Воспитание собак (сборник)

      Когда в одной собаке соединяются физическая и душевная чувствительность, как, например, у спаниелей, сеттеров и сходных с ними пород, телесные наказания надо применять с величайшей осмотрительностью, иначе собаку легко совсем запугать, так что она станет робкой, неуверенной в себе, скучной и в конце концов навсегда проникнется страхом к рукам. Во время моих экспериментов по скрещиванию немецких овчарок с чау-чау выяснилось, что - особенно вначале, когда кровь овчарки еще преобладает, - крайности характера, от "мягкого" и впечатлительного до совершенно бесчувственного, часто распределяются среди потомства без всякой системы.
      Стаси была необычайно "душевно крепкой" собакой, но ее дочь Пиги оказалась полной ее противоположностью. И в тех случаях, когда они обе сходили с узкой тропы добродетели (например, чуть не разорвали пополам мальтийского терьера), прохожие негодовали на мою явную пристрастность и несправедливость, так как я сурово хлестал мать, а дочь отпускал, ограничившись шлепком и строгим выговором. Тем не менее обе собаки получали равное наказание.
      Любое наказание собаки действенно не столько благодаря связанной с ним боли, сколько потому, что оно демонстрирует власть и силу наказывающего. И для того чтобы наказание принесло пользу, собака должна воспринять его именно как проявление власти. Поскольку собаки, как и обезьяны, при установлении иерархического порядка не бьют, а кусают друг друга, битье, в сущности, оказывается не слишком эффективной и не слишком понятой карой.
      Один из моих старых знакомых обнаружил, что легкий укус в предплечье, даже не оставляющий ран, производит на обезьяну куда большее впечатление, чем самые жестокие побои. Другое дело, конечно, что не всякому понравиться кусать обезьяну. Однако в отношении собак карательные методы вожака доступны каждому человеку и в отличие от побоев не требуют насилия над собой: собаку надо поднять за шиворот и хорошенько встряхнуть. Более сурового наказания для собаки я не знаю, и оно неизменно производит на нарушителя закона и порядка самое сильное впечатление. В реальной действительности вожак, способный поднять и встряхнуть собаку ростом с овчарку, должен быть великаном, сверхвожаком, и именно так воспринимает собака своего хозяина в момент наказания. Хотя, на наш взгляд, подобная кара кажется менее строгой, чем побои, наносимые хлыстом или тростью, ее даже со взрослыми собаками следует пускать в ход очень осторожно, если мы не хотим совсем сломить их дух.
      Занимаясь любым видом обучения, требующим от собаки активного участия (как, например, прыжки, подача предмета и тому подобное), надо помнить, что и самая лучшая собака не обладает человеческим сознанием долга, а потому в отличие даже от маленьких детей будет сотрудничать с вами лишь до тех пор, пока работа ей нравится. Поэтому наказание тут не только нелепо, но даже вредно, так как оно может внушить собаке непреходящее отвращение именно к этому виду деятельности. Только привычка заставляет хорошо обученную собаку приносить зайца, идти по указанному следу или прыгать через препятствие, когда она "не в настроении". Поэтому, пока собака еще не приобрела привычки выполнять определенную команду, необходимо, особенно в начале обучения, ограничивать урок несколькими минутами и немедленно прекращать его, если интерес собаки начинает угасать. Обучаемому животному необходимо любой ценой внушить, что его не только не заставляют что-либо делать, а, наоборот, позволяют ему выполнить данное упражнение.
      Вкратце обсудив общие принципы обучения, вернемся к трем конкретным навыкам, которые необходимо привить любой собаке. Главный из них, на мой взгляд, беспрекословное выполнение команды "Лежать!"; благодаря этому навыку любая собака становится приятнее и полезнее. Собака должна научиться ложиться по команде и не вставать без разрешения - такое умение обеспечивает ей много преимуществ: владелец может спокойно покинуть ее в любом месте, например, перед дверью магазина или учреждения, так что она получает возможность сопровождать его почти повсюду, и ее лишь изредка приходится оставлять дома, что для истинно преданной собаки является худшим из несчастий. Еще важнее воспитательная ценность этой команды, так как ее выполнения означает существенное развитие привычки к послушанию. Для собаки не так просто подавить желание следовать за хозяином и остаться одной в каком-нибудь непривычном месте выполнение этой команды равносильно выполнению неприятного долга. Поэтому команды "Встать!" и "Ко мне!" воспринимаются как счастливое избавление, и в результате "приход на зов" превращаются из работы в удовольствие. Очень часто заставить плохо поддающуюся собаку идти на зов удается только через промежуточную стадию обучения лежать. Эгон Бойнебург, один из лучших дрессировщиков собак, каких я только знаю, при обучении охотничьих собак сосредоточивал усилия именно на команде "Лежать!", а не на "Ко мне!". Он разработал метод остановке в разгар травли для тех собак, которые в обычных условиях были послушны, но оказывались столь азартными охотниками, что, гоняясь за добычей, повиновались своей страсти, а не свистку хозяина. Добивался он этого, приучая собак по команде "Лежать!" прерывать любую деятельность и даже гон: они ложились и ждали распоряжения "Ко мне!". Когда собака бросалась преследовать дичь, Бойнебург не пробовал ее отозвать, а просто кричал громко: "Лежать!" Взметывалось облако пыли, поднятой резко затормозившими лапами, а когда оно рассеивалось, зрители видели послушно улегшуюся собаку.
      Обучение команде "Лежать!" настолько просто, что доступно даже людям, вообще лишенным способности дрессировщика. Начинать его следует между седьмым и одиннадцатым месяцами жизни собаки, в зависимости от ее породы. Слишком раннее начало ни к чему хорошему не приведет, так как нельзя требовать от подвижного веселого щенка, чтобы он по команде ложился и сохранял абсолютную неподвижность. Когда же он подрастает и остепеняется, обучающий сталкивается с гораздо меньшим сопротивлением. Уроки следует начинать на мягкой сухой земле, например за шею и крестец и легонько прижимать к земле, повторяя: "Лежать! Лежать!" - или какое-нибудь другое подходящее слово. В первый раз, возможно, придется применить и силу. Одни собаки очень быстро понимают, что от них требуется, другие - не сразу, третьи же будут стоять окостенев и начнут разбираться в ситуации, только когда им силой согнут задние, а потом передние ноги.
      Эта предварительная подготовка может показаться постороннему наблюдателю несколько комичной, но поразительно, как мало повторений требуется для того, чтобы собака поняла, чего от нее хотят, и начала ложиться по команде сама. И сразу же следует препятствовать собаке вставать, если ей вздумается сделать это до подачи соответствующей команды. Разделять эти два момента между разными уроками неправильно. Нужно стоять вплотную к собаке и чуть-чуть покачивать пальцем перед ее носом, чтобы у нее не было возможности вскочить на ноги. Затем вы внезапно зовете: "Ко мне!", отбегаете на несколько шагов и ласкаете собаку или играете с ней в награду за только что перенесенное испытание. Если собака проявит признаки усталости и начнет сторониться хозяина, стараясь избежать повторений упражнений, урок следует прервать и отложить до следующего дня. Время пребывания в лежачей позе следует увеличивать очень постепенно, и обучающему требуется немалый такт, чтобы найти счастливую середину между излишней строгостью и чрезмерной ласковостью.
      Урок никогда не следует превращать в игру - игра должна оставаться наградой за успех, - и ни в коем случае нельзя позволять щенку в ответ на команду шаловливо валиться на спину. С другой стороны, нужно внимательно следить, чтобы собака не прониклась отвращением ко всей процедуре. Когда собака научится послушно лежать несколько минут, надо раз от разу постепенно отходить от нее, вначале так, чтобы она продолжала вас видеть, а когда она освоится с этим маневром настолько, что будет сохранять свою позу и несколько минут спустя после того, когда хозяин отойдет, можно уйти совсем. Это испытание ей будет легче перенести, если вы оставите возле нее какую-нибудь свою вещь, и даже не одну. Чем больше их будет и чем они будут крупнее, тем спокойнее собака будет себя чувствовать. Если взять собаку в туристский поход и оставить ее возле палатки со спальными мешками, она даже в самом начале обучения останется возле них на какое угодно время, терпеливо ожидая возвращения хозяина. При попытке чужого человека посягнуть на какую-нибудь вещь собака придет в ярость, но не потому, что чувствует себя обязанной защищать хозяйское имущество, а потому что эти вещи, пропитанные запахом хозяина, символизируют для нее дом и гарантируют возвращение хозяина. Вот почему она сердится, если кто-то попытается их унести. Нередко можно увидеть собаку, как будто охраняющую портфель своего хозяина, однако психологическое объяснение этой ситуации совсем не таково, как может показаться на первый взгляд. Портфель в сознании собаки является как бы символом дома, а хозяин оставил здесь не собаку сторожить портфель, а наоборот - портфель, чтобы помешать собаке уйти.
      При таком обучении, особенно если оно проходит в местности, которая собаке незнакома, очень важно хорошенько обдумать, где именно приказать собаке лечь. И прежде чем отдать команду, следует прикинуть, какое место избрала бы сама собака, если бы она хотела прилечь отдохнуть. Было бы жестоко укладывать собаку на совершенно открытой тропе, по которой часто проходят люди: в ее глазах более неподходящего места для отдыха найти невозможно, и она будет испытывать такие душевные мучения, но в то же время с удовольствием ляжет в каком-нибудь тихом уголке, предпочтительно хорошо укрытом, например под садовой скамейкой. Это правило требует строгого соблюдения, так как "лежать" - задача очень нелегкая, и для ее выполнения собаке требуется сделать над собой большое усилие. Разумеется, умелое и в меру строгое обучение такого рода отнюдь не жестокость по отношению к собаке; наоборот, оно приводит к обогащению ее жизни, так как хорошо обученная собака получает возможность сопровождать своего хозяина почти всюду. Если собака исключительно умна, строгие правила обучения можно со временем несколько смягчить. Стаси, превосходно владевшая искусством "лежать", прекрасно знала, что я вовсе не хочу, чтобы она, сторожа мой велосипед, и в самом деле сохраняла каменную неподвижность, как того требует буква закона. По команде она ложилась и некоторое время оставалась в этой позе, однако, незаметно поглядывая за ней в окно, я видел, что потом она вставала и начинала прохаживаться, правда не отдаляясь от велосипеда больше чем на метр-два. Если же мы шли с ней в гости и я приказывал ей лечь в углу комнаты, она никогда не вставала. Другими словами, она прекрасно понимала, с какой конкретно целью отдавалась ей эта команда и в том и в другом случае. В конце концов мы совсем непроизвольно выработали следующий компромисс: получив приказ лежать, когда рядом не было моего велосипеда или портфеля, Стаси ждала меня около десяти минут, а потом, если я не появлялся, вставала и отправлялась домой самостоятельно, но рядом с моими вещами она, если бы понадобилось, продождала бы меня до скончания века.
      Стаси достигла такого совершенства в искусстве "лежать и охранять", что, как это ни невероятно, сама решала, когда ей следует занять сторожевой пост! В дни моей работы в госпитале она принесла щенят, отцом которых был динго (после того как ее союз с таежным волком оказался бесплодным, ей предложили в супруги динго). Мой знакомый доктор одолжил мне, а вернее ей, конуру своей овчарки, которую, к несчастью, украли. Три дня Стаси провела в конуре со щенятами. На четвертый день, выйдя из госпиталя, я обнаружил, что она лежит возле моего велосипеда. Все попытки отправить ее назад к детям терпели неудачу: она во что бы то ни стало желала вернуться "на действительную службу". Дважды в день она убегала покормить щенят, но через полчаса вновь занимала свой пост рядом с моим велосипедом.
      Вторая команда - "Место!" - соответствует по своей сути команде "Лежать!", но применяется дома, а не на улице. Нередко случается, что общество собаки вам мешает и вы хотите на время избавиться от нее. Приказ "Пошла вон!" не способна понять ни одна даже самая умная собака: поскольку "вон" - понятие абстрактное и для нее непостижимое. Собаке необходимо конкретно объяснить, куда именно вы ее отсылаете. И "место" - это четко определенное место, куда собака должна уходить по команде и где она должна оставаться до тех пор, пока ей не разрешат его покинуть. Лучше остановить свой выбор на том уголке, который собака предпочитает, - туда она всегда пойдет охотнее. Дети и собаки, имеющие привычку вмешиваться в разговоры взрослых людей, мало кому нравятся, и собака, умеющая оставлять людей в покое, несомненно будет пользоваться общими симпатиями. То же относится и к детям.
      Третий навык, способствующий превращению собаки в приятного спутника, не причиняющего особых хлопот, - это умение идти "рядом". К несчастью, это умение, делающее излишним поводок для хорошо воспитанной собаки, приобретается с заметно большим трудом, чем два навыка, описанных выше, и при отсутствии частых повторений вскоре может быть забыто. Обучение собаки идти "рядом" сводится к тому, чтобы заставить ее идти возле правой или левой ноги хозяина (нога должна быть всегда одной и той же!); при этом ее морда не должна выдвигаться вперед, а скорость движения все время должна соответствовать скорости движения хозяина. Выполняя это упражнение, собаки редко пытаются оставить, и, наоборот, большинство из них, как правило, вырываются вперед - ошибка, которую надо исправлять немедленно, сильно дернув поводок или хлопнув собаку по носу. Каждый раз, когда хозяин поворачивает, собака должна также повернуть; лучше всего это достигается следующим образом: надо слегка наклониться и повернуть голову собаки в нужную сторону рукой, свободной от поводка.
      Работа требует терпенья
      Не только знанья и уменья.
      Прежде чем собака научится идти "рядом", ее приходится очень долго тренировать на поводке. Тут следует отработать две команды - приказание идти "рядом" и разрешение отойти, и, на мой взгляд, второе значительно труднее. Контрприказ лежащей собаке "Ко мне!" ей хорошо понятен, и она вскоре выучивается не двигаться, пока его не услышит. Но команда "Вперед!", разрешающая собаке отойти от хозяина, естественно, не так понятна. В начале обучения лучше всего остановиться, сказать "Вперед!" и подождать, пока собака не двинется вперед. Собаке ни в коем случае нельзя разрешать отходить в сторону по собственной инициативе, иначе она решит, что ей это дозволено, и тем самым в значительной степени будут сведены на нет уже достигнутые результаты.
      Еще одна трудность заключается в том, что умная собака очень скоро начинает разбираться, надет на нее поводок или нет, и часто игнорирует команды, когда его с нее впервые снимают. Поэтому с самого начала собаку следует приучить к узкому легкому поводку, который она практически ощущает только в тот момента, когда его резко дергают. Собака, по-видимому, не в состоянии понять тут причинную связь - во всяком случае, в начале обучения Стаси выполняла команду "Рядом!" всегда, когда на ней был поводок, независимо от того, держал я его или нет и какое расстояние нас разделяло. Без поводка она чувствовала себя "свободной" и не выполняла команды. Даже хорошо обученную собаку следует время от времени водить на поводке "для освежения памяти". В целом, однако, как с командой "Лежать!", не следует в каждом случае требовать обязательного выполнения буквы закона при условии, что собака во всем хорошо разобралась и выполняет команду безупречно. Стаси еще щенком часто забывала смысл команды "Рядом!", но в этом не было ничего страшного, так как необходимость в команде вскоре вообще отпала: в соответствующих ситуациях Стаси шла "рядом", соблюдая все правила не менее строго, чем призовой пес на испытании. Когда, например, движение по улице усиливалось, она по собственному почину пристраивалась к моей ноге, и я не опасался потерять ее даже в густых толпах, неизменно заполнявших вокзалы в годы войны. Она точно следовала за каждым моим шагом, так что ее шея все время была у моего левого колена.
      С большой трогательностью она прибегала к такому добровольному самоограничению и тогда, когда она была вынуждена бороться с искушением - например, когда мы шли через скотный двор, где испуганные появление рыжего волка куры начинали кудахтать и метаться, немало усилий, чтобы обуздать естественное желание расправиться с ними. В этих случаях Стаси, чтобы устоять перед соблазном, прижималась к моему левому колену. Она дрожала от возбуждения, ноздри ее раздувались, уши стояли торчком, и я буквально видел, как натягивает невидимый поводок, который она на себя надела. Конечно, Стаси никогда не использовала бы своего умения ходить "рядом", если бы в юности не отработали все главные его правила, и все-таки мне приятно думать, что собака, выучив этот урок, не просто рабски его повторяет, но может применять его с выбором, чтобы не сказать - творчески.
      СОБАЧЬИ ОБЫЧАИ
      И носом дружеским
      И нюхал и толкал...
      Берис. Две собаки
      Способы обмена информацией между животными, живущими в сообществах, и механизмы, обеспечивающие бесперебойную совместную деятельность индивидов в стаде или стае, не имеют ничего общего с речью, на которой строится осуществление этих важнейших функций у человека. В "Кольце царя Соломона" я подробно рассмотрел этот вопрос в главе "Язык животных". Смысл конкретных сигналов и различных выразительных движений и звуков у животных не условен, как смысл слов в человеческом языке, но определяется врожденными инстинктивными действиями и ответными реакциями. Таким образом, "язык" каждого данного вида животных гораздо более консервативен, а их "обычаи и привычки" несравненно более устойчивы и обязательны, чем у человека. Можно написать целую книгу о нерушимых законах, которые управляют церемониалом, определяющим поведение более сильных и более слабых, кобелей и сук. Рассматриваемое в целом действие этих законов, опирающихся у собак на наследственные поведенческие стереотипы, напоминает проявление наших собственных человеческих обычаев. Это относится и к воздействию упомянутых законов на жизнь сообщества, и именно в таком смысле следует понимать название данной главы.
      Нет ничего скучнее сухого изложения законов, пусть даже и необыкновенно интересных, и я попробую обойтись без отвлеченных рассуждений - просто постараюсь с помощью ряда будничных примеров нарисовать достаточно живую картину общения собак между собой, чтобы читатель сам мог вывести теорию, объясняющую эти законы. Я начну с поведения, связанного с иерархическим порядком, древние обычаи которого не только выражают, но и в значительной степени определяют положение собаки в этой системе доминирования и подчинения. Рассмотрим несколько встреч - несомненно, читатель сам не раз бывал свидетелем чего-либо подобного.
      Мы с Волком идет по проулку, огибаем водоразборную колонку и, выйдя на главную улицу деревни, видим, что метрах в двухстах впереди стоит Рольф, старый враг и соперник Волка. Нам нужно пройти мимо него, и, следовательно, встреча неизбежна. Эти две собаки, самые сильные в деревне и внушающие наибольший страх остальным, то есть занимающие верхнюю ступень иерархической лестницы, терпеть друг друга не могут, но в то же время исполнены такого взаимного уважения, что еще ни разу не подрались.
      И Волк и Рольф оба, по-видимому, одинаково не рады этой встрече. Каждый из них сотни раз яростно облаивает другого из своего сада в твердой уверенности, что только забор мешает ему вцепиться в ненавистную глотку. Но теперь они испытывают их так: каждый пес чувствует, что обязан поддержать свой престиж, приведя в исполнение былые угрозы, и опасается в противном случае "утратить лицо". Они, разумеется, сразу же заметили друг друга и приняли демонстративные позы, то есть напряглись и задрали хвосты вертикально. Теперь, сближаясь, они постепенно замедляют шаг. Когда между ними остается не более пятнадцати метров, Рольф внезапно припадает к земле, точно готовый к прыжку тигр. Морды обоих не выражают ни колебаний, ни угрозы. Лбы и носы не наморщены, уши стоят торчком, глаза широко раскрыты. Волк никак не реагирует на позу Рольфа, хотя человеческому глазу она представляется весьма зловещей, а продолжает ровным шагом приближаться к сопернику и замирает возле него в неподвижности. Рольф мгновенно вскакивает, и теперь оба пса стоят бок о бок, голова к хвосту, и обнюхивают взаимно подставленные задние части туловища. Это добровольное предъявление анальной области есть выражение полной уверенности в себе, и если собака ее вдруг утрачивает, хвост немедленно опускается. Хвост в таких случаях служит точным индикатором храбрости.
      Некоторое время псы продолжают сохранять эту напряженную позу, а затем постепенно морды их начинают морщится, лбы прорезаются горизонтальными и вертикальными бороздами, кожа на носу собирается гармошкой, клыки оскаливаются. Такое выражение морды можно истолковать только как угрожающее, но оно бывает и у перепуганных собак, которые угрожают ради самозащиты, когда их загоняют в угол. Душевное состояние собак и их контроль над ситуацией отражаются лишь в двух местах - ушах и уголках рта. Если уши наклонены вперед, а уголки рта совсем не оттянуты, значит, собака не испытывает страха и может напасть в любой момент. Возрастание боязни находит выражение в соответствующем движении ушей и уголков рта словно невидимые силы тянут собаку назад, побуждая ее к бегству. Угрожающая поза сопровождается рычанием, и чем более оно басистее, тем более уверена в себе собака, разумеется, с поправкой на естественный тон ее голоса: самоуверенный фокстерьер, конечно, будет рычать на более высокой ноте, чем струсивший сенбернар.
      Все еще держась бок о бок, Рольф и Волк начинают теперь обходить один другого по дуге. Я жду, что вот-вот завяжется драка, однако полное равновесие сил препятствует объявлению войны. Рычание становится все более зловещим, но... ничего не происходит. У меня возникает смутное подозрение, подкрепляемое косыми взглядами, которые бросает на меня Волк, а потом Рольф, что они не просто ждут моего вмешательства, но и очень хотят, чтобы я разнял их и тем самым освободил от моральной обязанности вступить в драку. Стремление сохранить свой престиж и достоинство свойственно не только человеку, оно заложено глубоко в истинных слоях психики, которые у высших животных близки к нашим собственным.
      Я не вмешиваюсь, предоставляя собакам самим найти не унизительный выход из положения. Они очень медленно расходятся и шаг за шагом начинают удаляться друг от друга. В заключение, все еще косясь на соперника, они одновременно, словно по команде, задирают заднюю ногу Волк у телеграфного столба, Рольф у забора. Затем, приняв демонстративную позу, каждый идет своей дорогой, гордясь одержанной моральной победой и посрамлением противника.
      Суки, присутствующие при встрече кобелей, равных по силе и рангу, ведут себя особым образом. В таких случаях Сюзи, супруга Волка, совершенно явно хочет, чтобы началась драка; активно она супругу не помогает, но ей нравится смотреть, как он берет верх над другим псом. Я дважды наблюдал, как она прибегала к коварной хитрости, чтобы достичь своей цели. Волк стоял головой к хвосту рядом с другим псом - оба раза это был чужак, "летний гость", - а Сюзи осторожно, но с большим любопытством крутилась возле них, они же не обращали на нее никакого внимания, поскольку она была сукой. Вдруг она безмолвно, но энергично кусала супруга за заднюю часть, подставленную противнику. Волк, считая, что тот в нарушение всех древних собачьих обычаев нагло укусил его за зад во время обнюхивания, тотчас набрасывался на святотатца. Второй пес, естественно, расценивал это нападение как столь же непростительное нарушение ритуала, и завязывалась на редкость свирепая драка.
      Волк встречает старую дворнягу, жившую в доме у дальнего конца нашей деревни. В дни своей юности он сильно побаивался старика. Те времена давно миновали, но он ненавидит дряхлого пса больше всех других собак и не упускает случая показать ему это. Когда Волк и дворняга замечают друг друга, старик немедленно принимает напряженную позу, но Волк бросается на него, сильно ударяет его плечом, изогнувшись, толкает задом и встает рядом с ним. Старик попытался было встретить врага свирепым укусом, но из-за толчка его зубы сомкнулись в воздухе. Теперь он стоит неподвижно, выпрямившись во весь рост, но хвост опущен, так как у него не хватает уверенности подставить для обнюхивания свой зад. Его нос и лоб угрожающе сморщены, голова опущена и выставлена вперед. Эта поза, сопровождаемая сердитым рычанием, производит самое зловещее впечатление, и когда Волк снова делает движение вперед, старик отчаянно лязгает зубами, и Волк чуть-чуть отступает. Не сгибая ног, преувеличенно надменной походкой Волк обходит своего врага, затем задирает ногу и ближайшего подходящего предмета и удаляется. Чувства старой дворняги, если облечь их в слова, сводятся примерно к следующему: "Я тебе не соперник и не претендую ни на равенство с тобой, ни на превосходство; я не посягну на твою территорию. И прошу тебя только об одном - чтобы ты оставил меня в покое. Но если ты этого не сделаешь, я буду драться, как могу, не брезгуя и нечестными приемами". Но что чувствует Волк?
      У водоразборной колонки Волк встречает маленькую светло-рыжую дворняжку, которая в смертельном ужасе пробует ускользнуть от него в открытую дверь бакалейной лавки. Волк стремительно бросается наперерез, загораживает дверь и тем же боковым движением, о котором я уже говорил, отбрасывает собачонку на мостовую, тут же настигает ее и снова толкает. При каждом ударе собачонка взвизгивает, как от сильной боли, и в конце концов в отчаянии кусает своего врага. Волк не рычит, не морщит угрожающего носа, а, не обращая внимания на укусы, продолжает ее толкать. Он настолько презирает своего противника, что не считает даже нужным приоткрыть пасть. Но вместе с тем он ненавидит рыжего полукровку, который то и дело залезал к нам в сад, когда у Сюзи была течка, и теперь сводит с ним счеты столь пошлым образом. Тип страха, который находит выражение в вопле боли, издаваемом еще до того, как собака успеет ощутить реальную боль, характеризуется особым положением уголков рта - они настолько оттягиваются назад, что становится видимой слизистая оболочка, обрамляющая губы темной каемочкой. Даже на человеческий взгляд собачья морда при этом приобретает особое скулящее выражение, вполне соответствующее звукам, которыми оно сопровождается.
      Волк I навещает свою подругу Сенту и взрослых детей на передней веранде нашего дома. Он здоровается с Сентой, оба виляют хвостами, а она нежно облизывает уголки его рта и ласково трогает его носом. Затем Волк I поворачивается к одному из своих сыновей, и тот радостно подходит к отцу, толкает его носом, но не дает обнюхать свой зад, опуская непрерывно виляющий хвост между задними ногами. Спина молодого пса выгнута, поведение его подобострастно, однако он не проявляет никакого страха перед отцом, а, наоборот, то и дело тычется в него носом и пытается лизать уголки его рта. Волк при этом держится с таким чопорным достоинством, что кажется почти смущенным, - он отворачивает голову от лижущегося щенка и высоко задирает нос. Когда молодой пес, ободренный этим отступлением, становится более назойливым, на морде отца появляется неободрительная складка. Лоб же щенка не просто гладок, кожа на нем настолько растянута, что внешние уголки глаз кажутся прищуренными. Манера Сенты здороваться с Волком I и движения щенка, выражающие его чувства, точно совпадают с движениями, которыми очень послушная собака здоровается со своим хозяином. Очеловечивая ситуацию, можно сказать, что молодой пес нашел счастливый компромисс между определенной степенью страха и любовью, которая заставляет его подойти к тому, кто стоит намного выше его на иерархической лестнице.
      В деревне Сюзи встречает крупного пса, помесь колли и немецкой овчарки, сына уже упоминавшегося Рольфа. На мгновение, приняв ее за Волка, которого он смертельно боится, пес пугается.
      Зрение у собак плохое, и на расстоянии они различают только общие очертания предметов, а так как Волк единственный чау-чау, которого местные собаки привыкли тут встречать, Сюзи нередко путают с ее внушительным сородичем. Нахальство, очень рано развивающееся у молоденькой сучки, несомненно, объясняется общим почтением, которое она встречает у всех из-за этой ошибки и, конечно же, приписывается собственной свирепости. Весьма любопытно наблюдать такое доказательство скверного цветового зрения у собак: Волка и Сюзи их сородичи часто путают, несмотря на то, что у Волка шерсть рыжая, а у Сюзи - голубовато-серая.
      Но вернемся к описываемому случаю. Молодой пес обращается в бегство, однако Сюзи быстро его настигает и останавливает. Он смиренно стоит перед ней, опустив уши и растянув кожу на лбу, а эта восьмимесячная сучка начинает презрительно помахивать хвостом. Она пытается обнюхать его зад, но он смущенно опускает хвост между ног и быстро поворачивается, подставляя ей грудь и голову. И только теперь он, по-видимому, замечает, что перед ним не грозный самец, а миленькая самочка. Пес вытягивает шею вверх, вздергивает хвост и идет на нее, пританцовывая передними лапами. Несмотря на эти знаки самоутверждения, его морда и уши все еще выражают иерархическое почтение, но оно постепенно сменяется выражением, которое я назову "галантной миной" и которое отличается от "почтительной мины" только положением ушей и уголков рта: уши еще прижаты к голове, но сведены так, что их кончики соприкасаются, а уголки рта оттянуты, как и при почтительной мине, но не опущены жалобно, а, наоборот, вздернуты вверх, словно от смеха. Когда это выражение становится четким, за ним обязательно следует приглашение к игре. При этом пасть приоткрыта так, что виден язык, и вздернутые уголки рта, растянутого до ушей, придают собаке еще более смеющийся вид. Такой "смех" чаще всего наблюдается у собак во время игры с обожаемым хозяином, когда она приходят в такое возбуждение, что начинают пыхтеть.