Людвиг Завозильский работал в подпольной организации паспортистом. Год назад он вместе с двумя своими братьями был привезен с партией пленников из Польши в Севастополь на работу. Братьев его гитлеровцы вскоре расстреляли, искали и Людвига, но он в это время лежал в больнице и был спасен подпольщиками.
      Людвиг хорошо знал немецкий язык и в совершенстве владел граверным искусством.
      Подпольной организации крайне нужен был человек, умеющий изготовлять фиктивные документы, штампы, печати и подделывать подписи на немецком языке. Ревякин решил использовать Завозильского для этой работы... Подпольщики, близко ознакомившись с ним, убедились, что он малоустойчивый человек. Выросший в капиталистическом государстве и являясь выходцем из зажиточной семьи, Завозильский пришел в подполье не по идейным убеждениям, а как человек, загнанный фашистским террором.
      Мальчик продолжал следить. Гестаповцы отбросили в сторону собачью будку, разрыли землю, открыли люк и заглянули в подземелье. Послышались изумленные восклицания и громкий разговор немцев. Оставив часового с автоматом, все они уехали.
      Минут через сорок к дому Ревякина снова подъехал Майер, а за ним грузовая машина с немецкими солдатами и гестаповцами. Они оцепили дом, вытащили все из подземелья, погрузили в машину и увезли. В доме осталась засада.
      После того, как типография оказалась обнаруженной, были арестованы Лида Ревякина, Женя Захарова, Иван Пиванов, Георгий Гузов и Люба Мисюта, которых знал и предал в лапы палачей иуда Завозильский.
      Однако, несмотря на все трудности, подпольная организация сохранилась и не прекращала борьбы с оккупантами. Мякота продолжал ходить на работу в мастерские. У него на квартире хранился запасной радиоприемник, собранный по заданию Ревякина Андреем Максюком. Мякота и Максюк уже принимали по этому приемнику сводки Совинформбюро и передавали подпольщикам и рабочим.
      За полтора года работы подпольная организация сумела объединить вокруг себя широкие массы населения. Для севастопольцев подпольная коммунистическая организация давно стала маяком, излучавшим свет любимой социалистической Родины. Они полюбили тайную коммунистическую газету "За Родину!" и выхода каждого номера этой газеты ожидали с большим нетерпением.
      Весть о захвате гестаповцами подпольной типографии и об арестах Ревякина и его жены Лиды, Жени Захаровой и Георгия Гузова мгновенно разнеслась по городу и вызвала волну возмущения. И когда подпольная организация выпустила первую после провала типографии листовку, написанную Николаем Терещенко и отпечатанную на пишущей машинке подпольщицами из группы Галины Васильевны Прокопенко, призывавшую население всеми силами мстить фашистам и помогать Красной Армии, вслед за этой листовкой в городе на стенах, заборах, на камнях развалин появилось множество гневных лозунгов, стихов, частушек, написанных на клочках разноцветной бумаги, порою неопытными руками. Неизвестные патриоты призывали севастопольцев: "Бейте проклятых извергов-фашистов чем попало! Проклятие и смерть предателям и провокаторам!", "Севастопольцы, мстите палачам!", "Да здравствует наш Сталин!", "Да здравствует СССР!", "Да здравствует "КПОВТН" и наша газета "За Родину!"
      На Северной стороне, на Куликовом поле, на улице Карла Маркса, на Синопском спуске ночью были обстреляны немецкие патрули. Во двор начальника карательного отряда Ягья Алиева была брошена граната.
      Дети Севастополя, как и все наши советские дети, чуткие и всегда отзывающиеся на благородные подвиги, тоже старались вредить оккупантам. В развалинах, на свалках они собирали битые бутылки, гвозди и всякие острые металлические предметы, маскировали их на дорогах и портили покрышки вражеских автомашин, задерживая автотранспорт.
      Ревякина и других арестованных подпольщиков держали в заключении до середины апреля. Это были для них дни самых тяжелых испытаний.
      Каждый день жестокие допросы, очные ставки друг с другом, с предателем Завозильским, избиения, опять допросы, опять истязания плетьми и прикладами. Морили голодом, сутками не давали воды.
      Изощряясь в пытках, палачи добивались от патриотов выдачи оставшихся на свободе товарищей и подпольной радиостанции, продолжавшей передавать шифровки на Большую землю.
      Но Майер и его помощники оказались бессильными сломить волю героев подполья. Ни один из них не проявил малодушия, не просил у палачей пощады.
      Изолированные от внешнего мира, узники не знали, что близилось время освобождения Крыма и Севастополя.
      8 апреля началось генеральное наступление Советской Армии на Крымском фронте. В течение одного дня, прорвав сильную оборону врага на Перекопе и Сиваше, наши воины стремительно очищали родной край от фашистских захватчиков.
      Перемены в судьбе арестованных произошли совершенно неожиданно. 13 апреля никого из них не вызвали на допрос, а Ревякина перевели из одиночки в общую полутемную камеру с оконцем во двор. Там уже сидели Иван Пиванов, Георгий Гузов, Александр Мякота, Михаил Балашов и Николай Терещенко, тоже переведенные туда из одиночек.
      В конце дня в подвал привели Василия Горлова, о печальной участи которого ничего не знали арестованные. Лицо у него было темно-фиолетовое, распухшее от побоев. Руки крепко связаны электрическим проводом. Через продранную тельняшку, которую он никому из карателей не дал стащить с себя, виднелись синяки и ссадины на плечах и груди. Он так изменился, что узнать его было почти невозможно.
      Тюремщики с такой силой втолкнули его в камеру, что он ударился головой о стенку, упал на цементный пол, закрыл глаза и заскрежетал зубами от боли.
      Все бросились к нему, развязали посиневшие руки, подложили ему под голову ватник.
      - Как же ты попал сюда? - удивлялся Ревякин. - Мы считали, что ты у партизан.
      - Неудача, Саша. И повидаться с ними не пришлось, - вздохнул Горлов. - В лесу, по дороге к партизанам, наткнулись на карателей. Отходили с боем. Меня ранили в ногу. Бежать не смог, схватили. Привезли в Бахчисарай, в румынскую жандармерию. Хотели, чтобы я им о партизанах рассказал. Пытать начали. Ну, я, конечно, не стерпел, стукнул одну сволочь. Тут и пошло. Свалили на пол, руки проводом скрутили, били прямо до бесчувствия... Мучили каждый день, но не в этом теперь дело. Вас тоже, вижу, разделали порядком. Главное-то, братишки, немцы из Крыма удирают.
      - Как удирают? - в один голос воскликнули арестованные.
      - А вы что, ничего не знаете? - оживился Горлов. - Удирают, да еще как! Наши уже заняли Симферополь, к Бахчисараю подходят. Вся фашистская армия к Севастополю бежит. По дороге сюда на этих вояк нагляделся. Из Бахчисарая все удрали. Арестованных часть постреляли, а других, видимо, не успели, с собой сюда захватили.
      Новости, принесенные Горловым, произвели на подпольщиков такое огромное впечатление, что они забыли, где находятся. Восторженный Георгий Гузов подбежал к двери и громко закричал в волчок:
      - Товарищи! Наши в Крыму! Красная Армия заняла Симферополь, Бахчисарай, подходит к Севастополю!
      - Правда, Саша? - раздался звонкий голос Нелли.
      - Правда, дорогие девочки, правда. Поздравляю вас и крепко обнимаю! радостно ответил Ревякин.
      В ответ Люба Мисюта громко запела:
      Ведь от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней.
      Из всех камер арестованные дружно поддержали:
      Так пусть же Красная
      Сжимает властно
      Свой штык мозолистой рукой.
      И все должны мы неудержимо
      Идти в последний смертный бой.
      Часовой из татарского карательного отряда подошел к окну камеры, где сидели подпольщики, и не то с сочувствием, не то с издевкой закричал:
      - Пой, пой! Все равно сегодня ночь все на луна будешь! - И тут же, растерявшись перед мыслями о неизбежной расплате, предатель добавил заискивающе: - Моя тебе очень жалко, пой!
      - Вот почему нас посадили вместе и не вызывают на допрос, - проговорил Терещенко. - Сегодня ночью всех на луну.
      - Конечно, они теперь постараются с нами расправиться как можно скорее, проговорил Горлов.
      Водворилось тяжелое молчание.
      Из тридцати трех патриотов, вывезенных на расстрел, в числе которых были Ревякин, Терещенко, Пиванов, Мякота, Гузов, Горлов, Женя Захарова, Люба Мисюта, Нелли и другие подпольщики, спаслись лишь Балашов и еще двое (не члены подпольной организации). Все остальные были зверски убиты гестаповцами.
      * * *
      Прошли годы с тех пор, как победно закончилась историческая битва за Севастополь. На месте былых сражений развернулась великая стройка. Из руин поднимается новый, еще величественнее и краше город русской славы, и в этом величавом труде строителей воодушевляют бессмертные примеры героев, отдавших свои жизни в борьбе за свободу и счастье советских людей.
      А. Сурков
      Малахова кургана вал.
      Знакомый путь до Балаклавы...
      Ты дважды пал и дважды встал
      Бессмертным памятником славы.
      На ост отхлынули бои.
      В пустынных бухтах космы тины.
      Чернеют копотью твои
      Непобежденные руины.
      И кажется - куда ни глянь
      Одна огромная могила.
      И кажется - чужая длань
      Тебя навеки раздавила.
      Пусть сбудется, что суждено.
      Судьба героев неизменна.
      Непобежденному дано
      Стряхнуть могильный холод тлена
      Ты пал, оружья не сложив.
      Сражался, не ломая строя.
      И в каждом русском сердце жив
      Твой образ - города-героя.
      О боевой твоей судьбе
      В просторах русских песня льется.
      В кубанских плавнях по тебе
      Тоскует сердце краснофлотца.
      Свершая тяжкий ратный труд
      На кораблях, в степях Донбасса,
      Твои орлята, в битвах, ждут
      Вождем назначенного часа.
      И он настанет - этот час
      Расплаты грозной и кровавой.
      И ты воскреснешь третий раз,
      Увенчанный бессмертной славой.
      * * *
      "Вахт ам Райн" внизу гнусит гармошка.
      Темень. Тень немецкого штыка.
      В полночь старый черноморец Кошка
      Будит краснофлотца Шевчука.
      И идут они от Инкермана
      Сквозь потемки мертвой тишины
      До высот Малахова кургана,
      Мимо Корабельной стороны.
      Часовым глаза слепят туманы.
      Что там промелькнуло впереди!
      То ли тени, то ли партизаны
      В темноте попробуй разгляди.
      Шорох. Всплеск. И тело неживое
      Приняла свинцовая вода.
      Вдоль причала в ночь уходят двое,
      Не оставив на камнях следа.
      На скалу карабкаются ловко,
      Раздирают заросль камыша.
      Гулкая старинная кремневка
      Вторит автомату ППШ'а. ...
      Смерть сердца морозом оковала.
      В темном склепе не видать ни зги.
      Слушают четыре адмирала
      Легкие матросские шаги.
      И сказал Нахимов Пал Степаныч,
      Славный севастопольский орел:
      Это Кошка, адмиралы, на ночь,
      На охоту правнука повел.
      Ужас на пришельцев навевая,
      Воздухом бессмертия дыша,
      Ходит по развалинам живая,
      Гневная матросская душа.
      Чует сердце - скоро дрогнут скалы
      От стального крика батарей.
      Мы еще услышим, адмиралы,
      В бухтах грохот русских якорей...
      Звездный мир над бухтами огромен,
      Штык качнулся и упал во тьму.
      Лазарев, Корнилов и Истомин
      Отвечают другу:
      - Быть тому!
      Аркадий Первенцев
      Третий удар
      Отрывок из киносценария
      Ночь. Аппаратная Василевского. Маршал читает ленту, диктует телеграфистке.
      Василевский. Передавайте Сегодня, восьмого апреля, в восемь ноль-ноль приступаем к выполнению вашего приказа об освобождении Крыма.
      Сталин смотрит на стенные, затем на карманные часы. В руке Сталина часы. На них ровно пять. Часы тикают.
      Высоко плывут облака в предрассветном небе. Встает солнце над Турецким валом. Дремлют немцы на постах. Светлеет небо над Сивашом. На командном пункте 51-й армии ждут. Взад и вперед ходит генерал Крейзер. Крейзер смотрит на часы. Недвижимы тяжелые облака.
      На наблюдательном пункте 2-й гвардейской армии генерал Захаров нетерпеливо смотрит на часы.
      Выше солнце над Турецким валом. Ходит немец-часовой.
      Из-за горизонта, освещенного восходящим солнцем, беззвучно выезжают и идут на аппарат гвардейские минометы.
      Генерал Захаров смотрит на часы.
      Снимается маскировка с орудий.
      Смотрят на часы Василевский и Толбухин.
      Медленно поднимаются дула орудий.
      На часах в кабинете Сталина ровно восемь.
      Офицер дает сигнал. Первый выстрел орудия и сильные артиллерийские залпы.
      Озаряемые залпами, спокойно наблюдают Василевский и Толбухин.
      Утро в Кремле. За длинным столом собрались работники Наркомата земледелия.
      Сталин. Так вот... Какие меры приняты Наркоматом земледелия по подготовке весеннего сева в Крыму?
      Встает нарком земледелия Бенедиктов.
      Бенедиктов. Разрешите мне сказать, Иосиф Виссарионович.
      Сталин. Прошу вас.
      Бенедиктов. Вслед за освобождением Крыма от оккупантов...
      Глубокий ров Турецкого вала. По скату его ложатся снаряды, взрывая землю.
      Артиллерийская канонада.
      Толбухин (глядя на часы). Сейчас перенос огня.
      Облака земляной пыли рассеиваются, открывая крепостные стены Турецкого вала, обстреливаемого нашей артиллерией.
      Из лисьих нор, обманутые прекращением огня, по свистку выбегают немцы и поспешно перебегают в первые линии траншей.
      В наших окопах солдаты выставляют чучела.
      Крики "ура".
      Над всей линией наших траншей поднялись "люди"-чучела. Противник ведет по ним огонь.
      Крики "ура".
      Солдаты держат над окопами чучела.
      Крики "ура".
      Падают сраженные чучела.
      Захаров (взглянув на часы). Теперь из вторых четырехсот!
      Залп орудий.
      Стреляет одна батарея...
      ...вторая...
      ...третья...
      Дыбом встала земля над вражескими укреплениями.
      Смеясь, солдаты прячут чучела.
      Отплевываясь от пыли, солдаты снимают с чучел каски.
      Снарядом разнесло вражескую пушку.
      Унтер (кричит). Огонь!
      По Турецкому валу несется огневой шквал.
      Гитлеровцы вновь бегут к лисьим норам.
      Суетясь, толкая друг друга, прячутся в норы.
      Взрывом подняты пласты земли.
      Пыль рассеивается. В норе притаились три солдата. Они тяжело дышат.
      Солдат в очках. О-о-ох! Что-то у них не так вышло, как надо, у этих русских. Что-то они спутали!
      Остроносый солдат (глубокомысленно). У них плохо работает машина.
      Вздымается земля во рву Турецкого вала.
      Солдаты рассматривают снятые с чучел каски. Они прострелены.
      1-й солдат (тыча себя пальцем в лоб). Вот сюда бы угадал!
      2-й солдат. Скажи, пожалуйста! (Показывает свою каску, продырявленную в двух местах).
      Мертвый гитлеровец у подбитой пушки.
      Взрыв.
      Толбухин (смотрит на часы). Снова пауза...
      Трое немцев выбегают из норы.
      В траншеях противника суета, подготовка к встрече атаки русской пехоты.
      Из окопов поднимаются чучела.
      Крики "ура".
      Чучела принимают огонь на себя.
      Толбухин и Василевский.
      Толбухин (глядя на часы). Снова огонь!
      В немецкой крепости. Гитлеровцы торопливо вытаскивают из склада боеприпасы. Взрывы.
      Снаряд попадает в немецкую пушку.
      У разбитого орудия офицер.
      Он что-то кричит. Его накрывает снаряд.
      Снаряды кромсают артиллерийские позиции противника. У пушек - ни одной живой души.
      Гитлеровские солдаты прячутся в норы. Их догоняет снаряд.
      Толбухин и Василевский сосредоточенно наблюдают за боем.
      Толбухин. Сейчас пойдут гвардейцы Захарова.
      Солдаты 2-й гвардейской надевают каски, берут винтовки, становятся на ступеньки окопов.
      Толбухин (тихо). Ну, вперед!
      Из окопов с громовым "ура" поднимаются гвардейцы Захарова, бросаются стремительно в атаку.
      Через разбитые нашей артиллерией противотанковые укрепления проходит, ведя огонь, цепь автоматчиков.
      На поле боя, усеянное вражескими трупами и разбитой немецкой техникой, врываются с криками "ура" и бегут в атаку гвардейцы.
      В лисьей норе оглушенные немцы слышат русское "ура".
      Солдат в очках отряхивает с шинели землю и устраивается поудобнее:
      - Они могут кричать "ура" сколько им угодно. Знаем мы эти шутки.
      Внезапно нора освещается лучом солнечного света и возле солдата падает граната.
      Цепи гвардейцев несутся неудержимым потоком, скатываются с горы в лощину. На втором плане, у разбитой пушки, встает фигура гитлеров ского офицера с поднятыми вверх руками. Русские рвутся вперед.
      Гусеницы танка подминают проволочные заграждения противника
      В образовавшуюся брешь врываются наши бойцы.
      В траншее гитлеровцы. Один у пулемета, второй метнул гранату. Оба бросаются наутек. Над ними проходят гусеницы русского танка.
      Еще траншея. Убегает немец. Его догоняют гусеницы танка.
      Солдаты, стоявшие у пушек, разбегаются. Въезжает русский танк, утюжит все и уходит дальше.
      В дыму из развороченных немецких траншей поднимается белобрысый немец с черной повязкой на глазу. Подняв вверх руки, он нечеловеческим голосом орет.
      Подбегает Степанюк, с интересом рассматривает немца, оглядывается по сторонам.
      Степанюк. И чего воно кричит? (Немцу). Не кричи! Ну! Не кричи! (Немец не унимается). Не кричи! (Злее). Иды! Форвертс!
      Немец, с опаской поглядывая на автомат Степанюка, поднимается из траншеи и, не опуская рук, выходит из кадра.
      Степанюк присел на край окопа, смотрит немцу вслед.
      Степанюк (широко улыбаясь). Цирк!
      Енекке в своем подземелье, задыхаясь, кричит в трубку телефона.
      Енекке. Танки ворвались в Армянск! Я приказал вам перебросить сто семнадцатый пехотный полк и танки резерва! В бой вводить прямо с марша! (Бросает трубку).
      У карты Сталин и генерал Антонов.
      Антонов. Генерал Захаров успешно продвигается. Армянск взят.
      Сталин. Потери?
      Антонов. Двести шестьдесят человек. У немцев подсчитано семь тысяч убитых. Через Каркинитский залив генерал Захаров отправил...
      Карта с указаниями направлений захаровского десанта и движения войск генерала Крейзера. Рука генерала Антонова показывает.
      Голос Антонова. ...десант с выходом в тыл к Ишуньским позициям, куда должны выйти войска генерала Крейзера.
      Сталин. Обстановка на Сиваше?
      Антонов. На главном направлении противник оказывает упорное сопротивление. На второстепенном направлении корпус Кошевого пробил брешь.
      Сталин (с интересом). Пробил брешь?
      Антонов. На второстепенном направлении, товарищ Сталин.
      Сталин уходит от стола в глубь кадра к телефону, снимает телефонную трубку.
      Сталин. Соедините меня с маршалом Василевским. Здравствуйте, товарищ Василевский. Доложите обстановку на участке Кошевого.
      Василевский (у аппарата "ВЧ"). Кошевой захватил первую линию траншей на высоте шестнадцать-шесть северо-восточнее Тархан и захватил Тай-Тюбе. На главном направлении перемена пока не наметилась.
      Сталин у телефона.
      Сталин. Полководец не должен быть фетишистом плана. План не догма. Снимайте часть сил и резервы с главного направления, перебросьте на второстепенное и развивайте успех. Оборона надломлена? Сломайте ее! Ищите ключ к развязке операции на второстепенном, Томашевском направлении и превратите его в главное направление.
      Маршал Василевский у "ВЧ".
      Василевский. Приступаю к выполнению вашего приказания, товарищ Сталин. До свидания.
      Василевский, положив трубку телефона, выходит в другую комнату к столу с картой и обращается к генералу Толбухину.
      Василевский. Сталин приказал вводить армейские, фронтовые резервы в этом... (Наклоняется над картой).
      Рука Василевского наносит на карту стрелку удара в направлении высоты 33 у Томашевки.
      Голос Василевского. ...направлении.
      Голос Толбухина. Томашевка?
      Василевский. Да.
      Енекке выходит из штаба, за ним командующий обороной перешейка генерал Сикст.
      Енекке (Сиксту раздраженно). Вы должны держать Томашевку и высоту тридцать три любой ценой.
      Сикст. Я ничего не могу сделать, генерал.
      Енекке. Это замок Крыма.
      Сикст. Психика моих солдат надломлена...
      Енекке. Если Толбухин сорвет этот замок, если это случится, - под суд.
      Надпись: "Высота 33".
      Командный пункт командующего 51-й армией. В амбразуре товарищи Василевский, Толбухин и Крейзер.
      Артиллерийская канонада.
      Ночь, ветер. Вражеские проволочные заграждения. Советский солдат набрасывает шинель на проволоку, пытается пройти, но падает замертво, сраженный очередью автомата.
      Бойцы режут проволоку ножницами, ползком пробираются под проволокой. По ним стреляют, их забрасывают гранатами.
      На командном пункте.
      Толбухин (Чмыге). Вы же сами, товарищ Чмыга, рассказывали об этой высоте, так что вам и книги в руки.
      Чмыга. Есть, провести батальон в тыл к высоте тридцать три!
      Толбухин (пожимает руку Чмыге), Спасибо, товарищ, старшина. Эта высота замок Крыма на пути к Севастополю.
      Чмыга. Понятно. Разрешите выполнять приказание?
      Толбухин. Выполняйте.
      Чмыга. Есть.
      Чмыга уходит в глубь траншеи, еще раз оглянулся. В небе прожекторы.
      Черная поверхность озера. По ней тоже шарят прожекторы.
      Бойцы, взвод за взводом, входят в воду, высоко держа автоматы.
      Генералы Толбухин и Крейзер наблюдают через амбразуру. На их лицах отблески прожекторов.
      Толбухин. Начинайте демонстрацию атаки высоты в лоб.
      Крейзер. Слушаю.
      В ночи мигают прожекторы противника.
      Гвардейские минометы открывают шквальный огонь.
      Летят молнии реактивных снарядов.
      По грудь в воде идут бойцы. Скользнул луч прожектора. Густо ложатся снаряды, поднимая столбы воды.
      По горизонту, вдоль озера, растянулась цепочка немецких прожекторов.
      Поверхность озера обстреливается. Снаряды поднимают столбы воды.
      Чмыга переглянулся с идущим рядом Степанюком. Бойцы нырнули под воду, держа над поверхностью воды автоматы.
      В амбразуре Толбухин и Крейзер.
      Толбухин (раздраженно). Погасить прожекторы.
      Крейзер. Есть.
      Гвардейские минометы посылают молнии реактивных снарядов.
      Вспыхивают и гаснут немецкие прожекторы.
      По горизонту, там, где стояли прожекторы противника, поднялись к небу черные столбы дыма. Все погасло.
      Пробираются в воде, держа автоматы наизготове, Чмыга и Файзиев. Файзиев выжидательно смотрит на старшину.
      Берег, занятый противником в тылу высоты 33. Из воды выходят солдаты "озерного десанта".
      Поднялась голова Чмыги. Он сжал гранату.
      Генералы Толбухин и Крейзер.
      Толбухин. Сигнал к атаке.
      Крейзер. Есть.
      Взвилась и упала в воду ракета над озером.
      Берег ожил. Пехота "озерного десанта" с криками "ура" бросилась в атаку.
      Сталин говорит по телефону.
      Сталин. Войска вышли на оперативный простор? Желаю удачи. До свидания.
      Кладет трубку телефона. Устало проводит рукой по лбу. Нагнулся над папиросной коробкой, взял несколько папирос, разломил их, чтобы набить табаком трубку.
      Звучит песня бойцов:
      Кипучая, могучая, никем не победимая,
      Страна моя,
      Москва моя,
      Ты самая любимая!
      Крым. Широкая дорога между двумя рядами цветущих деревьев. Все залито южным солнцем. Мчатся советские танки, на них бойцы. Песня:
      Кипучая, могучая, никем не победимая,
      Страна моя,
      Москва моя,
      Ты самая любимая!
      Под цветущими ветвями проносятся советские танки. Василевский садится в машину, Василевский (шоферу). Джанкой! Машины с советской пехотой мчатся по дороге.
      Надпись: "Симферополь".
      У штаба 17-й немецкой армии стоит автомобиль, нагруженный чемоданами. К автомобилю, тяжело ступая, подходит Енекке, садится Адъютант и шофер вопрошающе смотрят на него в ожидании указания маршрута следования.
      Енекке. Сталинград.
      Шофер и адъютант (в ужасе). Куда? Куда?
      Енекке (встряхнувшись). Севастополь... Севастополь...
      Машина трогается. У здания штаба, на костре, сжигают документы.
      Цветут крымские сады. Солдаты весело, с песней переходят ручей вброд.
      Через кадр появляется надпись: "Евпатория". Песня бойцов:
      Эй, по дороге!
      Эй, по дороге!
      По дороге войско красное идет!
      По дороге войско красное идет!
      Мимо кипарисов проносятся машины с пехотой, замаскированные зелеными ветвями.
      Надпись: "Феодосия". Цветущими садами идут колонны бойцов. Надпись: "Ялта".
      Тянутся бесконечные колонны пленных. Им навстречу идут наши танки.
      Надпись: "Симферополь". Песня:
      Все пушки, пушки заряжены,
      Гудит наш красный строй,
      А факелы зажжены
      Зовут на смертный бой.
      За землю и свободу
      Вперед, стрелки, вперед!
      И красных рать народу
      Свободу принесет.
      Звуковой наплыв на оркестр.
      Крымскими дорогами мчатся машины с советской пехотой.
      Из цветущей долины поднимается на гору колонна бойцов.
      Толпы жителей приветствуют победителей. Гремит духовой оркестр.
      Шагает молодой лейтенант. Мальчуганы пытаются попасть с ним в ногу, с восхищением смотрят на него.
      Лейтенант. Песню!
      Шагают войска. В первом ряду гвардейцы. Среди них - Чмыга, Файзиев. Пилотки солдат украшены цветами, сверкают ордена и медали. Солдаты запевают песню. На руках у Чмыги ребенок.
      Песня бойцов:
      Кипучая, могучая, никем не победимая,
      Страна моя,
      Москва моя,
      Ты самая любимая!
      Шагает в рядах гордый, сияющий Степанюк.
      У столба со стрелой "Севастополь - 81 километр" стоит девушка-регулировщица. Улыбаясь, машет флажком.
      Надпись: "Сапун-гора".
      В утренней дымке высокие хребты Сапун-горы.
      Смотрят на гору Аржанов и Степанюк.
      Аржанов. Оно, конечно, нет таких крепостей, но высоко, круто... В общем горка...
      Степанюк. И головне, друже, им звидтыля бить нас пидходяще.
      Аржанов. Ну ты это брось свое "пидходяще". Давай лучше закурим... "пидходяще". (Берет у Степанюка табак). Да-а... Так сказать- высота...
      Степанюк (примирительно). Ну, да... горбок.
      Небольшая высота, изрытая глубокими воронками снарядов. Много стреляных гильз. Развалины дота. Осторожно, оглядываясь по сторонам, идут Чмыга и Файзиев.
      Чмыга. Мы на этих горах, браток, в сорок первом-сорок втором двести пятьдесят дней стояли.
      Засвистели пули. Чмыга и Файзиев пригнулись, залегли в воронке.
      Когда стрельба прекратилась, осмотрелись по сторонам.
      Файзиев (удивленно). Гильзы! Сколько... Осколки...
      Чмыга. Гильзы это наши, тульские. А это (отшвырнул осколок снаряда) со всей Европы.
      Файзиев заметил что-то, передвинулся вперед, подозвал Чмыгу.
      Файзиев. Что это?
      Чмыга. Дот был.
      Файзиев. Да нет... под дотом смотри.
      В развалинах дота белеют кости и череп.
      Чмыга снимает каску. Файзиев остановил его.
      Файзиев. А может, это немец?
      Чмыга (грустно). Нет, браток, поле боя тогда оставалось за ними. Своего б они схоронили. А вот наших, что стояли на этих высотах насмерть... (Отвернулся с горечью. Файзиев заглядывает ему в глаза). Ты пойди в траншею. Я тут один покурю...
      Файзиев тихонько уходит.
      В траншеях появляются генерал Толбухин и сопровождающие его офицеры.
      Офицер. Смирно!
      Солдаты вскакивают.
      Толбухин (останавливает их). Сидите, сидите.
      Командующий садится среди бойцов.
      Против него Аржанов и Степанюк.
      Толбухин (увидя кисет в руках Аржанова). Табачок-то есть?
      Аржанов. А как же, товарищ генерал. Табачный край. Разжились солдаты.
      Толбухин. Как звать-то?
      Аржанов (вскакивая). Гвардии сержант Аржанов Петр Михайлович!
      Толбухин жестом разрешает ему сесть.
      Толбухин (Степанюку). А вас?
      Степанюк хочет встать, но генерал удерживает его.
      Степанюк. Гвардии рядовой Никита Степанюк.
      Солдаты любовно смотрят на командующего.
      Степанюк. Мы же с вами, товарищ генерал, вид Сталинграда идемо разом.
      В глубине траншеи появился Вершков, вытянулся перед генералом.
      Вершков. Гвардии рядовой Вершков Сергей Иванович!
      Прыгнул в траншею Файзиев, рапортует.
      Файзиев. Гвардии рядовой Файзиев Лятиф!
      Толбухин (улыбаясь). Так вот вы кто! А я думаю, что это за орденоносцы такие? 461]
      Файзиев и Вершков, улыбаясь, с гордостью посматривают на свои новехонькие ордена.
      Толбухин. За что ордена получили?
      Вершков. За форсирование озера, товарищ генерал.
      Файзиев (добавляет). В обход высоты тридцать три, товарищ генерал.
      Толбухин (серьезно). Ну что ж, за дело получили. А где ваш проводник, черноморец?
      На высоте у разбитого дота грустный Чмыга у белеющих в темноте костей.
      Чмыга. Мы тебе, браток, памятник поставим из белого камня, инкерманского. Только бы нам через эту горку перевалить.
      Смотрит в сторону Сапун-горы.
      В траншее Толбухин среди солдат.
      Толбухин. Ну что, высока горка?
      Аржанов. Да... Посопишь, пока влезешь.
      Толбухин. Потому и называется Сапун-гора.
      Солдаты засмеялись.
      Аржанов. Скажи пожалуйста. Так, стало быть, это и есть Сапун? Слыхали.
      Все смотрят вверх на Сапун-гору На первом плане дот.
      Толбухин (задумался). Как думаете, солдаты, взберемся на эту горку?
      Аржанов. Да ведь надо бы, товарищ генерал, горка-то своя.
      Берхтесгаден. Кабинет Гитлера.
      Гитлер (истерически). Севастополь держать! Все атаки должны быть отбиты!
      Перед Гитлером с поникшей головой сидит Енекке.
      Енекке. Я не могу ручаться, фюрер.