Воспитание собак (сборник)

Движения драки выполняются без злобы, бегства - без страха, охоты - без желания утолить голод. И неверно, будто в игре реальные эмоции все же присутствуют, хотя и в смягченной форме. Нет, в игре они отсутствуют полностью, и, если какая-нибудь из них действительно проснется в одном из участников, игра немедленно прерывается. Потребность играть возникает из другого источника, более общего по своему характеру, чем те частные побуждения, которые в определенных ситуациях обеспечивают необходимой энергией каждое из описанных выше движений.
      Однако эта более общая потребность в игре, это желание совершать активные действия ради них самих представляют собой удивительный феномен, свойственный только наиболее психически развитым из всех живых существ. Бриджес очень удачно выразил это в поэтической форме:
      Создавая, познаю
      Радость созидания,
      Хоть назавтра она
      Станет точно отзвук сна,
      Тень воспоминанья.
      И не случайно мы бываем растроганы, наблюдая за игрой молодых животных, не случайно игра представляется нам более высоким видом деятельности, чем соответствующие ей серьезные типы поведения, назначение которых - сохранять жизнь вида. Игра отличается от серьезных действий не только негативно, но и позитивно. В игре - особенно у молодых животных - всегда присутствует элемент открытия. Игра типична для развивающегося организма. У сложившегося животного потребность в ней затухает. Я определил игру как vorahmung (предварительная имитация), используя термин Карла Грооса, чтобы подчеркнуть, что игровые эквиваленты некоторых врожденных, полученных по наследству движений присутствуют в жизни каждого животного еще до того, как оно начинает применять их в реальных ситуациях. Гроос придает игре большое воспитательное значение и утверждает, что различные движения совершенствуются благодаря частым игровым повторениям. У нас есть основания усомниться в верности последнего утверждения как общего принципа, поскольку инстинктивные, унаследованные движения развиваются подобно органам и не требуют специальной практики, что полностью подтверждается многочисленными наблюдениями. Собственно говоря, совершенство и грандиозность движений, которые проделывает котенок при "ловле мыши" или в других играх, показывают, что эти движения не нуждаются в улучшении и что их вообще уже невозможно улучшить.
      Тем не менее игра чему-то учит котенка. Он узнает, не как нужно ловить мышь, но что такое мышь. Первое разведывательное движение лапки, протянутой к клубку шерсти, первая еще сдержанная нерешительная попытка зацепить его когтями заключают вопрос: тот ли передо мной предмет, к которому что-то стремится во мне, который я могу выследить, загнать, поймать и в конце концов съесть? Унаследованный стереотип восприятия добычи, то есть те унаследованные механизмы, которые вызывают "инстинктивные" охотничьи движения, сам по себе прост. Все маленькие круглые мягкие предметы, все, что быстро движется, катясь или скользя, и, главное, все, что "убегает", заставляя кошку автоматически, без какого-либо предварительного опыта проделывать прекрасные, изящные, изысканные движения "поимки мыши".
      ЧЕЛОВЕК И КОШКА
      Спокойна, сдержанна и терпелива,
      Томна, загадочно мудра,
      Жестоко беспристрастна.
      У.Уотсон. Этюд в контрастах
      Те кто любит собак, нередко терпеть не могут кошек, а те, кто любит кошек - особенно женщины, - не выносят собак. И у тех, и у других это, на мой взгляд, свидетельствует об известной мелочности характера, - я считаю, что по-настоящему любит и понимает животных только тот человек, которому эти два наиболее близких нам животных внушают равную симпатию. У того, кто любит природу истинной любовью, наибольший восторг и благоговение вызывает бесконечное разнообразие живых существ и бесчисленные способы, которыми природа создает совершенные гармонии.
      С точки зрения изучения человеческой психики крайне интересно наблюдать, насколько по-разному ведут себя с животными равно осведомленные в этой области люди. Все они стремятся узнать животное, как можно лучше - ради ли него самого или ради развития науки. Многие натуралисты считают, что влиять на жизнь животных следует как можно меньше, и тщательно избегают каких-либо прямых контактов с ними; так ведут себя орнитологи и фотографы, которые наблюдают за животными из укрытия, причем успешными эти наблюдения могут быть только в том случае, если животные не подозревают о присутствии наблюдателя. Полную противоположность им составляет человек, который вступает с животными в самый тесный контакт, так что животное воспринимает его как особь собственного вида, и это позволяет ему совсем иным способом проникнуть в глубины психики данного вида. Оба метода вполне оправданы, оба имеют свои преимущества и свои недостатки, оба допускают возможность всяческих вариантов и комбинаций. Выбор метода зависит не только от наблюдателя, но и от вида, который он намерен изучать. Чем выше психический уровень животного и чем оно общительнее, тем более необходим для подлинного его понимания личный контакт. Никто не сумеет правильно оценить умственные качества собаки, если сам хоть раз не был объектом собачьей любви; то же относится ко многим другим животным, ведущим групповой образ жизни, например, к воронам, галкам, большим попугаям, диким гусям и обезьянам.
      С кошками положение несколько иное - все известные мне настоящие любители собак, кроме того, и прекрасные знатоки их, но сказать того же о любителях кошек я не могу. Духовный мир кошки утончен и дик, он не раскрывается перед людьми, навязывающими животным свою любовь (собаки в этом отношении более податливы). Если владелец животного умеет не навязывать свою любовь насильно, это можно считать неплохим доказательством настоящего понимания животных и природы. Кошка не ведет групповой образ жизни, она остается независимой, дикой маленькой пантерой, и в ее характере нет и следа той инфантильности одомашнивания, которая делает собаку таким благодарным объектом для внимания и баловства. Но многие любители кошек не понимают этой кошачьей потребности к независимости. Ошибочное утверждение, будто держать большую собаку в городской квартире жестоко, мы слышим постоянно, но о кошках мне этого слышать не доводилось. На самом же деле для собаки квартира - не более чем вместительная конура, поскольку хозяин обычно ходит гулять со своим псом или берет его с собой, когда идет по делу. Для кошки же квартира - это лишь большая клетка. Я не хочу сказать, что для кошек, особенно породистых, такое заключение мучительно, но они, несомненно, утрачивают ту необузданную дикость, которая для меня лично составляет главное их очарование. Я не устаю дивиться тому, что разделяю свой дом с миниатюрными тиграми, которые приходят и уходят, когда им вздумается, которые охотятся и устраивают свои любовные дела так, словно все еще живут первозданной жизнью в диких лесах. Когда утром мой большой полосатый Томас II (наполовину ангорский кот) величественно возвращается домой львиной походкой, весь в запекшейся крови, с исцарапанной мордой и вновь располосованным многострадальным ухом, мне очень хотелось узнать, кто был его противником в полночном поединке и милости какой дамы они оспаривали. Меня всегда поражало, что добродушное ласковое существо, которое басисто мурлычет у меня на коленях, - этот тот же угрюмый разбойник, чьи жуткие вопли я слышал несколько часов назад на улице.
      Нестесненная свобода, которой пользуется подобный обитатель вашего дома, ничуть не уменьшает его зависимости от человека. Самые гордые и своенравные из моих котов, хотя они и жили своей особой дикой жизнью и, случалось, по несколько дней не возвращались домой, тем не менее отличались удивительной ласковостью. Если животное ластится к вам, сидит у вас на коленях и терпит, когда вы его гладите, это вовсе не признак подлинной привязанности, особенно когда речь идет о кошке. Есть только один способ узнать, ценит животное ваше общество в действительности или нет, - возьмите его с собой на улицу, и пусть оно само решит, остаться ли с вами или пойти своей дорогой. Оба моих молодых кота, Томас I и Томас II, которых я сам вырастил, узнавали меня на улице, даже когда стали совсем взрослыми. Оба приветствовали меня особым звенящим губным криком "фрр", который взрослые кошки выражают искреннюю любовь, и оба сопровождали меня в длительных прогулках по окрестным лесам. Во время подобных экскурсий, конечно, следует учитывать, какой путь выбрала бы сам кошка. Нельзя требовать, чтобы она пересекала широкие открытые пространства, где ей негде укрыться и где она может стать жертвой первой встречной собаки. И вот приходится пробираться через густой подлесок, приспосабливая свой шаг к кошачьей походке. Первое время я удивлялся, как быстро утомляется и начинает отставать такое крепкое, здоровое и сильное животное. Кому из моих читателей приходилось видеть, чтобы кошка тяжело дышала и высовывала язык, точно собака? Зрелище поистине редчайшее! Но взрослая, вполне здоровая и полная сил кошка уже через полчаса совершенно выматывается, даже если человек, за которым она следует, идет неторопливым шагом. Поэтому, гуляя с кошками, не подвергайте их подобным испытаниям, или они скоро откажутся от этих прогулок. Однако, если в выборе пути вы учтете вкусы своего полосатого друга и приспособитесь к его шагу, вы сможете увидеть немало любопытного, особенно пропустив его вперед и следуя за ним, бесшумно ступая босыми ногами. Он видит, слышит и чует множество самых разных вещей, которые без него ускользнули бы от вашего внимания. До чего осторожно и опасливо пробирается он вперед, готовый в любой миг обратиться в бегство! К несчастью, наблюдать за тем, как он охотится, удается очень редко, потому что серьезная охота начинается только в сумерках.
      Многие мои коты - и особенно кошки - дома были гораздо ласковее обоих Томасов, но если мы встречались на улице, никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания. Они бесцеремонно "показывали мне спину" и не только не приветствовали меня звонким "фрр", но воспринимали как наглую назойливость любую попытку присоединиться к ним, сколько бы стараний я ни прилагал, чтобы проделать это незаметно.
      Я отнюдь не ставлю себе целью доказать, что кошку нельзя держать в городской квартире. Городские жители и так слишком мало соприкасаются с природой, и красивая, неиспорченная кошка, конечно, принесет на улицы города ее отблеск. Однако я утверждаю, что ощутить все очарование кошки можно, только предоставив ей полную свободу. А мои самые приятные воспоминания о кошках связаны с тихими лесными прогулками в обществе кота. И еще я утверждаю, что завоевать настоящую, а не кажущуюся любовь кошки можно, только если не мешать ей жить на ее собственный лад и тактично искать ее общества в естественной для нее обстановке. Одновременно приходится смириться с тем, что, относясь с таким уважением к внутренним потребностям кошки, вы подвергаете ее всем опасностям, которые могут грозить этому маленькому хищнику. Ни один из моих котов не умер естественной смертью. Томас I угодил лапой в капкан и погиб от заражения крови, а Томас II пал жертвой своих охотничьих страстей - он задушил несколько кроликов во дворе соседнего фермера, и тот, застигнув его на месте преступления, тут же с ним разделался. Но такова уж природа львов, тигров и орлов, что они редко обретают мирный конец. И такова же сущность кошки, за которую я ее люблю, замкнутого в себе, неукротимого дикого зверя. Как ни странно, именно этим объясняется и домашняя "уютность" кошки, так как по-настоящему ощущает дом только тот, кто проводит большую часть жизни вне его стен. И мурлыкающая кошка у топящейся печки кажется нам символом домашнего уюта именно потому, что она не пленница, а независимое существо, почти равное мне и просто поселившееся под одной со мной крышей.
      ЖИВОТНЫЕ, КОТОРЫЕ ЛГУТ
      В следующей главе я докажу, насколько ошибаются те, кто считает кошку - самое гордое и самое честное из всех наших домашних животных - коварной обманщицей. Однако я вовсе не считают эту неспособность обманывать признаком превосходства кошки. Наоборот, это умение, свойственное собакам, на мой взгляд, доказывает, что они в психическом отношении стоят гораздо выше. Нет никаких сомнений, что умные собаки в какой-то степени умеют притворяться, и ниже я приведу примеры такого поведения, которое я наблюдал.
      Мой старый Булли, попадая в глупое положение, прекрасно отдавал себе в этот отчет и в таких случаях проявлял необычайное и совершенно необъяснимое понимание весьма сложных ситуаций. Умные собаки явно знают, когда они оказываются смешными с точки зрения человека. И если над ними при этом смеются, многие из них приходят в ярость или погружаются в уныние. Джек Лондон в своей превосходной "собачьей" повести "Белый Клык" описывает такую реакцию, используя, очевидно, собственные наблюдения. В то время, о котором я пишу, Булли был уже очень стар, и зрение начало изменять ему, а потому он довольно часто лаял на своих, включая и меня. Я тактично не замечал его ошибки и не делал ему выговора, что повергало его в тягостное смущение. Затем он проделал штуку, которую я счел простым совпадением, но потом убедился, что это было сознательное искажение реальных фактов, то есть плод блестящей работы ума. Я открыл калитку и еще не успел ее притворить, как Булли с громкие лаем бросился ко мне. Узнав меня, он на секунду замер в растерянном смущении, а потом, задев мою ногу, помчался дальше к калитке, перебежал дорогу и продолжал яростно лаять у ворот нашего соседа, словно с самого начала адресовал свои угрозы проживавшему там врагу. На этот раз я ему поверил, решив, что краткое смущение мне почудилось и я просто не понял намерений собаки. У нашего соседа и в самом деле был пес, с которым Булли враждовал, а потому он действительно мог облаивать этого пса, а не меня. Однако это начало повторяться чуть ли не каждый день, и я пришел к выводу, что Булли сознательно искал возможность замаскировать тот грустный факт, что он залаял на хозяина. И краткое смущение, когда он внезапно узнавал меня, становилось все короче и короче - просто хочется сказать, что он "лгал" все более и более умело. Теперь нередко случалось, что, узнав меня и пробежав мимо, булли оказывался там, где и лаять-то было не на что, например, в пустом углу двора. Но он останавливался и усердно лаял на глухой забор.
      Это поведение можно, конечно, объяснить с помощью физиологического стимула, но, бесспорно, тут участвовал и интеллект собаки, ибо Булли прибегал к точно такой же "лжи" совсем по другому поводу. Ему, как и всем остальным нашим собакам, было запрещено гоняться за домашней птицей, и хотя он страшно негодовал, когда куры принимались клевать из его миски, но не осмеливался их разогнать, вернее, не осмеливался сделать это открыто; он с возмущенным лаем кидался в самую их гущу, так что они бросались врассыпную, отчаянно кудахтая. Булли же, вместо того чтобы погнаться за какой-нибудь курицей и попытаться ее схватить, продолжал бежать по прямой и лаять точно так же, как в тех случаях, когда он облаивал меня. И точно так же он часто оказывался в таком углу двора, где лаять было абсолютно не на что. Впрочем, в этих случаях у него не хватало сообразительности подобрать себе какой-нибудь другой объект для нападения, помимо кур.
      Сюзи изобрела точно такую же хитрость, когда ей было всего семь месяцев. Ей ужасно нравится распугивать дико клохчущих кур - она прыгает в самую их гущу с заливистым лаем, а затем, ни на секунду не умолкая, мчится дальше в сад. Возвращается она удивительно быстро, с самым невинным видом, но тут же спешит приласкаться ко мне, выдавая, что совесть у нее нечиста, - совсем как маленькая девочка.
      Стаси практиковала обман другого рода. Известно, многие собаки не только чувствительны к физической боли, но и любят, чтобы их жалели, и очень быстро выучиваются злоупотреблять сочувствием мягкосердечных людей. Как-то, когда Стаси сопровождала меня в велосипедной поездке, у нее от переутомления воспалилось сухожилие левой передней лапы. Она захромала, и несколько дней я должен был входить пешком. Позже я все время следил, не утомилась ли она, и резко снижал скорость, едва она начинала прихрамывать. Стаси очень быстро сообразила, в чем дело, и стоило мне теперь свернуть на дорогу, которая ей не нравилась, как она немедленно начинала припадать на левую лапу. Когда я отправлялся из дому в госпиталь, где ей предстояло несколько часов сторожить мой велосипед, она начинала хромать так жалостно, что прохожие негодующе на меня поглядывали. Однако стоило нам повернуть в сторону манежа, что означало загородную прогулку, как боль в лапе пропадала без следа. Особенно прозрачной эта хитрость становилась по субботам. Утром по дороге на служебный пост бедная собачка еле ковыляла за велосипедом на трех лапах, но днем, когда мы отправлялись на двадцатикилометровую прогулку и я ехал очень быстро, Стаси не бежала позади велосипеда, а мчалась впереди по давно знакомым тропам. Однако в понедельник хромота возвращалась.
      В заключение я расскажу две небольшие истории, в которых действуют не собаки, а обезьяны. Тем не менее эти истории тут вполне уместны, так как они доказывают, что наиболее умные животные способны и лгать и понимать, когда им лгут.
      Профессор Вольфганг Келер, чьи исследования интеллекта шимпанзе принесли ему мировую известность, как-то поставил перед молодым самцом-шимпанзе классическую задачу с подвешенной к потолку гроздь бананов, которую обезьяне полагалось достать, придвинув под бананы стоящий в углу ящик. Шимпанзе осмотрелся, потом повернулся не к ящику, а к профессору и схватил его за руку. Надо сказать, что мимика и жесты шимпанзе на редкость выразительны. Желая позвать куда-нибудь другого шимпанзе или человека, который пользуется их расположением, они испускают просительные звуки и тянут его за руку. Прибегнув к этому методу, молодой шимпанзе повел профессора Келера в противоположный угол комнаты. Профессор подчинялся настояниям животного, потому что хотел узнать, чем оно так заинтересовалось. Он не заметил, что его ведут прямо к бананам, и разгадал истинные намерения шимпанзе, только когда тот вскарабкался по нему, точно по древесному стволу, энергично оттолкнулся от его лысины, схватил бананы и был таков. Шимпанзе решил задачу новым и более остроумным способом.
      Дополнением к этой истории о шимпанзе, который обманул знаменитого психолога, служит история орангутанга, которого обманул мой друг Я.Портелье, директор Амстердамского зоопарка. Орангутанг был крупным самцом с Суматры. Поймали его уже взрослым, и теперь он жил в очень просторной и высокой клетке. Как все орангутанги, он был ленив, и, чтобы устраивать ему разминку, Портелье дал указание сторожу кормить его понемногу, а еду ставить на верх клетки. Таким образом, обезьяне приходилось карабкаться вверх и вниз всякий раз, когда ей хотелось съесть кусочек банана. По-видимому, имея дело с орангутангами, необходимо каким-то образом имитировать трудности естественной борьбы за существование, чтобы принудить животное побольше двигаться; возможно даже, что психологическое воздействие этой естественной "работы" еще важнее физического. Привычку орангутанг влезать за едой под потолок сторожа использовали и для того, чтобы чистить клетку; пока один кормил наверху обезьяну, другой с помощью швабры и ведра воды быстро приводил в порядок деревянный пол. Однажды эта довольно рискованная процедура могла бы привести к весьма печальным последствиям, если бы не присутствие духа и не находчивость Портелье. Пока сторож протирал пол, орангутанг внезапно скользнул вниз по прутьям клетки и, прежде чем удалось задвинуть дверь, могучая обезьяна просунула в щель обе руки. Хотя Портелье и сторож напрягали все силы, чтобы задвинуть дверь, орангутанг медленно, но верно, сантиметр за сантиметром отодвигал ее назад. Когда он уже почти протиснулся в отверстие, Портелье пришла в голову блестящая мысль, которая могла осенить только подлинного знатока психики животных: он внезапно отпустил дверь и отскочил с громким криком, в притворном ужасе глядя на что-то позади орангутанга. Обезьяна стремительно обернулась, чтобы посмотреть, что происходит за ее спиной, и дверь тут же захлопнулась. Орангутанг только через несколько секунд сообразил, что тревога была фальшивой, но когда он понял, что его обманули, то пришел в настоящее исступление, и, несомненно, разорвал бы обманщика в клочья, если бы дверь не была уже надежно заперта. Он совершенно ясно понял, что стал жертвой преднамеренной лжи.
      КОШАЧЬЯ НАТУРА
      Макавити, Макавити, кот гордый и
      таинственный;
      Коварен он, и вкрадчив он, и в
      мире
      он - единственный.
      Т.Элиот
      Выражение "кошачья натура" в применении к человеку обычно подразумевает коварство и хитрость - чаще всего это определение дается представительницам прекрасного пола. Я часто старался понять, почему кошка приобрела подробную репутацию. Во всяком случае, ее манера охотиться бесшумное выслеживание добычи - тут ни при чем, поскольку известно, что львы и тигры добычи - тут ни причем, поскольку известно, что львы и тигры охотятся точно так же, однако никому и в голову не придет назвать тигрицей или львицей лживую и злокозненную сплетницу. И, наоборот, обычный эпитет львов и тигров - "кровожадный" - никто не применяется к домашним кошкам, хотя они тоже убивают свою добычу.
      В главе "Животные, которые лгут" я изложил все, что мне известно о настоящих обманах, то есть о сознательном притворстве. Я твердо убежден, что подобное поведение представляет собой гигантское, почти невероятное достижение животного интеллекта. Некоторые из моих коллег, возможно, с сомнением отнесутся к приведенным мною примерам и сочтут, что их слишком мало для подтверждения моего вывода о сознательном жульничестве со стороны животных, о которых я рассказал. Однако я ни разу не наблюдал аналогичного поведение у кошек, хотя с этими животными я общался так же тесно, как с собаками, и почти так же долго. И я не знаю ни одного случая типичного поведения кошки, из которого можно было хотя бы по ошибке сделать вывод, что они лживы и коварны. А в то же время существуют животные, которым действительно свойственно поведение, наводящее на мысль, будто они прибегают к сознательному обману, хотя на самом деле ничего подобного нет.
      Некоторые собаки настолько пугливы, что ни в коем случае не позволят постороннему человеку дотронуться до себя - я бы даже сказал, что для них это физически невозможно. Подобные собаки нередко принимают приниженную позу, что и приводит к недоразумениям, так как при этом они даже почтительно виляют хвостом. Только опытный наблюдатель заметит, что собака пытается избежать прикосновения и все плотнее прижимается к земле под рукой, которая по непонятной для нее причине стремится ее погладить. Если бестактный человек будет неосторожно продолжать навязывать ей свои ласки, перепуганная собака может утратить власть над собой и молниеносно располосовать бесцеремонную руку. Во многих случаях собачьи покусы относятся именно к такого рода "укусам из страха". Жертвы же подобного нападения особенно обижаются на собаку, потому что та вначале виляла хвостом.
      Поведение медведей тоже легко поддается неверному истолкованию, хотя и несколько по-иному, так что этих животных можно заклеймить определением "коварные". Медведи живут в одиночку, "внутримедвежьи" отношения развиты мало, а потому мало развиты у ни и средства выражения эмоций. Толстая кожа медвежьих морд не способствует развитию мимики, маленькие ушки, спрятанные в густой шерсти, не подвергаются опасности во время драк (рассерженный медведь наносит внезапный удар лапой, но не кусает), и потому медведи относятся к весьма малочисленной группе млекопитающих, которые, впадая в ярость, не прижимают ушей к голове. Другие выражения их эмоций тоже не слишком бросаются в глаза, а главное - не похожи на собачьи, и в результате, когда люди соображают, что медведь рассержен, бывает уже поздно. Вдобавок прирученные медведи склонны к ничем не вызванным и непредсказуемым припадкам ярости. Округлые формы и забавная неуклюжесть здорового медведя придают ему внешнее сходство с определенным типом добродушных толстяков, и мы подсознательно не ожидаем внезапных вспышек злобы от такого веселого, толстого и уютного существа. Хорндей, директор одного из американских зоопарков и признанный знаток поведения медведей, называет прирученных медведей самыми опасными из всех содержащихся в неволе животных. "Если твой враг тебе ненавистен, подари ему ручного медвежонка", - благожелательно рекомендует он. В своей прелестной книге "Ум и повадки диких животных" Хорндей описывает действительно ужасные случаи, когда прирученные медведи вдруг выходили их повиновения, причем нередко это были полувзрослые медвежата. Медведь, который, держа уши торчком и не скаля зубы, спокойно ест яблоко из рук хозяина, а секунду спустя бьет его железными когтями по голове, кажется коварным и хитрым, так что утверждение Хорндея, будто медведи всегда носят маску, вполне понятно. Тем не менее оно и неверно, и несправедливо, поскольку медведь в таких случаях вовсе не притворяется. Не его вина, что, принадлежа к животным, живущим в одиночестве, он просто не располагает запасом выразительных движений, с помощью которых другие животные с более выраженным групповым поведением сообщают себе подобным о своих эмоциях.
      У якобы "коварной" кошки такие выразительные движения развиты особенно сильно. Мало найдется других животных, по чьей морде опытный наблюдатель может с такой точностью определить их настроение и предсказать, в какие действия, дружеские или враждебные, оно скорее всего выльется. Морда кошки столь ясно и недвусмысленно отражает мельчайшие оттенки внутреннего состояния животного, что человек, хоть немного знакомый с кошками, сразу может сказать, как данная киска к нему относится. Ведь очень легко понять выражение доверчивого дружелюбия, когда, поставив уши торчком и широко раскрыв глаза, кошка обращает к вам спокойную, ничуть не наморщенную мордочку, и до чего явно мимические мышцы воспроизводят каждую пробуждающуюся эмоцию, например, страха или враждебности! Полоски на морде кошки с "дикой раскраской" подчеркивают малейшие движения мимических мышц воспроизводят каждую пробуждающуюся эмоции, например, страха или враждебности! Полоски на морде кошки с "дикой раскраской" подчеркивают малейшие движения мимических мышц и усиливают живость выражения. Это одна из причин, почему я предпочитаю домашнюю кошку дикой, "тигровой", окраски всем остальным. Самый легкий зачаток недоверия, которое еще не глаза становятся миндалевидными и раскосыми, уши отклоняются от вертикали, и наблюдатель сразу понимает, что в психическом состоянии кошки происходит определенная перемена, даже если в ее позе не произошло никаких изменений, а кончик хвоста не начал слегка подергиваться.
      Угрожающие позы кошки на редкость выразительны и очень отличаются одна от другой в зависимости от того, кому они адресованы - другу-человеку, который "позволил себе лишнее", или внушающему страх врагу-собаке, а может быть, другой кошке. Далее они различаются в зависимости от того, продиктованы ли они только стремлением защищаться или за ними стоит уверенность животного в себе и готовящееся нападение. Кошки всегда объявляют о своем намерении напасть и - если исключить ущербных психопатов, которые встречаются не только среди собак, но и среди кошек, - никогда не кусают и не царапают без предварительного недвусмысленного предупреждения в адрес врага. Обычно степень угрозы в выразительных движениях нарастает постепенно, после чего следует внезапное, преувеличенно угрожающее движение, непосредственно предшествующее атаке. Это, несомненно, ультиматум: "Если ты меня не оставишь в покое немедленно, мне, к сожалению, придется принять соответствующие меры".
      Кошка угрожает собакам и другим опасным хищникам, выгибая спину. Принимая эту классическую позу, кошка стоит на прямых, напряженно вытянутых ногах и делает все возможное, чтобы казаться как можно выше; шерсть на спине и хвосте у нее топорщиться, а хвост она слегка отгибает в сторону, так, чтобы враг переоценил его размеры. Уши у кошки прижаты к затылку, уголки рта оттянуты, а нос наморщен. Она издает особое металлическое грудное урчание, которое время от времени переходит в пресловутое "шипение", то есть в сильные выдохи, в момент которых гортань расширяется, а зубы оскаливаются. Эта демонстрация сама по себе носит оборонительный характер и чаще всего наблюдается, когда кошка неожиданно для себя оказывается морда к морде с большой собакой и не успевает убежать. Если собака, пренебрегая этим предупреждением, приблизится к кошке, та не побежит, а бросится в нападение, едва ее враг переступит определенную "критическую черту". Она вцепится в морду собаке, кусая и царапая ее в самых чувствительных местах, целясь в глаза и ноздри. Если же собака проявит нерешительность, кошка обязательно воспользуется этим и убежит. Иначе говоря, такое краткое кошачье нападение имеет целью выиграть время для бегства. Однако существует ситуация, когда нападение, следующее за этой сгорбленной позой, может оказаться серьезным и длительным - я имею в виду кошку, защищающую своих котят. В этом случае она бросается навстречу врагу, когда их еще разделяет значительное расстояние, двигаясь весьма своеобразным галопом, чтобы все время подставлять противнику грозный бок. Реальные ситуации, когда применяется этот боковой галоп с подвернутым хвостом, чрезвычайно редки, но его можно часто наблюдать у играющих котят. У котов не приходилось видеть это движение только во время игры, так как не существует ситуации, при которой они могли бы воспользоваться им для реальных целей. У кормящей же матери-кошки такое нападение боком означает абсолютную готовность пожертвовать собой, и в этих случаях кошка практически непобедима. Мне приходилось видеть, как огромные псы, передушившие на своем веку немало кошек, перед такой атакой бежали, поджав хвост. Эрнест Сетон-Томпсон чрезвычайно выразительно описывает очаровательный и, без сомнения, вполне реальный эпизод, когда в Йеллоустонском парке кошка-мать обратила в бегство медведя и гналась за ним до тех пор, пока он в ужасе не вскарабкался на дерево.
      Угрозы, которые предшествуют драке между двумя кошками, и особенно котами, носят совсем иной характер, но не менее внушительный и интересный для наблюдения со стороны. Животные стоят друг против дуга на вытянутых ногах, но спину почти не горбят и боком не поворачиваются. Они стоят нос к носу, ворча и завывая - звуки эти, несомненно, всем знакомы, - и хлещут хвостами. Если не считать этого движения хвостом, коты удивительно долго сохраняют полную неподвижность - иногда по несколько минут.