд, но эта — настоящий край земли. В этой пустыне не может выжить ничто живое. Плато, на которое мы не попали из-за того, что пропустили поворот, теперь казалось нам потерянным раем. Здесь, ниже уровня моря, днем жара стоит такая, что можно жарить яйца на песке, а вода мгновенно превращается в пар.

— Думаю, нам надо повернуть назад, — сказала я Лили, которая все еще сидела, уронив голову на руль. — Вылезай, дай мне сесть за руль и включи кондиционер, ты плохо выглядишь.

— Он только пожирает мощность, мотор может перегреться, — тихо сказала она, поднимая голову. — Черт, я не понимаю, как сбилась с дороги! Можешь сесть за руль, но ты же знаешь: если мы повернем назад, игра окончена.

Она была права, но что еще нам оставалось? Губы Лили растрескались от жары. Я вышла из машины, открыла багажник и обнаружила там два пледа. Один я обвязала вокруг головы и плеч, а другой дала Лили. Потом извлекла Кариоку из-под сиденья. Его высунутый из пасти язык был совсем сухим. Приоткрыв пасть, я влила песику в глотку немного воды и пошла посмотреть, что у нас под капотом.

Я сделала несколько ходок, чтобы налить воды и бензина. Мне не хотелось расстраивать Лили еще больше, но ее ночная ошибка могла стать для нас роковой. Учитывая, как быстро ушла первая канистра воды в радиатор, я засомневалась, что мы выберемся, даже если повернем обратно. С таким же успехом мы могли отправляться и вперед.

— За нами ведь ехал грузовик? — спросила я, усаживаясь на водительское место и снова заводя мотор. — Если мы поедем дальше, даже если сломаемся, он непременно должен появиться. Ведь никакого жилья по дороге на протяжении двухсот миль мы не видели.

— Точно, — слабым голосом подтвердила Лили, затем снова посмотрела на меня и грустно усмехнулась. Трещинки у нее на губах разошлись, из них выступила кровь. — Видел бы нас сейчас Гарри!

— Вот-вот, наконец-то мы подружились, как он всегда мечтал, — улыбнулась я в ответ с фальшивой бравадой.

— Ага, — вздохнула Лили. — Однако какая гнусная смерть…

— Мы еще живы, — заметила я.

Но по мере того, как в раскаленном добела небе солнце поднималось все выше, я все чаще спрашивала себя: надолго ли?..

Так вот как, оказывается, выглядят миллионы миль песка, думала я, пока осторожно вела машину, стараясь не набирать скорость выше сорока миль в час, чтобы не закипела вода. Пустыня была похожа на огромный красный океан. Почему она не желтая, или белая, или грязно-серая, как другие пустыми? Под горячими лучами солнца скалы сверкали, словно хрустальные. Они были ярче песчаника и темнее корицы. Я слышала, как мотор с шипением пожирает воду в радиаторе, видела, как неуклонно ползет вверх стрелка термостата. Пустыня молча выжидала, молчаливая, темно-красная, бесконечная…

Я вынуждена была остановить машину, чтобы дать возможность мотору охладиться, но стрелка указателя температуры упрямо застряла на отметке 54 градуса. Раньше я думала, что такая температура бывает только в духовке. Подняв капот, я заметила, что краска на нем трескается и отлетает маленькими чешуйками. Мои туфли почему-то были влажными, однако когда я наклонилась снять их, то обнаружила, что они влажны не от пота. Ступни растрескались, и туфли пропитались кровью. Я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Я обулась, села в машину и, не сказав ни слова, завела мотор. Рубашку мне давно уже пришлось снять, чтобы обернуть ею руль, так как кожа на нем лопнула и начала слезать. Казалось, что кровь у меня в голове закипала; раскаленный воздух жег легкие. Если мы сумеем продержаться до заката, то выживем. Может, кто-нибудь появится и спасет нас — хотя бы тот грузовик, который мы обогнали. Однако даже давешняя фура казалась мне игрой воображения, ложным воспоминанием.

Было два часа пополудни, и стрелка указателя температуры двигателя подбиралась к отметке 60 градусов, когда я заметила нечто странное. Сначала я решила, что у меня галлюцинации или передо мной мираж. Мне казалось, что песок движется.

В воздухе не чувствовалось ни дуновения ветерка, как же мог песок двигаться? Однако я ясно видела, как он течет. Я слегка сбросила скорость, затем остановилась. Лили с Кариокой спали тяжелым сном на заднем сиденье, укрывшись ковриком.

Я принюхалась и навострила уши. Воздух был густым и тяжелым, как перед грозой. Над пустыней повисла та плотная, непроницаемая тишина, поглощающая все звуки, какая бывает только перед страшными бурями вроде торнадо… или урагана. Что-то приближалось, но что?

Я выскочила наружу и набросила на облупленный капот плед, чтобы на него можно было встать. Забравшись на этот импровизированный наблюдательный пункт, я огляделась. Небо было совершенно чистым, но пески вокруг нас, насколько хватал глаз, тихонько ползли, будто живые. Несмотря на ужасную жару, меня пробил озноб.

Спрыгнув вниз, я кинулась будить Лили и сорвала с нее плед, защищавший от солнца. Она медленно села. Лицо ее успело страшно обгореть, пока она вела машину, и теперь стало красным.

—У нас кончился бензин! — испугалась Лили спросонок.

Ее голос был хриплым, губы и язык пересохли.

— Машина в порядке, — сказала я. — Но что-то приближается, я не знаю что.

Кариока вылез из-под пледа и принялся скулить, глядя на движущийся песок. Лили посмотрела на пса и подняла на меня испуганные глаза.

— Буря? — спросила она. Я кивнула:

— Думаю, да. Вряд ли стоит надеяться, что нам грозит ливень. В пустыне бывают песчаные бури. Это может быть очень страшно.

Я не стала напоминать, что благодаря беспечности Лили нам негде укрыться. Это нам все равно не помогло бы. В таком месте, как это, дорога вполне может оказаться погребенной под тридцатифутовым слоем песка. И мы тоже. У нас не было ни шанса, даже если бы у чертова «корниша» была крыша.

— Думаю, мы можем попытаться опередить ее, — сухо сказала я, как будто знала, о чем говорю.

— Откуда она приближается? — спросила Лили. Я пожала плечами.

— Ее не видно, не слышно, не чувствуется в воздухе. Не спрашивай меня, откуда я знаю, но я чувствую, что буря — там.

То же самое чувствовал Кариока. Не могли же мы оба ошибаться!

Я включила мотор и вдавила педаль газа в пол. Мы мчались сквозь невыносимую жару, и я чувствовала, как мною овладевает страх. Подобно Икабоду Крейну29, убегавшему от ужасного безголового призрака Сонной лощины, я мчалась впереди невидимой и неслышимой бури. Воздух становился все плотней, как будто на наши лица опустилась горячая пелена. Лили с Кариокой сидели на переднем сиденье рядом со мной, вглядываясь вперед через засыпанное песком ветровое стекло. Машина неслась сквозь красную мглу… А потом я услышала звук.

Сначала я посчитала, что это игра моего воображения, звон в ушах, который вполне мог начаться после того, как много часов подряд я слышала, как бьются о металл миллионы песчинок. Краска на капоте и крыльях «роллс-ройса» слезла, песок снял ее до металла. Однако звук становился все громче и громче — странный гул, похожий на жужжание огромного шмеля или мухи. Я продолжала вести машину, но мне было очень страшно. Лили тоже слышала жужжание и повернулась ко мне, но мне не нужно было останавливаться, чтобы определить, что это за звук. Я боялась, что уже знаю это.

Звук усилился, и казалось, что все вокруг задрожало. Песок впереди поднимался теперь небольшими кучками, он тек струями по покрытию дороги, но звук становился все громче, пока не стал оглушительным. Вдруг Лили вцепилась в приборную доску своими накрашенными ногтями, и я резко сняла ногу с педали газа. Гудение раздавалось прямо над нашими головами, и я едва не съехала с дороги, прежде чем нашла тормоз.

— Самолет! — закричала Лили.

Я тоже закричала. Со слезами счастья на глазах мы обнялись, словно лучшие подруги. Над нашими головами летел самолет, он приземлился прямо на песок в сотне ярдов от нас!

— Леди, — сказал fonctionnaire30 «Дебнэйн эйрстрип», — вам очень повезло, что вы встретили меня здесь. «Эйр Алжир» послала сегодня сюда только этот самолет. Когда нет никаких частных полетов, пост закрыт. До ближайшей заправочной станции отсюда больше сотни километров, и вы бы не доехали до нее.

Он заново наполнил наши канистры водой и бензином из заправочного автомата недалеко от посадочной полосы. Большой транспортный самолет, который жужжал над нами в пустыне, безмятежно стоял на гудроне, над раскаленными двигателями дрожали струи горячего воздуха. Лили стояла с Кариокой на руках и смотрела на нашего маленького дородного спасителя так, словно он был архангелом Гавриилом. Он был единственным живым человеком на всем пространстве, которое можно было охватить взглядом. Пилот самолета скрылся в жарком нутре домика из гофрированного железа, чтобы немного вздремнуть в этой духовке. По посадочной полосе мела пыльная поземка; ветер крепчал. Мое горло болело от сухого горячего воздуха и слез облегчения. Все-таки Бог есть, подумала я.

— А для чего здесь эта взлетная полоса, здесь же ничего нет? — спросила меня Лили.

Я переадресовала ее вопрос к служащему.

— Воздушное сообщение, — объяснил он. — Доставка всего необходимого для рабочих, которые разрабатывают месторождения природного газа и живут в трейлерах к западу отсюда. Они останавливаются на полдороге в Ахаггар, а потом возвращаются в Алжир. Так и мотаются.

Лили поняла его без перевода.

— Ахаггар — это горы вулканического происхождения на юге, — сказала я ей. — Кажется, оттуда недалеко до Тассилина.

— Спроси его, когда они взлетают, — попросила Лили, направляясь к домику из гофрированного железа.

Кариока припустил за ней, с трудом отдирая подушечки от плавящегося по жаре асфальта.

— Скоро, — ответил мужчина, когда я перевела ему вопрос Лили. Он указал на пустыню. — Мы должны взлететь до того, как придут песчаные дьяволы. Осталось немного.

Итак, я была права: приближалась песчаная буря.

— Куда это ты? — окликнула я Лили.

— Узнать, сколько будет стоить перевезти машину, — бросила она через плечо.

Было четыре часа пополудни, когда «роллс-ройс» выгрузили из самолета на взлетную полосу Таманрассета. Листва финиковых пальм шевелилась под прохладным ветерком, вокуг нас возвышались темно-синие горы.

— Удивительно, что могут сделать деньги, — сказала я Лили, когда она выплатила весьма довольному пилоту его комиссионные и мы снова забрались в наш «корниш».

— Еще бы! — фыркнула она, направив машину к воротам из металлической сетки. — Парень даже дал мне чертову карту! Еще там, в пустыне. Пришлось отвалить ему за это лишнюю штуку баксов. Теперь мы, по крайней мере, знаем, где находимся, пока не заблудились опять.

Не знаю, что выглядело хуже — Лили или «корниш». Ее бледная кожа обгорела, а светло-голубая краска на капоте и крыльях машины под действием солнца и песка облезла до серого металла. Однако мотор по-прежнему урчал, словно кот. Это впечатляло.

— Вот куда нам надо. — Лили указала место на карте, которую она развернула на приборной доске. — Посчитай, сколько километров, и переведи их для меня. Тогда мы сможем вычислить кратчайший путь.

К нашей цели вела только одна дорога, и ехать по ней нам предстояло четыреста пятьдесят километров, сплошь по горам. У поворота на Джанет была придорожная закусочная, и мы остановились, чтобы впервые за сутки поесть. Я так проголодалась, что съела две порции куриного супа с овощами, обмакивая в него ломти черствого французского батона. Графин вина и большая порция красной рыбы с картошкой помогли успокоить желудочные спазмы. В дорогу я купила кварту кофе, сладкого, как сироп.

— Слушай, мы должны были прочесть этот дневник раньше, — сказала я, когда мы снова ехали по извилистой двухполосной дороге, направляясь в сторону Джанета. — Эта монахиня Мирей, оказывается, останавливалась здесь и все это описала. Ты знала, что греки назвали эти горы Атлас задолго до того, как такое название присвоили хребту на севере? Люди, которые здесь жили, если верить Геродоту, звались атлантины. Мы едем по земле пропавшей Атлантиды.

— А я думала, она затонула, — заметила Лили. — Эта твоя монахиня не упоминает, где спрятаны фигуры?

— Нет. Мне кажется, она знает, что случилось с ними, но сбежала, чтобы разгадать их тайну — формулу.

— Хорошо, продолжай читать, дорогуша, продолжай. Только на этот раз, пожалуйста, скажи мне, где свернуть.

Мы ехали весь день и весь вечер. В полночь мы добрались до Джанета. К тому времени я за чтением успела посадить батарейки фонарика. Однако теперь я точно знала, куда нам надо. И почему.

— Боже мой! — сказала Лили, когда я отложила дневник.

Она подъехала к краю дороги и выключила мотор. Мы сидели и смотрели в звездное небо. Свет луны подобно молоку залил вершины плато Тассилина слева от нас.

— Не могу поверить в эту историю! Она пересекла пустыню на верблюде, попала в песчаную бурю, пешком взбиралась на эти плато и родила ребенка у ног Белой Королевы где-то в сердце гор! Во подруга дает!

— Ну, наш путь тоже не был усыпан лепестками роз, — сказала я со смешком. — Может, немного вздремнем, пока не рассветет?

— Погляди, луна полная. В багажнике есть запасные батарейки для фонарика. Давай, пока мы еще в форме, доедем до этого ущелья и порыскаем там, Я совершенно не хочу спать после кофе. Можно взять с собой одеяла на всякий случай. Давай достанем их, пока никто не видит.

В двенадцати милях от Джанета мы подъехали к развилке, откуда отходила извилистая грунтовая дорога. Она вела в каньоны Тассилина. У поворота стоял указатель: «Тамрит» и стрелка, а ниже — пять верблюжьих следов с надписью «Piste Chameliere», то есть «Верблюжья тропа». Но мы все равно на нее свернули.

— Как далеко нам еще ехать? — спросила я Лили. — Ты единственная, кто помнит маршрут.

— Там должен быть лагерь. Я думаю, что это и есть Тамрит, палаточный городок. Оттуда touristas идут пешком посмотреть на доисторические рисунки. Минни говорила, это около двадцати километров. То есть порядка тринадцати миль.

— Четыре часа ходу, — сказала я. — Но только не в этих туфлях.

Да уж, к путешествию через всю страну мы были совершенно не готовы. Однако было слишком поздно листать местные справочники в поисках ближайшего магазина туристского снаряжения.

«Роллс-ройс» мы оставили в придорожных кустах недалеко от поворота на Тамрит. Лили захватила батарейки и одеяла. Я засунула Кариоку в сумку, и мы пошли по тропе. Через каждые пятьдесят ярдов на ней стояли указатели с красивой арабской вязью и французским переводом.

— На этой тропе указателей больше, чем на шоссе, — прошептала Лили.

Тишину нарушали только наши шаги и шорох мелких камней, которые выскальзывали из-под ног. Мы шли на цыпочках и переговаривались шепотом, будто собирались ограбить банк. Хотя, конечно, в каком-то смысле это было недалеко от истины.

Небо было таким чистым, а лунный свет — таким ярким, что нам даже не понадобился фонарик, чтобы читать надписи на указателях. Мы шли на юго-восток, тропа постепенно изгибалась. Мы брели по узкому ущелью, по берегу говорливого потока, когда я увидела сразу несколько указателей, и все они были направлены в разные стороны: Сефар, Ауанрет, Ин-Итинен…

— Куда дальше? — спросила я, отпуская Кариоку побегать. Он помчался прямо к ближайшему дереву и справил свою

нужду.

— Вот они! — сказала Лили, подпрыгивая от радости. — Вот же они!

Она показывала на деревья, которые с интересом обнюхивал Кариока. Они росли прямо из реки, заросли гигантских кипарисов, которые были шестнадцать футов в обхвате и закрывали своими кронами небо.

— Первые деревья-великаны, — пояснила Лили. — Здесь неподалеку должны быть озера.

И точно, пройдя еще полторы тысячи футов, мы увидели маленькие водоемы, на ровной глади которых застыли лунные дорожки. Кариока кинулся вперед и принялся жадно лакать воду, взметнув в воздух миллионы сверкающих брызг.

— Это ориентир, — сказала Лили. — Нам нужно дальше по каньону, там должно быть нечто под названием «Каменный лес»…

Мы шли вдоль русла речушки, когда я заметила еще один знак, он указывал наверх на узкую щель в скале: «Lf F

— Туда, — сказала я, схватив Лили за руку.

И мы стали карабкаться, обрушивая вниз маленькие камнепады. Каждые несколько ярдов, когда под ногу Лили подворачивался очередной камешек, она сдавленно ойкала — подошвы ее туфель были тонкими. Кариока, заслышав голос хозяйки, всякий раз высовывал голову из сумки, пока я наконец не взяла его на руки.

На то, чтобы одолеть длинную тропу, уступами поднимающуюся вверх, у нас ушло добрых полчаса. Вскарабкавшись наверх, мы очутились на ровном плато — стены каньона здесь раздавались вширь, образуя нечто вроде долины. Повсюду, куда ни посмотри, над ровным скальным основанием вздымались длинные, изогнутые каменные пальцы — будто ребра гигантского динозавра. В лунном свете они отбрасывали причудливые тени.

— Каменный лес! — прошептала Лили. — Пока все ориентиры совпадают.

Она тяжело дышала, да и я сама немного запыхалась после лазанья по кручам и сыпучим камням, но все же пока все шло слишком гладко.

Однако, может быть, рано было говорить об этом.

Мы двинулись через Каменный лес, между корявых каменных пальцев. В лунном свете они переливались самыми невероятными цветами и казались порождением больного воображения. Впереди, на краю плато, виднелся еще один столб с множеством указателей.

— Что теперь? — спросила я Лили.

— Теперь надо найти знак, — с таинственным видом заявила Лили.

— Вот они — не меньше полудюжины.

Я показала на маленькие стрелки с названиями.

— Не такой знак! — сказала она. — Знак, который укажет нам, где фигуры.

— А на что он похож?

— Я не уверена, — ответила Лили, оглядывая залитые лунным светом окрестности. — Он должен быть сразу за Каменным лесом.

— Ты не уверена? — сказала я, испытывая желание придушить ее. Вот уж действительно тяжелый денек выдался. — Ты утверждала, что карта и весь этот пейзаж у тебя в голове, как позиции на шахматной доске при игре вслепую! Я думала, ты можешь представить себе каждую выбоину на этой земле!

— Могу, — сердито отмахнулась Лили. — Я же привела нас сюда, верно? А теперь почему бы тебе не заткнуться и не помочь мне?

— Итак, ты признаешь, что заблудилась?

— Я не заблудилась! — закричала Лили, ее голос эхом отдавался от сияющих камней, которые окружали нас. — Я просто ищу кое-что, нечто особенное. Знак. Она говорила, что здесь, на этом самом месте, должен быть какой-то знак. Он вроде как имеет некий тайный смысл…

— Для кого? — задумчиво спросила я.

Лили непонимающе уставилась на меня. Луна светила так ярко, что я могла разглядеть, как кожа на ее обожженном носу понемногу слезает.

— Я имею в виду, он похож на радугу? Или на молнию? Или на огненные письмена на стене «Mene, mene, tekel…»31

И тут мы с Лили потрясенно вытаращились друг на дружку: нас обеих осенило. Она включила фонарик и направила его на скалу перед нами. Точно, вот он — знак!

Это был огромный наскальный рисунок, он занимал всю каменную стену: дикие антилопы, бегущие по равнине. Даже тусклого света наших фонариков хватило, чтобы его яркие краски заиграли. В центре была изображена одинокая колесница. Неведомый художник мастерски передал ощущение скорости: колесница мчалась по равнине, а управляла ею охотница в белоснежных одеждах.

Мы разглядывали рисунок довольно долго, направляя лучи фонариков на разные участки стены, чтобы получше рассмотреть каждую изящно выписанную деталь великолепной панорамы. Стена была высокая и широкая, изогнутая подобно фрагменту сломанного охотничьего лука. Нарисованные животные в панике спасались бегством по древним равнинам, а посреди всего этого хаоса мчалась небесная колесница в форме лунного серпа на колесах с восемью спицами, запряженная тройкой лошадей. Грива одной лошади была красная, другой — белая, третьей — черная. Правил небесной колесницей чернокожий человек с головой ибиса, он стоял на коленях и крепко держал вожжи, сдерживая неистовый бег коней. Позади колесницы развевались две ленты; переплетаясь, они образовывали восьмерку. А над всей панорамой, над людьми и животными, словно белая Немезида, парила богиня. Неподвижная как изваяние посреди стремительно бегущих фигурок, она замерла спиной к зрителю, и волосы ее развевались на ветру. Длинное, очень длинное копье, которое богиня держала в руках, изготовившись нанести удар, было направлено не на антилоп, несущихся в безумии прочь, а куда-то вверх, в звездное небо. Ее тело пересекала жесткая, колючая восьмерка, состоящая из двух треугольников. Цифра была не нарисована, а выбита в камне.

— Вот оно, — затаив дыхание, прошептала Лили, глядя на рисунок. — Ты знаешь, что означает эта фигура? Два треугольника, напоминающие песочные часы?

Она провела по стене фонариком, выделяя его светом фигуру:

— Когда я увидела на Минни ее наряд, я все старалась припомнить, что он мне напоминает, — продолжала она. — Теперь я знаю. Это лабрис — древняя двухлезвийная секира, по форме она напоминает цифру восемь. Она была в ходу на Крите У древних минойцев.

— Какое это имеет отношение к тому, зачем мы здесь?

— Я видела ее в книге о шахматах, которую мне показывал Мордехай. Самые древние шахматы были обнаружены во дворце царя Миноса на Крите. Это место, где был построен знаменитый лабиринт, названный в честь священной секиры. Шахматы эти появились за две тысячи лет до нашей эры. Они были сделаны из золота и серебра и украшены драгоценными камнями, совсем как шахматы Монглана. В центре доски был вырезан лабрис.

— Прямо как на одеянии Минни, — вмешалась я. Лили кивнула и в возбуждении принялась размахивать фонариком.

— Однако я думала, что шахматы изобрели не раньше шестого или седьмого века нашей эры, — добавила я. — Всегда считалось, что они пришли к нам из Персии или Индии. Как могла эта минойская доска быть такой древней?

— Мордехай и сам много писал по истории шахмат, — ответила Лили, снова поворачивая луч фонарика к женщине в белом. Охотница стояла в своей лунной колеснице с пикой в руке, направленной к небесам. — Он считает, что критские шахматы сделал тот же парень, который построил лабиринт, — скульптор Дедал.

Теперь все начало вставать на свои места. Я взяла фонарик из рук Лили и направила его на поверхность скалы.

— Богиня луны, — прошептала я. — Ритуал в лабиринте… «Крит, драгоценный камень, покоящийся среди темных, как вино, морских вод…»

Крит, вспомнила я, как и другие острова Средиземного моря, был заселен финикийцами. И как и в Финикии, там совершали обряды, посвященные богине луны, и какую-то роль в этих ритуалах играл лабиринт. Я снова посмотрела на наскальные рисунки.

— Почему в центре шахматной доски был вырезан лабрис? — спросила я у Лили, уже зная ответ. — Мордехай говорил тебе?

Хотя я и подготовилась к тому, что сейчас услышу, от слов Лили по спине у меня пробежала дрожь — как и при виде белой фигуры на стене.

— В том-то все и дело, — тихо сказала моя подруга. — Чтобы убить короля.

Итак, священная секира использовалась для того, чтобы убить короля. Ритуал не менялся с начала времен. Шахматы лишь воспроизводят его. Почему я не поняла этого раньше? Камиль советовал мне прочесть Коран. Шариф, как только я приехала в Алжир, заметил, что мой день рождения — важный праздник по мусульманскому календарю, который, как и большинство древних календарей, был основан на циклах луны. А я так и не поняла, к чему это они.

Ритуал был одинаков для всех цивилизаций, чье выживание зависело от капризов моря, а следовательно, от благосклонности богини луны, которая управляла приливами и заставляла реки то наполняться водой, то вновь мелеть.