Военные тайны XX века - Военные катастрофы на море

На боевой рубке была свежая цифра 6 (количество побед за годы войны), в кают-компании висел портрет А.И. Маринеско.

Память о боевых подвигах лодки осталась крепкой, а уважение к Маринеско – глубоким.

Сохранялись его места: стульчик, на котором он любил сидеть в боевой рубке, места на мостике и в кают-компании, тот же перископ, чьи рукоятки отполированы его руками. Все эти места были как бы заряжены его «биополем», и казалось, что приметы его «имени» останутся на лодке навечно.

Удивительно и то, что подводники лодку называли не С-13, а «Маринеско». Говорили – дежурит сегодня «Маринеско», сходи на «Маринеско», швартуемся к «Маринеско».

В праздничный день Военно-морского флота в последнее воскресенье июля на лодку пригласили Лору Александровну – дочь Александра Ивановича.

Экипаж построился на палубе в парадной форме. Отдельно стояли «старики» – сослуживцы ее отца, их золотистых орденов – не сосчитать. Когда она ступила на трап – прозвучала команда: «Смирно!». Строй застыл в «мертвой» тишине. И в тишине взволнованный тоненький голосок девушки подал ответную команду: «Вольно!» Дочь была похожа на отца и показалась Евдокимову его полным воплощением.

Экипаж стоял на палубе. Девушка подошла к «старикам» и всех их расцеловала. «Старики» были увешаны боевыми орденами, но в глазах, к удивлению, стояли слезы.

Глядя на взволнованные лица «стариков», Евдокимов думал: «На фронтах были сыны полков, а у нас Лора стала дочерью С-13».

Лора была на подводной лодке не впервые, но ее провели по всем отсекам, побывала она в каюте отца. Она знала эту подлодку как свой дом…

Строй был распущен. До обеда Лору катали на шлюпке. Кок готовил праздничный обед и что-нибудь самое вкусное для Лоры.

В кают-компании ее усадили на место отца, под его портретом. Были приготовлены любимые отцом макароны с говяжьей тушенкой (по-флотски). Были налиты боевые «сто грамм», а Лоре – красного вина.

Только вечером офицеры и «старики» проводили Лору на берег.

При сходе с корабля снова прозвучала команда: «Смирно!» и снова откликнулось ее взволнованное тоненькое: «Вольно!»

Время творило неблаговидное дело, подводная лодка старела. Серьезных ремонтов не проводилось.

В 1952 году состоялся доклад инженер-механика Евдокимова на самом высоком флагманском совещании о техническом состоянии С-13. Это был очень ответственный и аргументированный доклад, поскольку он связывался с перспективой дальнейшей эксплуатации лодки, на которой постоянно давали о себе знать повреждения, полученные в последнем боевом походе. Кроме того, у лодки сильно износился корпус, отработали свои нормативные сроки и механизмы.

Новой войны не ожидалось. Вследствие этого и возник вопрос – что делать? Можно было поставить лодку на сложный ремонт в Таллине, где из нее завод мог сделать почти новую.

Но итоги войны подсказывали, что теперь настало другое время и для боевых действий надо проектировать и строить новые лодки улучшенных типов.

С другой стороны, за время войны С-13 совершила подвиги и поэтому могла быть увековечена для памяти новым поколениям. Возникали предложения поднять лодку на постамент в Либаве, или в Кронштадте, или в Питере.

Но потом, как вспоминал Евдокимов, началась новая «возня» вокруг имени Маринеско. Наконец было принято окончательное решение – отправить лодку на завод в Таллин. Холодной осенью того же года состоялись проводы С-13 в последний путь.

На стенке причала стояли моряки. Это были те, кто знал А.И. Маринеско и служил на С-13, но в штате лодки их уже не было. До них дошел слух о том, что подводная лодка, на которой они служили и на которой воевали, будет списана на слом. Поэтому они и пришли попрощаться с нею, а вместе с нею – и с легендарным командиром.

Маринеско уже не было на флоте. Прощание прошло тяжким и горьким.

Многие из моряков не сдерживали слез, так как уходила в небытие часть их жизни.

Прозвучал прощальный гудок сирены… Буксиры повели обреченную лодку в море. А моряки молча стояли на причале, глядя на С-13 до тех пор, пока она не скрылась за молом.

Есть сведения, что после увольнения с флота Л. Ефременков работал в Риге мастером цеха завода, Н. Редкобородов – в НИИ в Ленинграде, Я. Коваленко – заместителем начальника Высшего военно-морского инженерного училища им. Дзержинского.

Большинство членов экипажа жили и работали в Ленинграде и в Кронштадте. К этой группе относились: П. Масенков, В. Поспелов, В. Прудников, В. Курочкин, М. Марусев, П. Данилов, В. Пархоменко, Н. Гончаров. В Москве работали только трое: И. Шнапцев, И. Павлятенко и А. Виноградов. В. Болихин работал в депо Ховрина. В Киеве работали А. Пихур и Б. Рошевский. В Туле жили и работали А. Юров и М. Колодников. И в Волжском пароходстве работал Ю. Иванов.

Шли годы. Как всегда, беда не ходит одна. Маринеско тяжело заболел. У него случился рак горла и желудка. Болезнь мучила беспредельно, он все больше и больше слабел. Друзья, как могли, помогали ему деньгами. Александра Ивановича лично знал адмирал Иван Степанович Исаков, исполнявший в годы войны должность первого заместителя наркома Военно-морского флота. Адмирал также помогал деньгами, пересылая ему свои гонорары.

Исаков был и народным депутатом Верховного Совета СССР, и, надо сказать, он мог бы добиться положительного решения по службе Маринеско. Но этого не сделал. Почему? При его жизни можно было бы узнать его мнение. Но адмирал ушел из жизни давно, в 1967 году, и теперь его действия остались загадкой.

Яков Спиридонович Коваленко, человек порядочный, оказался и надежным защитником. Он отлично понял чужие ошибки и твердо решил помочь все их исправить, хотя бы и после смерти.

Я видел его в Центральном военно-морском архиве в городе Гатчине при доскональном изучении старой переписки, относящейся к С-13 и Маринеско.

Борьба за честь Маринеско все еще продолжалась. Ее вели Я.С. Коваленко, Н.Я. Редкобородов и их сторонники.

А судьба командира становилась трагичнее и беспощаднее. Маленькой пенсии не хватало даже на лекарства. Не было домашней мебели. Нищенская жизнь в постельном режиме сокращалась. Перспективы на выздоровление не существовало. Прожил он около 50 лет.

С верным своим другом инженер-механиком дивизиона подводных лодок Михаилом Филипповичем Ванштейном он выпил в последний раз (врачи это уже разрешили). Теперь, когда смерть была рядом, как бывало в самые трудные минуты в войну, у него вдруг взыграл бойцовский дух. Говорить он уже не мог, поэтому взял лист бумаги и написал: «Миша, у тебя испуганные глаза. Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод».

Редкого мужества был этот командир.

25 ноября 1963 года Александра Ивановича не стало.

* * *

Все взыскания с Маринеско давно, еще при его жизни, были сняты. Так делается по уставу. Более того, министр обороны маршал Р. Малиновский своим приказом, изданным в 1960 году, отменил и аннулировал все прежние наказания и восстановил Александра Ивановича в звании, т. е. полностью его реабилитировал. И значит, дальше не было никакого смысла снова обвинять Маринеско в нарушениях устава.

Но несмотря на это, у отдельных начальников главной целью была защита своего мундира.

* * *

А у входа в гавань Киля немцы поставили памятник «Вильгельму Густлову». И немцы до сих пор отлично помнят атаку русского подводника Маринеско.

Иностранные исследователи – английские, западногерманские и шведские – изучали атаки С-13 1945 года. Причем англичане атаку на «Вильгельма Густлова» назвали «атакой века».

Журнал «Шведский флот» еще в пятидесятых годах открыл очень любопытную дискуссию по этой подводной лодке. И самое удивительное в том, что в 1971 году шведские читатели задались вопросом: почему Маринеско не Герой Советского Союза? Почему не герой командир, который в том же походе потопил и вооруженный теплоход «Генерал фон Штойбен», на борту которого было более 3000 гитлеровцев; командир, который по тоннажу потопил почти шестую часть того, что сделано всеми остальными подводниками Балтики?

На шведскую дискуссию откликнулись командиры финских кораблей, которые вспомнили, что Маринеско, будучи командиром «Малютки», сильно тревожил их еще в начале войны.

Западногерманская «Маринерундшау» в семидесятых годах тоже задавалась вопросом: почему Маринеско не Герой Советского Союза? Эта газета предполагала, что советское командование не поверило в фантастические победные результаты Маринеско.

Это предположение очень любопытно. Однако же наше командование проверило все и поверило фактам. И тем не менее отказало в высоком звании, главной причиной которого являлось то, что Маринеско подгулял в новогоднюю ночь.

Эта же причина послужила основой для последовательного замалчивания и искажения подвигов славного соотечественника. Разрушители флота предавали анафеме историю героизма.

* * *

А вот добрый пример со стороны иностранца.

В Ленинград приезжал Гейнц Шен, помощник капитана лайнера, побывавший после атаки за бортом, впоследствии ставший германским военным историком. Он издал книги об атаке С-13 и гибели «Вильгельма Густлова».

Яков Спиридонович Коваленко согласился с ним встретиться. Отношение Г. Шена к нам постепенно изменилось. Были у него сначала злоба, потом обида, потом военное осмысление событий.

Гейнц Шен вместе с Коваленко пришел на Богословское кладбище к могиле Маринеско и, согласно кодексу морской чести, отдал дань таланту и мужеству командира С-13.

Вспомнили они об атаке С-13, о катастрофической ночи, о сегодняшних событиях и делах, вспомнили о детях, о внуках и пожали друг другу руки.

Чем больше сопоставляешь факты, тем страшнее кажется прошедшая борьба за честь Маринеско и странной кажется его судьба и судьба экипажа подводной лодки, да и самой подводной лодки.

В борьбе участвовали многие офицеры, исследовавшие соотношение фактов, выступавшие на собраниях, заседаниях, в газетах.

Редакции отдельных газет проводили свои исследования и печатали материалы и свои предложения. Глубокие расследования провела редакция газеты «Известия». Было множество бумаг и газет. А вопрос о присвоении звания Героя не решался.

Какая-то часть военно-морского ведомства стояла как стена против признания крупнейших военных заслуг А.И. Маринеско, сквозь которую трудно пришлось пробиваться даже писателям. Тем не менее в защиту заслуг Маринеско выступили писатели Александр Крон, Виктор Геманов.

Все те же упорные лица, стоявшие против признания подвигов Маринеско, точно и обстоятельно описаны в их книгах, а также в журналах и газетах. Поэтому здесь публикация их фамилий неуместна и вредна. Эти люди не заслужили места в нашей памяти.

Память о Маринеско сохранится на все времена.

Мемориальная доска ему установлена в Одесском мореходном училище, улица в Ленинграде, на которой он жил, названа его именем, на доме установлена мемориальная доска.

В Кронштадте ему установлен памятник, расположенный на пирсе, где швартуются подводные лодки.

Памятник установлен и на заводе «Мезон», где после войны работал Маринеско.

В преддверии 45-летия Великой победы Военный совет дважды Краснознаменного Балтийского флота принял решение, ходатайствующее перед Верховным Советом СССР о присвоении А.И. Маринеско заслуженного им звания Героя Советского Союза. Такое же решение принял и Военный совет Военно-морского флота СССР.

И наконец указом Президента СССР М.С. Горбачева 5 мая 1990 года капитану 3 ранга Александру Ивановичу Маринеско было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Через 45 лет после подвигов!

Символическое награждение состоялось в Белом зале Мариинского дворца в Ленинграде. Его провел председатель Ленсовета Анатолий Собчак. Он вручил дочерям Александра Ивановича Маринеско Леоноре и Татьяне орден Ленина и Золотую Звезду Героя.

Дочери передали их на вечное хранение в Центральный военно-морской музей.

…На Богословском кладбище Санкт-Петербурга средняя дорожка ведет на аллею, в конце которой находится гранитный обелиск с надписью: «Командиру подводной лодки С-13 Герою Советского Союза Александру Ивановичу Маринеско».

Боги грома

Документальное повествование

Глава 1.

Взрывающие лепестки расцветающей вишни

В этот августовский день 1944 года сама взлетно-посадочная полоса, казалось, дрожала в волнах жара, поднимавшихся с аэродрома на равнине Аоногахары в центре плато Харима. Вода в пруду рядом с аэродромом была темной, тихой и гладкой, как зеркало. Однако река Како, протекавшая с восточной стороны равнины, напротив, так и сверкала на палящем солнце, неся свои воды через плато к Внутреннему морю. Ослепительно синее небо лишь тут и там было подернуто легкими кучевыми облаками, плывшими в ту же сторону, и только что потревожено самолетами, которые вернулись, словно на полуденную сиесту.

В Аоногахаре проходило подготовку Химедзийское подразделение авиации военно-морских сил. Полеты заканчивались рано, когда солнце стояло еще высоко в небе, но домой летчики и их инструкторы возвращались рано не из-за жары, а из-за нехватки топлива. И не одни они, поскольку его нехватка уже давно строго ограничивала программы подготовки военных летчиков. На летном поле смолк рев бомбардировщиков-штурмовиков «Тип-97» и «Рензан», базирующихся на авианосцы и прозванных американцами «кейт» и «джилл», и запаркованные самолеты казались одинокими и беззащитными.

– Ну, еще один день с плеч, – вздохнул Мотодзи Ичикава, старший унтер-офицер летного состава, снимая свой тяжелый летный комбинезон.

Один из лучших инструкторов, Ичикава хорошо отдавал себе отчет в необходимости срочной подготовки нового поколения летных экипажей. Тем не менее он был недоволен своим теперешним назначением. Он знал, что в боевом мастерстве многим до него далеко, даже офицерам подразделения, но это нисколько не уменьшало его чувства неудовлетворенности от того, что его лишили возможности непосредственно участвовать в военных действиях. Ему недоставало возбуждения от той великой битвы, которую вела Япония. Страха он никогда не испытывал, даже при ближайших встречах со смертью в воздушных боях над Коралловым морем.

В той великой битве в мае 1942 года с обеих сторон участвовали исключительно военно-воздушные силы. Она не только стала апогеем в карьере старшего унтер-офицера летного состава Ичикавы, но и отмечала высшую степень великого проникновения японцев в Тихий океан. За два последующих года боевая обстановка изменилась в худшую для Японии сторону. Весь 1943 год и первую половину 44-го американские войска брали остров за островом и приближались к японским берегам. Восемнадцатого июля пришла печальная весть, что при вторжении американцев на остров Сайпан погибли все находившиеся на нем люди – как военнослужащие, так и мирные жители. Через несколько дней правительство Тодзо потерпело поражение, и на смену ему пришло коалиционное правительство во главе с Куниаки Койсо, который стал не только премьером, но и военным министром, а министром военно-морского флота стал Мицумаса Йонаи. Пятого августа новый кабинет, в попытке исправить быстро ухудшающееся положение на фронте, созвал верховный совет военного командования. Американские бомбардировщики Б-29, известные как «летающие крепости», волна за волной надвигались из глубин Китая и сбрасывали град бомб на западные и южные районы острова Кюсю, то есть уже на саму Японию.

Ичикава принялся облачаться в гражданскую одежду, намереваясь смотаться в близлежащий городок Ходзо пропустить две-три рюмочки, а то и немного развлечься. Вдруг тишину казармы прорезал голос дежурного офицера в динамиках громкоговорящей связи:

– Всем пилотам оставаться в казармах! Повторяю, всем пилотам оставаться в казармах.

На штурмовиках пилоты, штурманы и радисты (служившие также стрелками) обычно летали экипажами. Пилот-инструктор Ичикава посчитал довольно странным, что оставаться на базе попросили только пилотов. Он подождал окончания объявления.

– Всем пилотам выстроиться перед штабом! Всем пилотам выстроиться перед штабом! – добавил дежурный офицер.

Все еще в пропотевшем летном кителе Ичикава вышел из казармы и быстро направился по узкой грунтовой дорожке к штабному корпусу, стоявшему на вершине поросшего соснами холма. Там он присоединился к другим пилотам-инструкторам, офицерам и унтер-офицерам, а также помощникам инструкторов, которые строились, озабоченно бормоча, зачем это их вызывали. Лучи солнца уже начинали слегка косить, но именно в этот час дня из-за жуткой летней духоты Внутреннего моря было трудно дышать.

Как только они построились, из здания штаба вышел командир авиакрыла, поднялся на командирское возвышение перед своими подчиненными и повернулся к ним с неестественно застывшим выражением лица.

Безо всякой преамбулы он резко выкрикнул:

– Все, у кого одинокие родители и кто единственный ребенок в семье, поднимите руки!

Вверх неуверенно взлетело несколько рук.

– Выйдите из строя и вернитесь на свои места в казармах! – пролаял командир авиакрыла.

Озадаченные, эти люди вышли из строя и направились по грунтовой дорожке обратно к казармам.

– Старшие сыновья родителей, тоже выйдите из строя и вернитесь в казармы! – прокричал командир.

Из группы вышли еще трое.

Командир авиакрыла посмотрел на оставшихся.

– Станьте в кружок передо мной! – приказал он.

После того как оставшиеся перестроились, командир авиакрыла заговорил серьезным тоном:

– Вести с фронта очень плохие. Враг ведет наступление на Марианских островах. Наши солдаты делают все, что могут, но враг значительно превосходит нас числом. Если теперешняя тенденция сохранится, враг вскоре окажется на Филиппинах, на Тайване и на Окинаве. Угроза вражеского вторжения нависнет даже над нашими родными островами. Поэтому мы должны предпринять такую наступательную операцию, которая нанесет врагу неимоверный урон. Мы должны сделать это, чтобы выиграть время и предотвратить нападение на саму Японию!

Командир авиакрыла немного помолчал, набрался мужества и продолжал:

– Мы не сможем продолжать войну, не приняв самых кардинальных мер. Мы должны сделать нечто уникальное, такое, чего еще не было в анналах военной истории. В противном случае нас разгромят и уничтожат как нацию. Для достижения этой цели разработано одно новое, весьма специфическое оружие, несущее верную смерть врагу. В данный момент я еще не волен сообщать вам подробности, однако уже установлено, что, если вы нанесете удар этим новым оружием по самому большому вражескому авианосцу, тот наверняка пойдет ко дну!

Командир снова замолчал. На его лице было какое-то напряженное выражение, которого его подчиненные никогда прежде не видели.

Он заговорил снова – неторопливо, будто с осторожностью подбирая слова:

– Оружие, разработанное для успешного проведения подобной специальной атаки, очень опасно для пилота. Живым из полета пилот вернуться никак не может.

Ичикава все время внимательно слушал командира авиакрыла, а сейчас вдруг почувствовал, как кровь отхлынула от лица. В ногах появилась слабость. Он не раз встречался в бою лицом к лицу со смертью и узнавал ее специфический запах. Знакомое чувство смерти бурно нахлынуло на него, только на этот раз оно было каким-то холодным и липким.

Командир заговорил снова:

– Каждый из вас в отдельности свободен решать, готов ли он принять участие в этом суровом испытании, но я взываю к лучшему, что есть в вас как летчиках авиации военно-морских сил.

Стоявшие кружком люди были ошарашены. В огне битвы любой из них не колеблясь отдал бы свою жизнь за родину. Тут, однако, было совсем другое: их просили добровольно вызваться умереть. Летчики смотрели друг на друга… и молчали.

– Обстоятельства у вас у всех разные, поэтому, прежде чем принять решение, пожалуйста, хорошенько подумайте, – сказал командир. И тут же грозно добавил: – Однако же вам запрещается обсуждать собственное положение или свой выбор с сослуживцами или вступать в контакт с родственниками. Решать должны вы сами!

И снова командир немного помолчал, чтобы смысл его слов дошел до подчиненных.

– У всех у вас есть служебное удостоверение, – сказал он. – После того как примете решение, поставьте на своем удостоверении «да» или «нет». Все офицеры должны принести удостоверения в мою комнату и положить их в ящик, который будет приготовлен для этой цели. Все унтер-офицеры отнесут свои удостоверения на квартиры своих командиров, где будут установлены такие же ящики.

Командир авиакрыла помолчал, затем страстно сказал:

– Это не приказ, и все же я взываю к вашим лучшим чувствам летчиков военно-морской авиации.

Он быстро сошел с подмостков и направился к зданию штаба.

Пилоты, так и стоявшие плотным кругом, по-прежнему молчали, каждый был занят собственными мыслями. Затем, так же молча и как-то очень уж осторожно, кружок стал распадаться, и все, только по-одному, вернулись в казарму.

Ичикава хорошо сознавал, что экипажи боевых самолетов морской авиации в принципе могут все погибнуть, и уже давно смирился с мыслью, что умрет, выполняя свой долг. В то же время он сознавал, что между тем, когда встречаешься со смертью лицом к лицу в бою, и тем, когда тебя заставляют крепко ее обнять, существует большая разница.

«Ни дать ни взять самоубийство, – сказал он себе и тут же подумал: – Да нет, не самоубийство, ведь при самоубийстве есть определенная мера свободного волеизъявления относительно того, где и когда его совершить! В данном же случае тебя просто посылают с заданием умереть!»

Ичикава был совершенно искренен в своем стремлении вернуться обратно в боевое подразделение и присоединиться к товарищам, сражающимся на фронте, однако жажды смерти он вовсе не испытывал. Он хотел жить. Его первым желанием было написать «нет» на удостоверении, но он знал, что этого он сделать никак не может. Он знал, что его поступок сочтут недостойным военного, а самого его осудят как труса. К тому же из-за строгой муштры и дисциплины в императорском ВМС самостоятельные решения он принимать попросту не привык.

Как только Ичикава вошел в казарму, его осадили несколько молодых помощников инструкторов, оказавшихся среди тех, кого попросили добровольно пойти в это особо ударное подразделение.

– Господин, – страстно сказал один из них, – если мы просто напишем «да» на своих удостоверениях, мы можем не оказаться в числе первых, кого пошлют на эти задания! Чтобы выбрали именно нас, мы хотим написать эти «да» собственной кровью! Как вы думаете, это поможет?

Ичикава понимал и ценил ревностное стремление молодых людей умереть за Японию, произведя взрыв, который вызовет ужасные разрушения и панику во вражеском стане, однако же он просто не мог не ощутить беспокойства.

– Да, – спокойно ответил он, – это, безусловно, продемонстрирует вашу искренность.

Сам он оказался не в состоянии разжечь в себе тот высоко эмоциональный дух, который завладел умами этих молодых людей.

Позже, оставшись один, Ичикава написал небольшими буквами «да» на своем удостоверении и положил его в ящик, который принесли из штаба.

В тот же день и в тот же час везде, от самого северного японского острова Хоккайдо до оккупированного Тайваня на юге, всем летным инструкторам и пилотам одномоторных самолетов, включая истребители, разведывательные самолеты, базирующиеся на авианосцы штурмовики и пикирующие бомбардировщики, было предложено сделать тот же самый выбор – пожертвовать ради Японии жизнью.

Большинство пилотов были очень молоды – многим еще не было и двадцати. Но они были лучшими в ВМС, поскольку пилоты-ветераны в основной массе своей уже погибли в боях с врагом. Следовательно, эти молодые пилоты представляли огромную ценность для ВМС и для страны, и Ичикава понимал, что это решение попросить их пожертвовать своей молодой жизнью далось нелегко.

Ичикава лишь не мог знать, что испытывает всего-навсего эффект волны от событий, которые начались далеко от того места, где находился он, и что прошло какое-то время, прежде чем она докатилась до него. Двумя неделями раньше она зацепила и бросила в холод капитан-лейтенанта технической службы Таданао Мики из конструкторского бюро секции аэропортов научно-исследовательской лаборатории ВМС по аэронавтике на полуострове Миура.

Большинство первоначальных военно-морских объектов располагалось по берегам этого полуострова, который образует западное побережье Токийского залива, а их центром была огромная база ВМС в Йокосуке. Среди этих объектов была и научно-исследовательская лаборатория ВМС по аэронавтике (НИЛА), состоявшая из основной лаборатории в Оппаме и отделения лаборатории в Канадзава-Хаккей.

В общей сложности в научно-исследовательской лаборатории по аэронавтике были заняты около 2000 научных работников и 32 000 рабочих и сотрудников; в то время она являлась одним из самых передовых в мире центров развития авиационной технологии.

Задачей лаборатории было проводить осмотр и испытания пробных образцов самолетов, построенных частными фирмами под надзором инспекции авиации ВМС, а также заниматься собственной научно-исследовательской и конструкторской работой в непрерывной попытке улучшить боевые качества японских военных самолетов.

Сердцевиной лаборатории считалось конструкторское бюро при секции аэропланов под руководством капитана 3-го ранга технической службы ВМС Масао Яманы. Бюро делилось на три группы. Первая группа занималась самолетами, построенными частными фирмами; вторая – самолетами, спроектированными в самой лаборатории; а третья – так называемыми «летательными аппаратами будущего», самолетами передовой конструкции, которые, как ожидалось, станут играть ведущую роль в воздушных сражениях в будущем. Руководителем группы три и был капитан-лейтенант технической службы Таданао Мики.

Мики высоко ценили как его начальство, так и в генеральном штабе (ГШ) ВМС. В прошлом, когда в ГШ его попросили создать военный самолет, который бы мог производить бомбометание с горизонтального полета, круто пикировать, а также служить самолетом-торпедоносцем, он и его группа сконструировали довольно неплохой бомбардировщик «гинга», базирующийся на землю и известный американским войскам под названием «франсес».

Недели за две до общенациональной вербовки Ичикавы и других добровольцев-самоубийц для тарана цели самим самолетом с бомбой на борту Мики позвонил вице-адмирал Мисао Вада, шеф лаборатории.

– Тут пришел один человек с чертежами самолета-снаряда. Будьте добры, зайдите ко мне вместе с менеджером бюро и взгляните на них, – сказал Вада.

Недовольный звонком, Мики положил телефонную трубку. Ему уже осточертели эти так называемые новые виды оружия. В лабораторию постоянно поступали предложения по усовершенствованию уже существующих самолетов, но лишь две-три из уже одобренных новых моделей были запущены в производство из-за все возрастающей нехватки материалов и серьезного ухудшения производственных навыков.

Производство передового палубного истребителя «реппу» («сэм»), который должен был заменить прославленный «зиро» (палубный истребитель типа О фирмы «Мицубиси»), полностью прекратилось из-за проблемы с двигателями. Производство четырехмоторного пикирующего бомбардировщика «рензан» («рита») тоже только что приостановили из-за отсутствия строительных материалов.

Основная проблема лаборатории заключалась в необходимости срочно спроектировать самолет с реактивным и ракетным двигателями, основываясь на спецификации, доставленной из Германии японской подводной лодкой.

Почти дня не проходило без того, чтобы в лаборатории не появлялся кто-нибудь из внешнего мира с чертежами какого-нибудь нового вида вооружения. Число проектов крылатых бомб значительно возросло – их авторов, безусловно, вдохновляли летательные снаряды «Фау-1», введенные Германией в действие в Европе примерно в то время, когда на Тихоокеанском театре военных действий началась битва за Сайпан. Поскольку «Фау-1» после запуска оказывался неуправляем, во всех видах модификаций, приносимых в лабораторию, предлагался какой-нибудь механизм управления.

Направившись со своим менеджером к кабинету вице-адмирала Вады, Мики поморщился. Именно эти механизмы управления в предложениях, которые ему до сих пор приходилось видеть, и делали эти предложения непрактичными или ничего не стоящими. В некоторых проектах предлагалась система управления по радио. Один изобретатель предлагал использовать систему теплового наведения, тогда как другой – световой туннель, по которому должна последовать бомба. Мики был уверен, что и сейчас на нем попытаются опробовать какую-нибудь очередную глупую идею, которая, скорее всего, так и не материализуется.

В кабинете Вады перед похожим на мальчика шефом сидел широкоплечий мужчина с окладистой бородой. Он встал, и они с Мики обменялись визитными карточками. На карточке стояло: «Младший лейтенант специальной службы (второй класс) Ота, приданный 1081-му летному подразделению ВМС».

– Вы говорили о точно попадающей в цель бомбе… – сказал Вада Оте, жестом приглашая его продолжать.

Ота вытащил из своей папки довольно неряшливо исполненный рисунок и протянул его Мики. На первый взгляд там, казалось, изображен высокоскоростной самолетик, только без пропеллера и шасси. От носа самолета шла линия с надписью «Взрывчатка», линия от хвоста была с надписью «Ракета». В одном из верхних углов наброска был не менее грубый рисунок пикирующего бомбардировщика тип-1 фирмы «Мицубиси» («бетти»), под которым этот самолетик без пропеллера был изображен в подвешенном состоянии, что, вероятно, показывало, что этот самолет надо сбрасывать с бомбардировщика.

Ота объяснил, что в ракете этого самолетика будет использоваться ракетное топливо для реактивных двигателей, в котором конденсированная перекись водорода вступает в реакцию с гидратным водородом; ракета разработана «Мицубиси хеви индастриз» и проходила испытания в армии как источник энергии для управляемых бомб. Когда в ВМС узнали, что в немецкой ракете «комета» используется тот же самый вид жидкого топлива, там заинтересовались этой системой.