Реквием по линкору «Новороссийск» (Попытка независимого расследования)

Продолжаем печальный мартиролог историей гибели линкора «Новороссийск», находившегося до войны в составе итальянских ВМС под названием «Юлий Цезарь» и погибшего в Севастопольской бухте 29 октября 1955 года.

Толчком к написанию настоящего независимого расследования послужили страницы личного дневника автора, а также то, что он в 1951 году, будучи курсантом, проходил морскую практику на этом корабле, был знаком со многими офицерами и матросами и хорошо знал сам корабль.

Немаловажным является и то обстоятельство, что автор неоднократно бывал на месте гибели линкора, слышал очевидцев трагедии и уже тогда как бы начал вести свое расследование, во многом расходившееся с официальной версией причины гибели линкора в мирное время.

Как тогда говорилось в приказе по флоту, причиной взрыва линкора, стоявшего на бочке, то есть на «мертвом якоре» в бухте, была немецкая магнитная мина, якобы пролежавшая на дне со времен войны более 10 лет, которая по каким-то причинам неожиданно пришла в действие. На этом месте бухты сразу после войны было проведено тщательное траление, затем контрольное в местах стоянки кораблей и, наконец, механическое уничтожение мин в наиболее ответственных местах. На самой бочке корабли становились на якорь сотни раз… После взрыва на линкоре в Севастополе работала правительственная комиссия под председательством зампредсовмина В.А. Малышева. От ВМФ в комиссию входил С.Г. Горшков, который с 1951 по 1955 год был командующим Черноморским флотом и, следовательно, нес ответственность за качество траления. Однако при поддержке Н.С. Хрущева Горшков в значительной степени передернул и исказил многие факты трагедии, после чего понесли наказание только ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко (сын легендарного комдива), командир линкора «Новороссийск» капитан 1 ранга А.П. Кухта, отстранен от руководства военно-морскими силами страны и понижен на две ступени Адмирал Флота Н.Г. Кузнецов.

Между тем «хмуро молчащие адмиралы» отлично понимали, что отстранение Кузнецова связано с его критическими замечаниями в адрес Хрущева по части передачи Крыма Украине…

По странному стечению обстоятельств линкор «Новороссийск» погиб на том же самом месте, где в 1916 году взорвалась, а затем перевернулась «Императрица Мария», – история как бы повторилась еще раз через 49 лет!

В 1968 году на 113-м тренировочном прыжке с парашютом я при неудачном приземлении сломал ногу, после чего угодил в Севастопольский военно-морской госпиталь к хирургу травматологического отделения Чемоданову. Он мастерски сдвинул и зафиксировал гипсом сломанную кость, и дело быстро пошло на поправку…

Соседом моим по палате оказался старый водолаз Иван Петрович Прохоров, который много лет работал в ЭПРОНе, поднимал затонувшие корабли и знал Черное море как свои пять пальцев. Он страдал острой формой полиартрита, и тот же хирург Чемоданов старался спасти от ампутации его ноги.

Иван Петрович был с темным от загара лицом. Суровый, молчаливый, он безропотно принимал какие-то лекарства, ходил на перевязки и редко вступал с кем-либо в разговоры.

Другие обитатели нашей палаты, напротив, были любители поговорить о жизни, о службе морской, были неисчерпаемы по части анекдотов и самых невероятных историй, что, несомненно, скрашивало медленно текущее госпитальное время.

Я невольно обратил внимание, что оказался в компании бывалых моряков, имевших приметливый, острый глаз на людей и события, и с большим интересом часами мог слушать их весьма поучительные рассказы.

Однажды лежащий напротив моей койки с загипсованными ногами командир торпедного катера капитан-лейтенант обратился к Ивану Петровичу с необычным вопросом:

– Эй, «водоглаз», тебе много приходилось бродить в своих свинцовых бутсах по дну морскому и заглядывать в трюмы затонувших кораблей. Много ли видел покойников?

Старый водолаз стоял у большого окна к нам спиной и ответил не сразу.

– Много раз, милок, начиная с испанской войны в 1937 году у Пиренейского полуострова, а потом и у себя на Черном море, например, после гибели линкора «Новороссийск» в Севастопольской бухте.

Напомню, что «Новороссийск» подорвался в половине второго ночи 29 октября 1955 года. Взрыв был столь мощный, что в этом госпитале воздушной волной вышибло окна.

Корабль стал крениться, но держался на плаву. Берег был рядом и многие, сиганув за борт выбрались на сушу. Из внутренних помещений тревожно докладывали, что в трюмы интенсивно поступает забортная вода, и оставшийся вместо съехавшего на берег командира корабля каперанга А.П. Кухты старпом Хуршудов дал спасительную и весьма разумную команду: отработать задний ход и выброситься кормой на берег у Госпитальной стенки. Однако примчавшийся на корабль прямо с постели с выпученными глазами ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко, матюкаясь направо и налево, отменил эту команду: «Винты погнем», – крикнул он офицерам, а тем, кто из-за увеличивающегося крена предлагал срочно эвакуировать личный состав, закричал: «Застрелю!» – и прогнал внутрь, где они все и погибли…

Я потом под водой с трудом мог открыть только некоторые двери с задрайками, за которыми сплошной стеной стояли утопшие матросики и офицеры. Страшная, доложу я вам, картина…

Только в мае 1988 года газета «Правда» опубликовала впервые небольшую статью, посвященную гибели линкора «Новороссийск», с воспоминаниями очевидцев трагедии, где описывалось героическое поведение матросов и офицеров, оказавшихся внутри перевернувшегося корабля, дополнявшую рассказ водолаза Ивана Петровича Прохорова.

Свидетельствует старшина 1 статьи Л.О. Бахши:

– Столб взрыва прошел через наш кубрик, метрах в трех от моей койки… Когда я очнулся – тьма кромешная, рев воды, крики. Первое, что я увидел: лунный свет, лившийся через огромную рваную пробоину, которая как шахта уходила вверх.

Я собрал все силы и закричал тем, кто остался в живых: «Покинуть кубрик!» Первый, кого увидел, – Сербулов. Помощник командира. Он стоял над проломом без фуражки, обхватив голову, повторял: «Ребятки, спокойно… Спокойно, ребятки!..» Я увидел его возле развороченных шпилей и сразу как-то успокоился.

Едва одевшись, мы бросились помогать товарищам, что в низах. Они подпирали брусьями переборки. Вода хлестала из всех щелей. Матросы работали споро, без паники.

Свидетельствует дежурный по низам, лейтенант К. Жилин:

– Спрыгнув с койки, натянул брюки уже на ходу… Первый трап, второй трап, верхняя палуба. Темно. Огляделся. Перед носовой башней – вспученное корявое железо палубы. Зажатый труп… Все забрызгано илом… Бросился на ют – к вахтенному офицеру.

Объявили аварийную, затем боевую тревогу. Но корабль обесточен. Все пакетники вырубились. Колокола громкого боя молчат. Сначала послали рассыльных с боцманскими дудками. Засвистели. Ударили в рынду…

Между тем вода взламывала переборки, затапливала отсеки корабля. После получения пробоины линкор продержался на плаву 1 ч 40 мин.

А дальше было вот что…

Иван Петрович, скрестив руки и поглаживая небритый подбородок, помолчал, как бы восстанавливая в памяти давно прошедшее. В палате воцарилась тишина, и все молча не сводили глаз с рассказчика.

– А дальше было вот что, – продолжал он негромким голосом. – Дрожащий от страха Пархоменко решил отбуксировать линкор в сухой док, который был по носу на Северной стороне. Завели троса. Из трюмов сообщили, что их заливает вода. Корабль уже имел правый крен 15 градусов… В наглухо задраенных помещениях полно людей, включая БЧ-2 главного калибра, где были установлены орудия небывалого калибра 320 мм, и броня толщиной 406 мм.

Корабль стоял перпендикулярно берегу бухты, и Пархоменко, не представляя размеров пробоины, дал команду буксировать в док и этим погубил корабль, один из лучших, который, правда, как говорят, за всю жизнь так и не сделал ни одного боевого выстрела и не участвовал ни в одном морском сражении, но которым итальянские «марини» гордились…

Едва линкор сдвинулся с места, крен быстро начал увеличиваться до угрожающего, а затем вся эта стальная громада длиной 168 метров и массой 24 600 тонн сыграла «оверкиль»! Кто был на палубе, посыпался в воду, как горох, а кто половчее, сиганув через леера, перебежали по борту и очутились на мокром киле.

– Было уже около трех часов утра. Из топливных танков в воду хлынули потоки мазута, которые с головой накрывали плавающих в воде отчаянно орущих людей. Потеряв остойчивость и перевернувшись вверх днищем, корабль довольно долго был на плаву, возвышаясь над водой на 2 – 3 метра.

Когда стальные мачты с вертикальной броней более 40 см, описав дугу, стали погружаться в воду, образовался мощный водоворот… Один из спасенных, матрос-новобранец, сильно заикаясь (его колотила дрожь), рассказывал пассажирам остановленного поезда:

– Я прыгнул в воду, когда корабль стал медленно крениться на правый борт. Едва вынырнул, увидел, что меня накрывает палубными постройками, после чего в страшно бурлящей воде затянуло на большую глубину, и я потерял сознание. Очнулся я еще в воде, внутри большого воздушного пузыря и успел сделать несколько вдохов… Этот же пузырь меня выбросил на поверхность с другого борта, где и подобрали спасательные катера…

После взрыва корабельные врачи стали делать срочные операции пострадавшим и погибли все до единого вместе с ранеными уже под водой через несколько дней…

Меня с несколькими другими водолазами вызвали к «Новороссийску» на второй день после трагедии, и мы сразу же приступили к подводным работам 30 октября. Под водой картина была страшная… Мне по ночам потом долго снились лица людей, которых я видел под водой в иллюминаторах, которые они силились открыть. Жестами я давал понять, что будем спасать. Люди кивали, мол, поняли… Погрузился глубже, слышу, стучат морзянкой, – стук в воде хорошо слышен: «Спасайте быстрее, задыхаемся…» Я им тоже отстукал: «Крепитесь, все будут спасены». И тут началось такое! Во всех отсеках начали стучать, чтобы наверху знали, что люди, оказавшиеся под водой, живы! Передвинулся ближе к носу корабля и не поверил своим ушам – поют «Варяга»!

Стал осматривать пробоину. Она была чудовищных размеров: примерно 27ґ8 метров с правого борта, то есть разворочено более 160 кв. метров брони ниже ватерлинии. Сила взрыва была столь неимоверной, что ее хватило пробить восемь палуб – в том числе три бронированные! Даже верхняя палуба была искорежена от правого до левого борта…

Нетрудно подсчитать, что для этого понадобилось бы несколько более тонны тротила. Даже донная, так называемая «цементная мина» не обладает такой мощью. Если предположить, что это работа морских диверсантов (известно, что у них имеется в Италии первоклассное заведение подобного рода), доставка такого количества взрывчатки с подводной лодки аквалангистами – задача неимоверной сложности.

Однако мне было известно, что за неделю до катастрофы линкор стоял в Донузлаве, на северо-западе Крымского полуострова, и покинул свою стоянку после того, как летчики доложили командованию, что на небольшой глубине просматривается субмарина. Оперативный дежурный по флоту доложил командованию, что близ Донузлава наших подводных лодок не должно быть.

Повторный поиск лодки результатов не дал. Решили, что летчикам померещилось…

По краям пробоины броня была завернута и наружу, и внутрь. У меня сложилось впечатление, что взрыв был изнутри по 27-метровой длине, а затем отраженная от грунта ударная волна гидроударом вмяла броню внутрь. Поэтому спасенные матросы уверяли, что взрывов было два, с интервалом в секунду-две.

Я невольно обратил внимание, что из страшной пробоины непрерывно струится нечто, похожее на «розовый дым», и вдруг понял, что это человеческая кровь в воде – в этом месте за броней были матросские кубрики, где койки были в три яруса. У итальянцев команды, экипаж больших кораблей располагаются на берегу, а на кораблях, стоящих у причала, несут только вахту службы. В случае похода, учений экипаж располагается на корабле, на подвесных койках, вот почему в помещениях у итальянцев очень тесно…

Так вот, из пробоины в бухту вытекала из кубриков кровь людская, которая в воде напоминала «розовый дым». Еще до погружения под воду я знал, что в помещениях внутри корабля оказалось около тысячи человеческих душ…

2 ноября из «Новороссийска» сквозь вырезанное автогеном отверстие в днище извлекли последних 37 человек, обессиленных, совершенно седых матросов. Последним был мичман с сильно ввалившимися глазами, еле живой. Он сказал, что все находящиеся с ним в отсеке люди погибли, вода прибывала и он плавал в абсолютной темноте среди раздувшихся трупов. В момент взрыва он лежал в койке-гамаке, которая несколько «спружинила» страшный удар, но он, тем не менее, на какое-то время потерял сознание. Сколько времени это длилось – он сказать не мог. Очнулся от страшной головной боли… Всех спасенных поместили в морской госпиталь.

Пробоину в днище «Новороссийска» я обследовал тщательнейшим образом. Мне, как водолазу, было известно, что в Севастопольской бухте за войну от неконтактных мин погибло четыре корабля и пять получили большие повреждения, и как выглядят пробоины такого рода, я хорошо знал. Ни одна мина не прошибала столько палуб, как это было на линкоре…

Продольный и поперечный набор корпусов кораблей от взрывов мин, включая палубы, деформируется, появляются гофры и разрывы в броне, заклепки вылетают.

На «Новороссийске» пробоина выглядела иначе: она была сильно вытянута по длине (целых 27 метров!). У меня не вызывало ни малейшего сомнения, что линкор взорвали морские диверсанты, итальянские, конечно. И они подвели под днище сравнительно небольшой заряд, прикрепив его не к «погребам», а к замурованным заранее мощным фугасам изнутри и тщательно замаскированным в период подготовки корабля к передаче нам, с этим «сюрпризом» он и плавал до поры до времени в наших водах…

Обо всем этом я тоже доложил… Каково же было мое удивление, когда в секретном приказе по флоту утверждалось, что «Новороссийск» якобы погиб в результате подрыва на донной мине, лежавшей на дне бухты с времен войны!

Этим же приказом семьям погибшим были выданы единовременные пособия – по 10 тысяч рублей за погибших матросов и по 30 тысяч – за офицеров. После чего о «Новороссийске» постарались забыть…

Я же еще несколько месяцев кряду спускался под воду с другими водолазами, побывал во многих помещениях, готовил искалеченный линкор к подъему на поверхность.

В развороченном корпусе его пробоина зияла как огромная пасть, одновременно отпугивая и дразня тайной. Ил, постепенно оседая, покрыл весь линкор толстым слоем, и он стал темно-коричневым. Я же все больше утверждался во мнении, что «черный отсек» с мощным зарядом тротила, начиная с 23 шпангоута, на корабле был. Этот отсек, или «потайной карман», простирался примерно до 54 шпангоута, был тщательно заварен, швы закрашены и замаскированы.

Место для этого потайного кармана было вычислено очень точно и гарантировало после взрыва потерю остойчивости и опрокидывание. Хлынувшая внутрь линкора забортная вода должна была завершить дело, так как заполняла помещения, расположенные выше броневой палубы. Дьявольский расчет полностью оправдался…

Мы слушали старого водолаза не перебивая. Было очевидно, что гибель линкора «Новороссийск» и пелена тайны вокруг него уже долгое время не дает ему покоя, заставляет размышлять, анализировать, сопоставлять…

Впрочем, бесславная гибель «Новороссийска», насколько мне известно, беспокоила не одного Ивана Петровича Прохорова. Много позже в мемуарах адмирала Г. Левченко, в статьях бывшего флагманского механика Черноморского флота контр-адмирала В. Самарина, писателя Н. Черкашина исследовалась история гибели линкора, как, впрочем, и в статьях ряда других историков и очевидцев. Но и после этих публикаций оставалось много загадочного во всей этой истории.

Нельзя не обратить внимания, что профессиональный водолаз высшей квалификации И.П. Прохоров, видимо, весьма близко подошел к причине страшного взрыва на корабле, считавшемся непотопляемым.

Капитан 2-го ранга Ю. Лепехов свидетельствует:

«В марте 1949 года, будучи командиром трюмной группы линкора „Юлий Цезарь“, вошедшего в состав Черноморского флота под названием „Новороссийск“, я спустя месяц после прихода корабля в Севастополь делал осмотр трюмов линкора.

На 23 шпангоуте я обнаружил переборку, в которой флорные вырезы (поперечная связь днищевого перекрытия, состоящая из вертикальных стальных листов, ограниченных сверху настилом второго дна, а снизу – днищевой обшивкой. – Л.В.), оказались заваренными. Сварка показалась мне довольно свежей по сравнению со сварными швами на переборках. Подумал – как узнать, что находится за этой переборкой? Если вырезать автогеном, то может начаться пожар или даже может произойти взрыв. Решил проверить, что имеется за переборкой, путем высверливания с помощью пневматической машинки. На корабле такой машинки не оказалось. Я в тот же день доложил об этом командиру дивизиона живучести. Доложил ли он об этом командованию? Я не знаю. Вот так этот вопрос остался забытым».

Напомню читателю, не знакомому с премудростями морских правил и законов, что, согласно Корабельному уставу, на всех без исключения боевых кораблях флота должны осматриваться все помещения, включая труднодоступные, несколько раз в году специальной постоянной корпусной комиссией под председательством старпома. Осматривается состояние корпуса и всех корпусных конструкций. После чего пишется акт результатов осмотра под контролем лиц эксплуатационного отдела технического управления флота для принятия решения, в случае необходимости, о производстве профилактических работ или аварийно.

Как вице-адмирал Пархоменко и его штаб допустили, что на итальянском линкоре «Юлий Цезарь» имеется «потайной карман», не имеющий доступа и никогда не осматриваемый, остается загадкой!

Анализ событий, предшествующих передаче «Джулио Чезаре» в состав Черноморского флота, вместе со сторожевыми кораблями «Ловкий» и «Легкий», а также красавца парусника «Колумб», доставшихся СССР после раздела между союзниками итальянского флота, не оставляет сомнения, что после того, как война ими была проиграна, у «милитаре итальяно» было достаточно времени для подобной дьявольской хитрой акции.

Несомненно, что передача Хрущевым Крыма под юрисдикцию Украины самым отрицательным образом сказалась на боеготовности флота, включая авиацию и другие рода войск, как и на Севастополе, формально оставшемся основной военно-морской базой СССР.

С глубоким вздохом Иван Петрович завершил свой рассказ:

– Водолазам была поставлена задача поднять «Новороссийск», что оказалось очень трудным делом и на это ушло много времени.

Для этого пришлось отделить от корпуса башни главного калибра и часть палубных надстроек. Пробоину заварили, подвели понтоны, стропы…

Со дня трагедии прошел год. Водолазы побывали во многих помещениях, забитых скелетами и кишащими крабами. Мы как бы заглянули внутрь стального гроба. Ракообразные и бактерии в воде обычно уничтожают утопленников за несколько недель, но предметы сохраняются довольно долго. В одном из кормовых помещений, куда я сумел заглянуть, я увидел при свете переносной лампы плавающие табуретки, тетради, томики Пушкина, авторучки, гитару. Из-за ила я не сразу разглядел несколько скелетов в умиротворенных позах. Двое как бы сидели обнявшись. Нелепо и странно было видеть на ногах скелетов матросские ботинки на толстых подошвах, именуемые обычно «ГД», а также сползшие ремни с матросскими бляхами. На одном я узрел изолирующий кислородный противогаз КИП-5. Этот, верно, задохнулся и наглотался воды позже других…

В луче фонаря я увидел бронзовую эмблему военно-морского флота Италии: связка прутьев (фасций), крепко связанных с боевыми топориками. Эмблема эта существовала еще во времена Юлия Цезаря, ее и позаимствовал Муссолини. Она стала означать силу и власть фашистов. Такие эмблемы сохранились на линкоре во многих помещениях, и я невольно вспомнил об умном и коварном князе Боргезе, мастере подводных диверсий, руководителе центра по обучению подводных пловцов. И вновь, в который раз, укрепился в мысли, что гибель «Новороссийска» – это умело подготовленная операция.

Недавно в журнале «Слово» опубликованы мемуары адмирала Николая Герасимовича Кузнецова «Крутые повороты». Как старый и многоопытный адмирал, он до самой своей кончины не сомневался, что гибель «Новороссийска» – это тщательно подготовленная операция. Об этом он пишет следующее:

«До сих пор для меня остается загадкой: как могла остаться и сработать старая немецкая мина, взорваться обязательно ночью и в таком самом уязвимом для корабля месте? Уж слишком невероятное стечение обстоятельств. Что же тогда могло произойти? Диверсия.

«Новороссийск» – трофейный итальянский корабль, а итальянцы – специалисты в такого рода делах. В годы войны они подрывали английские корабли в Александрии, техника позволяла это делать и сейчас. Пробраться в Севастопольскую бухту трудностей не представляло. Ведь мирное время, город открытый. К тому же патриотические чувства итальянских моряков могли толкнуть их на это. Значит, ничего невозможного здесь нет…

Я не особенно был удивлен, но возмущен тем, что, вопреки всякой логике, когда у бывшего комфлота С.Г. Горшкова погиб «Новороссийск», меня за это наказали, а его повысили…

С.Г. Горшков не остановился перед тем, чтобы возвести напраслину на флот в целом, лишь бы всплыть на поверхность при Хрущеве.

Я возмущен тем, что решение приняли, не вызвав меня, не заслушав моих объяснений и даже не предъявив документа.

Эти действия Н.С. Хрущева стали понятны много позже…».

Из бездны взывая…

Судьбы кораблей, как и судьбы людские, незримо, а порой и просто мистически связаны между собой. Объяснить эту непонятную взаимосвязь не может сегодня никто, а поэтому нам остается лишь выстраивать череду невероятных совпадений, не переставая гадать, кто же все-таки выкладывает зловещий пасьянс таинственных закономерностей и странных параллелей? Одной из самых загадочных и трагических судеб в истории отечественного флота стала судьба одного из первых наших атомоходов К-8.

Атомная торпедная подводная лодка К-8 принадлежала к первому поколению советских подводных лодок с ядерным реактором. Разработка проекта этих субмарин начиналась под патронажем еще самого, недоброй памяти, Лаврентия Берии, а всего атомоходов этого проекта, имевшего индекс 627-А, было выстроено ровно тринадцать штук! Американцы дали лодкам этого проекта свое наименование – «Новембер», а в обиходе за большую шумность прозвали «ревущими коровами». Может, околобериевское зло, может, именно чертова дюжина спущенных на воду лодок здесь виной, но одна из них была явно лишней на этом свете. Одной из тринадцати суждена была страшная смерть…

Все десять лет существования К-8 отмечены непрерывной чередой несчастий. Именно этому атомоходу принадлежала сомнительная честь открытия аварий с ядерным реактором в далеком 1960 году. Тогда огромные дозы облучения получил практически весь экипаж, многие остались навсегда инвалидами, иные и вовсе ушли из жизни в несколько лет. Едва атомную субмарину начал осваивать новый экипаж – еще две аварии с реактором и опять с тяжелыми последствиями. А на одном из выходов в море лодка и вовсе чуть было не торпедировала сама себя. К этому необычному случаю мы еще вернемся, но и это не все! В 1969 году снова с ней едва не происходит трагедия. Во время одного из учебных выходов, при погружении, атомоход получает столь большой дифферент, что только чудо и мастерство командира спасают экипаж от гибели. Ну, а если ко всему этому прибавить, что большую часть своей недолгой жизни К-8 вообще простояла в заводах, ремонтируя бесконечные поломки и аварии, то станет очевидным – из тринадцати «ноябрей» именно она с самого начала была отмечена роком, и время трагической развязки неумолимо приближалось.

Подводники не любили несчастливую «восьмерку». Одни видели причину всех ее бед в некачественной постройке, другие в узком кругу поговаривали и о потусторонних силах. Вспоминали, что при спуске лодки на воду не разбилась традиционная бутылка шампанского, а это явный знак будущей беды. Впрочем, на советском атомном флоте была еще одна несчастная субмарина – ракетный атомоход К-19, прозванный моряками «Хиросимой», за две страшные атомные аварии с большим количеством жертв. И если К-19 получила заслуженно прозвище Хиросимы, то К-8 не менее заслужено можно было бы именовать «Нагасаки»…

Служить на К-8 шли с явной неохотой, уходили же с радостью. Недобрая слава, бесконечные аварии и ремонты оптимизма не прибавляли. Тогда, в шестидесятых, о предчувствиях предпочитали вслух не говорить, но шлейф несчастий с «восьмеркой» был столь очевиден, что ее, попросту говоря, боялись выпускать лишний раз в море. В 1966 году встал вопрос о первом кругосветном плавании отряда атомных лодок. Плавание с Северного флота на Камчатку приурочивалось к XXIII съезду КПСС и должно было продемонстрировать всему миру возросшую мощь советского флота. Но когда кто-то из офицеров-операторов, исходя из чисто тактических соображений, включил в состав отряда К-8, то суеверные адмиралы немедленно вычеркнули несчастливый атомоход – рисковать было слишком опасно. Как известно, тот легендарный поход завершился успешно, а не пошедшая в него К-8 выиграла у судьбы еще несколько лет жизни.

Но, как оказалось, у советского атомохода был свой американский двойник по несчастливой судьбе. При этом, как это и бывает у двойников, каким-то необъяснимым образом, но судьбы двух отмеченных роком атомоходов постоянно пересекались между собой, будто кто-то тщательно спланировал, а затем и претворил в жизнь жуткую драматургию их судеб. Череда невероятных совпадений незримо, но прочно связала воедино две субмарины с самого момента их рождения.

Военно-морской флаг взвился над К-8 31 декабря 1959 года, а всего несколько днями раньше на противоположном берегу Атлантики звездно-полосатое полотнище было поднято и на американской атомной торпедной лодке «Скорпион». Как и на К-8, бутылка шампанского не разбилась и на «Скорпионе». Прошло еще несколько лет, и вот однажды, выйдя в полигон для отработки курсовой задачи, К-8 обнаружила, что рядом с ней в глубине маневрирует неизвестная атомная подводная лодка. Какое-то время обе лодки находились в пределах взаимного прослушивания друг друга гидроакустическими станциями. Затем неизвестная субмарина ушла. Когда же после возвращения в базу командир К-8 доложил об имевшем место гидроакустическом контакте, то ему сообщили, что, по данным агентурной разведки, «неизвестная подводная лодка» была атомной торпедной подводной лодкой ВМС США «Скорпион». Так судьбы двух атомоходов враждующих государств, пересекаясь на боевых курсах, прочертили еще один общий таинственный след. Последующее развитие событий не заставило себя ждать.

В 1965 году К-8 выполняла стрельбу боевой торпедой, обозначая начало флотских учений. Но вместо того чтобы взорвать торчащую из воды скалу, торпеда внезапно навелась на саму стрелявшую подводную лодку: развернувшись, она на бешеной скорости помчалась прямо в нее. Скорее всего, на торпеде по какой-то неизвестной причине отказал прибор гироскопа. Случай редчайший! От неминуемой гибели К-8 тогда спасла лишь быстрота действий ее командира капитана 2 ранга Андросова да выучка экипажа. И на этот раз «восьмерке» чудом удалось обмануть свою судьбу. Увы, это не удалось сделать ее заокеанскому двойнику «Скорпиону»…

Спустя три года после происшествия с К-8 «Скорпион» уходит на свое первое боевое патрулирование в Средиземное море. И хотя за время самого патрулирования на борту атомохода никаких особых происшествий не произошло, на душе американских подводников было тяжело. Дело в том, что именно в это время невдалеке от них у побережья Тулона внезапно со всем экипажем исчезла французская дизельная подводная лодка «Сибилла», унеся навечно в пучину тайну своей гибели. Гибель «Сибиллы» стала страшным прологом к судьбе «Скорпиона». Трагедия с американским атомоходом произошла уже во время его возвращения в родную базу. На обратном пути «Скорпион» внезапно пропадает. Береговые акустические станции зафиксировали лишь страшный подводный взрыв. Напрасными были и многочисленные вызовы исчезнувшей атомной подводной лодки по радио. К месту предполагаемой катастрофы устремились спасательные суда и самолеты, но все было напрасно: ни лодки, ни одного из членов ее экипажа найти не удалось.

Прошло немало времени, пока на дне Атлантики удалось все же обнаружить искореженные останки «Скорпиона», ставшего братской подводной могилой для полутора сотен людей. В версиях недостатка не было. От самых прозаических до самых фантастических, как атака НЛО и пиратское нападение советской подводной лодки… Но тайна гибели «Скорпиона» так и осталась тайной.

Прошло ровно четверть века, пока Пентагон наконец решился раскрыть правду о гибели одного из своих первых атомоходов. В официальном сообщении черным по белому указывалось, что вопреки всем предыдущим рекламным заявлениям «Скорпион» был очень неудачной субмариной. Подводную лодку словно преследовали неприятности. Долго решало американское командование и вопрос: стоит ли вообще пускать «несчастливца» в столь дальний поход, как средиземноморский. Отметим и еще одну немаловажную деталь (в свое время мы к ней еще вернемся): опасаясь за «Скорпион», как ни за какую другую подводную лодку, в последний поход ее готовили с особой тщательностью и скрупулезностью.