Гибель теплохода «Армения»

«Армения» была спроектирована морскими инженерами Ленинградского Центрального бюро морского судостроения под руководством главного конструктора Я. Копержинского, спущена на воду в ноябре 1928 года и вошла в шестерку лучших пассажирских судов Черного моря, состоящей из «Абхазии», «Аджарии», «Украины», «Армении», «Крыма» и «Грузии».

Хотя почти все эти суда строились в Ленинграде, на Балтийском судостроительном заводе (только два последних – в Киле в Германии), политическим руководством страны было решено в названиях судов выразить нерушимую дружбу молодых советских республик, что и было начертано на высоких бортах этих красавцев, которых одесситы окрестили по-своему, назвав за быстроходность «рысаками».

Что касается «Армении», то она имела дальность плавания 4600 миль, могла перевозить в классных каютах 518 пассажиров, 125 «сидячих» и 317 палубных пассажиров, а также до 1000 тонн груза, развивая при этом максимальную скорость 14,5 узла (около 27 км/ч). Все эти суда стали обслуживать «экспрессную линию» Одесса – Батуми – Одесса, исправно перевозя тысячи пассажиров вплоть до 1941 года…

С началом Великой Отечественной войны судьба черноморских «рысаков» резко изменилась. «Армению» срочно переоборудовали в санитарно-транспортное судно: рестораны 1 и 2 класса превращены в операционные и перевязочные, курительный салон – в аптеку, в каютах установлены дополнительные подвесные койки.

Капитаном «Армении» был назначен 39-летний Владимир Яковлевич Плаушевский, старпомом – Николай Фадеевич Знаюненко. Экипаж судна состоял из 96 человек, плюс 9 врачей, 29 медсестер и 75 санитаров. Главврач железнодорожной больницы Одессы, которого многие в городе хорошо знали, Петр Андреевич Дмитриевский был назначен руководителем медперсонала в звании военврача 2 ранга…

Немногословный, выдержанный, всегда подтянутый капитан «Армении» Плаушевский быстро обрел авторитет, и все его распоряжения и команды выполнялись незамедлительно.

На бортах и на палубе ярко-красной краской были нанесены огромные кресты, хорошо видимые с воздуха. На грот-мачте был поднят большой белый флаг также с изображением международного Красного Креста. Взглянув на него, Плаушевский тихо сказал старпому:

– Не думаю, что вермахт будет неукоснительно выполнять положения Гаагской и Женевской конвенций. Немцы традиционно в войнах особым милосердием не отличались…

Его слова оказались пророческими. С первых дней войны авиация Геринга совершала налеты на госпитальные суда на Черном море. В июле 1941 года были повреждены санитарные транспорты «Котовский» и «Антон Чехов», а атакованный пикирующими бомбардировщиками «Аджаристан» («Аджария»), весь объятый пламенем, на виду у всей Одессы выбросился на мель близ Дофиновки. В августе такая же участь постигла и судно «Кубань».

Теснимая противником Красная армия в тяжелых боях несла большие потери. Раненых было очень много… Днем и ночью в любую непогоду на борту «Армении» до изнеможения трудился медперсонал. Операции, операции и бесконечные перевязки. Раненые были всюду. Особенно много было тяжелораненых. На всех палубах были слышны громкие стоны, людей мучила жажда. Многие женщины ухаживали за ранеными.

Капитан Плаушевский спал урывками, по многу часов не покидая капитанского мостика. Ему удалось совершить пятнадцать невероятно тяжелых и опасных рейсов с ранеными защитниками Одессы и перевезти около 16 тысяч человек, которых члены экипажа размещали в своих каютах с молчаливого согласия капитана, его помощников и самого боцмана. Благодаря им были спасены многие беженцы, которых в то время звали «эвакуированными»…

Погибший во время войны летчик и писатель Сент-Экзюпери сказал: «Война это нечто такое, что может взять с лица человека столько мяса, что он навсегда будет лишен возможности улыбаться людям».

Да, в обстоятельствах гибели «Армении» много загадочного. Кроме поиска в архивах пришлось опросить и свидетелей той страшной трагедии, которых, увы, осталось очень мало!

В книге «Хроника Великой Отечественной…» говорится, что свои рейсы из Одессы «Армения», а также «Кубань» и учебное судно «Днепр», совершали в сопровождении эсминца «Беспощадный», что, несомненно, уберегало эти суда от дерзких атак немецкой авиации.

Наступление 2-й армии Манштейна на Крым было стремительным, к чему командование ЧФ и в том числе и вице-адмирал Ф.С. Октябрьский были не готовы. Все учения флота перед войной сводились к «уничтожению» крупных морских десантов и боевым походам кораблей Черноморского флота. Никому и в голову не приходило, что оборонять Севастополь придется со стороны суши…

В октябре и ноябре 1941 года всюду царила неразбериха. Из Севастополя спешно эвакуировали все, что надо и не надо. Госпитали, оборудованные в штольнях и самом городе, были забиты ранеными, но кто-то дал приказ срочно эвакуировать весь медперсонал. Пытались эвакуировать даже прекрасно оборудованный и укрепленный командный пункт флота. Только энергичное вмешательство вновь прибывшего заместителя по сухопутной обороне генерал-майора И.Е. Петрова положило конец страшной неразберихе. Успешно начала действовать легендарная 30-я батарея Георгия Александера, огромными снарядами прошивая оба борта немецких танков и разя мотопехоту шрапнелью. На подступах к Севастополю завязались ожесточенные бои…

Благодаря найденным документам и показаниям очевидцев, удалось восстановить многие события, предшествующие выходу «Армении» в море из Севастопольской бухты 6 ноября 1941 года.

Теплоход стоял на внутреннем рейде и спешно принимал на борт многочисленных раненых и эвакуированных граждан. Обстановка была крайне нервозной. В любую минуту мог начаться налет вражеской авиации. Основная масса боевых кораблей флота по приказу Октябрьского вышла в море, включая и крейсер «Молотов», на котором была единственная на флоте корабельная радиолокационная станция «Редут-К».

Кроме «Армении» в Карантинной бухте грузился еще один бывший «рысак» – теплоход «Белосток», а у причала Морзавода грузили оборудование и людей на транспорт «Крым». Погрузка шла непрерывно днем и ночью.

Обращает на себя внимание великое множество всевозможных приказов, данных в самой категорической и устрашающей форме, в которых, в случае невыполнения, было обещание суровой кары «вплоть до расстрела». Таких приказов особенно много было после введения в Севастополе осадного положения 29 октября. И севастопольцы, и немецкое командование хорошо знали, что на подступах к городу нет частей Красной армии. Поэтому Манштейн дал приказ 54-му армейскому корпусу и мотобригаде овладеть Севастополем с ходу. Этого не произошло только потому, что командующий Приморской армией генерал-майор И.Е. Петров (потом его историки назовут «вторым Георгием Жуковым») сумел совершить многотрудный переход через горы, выйти к Севастополю, организовать крепкую оборону и спасти город. Немаловажным было и массовое проявление героизма защитниками этого «южного Кронштадта»…

Но тогда, накануне гибели, будучи на борту «Армении» и принимая доклады от помощников о ходе погрузки, капитан Плаушевский с тревогой посматривал на небо. Ему дан приказ выйти из Севастополя 6 ноября в 19 ч и следовать в Туапсе. Для сопровождения выделен только небольшой морской охотник с бортовым номером «041» под командованием старшего лейтенанта П.А. Кулашова.

Свидетельствует полковник медицинской службы М. Шапунов:

«Последовал приказ 5 ноября всем флотским медицинским организациям свернуться и эвакуироваться. Чем был вызван этот строгий приказ? Ведь оборона Севастополя только начиналась (и будет длиться 250 дней)…».

Свидетельствует участник обороны Севастополя полковник медслужбы А.И. Власов:

«Начальник отделения Главной базы 5 ноября получил приказание… госпитали и лазареты свернуть. На „Армению“ было погружено около 300 раненых, медицинский и хозяйственный персонал Севастопольского военно-морского госпиталя (крупнейшего на флоте), во главе с главврачом его, военврачом 1 ранга С.М. Каганом. Здесь же оказались начальники отделений (с медперсоналом), рентгенотехники… Здесь же разместились 2-й военно-морской и Николаевский базовый госпитали, санитарный склад №280, санитарно-эпидемиологическая лаборатория, 5-й медико-санитарный отряд, госпиталь от Ялтинского санатория. Были приняты на теплоход часть медперсонала Приморской и 51-й армий, а также эвакуированные жители Севастополя…».

Капитан Плаушевский знал, что при отсутствии охранения только темная ночь может обеспечить скрытность плавания и не даст возможности авиации противника атаковать «Армению». Каковы же были его удивление и досада, когда ему передали приказ Военного совета флота выйти из Севастополя не в вечерних сумерках, а на два часа раньше, то есть в 17 часов, в светлое время суток!

Такой приказ сулил гибель, и некоторые историки склонны были считать, что он исходил из недр абвера адмирала Канариса, от его спецслужб, занимавшихся «дезой».

Свидетельствует полковник И.М. Величенко, бывший специалистом по скрытной связи при командующем Черноморским флотом:

«В тот день по неудовлетворительно работающей проводной связи из Ялты сообщили контр-адмиралу Н.М. Кулакову, что в городе собралась большая группа руководящих работников и партактива, которых не на чем эвакуировать… выбор пал на „Армению“, и она пошла к своей гибели…». Однако «Армении» удалось проскочить в Ялту.

Но вот загадка. «Армения», выйдя из Севастополя в 17 часов, ошвартовалась в Ялте только через 9 часов (?!), то есть около 2 часов ночи. Оказывается, в пути последовал новый приказ сделать заход в Балаклаву и там забрать работников НКВД, раненых и медперсонал, ибо немцы продолжают наступать.

Фактически положение не было столь угрожающим, и людей могли забрать другие суда. Капитан Плаушевский отлично понимал, что столь драгоценное ночное время сокращается неумолимо, и тем не менее не мог игнорировать новый «убийственный» приказ!

Море штормило, в небе рваная низкая облачность. «Армения», ошвартовавшись, незамедлительно принялась за погрузку людей, которых на причале собралось великое множество.

В самой Ялте неразбериха. Милиция отсутствует. По трубам в море выпустили массандровские вина. Кто-то грабит магазины и склады. Все улицы и переулки, выходящие на набережную, перегорожены брустверами, сложенными из мешков с галькой и песком, что совсем не гармонирует с вечнозелеными пальмами…

Капитану Плаушевскому доложили, что в Ялте ожидает погрузки «партактив», работники НКВД и еще одиннадцать госпиталей с ранеными.

Свидетельствует доброволец Е.С. Никулин:

«С вечера мы о теплоходе „Армения“ еще ничего не знали. Ночью, часа в два нас разбудили и повели почти строем по середине улицы в порт. В порту стоял громадный теплоход.

Вся пристань и мол заполнены людьми. Мы влились в эту толпу. Посадка на теплоход шла медленно; за два часа мы с пристани продвинулись на мол. Давка неимоверная! Погрузка шла примерно с двух часов и до семи утра (то есть все столь драгоценное ночное время. – С. С.). Поперек мола стояли бойцы НКВД с винтовками и пропускали только женщин с детьми. Иногда прорывались через оцепление мужчины. Погода была ненастная, часто шел дождь. Полная луна проглядывала в разрывах черных, быстро несущихся облаков. Через мол перекатывались волны. В городе начал гореть склад горючего, и громадные черные клубы дыма ветром несло на город. Наступал рассвет…».

Из записок адмирала Ф.С. Октябрьского: «Когда мне стало известно, что транспорт „Армения“ собирается выходить из Ялты днем, я сам лично передал приказание командиру ни в коем случае из Ялты не выходить до 19.00, то есть до темноты. Мы не имели средств хорошо обеспечить прикрытие транспорта с воздуха и моря.

Связь работала надежно, командир приказание получил и, несмотря на это, вышел из Ялты. В 11.00 он был атакован самолетами-торпедоносцами и потоплен. После попадания торпеды «Армения» находилась на плаву четыре минуты».

Отсутствие документов, уничтоженных в 1949 году и позднее, бросает тень на адмирала Ф.С. Октябрьского, потому что любой историк может заподозрить, что адмирал ищет себе оправдание задним числом, спустя годы после ужасной трагедии. Однако следует признать, что он, как командующий флотом, знал оперативную обстановку на театре, знал, где находится «Армения», знал и время, когда она отвалила от причала, запруженного людьми, знал он и то, что при господстве немецкой авиации в воздухе «Армения», лишенная охранения, представляет собой идеальную мишень для торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков. Поэтому весьма вероятно, что приказ и даже очень строгий, «ждать ночи» он действительно передал капитану Плаушевскому, но на «Армении» произошло какое-то зловещее событие, заставившее капитана нарушить приказ Октябрьского. В этом кроется еще одна тайна гибели теплохода…

Исследуем события и вернемся назад. Достоверно известно, что первоначальный приказ капитану Плаушевскому был четко сформулирован: забрать раненых и медперсонал и из Севастополя следовать в Туапсе в ночное время суток.

Затем последовал срочный приказ, возникший под могучим прессом НКВД (как свидетельствуют полковник И.М. Величенко и Н.С. Малиновская, бывшая сотрудница Ялтинского отдела НКВД, депутат горсовета): следовать в Ялту для спасения партактива и раненых. Время выхода теплохода из Севастополя изменено на два часа.

Третий приказ, переданный капитану Плаушевскому, заставил его, не заходя в Балаклавскую бухту, также забрать представителей местной власти и раненых. Людей грузили с рыбацких баркасов и катеров (свидетельство той же Н.С. Малиновской).

Четвертый приказ, переданный капитану «Армении» рано утром Ф.С. Октябрьским 7 ноября, предписывал покинуть Ялту не ранее 19 часов, оказался странным образом нарушен, и капитан отправился в плавание без охранения навстречу своей гибели.

Обратимся к свидетельству катерника с морского охотника МО– 04 М.М. Яковлева.

«7 ноября, около 10 часов утра, в районе мыса Сарыч над нами пролетел немецкий разведчик, а через непродолжительное время над водой, на бреющем полете, едва не касаясь гребней волн (погода была штормовой, и нас болтало основательно), в наш район вышли два вражеских торпедоносца. Один из них начал делать разворот для торпедной атаки, а второй пошел в сторону Ялты. Открыть огонь мы не могли, так как крен катера достигал 45 градусов. Торпедоносец сбросил две торпеды, но промазал, и они взорвались в прибрежных камнях мыса Айя. Нас поразила сила взрыва – не видели мы до этого более мощного, и почти все разом сказали, что если второй торпедоносец достанет „Армению“, то ей несдобровать… Так оно и получилось».

После торпедирования «Армения» была на плаву четыре минуты. Спаслись лишь несколько человек, в том числе старшина Бочаров и военнослужащий И.А. Бурмистров. Видел гибель теплохода и командир морского охотника старший лейтенант П.А. Кулашов.

Попытка путем запросов и переписки с Одессой найти других свидетелей трагедии также не увенчалась успехом. Украина бессовестно перлюстрирует все письма, и они приходят со следами вскрытия и грязным штампом: «Письмо поступило со следами клея на конверте».

Через немецких ветеранов пытались найти экипаж торпедоносца, атаковавшего «Армению», дабы уточнить детали и координаты гибели теплохода, так как немецкие архивы славятся большой сохранностью документов. Ответ пришел неожиданный: «Архив люфтваффе вывезен в СССР».

Имя капитана Владимира Яковлевича Плаушевского выбито на скрижалях Аллеи Славы в Одессе, близ могилы Неизвестного матроса, как и имена капитанов других «рысаков», нашедших вечный покой на дне Черного моря. Вечная им слава!

Ладожская трагедия

Хроника крупнейшей катастрофы, долгое время остававшейся в тени. В ней погибло столько же людей, сколько при крушении «Титаника».

Ранним утром 29 августа 1941 года через станцию Мга Ленинградской области прошли последние пассажирские и грузовые поезда. В числе них проследовал и последний санитарный эшелон с ранеными.

Крупные события в Ладожском озерном районе развивались быстро. Противник захватил станцию Мга. 8 сентября пал Шлиссельбург – немцы вышли на побережье Ладожского озера, и, таким образом, замкнулось окружение Ленинграда по суше.

Как до Великой Отечественной войны, так и в ее начале Высшее военно-морское гидрографическое училище размещалось на Малоохтинском проспекте Ленинграда. В начале сентября его 5-й истребительный батальон из Ленинградской отдельной курсантской бригады ВМУЗов возвратился с фронта в опустевшее здание своего училища, из которого несколько раньше уже были эвакуированы старшие курсы, преподавательский состав и учебное оборудование.

В условиях налетов вражеской авиации и артиллерийских обстрелов Ленинграда, ставших регулярными, курсанты этого батальона безуспешно пытались приступить к занятиям по учебной программе 1 курса. К тому же, когда вражеская блокада города замкнулась, курсантские подразделения стали готовить к ведению уличных боев.

В связи с этим курсанты подавали свои докладные записки с просьбой о зачислении их в штурмовые команды города.

С 8 сентября курсанты укрепляли район Малоохтинского моста через Неву, ставили «ежи», строили заграждения. А в ночное время вели охрану училища, дежурили на крышах для защиты зданий от зажигательных бомб. По плану обороны рыли траншеи во дворе училища для укрытий при налетах авиации. К этой работе были привлечены и гражданские работники картографической фабрики ВМФ, среди которых работала и Зина Симаничева, чертежница-картограф. Именно на этих работах произошло знакомство Зины и курсанта Ильи Евланова, судьбы которых скоро соединятся на Ладожском озере.

10 сентября в Смольном К.Е. Ворошилов и А.А. Жданов проводили заседание Военного совета фронта, на котором рассматривался вопрос о мерах, подлежащих выполнению в случае невозможности удержать город. При этом предусматривалось в первую очередь уничтожение крупных военных и индустриальных объектов, а также и других важнейших объектов. Практически некоторые из этих мер уже готовились.

Ленинградцам был известен подвиг Бреста, где впервые в эту войну целый месяц небольшой гарнизон сковывал крупные силы противника. В эти дни стойко оборонялась Одесса, оставшаяся далеко в тылу врага. И это тоже было известно ленинградцам. В те труднейшие дни наши войска упорно отражали яростные атаки противника на Ленинград.

Для защиты Ленинграда командование использовало все возможные средства. В их числе было также новое использование «золотого фонда» военно-морского флота – курсантов, представлявших во все времена главный потенциал кадров. Из курсантов, как известно, вырастают офицеры, генералы и адмиралы.

Когда училище получило приказ Ворошилова о создании нового особого курсантского батальона и подчинении его непосредственно штабу фронта, курсанты воодушевились. Было объявлено, что батальон будет комплектоваться исключительно из добровольцев и что личный состав батальона будет вооружен только автоматами. Курсанты охотно шли в этот батальон и ждали боевых действий.

В то же время курсанты ездили на работы в Ленинградский порт и участвовали в строительстве оборонительных рубежей.

Прорывы вражеской авиации к городу становились ежедневными. Над городом шли воздушные бои. Самолеты бомбили и сбрасывали на город множество зажигательных бомб, чтобы усиливать разрушение города пожарами и создавать непереносимые условия, сеять панику. По ночам во время воздушных тревог небо над городом всюду прочерчивалось лучами прожекторов противовоздушной обороны.

Жители города быстро научились бороться с зажигательными бомбами.

Созданная сеть дежурных групп из населения охватила все промышленные корпуса, социально-культурные учреждения и жилые дома. А вооруженные курсанты патрулировали на улицах, проверяли маскировку домов, учреждений, вылавливали диверсантов-сигнальщиков, которых стало вдруг много больше после бомбежки Бадаевских складов.

В один из этих дней группу курсантов из первого и второго взводов, ростом выше 180 см, в том числе Ивана Переверзева и Григория Распертова, вызвали для проведения хозяйственных работ к командиру роты майору Сергейчику. В действительности «хозяйственные» работы явились лишь маскировкой. Армейский майор без всяких вступительных объяснений приступил к занятиям с ними по установке противотанковых мин, мин-сюрпризов и способам использования различных видов взрывчатых веществ для разрушения крупных объектов. Курсантов предупредили, что разглашать эти занятия нельзя. 10 и 11 сентября были проведены практические занятия с учебными минами по правилам их установки и закладки.

А далее без объяснений 12 сентября занятия неожиданно прекратили, хотя преподаватели по практической работе с минами утверждали, что программа рассчитана по 15 сентября.

В училище к этому времени распространился слух об эвакуации курсантов в город Астрахань. Это тоже было неожиданно. Зачем из них делали минеров и почему нужна была строгая секретность?

Спустя многие годы Переверзев понял, что их готовили для взрывов мостов через Неву, если бы немцам удалось к ним прорваться. Стала понятной и та задача, для которой создавался этот особый курсантский батальон. В случае прорыва противника в город батальон должен был укрепиться на Васильевском острове и держаться там до последнего человека, уничтожая противника.

Очень трудной была эта задача, потому и планировалась она именно для курсантов, как наиболее дисциплинированных и стойких бойцов.

14 сентября группа курсантов также возвратившегося с фронта 2-го истребительного батальона Высшего инженерного училища, в числе которых числился и Вадим Соловьев, ездила за продуктами в Ленинградский порт. Город казался Соловьеву опустевшим и притихшим. Казалось, он ждет – что будет дальше?

Перед бурей всегда бывает затишье. Люди понимали, что на город надвигается тяжелая страшная беда, размеров которой еще никто не мог знать. Понимали, что война вплотную придвинулась к городу, понимали, что именно эта война коснется смертью многих тысяч жителей Ленинграда.

Однако же все они жили по-военному энергично и деловито. На набережных и пирсах беспрерывно шла работа, двигались люди, что-то подвозили, что-то перемещали. Матросы и командиры носили с кораблей ящики с боеприпасами, мешки с продовольствием. Знающие люди понимали, что здесь формировались подразделения морской пехоты из личного состава кораблей.

Самое сильное впечатление производили мощные громовые раскаты артиллерийских залпов главного калибра линейного корабля «Марат», открывавшего прямо из порта огонь по противнику, силы которого к исходу этого дня вышли на фронт Новый Сузи – финское Койрово – Константиновка – Горелово, Аннино – Копорское, Ропша – Глядино и развивали наступление в северном направлении.

Уже после войны, когда Вадим Соловьев служил на линейном корабле «Новороссийск», он всегда вспоминал эти залпы «Марата» по противнику каждый раз, когда артиллеристы «Новороссийска» начинали учебные стрельбы главным калибром.

А в те прошедшие дни участились воздушные налеты на Ленинград и его бомбардировки. Из окон Главного Адмиралтейства виделось зарево огня и дыма – это все еще горели Бадаевские склады…

В небе продолжались воздушные бои. Наступил режим жестокой борьбы, поэтому жители посуровели, держали напряженный трудовой ритм, без паники и с хорошей дисциплиной защищали город, памятники истории и культуры, инженерные и архитектурные сооружения, важные городские и военные коммуникации от бомбежек. И на набережных, и на площадях, в скверах, в садах густо разместились зенитные батареи. В подвалах домов оборудовали бомбоубежища.

Курсанты Военно-морского хозяйственного училища подготовили чехол для маскировки шпиля Главного Адмиралтейства, они же заложили мешками с песком и обшили деревом памятник Петру I.

Было много воздушных тревог. Ввиду этого все курсанты 2-го истребительного батальона были озабочены безопасностью и расписаны по постам противопожарной борьбы и по охране зданий.

Георгий Сокальский был расписан в кабинете живучести кораблей, Василий Якименко – на крыше Главного Адмиралтейства со стороны Зимнего дворца. Василию и ночевать было приказано на галерее вестибюля здания. Якименко находился на крыше в тот час, когда авиация противника бомбила Бадаевские склады и когда бомба упала за Петропавловской крепостью на территории зоопарка, где, как потом говорили, осколками убило слона. В тот же день много осколков упало на крышу Адмиралтейства.