Я - Даго (Dagome Iudex - 1)

      - Идите, - приказал он старцу, показывая на дальнюю опушку леса.
      Херим повернулся к ним спиной и сел у погасшего костра, будто у него разболелся живот. Он даже и не заметил, что этим утром никто даже не вышел из своих домов, все селение выглядело вымершим, хотя смерть ребенка была здесь делом обыденным.
      Хорива привязал девочку к стволу громадной липы над оврагом. Он не сказал ни слова, поскольку с ребенком, тем более с девочкой, нечего было разговаривать. Та тоже ни о чем не спрашивала, зная, что не услышит от старика ни слова. Она начала плакать лишь тогда, когда старец исчез из виду. Сначала тихонько, а потом все громче.
      Даго слыхал этот плач. Он лежал сразу же над девочкой, прижавшись к толстой липовой ветви, спрятавшись среди листьев и закутавшись в серый, будто ствол дерева, плащ. У него болели все кости, слабость охватывала тело. Как долго можно недвижно лежать на толстой ветви, высматривая врага? Ни единый член его тела не имел права дрогнуть, чтобы не вызвать шелеста листьев. Щек был чем-то вроде Лесного Человека, которого Даго встретил в молодости и с которым провел свой первый смертный бой. Для Щека лес стал родной стихией, как для рыбы такой стихией было море. Всякий шелест листьев, всяческое движение среди ветвей должны были что-то говорить ему на лесном языке. По-своему шумели для Щека лесной козел, птица в ветвях, и совсем по-иному - человек.
      Вот почему весь жаркий день Даго неподвижно лежал на ветке и ожидал, когда Щек явится за петухом. В ветвях липы жужжали пчелы, листья дарили тень, но горячий воздух сушил уста. У Даго был закрытый сосуд с водою, но он боялся сейчас взять его. Старая липа росла на поляне над обрывом, с шумящей внизу рекою, но казалось, будто отовсюду за этим местом следили таящиеся в чащобе глаза. Время тянулось медленно, а Щек все не появлялся, хотя Даго довольно часто слыхал в кустах какие-то шорохи. Иногда такая осторожность казалась Даго излишней, так как не было у него уверенности, находится ли Щек где-то рядом, заметит ли он петуха, придет ли за ним. Но Даго знал, что если в жизни его что-то и должно получиться, то лишь ценою терпения и омертвевшего от неподвижности тела. Ведь что такое была случайность, о которой рассказывал Херим? Случайное шевеление на ветке, случайно услышанный Щеком непривычный шелест в кроне дерева, а значит неосторожность, недостаток терпения. Случайностью следовало управлять, имея ее на своей стороне, а не против себя. Успеха можно было достичь лишь болезненной недвижностью на ветви, полопавшимися от жажды губами, умением победить время, тянувшееся ужасно медленно, тогда как тело его слабело.
      Щек так и не появился, хотя много раз глазам Даго чудилась какая-то заросшая голова над краем обрыва, или слышался шорох в кустах, и видел он нечто вроде мчащейся меж деревьями людской тени.
      Наступила звездная ночь. Даго привязался к ветке, чтобы не упасть, если не удастся перебороть охватывающую его сонливость. С наступлением темноты веки его становились все тяжелее и, наконец, медленно опустились. Как долго он спал? Вроде бы, самое мгновение. И все-таки, ночью петух исчез. Какой-нибудь зверь похитить его не мог, так как петух висел высоко. Это не могла быть и птица, ведь не было такой птицы, чтобы бесшумно утащить тяжелого петуха. Такое мог сделать лишь человек с легкими будто у привидения ногами. Случай помог Щеку. То есть, ему помогло то мгновение, когда Даго спал. "Случай способствует тому, кто бодрствует, - подумал Даго. - Не может стать повелителем человек, доверяющийся ночи. Сколько государей погибло во сне?" И почувствовал он бешенство из-за того, что не станет повелителем, так как тело его не было железным.
      Потом он уже лежал на ветви и слушал плач девочки. И плач этот казался ему следующим испытанием. Только теперь это было испытанием уже не тела, но чувств. Плач этот должен был пробудить в нем жалость, должен был заставить его освободить рыдающую девочку. Никогда еще не подвергали Даго подобному испытанию. Только ведь, наверное, его обязан был пройти каждый государь, если - как рассказывал Херим - столькие из них убивали собственных детей, дабы те не отобрали власть? Значит ли что-нибудь в истории народов и держав детский плач? Слышен ли он через века? И способен ли детский плач пробудить дремлющие народы?
      Даго подумал, что ребенку следовало бы плакать еще громче и отчаянней, чтобы услыхал Щек, чтобы беззащитность жертвы пробудила в нем болезненную страсть. Если плач этот выманит Щека, и Даго победит его, то плач этот станет таким, что пробудит спящие народы. Когда-нибудь Даго отметит справедливое первенство этого ребенка и расскажет, что именно его плач дал начало всей его державе. Так что сейчас его следует и слышать, и как бы не слышать. История записывает только лишь имена правителей и их деяния, но не отмечает слезы сотен перепуганных детей. История так же жестока, как и Щек.
      Франки подвергали людей испытанию железом. Раскаленным железом прикасались они к телу, и если у кого рана быстро не залечивалась, такого признавали виновным в тех преступлениях, в которых его обвиняли. Он, Даго, если достигнет власти, станет подвергать других испытанию души. Кто знает, а вдруг это испытание более важное? Человек, стремящийся к великой цели, должен быть выше ненависти, любви, чувства жалости.
      Неожиданно что-то зашелестело в кустах над обрывом. Один скорый отблеск света, но Даго понял, что это солнечный луч отразился на лезвии топора. На поляну неспешно вышел молодой мужчина. Даго ожидал увидать кого-то вроде Лесного Человека, заросшего длинными волосами. Этот тоже был широкоплечим, с большой грудной клеткой, темные волосы опадали на шею. Но лицо было безбородым, чуть ли не с детским выражением радости при виде привязанной к дереву девчушки. Казалось, он не видит ничего, кроме ее худенького тельца. И все же, взгляд маленьких глаз обежал всю поляну и растущие вокруг кусты. Щек шел босиком, не издавая при этом даже шорохом. Даго он казался совершенно не повзрослевшим ребенком.
      С каждым шажком, сделанным Щеком к девочке, глаза его переставали быть умными и настороженными, рот искривился в странной какой-то усмешке, губы задергались.
      Девочка увидала его, и плач затих. Наконец-то до нее дошло, зачем ее привели сюда, и кто этот приближающийся человек. За три шага до жертвы он отбросил топор и протянул к девочке руки. Но, когда уже доставал он пальцами ее шею, с ветви у него над головой упала сеть, а потом спрыгнул Даго и одним ударом Тирфинга снес чудищу голову.
      Но и девочка тоже была мертва. Ее убил страх. Даго отвязал ее тело от дерева и, закинув себе на плечо, пошел к людям.
      Множество людей сбежалось впоследствии, чтобы увидать убитого. Его мертвое тело кололи копьями и дротиками, пока наконец не рассекли на куски и не разбросали по всему лесу. Даго же лег у погасшего костра, накрылся плащом и под присмотром Херима спал целые сутки.
      Потом пришли несколько жителей окрестных градов на реке, чтобы вместе искать семь логовищ Щека. Возвратились они с добычей, которую тот награбил у купцов. Это было оружие, янтарь, соль, бронзовые и золотые украшения, рулоны сукна и даже шелка.
      Даго разделил богатства Щека среди восьми старост, а потом потребовал сложить клятву на своем щите, что с этих пор, где бы он не был - на Востоке или Западе, с левой или с правой стороны мира - если вызовет он сам или через своего посланца, люди эти пойдут, не колеблясь, чтобы помочь ему в борьбе с мучающим кого-нибудь Змеем.
      - А я думал, господин, что твою державу мы начнем строить здесь, сказал Херим. - Земля здесь плодородная, женщины, вроде бы, ничего.
      Даго пожал плечами.
      - Никого не интересует лежащая в стороне неудобь. Но только лишь начнет ее кто распахивать, тут же находится куча хозяев. Здесь нас победят повелители пырысян или же владетель лендицов. Моя же отчизна - это страна спалов.
      Они уже были готовы к отъезду, когда тело девочки загорелось на погребальном костре, а воздух переполнился криками плачущих. Восемь старост окружило белого жеребца, на котором уезжал Даго. И услыхали Даго с Херимом от них:
      - Ты обещал стать нашим повелителем, а теперь уезжаешь. Почему?
      И указал Даго на Восход, на Заход, на Полдень и на Полночь.
      - Я буду там или там. Здесь или тут. Вызывайте меня, если станет вас терзать какой-то новый страх.
      Захлюпали по мелкому броду копыта трех лошадей. Уже на другом берегу реки Херим осмелился спросить:
      - Что ты имел в виду, господин, говоря, что их может начать мучить новый страх?
      Мрачным было лицо Даго.
      - Они предпочли иметь для себя Щека, а не выбирать повелителя, так как Щек забирал всего лишь одну девицу за год, а повелитель забирает свободу. Нельзя править народом, который не боится собственной свободы.
      - А ты, господин, не любишь свободы?
      - Я объехал множество стран, но нигде не встречал по-настоящему свободного человека. Ведь даже имеющий сотни рабов государь тоже зависит от них. Зато повсюду встречал я страх. Потому, когда достанешь письменные приборы, запиши для истории:
      " Счастливо пройдя край пырысян, Даго Господин встретил народ любоманов,
      страдавший чрезмерно от Змея, называемого Щеком, Сжалился он над народом сим и, убив Змея, принял титул Пестователя. А потом, одаренный от народа этого едой, направился он в дальний путь, в поисках страны спалов. Ибо ведал Господин, что народ этот когда-нибудь отдастся под власть его, поскольку на месте одного убитого Змея или Дракона всегда вырастает пять новых Змеев..."
      Г Л А В А Ш Е С Т А Я
      Д Р У З О
      Случилось это в самой середине суровой зимы. Парню исполнилось тогда шестнадцать лет и, согласно приказу Зелы, учился он искусству выдержки и стойкости: целыми днями бегал в полном вооружении по лесам и замерзшим болотам в шлеме, кольчуге, со щитом, подвешенным на шее ножом и Тирфингом за поясом. с топором, копьем и луком за спиной. В меховых сапогах, в которые заправлены были меховые же штаны, пересекал он громадные пространства, пробираясь через сугробы, учась умению распознавания следов, оставленных разными животными и людьми. Иногда он охотился, чаще всего на белок, совершенствуя свое умение стрелять отравленными стрелами из лука. Поверх кольчуги парень носил накидку из беличьих шкурок - такую считали весьма ценной, поскольку была она легкой и теплой.
      Как-то пополудни он увидал облако дыма с той стороны, где была деревушка Землинов. Дым был сначала черным, потом седым и рыжеватым; дымовое облако увеличивалось и выглядело грозно на фоне голубого зимнего неба. Поначалу парню показалось, что Землины выжигают лес, чтобы расширить свои поля, но потом вспомнил, что делалось это, в основном, ранней весной или поздней осенью, во всяком случае, не в разгаре зимы. Он несколько обеспокоился этим и остановился, наблюдая за дымом на горизонте. У него появилось чувство, будто бы кто-то зовет его на помощь, будто откуда-то близится опасность. Только он не придал значения этим чувствам, поскольку его охватила злость - парень увидал белку на буковой ветке, выстрелил и промахнулся, стрела же вонзилась высоко в ствол дерева. стрелу с железным наконечником он потерял - у дерева не было низкорастущих ветвей, так что за стрелой влезть было невозможно.
      И вот тогда увидал он второе облако черного дыма. На сей раз - ближе к западу, где было дворище спалов. Тогда он, не раздумывая, побежал в ту сторону, ритмично перенося тяжесть тела с ноги на ногу и стараясь дышать ровно. От дворища спалов его отделяло много полетов стрелы, черный дым успел стать рыжим, серым и опять черным. Дымовое облако заслонило полнеба и закрыло даже заходящее зимнее солнце. Но юноша не ускорил шаг, понимая, что произошло наихудшее, и ко дворищу надо прибыть со всеми возможными силами, чтобы сразиться с врагом.
      Потом, когда он был уже недалеко от цели, дым начал редеть, темно-вишневое солнце уже пробивалось сквозь него. Затем он уже не видел неба, так как вбежал в густой лес, за которым была замерзшая река и остров с дворищем спалов. Лес принес отраженные чащобой дикие крики, стоны и плач, наполовину человеческий - наполовину животный визг. Парень выбрался на опушку и тут же увидал громадную толпу, пересекающую замерзшую реку. Около сорока воинов, вооруженных копьями, щитами, мечами и топорами, вели связанных веревками молодых женщин и мужчин. Юноше казалось, будто он узнает женщин рода Землинов и спальских бородатых мужиков, которые на дворище Зелы занимались женской работой. Много раз слыхал он, что на далеком севере, в краю эстов, у самой большой воды есть город, где самый дорогой товар - это рабы. Племена эстов, случалось, переходили реку Висулу и нападали на племена склавинов, чтобы добывать рабов. И надо же такому случиться, что нынешнее их нападение случилось, когда он, как и каждый день, оставил дворище спалов. Рукавицей он стер пену, выступившую на его губах от ярости. Но он не бросился на уходящих с добычей врагов - слишком много их было, слишком хорошо были они вооружены. Парень верил в силу своего Тирфинга, верил и в нечеловеческую свою силу, которую давала ему кровь спалов. Но Зелы была сильнее его... Что с ней случилось? Как позволила она, чтобы эсты, взяв пленников, уходили по замерзшей реке? Впрочем, та же Зелы учила его, что даже его отец, великан Боза, который сворачивал головы зубрам, прятался на дерево перед взбешенным туром. Чтобы победить тура, следовало выкопать предательскую яму и загнать туда зверя хитростью, притворившись, будто боишься его, а только потом уже плененного - атаковать и убить. "Никто не обладает бесконечной силой, предупреждала Зелы. - Даже боги рек слабы в лесу, а лесные боги бывают слабыми возле рек."
      Вот почему он скрылся в лесу, а затем, продираясь сквозь чащу, осторожно пробрался к спальскому дворищу. И там услыхал он запах паленого. В наступающей темноте юноша увидал развалины дворища, отделенные от него лишь полотнищем замерзшей речки. Снег возле частокола был затоптан, ворота были широко распахнуты; то тут, то там валялись трупы эстов, а так же спальских юношей и женщин. Отовсюду уже слетались стаи воронов.
      Эсты, по-видимому, напали поутру, с северной стороны. Они застали спалов врасплох и прошли через открытые ворота. И хотя наверняка спальские юноши быстро схватились за оружие, внезапность нападения и громадное число врагов подавили их. Тех, кто заперся в укрепленных домах, эсты выкурили, поджигая камышовые крыши. Пожар буйствовал в кругу частокола, сам же двор стал полем битвы. Сын Бозы видел все это в своем воображении, будто окутанное черной мглою, вызывающей желание драться и мстить. С этой мглою в глазах юноша переступал через трупы знакомых ему людей и врагов - он искал одну только Зелы. Ползущий по гари дым давил горло, вызывая кашель. Но ниоткуда не слышал сын Бозы человеческого голоса - лишь треск горящих бревен да воронье каркание. Везде снег был помечен каплями человеческой крови, да высились холмы людских тел.
      Зелы лежала навзничь. Она была в одной лишь рубахе, в левую грудь глубоко вонзился выпущенный с близкого расстояния наконечник стрелы. Рядом валялись тела воинов-эстов с разбитыми головами. Лицо Зелы показалось сыну Бозы от смерти пожелтевшим и сразу же постаревшим, и потому некрасивым. Красивыми оставались лишь ее длинные, светлые волосы, разбросанные вокруг головы и затоптанные сейчас в снег. Всего раз глянул сын Бозы в ее недвижные, открытые глаза. Потом же, до самого рассвета стаскивал он во двор догорающие бревна и, устроив из них костер, положил на него тело великанши. Он не чувствовал ни голода, ни жажды до тех пор, пока тело Зелы не превратилось в пепел. Утром в мерзлой земле выкопал он яму и высыпал туда останки сожженного тела вместе с угольями погребального костра. Лишь после того обыскал он сгоревшее подворье и в одном из домов, в глубоком подвале нашел копченое мясо и рыбу. Парень поел досыта, а затем сложил немного мяса в рваную юбку, и привязал узелок к спине. Ему хотелось сразу же выступить по следу эстов, но внезапно он почувствовал усталость и до наступления темноты проспал в углу сгоревшего дома великанши. Особенно спешить ему и не надо было, отягощенные рабами эсты быстро передвигаться не могли. Их ждал долгий путь в город, где торговали невольниками. Может потому и не остались они подольше в сожженном дворище, не обыскали его тщательно, а сразу же двинулись в обратный путь. Так далеко проникали они очень редко: всего лишь дважды - кеак рассказывала когда-то Зелы - делали они подобные попытки. Кто знает, не потому ли застали они ворота открытыми? Ведь и вправду, сыну Бозы никогда бы и в голову не пришло, что кто-то мог бы напасть на спалов, поскольку ими правила великанша. Убедился таким вот образом сын Бозы в том, что права была Зелы, предостерегая, что имеются границы у всякой силы и мощи. Победить можно всех и каждого.
      Парень жаждал мести, но помнил уроки Зелы, что ненависть ослепляет человека. Он сам насчитал около сорока эстов, но их могло быть и больше. Ведь и сам же он видел дымы с двух сторон горизонта. Была уничтожена деревушка Землинов, дворище спалов, может и какие другие селения. Да и слишком мало знал он про эстов, живущих на северо-востоке, за рекой Висулой - лишь то, что не было у них никаких правителей, и что говорили они на языке, немного походившем на язык спалов. Когда-то - так рассказывала Зелы - это был один общий язык.
      Проведенная в развалинах сожженного дворища ночь привела к тому, что сын Бозы почувствовал себя изменившимся. Да, он жаждал мести, но чувство это уже не распаляло его как вчера. Он понял, что ему уже не воскресить Зелы из пепла, который сам же высыпал в глубокую могилу. Он понял, что если даже и одолеет эстов и освободит пленников, никогда уже не вернуться ему в разрушенный двор, ибо ночью пришла к нему болезнь, называемая Жаждой Деяний.
      А началась она с того, что у него появилось гнетущее чувство одиночества и страха перед будущим. Сын Бозы понимал, что нужно свершить что-то, но не знал, что следует делать. Ему вспомнились его детские года у Землинов, и внезапно ушла уверенность в том, что отцом его был великан Боза. На самом деле был он из рода карликов, только дал себя уговорить, что в нем течет кровь великанов. В это поверили Землины, в это поверила Зелы, вот только был ли сам он уверен до конца, что зачал его все-таки великан Боза, а не карлик? Как удостовериться в истине, если не великими деяниями по великанской мерке?
      Напавшие эсты, пленники, месть - все это перестало вдруг иметь какое-либо значение. Ему хотелось борьбы, хотелось совершать сверхчеловеческие подвиги. Вот теперь он уже явственно чувствовал, как близится и пожирает его эта хворь. Ночью охватил его жар, все тело сотрясалось в судорогах, зубы стучали друг о друга, а слюна во рту приобрела вкус крови. Пальцы перестали слушаться его, царапая землю; член напух и напрягся до страшной боли, пока не выпрыснул семя; волосы его как бы вздыбились над головой; мышцы рук поначалу окаменели, а потом как бы налились новой силой. Юноша схватил дротик и переломал будто тонкую ветку, взял топор и, хрипя от усилий, обливаясь потом, согнул его лезвие. В конце концов, он стал кричать, все громче и пронзительней, до потери дыхания... До того мгновения, пока он будто мертвец не упал в снег лицом и не заснул.
      Утром он еще раз обыскал руины дворища и набрал три колчана стрел для своего лука, нашел два копья и еду. Оружие было тяжелым, узел из юбки с едой мешал двигаться, но сын Бозы чуть ли не бегом двинулся по четко отпечатавшемуся в снегу следу большой группы людей. Широкий след вел сначала по замерзшей реке, затем сворачивал в лесную чащу и направлялся к покрытым льдом болотам. В полдень он увидал раздетый донага мужской труп, В нем сын Бозы узнал человека, которого когда-то считал своим отцом. Эстам он показался слишком старым, а кроме того, он, по-видимому, был ранен в бою и не мог идти быстро. Кто-то ударил его копьем в спину, поскольку он замедлял марш. Ему оставили лишь маленький шерстяной мешочек на груди, опасаясь, видно, что чужие амулеты смогут навлечь на них несчастья. Юноша разорвал мешочек, который не раз уже видал на груди человека, считавшегося его отцом, и нашел там лишь комочек мха, бобровый клык, кусочек янтаря, называвшегося здесь еще и бурштыном, и немного шерстяных нитей. С презрением сын Бозы выбросил мешочек в снег, так как, познав уроки Зелы в искусстве чар и изготовлении амулетов, эти посчитал лишенными всяческой силы. У него самого, как пристало человеку, знающему чары, таких амулетов не было.
      Через час он обнаружил след первого постоя врагов. Затоптанный снег, следы пяти костров и еще один полураздетый труп - на сей раз беременной женщины, которой, скорее всего, немоглось.
      Сын Бозы удостоверился в том, что трупов он не боится. У мертвой женщины были открыты глаза, а зубы оскалены точно так же, как и у Зелы. Но могла ли заставить бояться себя чужая женщина, скорее всего, из рода Землинов, лишь потому, что на шее у нее висел бобровый клык? Юноша уселся рядом с женским трупом и спокойно поел, уменьшив свои запасы, а потом сразу же двинулся дальше, идя все время быстрым, ровным шагом, что было легко, так как впереди идущие хорошо утоптали дорогу в снегу.
      Остановился он только ночью - темнота не позволяла видеть дорогу. Сын Бозы обнаружил в лесу яму в корнях вывороченного дерева, собрал сухих веток и разжег костер. Он поел и заснул, кутаясь в свою меховую накидку. Еще до рассвета его разбудил холод, нагнанный пронзительным северным ветром. Этот ветер мог засыпать следы, потому, не тратя времени на завтрак, при свете позднего рассвета юноша побежал по теряющемуся чуть ли не на глазах следу. Бег разогрел его, а следы на снегу, пусть и засыпал их северный ветер, были до сих пор четкими. Это значило, что он, скорее всего, эстов догнал. Через час он обнаружил еще теплый труп одного из спалов, страдавших скифской хворью. Эсты не знали, что эти, вроде бы, здоровенные мужики из-за болезни своей были нежны будто женщины. Как обычно, его убили ударом копья в спину. На его груди остался висеть продырявленный медвежий клык - амулет рода спалов.
      Дальше след раздваивался. Пять человек отошли в сторону. Сын Бозы понял, что они решили добыть какого-нибудь зверя, чтобы прокормить такую большую группу воинов и пленных. Он пошел за тем, кто оставлял самый малый и неглубокий след, то есть, мог быть юношей.
      Эсты были хорошими охотниками. Они окружили густую рощу, и один из них, этот самый юноша, выгнал оттуда стадо серн. Одну из них подстрелили, а поскольку близилась темнота, решили больше не охотиться и направились в ту сторону, где наверняка стояли лагерем все остальные. Сбившись в кучку самый высокий и сильный нес на спине серну - они прошли мимо сына Бозы, затаившегося в корнях упавшего дерева. Только на двоих из них были надеты мохнатые шкуры, которые наконечник стрелы пробивал с трудом. Когда они немного отошли, сын Бозы захрюкал будто свинья. Эсты остановились и стали совещаться. Победило желание отведать свиного мяса. Двое пошли дальше, неся с собой серну, а трое вернулись и вновь разделились, медленно подкрадываясь к тому месту, откуда услыхали хрюкание. Становилось все темнее, и все время дул северный ветер, грозно шумя в кронах могучих сосен.
      Человек с натянутым луком осторожно обходил упавшее дерево. Именно тогда-то сын Бозы и ударил его копьем в спину. Тот громко вскрикнул и упал, а потом со стонами пополз по снегу. Сын Бозы выскочил из своего укрытия и снес ему голову Тирфингом, а потом вернулся в засаду.
      Через некоторое время прибежали двое оставшихся, в том числе и юноша в суконной накидке и меховой шапке. Их перепугал вид отрубленной головы и мертвого тела. Этого мгновения изумления и испуга было достаточно, чтобы в грудь юноши ударила стрела. Третий бросился бежать, но его догнала мрачная тень. Эст упал с отрубленной правой рукой, а потом на снег покатилась и его голова.
      Наступила ночь. Сын Бозы собрал три копья убитых им эстов, схватил их головы за длинные волосы и пошел в ту сторону, куда ушли два воина с серной. Пошел снег, а поскольку дул северный ветер, вместе с ним началась и поземка. Юноша знал, что потерявшихся воинов до утра никто разыскивать не станет. Ночью же их тела, а также следы борьбы занесет снегом.
      Меж деревьями он увидал свет нескольких костров и услыхал людские голоса. Эсты стали лагерем на берегу скованной льдом речки. Возможно, они хотели идти по ее течению, а может решили реку перейти. Он сам обошел лагерь и, невидимый в снежной дымке, вышел на покрытый снегом лед. Огонь костров был виден издалека, и три копья с отрубленными головами сын Бозы вонзил в лед прямо напротив стоянки. На дворище спалов, когда хотели отпугнуть ворон от маленьких цыплят, убитую ворону вешали на длинной палке. Отрубленные же человеческие головы должны напугать людей. Страх - учила Зелы - может стать союзником воина, он обезоруживает врага и позволяет нанести неожиданный удар.
      Сын Бозы устроился на другом берегу за стволом граба, видя сквозь снежную поземку блеск эстских костров. Потом место пришлось сменить, так как северный ветер сменился южным. Теперь он нес с собой тепло и влагу. "Скольких же должен я убить за Зелы?" - задумался юноша. Но тут же посчитал, что подобные размышления не имеют смысла, потому что ничто не сможет загладить утраты. "Стану убивать, пока это доставляет мне удовольствие", - решил он.
      Утром эсты убили пленника - бородача из рода спалов - и голым положили рядом с тремя головами на копьях. Видимо, им и в голову не приходило, что их преследует кто-то настолько сильный, что одним ударом может сносить головы с туловищ. Они посчитали, что своим походом нарушили покой какого-то божества и теперь принесли ему жертву. Опасаясь, что бог снова станет мстить им, эсты перешли реку и вновь углубились в лес.
      С тех пор сын Бозы убивал редко - лишь тогда, когда ему грозила опасность, или же когда был он голоден и желал отобрать еду у какого-то эста. Впрочем, они уже вошли в страну эстов; время от времени им встречались укрепленные деревни. Если деревушка была небольшой, разбойники нападали на нее и забирали еду и пленников, в основном, молодых женщин. Их присоединяли к тем, которых вели ранее. Деревень не жгли, чтобы дым не предупредил других обитателей здешних мест. Если же селение было укреплено хорошо, грабители посылали послов и еду покупали, отдавая взамен своих пленных, чаще всего - бородатых спалов, сориентировавшись за время пути, что те окончательно обабились и не годятся ни для дальней дороги, ни для тяжелой работы. Впрочем, не было такого дня, чтобы кто-то из пленных не падал замертво от истощения. Впрочем, никого не беспокоило и то, если погибал убитый сыном Бозы воин. Разбойники не были чем-то вроде военной дружины, подчиненной суровой дисциплине командиров. Это была ватага, сборище, объединенное только одной целью - довести до места как можно больше пленников. И для них не было важно, то ли это будут спалы, то ли свои же эсты, захваченные по дороге.
      Как-то сын Бозы раздел донага убитого им эста ради одежды, маскирующей его перед ними. На груди убитого он обнаружил подвешенную на ремешке деревянную фигурку кабана. Эти люди верили, что нося изображение зверя, одновременно они получают и его силу и дикость. Сын Бозы таких чар не признавал - Зелы учила его, что силу и мужество человек добывает, лишь упражняя ежедневно тело свое и мысли. Затем, переодевшись в шубу убитого воина, он подкрадывался по ночам к самому лагерю эстов, иногда даже ходил между догасавшими кострами и воровал для себя пищу. Он никого не убивал, желая, чтобы его довели до места, где торгуют рабами. Ему хотелось увидеть город. От Зелы он уже слыхал о городах, переполненных людьми и богатствами, и мечтал увидеть их собственными глазами, так гнала его вперед Жажда Деяний.
      От нечего делать наблюдал он за обычаями эстов, за поведением пленных, слушал дикие песни, что орались возле костров. Для него было открытием, что женщины переносили неволю лучше мужчин. Некоторые из них, возможно, потеряли детей, которых убили эсты, но как будто позабыли об этом. С радостью отдавались они насильникам и даже дрались между собой за то, с кем из них эст посильнее будет спать, согревая своим телом. Всей ватагой эстов командовал громадный мужик с густой черной бородой. Звали его Гурдой. Это он знал дорогу до места, где торговали рабами, это он расставлял стражей возле лагеря, это он выбирал себе на ночь самую красивую женщину, и он же карал эстов, причем, признавая один только вид наказания - копьем в спину. Это он ел больше всех и самые отборные куски. Его власть над другими бралась от того, что был он самым сильным и знал дорогу через леса и болота. И тогда подумал сын Бозы, что источником власти является сила и обладание какою-нибудь тайной. Сама же власть не может проявляться иначе чем через жестокость. Никто ведь не протестовал, если Гурда убивал воина, плохо выполнившего приказ. Но власть, все-таки, следовало проявлять не только путем одной жестокости, но фактом обладания самыми красивыми женщинами, поедания самой вкусной пищи. И тогда сын Бозы пришел к выводу, что власть следует проявлять и демонстрировать различными путями, а путей таких, скорее всего - бесчисленное множество.
      Тем временем, сделалось теплее. Болота и топи вскрыли свои предательские глубины. В полдень на реках и озерах трескался лед, и ватаге разбойников приходилось делать крюки, занимавшие по несколько часов, чтобы обойти болото или озеро. Заметил тогда сын Бозы, что Гурда все чаще начинает убивать эстских воинов, в основном тех, что шли последними, с трудом вытаскивая ноги из талого снега. В то же время, он избегал убивать пленников. Понял тогда сын Бозы, что до города должно дойти наибольшее число пленников и наименьшее число их ведущих. Под самый конец осталось двадцать пять пленных женщин, пять мужчин и пятнадцать охранников. Гурда начал теперь заботиться о пленных, на своих же воинов махнул рукой совершенно и когда замечал, что на следующем привале не хватает одного-двух, беспокойства не проявлял, даже, казалось, был этим доволен. Понял тогда сын Бозы, что всю прибыль от продажи пленных Гурда желает заполучить для одного себя. И все сильнее начал ненавидеть он Гурду, так как Зелы учила его поступать совершенно по-иному. За равный труд должна была следовать и равная награда. Но разве так поступали правители? Знакомясь впоследствии с "Книгой Громов и Молний", понял он, что для человека, желающего владеть и править иными, важны лишь собственные цели и личное обогащение.