Севастополь (сборник)

      Слова правды о войне, о германском фашизме проникли и в гитлеровские войска. Восьмого ноября вечером член Военного Совета флота вызвал меня к себе и приказал издать доклад Сталина брошюрой небольшого размера в плотной цветной обложке. "Чтобы немецкий солдат в кармане шинели мог носить этот документ", сказал дивизионный комиссар. Я вопросительно посмотрел на Николая Михайловича. Он ответил сразу же: "Издавать будем на двух языках - на русском и немецком, а потом посмотрим, может быть, и на румынском сделаем. На немецком - тираж сто тысяч, не меньше. Понял?"
      Обратно с флагманского командного пункта я как на крыльях летел в редакцию. Вот оно задание-то! Надо в очень короткий срок издать свыше ста тысяч экземпляров, да еще на двух языках. Печать займет немного времени, но как сфальцевать и сшить такой тираж при наличии трех переплетчиц и одного допотопного брошюровального станка? Даже при круглосуточной работе этот станок даст самое большее шесть-семь тысяч в сутки.
      А нам нужно сделать в пять-шесть дней свыше ста тысяч экземпляров. И пока считал бесконечные ступени на зигзагообразной каменной лестнице, что вела от бухты на улицу Ленина, в голове созрел уже весь основной план работы. Народ поможет срочно выпустить брошюру. Пойду в горком комсомола, пусть выделит десяток девушек, да члены семей рабочих типографии придут. Вот и осилим. Сошьем вручную, брошюру дадим быстро, по-фронтовому.
      И дали. Пока набирали, печатали и брошюровали русский текст, наборщики набрали и сверстали немецкий. Шрифтов оказалось вполне достаточно. Брошюра получилась на славу: текст четкий, бумага хорошая и обложка такая, какую заказал член Военного Совета. Жены и дети рабочих нашей типографии, комсомолки, присланные из горкома, сфальцевали и сшили весь тираж обоих изданий в течение недели. Работали круглые сутки в две-три смены. Днем и ночью наша буфетчица Марья Артемьевна кормила и поила тружеников. Кладовщик и экспедитор Федор Рожков обрезал бумагу и связывал готовые пачки. Когда тревожный гудок Морского завода призывал в убежище, никто не сходил с места, все продолжали работать. Жена печатника, пожилая беспартийная женщина, на вопрос, почему не идет по тревоге в убежище, отвечала:
      - Они-то там, краснофлотцы и красноармейцы, слышите, стреляют по врагу, не уходят в убежище. И мы не пойдем. Мы тоже на посту, мы - севастопольцы.
      Наша брошюра с докладом о 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции попала по назначению. Ее находили немецкие и румынские солдаты на дорогах к фронту и в лесах под Севастополем. В снарядных и консервных ящиках, в мешках с хлебом и галетами она попадала в окопы и блиндажи.
      Немцы понесли на советско-германском фронте за четыре с половиной месяца ожесточенных боев громадные потери. Было очевидным, что планы немецко-фашистских империалистов молниеносно завоевать СССР потерпели крах. Удары Советской Армии заставляли приходить в себя многих немецких солдат, одураченных гитлеровской пропагандой. Все чаще они начинали задавать себе вопрос, что будет дальше, чем кончится эта война. Понятен поэтому их интерес к распространяемым нами листовкам и брошюрам.
      Свои патриотические чувства защитники Севастополя стали выражать в форме политического документа - обязательства, клятвы Родине, Коммунистической партии.
      Клятвы различны по содержанию, и подписывали их разные люди. Но мысль одна - драться за свою Родину до последнего дыхания, до последней капли крови. Мудрое слово Коммунистической партии помогало севастопольцам героически отстаивать свой родной город, вдохновляло их на подвиги. Слово партии вооружало советских людей оружием необычайной силы.
      С. Шмерлинг
      Герои дзота No 11
      ШАГ ВПЕРЕД
      Да, я подал второй рапорт, товарищ мичман... Обидно. Фашисты нашу родную землю топчут, а меня командование не пускает на фронт.
      Старшина роты посмотрел в лицо молодого матроса, стоявшего перед ним, увидел прямой, горячий взгляд и прочел в его больших черных глазах с трудом сдерживаемое волнение.
      - Понимаю ваше желание. И одобряю, - ответил он. - Но пока время не приспело. Нужно будет, прикажут - пойдем. А сейчас первое дело - готовиться к бою.
      И, предупреждая вопрос моряка, добавил:
      - Можете итти, товарищ Калюжный.
      У самых дверей матрос сделал шаг в сторону, четко повернулся и отдал честь, пропуская невысокого коренастого офицера. Это был полковник, начальник электромеханической школы. Он поздоровался с мичманом, присел к столу и, кивнув в сторону ушедшего матроса, спросил:
      - Молодежь на фронт просится, а?
      - Так точно, и еще как просится.
      - Этот черноглазый, кажется, Калюжный?
      - Курсант Калюжный Алексей Владимирович, матрос первого года службы.
      Полковник улыбнулся.
      - А признайтесь, товарищ мичман, что и вы так же думаете, как этот курсант?
      - Не скрою, большую охоту имею итти на фронт. Но я сознаю, что...
      - Ясно, товарищ мичман.
      Фронт с каждым днем приближался к Крыму, к Севастополю, где находилась электромеханическая школа учебного отряда Черноморского флота.
      В эти дни начальник школы получил множество рапортов от матросов и офицеров. И все они разными словами выражали одну мысль: "Прошу отправить меня на фронт". Советские моряки, воспитанные Коммунистической партией, рвались в бой за честь и независимость своей Родины.
      - Хорошие у нас. с вами воспитанники, товарищ мичман, - подумал вслух начальник школы. - Знаете, я последнее время все чаще вспоминаю теплые слова Михаила Ивановича Калинина о наших курсантах.
      ...Давно это было, почти двадцать лет назад.
      Тогда наш учебный отряд готовил выпуск своего первого комсомольского набора. И вот перед самым выпуском отряд посетил Михаил Иванович Калинин. Пришел он на плац, а личный состав в это время занимался гимнастикой. Посмотрел Михаил Иванович на курсантов, полюбовался их спорыми дружными движениями и сказал: "А замечательные из комсомольцев выйдут моряки".
      Начальник школы встал и сказал строго и торжественно:
      - Так вот, товарищ мичман. Настал час проверки наших питомцев.
      Скоро - на фронт.
      * * *
      Алексей Калюжный медленно прошел длинным коридором школы. На лестничной площадке он почти столкнулся с матросом Дмитрием Погореловым.
      - Куда это ты торопишься, Дмитрий? Погорелов смущенно проговорил:
      - Да вот мичман зачем-то вызывает. И не догадаюсь.
      - Ой, хитришь, Дима! Рапорт подавал?
      - Было дело, а что?
      - А то, что напрасно идешь. Откажет. Мне наотрез отказал. Прикажут, говорит, тогда пойдем.
      Алексей от души обрадовался встрече с Погореловым. Ему, взволнованному и опечаленному вторым отказом в отправке на фронт, сейчас особенно приятно было встретить спокойного и рассудительного Погорелова.
      Матросы вышли во двор школы, и перед ними открылся вид на бухту я город. На противоположном берегу, над кручей, между белыми зданиями города уже кое-где виднелись развалины, чернели пожарища. В бухте стояли закамуфлированные военные корабли. Их зенитные орудия настороженно глядели в небо. В суровом облике военного Севастополя чувствовалась могучая сила и непреклонность.
      - Слушай, Дмитрий, - сказал Калюжный, - года нет, как мы в Севастополе, а так привыкли, словно родились здесь.
      - Об этом и я думал, когда рапорт подавал...
      - Подавал, да выходит зря.
      - Нет, не зря. Знаю, что скоро мы пойдем в бой. Да ты вот взгляни сюда. Читай.
      И Погорелов увлек товарища к одному из корпусов школы. На мраморной доске, прикрепленной к фасаду здания, Алексей прочел короткую надпись:
      "Под руководством большевистской партии в 1917 - 18 гг. здесь формировались красногвардейские отряды на борьбу против белогвардейских банд и интервентов..."
      Калюжный почувствовал, какой новый большой смысл открывался ему теперь в этих знакомых словах. Отсюда, из их родной школы, в грозные годы гражданской войны и иностранной военной интервенции уходили на защиту молодой Советской республики революционные моряки - их отцы и старшие братья. Они завоевали свободу и независимость, счастливую жизнь Советской стране, народу. Теперь для него, Алексея Калюжного, Дмитрия Погорелова и миллионов их ровесников настало время совершить великий подвиг: спасти Родину от порабощения фашистами, защитить великие завоевания Октября.
      Начальник школы не случайно заговорил с мичманом о готовности молодых моряков к бою. Вчера он получил приказ: сформировать из личного состава школы часть морской пехоты и направить ее на оборонительные рубежи.
      По его распоряжению была объявлена боевая тревога.
      На просторном плацу под палящими лучами августовского солнца построились курсанты. Над загорелыми лицами моряков - ровная линия бескозырок. Легкий морской ветер играет черными лентами.
      - ...Создается прямая угроза Крыму и Севастополю... - слышит Калюжный. ...Надо в короткие сроки окружить город стальным кольцом укреплений, стать стеной на защиту Севастополя, отстоять его от фашистских захватчиков...
      И вот долгожданная минута. Начальник школы обращается к строю:
      - Товарищи! Кто из вас пойдет добровольно в морскую пехоту, на фронт, сражаться за честь и независимость нашей Родины? Кто желает итти - шаг вперед!
      "Я желаю, давно желаю", - мысленно отвечает Алексей и плотно печатает шаг в накаленную землю плаца. Он чувствует, что вместе с ним, в едином порыве, словно поднятые могучей морской волной, всколыхнулись шеренги курсантов: весь строй сделал шаг вперед.
      ДЗОТ В КАМЫШЛОВСКОЙ ДОЛИНЕ
      В первых числах сентября 1941 года курсанты электромеханической школы вышли на строительство оборонительной полосы Севастополя. В те дни гарнизон и население города создавали стальной пояс обороны.
      Крепка и неподатлива севастопольская земля. Под выгоревшим от жарких солнечных лучей травяным покровом обнажается камень. Гулко стучат ломы, звенят, высекая искры, лопаты. Потом намокают матросские тельняшки.
      Укрепляя оборону города, командование Черноморского флота формировало новые воинские части и подразделения из моряков. Из личного состава электромеханической школы был создан Особый батальон. Он занял один из важных участков в районе обрывистых Мекензиевых гор. Бойцы батальона должны были расположиться в дзотах, стоящих на высотах и горных склонах. Сплошной линии траншей не было, да и нельзя ее было построить в горах. Поэтому фронт батальона протянулся на несколько километров.
      Первая пулеметная рота, как этого требовали условия местности, также заняла большой район. Каждый из ее двенадцати пулеметных расчетов расположился в дзоте. Командиром роты был назначен молодой лейтенант Садовников. Он держался спокойно и строго, хотя внимательный наблюдатель мог заметить, что лейтенант старательно скрывал большое душевное волнение за исход необыкновенно ответственного дела и судьбу подчиненных, которые были немногим моложе его. Надежной опорой юного лейтенанта был политрук роты тридцатидвухлетний Василий Иванович Гусев, коммунист, человек немалого жизненного опыта. Вдвоем они подобрали людей в гарнизоны дзотов и продумали план обороны.
      В районе роты Садовникова и дзот No 11.
      ...Широкая Бельбекская долина глубоко врезается в Крымские горы, пересекая их с запада на восток. Вдоль быстрой речки Бельбек раскинулись густые фруктовые сады и виноградники. В двух десятках километров от Севастополя Бельбекская долина соединяется с другой - узкой, стиснутой высотами Камышловской долиной. Ее пересекает высокий железнодорожный мост. В этой долине, в двухстах метрах от северной окраины деревни Камышлы, на крутом холме высоты 192,0 был построен дзот No 11. Деревянный остов маленькой крепости плотно обложен камнями, скрепленными цементом, и сверху прикрыт землей.
      В конце октября 1941 года по узкой и каменистой тропинке сюда взобрались шесть курсантов электромеханической школы: Алексей Калюжный, Дмитрий Погорелов, Григорий Доля и трое молодых матросов, лишь в сентябре прибывших в школу: Василий Мудрик, Владимир Радченко и Иван Четвертаков.
      Когда матросы подошли к дзоту и огляделись кругом, Дмитрий Погорелов воскликнул:
      - Правильное местечко!.
      И верно. Сизый утренний туман рассеивался, и с холма открывался вид на всю Камышловскую долину - от железнодорожного моста до Темной балки - глубокого оврага, заросшего густым и высоким дубняком. Вдоль долины протянулась деревня Камышлы: белые домики лепились под обрывом, образуя длинную извилистую улицу.
      Высокий обрыв, напоминающий отрезанный ломоть пирога, обнажал слои бурого известняка. Все подступы к дзоту отлично просматривались и простреливались. Он стоял над Камышловской долиной, как зоркий часовой.
      Моряки внесли в дзот станковый пулемет и боезапас. Часовой встал на вахту у дзота. Так началась жизнь и боевая служба его гарнизона.
      Некоторое время спустя, в начале ноября, командиром дзота и первым номером пулеметного расчета был назначен матрос Сергей Раенко. тоже курсант электромеханической школы.
      * * *
      Наступил декабрь. Первый, ноябрьский штурм Севастополя окончился для фашистских войск позорным провалом: взять Севастополь с ходя им не удалось. Не принесли гитлеровцам успеха и кровопролитные бои в течение всего ноября. Мужественные воины Приморской армии плечом к плечу с частями морской пехоты отбили ожесточенные атаки врага и почти на всех участках прочно удерживали передний рубеж обороны. Немцев не допустили до Камышловской долины, где стоял дзот Раенко.
      Умывшись ледяной водой, Калюжный спустился в дзот. Сегодня предстоял напряженный день. Утром командир приказал еще раз точнее измерить шагами расстояния до важнейших ориентиров: моста, отдельных домов, конца Темной балки, а потом эти расстояния накрепко запомнить. Днем надо пристрелять пулемет.
      Доля и Калюжный вызвались помочь в совершенстве овладеть боевым оружием трем своим новым товарищам - Мудрику, Радченко и Четвертакову. Все трое были из Донбасса, и потому товарищи назвали их "шахтерами".
      Калюжный и Доля начали отдельно заниматься с "шахтерами" - учили их обращению с пулеметом, тренировали в разборке и сборке, показывали, как быстро устранять задержки и неисправности.
      Учились и все в дзоте. Моряки тренировались в метании гранат, состязались на дальность броска и точность попадания. Упражнялись в стрельбе из личного оружия. Особенно тщательно изучали станковый пулемет. Командир дзота Сергей Раенко заботился о том, чтобы каждый его подчиненный мог исполнять обязанности любого номера пулеметного расчета.
      Поздним вечером 13 декабря моряки комсомольцы собирались к дзоту No 25, расположенному неподалеку от командного пункта роты. Днем, как это часто бывает в Крыму, тонкий снежный покров растаял под солнцем, и земля на склонах высот и в долине набухла, обратившись а липкую грязь. Противник вел методичный артиллерийский обстрел, и разрывы снарядов поднимали то здесь, то там фонтаны грязи и камней.
      Командир и политрук вместе с секретарем комсомольского бюро роты созвали делегатское комсомольское собрание в связи с изучением материалов о 24-й годовщине Октября. Собрание должно было подготовить комсомольский актив, а затем и всех воинов роты к предстоящему бою. Немцы готовили новое наступление на город.
      Лампочки из снарядных гильз освещают обветренные молодые лица. Алексей Калюжный примостился на полу, поставил меж колен винтовку и огляделся. Напротив него сидел широкоплечий и рослый старшина 2 статьи Николай Коренной, в прошлом известный тракторист, мастер высоких урожаев. Рядом с ним - матрос Романчук, командир тринадцатого дзота. Он пришел вместе со своим комсоргом веселым, жизнерадостным Шевкоплясом. Всех их Алексей знает по школе. А у столика политрук Гусев о чем-то беседует с матросом Луговским, секретарем комсомольской организации роты.
      У входа - командир двадцать пятого старшина 2 статьи Пух. На правах хозяина он встречает и усаживает вновь прибывших, иногда шутливо добавляя:
      - Заходите до хаты, дорогие гости. В тесноте, да не в обиде.
      Григорий Доля, имевший немало знакомых в школе, успел уже со многими переговорить. Нагнувшись к Алексею, он сообщил:
      Тринадцатый дзот клятву дал стоять насмерть, защищать севастопольские позиции до последней капли крови. Шевкопляс будет читать. Точно знаю.
      "Да, - подумал Алексей, - именно теперь каждому так хочется сказать о своей любви и преданности партии, о своей решимости бороться до конца с фашистскими захватчиками".
      У столика в углу дзота поднялся комсорг роты матрос Луговской:
      - Товарищи! Мы собрались перед боем с фашистами, первым в нашей жизни. На бой зовет нас Родина, партия. Готовы ли мы выполнить свой священный долг? Пусть расскажут об этом комсомольцы.
      Опершись на плечо Калюжного, встал Сергей Раенко, и Алексей услышал спокойный, полный сдержанной силы голос своего командира:
      - Я сам родом с Украины. Может, знаете село Черепин под Корсунь-Шевченковским... Родителя мои умерли от тяжелой болезни, мне тогда только двенадцать лет сравнялось. Кроме меня, в семье - семь братьев и сестер. И что ж? Остались мы сиротами? Нет. О нас Советская Родина позаботилась. Всем помогла. Я воспитывался в Харьковском детском доме. Там и образование, и специальность получил. Советская страна мне и отец и мать. Для всех нас она дороже жизни. За нее, за советский народ мы отдадим все, если понадобится жизнь. А фашистских бешеных собак будем гнать с пашей земли. Так все мои товарищи думают...
      Один за другим брали слово комсомольцы. И в каждом выступлении звучала твердая решимость защищать советскую землю, Севастополь, родной флот.
      Последним выступил комсорг тринадцатого - матрос Шевкопляс. Он достал из нагрудного кармана аккуратно свернутый листок, вырванный из тетради, и начал читать проект решения комсомольского собрания.
      - Над нашим родным городом - главной базой Черноморского флота, над всеми нами нависла смертельная опасность. Враг рвется в наш любимый Севастополь...
      Шевкопляс окинул взглядом товарищей, и голос его зазвучал еще уверенней и тверже:
      - Мы клянемся Родине:
      Первое. Не отступать назад ни на шаг.
      Второе. Ни при каких условиях не сдаваться в плен.
      Третье. Драться с врагом до последней капли крови.
      Четвертое. Быть храбрыми и мужественными до конца, показывав пример бесстрашия, отваги, героизма всему личному составу.
      Пятое. Наше решение-клятву поместить в боевых листках и сообщить но всем дзотам, окопам, огневым точкам.
      Шестое. Настоящее решение обязательно для всех комсомольцев
      Дружно поднялись вверх руки. Комсомольцы единодушно одобрили решение.
      К Калюжному подвинулся Сергей Раенко:
      - Пора в дзот. Надо сменить "шахтеров". Ведь их будут принимать, в комсомол.
      В темноте, по липкой грязи они возвратились к себе в одиннадцатый. Калюжный встал на вахту, а Сергей Раенко прибавил огня в коптилке и достал из ящика чистый бланк боевого листка. Присев за столик, Сергей ровным и твердым почерком написал на листке комсомольскую клятву.
      Скоро пришел с собрания Григорий Доля, а вместе с ним радостные и возбужденные Мудрик, Радченко и Четвертаков.
      - Приняты! - крикнул с порога Мудрик. - Теперь дзот у нас комсомольский.
      - И не только дзот, - добавил Доля. - Политрук Гусев сказал: вся рота стала комсомольской.
      Раенко крепко пожал руки "шахтерам", а Погорелов сказал:
      - Значит по-комсомольски надо держаться... Друг к другу стоять плотно, как подшипники притирают, чтобы зазора не было.
      При свете коптилки командир прочел воинам текст комсомольской клятвы и первым поставил свою подпись. За ним - Григорий Доля, Алексей Калюжный, Дмитрий Погорелов. Поставили свои подписи и трое молодых комсомольцев Мудрик, Четвертаков, Радченко.
      Калюжный взял боевой листок с клятвой и прикрепил его в простенке между амбразурами дзота.
      ТАК ДЕРЖАТЬ
      Второе наступление на Севастополь гитлеровцы именовали "генеральным". И действительно, они ставили на карту все, что могли.
      На рассвете 17 декабря 1941 года на тридцатикилометровом севастопольском фронте, протянувшемся дугой от Качи до Балаклавы, немцы открыли ураганный огонь. Горизонт затянуло дымом разрывов. Десятки вражеских самолетов бомбили наши боевые порядки и город. Под прикрытием огня артиллерии и минометов двинулись на штурм севастопольских позиций немецкие танки, а за ними автоматчики. Фашисты стремились прорваться из района Дуванкоя через Бельбекскую долину, деревню Камышлы на северо-восточную оконечность Северной бухты. Это был кратчайший путь к Севастополю.
      Именно здесь, на направлении главного удара фашистских войск, стояли на высотах, господствующих над Бельбекской и Камышловской долинами, дзоты моряков-черноморцев.
      Защитники одиннадцатого дзота были на своих боевых постах. Раенко, Погорелов и Калюжный держали вахту у пулемета. Остальные заняли свои посты в окопах круговой обороны.
      Шквал артиллерийского огня обрушился в долину. Снаряды рвались вокруг - и в деревне Камышлы, и на соседних высотах, и в Темной балке.
      Вот перед самой амбразурой взметнулось пламя. Вздрогнул корпус дзота, посыпалась земля.
      "Началось!" - подумали моряки.
      Через некоторое время Раенко позвонил на командный пункт роты - "Москва". Отвечал лейтенант Садовников. Спокойным голосом он сообщил, что тринадцатый дзот вступил в бой, и приказал быть в боевой готовности.
      - Тринадцатый! - крикнул Раенко пулеметчикам, показывая рукой в сторону железнодорожного моста, откуда донеслась длинная пулеметная очередь.
      - Как они там? - одним дыханием промолвил Погорелов, оборачиваясь к Алексею Калюжному.
      Отбивая одну за другой атаки гитлеровцев, тринадцатый не давал немцам продвинуться вперед. В полдень фашисты подвезли артиллерию и ударили по дзоту из орудий. Осколками снаряда был смертельно ранен Шевкопляс, Через два часа он скончался.
      Стемнело, но бой в Бельбекской долине не утихал. Стойко сражались воины комсомольской роты. К вечеру фашисты обошли тринадцатый дзот. Под покровом темноты моряки вырвались из вражеского кольца и пробились к своим.
      Однако немцам не удалось продвинуться по Бельбекской долине. С высоты, поднимавшейся над Симферопольским шоссе, открыли огонь защитники дзота No 15, которым командовал матрос Умрихин. Им пришлось вступить в единоборство с фашистским танком. Разворачивая гусеницами шоссе, танк подполз к дзоту и ударил из орудия по амбразуре. Снаряд разорвался в дзоте. Умрихин погиб. Но его товарищи забросали гранатами фашистскую машину. Танк запылал. Экипаж пытался бежать, но был уничтожен метким огнем моряков.
      Немцы рвались к железнодорожному мосту, но здесь они натолкнулись на мужественное сопротивление воинов-комсомольцев дзота No 14. Командир его матрос Пампуха - еще перед боем договорился о взаимодействии с командиром гаубичной батареи. Артиллеристы протянули в дзот линию полевого телефона. Пампуха на всякий случай выпросил у командира батареи запасную катушку телефонного провода.
      Когда немцы подошли к мосту, командир дзота сказал товарищам:
      "Сейчас устроим фашистам баню. Будут помнить!"
      Пампуха с телефонной катушкой за плечами пополз по дну глубокой канавы. Моряк отлично знал каждый выступ, каждый кустик. Скоро он подобрался близко к противнику и, внимательно рассмотрев расположение врага, вызвал огонь батареи. Грянул орудийный залп. Снаряды разметали немецкую цепь, и фашисты отпрянули от моста. А моряк уже заметил новую цель и сообщил о ней на батарею. Около часа находчивый и храбрый комсомолец корректировал огонь. А потом он возвратился в дзот, не забыв смотать телефонный провод.
      В эту ночь в одиннадцатом никто не сомкнул глаз. Над головой зловеще гудели вражеские самолеты. Вдалеке за горами, над Севастополем кромсали ночное небо лучи прожекторов, плясали разрывы снарядов зениток.
      Впереди, на горе, что обрывом нависает над деревней, неумолчно трещали выстрелы, ракеты разрывали темноту. Там сражались с врагом наши пехотные подразделения. Фашисты, встретив упорное сопротивление в районе железнодорожного моста и Симферопольского шоссе, на левом фланге комсомольской роты дзотов, решили взять деревню Камышлы и форсировать Камышловскую долину, которую охранял одиннадцатый дзот.
      В два часа ночи позвонили с командного пункта и передали приказание командира роты выслать к нему двух матросов для получения продовольствия. Раенко направил Четвертакова и Радченко. Они быстро скрылись в темноте, взбираясь по склону высоты.
      В четвертом часу Григорий Доля встал на вахту перед дзотом. Раенко напутствовал его:
      - Зорче смотрите, Доля... Морем плыть - вперед глядеть.
      Григорий разместился в небольшом окопчике, пристроил перед собой винтовку и на секунду плотно прикрыл глаза, стараясь привыкнуть к темноте.
      Бой на противоположной стороне долины утих, обстрел прекратился. Тьма вокруг стояла такая, что не видно было пальцев на вытянутой руке.
      Вдруг Доля услышал резкий, противный звук, сразу же перешедший в свист. На высоте разорвалось одновременно несколько снарядов. Немцы возобновили артиллерийский обстрел. Снаряды ложились все гуще и гуще, разрывы сливались в сплошной грохот.
      Темное небо посерело. Клочья тяжелого тумана поднялись над долиной. И вот на фоне белых мазанок деревни Григорий увидел серо-зеленые фигуры немцев. Он немедленно дал знать о замеченном командиру.
      Врагов становилось все больше. Они вытянулись в цепь и пошли в полный рост в сторону дзота. Видимо, фашисты думали, что орудийный огонь расчистил им путь.
      Озноб пробежал по телу Доли. Огромным усилием воли он заставил себя успокоиться. Он словно врос в окоп и ощутил в себе силу, как в сжатой и готовой распрямиться пружине. Руки крепче стиснули винтовку.
      Вот первая цепь немцев стала подниматься на крутой склон холма. Враги были уже не далее чем в ста метрах. С каждой секундой они подходили все ближе и ближе. Доля уже отчетливо видел лицо гитлеровца, идущего впереди, - маленькое, с узким лбом и отвисшей челюстью. Григорий прицелился в него и нажал спусковой крючок. Гитлеровец вздрогнул, вскинул вверх автомат и повалился набок. Григорий мгновенно щелкнул затвором и снова выстрелил. Упал еще один.
      Сергей Раенко короткими очередями прижал фашистов к земле. С треском пулемета слились винтовочные выстрелы. Моряки вели огонь, прицеливаясь спокойно и точно.
      "...Как на ученьи", - заметил про себя Калюжный и с благодарностью подумал о Раенко, который так настойчиво и упорно занимался с ними в дни подготовки к боям.
      Ползком, перебежками немцы скатывались назад со склонов холма. Они укрывались за бугорками, прятались в воронках на дне долины и за домами деревни. Оттуда они открыли беспорядочный огонь из автоматов.
      Раенко оставил у пулемета Дмитрия Погорелова и, позвав Калюжного и Мудрика, выполз из дзота в окоп.
      Калюжный вместе с Мудриком пробрался к окопу, бывшему левее того, что занимал Доля. Правее Доли расположился Раенко. Они стреляли на выбор, уничтожая фашистов поодиночке. Немцы не могли поднять головы.
      Все светлее становилось вокруг. Противник открыл яростный артиллерийский и минометный огонь. С резким воем и свистом летели мины из-за крутой горы и рвались с грохотом и треском.
      Было очевидно, что гитлеровцы возобновят атаку. Раенко вернулся к пулемету. Погорелов поместился рядом.
      На дне долины снова появилась вражеская цепь. Немцы уже не шли в полный рост, а бежали пригнувшись, то падая, то поднимаясь. Автоматы в их руках непрерывно трещали, рассеивая веер пуль по склону холма. Мины рвались у дзота. Две из них угодили в перекрытие, но прочный потолок выдержал, осыпав моряков землей и известковой пылью.
      Дзот молчал, и немцы осмелели. Они выпрямились, растянулись полукругом, стремясь охватить моряков с флангов. Черноморцы насчитали в цепи более пятидесяти фашистских солдат. И когда можно было стрелять наверняка, Раенко скомандовал:
      - Огонь! Смерть фашистским гадам!
      Сергей словно слился с пулеметом. Казалось, что с ним в лад бьется сердце моряка. Дробный стук пулемета гулко раздавался в стенах дзота, словно стреляло автоматическое орудие.
      Вражеская цепь редела.
      ...Под прикрытием разрывов своих снарядов немцы подобрались совсем близко к дзоту. Вдруг словно оборвалась туго натянутая струна --обстрел прекратился. К дзоту метнулось несколько фашистских солдат.
      - Гранаты к бою! - крикнул Раенко и сам бросил первую гранату Она разорвалась среди врагов. Из окопов полетели гранаты Калюжного, Мудрика и Доли.
      Все стихло. Только слышно было, как кричал раненый гитлеровец на склоне холма. Потом и он замолк.
      В дзоте загудел зуммер полевого телефона. Сергей взял трубку и услышал голос Садовникова:
      - Молодцы черноморцы! Правильно начали. Так держать!
      Между тем немцы открыли огонь из тяжелых минометов. Их батарея была где-то недалеко, за обрывом перед деревней Камышлы. Разрывы мин приближались к дзоту, сжимали его кольцом стали и огня. Мина грохнулась между окопами и передней амбразурой. Горячие осколки с визгом ворвались в дзот. Все заволокло едким дымом.
      Алексей Калюжный почувствовал тяжелый удар в висок. Теплая, липкая кровь потекла по щеке. Он потерял сознание.
      ...Когда Алексей очнулся, то сразу встретился взглядом с Дмитрием Погореловым. Словно издалека он услышал слова друга: "Жив, Леня?" Калюжный приподнялся на локте и огляделся. Раенко сидел согнувшись у пышащего жаром пулемета и с ожесточением бинтовал раненую ногу.
      - Где Мудрик и Доля?
      - В окопе.
      Калюжный увидел Долю. Он, склонившись над маленьким телом Мудрика, прикрывал его своей шинелью. Землистое с бескровными губами лицо Василия Мудрика, казалось, застыло. Только в уголке рта пузырилась кровавая пена.
      - Жив?
      - Да. Но ранен тяжело, в живот, - тихо отозвался Доля.